Текст книги "Когда забудешь, позвони"
Автор книги: Татьяна Лунина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
Сумбурная русско-украинская речь казалась бредом, и от этой дикой белиберды ошалел Михаил Яковлевич.
– Какие требования? – не удержался он.
– А цэ хто? – спросил младший. – Жид?
– Это – наш продюсер, – пояснил Вересов, едва сдерживаясь от ярости. Пара подонков из никому не известной шайки ставила под удар весь съемочный день.
– Мобыла е?
– Что? – не понял продюсер.
– Мобильник!
– Есть.
– Звони!
– Куда? – растерялся бедный Михаил Яковлевич.
– Куды хошь. Скажи, шо вы – в заложниках. Нэхай прыносють мильен баксов та выртолет шлють.
– Вы это серьезно? – не поверил своим ушам Рабинков.
«Обрезанный подбородок» выстрелил в открытую дверь. Эхо понесло резкий звук вниз, к морю, которое беспечно нежилось под солнцем. У Ангелины заложило уши, и она непроизвольно прижала к ним ладони.
– Бачишь? – Старший выпятил живот, обмотанный шнуром, на котором болтались какие-то железки. – Усих подорву к чертовой матери!
– Звони, Миша, на киностудию, – устало сказал Вересов. – Только не волнуйся, пожалуйста.
Глава 14
Весна, 1994 год
У обочины дороги стояла женщина с высоко поднятой рукой. Рядом, на брошенной подстилке темнело нечто неопределенное. Даже издали было заметно, что голосующая явно не в себе: нервничает, поминутно поглядывает на подстилку и подскакивает от нетерпения. Идущая впереди «Волга» притормозила, женщина кинулась к водителю, что-то начала объяснять, но, видно, общего языка они не нашли, и машина покатила дальше, оставив неудачницу позади. Через пару минут Борис понял почему. На развернутой газете беспомощно распласталась окровавленная собака. Сначала Глебов собрался последовать чужому примеру и проехать мимо, но, решив, что пример этот – дурной, остановился. Обрадованная дама в светлом дорогом пальто кинулась к передней дверце и, задыхаясь, бессвязно забормотала:
– Умоляю, пожалуйста, отвезите нас в ветлечебницу! Только что этого беднягу сбила машина. На моих глазах. Он погибнет, если ему не помочь!
– Ваш?
– Боже сохрани! – ужаснулась она. – Мой – дома, на диване. А этот пуделек потерялся, наверное. На нем и ошейник есть, но без номера телефонного. Я как раз дорогу переходила, в парикмахерскую шла, а он на проезжую часть выскочил. Кошмар! – Глаза ее наполнились слезами. – Пожалуйста, помогите!
– Садитесь.
– Спасибо большое! – всхлипнула женщина. – Никто не хочет в машину брать: боятся кровью салон запачкать.
– А вы пальто свое не боитесь испортить?
– Какое пальто?! – изумилась дама. И бросилась к собаке.
– Подождите! – остановил ее Борис, вышел из машины, открыл багажник. В углу, рядом с домкратом была клеенка, которую он всегда держал под рукой, мало ли что в дороге случается. – Сейчас мы его пристроим. – Он расстелил на заднем сиденье клеенку и подошел к несчастному псу. – Как же тебя угораздило под колеса угодить, бедолага?
Черные, полные боли глаза уставились в одну точку перед собой, не веря в человеческую помощь.
– Я уже минут двадцать пытаюсь поймать машину, – дрожащим голосом пояснила женщина. – Никто не хочет связываться!
Борис бережно подхватил черного пуделя и уложил сзади.
– Знаете, куда ехать?
– Конечно!
– Тогда не будем терять времени.
В лечебнице пришлось проторчать около двух часов. Но все обошлось благополучно.
– В рубашке родился ваш пудель. Повезло парню! – заявил ветеринар, снимая резиновые перчатки. – Еще бы часок – и конец бедняге. Вовремя вы его доставили. Дома – уход, покой, придется потерпеть лужи на коврах. Уколы умеете делать? – обратился он к Борису.
– Нет, – растерялся тот от неожиданного поворота событий. – Я… – Он попытался объяснить, что не имеет к собаке никакого отношения, пути их пересеклись случайно и вообще, забот хватает и без этого пса.
– Как же так? – прервал нелепые оправдания ветеринар. – Собаку имеете, а уколы делать не умеете? – И ухмыльнулся, довольный внезапным созвучием слов. – А жена умеет?
– Мы не женаты! – отрезал Борис.
– Доктор, мы эту собачку случайно нашли, – залепетала дама.
Глебов недовольно поморщился, услышав объединяющее местоимение.
– Сколько берете за спасение животных? – сдерживая раздражение, спросил он и достал бумажник.
– А вот ирония здесь абсолютно неуместна, – обиделся собачий лекарь. – Пройдите в приемную, там по прейскуранту оплатите. – И сухо добавил «хозяину»: – Пуделя можете забрать не раньше, чем через полчаса. Я должен его понаблюдать.
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Воистину, не делай добра – не получишь камня на шею. Борис посмотрел на прооперированного. Тот лежал без движения, перебинтованный, с закрытыми глазами и вытянутыми лапами – беспомощный и жалкий.
– Хорошо, – вздохнул он, – мы подождем. – И выразительно посмотрел на виновницу идиотской ситуации.
– Спасибо большое, доктор! – расшаркалась та перед лекарем. – Квитанцию нам дадут?
– Безусловно, – холодно кивнул ветеринар, вытащил из кармана чистый носовой платок и вытер блестевшую лысину. – Дверь в приемную – перед вами. – И указал странной паре на выход. – В следующий раз, переходя дорогу, не спускайте собаку с поводка. – Бог знает что! Заводят животное, а обращаться с ним не умеют, олухи! И открыл дверь: – Следующий!
В приемной, услышав сумму, дама охнула и беспомощно уставилась на неожиданного сотоварища.
– Простите, бога ради, вы не могли бы добавить? Или одолжить? Я верну, честное слово! Просто никак не думала, что такое случится. Я ведь шла в парикмахерскую. – Она растерянно замолчала, не зная, что сказать дальше.
Борис молча достал бумажник, отсчитал деньги и протянул девушке в белом халатике. Почти вся выручка за день! И отчего он не пошел в ветеринары?
– Не надо ничего возвращать. Вы фактически спасли собаке жизнь. – И усмехнулся. – Но усложнили мою.
– Послушайте, – горячо зашептала спасительница, потянув его за рукав к стульям у синей стенки, – я вижу, вы хороший, благородный человек. И у вас доброе сердце. Возьмите к себе собачку!
– Вы шутите? – разозлился «благородный человек». Вот уж точно: подставь палец – отхватит всю руку.
– Я серьезно: заберите пуделька. Он скрасит вашу жизнь, принесет удачу, снимет любой стресс. – Настырная взахлеб убеждала, умоляюще глядя в глаза: – Возьмите, черный пудель в доме – хорошая примета!
– Почему же в таком случае его не берете вы? – сухо поинтересовался несговорчивый.
– У меня уже есть! – доложилась дама, и блаженная улыбка шлепнула печать глупости на ее лицо, в общем, довольно приятное. – Кокер-спаниель, американец, Лафи зовут. – И с гордостью уточнила: – Улофсон-Мигор! Очаровательный, умница и обожает наряжаться. Но Лафичка уже немолод, для него будет трагедией делить с другим нашу любовь.
Нет, эти собачники – ненормальные, никогда он не станет таким! Борис поднялся со стула.
– Спасибо за лекцию о пользе животных. Моя миссия выполнена. Всего хорошего! Надеюсь, вашему Лафи будет приятно новое знакомство. – И направился к выходу.
– Прошу вас, не уходите! – кинулась вдогонку дама. – Хотя бы попрощайтесь с пудельком, ведь вы спасли ему жизнь!
Идиотизм полный! Из кабинета вышел мужчина с собакой на руках, а за ним выглянул и ветеринар.
– Забирайте своего! Все нормально, парень отлично перенес операцию.
Дама нахально втолкнула Бориса в открытую дверь. На гладкой металлической поверхности стола лежал пудель. Черные умные глаза, не мигая, уставились на Бориса, кожаный нос чуть подергался, и человек готов был поклясться, что пес улыбнулся.
– Ой, улыбается! – ахнула дама.
– А как же, – хмыкнул ветеринар. – Радуется, что с того света вернулся. Забирайте своего весельчака!
Борис подошел к псу. Тот счастливо вздохнул и закрыл глаза… Черт!
Черныш очухался довольно быстро, окреп и по-хозяйски обосновался на новой территории. Чего это стоило истинным хозяевам, может вместить единственное слово: кошмар.
Но дама оказалась Кассандрой: пес действительно здорово согревал дом. Который почему-то стал терять уютное тепло, стремительно превращаясь в холодную, чистую, комфортную коробку для пересыпа и кормежки. Домашняя температура находилась в обратной пропорции к уличной: чем выше поднимался ртутный столбик на градуснике за окном, тем прохладнее становилось в доме. И процесс этот, похоже, становился необратим. Борис невесело вздохнул и посмотрел на пассажира рядом – кудрявого брюнета, который теперь извозом зарабатывал с хозяином на жизнь.
Из фирмы Глебов ушел ободранным как липка. Юридически «кидаловка» была оформлена вполне грамотно. Собрали совет соучредителей, повысили в разы уставный капитал – и оставили своего партнера с носом. По-своему они и правы: лохи не нужны никому. Забирая из офиса свои вещи, Борис пожелал бывшему другу и заму побыстрее испытать финансовый оргазм.
– Уже испытал! – цинично ухмыльнулся Попов, развалясь за столом в глебовском кресле.
Самодовольная реплика эмоций не вызвала никаких. Ее подавал не Сашка. Кто-то другой влез в поповскую шкуру и, замазав совесть дерьмом, вышвырнул прежнего обитателя. Разбираться с причинами этого «выселения» было неинтересно. Бориса больше волновали перемены в себе самом: они затрагивали судьбу другого человека. Хорошего, только начинающего жить, ни в чем не виноватого. Ольга – вот кто занимал сейчас его мысли. Их отношения все больше заходили в тупик, и выбраться оттуда, кажется, надежды не было никакой. Почему и кто виноват? Ответы на эти вечные вопросы достойны Нобелевской премии. Но претендовать на почетное звание лауреата некому. Просто так распорядилась жизнь – вот и весь сказ. А над причинами пусть ломают головы философы да романисты. «Не судьба!» – вздыхая, говорила в таких случаях его мудрая бабка. И эта куцая фраза переговаривала всех велеречивых исследователей.
– Шеф, на Казанский подбросишь?
– Полтинник.
– Годится! – Парень открыл переднюю дверцу и увидел спящего на пассажирском сиденье пуделя. – О, и этот тоже опаздывает на поезд?
– Садись сзади! – бросил Борис.
– Понял, шеф! Нет проблем!
С Казанского вокзала подбросил в Сокольники двух теток с чемоданами. Из Сокольников – молодую пару – на проспект Мира, оттуда озабоченного очкарика – на Кузнецкий, с Кузнецкого девушку – в Кузьминки. И так – весь день! К вечеру ныла спина, в ушах скапливались назойливые голоса, а высшим наслаждением казались тишина, бутылка пива и полное одиночество, разбавленное Чернышом. Ольге в этом мире места, к сожалению, не было. Да и кто может знать свое место в вечном хаосе! Но сказать об этом любящей женщине очень трудно. И Борис откладывал разговор, подсознательно ожидая повод – ошибку, промах, презирая себя за малодушие и подловатое выжидание. А может, он просто устал и в нем зашевелился ворчливый старик, который постоянно зудел в уши, что с молодостью зрелости не по пути, пережевывал двадцатилетнюю с хвостом разницу в возрасте, издевался над романтическими бреднями и намекал на близкую старость, напоминая, что не для лета изба рубится – для зимы. Ядовитый зануда сделал свое дело, и по утрам, слыша веселый молодой голос, Глебов бесстрастно констатировал, что этот юный оптимизм его раздражает.
За дверью квартиры слышались чужие голоса, играла громкая музыка. Глебов недовольно поморщился: не домой возвращаешься – в студенческое общежитие тычешься. В замочной скважине изнутри торчал ключ, судя по всему, хозяина никто здесь не ждал. Оно и понятно: свои все дома, веселье в разгаре, кому нужен хмурый, усталый неудачник?
– Скоро, Черныш, будем по телефону запрашивать: можно ли попасть в собственный дом, – усмехнулся Борис. – Все идет к тому, что мы становимся лишними, тебе не кажется?
Пес молчал, терпеливо ожидая, когда откроется, наконец, дверь и его накормят. Ввязываться в глупые дискуссии ему явно не хотелось.
– Ладно, – вздохнул хозяин, – не горюй. Сейчас попытаемся войти, может, и удастся. – И нажал кнопку звонка.
– Ой, Боря! – обрадовалась выскочившая на порог Ольга. – А я думала, у тебя ключ есть.
– У меня есть, да только слишком много ключей на один замок.
Радостная улыбка слетела с лица.
– Иди ко мне, милый, я вымою тебе лапы и накормлю, – позвала она Черныша и, не глядя на Бориса, направилась в ванную.
– Я тоже не прочь бы вспомнить, что в мире существует еда.
– Через минуту напомню, – сухо пообещала Ольга.
В комнате орал телевизор. Слава богу, чужие голоса неслись с экрана – не с дивана. Для полного счастья не хватало только гостей. Он взял пульт управления и вырубил звук, наблюдая за странными телодвижениями молчащих человечков. Кто-то что-то доказывал, кого-то убеждал, с кем-то спорил – какая чушь! Красная кнопка погрузила во тьму эту нелепую суету.
– Там хороший фильм показывают, – заметила Ольга, входя в комнату, – с де Ниро. – За ней, повиливая хвостом, трусил довольный Черныш.
– Я уже нанырялся за сегодняшний день. Скоро пузыри пускать начну.
– Первое будешь?
– Да! – Идиотский вопрос: мужик голодный весь день, и вола съешь, не то что тарелку супа.
Она молча вышла. В кресло запрыгнул Черныш и укоризненно посмотрел на хозяина: дескать, что ж ты хамишь-то? Опомнись!
– Ты еще будешь на меня давить! – буркнул обвиняемый и направился в ванную.
И без собачьего упрека ясно, что ведет он себя недостойно, цепляется к мелочам и балансирует на грани хамского срыва. Но язык явно находился в разладе с разумом и тянул в паскудство. Мерзостно, противно, позорно! И неизбежно.
Вернувшись, увидел на столе тарелку, полную аппетитного борща, пару больших котлет с горкой пюре, присыпанного зеленью, рюмку водки и аккуратно нарезанный «Бородинский» в плетеной корзинке. Борис внезапно разозлился: черт, своей безупречностью она только все портит, ставит палки в колеса и выставляет его самодуром! Дескать, я – хорошая, он – сволочь, я – жертва, а он – изверг. Глебов понимал, что его «понесло» и мысли эти – бредовые, но остановиться уже не мог.
– Спасибо! А водку убери. Я – водила, но не алкаш.
Ольга молча взяла рюмку и вышла. Вернулась минут через двадцать, собрала грязную посуду, вытерла со стола крошки – ни звука, ни упрека, ни косого взгляда. И это молчание грохнуло по голове. «Я оскотиниваюсь, – отчетливо понял Борис. – Становлюсь тем, кого всегда презирал: безнаказанным, распущенным хамом. Обижаю беззащитного и воспринимаю доброту за слабость. А эта девочка – сильная. И с ней надо быть честным. К тому же нельзя собаке обрубать хвост по частям – от этого больше боли. Боль Ольга не заслужила. Да и никто не заслужил».
– Оля, – он взял ее за руку и усадил рядом, – ты прости меня. Я устал, вымотался. Сегодня был трудный день. Прости! – Проклятый слабак, когда же ты найдешь в себе мужество сказать правду!
– Нет, Боря, – тихо возразила она, – наш финал на трудный день не спишешь. – Голос чуть дрогнул.
Борис покатал пальцем укрывшуюся от чистоплотной хозяйки крошку на столе, подтянул пепельницу, вытащил сигарету, пристально ее оглядел, закурил.
– Прости меня. – Фраза была та же, но смысл теперь он вкладывал другой. – Я не должен был поддаваться твоему обаянию – молодости, красоте, уму. – Помолчал, подыскивая слова. – Устоять оказалось трудно. И я не устоял. Тогда я был на коне! – Глубоко затянулся, выпустил дым в потолок, с кривой усмешкой наблюдая за сизым облачком, поплывшим вверх. – Вперед гнала уверенность: в себе, в бизнесе, в будущем. И я решил, что места в седле хватит для двоих. – Он невесело улыбнулся. – Не хватило! Меня вышибло, а ты одна до цели не доскачешь.
– Боря, если дело только в этом…
– Нет, – мягко оборвал Борис, – не только. Я много думал в последнее время, почему все так сложилось. И понял: нет у меня права тащить тебя за собой. Когда ведешь любимую женщину вперед – один ответ. Когда тащишь назад – другой. А я не отступаю – падаю. И увлекать тебя с собой на дно – преступно и позорно.
– Я буду счастлива с тобой везде, – упрямо не соглашалась она с невразумительными доводами, – и на дне, и в облаках.
– Оля, – Глебов взял ее руки в свои, – пожалуйста, позволь мне остаться мужиком. Я не могу паразитировать на надеждах молодой девушки.
– Это не надежды, а знание. Я уверена, ты добьешься успеха, твои трудности – временные. Просто надо не забывать, что самый темный час – предрассветный. После него обязательно наступит утро и засветит солнце. Неужели ты не хочешь увидеть со мной рассвет?
– Я хочу, чтобы ты жила, а не скакала за мной по кочкам: вверх-вниз. Чтобы твои глаза привыкали к солнечному свету, а не шарили во тьме. Ты молода, красива, умна, ты заслуживаешь гораздо большего, чем я могу тебе дать.
– Я хочу заслужить только тебя, – тихо сказала она.
Черт, придется рубить по живому! Борис посмотрел в упрямые зеленые глаза.
– Я не люблю тебя. Прости! – И услышал в ответ неожиданное:
– Лен две недели цветет, четыре спеет, и только на седьмую семя летит.
На следующий день, вернувшись домой, Глебов увидел пустую квартиру – без молодой хозяйки и ее вещей. У двери одиноким столбиком торчал Черныш.
Лето пролетело как один пестрый, вертлявый день. Он ездил по Москве заведенным механизмом: не зная усталости, не считая часы, не различая будней и выходных. Научился распознавать людей, угадывать в добродушии – хитрость, в вежливости – жадность, в откровенности – подлость. Кто только не перебывал в салоне его «девятки»! Молодые и старики, веселые и унылые, говоруны и молчальники – люди, все разные и каждый похожий на других. Борис понял, что кабинетное знание людского материала отличается от нынешнего, как левая рука от правой. Обе приложены к делу, но одна лист придерживает, а другая формулы выводит. Знание «материала» не означало познание человека. «Материал» протискивался в кабинет бочком, заискивающе улыбался и рассыпался в похвалах, всегда готовый услужить. Человек мог обернуться другом и врагом, требовал открытого боя, однако не всегда играл по его правилам, звал вперед, не обещая поддержку. Но он был натурален и выставлял себе истинную цену. Просто приглядываться нужно внимательнее да ухо держать востро.
А погода сегодня отменная! Сентябрь в Москве иногда делает своим очумелым подопечным подарки. Солнце не жарило – грело и не пряталось за темными тучами – светило открыто и добросовестно. Кое-где встречались бабки с астрами, подмосковных бедолаг вытеснили голландские конкуренты, наводнившие столицу напыщенными, бездушными цветами. Москвички игриво размахивали яркими подолами или предлагали восхититься аппетитными попками да стройными ножками, затянутыми в джинсы. Словом, жизнь весело бурлила, обещая приятные сюрпризы.
– Не тужись, Черныш, прорвемся! – Борис ласково потрепал пса за черный нос. – Будет и у тебя телятинка.
Метрах в десяти от перекрестка голосовал молодой парень, рядом стояли мужчина средних лет и невысокая девушка. Спокойные, уверенные в себе, хорошо одетые.
– Добрый день! – Заглянул в открытую дверцу голосующий. – В Солнечногорск не подвезете?
Борис прикинул: езды в одну сторону не меньше часа, столько же – в другую. Гарантий подхватить на обратном пути клиента – никаких. Значит, по двойному тарифу.
– Оплачиваете оба конца.
– Хорошо! – с готовностью согласился парень и подозвал спутников. – Михал Саныч, Лена, прошу!
– Придется вам устроиться на заднем сиденье, – предупредил Борис. – Переднее занято.
Смуглое лицо вытянулось.
– Путь не близкий, стоит дорого, за ценой мы не стоим – по-моему, это не очень справедливо.
– Условия поездки не обсуждаются, – равнодушно пожал плечами водитель.
Чем-то этот вежливый ему не показался, да и загар какой-то вызывающий. «Уймись! – одернул себя Глебов. – Народ отдыхает по-разному: удачливый – на Канарах, неудачник – на своем диване. Не хватало еще вирус зависти прихватить. Тогда уж точно со счетов надо списывать!»
– Минутку, – попросил загорелый и, повернувшись к паре, что-то тихо стал объяснять.
Подслушивать чужие разговоры Борис был не мастак, а потому принялся лениво наблюдать за уличной жизнью, размышляя попутно, как проведет сегодняшний вечер. Скорее всего, как и другие: купит пару бутылок пива и развалится в кресле перед телевизором. В лености ума и тела есть своя прелесть.
– Хорошо, мы согласны! – Парень открыл дверцу, и вся троица пристроилась сзади.
– Какая хорошая собачка! – восхитилась девушка. Голос ласковый, мелодичный, с тягучими южными интонациями. – Любит в машине кататься?
– Да. – Борис вырулил с Барышихи на Пятницкое шоссе.
Сейчас – прямиком в Солнечногорск, а потом – домой. Текущий день они и так словили. Всех денег не заработать, всех баб не поиметь, как убеждал когда-то бывший друг, но сам стремился к этой цели рьяно. «Черт, не к добру что-то Сашка вспомнился!» Давно вычеркнул его Борис из памяти, забыл и о существовании такого – не то чтоб идиотские прибаутки цитировал. Зла на прежнего партнера не держал, анафеме не предавал. Не человечье это дело – ближнего судить. Каждый живет по своим законам и платит за них свою цену. «Каждый дрочит, как он хочет!» – любил говаривать все тот же Сашка. «Тьфу ты, – разозлился вдруг не на шутку Глебов, – дался же этот хмырь! – И приказал себе: – Подумай лучше, что академику подарить. Завтра на день рождения зван». Переключка оказалась удачной и вытеснила никчемные мысли полностью. Дружба с Сергеем дорогого стоила: за ней – не только тридцать лет знакомства, но и железная уверенность друг в друге. Здесь присутствовали все три «не»: не предаст, не бросит в беде, не позавидует. С Серегой можно было просто молчать, но в этом молчании один легко прочитывал проблему другого, понимая ее и принимая как свою.
Серая дорога тянулась узкой лентой через лес. Встречных машин поубавилось, воздух был чистым и свежим. Красота! Надо бы дать себе небольшой роздых, взять Черныша и выехать на природу. Расстелить на сухой желтеющей траве скатерть, выложить крупные мясистые помидоры, зелень, оковалок ветчины или кусман белого сыра, поставить бутылку хорошего вина и…
– Останови машину! – шепнули в ухо.
– Что? – не понял водитель, пребывая в радужных мечтах.
– Тачку останови, козел! – Фамильярный злобный голос ничем не напоминал тот спокойный и корректный, который попросил отвезти в Солнечногорск.
– Не понял?
В затылок уперлось что-то холодное и твердое.
– Не создавай проблем, дядя! И если хочешь остаться цел, забирай свою шелудивую вонючку и выкатывайся из машины.
– Вы ведь любите свою собачку, правда? – пропел южный говорок. – Вы же не хотите, чтобы песик испортил своей кровью салон?
«Его кровью я уже пачкал салон», – чуть не сказал Борис, но сдержался. Неизвестно, что у этих ублюдков на уме.
– Что вы хотите? – сдержанно спросил он, стараясь голосом не выдать страх за Черныша.
– От тебя – ничего, придурок! Выметайся к гребаной матери!
– Вы не проедете и километра, впереди – пост ГАИ.
– Ястреб не любит, когда оставляют следы, – лениво процедил старший.
– Трахал я твоего Ястреба в жопу! – разозлился парень. – О мокрухе не договаривались! И не собираюсь из-за этого козла долбаного на нарах гнить!
Борис лихорадочно искал решение, послушно опустив руки. Что делать? Дернуться к бардачку, где припрятан газовый пистолет? Убьют на полпути, а Черныш, даже если останется жив, пропадет в лесу или машина собьет на дороге. Попытаться уговорить, чтобы отпустили? Смешно и даже не наивно – полный маразм. Звать на помощь? Кого? Он прижал вспотевшую ладонь к бедру. И ощутил под рукой небольшой продолговатый предмет в кармане пиджака.
– Может, возьмете деньги? Отдам всю выручку, – отвлекая внимание, неуверенно предложил он.
Троица дружно рассмеялась.
– А ты с юмором! – похвалил старшой. – Жалко – лох. Ну, да не один такой. Хрен с тобой! Забирай своего пуделя и двигай. Но запомни, – он чуть наклонился вперед, оставаясь за спиной, – заложишь – не проживешь и дня. – Потом, довольный, откинулся назад и приказал: – А сейчас – отваливай! И благодари мою доброту.
Борис повернулся к нему и пристально посмотрел в приятное лицо: запомнить немолодую сволочь.
– А вот это ты зря сделал! – вздохнул «добряк» и кивнул подельнику.
Дальнейшие события разворачивались с быстротой молнии. Глебов щелкнул кнопкой на маленькой узкой трубочке, распахнул водительскую дверцу.
– Беги! – крикнул Чернышу.
Что-то прогремело над ухом, метнулась мохнатая тень. «Лох» увидел вытаращенные от боли и изумления три пары глаз. Потом зенки закатились и вся троица дружно отключилась. Что-то теплое полилось по щеке. Борис провел по ней рукой – кровь. Зацепил все-таки, гад! Надо выйти из машины и где-нибудь укрыться. Через полчаса они придут в себя и станут его искать. Чтобы добить. Приказ неведомого «ястреба», подкрепленный злобой, теперь будет выполнен. А потому нужно скрыться. И побыстрее. Можно, конечно, выпихнуть этих из машины и уехать. Но сил нет, вряд ли он проедет метров сто. Голова кружится, предметы куда-то плывут.
Раненый попытался выйти, но ноги подкосились, и он коряво вывалился на асфальт. Рядом, поскуливая, стоял Черныш.
– Тихо!
Глебов на карачках переполз дорогу и свалился в бурьян. Нет, здесь оставаться нельзя. Найдут. Цепляясь руками за сухую траву и обдирая ладони о мелкие острые камни, прополз еще метров десять. Как будто десять километров. Последнее, что видел, – кудрявая голова, прижатая к земле его грудью. Потом все погрузилось в черноту…
– Вы живы? – тормошил испуганный женский голос, и чья-то рука ощупывала шею. – Господи, вы живой?
«Оставьте шею в покое!» – хотел сказать Борис, но губы не разжимались, будто их сцементировало.
– Что с вами? На вас напали? Вы меня слышите? – Настырные вопросы били по ушам и не давали сосредоточиться.
Он разлепил тяжелые веки.
– Слава богу, живой! – обрадовалась женщина. Веки потянули за собой губы.
– Вы – кто? – Куцая фраза была громоздкой и неподъемной, словно язык выталкивал не местоимения, а платформу, груженную танками.
– Я просто проезжала мимо, – принялась объяснять женщина. – А пудель вдруг выскочил на дорогу и застыл прямо перед машиной, чуть под колеса не угодил. Сигналила-сигналила – ни с места. А у меня тоже собака, – доложилась невпопад, – овчарка. Я вышла из машины, пес потащил меня в лес. Вцепился в подол и тянул, честное слово! Там, в кустах вас и нашла, в крови. Вы ранены?
– Где пудель?
– Он ваш? Я так и знала! Да вот же, рядом сидит. Борис повернул голову и наткнулся на черные блестящие глаза. Черныш наклонился и лизнул его нос.
– Привет! – счастливо вздохнул хозяин. Глебов родился в рубашке! И рубашку эту сшили его знания да Черныш. Давным-давно доктор физики смастерил на досуге оружие для молодой красавицы-жены. И не оружие вовсе, а так – игрушку, безобидную трубочку с кнопкой вверху. Чтобы могла молодуха защитить себя в недобрый час. Жена ушла, а час обернулся секундой. Которая спасла бывшему ученому жизнь. Луч из стерженька бил по цели мгновенно, точно и жестко. Жаль, не убивал – вырубал на полчаса. Но этих тридцати минут хватило, чтобы спастись человеку и собаке.
Очухавшись, бандиты, видно, решили, что с лохом покончено, собака никого не волнует. А лучше дать деру и доложить своему «ястребу», что дело сделано, следов – никаких. После их драпа Черныш и выскочил «голосовать» на дорогу. Будет ли наказано зло – жизнь покажет. А сейчас лучше подумать не о чьем-то наказании – о своей судьбе.
Борис откинул забинтованную голову на спинку кресла. Пуля, оцарапавшая висок, предупредила: завязывай с извозом и не валяй дурака. А привет из прошлого, завалявшийся в кармане старого пиджака и спасший жизнь, разъяснил, что преступно зарабатывать автошкольными знаниями, когда за плечами – лауреатское звание и степень доктора наук. Так жить – не уважать своих учителей, предавать их надежды и память.
Глебов встал, подошел к окну. Капли дождя лизали мокрое стекло, ветер срывал с деревьев листья и гнал вдоль тротуарных бордюров. Дамы сменили летние шляпки на осенние зонты. После этой непогоды должно наступить бабье лето. Он довольно ухмыльнулся и сказал Чернышу, торчавшему столбиком рядом.
– Ну, что, приятель, закатываем рукава и все начинаем сызнова?
Март, 2003 год
На киностудии никак не могли взять в толк, что случилось.
– Але! Какие заложники ? Але! – опекал в трубке немолодой женский голос. – Кто говорит?
– Дай-ка, Миша, мне! – не выдержал Вересов и рявкнул в протянутый телефон: – Говорит режиссер картины «Неопалимые», со мной съемочная группа из Москвы. Моя фамилия Вересов. – Мобильный восторженно закрякал. – Спасибо! Но сейчас не до этого. Нас взяли в заложники бойцы… Как называется ваша организация? – спросил старшего.
– НОСУ! – сурово напомнил тот. – Национальный отряд самостийной Украины. – И угрожающе поиграл пистолетом, выпятив тощий живот с железками.
– Бред какой-то, – буркнул Вересов, но послушно повторил: – Бойцы национального отряда самостийной Украины.
В ответ что-то слабо пискнуло. Видно, до тетки наконец дошло, что с ней не шутят.
– А я тем более не в курсе! – режиссер. – Будьте добры, передайте это директору. Или в милицию позвоните. Не знаю, делайте что угодно, только не тратьте на меня время!
К нему подошел «обрезанный подбородок» и выхватил телефон.
– Слухай суды! С тобой балакаить Грыгорий Гузка, боец НОСУ. Камеи ментам, нэхай шлють выртолет тай мильен баксов. Иначи подорву усих к бисовой матери! Усекла, бабка? Шо? – Через пару секунд доложился: – На сорок шостом киломитри… Да! Топай, давай, старая! – И, грязно выругавшись, бросил аппарат продюсеру.
– Оцэ таки дила, мужики! – довольно гоготнул другой. – Казалы, мынется, а воно тильки настае.
«Да они же сумасшедшие! – Ангелина. – Или наркоманы. В их поведении нет никакой логики». Но логика была, и это доказали дальнейшие события.
– Курить можно? – спросил Рабинков.
– Тыбе – ни! – отрезал старший и харкнул на ступеньку «рафика».
Водитель дернулся, но промолчал.
– Зачем же машину-то пачкать? – не выдержала Ангелина.
– Цыц! – лениво приказал молодой. «Подбородок» даже не отреагировал на мышиную реплику.
– Лина, угомонись! – тихо посоветовал Вересов.
Угомонилась. И уставилась в окно. Вниз не смотрела – воображение рисовало картинки похлеще триллерных. Пялилась вверх, где голубело небо и безмятежно плыли облака. Все происходящее казалось страшным сном, глупым розыгрышем. Не может это происходить наяву! Какой НОСУ? В Крыму?! Где повсюду слышится родная речь и каждый камень полит русской кровью? Где на уроках по утрам читают Чехова, а вечерами детям – пушкинские сказки? Где вся история писана российскими чернилами? Бред! На заднем сиденье всхлипнула гримерша Ася. Сопляк приосанился и довольно осмотрел притихших киношников.
– Оцэ гарно! – похвалил москалей. – Сыдэть тыхонько та ждать лыгонько – тай усэ будэть хокэй! – ухмыльнулся он, ощерив желтые гнилые зубы.
Через час вверху зарокотал вертолет и послышался голос, усиленный рупором:
