Текст книги "Чаша любви"
Автор книги: Татьяна Ковалева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
Официант опережает меня:
– Осторожно...
Он поднимает мишку и слегка наклоняет его над чашечкой. Из раскрытой пасти медведя вытекает тонкая струйка водки.
– Великолепно! – восхищается Саша.
Довольный нашей реакцией, официант уходит.
Мы выпиваем водку. Кажется, в Китае ее делают из риса. Вкус явно не пшеничный.
Впрочем, я не специалист.
Через несколько секунд я ощущаю, как огонь пробегает у меня по пищеводу и сразу растекается по желудку. Дыхание перехватывает. Слезы вот-вот брызнут из глаз. Я подхватываю вилкой чуть-чуть салата из ближайшей тарелки и закусываю... с поспешностью жую...
Боже мой! Во рту начинает полыхать во сто крат сильнее, чем от водки. Это же не салат, а... а... Огонь.
Саша смеется, глядя на меня. Он уже тоже хватанул этого салата. Я перевожу наконец дух. Из другой тарелки пробую осторожно: сначала маленький-маленький – почти микроскопический – кусочек. Это блюдо тоже острое, но не особо. Его можно назвать пряным. За него я и принимаюсь. Потом пробую третье. Тоже съедобно. Более того, очень ароматно. Приятный нежный вкус.
Я не спрашиваю, как эти изыски называются по-китайски. Все равно не запомню.
И не спрашиваю – из чего? Говорят, в китайских ресторанах лучше не проявлять повышенного любопытства – пропадет аппетит.
Теперь Саша сам «опрокидывает» медведя. Пока он это делает, пытаюсь решить неразрешимую загадку природы. Медведь-панда какой – белый с черными пятнами или черный с белыми пятнами?
«Кажется, я уже готова!»
Одно ясно: медведь симпатичный, очень, очень симпатичный. Совсем, как Саша...
Вторая порция водки проходит легче.
Мне вдруг делается хорошо-хорошо. Так уютно, как не бывало никогда! И попробовать хочется все-все!
«Какой все же милый этот Саша! Как здорово, что он нашел в Петербурге китайский ресторанчик».
Вижу – что-то дымящееся движется к нам. Сначала не могу понять – что. Потом в облаке пара я угадываю официанта. Тот несет нам на подносе две порции лапши.
И вот тарелки на столе. Мы с Сашей глядим друг на друга сквозь клубы пара. Я заглядываю в тарелку.
Белая-белая, непривычно тонкая лапша. В ней – мелко нарезанное вареное мясо. Все залито красноватым от томата бульоном. Много лука.
Непередаваемо вкусно!
Некоторое время нам не до разговоров. После чудесных «излияний панды» аппетит у нас просто зверский.
Наконец, немного насытившись, я возвращаюсь к теме:
– Значит, банки, счета и факсы – это не очень интересно? Хорошо... А дом?
– Дом?
– В смысле – жилье.
– Ах, это! – Саша промакивает салфеткой губы. – Дома у меня нет. Есть квартира в Питере. Небольшая по нынешним меркам – комнат пять.
– Конечно, на Невском?
– На Невском, – Саша поднимает на меня удивленные глаза. – Откуда ты узнала?
– Вычислила вот! – припоминаю его же фразочку. – Выходит, Саша, ты из «новых русских»?
– Ни в коем случае! – протестует он. – Я не из «новых», но и не из «старых». Предпочитаю – где-то посередке. И всем того желаю.
Не очень ловко я наматываю на вилку лапшу. У Саши это получается лучше. Но – ничего, у меня есть время. К тому же я всегда была способной ученицей.
Приятно кружится голова. Я изрядно захмелела.
– Хотелось бы знать, что такое – посередке.
Саша понимает это по-своему:
– В таком случае, мне следует пригласить тебя к себе. Например, завтра. Подходит?
– Завтра, – с улыбкой киваю я.
– Но не пугаться, чур! – предупреждает Саша. – Я только пару дней как закончил ремонт. И у меня некоторый беспорядок. Впрочем, я уже сегодня выброшу кое-что... – он на секунду задумывается. – Тебе понравится у меня, Лена.
– Понравится, – я киваю, смотрю на панду.
Саша ловит мой взгляд:
– Еще? – и берет медведя.
Я отказываюсь. Мне и так совсем хорошо.
Саша выливает себе остатки, выпивает, закусывает «огненным» салатом.
Тут я вспоминаю, что он за рулем.
– А машина?
– Доедем как-нибудь, потихоньку, – глаза Саши становятся лукавыми; через минуту он успокаивает меня: – Машину уже отогнали. Я попросил Николая Ивановича, официанта, и он послал человека. У них есть такой вид услуг. А домой я отвезу тебя на такси.
«Какая я невнимательная! – корю себя. – Пока разглядывала картинки и иероглифы, он, оказывается, успел договориться насчет машины».
И верно, минут через пять Николай Иванович приносит Саше ключи.
Саша отлично понимает, что мне интересно побольше узнать о нем. И рассказывает:
– Закончил политех, направили работать на завод. Работал... Как и все, влачил жалкое существование. Вспомнить смешно: собирал деньги на кожаное пальто. Был предел мечтаний... А тут – перестройка! Новые дела, неожиданные перспективы. Знакомые ребята стали искать брод в этой мутной воде. И что удивительно – нашли. Позвали меня за собой. Дальше – больше. Дело наше заладилось. Случаются, конечно, трудности. Но как без них? Выживаем... И вот я встретил тебя! – неожиданно на высокой ноте заканчивает он.
– И мы сидим здесь! – подхватываю я.
– И нам хорошо. Во всяком случае – мне, – поправляется Саша.
– И мне... Масса впечатлений.
Я смотрю, как Ли делает лапшу. У него всякие приспособления. И фантастическая сноровка! Ли вскидывает правую руку, и лапша вытягивается за ней – тонкие-тонкие и очень длинные белые нити. Они у него почему-то не склеиваются и не рвутся. Я бы так не смогла! Вокруг Ли все работает: крутится какой-то барабан, негромко урчит мясорубка, поворачивается блюдо в печи СВЧ...
Зачарованная, смотрю на работу повара.
Ли замечает мой интерес. Вежливо кивает мне, улыбается. Глаза его теперь – совсем щелочки. Взгляд внимательный, цепкий. Я бы даже сказала – изучающий. Между тем руки Ли продолжают работу. Это уже даже не сноровка, а автоматизм! Работающим Ли можно залюбоваться. Он без видимых усилий везде успевает: и готовить лапшу, и поворачивать сковородки, и управлять своими агрегатами, и – вот... даже улыбнуться клиентке...
Расслабившись, откинувшись на спинки стульев, мы с Сашей болтаем о всяких пустяках. Вернее – это я болтаю, а Саша слушает. Я с первой нашей встречи заметила, что каждое Сашино слово значительно. Хорошая мужская черта. Это я так думаю, что хорошая. Кто-то другой, может, думает иначе. Я не люблю пустословов. Мужчина-сорока – это смешно! А каждое Сашино слово – на месте. Вот бы кому романы писать. И подметить может точно. Как он выразился? В перестройке, в этой мутной воде искать брод? Коротко и ясно. Емко – говорят иногда литераторы.
К столику подходит Николай Иванович (почему здесь принято называть официанта по имени-отчеству?) с бумажным пакетом в руках. Мой взор несколько рассеян. Я опять поглядываю на картинки, пытаюсь сосредоточиться на том, как искусно вышиты по шелку заросли бамбука.
Но официант обращается ко мне:
– От хозяина заведения подарок даме. Ли говорит, что дама очень красива. Ли говорит, у него есть любимая кукла; она сделана будто с нас. Ли потрясен и очарован. Он дарит вам эту куклу.
Официант протягивает мне пакет. Я растрогана до глубины души.
Так же и Саша.
Достаю из пакета куклу. Она, и правда, очень похожа на меня: шатенка с серыми глазами. На ней свадебное платье, фата. Под фатой личико куклы – как живое. Щечки румяные, лобик блестит. На пояске – традиционный золотистый ярлычок «Made in China».
Я благодарно смотрю за перегородку.
Ли улыбается; прижав руку к сердцу, слегка кланяется мне. Кровь бросается мне в лицо. Удивляюсь себе. Я сейчас опять маленькая девочка и несказанно рада подарку. Роскошному подарку. Весь мир в эту минуту сосредоточился для меня на прекрасной кукле.
«Ах, как мало нужно женщине!»
Мудрый... мудрый Ли знает, что дарить дамам.
Скоро Саша рассчитывается с официантом. Я замечаю – долларами. Я замечаю больше – у него в бумажнике куча долларов. Их так много, что мне в голову приходит мысль: «Его «Синюю птицу» следует переименовать в «Зеленую». Пожалуй, на секунду мне становится даже страшно, что у Саши так много денег. Но я стараюсь владеть собой.
Официант тоже владеет собой. Хотя мне кажется, он сейчас несколько напряжен. Саша не скупится, щедро дает на чай – я вижу это по реакции официанта.
Уходя, я благодарно улыбаюсь Ли.
СЛАЙДЫ ДО УТРА
Я сегодня с утра любуюсь куклой. Проснувшись, долго лежу и смотрю на нее. Она украсила мою комнату, оживила ее. Она и меня одарила частичкой красоты. Эта кукла меня осветила и как бы наполнила гармонией. Она – настоящая звезда. От нее, от свадебного платья исходит свет. Волшебный... Он заливает мою комнату, заливает мои мысли. Мне светло и покойно. Я счастлива сегодня с утра.
А еще у меня сегодня визит к Саше.
Удивительно это все! Я знаю его от силы три дня, а он уже вошел в мою жизнь и так много места занял в моих мыслях. Кажется, не думай я сейчас о Саше – и в голове моей станет пусто. Да, все мои мысли о нем! Если б мне сейчас писать, то и все написанное было бы о нем же. Над чем-то отвлеченным – на заказ – я не смогла бы работать.
Невероятно. У меня ощущение, будто я знакома с ним много лет, будто я хорошо знаю его. Я даже могу мысленно с ним разговаривать и почти не сомневаюсь, что, говори мы наяву, ответы его весьма походили бы на те, какие я вкладываю в его уста в своих внутренних диалогах. С Константином совсем наоборот: я знакома с ним много лет, но у меня ощущение, что совсем не знаю его. Про Константина мне и думать не хочется, а если я сейчас и вспоминаю о нем, то только потому, что надо же кем-то оттенить Сашу.
Жизнь – загадка. Судьба моя – загадка. Может, когда-нибудь в прошлой жизни я встречалась с Сашей, может, был он муж мне? Может, мы с ним притерлись друг к другу еще лет четыреста-пятьсот назад, и поэтому нам так легко общаться? Только гипотетически я могу ответить на эти вопросы. Однако с каждым днем все крепнет во мне убеждение, что встретились мы не случайно.
Прекрасная кукла-невеста согласна со мной. Рядом с ней улыбается Эрика.
«Интересно, почему Эрика не ревнует? Ведь подружек ревнуют. А может, увидев прекрасную незнакомку, Эрика смирилась с ее присутствием? Сразу разглядела в ней звезду? Над этим стоит подумать».
А еще мне следует сегодня крепко подумать над тем, что купить Саше. Ведь я впервые прихожу в его дом. В таких случаях полагается подарок.
Я закрываю глаза и мысленно иду по магазинам.
«Что-то из одежды? Нет... Из мужской парфюмерии? Тоже – мысль не из блестящих. Нужно что-нибудь для дома... Статуэтку? Нет! Сто лет, как вышло из моды. Картину? Не знаю интерьер. А дорогую картину, под которую создают интерьер, я не могу себе позволить купить. Не хватит у меня денег на Коро, Дега или Ван Гога...»
Наконец меня осеняет:
«Глупая я, глупая! Можно же ему книгу подписать. Или сразу две... Нет, две – нескромно. Полное собрание собственных сочинений никто не дарит (разве что очень известный писатель – Президенту). Я одну подпишу – про балерину-отравительницу. Только нужно выверить текст».
Еще некоторое время я провожу в постели, придумывая, что написать Саше. Хочется что-нибудь эдакое... Не ординарное. С глубоким подтекстом – чтобы приятное читалось между строк. Или аллегорическое – с радужной перспективой на будущее. Его будущее и мое... Однако ничего оригинального в голову мне не приходит, сколько я ни бьюсь.
В конце концов останавливаюсь на простом, можно даже сказать гениальном: «Саше от Лены».
Протягиваю руку, беру с полки экземпляр, с другой полки – старенький «Паркер». Я подписываю только им. Открываю книгу. При этом приятно потрескивает переплет. Делаю надпись – покрупней, поразмашистей. С минуту рассматриваю то, что у меня получилось. Склоняю голову то к левому, то к правому плечу.
«Очень емко! Я тоже умею ценить слова. И всегда помню: все, что мы говорим, записывается на Небесах... и однажды зачтется, перечтется... Знай наших!»
Потом гляжу на будильник:
«Боже! Уже одиннадцатый час. Здорова же ты поспать, бабочка!»
Вскакиваю и несусь в душ. Стою под упругими теплыми струями. И опять пою песню, слова и мелодию которой придумываю на ходу. Мне нравится моя песня. Она про куклу, которую подарил мне китаец Ли. Не случайно эта кукла в свадебном наряде. Как она прекрасна! Наверное, и я буду так же прекрасна в свадебном платье, ибо кукла очень похожа на меня. Не трудно догадаться: мудрый, проницательный Ли – это вовсе и не Ли; это добрый волшебник, знающий наперед мою судьбу. Ах, очень вовремя он сделал подарок! Его подарок – это мой путь...
Песня в таком духе могла бы продолжаться бесконечно, как бесконечно тянется песнь бедуина, пересекающего Сахару... Жует жвачку верблюд, плещется вода во фляжке... Нет, не во фляжке. Я не сразу освобождаюсь от этого наваждения. Сквозь плеск воды я слышу звонок телефона.
– Тетя! Телефон! – кричу я.
Но телефон все не умолкает.
Видно, тетушки нет дома.
Выбегаю в чем есть в прихожую, оставляя после себя мокрые следы тридцать шестого размера. Ничего ножка! Не маленькая. Но и не большая.
Поднимаю трубку. Это Саша. Он говорит, что заедет за мной в шесть. Какой он умница! Он предсказуем. На него можно опереться в жизни...
Так я думаю и гляжу на себя в зеркало.
Саша прощается, я кладу трубку. Но уж в ванную возвращаться не спешу. Вижу себя в полный рост. Я впервые вижу себя, обнаженную, в полный рост. Поражаюсь этому факту: «Какая я дикая!» Почему раньше мне не пришла в голову такая простая мысль – посмотреть на себя...
А ведь есть на что посмотреть.
Я поворачиваюсь одним боком, другим. Провожу рукой от бедра выше, глажу живот, чуть приподнимаю рукой грудь и разглядываю сосок, губки вытягиваются в голливудской улыбке – слегка приоткрыв зубки.
«Весьма недурна! – оцениваю я, хотя настроена критически. – Прямо невеста! А слово-то какое! Не-вес-та... Даже замирает сердце! Не-вес-та... Для него – для Саши. Только для него! О Господи! А если бы я его не встретила... то есть не вывалилась бы на него?»
Тут резко звонит телефон, от чего я вздрагиваю.
«Видно, Саша забыл еще что-то сказать».
Поднимаю трубку, искоса смотрясь в зеркало, еще по инерции любуясь своей наготой:
– Да, Саша!..
– Саша? Какой Саша?!
«Это Константин».
У меня от неожиданности обмирает сердце.
Константин несколько секунд молчит. Соображает. Потом восклицает чуть не радостно, но я понимаю, что это отнюдь не радость, а предел возмущения:
– Ах, Саша?!. Теперь я понимаю, почему меня вышвырнули! Это значит – за ненадобностью.
Я вздыхаю:
– Ты себя послушай, Константин! Что ты говоришь! Никто тебя не вышвыривал. Ты сам ушел и притом хлопнул дверью. Дважды.
– Вышвырнули, вышвырнули! – настаивает Константин; он даже, кажется, получает удовольствие от собственного унижения; он смакует унижение. – Несколько лет ходил – все нормально было. Цветочки принимали, разговаривали, чаи распивали, едали торты... А как появился какой-то Саша, так меня тут же и вышвырнули. Выбросили стоптанные туфли за ненадобностью. Разве это по-человечески? – он делает паузу и обиженно дышит в трубку. – Коли не пришелся ко двору, так бы сразу и говорили – в самом начале. А то придерживали на всякий случай: если лучше не найдем, так хоть с Константином останемся. И вдруг какой-то Саша выискался! И меня, Константина, – побоку? Поманил крылышками журавль в небе. Просчитаешься, дорогуша, пожалеешь. Улетит журавль. А синица не вернется...
Пыл его несколько угас.
– Какое расточительство! – удрученно говорю я.
– Что за расточительство? – взвизгивает Константин.
– Слишком много слов...
– И вот еще дурацкая манера! – напирает он. – Говорить непонятно. Думаешь, это литературно? Говорить надо ясно. Без загадок и крючков. Чтобы было понятно самой пустоголовой хозяйке...
– Домохозяйке, – подсказываю я.
– Вот именно!
Я не выдерживаю, мне становится слишком прохладно – торчать столько времени в прихожей нагишом:
– Послушай меня, Константин! Твоя беда в том, что ты не любишь людей. И вообще! Ты уехал в Вышний Волочок. Все. Тебя нет в Питере.
– Я еще не уехал! – вставляет он. – Но уже на грани! Я уеду, и ты будешь жалеть. Попомни мои слова. Ты будешь звать меня, искать; ты будешь утирать слезы. Но уйдет твой поезд... И останется только дым...
Я не могу ругаться с ним. Я вообще ни с кем не могу ругаться. Я от природы неругливый человек. Поэтому тихо кладу трубку на рычаги и возвращаюсь в ванную.
Но у меня после этого разговора еще долго звенит в ушах. Я забыла, что напевала несколько минут назад.
День мой проходит серенько. Возникают кое-какие мысли. Общего характера – ни к чему конкретному не привязанные. Знаю, что в будущем они могут мне пригодиться. Тогда я подхожу к Эрике и делюсь с ней этими мыслями. В день я делаю к Эрике несколько подходов.
Мы с ней опять подружки. Я не могу долго сидеть без дела. Это, наверное, мое спасение в жизни и это же – мое проклятие. Подбираю и третий листок для трилистника: в этом и моя независимость.
– Слышишь, Эрика! Хочешь быть независимой, стань творцом. И работай, работай...
Я опять выдала нечто гениальное. Обдумываю этот афоризм и открываю в нем глубокий смысл – значительно глубже, чем мне представлялось сначала.
Так коротаю время...
Саша точен, как часы. По радио прозвучали позывные «Маяка», под окном хлопнула дверца машины.
Через минуту я распахиваю дверь, и на меня обрушивается лавина роз. Гипербола, конечно. Просто Саша входит с таким большим букетом, что одна протискивается в дверь. Я в жизни не видела таких букетов. Саша скупил у какой-то цветочницы весь ее товар.
И тетушка, разумеется, тут как тут.
Тетушка безумно рада за меня... за нас. И в то же время близка к истерике. Тратить столько денег на цветы!.. Это ж сколько овсянки и перловки можно было купить!
Розы свежи, благоухающи, прохладны. На бутонах искрятся капельки воды.
Саша говорит, что в этом букете не хватает только одной розы – самой красивой, нежной, желанной – меня.
Понятное дело, он попадает прямо в сердце. Даже в два. Мне и тетушке (хотя тетушку в букет не зовет).
Мы заваливаем тетю цветами и уезжаем.
Саша так и сияет. Свежевыбрит, пострижен, наряден. Легкая летняя курточка стального цвета ему очень к лицу. Я смотрю на него; я слепну, будто смотрю на солнце...
Улицы, переулки, перекрестки мелькают за окном. Старинный красивый город. Но я его не вижу.
Я Сашу вижу.
Он смеется:
– Хороший знак! У нас «зеленая улица».
– Как «зеленая»?
– Ни на одном светофоре не остановились, – поясняет он. – Иногда случается так...
Я киваю. Помнится, мне хотелось знамений. «Зеленая улица» хорошее знамение. Но мне его недостаточно. Мне хотелось бы что-нибудь с небес, от Бога-Отца.
Наклоняюсь к стеклу, взглядываю на небо. Оно затянуто сегодня тучами. Там, наверху, сегодня не до меня. И даже не до Петербурга. Но нет! Вдруг вижу прореху меж туч. Все светлее-светлее прореха... В радостном предчувствии сильнее бьется мое сердце. Еще несколько секунд – и прорывается яркий солнечный луч. Он падает на город, на капот автомобиля и на меня, взволнованную...
– О Отец! – шепчу я.
И ликует мое сердце.
Мы мчимся по Невскому проспекту, пересекаем Мойку. Вот остается позади великолепный Строгановский дворец, проезжаем дом компании «Зингер», еще метров сто и за перекрестком сворачиваем во дворы; через пять минут мы на месте. Саша припарковывается возле какого-то уютного скверика и глушит двигатель.
Поднимаемся по лестнице на третий этаж.
Это старый-старый дом. Он, конечно же, достопримечательность – из тех, возле которых приостанавливаются автобусы с туристами. Это дом со своим лицом. Вероятно, это лицо можно встретить на многих открытках. Мемориальные доски теснятся на стенах у подъезда. Здесь жили и творили какие-то знаменитости. В подъезде – просторный холл. Лестницы широки. Это не дом – это дворец.
Саша отпирает дверь квартиры, пропускает меня вперед.
Сразу слышу запах лака. Саша включает в прихожей свет.
Я зажмуриваюсь. Здесь все сияет – как и сам хозяин, пожалуй. Паркет блестит в свете люминесцентных ламп, будто залит водой. Три стены забраны светлыми панелями из карельской березы, задрапированы бежевым бархатом, а четвертая – сплошное зеркало. Я смотрю на себя, я такая маленькая в этом зеркале. Как в детстве, в храме.
Мне кажется, что квартира пуста. Я сужу по прихожей, в которой – как в доме у средневекового японца. Но ошибаюсь. Саша ведет меня по комнатам. Всюду новая, очень дорогая мебель. Резной дуб, ясень, натуральная кожа, бронза... Это безумство какое-то, фонтан роскоши. Это мир – совершенно не знакомый мне, фантастический, идеальный, сошедший с разворота какого-нибудь западного каталога, – мир, который потрясает меня; мир, в котором хочется остаться...
– Это зал! – толкает Саша двери. – Это кабинет! Вот здесь, взгляни – столовая...
Он ведет меня за руку по длинному коридору; совсем как маленькую девочку. Он показывает квартиру с таким видом, будто ремонтировал ее именно для меня. Я широко раскрытыми глазами гляжу по сторонам и боюсь поскользнуться. В комнатах очень светло: окна – под потолок.
– Это – спальня, – останавливается Саша.
Я смотрю на... (нет, это нельзя назвать кроватью!)... ложе, которое занимает полкомнаты. Даже и ложе – не совсем точное определение. Скорее это подиум. Подиум Морфея. И любви...
– Красиво? – спрашивает Саша.
Я киваю. Я хочу спрятать лицо, которое начинает предательски румяниться.
Отворачиваюсь, тихо отворяю пятую дверь:
– А здесь?
Вижу, комната пуста.
Бросаю на Сашу удивленный взгляд.
Он таинственно улыбается:
– Здесь планируется детская.
Все же я смущена. Саша так смотрит на меня! Он на меня еще так не смотрел! Ей-богу, как на невесту. Столько тепла в его глазах.
Я делаю в детскую совсем маленький шажок. Здесь, хоть и пусто сейчас, однако, невероятно уютно. Не пойму, почему. Может, очень удачно подобраны обои, может, влияет вид из окна – вид на дворик. А может, комната просто обласкана взглядом... чьим?
Я оглядываюсь на Сашу:
– Ты любишь детей?
– Это у нас взаимно.
Мимоходом Саша показывает еще кухню и ванную. Там такой блеск, что я даже начинаю чувствовать некое утомление – это от избытка впечатлений. Кухня – сплошные мрамор и никель, все бело; и агрегаты – от мала до велика... от французского тостера до шведского холодильника. В ванной – наоборот, ты будто оказываешься в чашке с черным кофе. Я, как, пожалуй, и всякая женщина, очень неравнодушна к этому немаловажному помещению. И мне невероятно любопытно, как бы я, такая беленькая, выглядела в темно-коричневой ванне.
Туалет мы, не сговариваясь, игнорируем. Но я уверена, что и там блеск.
По весьма понятным причинам меня тянет в кабинет.
Едва войдя в него, я отхожу от Саши и прилипаю к книгам. Прилипаю надолго, ибо книг много. Я хочу их все посмотреть, пощупать; хочу ими подышать. Я хочу яснее представить внутренний мир Саши.
Саша, пользуясь тем, что внимание мое переключилось па его библиотеку, тихо удаляется на кухню. Я слышу краем уха, как начинают позвякивать тарелки, как хлопает дверца холодильника, нежно позванивает хрусталь. Потом с кухни приходят запахи чего-то вкусненького...
Включается музыка.
«Бахиана»?.. Как он узнал? Не может же человек быть настолько проницательным.
Просто совпадение!
А может, и не просто... Я сегодня во все склонна поверить, поскольку начинаю привыкать к маленьким чудесам, которые творит Саша.
Из кухни доносится едва различимый щелчок, и музыка начинает звучать в кабинете. Где-то среди книг хитро спрятаны динамики. «Бахиана» мягко окутывает меня. Ни о чем не думая, я с минуту смотрю в окно. Смотрю на небо, затянутое тучами, на купола какой-то церкви, блистающие сусальным золотом над серыми крышами домов.
Как красиво! Пасмурное небо ничуть не хуже безоблачного. Небо и музыка сейчас соединились во мне. Вот и заработала мысль. Красота всегда действует на меня вдохновляюще! Вечное небо, вечная музыка. Я чувствую их, я понимаю их вечность. Понимание мое оставляет мне надежду, что и душа у меня – вечная.
Открываю сумочку, достаю блокнот и старенький «Паркер», наскоро записываю сие размышление. Потом я вставлю его куда-нибудь.
Звучит уже другая музыка. Она не так хороша и не волнует меня. Я опять обращаюсь взором к книгам. Беру Гегеля наугад, нахожу в томике закладки.
«С Сашей можно говорить о философии. Не слабо!»
Снимаю роскошного с золотым тиснением Карамзина. И опять обнаруживаю закладки.
«Знание истории – еще одна грань. Неплохо для инженера из «Синей птицы»! Прелюбопытный вырисовывается образ».
Но я поймаю его, отыщу пробелы.
«Вон красавица стоит. Наверняка целомудренна!»
Вытаскиваю из темного уголка «Вокальные жанры эпохи Возрождения».
Восторженно шепчу:
– Уж эта книжечка не для чтения на сон грядущий!
Раскрываю ее, где раскрывается. А раскрывается на четырнадцатой странице. «Месса» – название главы. У меня начинают подрагивать руки: почти в каждом абзаце что-то аккуратно отчеркнуто карандашом.
Все, я сломлена. Он меня убедил. Он – супер...
Я сажусь в глубокое прохладное кресло и просто сижу, осматриваюсь в кабинете.
Саша еще некоторое время проводит на кухне, потом зовет меня в зал, к бару; просит выбрать что-нибудь на мой вкус. Выбор большой: ликеры, коньяки, водки, вина... И все такое красивое. Наклейки можно коллекционировать.
Я не теряюсь. Мне бросается в глаза знакомое название:
– Вот это, пожалуй, – токайское. С мускатом.
Саша подхватывает бутылку и, на ходу протирая ее полотенцем, уносит в столовую.
Через минуту приглашает меня.
Я замираю в дверях...
Стол сервирован хоть и быстро, но мастерски. Нежнейших тонов фарфор, изящнейших форм серебро, закуски изысканные... Все продумано до мелочей, все на своих местах. Чувствуется, что Саша готовился заранее и основательно. Меня несказанно радует, что он придает моему визиту такое большое значение.
Сажусь за стол.
Саша наливает вино. Бутылку он держит высоко. Вино льется, шумит, искрится. И благоухает.
– За нашу встречу! – провозглашает Саша вечный тост.
Я смеюсь:
– Встреча была – что надо!.. – задумываюсь на секунду. – Это мне сейчас смешно. А тогда было не до смеха! Ты только представь, Саша: подхожу к выходу, думаю о чем-то, вдруг автобус дергает... Я даже не успеваю ничего сообразить, как уже лечу. Последняя мысль ужасает: все, это конец, как минимум, койка в травматологическом... И вдруг меня подхватывают чьи-то руки!..
Саша тоже смеется:
– А ты представь меня: стою, скучаю на остановке – автобуса никак не дождусь, кляну себя, что не взял машину, и внезапно на меня с небес падает... красавица. Что это? Откуда? Вот так подарок!
– Так уж и красавица, – с сомнением говорю я.
Саша становится притворно строг:
– А ты в прихожей видела зеркало? Сходи и посмотрись...
– Я в том зеркале увидела принца.
Саша, который так внимателен к каждому моему слову, эти пропускает мимо ушей.
Мы выпиваем вино.
– А что с той рубашкой? – спрашиваю я.
– С какой?
– Цвета хаки... С моими губами. Она отстиралась?
– Бесценная рубашка! – уходит от ответа Саша.
– И все-таки! – настаиваю я.
Любопытство меня так и разбирает: кто стирает ему рубашки? Ловлю себя на том, что это не просто любопытство. Скорее: далеко идущий интерес.
Саша молча выходит из-за стола, оставляет меня на пару минут одну в столовой. Возвращается он с рубашкой. Она чиста, выглажена, она на персональных плечиках. Мои губы – на прежнем месте.
– Но они там! – восклицаю.
Саша смотрит на меня укоризненно:
– Лена, милая! Как ты можешь? Это же музейный экземпляр, – он поворачивает рубашку и так и эдак. – Хорошо, если тебя не устраивает музейный экземпляр, давай будем рассматривать это как поп-арт... Чуть попозже я выберу время и закажу для рубашки соответствующее обрамление. Я возьму ее под стекло... – глаза у Саши сейчас насмешливые. – Нет, Елена, все же это не поп-арт! Это реликвия. Или хоругвь! Именно! Наша хоругвь... С этой хоругвью мы пойдем по жизни вместе. Как тебе такая мысль?
Я становлюсь серьезней:
– Может быть, мне постирать ее сейчас?
– Ни в коем случае! От греха подальше я спрячу ее, – и быстро уносит рубашку.
Пока его нет, я думаю о том, что разговор наш неожиданно затронул весьма важную тему.
«Это он сильно сказанул насчет хоругви! Случайно сказалось или Саша хотел сказать? Надо думать – второе. Хочется думать так... Саша знает цену словам».
Саша возвращается, поглядывает на меня нежно и одновременно серьезно. Наливает еще по чуть-чуть вина.
«Оно очень вкусное!» – мимоходом отмечаю я.
Меня тут полностью захватывает мысль: отчего Саша стал вдруг серьезен.
Он говорит:
– Ты должна знать, Лена...
– Что? – не выдерживаю я; сердце мое так и подпрыгивает.
– Есть серьезный разговор...
«Не тяни же, Саша! Ну пожалей меня. Еще минута, и я грохнусь в обморок!»
– Такое дело...
– Да, – в голове у меня отчего-то зашумело; может, это вино?
«Вино... У меня, кажется, налито вино...»
Чтобы скрыть свою все возрастающую тревогу, выпиваю налитое мне вино. Медленно-медленно... Просто я закрываю бокалом лицо, которое, вероятно, побледнело.
Саша бросает за окно грустный взгляд:
– Дело в том, что мне предстоит длительная поездка. Недели на две, а то и на месяц.
Я вздыхаю облегченно. Голова кружится. Я думала, он выдаст сейчас, что женат и у него четверо детей.
Ставлю бокал на стол, улыбаюсь:
– Не беда! Время быстро пролетит.
Саша не согласен со мной:
– Иногда время замедляет ход. Конечно, это зависит от человека. Если сильно чего-то ждешь – никак не дождешься.
– Тогда надо отвлечься. Например, – на работу, – с удовольствием принимаюсь за еду.
Мне нравится, как Саша готовит. Но я не сосредотачиваюсь на этом, меня сейчас сильно занимает разговор.
Саша продолжает:
– Все равно – подсознательно ждешь. От этого – от себя – никуда не уйти.
Мне тоже не хотелось бы расставаться; но бодрюсь:
– А едешь завтра?.. послезавтра?..
– Через три дня, – вздыхает Саша, глаза его печальны. – Ты пойми меня правильно. Мне сейчас совсем не важно, что я для тебя. Мне куда важнее, что для меня ты. Оставайся ко мне равнодушной – и это дела не изменит...
– Равнодушной? Нет...
– Извини, я, может, не совсем то говорю, что хочу. Понимаешь, я едва нашел тебя и боюсь потерять.
– Время быстро пролетит, – повторяю я.
Саша грустно шутит:
– Пока меня здесь нет, не езди, пожалуйста, в автобусах.
– Не буду! – обещаю я.
Я совсем не ожидала, что Саша, у которого такое уверенное лицо, такие сильные руки, может так внезапно загрустить. Что это? Ужели я так много значу для него?..
Играет музыка. Один из шлягеров Элтона Джона. Тот, что из мультика.
Саша вдруг замирает с вилкой в руке. Лицо его светлеет. Грусти в глазах – как ни бывало!
– Послушай, Лена! Мой дорогой друг. А поехали-ка со мной!
– Куда? – я вскидываю на него глаза, оглушенная неожиданным предложением.
– В Индию! – его лицо сияет.
– Но это же так далеко! – срывается у меня с губ; а внутренне ругаю себя: ответик – глупее не придумаешь, нечто в духе Константина.
