Текст книги "Когда забудешь, позвони"
Автор книги: Татьяна Лунина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)
Гостья вздохнула, аккуратно поставила полную чашку на блюдце.
– Линочка, вы, безусловно, теряетесь в догадках и ждете объяснения. Что ж, не буду затягивать паузу, как говорит сын.
– Это он вас попросил прийти?
– Упаси бог, конечно нет! И я очень надеюсь, что мой визит останется между нами. Олег не выносит, когда вмешиваются в его дела. – Она помолчала. – За всю жизнь позволила себе только однажды оказать на сына давление. Пятнадцатилетним подростком он ударил слабого, и я вынуждена была с ним серьезно поговорить. Правда, тогда он защищал свою честь.
«А сейчас плюет на чужую», – хотела продолжить Лина, но промолчала. Зачем? Для матери сын всегда прав.
– Линочка, поверьте, я о многом передумала прежде, чем без приглашения позвонить в вашу дверь. И все же решилась. Потому что для матери немыслимо стоять в стороне и наблюдать, как мучается сын.
– А он мучается? – неожиданно вырвалось у Ангелины.
Анна Даниловна не ответила, молча поглаживая уголок скатерти. Потом подняла глаза и тихо сказала:
– Вы перестали звонить, не приходите в гости, мы не пьем, как прежде, вместе чай.
– Много работы, – мягко улыбнулась актриса.
– Олег больше не бросается к телефону, – пропустила фальшивую реплику мимо ушей бывшая учительница, – почти не спит, много курит и постоянно о чем-то думает. Он не реагирует ни на шутки, ни на замечания, солит кофе и посыпает сахаром яичницу. – Ангелина терпеливо выслушивала жизнеописание человека, который перестал для нее существовать. – Вы поссорились?
– Конечно, нет! – не моргнув глазом, заверила она. – Анна Даниловна, попробуйте варенье – вишневое, оченьвкусное.
– Линочка, детка, простите меня, – тихо извинилась гостья. – Я понимаю, что веду себя бестактно, вмешиваясь в личную жизнь. Вашу и Олега.
– У нас нет с ним общей личной жизни, – возразила Лина. – Каждый живет своей. – Ее начинал раздражать этот ласковый нудеж. Анна Даниловна, видно, подзабыла, что уже давно на пенсии, а Ангелина – не девочка с косичками за школьной партой.
– Общее – не всегда суммарное понятие величин, – заметила бывшая учительница, – иногда это результат их тяготения. Только люди часто заблуждаются и подменяют процесс соединения простым сложением. – Она говорила туманно, с намеками, но что-то в этой недосказанности затрагивало.
– Анна Даниловна, – Ангелина решила не лукавить, – вы правы, все так и есть: не звоню, не прихожу, не пью с вами чай. Думаю, уже и не буду. Причина не во мне инее Олеге. Все достаточно банально, скучно, совсем не стоит того, чтобы об этом говорить. Мы закончили картину, а значит, и наше общение. Вот и все!
– Вы совсем не умеете врать, – вздохнула старушка, – хоть и прекрасная актриса. – Задумчиво принялась помешивать ложечкой остывший чай и вдруг огорошила: – Олег вас любит. Очень. Мне кажется, это взаимно. И я приложу все силы, чтобы не позволить вам обоим – по глупости или чьему-то злому умыслу – загубить это чувство. Нет большего греха, чем убить любовь. Уж вы поверьте мне, милая, я знаю, что говорю. Однажды много лет назад случайность и собственная гордыня сломали мою жизнь. – Она перевела взгляд на Ангелину. – Мне почти семьдесят, я многое повидала на своем веку, а поняла всего одну – до смешного простую – истину: любовь – это, конечно, дар Божий, но он может стать и карой. Если человек горд, глуп и упрям.
– Эти слова относятся ко мне? Анна Даниловна промолчала.
– В таком случае вы забыли добавить: предатель, – не выдержала Лина.
И рассказала этому философствующему одуванчику все. А когда выложила, почувствовала себя намного лучше. Словно камень, который таскала на себе эти вечные сорок дней, раскололся надвое, и его вторая половина разом скатилась с души. Искать, куда приткнулся обломок, охоты не было.
– Я предполагала, что подобное может жучиться, – нарушила молчание Анна Даниловна. – Вы – публичные люди, Линочка, у многих на языке, у всех на виду. Красивы, талантливы, молоды, востребованы. Наверняка находятся завистники, которые не прочь подпортить вашу жизнь. Зависть – враг счастливых, а сплетни – дурной привкус славы. Вам ли этого не знать?
– Тот человек учился с Олегом вместе, дружил, знает его школьное прозвище. Он – не простой сплетник.
Анна Даниловна замолчала, наверное, не знала, чем возразить.
– Вы не могли бы описать его?
– Для чего?
– Есть кое-какие подозрения.
– Нет, он гнусавил в спину.
– А скажите, пожалуйста, Линочка, – не унималась настырная, – голос того человека не похож на ржавый скрип, точнее, не напоминает ли скрежет? Знаете, как будто распиливают металл?
– Хуже! – передернула плечами Ангелина, вспомнив мерзкий тембр. Ей вдруг стало холодно. Никчемный разговор затягивался, оплетал паутиной неприятных воспоминаний, которые хотелось вырвать из памяти с корнем. Она потрогала чайник: чуть теплый. – Извините, я на минутку. – И вышла в кухню.
Вернувшись, увидела, что довольная гостья смакует варенье, на блюдце чернеет несколько косточек.
– А вы правы, Линочка, действительно очень вкусно! Не нальете и мне чайку?
Метаморфоза была такой разительной и внезапной, что Лина даже растерялась. Она молча налила чай и предложила лакомке конфеты.
– Спасибо, не хочу! – весело отказалась та. Потом посерьезнела: – А хочу кое-что сказать. – Задумчиво уставилась на молодую женщину. – Я знаю, кто распускает эти грязные сплетни, и знаю почему. Уверена, что сумела бы в два счета развеять у вас все сомнения, освободить от недоверия к Олегу и обиды на него. Но, – мягкая улыбка тронула выцветшие губы, – не стану этого делать. Ваше сердце, Лина, живет настоящим, а ум цепляется за прошлое, и они между собой не в ладу. Примирите их. А если не сумеете, значит, так тому и быть. А за чай спасибо. – Поднялась из-за стола. – Пойду, Линочка! Олег не знает, где я, и, должно быть, волнуется.
– Я провожу вас, Анна Даниловна!
– Не беспокойтесь, детка. Я дорогу знаю, – остановила хозяйку гостья, – к тому же она близкая. – И улыбнулась.
А на пороге замешкалась.
– Знаете, Линочка, возможности нашего ума весьма ограниченны, одно только сердце не знает пределов. Не стоит их устанавливать. – Открыла, не дожидаясь помощи, дверь и вышла.
Ответ ей был не нужен. Кажется, она знала гораздо больше того, что могла услышать.
Глава 21
Осень, 1996 год
Баланду она нашла на помойке. Бывший «грамотный» редактор и ловец политических ошибок рылась в железном контейнере в поисках пустых пивных бутылок и еще бог знает чего, о чем не хотелось бы даже думать. К ногам, обутым в нелепые сапоги на низком каблучке, какие лет десять назад расхватывались на бойких распродажах в Останкино, притулилась большая холщовая сумка, заполненная халявной стеклотарой. При виде экс-коллеги поисковая работа заглохла, а работница растерялась, отвернулась, повернулась и с вызовом заявила:
– Сколько лет, сколько зим! Привет, Поволоцкая! А я вот корм для птиц ищу. – Потом, сообразив, что пернатые стеклом не питаются, добавила: – И попутно бутылки собираю. Чего уж добру пропадать, верно? Соседка у меня – пенсионерка. Пенсии еле на хлеб хватает, так я наберу посуды, сдам да куплю ей кусочек масла. Ближнему надо помогать, само собой.
Наивная ложь была такой откровенной и неумелой, так выпирала из маленьких, прищуренных глаз, что Васса почувствовала к бедняге жалость. За свои прежние пакости та, конечно, заслуживала наказания, но только плеткой, не бичом. Она приветливо улыбнулась, игнорируя мягкую тару.
– Здравствуй, Тамара! Очень рада тебя видеть!
– С чего бы? – недоверчиво хмыкнула Баланда. – Мы вроде с тобой не дружили.
– На память не жалуюсь, – пояснила Василиса, – а в памяти – до сих пор вкус твоих пирожков и чая на травах. Помнишь, когда я болела, ты угощала меня домашними пирожками и мятным чаем?
– Там еще зверобой был с ромашкой, – добавила Баланда, деловито выудила пару бутылок, протерла грязной тряпкой и сунула в серую обтрепанную сумку с вылинявшей надписью «Анапа». Потом сняла с рук дырявые вязаные перчатки, аккуратно свернула, вытащила из кармана пальто полиэтиленовый пакетик, положила туда свою оборону от грязи и приткнула в боковой кармашек линялой «Анапы», сколола английской булавкой сломанную молнию и, довольная, выпрямилась. – На сегодня хватит! Сейчас сдам, зайду в магазин, куплю соседке молока с хлебом и двину домой. – Внимательно оглядела стоящую перед собой знакомую незнакомку. – А ты здорово изменилась, прекрасно выглядишь! Ухоженная, красивая, богатая. Замужем?
– Нет.
– А кто ж тебя так наряжает?
– Сама, – улыбнулась Васса. Непосредственность Баланды забавляла. В ее поведении теперь было больше детского интереса, чем нахального любопытства склочницы.
– Ну и правильно! – одобрила та, наклоняясь к упакованной добыче. – Сама о себе не позаботишься – никто не позаботится. – И, пыхтя, приподняла сумку. – Черт, тяжелая!
– Подожди, – остановила труженицу Василиса, – я помогу.
– Давай, – охотно согласилась та, – в два кулака сподручней.
У низкого окошка выстроилась очередь. Последним оказался небритый, помятый тип с мутными глазами и перегаром за версту.
– Мать, – засуетился он вокруг Баланды, – ты, это, присмотри за моими-то, я на минутку. Лады?
– Иди уж, – вздохнула «мать», – только учти: не успеешь – ждать не буду.
– Как штык, мадам! – обрадовался помятый. – Пять минут – и я опять у ваших ног!
– Фигляр, – презрительно фыркнул пожилой мужчина в тирольской вязаной шляпе, – не успел пустые сдать, а уже побежал за полной.
Баланда промолчала, видно, дискуссии в очереди сегодня не привлекали.
– Ты работаешь? – спросила Васса.
– Нет. – И с горечью добавила: – Сократили, само собой, и до пенсии не дали дожить. Теперь у них там в почете молодые и ретивые. Как в той песне: судьба ласкает молодых да рьяных. Помнишь «Собаку на сене»? Какой фильм, какие актеры и что за чудное было время! – На ее глазах вдруг выступили слезы. Она досадливо вытерла их кулачками и беззастенчиво соврала: – Аллергия, глаза чешутся. Ладно, Василек, иди, что тебе тут со мной торчать? Спасибо за помощь.
От этого неожиданного, забытого «Василек» перехватило горло. В коме, который не давал дышать, скаталось все: молодость, обласканная дружбой и любовью, посиделки в Останкинском баре, бесконечные «сценарии эфирного дня» и прозрачная вертушечная дверь второго дома на Королева, 12. Перед Вассой, пытаясь сохранить достоинство, стояла не жалкая немолодая женщина – привет из прошлого. И этот «привет» заслуживал участия.
– Нет, – улыбнулась она, – подожду. Потому что хочу пригласить тебя на чай. Когда-то я пробовала твой мятный, попробуй теперь мой жасминовый.
У Баланды полезли на лоб глаза. За всю жизнь это был первый случай, когда ее звали в гости. Не снисходительно, нехотя, заодно с другими, а уважительно, персонально, с просительной интонацией. Она покраснела как маков цвет и принялась тщательно снимать с рукава старомодного драпового пальто налипшие в трудовом процессе соринки.
– Не знаю, – бормотала в сторону, – у меня еще столько дел. Соседка ждет. Кота завела, тоже ждет.
– Пойдем, Тамара, – тихо позвала Васса, – чайку попьем, повспоминаем, поговорим о жизни. Ничто не посылается без смысла, может, и наша встреча не случайна. А коты – не собаки, они вполне самодостаточны и легко справляются с одиночеством.
– Только не мой! – загордилась Баланда. – Базиль терпеть не может, когда я ухожу, и вечно пакостит: то порвет, то нальет, то расцарапает.
Она с охотой переключилась на кота, и к тому времени, когда они переступали порог квартиры, Василиса знала об этом домашнем тиране все.
– Раздевайся, проходи, устраивайся. Я сейчас!
Стол был накрыт за пять минут. Все честь по чести: и вино, и закуска, и чай с конфетами. Выпили за встречу, посплетничали о нынешних телезвездах – жалкой пародии на прежних. Через час гостья оттаяла и разоткровенничалась.
– Знаешь, когда меня турнули, я была в большой обиде и злилась страшно. На Гаранина, его, кстати, тоже «ушли» на пенсию, на эту перестройку дурацкую, на демократов, на Ельцина, которому, как идиотка, в рот заглядывала. Жалела, что вовремя на Российский канал не слиняла, туда ведь многие переметнулись. А потом думаю: кой черт на весь мир злиться? В конце концов, я тоже не подарок – ко всем придиралась, считала себя умнее других, а тексты писала, как и остальные, не лучше. Но, правда, и не хуже. Таких, как я, не любят и при любом удобном случае от нас избавляются.
– Ты не ошибаешься?
– Нет, – вздохнула Баланда, – я себе цену знаю. Чего уж там, надо хоть на старости лет быть перед собой честной. Я после телевидения многое перепробовала: и объявления расклеивала, и чужие полы мыла, теперь вот дворником на соседнем участке пристроилась, – доложилась она. – А ты знаешь, как трудно туда попасть? Меня знакомая привела, а так хрен прорвешься.
– И много платят?
Дворничиха назвала сумму, намекнув, что заработок – эластичный и зависит от удачи. И тут Васса себе удивилась.
– Я буду платить в полтора раза больше, пойдешь ко мне работать?
Прикрепленная к ДЭЗу уставилась на нового работодателя.
– К тебе?! Ты что, новая русская?
– Нет, – успокоила с улыбкой та, – просто я больше года не была в Москве, выпала из жизни. Мне нужен помощник, грамотный, толковый, на которого можно положиться. – Плела она, изумляясь себе все больше. – Необходима информация: газетная, радийная, телевизионная. Всякая! Какова конъюнктура на рынке труда, чем сейчас выгодно заняться человеку моей квалификации. – Гостья слушала бредовый экспромт с разинутым ртом. – Короче, я собираюсь открыть свое дело, и мне нужен секретарь. Пойдешь?
– Ага! – выдохнула без колебаний Баланда, не сводя с возвращенки восхищенных глаз. – Только не надо – в полтора, плати столько же, но с премией. – И поспешила добавить: – Если заслужу.
Заслужила. Первый порыв, основанный на нелепой жалости, оказался верным и оправдывал себя с лихвой. Именно благодаря бурной деятельности помощницы фикция с открытием собственного дела превращалась в реальность. Ландрэ засыпала своего «босса» ворохом газетных вырезок, докладных записок и устных сообщений. Этот информационный поток принес эгоистичную идею пополнить себя еще одной каплей. Попросту говоря, перебрав все возможные варианты будущей трудовой жизни, Васса остановилась на единственном: создать газету. В абсурдной, на первый взгляд, мысли было немало разумного. Во-первых, образование: это на телевидении выпускница Полиграфического института оказалась залетной птицей, готовили-то ее для газетного дела. Во-вторых, наличие кругленькой суммы, положенной в банк после продажи магазина. В-третьих, Вадим, муж Лариски, прожженный газетчик, который, хоть и далеко, всегда подскажет, если что. И на пару с Баландой, пришедшей в восторг от авантюрного замысла, они рьяно принялись за дело. Перво-наперво следовало узнать: сколько стоит. Узнали. Узнанное повергло в шок. Даже если продать квартиру и себя (?!) – денег не хватит. С другой стороны, сдаваться не хотелось, и, поахав денек, на другой неугомонная пара продолжила теоретическую разработку. В конце концов, не всегда практика утирает нос теории, часто случается и наоборот. Приличная базовая сумма имеется, а горшки обжигают не боги. Васса не сомневалась, что варианты денежной минимизации отыщутся, на худой конец, возьмут кредит в банке. Стали определяться с концепцией, здесь пришлось поломать голову. В итоге решили велосипед не изобретать, а сделать газетный вариант дамского чтива: мода, погода, немножко о культуре, полезные советы, чуток о политике и, конечно, сплетни. Словом, информационная солянка, приправленная пряным соусом толков. При виде этих ингредиентов, заполнивших три печатных страницы, Васса пришла в ужас: кто же сможет переварить такое немыслимое блюдо!
– Васенька, – с жаром развеивала ее скептицизм Баланда, – ты напрасно сомневаешься! В Москве сейчас полно нуворишей, а на их содержании еще больше глупых бездельниц, праздных сучек, которые изображают друг перед другом светских леди. Чтобы быть в курсе событий – политики и культуры – им достаточно поскакать по верхам. Наша газета станет для них палочкой-выручалочкой: и с претензией, и обо всем, и понемногу. И мозги свободными ум при деле.
– Думаешь?
– Уверена!
– Хорошо, а как назовем?
– Что?
– Газету!
От перевеса своей правоты помощница загордилась и взмыла в небеса, а потому не сразу сориентировалась в вопросе.
– А-а-а, – разочарованно протянула она, не успев насладиться «полетом», – так это мы сейчас сообразим, в две минутки выдадим.
Не помогли и сто двадцать две. Название вредничало, пряталось, мелькая молнией на задворках лексической памяти, и никак не хотело осчастливить собой двух «асов» газетного дела. Наконец первая скрипка не выдержала.
– Все! Сейчас моя разбухшая голова лопнет и…
– …мы останемся без мозгового центра, – подхватила на той же ноте вторая и задвигала стулом. – Ладно, пойду я. Утро вечера мудренее, авось завтра придумаем.
После ее ухода Васса заварила чай, включила торшер, приудобилась в кресле и уставилась перед собой с полной чашкой в руке. Фоном для белых, вышитых шелком штор на окнах служила темнота, которая прятала человека. Живого, не придуманного, необходимого – единственного. Кто никак не хотел ее отыскать и не находился сам. Смешно! В одной из крупнейших столиц мира, напичканной разного рода службами, техникой и людьми, словно в выжженной жаром пустыне, живут двое. Безголосые, бестолковые, беспомощные. Среди миражей и собственных теней – и никого, и ничего больше. Одна память да разум, который готовится к бунту. Почему все случилось так поздно? Так внезапно и так быстро оборвалось? Как будто столкнул вечный хаос пару частиц – и тут же оттолкнул друг от друга, словно испугался их будущей мощи. Эти редкие встречи десяти лет, оказывается, упали семенами не на бесплодную почву – проросли, дали всходы и теперь требовали собрать урожай. Но собирать, похоже, некому. Некому брать в охапку, теребить, заботливо поглядывать, подправлять, отдавать и требовать – чтобы жить. Не обязательно под одной крышей, без нужды ежедневно, не посягая на свободу – просто знать, для чего придуман телефон, и зачем вечера длинные, и откуда берутся силы, и как вкусно вино в бокале, когда пьешь вдвоем. Борис Глебов отличался от остальных, как восковая свеча от лучины: и та, и другая освещают, но одна горит с трепетом, другая – с треском. Чувство к человеку, спасшему когда-то жизнь, было совсем не похожим на пылкую влюбленность в мужа. Первая любовь пробуждает чувственность, последняя – будоражит ум и не дает заснуть телу.
Тишину квартиры нарушили резкие звонки. От неожиданности Васса вздрогнула, теплый чай пролился на светлый халат. Она досадливо смахнула капли и сняла трубку.
– Да!
– Привет, Василиса Егоровна! Это я. – После возвращения своего идеала Стаська зациклилась на превосходстве загадочной русской души над скучной предсказанностью прочих и, отыскав где-то значение звучного «Василиса», уверяла, что это означает «царица». Про отчество умалчивала, видно, оно не отвечало высоким духовным запросам «лингвиста», и, произнося с придыханием имя, коротко пробегала наименование по отцу. – Пожалуйста, приедь ко мне завтра! – Таинственный голос обещал сюрприз.
– Что-то случилось?
Трубка солидно покашляла, информацией не раскололась и после секундной паузы ответила, что новостей нет, но Василиса Егоровна непременно – просто кровь из носу – должна появиться.
– Хорошо, – улыбнулась Васса, – когда?
– Ой, спасибочки! Вечером можно, часиков в семь?
– Договорились.
Парой часов позже ночная дрема подарила название газеты: «коробейник». И по-русски, и со смыслом, и трудяга: что потопает, то и полопает. А в том, что их будущий хлеб не окажется легким, засыпающая провидица не сомневалась ни на йоту.
Продираясь в автобусе через чужие головы и куртки, Васса решила на психике не экономить, а купить машину: муниципальный транспорт выбивал из колеи, расшатывая нервную систему.
Дверь не открывалась, и после третьего звонка припороговая гостья, испытывая тихий ужас от скорой обратной дороги, приготовилась дать задний ход. Жалобно дзинькнув напоследок кнопкой, развернулась к лифту.
– Куда?! – Из распахнутой настежь двери беглянку втащили за руку в знакомую прихожую.
– Лариска! – ахнула Васса, не веря собственным глазам. Перед ней, расплываясь во весь рот, стоял роскошный сюрприз. Загорелый, по-прежнему красивый, все так же любимый и такой же нужный. – Ты в отпуск?
– Насовсем! Я что, ненормальная – вечно торчать в Риме?
За столом Василиса была четвертой. Слушая вполуха сказки об Италии, только сейчас начинала понимать, как не хватало ей этой теплоты, неподдельного интереса, бескорыстия, искреннего участия – дружбы. Без которой человек – всего лишь коробка передач для регулировки различных функций.
– А ты чем собираешься заняться? – Хозяйка заботливо подложила на тарелку гостьи новую порцию лобио.
– Газетой, – не лукавя, призналась та. И вздохнула: – Только не знаю пока, с какого боку подступиться.
– А в чем проблема? – весело поинтересовался Вадим, разливая по бокалам вино. Веселиться можно, когда за плечами многолетний журналистский опыт. – Лара говорила, у тебя хороший слог.
– Я не собираюсь писать в чужие, – пояснила будущая «акула» бизнеса, – а хочу создать собственную.
– Здорово! – восхитилась Настя.
– В партнерах не нуждаешься? – спросил газетный дока.
– Пока нет, – скромно ответила начинающая.
– Уверена? – хитро прищурилась Лариса.
Настя прыснула и уткнулась в бокал с «Мукузани». Гостья подозрительно уставилась на веселую хозяйскую парочку, чутким носом чуя подвох.
– Вадим тоже собирается организовать свой бизнес, – просветила Лариса. И с намеком добавила: – Информационный. – Потом не выдержала и без церемоний заявила: – Васька, подтягивайся к нам, вместе мы горы своротим! Правда, Вадик?
– Правда, – серьезно ответил тот.
Воистину, хочешь насмешить Бога – расскажи ему о своих планах. А потом борись с искушениями, которые вдогонку за Божьим смехом посылает судьба. Согласиться на это заманчивое предложение – значит, застраховаться от ошибок и шишек, пристроиться под надежное крыло, которое и прикроет, и защитит, и укажет путь.
– Только не тяни долго резину, Василек, – посоветовала Лариса, – через пару недель Вадим уже регистрируется.
И она не потянула.
– Спасибо! – поблагодарила от всей души, признательная за близость чудесного, что уже явилось чудом. – Нет, я сама. – Сто сот стоит тот, кто сумеет растолковать этот бессмысленный ответ.
– Васька…
– Она права, – остановил жену Вадим. Потом внимательно посмотрел на отказчицу. – Будет нужна помощь – с удовольствием помогу.
А неплохого мужа выбрала себе Лариска!
И закрутились белки в колесе – пара. Неугомонная, неуемная, настырная, где одна всегда восхищается другой и заводит постоянно одну и ту же пластинку.
– Васенька, какая у тебя светлая голова! И жилка творческая, и деловая хватка – тебе бы страной руководить, в момент навела бы порядок!
Баланда уверенно превращалась в Тамару. Преданную, надежную, готовую разорвать любого, кто обидит ее кумира. Такое поклонение утомляло, но разлад не вносило, и деловые леди довольно слаженно тянули свою лямку. Зарегистрировались, сняли маленький офис, наняли фотокора, заключили договор с типографией и выпустили первый тираж. Дебют прошел не ахти как. Но сложа руки никто не сидел, и шаг за шагом тощий «Коробейник» упрямо топал по газетной дорожке. А если откровенно, новое дело осваивалось очень трудно: не хватало навыков, знаний, времени. Но кто же откровенничает в бизнесе? Молчи, улыбайся, не сдавайся и верь! Так они и карабкались три месяца, поддерживая друг друга и не оглядываясь назад.
А на исходе четвертого случилась беда. Ранним утром она позвонила в дверь и вежливо доложилась:
– Телеграмма. – На пороге стояла маленькая худенькая девушка в курточке, брючках, сапожках, на голове – черный беретик, в глазах – восторг напополам с испугом. Такое сочетание Васса видела впервые. Почтовый «беретик» ткнул ноготком с облезшим лаком в галочку. – Распишитесь, пожалуйста. – И, подхватив подотчетную бумажку, сиганул вниз по лестнице, не дожидаясь лифта.
Все прояснилось в следующую минуту, когда черные буквы сообщили о гибели Ива. А потом резанули по сердцу и хватили с размаху совесть. И снова та же мысль: останься рядом, может, и был бы Ванечка жив. Почему она все время уходит от тех, кто любит? Сначала – к Богу, потом – к себе. А оставленные отбывают навсегда. Из жизни – не из дома. Васса всмотрелась в текст. Буквы прыгали, но читались и предлагали приехать. Чтобы проститься с мужем и разобраться с формальностями.
До официального развода оставалось чуть больше месяца.
– Он говорил со мной по телефону, сказал, что собирается купить Катрин подарок к Рождеству и… – Жак замолчал, судорожно двигая кадыком.
– И что случилось? – осторожно спросила Васса.
– Взрыв. У меня чуть ухо не оглохло. – Растерянно уставился на свои сцепленные руки. – Полицейские сказали, что в урну была подложена бомба. Это дерьмо взорвалось, когда мой отец проходил мимо. Именно тогда, ни минутой позже. – Потом поднял изумленные, полные боли глаза. – И ты представляешь, никто до сих пор не взял на себя ответственность!
Этот разговор случился по приезде, а накануне отъезда был другой. Ив погиб женатым, согласно завещанию жена наследовала роскошную яхту и миллион франков.
– Жак, я не могу это принять, – убеждала» сына вдова. – Мне ничего здесь не принадлежит.
– Нет, – твердо возразил младший де Гордэ, – мы не вправе оспаривать отцовскую волю. – Поколебался, словно не знал, продолжить ли мысль, и все же решился: – Я знаю, у вас были проблемы. Но отец любил тебя и был с тобой счастлив. Он знал, что делает.
– Может, есть другое завещание, – предположила нечаянная наследница, – более позднее?
– Нет, – отмел нелепое предположение Жак, – это – последнее. – Внимательно всмотрелся в сидящую рядом красивую женщину и тихо, с сочувствием добавил: – Отец… как это говорят у вас в России… – наморщил лоб, подбирая нужное слово, – …жалел тебя. – И отвел глаза.
Последнюю точку поставил Ванечка. И ушел, захлопнув за Ивом дверь.
– А сегодня ровно год, как я позвонил в твою дверь, помнишь? – Стоя перед зеркалом, Борис пытался повязать галстук. – Черт, ненавижу официоз!
– Не чертыхайся, – она отставила недопитую чашку и вышла в прихожую, – как ребенок, честное слово! – Перехватила концы, ловко сплела узел. – На носу пятьдесят, а галстук повязывать не научился.
– Хамите, Василиса Егоровна? – весело прищурился неумеха. – До полтинника еще дожить надо! – Васса молча улыбнулась. – Так как насчет торжественного ужина? Куда вас пригласить, моя прекрасная леди?
– А вот до ужина еще дожить надо, – не осталась в долгу «леди», – созвонимся.
– С женщиной спорить – век коротить. – Борис чмокнул подставленную щеку, накинул куртку и, прихватив ключи, выскочил за порог.
– Застегнись, – напутствовала Васса, – холодно.
– Машина у подъезда, – ответил Глебов и вошел в лифт. – Доброе утро! – Двери сомкнулись, и серая коробка покатила соседей вниз.
Этот год пролетел безумным днем и растянулся сладкой ночью. О сладости знали только двое, в безумие были посвящены многие. Лариса, потрясенная гибелью Ива, Вадим, давший дельный совет, как с толком вложить деньги, Баланда, ошалевшая от финансовой подпитки их бизнеса. Тощий «Коробейник» располнел и увереннее открывал свой короб, зная, чем заманить. Безобидные рецепты домашней выпечки потеснились, уступая место острым статьям. О газете заговорили, заспорили – кто плевался, кто пел дифирамбы.
– Васенька, – опасалась Баланда, – может, мы зря в это лезем? Нас ведь могут закрыть. Сама знаешь: чья власть, того и сила. – Помощница явно намекала на последний материал о наркотиках. – Мы задели депутата, а это уже не шутка. Как ты думаешь?
– Я думаю не так, – улыбнулась главред.
– Хуже всего, что такие статьи ничего не меняют, – гнула свое ответсекретарь, – плетью обуха не перешибить.
– А я думаю иначе. Без правды, Тамара, не житье, а вытье. Я этой волчьей стае подвывать не хочу.
– Может, оно и так, – сдалась Ландрэ, – тебе виднее, Васенька. Ты – босс.
«Босс» умолчал, что после тех двух статей воздух вокруг сгустился. Нет, никто не угрожал, не преследовал, не ставил в колеса палки. Но кто-то дышал в затылок, и дыхание это грозило бедой. В свои ощущения она не посвящала никого, даже Бориса. Зачем? У Глебова и без того головной боли хватает. Васса перестроилась в правый ряд и переключилась на их отношения. Что мешает принять его предложение? Создать семью, купить большую квартиру, сделаться профессоршей и жить-поживать да добра наживать. Ведь она любит, жизнь может за него отдать. Что же тогда останавливает?
Впереди, у перекрестка отчаянно размахивала руками девушка. Приглядевшись, Васса узнала Настю.
– Привет, Василиса Егоровна! – В открытую дверцу заглянула сияющая физиономия. – Как здорово, что я тебя встретила! – затараторила, плюхаясь рядом с водителем.
– Ты почему болтаешься по улицам? – попыталась сделать строгое лицо Васса.
– У меня – выходной.
– А у меня – рабочий. Что собираешься делать в моей машине?
– Просить. – Анастасия умоляюще сложила руки, пара карих миндальных орехов заглянула в самую душу. – Василисушка свет Егоровна, умоляю, потрать на бедного несмышленыша пяток минут, помоги выбрать платье, а? Новый год на носу, а я раздета, несчастна и не пристроена! – Веселая форма никак не вязалась с жалостным содержанием. – Поддержи мудрым советом бестолковую!
– Уничижение паче гордости, – хмыкнула Васса. – Короче!
– Здесь на углу симпатичный бутик, зайдем, а? Пара взглядов, один совет, о'кей?
– Спекуляция обаянием – свидетельство корысти, – назидательно заметила потенциальная советчица.
– Ага, – проигнорировала намек «спекулянтка», – вот здесь тормозни, пожалуйста!
Она крутилась перед зеркалом, когда на улице рвануло. От взрыва вылетели стекла и заскулили осколками.
– Господи, что это?! – ахнула продавщица. Настя в ужасе застыла у зеркала. Васса открыла магазинную дверь. На месте ее «восьмерки» горела груда искореженного металла, неподалеку успели скучковаться зеваки. А там, где пять минут назад беспечно болтали двое, плавился подарок – мужские часы с надписью, о которой будет знать теперь только даритель. У Вассы потемнело в глазах, и она опустилась на ступеньку модного магазина.
– Ты написала статьи, где утверждаешь о причастности депутата к наркотикам?!
– Нет, – спокойно возразила Василиса, – я выдала материал, где говорится только о знакомстве Баркудина с наркоторговцами. Но третья статья будет содержать более полную информацию.
