Текст книги "Чаша любви"

Автор книги: Татьяна Ковалева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Саша между тем поясняет:

– Понимаешь, я еду в Индию. По делам фирмы. Мы еще не решили, что это будет: или дочерняя фирма, или новый восточный маршрут... В любом случае, ехать нужно. Вот я и еду как зам главы фирмы наводить контакты, решать вопросы на месте. В Индии очень развит туристический бизнес. Интересная страна, а мы до сих пор обходили ее вниманием. Наши все ехали в Японию или Корею...

Моя первая реакция, видно, отражается у меня на лице:

«Так, с бухты-барахты сорваться в Индию? На край земли? Я не готова к этому. Я не знаю, что там носят... И носят ли вообще что-нибудь? Там такая жара! Мои знания языка (английского) весьма посредственны. Я буду совсем беспомощна в этой стране».

Саша, потянувшись через стол, берет меня за руку:

– Лена, соглашайся. Это ведь так просто!

Последующая реакция иная:

«А почему бы и нет! Чего мне бояться? Жары индийской? Куплю себе шорты и белую маечку. Мне нечего прятать, мне, даже наоборот... есть что показать. И поеду я не с чужим человеком: мы четыре уж дня как знакомы!»

– Решайся, Лена.

«Но в качестве кого?»

– А в качестве кого я поеду?

– Как кого? – улыбается Саша. – Разве это проблема?

Я пожимаю плечами:

– Ну не в этом, конечно, проблема. Я вижу, кому можно доверять... доверяться... А в том... – подбираю слова. – Документы там разные... в гостиницу не поселят...

Я растерянно лепечу все это, а в голове у меня настойчивей крутится мысль:

«Ты совсем дремучая! Ты настоящая закомплексованная руссо туристо, будто вызревшая за железным занавесом! Сколько уж лет демократии!»

Примерно это же говорит мне Саша:

– Лена, не волнуйся: в Индии давно капитализм. А индусы – разумные люди. Деньги у них могут все, а клиент всегда прав. Остальное я беру на себя: я имею в виду оформление документов, визу и прочее. Фирма сделает все в два счета.

– И все же! – я опускаю глаза. – В качестве кого мне ехать?

Саша наконец понимает меня:

– Нет, не в качестве секс-сопровождения. А в качестве себя. Я приглашаю. Для меня это очень важно.

– А почему бы и нет! – пожимаю плечами. – В Индию так в Индию. Я не побоюсь!

Саша совершенно преображается. Кажется, у него вырастают могучие крылья за спиной. Кажется, он сейчас песню запоет, он подхватит меня сильными руками и вихрем закружит по комнате...

Он так трогательно ухаживает за мной. Подкладывает капустки, картошечки, икорки, пикантных грибков, мидий...

А я на некоторое время выбита из колеи. Эмоционально я не была готова к такому предложению. Индия все никак не умещается в голове.

«Бред какой-то! – улыбаюсь я. – Нет, это сон! Увы, это не действительность. Так не бывает в жизни. Я сама все нафантазировала и верю в это. Или кто-то другой меня придумал, сделал героиней романа. Сидит надо мной и стучит на «Эрике», потешается. От нечего делать, из озорства отсылает меня с героем в Индию. Словно хочет посмотреть, что из этого получится. А я, марионетка, бессильна в его руках. И отношусь ко всему чересчур серьезно. А может, он, который меня придумал... это Отец мой?»

Саша проницателен:

– Не можешь свыкнуться с мыслью? Ничего, я помогу тебе...

Он подливает на самое донышко вина.

«Какие разные все-таки люди! С Константином я не поехала бы и в Вышний Волочок, а с Сашей – вот, на край света согласилась!»

На улице уже сумерки; вот-вот зажгутся фонари. В квартире полумрак. Но мы не включаем свет. Нам кажется, свет разрушит что-то. Это что-то только-только протянулось между нами. Призрачное, неокрепшее... Любовь? Пожалуй, нет. Во всяком случае, не в том виде, в каком я ее представляю. Скорее – это чувство близости, некоей схожести, духовного родства. Мы начали чувствовать друг друга. Мы, наверное, теперь почувствуем друг друга и в темноте. Это связь. Она многого стоит. Редкие люди ощущают эту связь, даже прожив вместе целую жизнь, даже познав друг друга и в радостях и в беде.

Я не вижу его глаза, но я считываю его мысли. Они сейчас величавы и спокойны, как Ганг (кажется, Индия уже со мной). Мысли его лебяжьим пухом окутывают меня. Я – сияющая звезда его мыслей. Я физически ощущаю добро, излучаемое Сашей. Как и его тепло. И не могу ему не верить...

После ужина мы переходим в зал. На роскошном диване так много места. Я сразу какой-то маленькой сделалась. Ах, нет! Я ошибаюсь. Это диван большой.

Саша садится рядом, берет дистанционный пульт, нажимает какие-то кнопки. Я не понимаю, что это за техника у него (мне вообще сегодня кажется, что я пришла к нему в гости из девятнадцатого века), но он показывает мне по цветному телевизору свои слайды.

Греция, Турция, Италия, Испания, Франция...

– А вот Мальта! – восклицает он. – Чудный уголок.

Саша задает аппаратуре темп, и слайды сами сменяют друг друга. Я вижу старинные здания, залитые солнцем, узенькие кривые улочки, рыцарей на конях и при полном вооружении, трибуны, флаги, площадь Святого Петра в Ватикане, маскарад – кажется, венецианский, восточный базар, заваленный экзотическими плодами, верблюдов на фоне пирамид, крокодилов, выползающих на берег... Сашина рука ложится мне на плечо. Она такая большая, но необыкновенно легкая. Я даже не сразу чувствую ее. Я поворачиваю голову к Саше и встречаюсь с его глазами. В них луч солнца проблеснул среди туч...

– Это пляж. Под Салониками... – тихо говорит Саша.

Но я уже не смотрю на экран. Мне не хочется отворачиваться от Саши. Губы его тихонько касаются моих губ. Он как бы просит разрешения. А получив его, действует чуточку уверенней.

Я отвечаю ему.

Вздох восторга вырывается из груди Саши. Алые розы замирают в глазах...

– Это коррида... – улавливаю движение его губ.

Но он уже тоже не смотрит на слайды. Все учащается дыхание его – жаркое, вкусное. Руки его сильные и уверенные, одновременно – нежные. Очень хочется, чтобы эти руки ласкали и ласкали... Лицо мое он покрывает поцелуями... Я закрываю глаза. У меня за спиной тоже вырастают крылья, и я лечу, лечу навстречу Саше. Мой полет – как безумство, я теряю голову. Кажется, это уже и не полет, а падение. Но прекрасное долгожданное падение. Алые розы, коррида, кровь... Кто-то пишет с меня полотно крупными, небрежными, гениальными мазками. И не жалеет красок; быстро и точно смешивает их на волшебной палитре, уверенно наносит на холст. От восторга у меня выгибается грудь. Губы Сашины едва касаются шеи... Ах! Эти штуки действуют на меня сильно. Но я не боюсь за себя – мне сегодня явилось знамение...

Рука его пробирается мне под кофточку. Она так нежна и чутка – его рука, что я не могу не пустить ее. Да и, по правде говоря, мне самой хочется, чтобы его рука скорее пробралась... Через секунду я уже жду этого с нетерпением.

Я готова...

«И если ты не поспешишь...» – бьется мое сердце.

Но он приходит вовремя.

Вселенная сосредоточилась в моей груди. Вселенная вокруг моей груди вращается. Все звезды светят из нее. В ней тайна жизни и сама жизнь. Я лишь ее придаток...

Саша приникает к груди губами.

«Как нежен он! В какой вводит меня восторг!»

Голова идет кругом...

Большими сильными руками он охватывает меня всю. Он сжимает меня и отпускает... и снова... и снова... Я бы сказала, что он меня терзает, если б это действо не доставляло мне такого блаженства! Я не помню ничего, ничего не хочу знать. Я сейчас – обнаженное чувство, неутолимая жажда любви и быстротечный миг; я сейчас – пропасть, в которую проваливаются его ласки. Я послушна и мягка, я – вода в его пригоршнях. Через секунду я – огонь. Я его обжигаю. И он дует себе на ладони. Потом я опять вдруг расслабляюсь, страшное томление охватывает меня. Я шепчу что-то. А что – не пойму.

И это не я, это мое подсознание шепчет:

– Хочу... туда...

«Куда хочет мое подсознание, куда так стремится женская сущность моя?»

– Саша... – выдыхаю чуть слышно. – Милый... – срывается с губ. – Туда...

И рука моя падает в сторону спальни. Мне, а точнее подсознанию моему, оказывается, подиум покоя не дает.

Наконец Саша слышит меня. Он догадлив. Берет меня на руки – легко-легко, будто я пушинка, и несет меня в спальню. Что-то из одежд я теряю по дороге...

Разгоряченное тело мое окунается в прохладу шелкового покрывала. Пройден долгий путь. Много-много лет. Теперь я – глина в Сашиных руках. И это доставляет мне удовольствие. Так прекрасно быть податливой. Так приятно быть бездумным, только чувствующим материалом. Для Пигмалиона... Саша лепит меня. И не только грудь. Саша лепит меня всю: бедра, колени, мой мягкий животик... Лепит мастерски – будто слепил уже не одну богиню, не одну возлюбленную. Но во мне нет ревности к прежним. Я сейчас – первая. Это мое время, мой миг. Прекрасный... Мы скользим по покрывалу и только чудом не падаем с подиума любви. «О Боже! Как я счастлива!.. Как велика и сладка власть плоти!.. Как велик Создатель, придумавший это блаженство!..»

Мне не вырваться, хотя я, кажется, рвусь. Ночная бабочка на иголке... Крылья мои громко хлопают по покрывалу. А из-за стенки доносится чей-то стон. В этом стоне что-то древнее, необъяснимое, даже дикое... едва не свирепое... Да, да! Это стонет тигрица за стенкой. А теперь – совсем рядом...

«Господи! Это же мои стоны! Это стоны Евы. Это праматерь прорывается из меня – как из всякой женщины, любящей впервые».

И вот Саша замирает. Возвращается мое сознание. Или буря успокаивается внутри. Мое тело еще гудит, но гул этот все тише. Не гуляют по океану волны. Не сотрясается больше мать-земля. Необыкновенная легкость разливается во мне. Будто сняла с плеч своих груз камней, кои носила всю жизнь. Я не знала еще такой легкости. Как я могла жить без нее?..

Поцелуем, полным благодарности, Саша накрывает мои губы и потом ложится на спину:

– Выходи за меня замуж, Лена.

– Так сразу? – улыбаюсь я, глядя в потолок и думая о том, что именно таких ждала от него сейчас слон. Мы же знакомы всего четыре дня.

– Ну и что? Что тебя смущает?

– Всего четыре дня! Подумай...

Сейчас Саша не хочет меня понимать:

– У меня мама работает в ЗАГСе. Здесь недалеко... Распишет за пять минут.

Я изумляюсь:

– Это при том, что она ни разу не видела меня?

– Главное, что я тебя видел! И сейчас вижу, – он поворачивается и с удовольствием рассматривает мое обнаженное тело.

Свет фонарей льется на меня с улицы.

«Господи! Куда подевалась вся моя одежда?»

Я накрываюсь краем стеганого покрывала:

– Нет, Саша. Не надо спешить с ЗАГСом. Мы сходим туда после Индии. К твоей маме.

– Почему?

– Мы должны привыкнуть друг к другу. Мы ведь в самом начале пути...

Он приподнимается на локте:

– Разве мы уже не привыкли?

– Мы пока что только переспали.

«Какое грубое, однако, слово! Но его сейчас не обойти. Меня оправдывает то, что слово это – точное».

Саша ласково гладит мне плечо:

– Я уже привык к тебе и не хочу отвыкать.

Потом он гладит лицо мне, волосы:

– Ты такая красивая! Особенно сейчас.

Он привлекает меня к себе. Я целую ему плечо:

– Саша, я должна привыкнуть. Женщинам это бывает труднее. Пока все уляжется... Требуется время.

– Ты хочешь еще присмотреться ко мне?

– Хочу.

– Ты не веришь мне?

– Верю, – я смеюсь, а он пытается поцеловать меня за ушком.

«Он уже знает мои слабые места...»

Я ловко уворачиваюсь и отталкиваюсь от него:

– И потом, Саша, милый, все в наших руках: никто не запретит нам устроить сначала свадебное путешествие, а потом саму свадьбу. Ты же сам говоришь, что в Индии давно капитализм и никто там не посмотрит на нас косо.

Но от него не так-то легко убежать. Саша крепко держит меня за руку. Вот он уже прижимает меня к себе и легонько проводит ладонью мне по лопаткам, пояснице... У него сейчас такая горячая рука.

Я вздыхаю судорожно, как маленькая девочка после плача. Саша ловит губами мой вздох. Он забирает его себе. Он сегодня все мои вздохи складывает у себя возле сердца.

Саша смотрит мне в глаза. Ему очень нравится, что сейчас и я обнимаю его, прижимаю к себе – крепко прижимаю. Он отбрасывает покрывало, он хочет, чтобы я вся прижималась к нему. И целует меня, целует...

Потом говорит:

– Мне нравится, как ты мыслишь. Иногда – неожиданно. И это так просто, что поражаешься: как же ты сам не додумался... Наверное, оттого ты и писательница, что умеешь мыслить отлично от других.

Я молчу.

Я тоже кое-что складываю возле сердца...

Мне на секунду показалось, что глаза у Саши увлажнились.

Он говорит:

– Во мне ты можешь быть уверена, Лена. Мое отношение к тебе не изменится. Это ведь не только дела сердечные, это еще и дело чести. Я уже нашел тебя. Найди же поскорей и ты меня! А потом мы сыграем нашу свадьбу. Поверь, я сделаю такой фейерверк!

Минуту-другую мы лежим молча. Я осмысливаю услышанное только что.

Вдруг Саша вздрагивает:

– Слайды!..

И мы нагишом бежим в зал.

– Неужели их так много? – кричу ему в спину.

– До самого утра!

Мы садимся на большой диван рядышком. Плечом к плечу. Накрываемся пледом.

«Хорошо сидим!»

– Вот, посмотри, а это Мексика! Видишь, сплошные «фольксвагены»!

– Ты и в Мексике был?

– Обижаете, сударыня...

Счастливо вздыхаю:

«Я опять скажу тетушке, что мы ездили на море. Встречать рассвет. Сколько их еще будет!..»

А сейчас самое время вспомнить про книгу, которую я подписала...

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ОТЕЛЬ «КОРОНА»

Теперь я понимаю это: если кто-то говорит, что хорошо знает Индию, ему не стоит верить. Не следует верить и тому, кто говорит, что просто знает Индию.

Индию познать невозможно! Лишь в той или иной степени можно приблизиться к ее пониманию.

Великая страна. Прекрасная страна. Видишь ее и безусловно веришь: когда Бог сотворял Индию, он любил свое творение. Бог наделил ее всем, чем мог наделить. А мог он, как известно, бесконечно много, и фантазия его безгранична. Он одарил эту страну высочайшими горами, обширными ледниками, прекрасными морскими побережьями, степями, жаркими пустынями, непроходимыми джунглями, многими реками, жемчужно-голубыми озерами, топкими болотами...

Бог населил эту землю бесчисленными птицами и зверями. И где-то в Индии, наверное, он спрятал Эдем, прекрасный сад. Очень уж похожи на Эдем некоторые уголки этой благословенной страны!

Вершина творений Божьих – человек – не иначе, происходит отсюда. В какой еще другой стране живет рядом столько народов, порой так резко отличающихся друг от друга? Нет, не в Вавилоне смешались языки – не точна Священная история! Они смешались в Индии. Вместе с языками смешались и культуры. И от смешения они только обогатились. Предания, нравы, обычаи, верования, философские школы, опыт поколений, медицинские знания разных народов – все зародилось в гигантском котле, образованном Деканом на юге, Гималаями и Каракорумом на севере!

Даже внешне индийцы – бхарата – очень отличаются друг от друга. И это не удивительно! «В котле варятся» столько этносов! Хиндустанцы, ведды, маратхи, дравиды, тибетцы, мунда, пенджабцы... Значительны и религиозные различия. Большинство индийцев – индуисты. Но есть и мусульмане, и буддисты, и сикхи, и джайны, и даже христиане... Целые столетия все они сосуществуют когда враждуя, чаще – мирно. Разве это не прекрасно?

...В Дели мы поселяемся в отеле «Корона».

Саша говорит, что это неплохой отель (мне тоже так кажется: в номере две комнаты, душ и крохотная кухонька). Он мотивирует свое умозаключение тем, что отель наш не в старом городе, где, говорят, сплошная антисанитария (любопытно, откуда он это знает?). Но тут же Саша оговаривается, что отель наш и не из лучших.

Коридорный, или бой, или как их здесь называют – молодой, – очень смуглый индиец в клетчатой рубашке и весьма потертых джинсах – вносит наши сумки и с улыбкой замирает у входа. Я отвечаю ему улыбкой и осматриваюсь в номере. А молодой индиец все стоит и улыбается...

Тут Саша, спохватившись, достает бумажник и дает коридорному чаевые.

Тот сразу удаляется.

– Я давно уже не путешествовал, – сетует на свою несообразительность Саша. – Совсем забыл про чаевые. А они – я имею в виду обслуживающий персонал – в некоторых странах только и живут за счет чаевых. Оплата их труда – мизерная.

Первое, что бросается мне в номере в глаза, – это окна. В них здесь нет стекол. Только жалюзи, которые вместе с рамами открываются наружу.

Саша поясняет:

– Здесь не нужны стекла. Здесь всегда жарко или тепло, здесь не бывает холодно.

Да, жару, духоту я сегодня почувствовала сразу, едва только вышла из самолета. Солнце прямо-таки ударило в меня – такое первое впечатление.

Я без сил падаю спиной на широкую кровать и лежу так минут пять не шевелясь – от малейшего движения меня бросает в пот. Я – явно не южная женщина. И предстоит какой-то период адаптации.

Перед глазами моими – будто детский калейдоскоп. Все меняются и меняются цветные стеклышки; составляют фантастические узоры. Мы так быстро ехали в такси и столько яркого и интересного мелькало за окном, что мелькание это как бы продолжается по инерции.

Из-за жалюзи слышу звуки улицы: несмолкающий говор, шарканье подошв, гул машин, клаксоны... Оживленная улица, ничего не скажешь. Я закрываю глаза. У меня такое впечатление, что я лежу посреди улицы. Но что поделаешь – стекол нет. Придется привыкать.

И никакого движения воздуха! Ни малейшего дуновения.

Но тут Саша, мой умница Саша, быстро разобравшись в местном ненавязчивом сервисе, включает кондиционер. Как я забыла об этом гениальном творении человеческого разума!

– О, Саша! Ты спаситель мой.

Скоро я прихожу в себя. Теперь первая моя мысль – о душе. Достаю из сумки смену белья, халатик.

В душе обнаруживаю всего один вентиль.

Саша кричит мне из комнаты:

– Не удивляйся! Горячей воды здесь нет. Но она и не нужна. Холодная вода отлично прогревается в трубах за день. Кстати, на Кубе с этим обстоит так же.

Я не удивляюсь, мне просто непривычно.

Включаю воду. Кран некоторое время урчит, фыркает, вздрагивает, довольно свирепо рычит, потом начинает плеваться и дергаться и наконец обдает меня водой. Да, она теплая, хотя и слегка ржавого цвета. Через минуту вода несколько очищается.

Теперь я смело становлюсь под душ. И блаженствую.

Оказывается, совсем немного нужно для того, чтобы ощутить блаженство. За него не обязательно платить сумасшедшие деньги, не нужно ехать на край света – в Индию или на Кубу. Достаточно у нас в Питере напялить на себя три меховые шубы, попариться в них часок и затем прыгнуть под душ...

Я улыбаюсь этой мысли.

«И все-таки я в Индии! Это – как новая глава в моей жизни. Спасибо тебе, Саша!»

– Саша! – кричу. – Спасибо тебе!

– За что?

– За то, что включил кондиционер. Иначе поднять меня было бы невозможно.

– Я могу выключить и еще раз включить... – это он так шутит.

После душа чувствую себя совсем другим человеком.

Теперь я знаю, что плохо переношу жару. Жара ввергает меня в состояние полной апатии, отупления. Но я думаю, что привыкну. Все привыкают.

Звонит телефон. Саша поднимает трубку, отвечает кому-то по-английски. Саша говорит по-английски... Так интересно и необычно слушать. Закроешь глаза – и это уже вроде другой человек. Но я не хочу другого, быстро открываю глаза.

– Что тебе заказать из еды? – спрашивает Саша.

– Пить, пить, только пить, – с шутливым стоном восклицаю я. – О! Вот! Я вспомнила – индийский чай!.. У них найдется чашка индийского чая?

Саша как-то по-отечески усмехается и долго что-то говорит в трубку. Кажется, он заказывает фрукты, что-то перечисляет, по названия незнакомы мне. Саша морщится слегка; видно, ему не могут предложить то, что он заказывает. Он выслушивает объяснения... Наконец Саша произносит заветное «ти», «блэк ти»... Это то, что надо!

Подхожу к окну, открываю жалюзи.

Наш номер на третьем этаже четырехэтажного здания. Улица с односторонним движением. Обилие машин непривычных закругленных форм. Попадаются и знакомые: «мерседесы», «форды»... Ни одного родного «жигуленка», ни одного самого завалящего «запорожца». Другая страна!

Прямо подо мной узенький тротуар. На нем теснятся, снуют туда-сюда люди. Много людей. И многие на велосипедах. Одежда на индийцах – от современной западного образца до самой экзотической. На женщинах – сари разнообразных цветов, чаще ярких, или широкие юбки типа цыганских и кофты; на мужчинах – брюки, рубашки. Примечательно, что в такую неимоверную жару мужчины не закатывают рукава рубашек и носят их навыпуск.

Кое-где, замечаю, мелькают тюрбаны. Я наивно полагала прежде, что тюрбаны – это уже архаизм, что-то из восточных сказок. Но нет! Подозреваю, что в Индии не бывает архаизмов. На ступеньках отеля минут сорок назад нас встречал гостеприимной улыбкой и поклоном пожилой портье. На нем был тюрбан лимонного цвета. И европейский костюм. Мне показалось это сочетание нелепым. И еще раньше – в самолете – я видела три или четыре тюрбана.

«Это так интересно!»

Осматриваю дом напротив.

Судя по всему, это жилой дом. Бросается в глаза обилие балконов, оставляющих впечатление самодельных. Они, как ласточкины гнезда, прилепились к стене. Жалюзи, жалюзи, за открытыми окнами – темные провалы комнат. Плоская крыша. В первом этаже какие-то магазинчики. Там, левее, кажется, офис. Правее... Моего знания английского оказывается достаточно, чтобы разобраться в рекламе: это гомеопатическая аптека. Над вывеской – реклама на одном из индийских языков – урду или хинди. А может, еще на каком – этого я не знаю. Было бы странно, если бы знала! Надпись очень красива (тот, кто эту надпись выводил, вне всякого сомнения, большой художник); письменность индийцев, графика письма ласкает мне глаз.

Все остальное – как в любом большом городе: асфальт, брусчатка, светофоры, разметка пешеходного перехода, указатели, столбы, провода... Пожалуй, только людского гомона побольше. Индийцы – шумный народ.

Минут через десять нам доставляют заказанные фрукты, чай. Официант из ресторана, весь в белом (рукава рубашки аккуратно застегнуты) вкатывает в номер столик, заваленный фруктами: это примерно тот же набор, что можно ныне видеть на улицах Петербурга. Отдельно вносят поднос с чаем. Здесь пузатый, очень симпатичный чайничек, сахарница, чашки, молочник с молоком для чая по-английски, вазочка с орехами, вазочка с изюмом, пара плиток шоколада.

Глаза мои разгораются.

Саша, наспех съедая банан, скрывается в душе. И спустя несколько минут выходит ко мне посвежевший, повеселевший. Жара действует и на него.

Мы садимся пить чай. Мы ухаживаем друг за другом. Потихоньку осваиваемся с обстановкой.

Чай невероятно вкусен, душист. Комната полнится нежным чайным ароматом. Это волшебство, а не напиток! И я не могу скрыть восторга.

Саша со мной согласен:

– Индийский чай следует пить в Индии.

– А грузинское вино – в Грузии, – вторю я ему.

Саша поднимает брови:

– Кстати, о грузинском вине!.. У меня на дне сумки бутылочка «Алазанской долины». Восемьдесят третьего года...

– Восемьдесят третьего года? – озорно передразниваю я.

Саша делает вид, что не обращает внимания на мои ужимки.

– Не хочешь, чтоб я открыл?

– А работа?

– Работа – завтра. Или послезавтра... Нам необходимо акклиматизироваться. И потом: все в наших руках. Какой мы построим график, такой и будем соблюдать!

Я строю ему глазки:

– Ты прелесть! Но вино твое уже прокисло.

– Я открою, – поднимается он.

– Не надо. Жарко, – я хватаю его за локоть. – Давай акклиматизироваться чаем.

Он грозит мне:

– Но однажды жара спадет. Тогда держись, красавица!

Мы с наслаждением пьем чай. Пьем и так, и сяк, и эдак. Что означает: и по-английски с молоком, и без молока с изюмом, и без молока с орехами. Мне больше всего нравится с орехами. Саше – с изюмом.

«Мы такие разные!»

Он поглядывает на меня, потом говорит:

– У меня друг был в Афгане...

– В смысле афганец или в Афгане был? – не понимаю я.

– Воевал. Рассказывает, что там все пьют чай с орехами. С грецкими.

Я смеюсь:

– Можешь считать, я – афганка. А если учесть, что Афганистан – наша прародина, то всем нам следует пить чай с орехами. А не с изюмом.

– А мы с тобой разные, – замечает Саша. – Это значит, нам будет интересно вдвоем.

Так мы с полчаса болтаем о том о сем. В конце концов утоляем жажду. Потом принимаемся распаковывать наши сумки.

Я убеждаюсь, что добрую половину нарядов везла сюда напрасно: такого здесь не носят. Но это не беда! У меня есть триста долларов – остатки последнего гонорара. Куплю себе, что захочу...

Замечаю, что у Саши на дне сумки не только «Алазанская долина». Есть там и славная на весь мир «Русская». Бутылки четыре.

– Контактная жидкость, – поясняет Саша. – Не раз испытанное пробойное средство.

Потом мы ложимся рядышком на кровать и лежим тихо-тихо, без движений. Близится вечер – тогда наконец спадет жара.

«А у нас – в Петербурге – еще полдень. И возможно, пасмурно, накрапывает дождик...»

Ровно гудит кондиционер, шумит улица.

Начало августа.

Перед выездом я читала в справочнике (основательно готовилась), что в августе в Индии влажно и жарко. Действительно, это так. Но я привыкну. Я сильная вообще-то. Мне иногда кажется, я сама не знаю, насколько я сильная. Саша того не знает и подавно. Он так трогательно заботится обо мне. Создается впечатление, что он только обо мне и думает. Он по трапу самолета готов был сносить меня на руках. Как по ступенькам ЗАГСа. Или как уснувшую уставшую дочку переносит в кроватку отец.

Отец...

В последние дни я не раз ловлю себя на том, что своего отца, которого не помню, представляю в образе Саши.

Любопытно, что по этому поводу сказал бы всемудрый Фрейд?

Саша огромен. И потому что для меня он – полмира, и потому что внутренне он – глыба, личность; равно как и потому, что его ростом Бог не обидел. А я рядом с ним соответственно – маленькая девочка. Вероятно, Саша чувствует свою огромность. Не отсюда ли эта отеческая улыбочка?

Впрочем, если признаться самой себе, улыбочка эта меня слегка колет. Она даже как бы унижает меня. Что-то во мне ей противится. Может, это противится моя личность? Я понимаю это так: маленькой девочкой приятно быть иногда, но не всегда. Во всяком случае – мне. Я уже достаточно самостоятельная женщина. И могу быть на равных с колоссом. Я когда-нибудь сама буду претендовать на почетное звание колосса, ибо ничто человеческое мне не чуждо – примесь честолюбия в своем характере считаю очень даже не лишней...

Это бы я и сказала господину Фрейду.

Так за размышлениями, прикорнув к могучей Сашиной (колосса) груди, я потихоньку засыпаю. Меня убаюкивают лучше всякой колыбельной кондиционер, монотонный шум улицы и ровное дыхание любимого человека... которого я знаю от силы десять дней и которому уже так много доверила – честь свою да, пожалуй, и жизнь.

«Мою будущую колоссальность не умаляет ли доверчивость?»

Кто-то вдруг прерывает плавное течение моей мысли... или не течение мысли, а сон...

– Лена, вставай! Мы с тобой проспим все на свете.

Ничего не понимаю.

«Где я? Кто это трясет меня за плечо? Вера? Надежда? Любовь? А я кто? Я чужого поля ягода. И из другой оперы...»

Открываю глаза, сажусь в постели.

Вокруг темно. Но и в этой кромешной темноте через секунду чувствую какого-то человека. Он рядом. И только что звучал его голос. Рука этого человека все еще сжимает мне плечо. Я его не вижу, но очень люблю. Правда, этого ему еще не говорила. Я ведь знаю его от силы десять дней, но уже спрашиваю себя: «Как я могла жить без него? Ведь мир без него так неярок! Двадцать четыре года я смотрела черно-белое кино. Как я не замечала этого?»

Теперь я знаю, кто трясет меня за плечо. Это вера моя, моя надежда и долгожданная любовь! Мы с одного поля ягоды и из оперы одной.

И будто мыслям моим подтверждение, следует сладкий поцелуй.

Этот поцелуй меня окончательно пробуждает.

– Как прекрасно! – говорю я, потягиваясь.

– Хочешь, буду всегда тебя так будить?..

УВЕРЕННОСТЬ ЕВЫ И НОВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ

Это поздний вечер. И никакая не кромешная тьма. Жара уже давно спала: вполне можно существовать европейскому человеку. Кажется, и город ожил – усилился шум на улице.

Я вскакиваю с постели, выглядываю из окна.

Глазам моим предстает великолепное зрелище. Вечерний Дели – Дели, залитый огнями...

Отель наш стоит как бы на взгорке и окружен не очень высокими зданиями. Я вижу значительную часть столицы. Огненная лента ползет по улице подо мною – это тесный поток машин. Притягивает внимание разноцветная движущаяся реклама. Огни иллюминации на высотных зданиях вдалеке столь красивы, что во мне зарождается праздничное настроение. Смотрю прямо перед собой: аптека так и сияет. Она сейчас – сплошная реклама. Днем я не заметила этого обилия лампочек. Или они искусно замаскированы. Оказывается, смотреть на аптеку – это настоящий праздник. Самуэль Ганеман, первый в мире гомеопат, подмигивает мне озорно синим глазом. Я подмигиваю ему... Какой-то свет падает на меня сверху – то синий, то красный. Поднимаю голову, высовываюсь из окна – я так любопытна!

Прямо над собой вижу корону. До меня не сразу доходит, почему именно корона надо мной. Потом я соображаю, что корона не надо мной, а над отелем. Это – реклама его. Но все равно мне нравится этот символ. Он так удачно расположен. И я чувствую себя коронованной. Саше этого не скажу. Но побуду минутку царицей Дели. Хотя, если самой себе признаться, – не совсем царицей. Скорее, девочкой-лилипуткой, сумевшей чудом взобраться на циклопический трон какой-то неведомой истинной царицы и устроиться под гигантской короной.

– Лена! Ты выпадешь из окна, – смеется у меня за спиной Саша. – Что там?

– Просто – красиво...

Он привлекает меня к себе, обнимает и тоже выглядывает на улицу.

Глаза у него становятся круглыми от изумления:

– Корона? О, это твое!

Стучу его кулаком в грудь:

– Противный, противный... Зачем подсматриваешь?

Мы оба не прочь подурачиться после дневного отдыха. И как-то само собой получается, что вновь валимся на постель. Я смеюсь, я отталкиваю Сашу. Я сильна, очень сильна. Амазонка. Я в конце концов – королева!

– А ты раб мой! Несчастный индус! – восклицаю в пылу сражения.

– Почему – несчастный? – смеется он.

Я опрокидываю великана Сашу на спину и сажусь верхом, ему на грудь. Я заношу над ним руку с несуществующим кинжалом...

И восклицаю грозным страшным голосом:

– Ты побежден! Моли о пощаде!

Но тут сердце мое внезапно вздрагивает. Меня обжигает мысль, что только что я переступила некую незримую грань. Кровь бросается в лицо. Все дурачества мои прячутся куда-то за спину, а в лицо смотрит любовь. Нет, это Сашины глаза смотрят, полные любви...

Я мягко опускаю руку и целую Сашу – в глаза, в губы...

И тогда он берет меня... Берет то, что я отдаю. А отдаю я себя без остатка.

Саша берет меня нежно, не опрокидывая моего царского достоинства, не роняя моей короны. Оставаясь внизу, оставаясь рабом и несчастным индусом, он доводит меня до исступления и до изнеможения, он доводит меня до того, что за стенкой, в соседнем номере, кто-то начинает стонать. Или это стоны раненой тигрицы, укрывшейся под кроватью... Нет, это Ева-прародительница опять рвется из меня. Теперь я знаю, за что наказал ее Бог! Не за то, что нарушила запрет и искусилась, а за то, что не пожалела о деянии своем, осталась во грехе. Или я плохо понимаю Библию?