Текст книги "Чаша любви"
Автор книги: Татьяна Ковалева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)
Открываю для себя Гайнихена. Я не слышала прежде его музыки. Между тем она прекрасна.
В перерыве прохаживаемся с Сашей в фойе.
Любаши я отчего-то нигде не вижу. Заглядываю мимоходом в опустевший зал.
«Ах, вот они! Сидят в самом углу!»
Я так понимаю, что Любаша прячет кандидата. Да и сама она, похоже, прячется – зарылась лицом в программу. Кандидат говорит ей что-то, а она молчит. Он опять говорит, а она не выдерживает, раздраженно вскрикивает. Лицо кандидата становится пунцовым. Он оглядывается – не был ли кто свидетелем этой неприятной сценки?
Я отхожу от двери. Саша приносит мороженое – как раз то, чего мне не хватало. Ванильное.
После антракта слушаем музыку Паганини и Меллнеса.
Может быть, я невежда (скорее, это так и есть), но я не воспринимаю музыку Паганини. Или невежество мое ни при чем. Я его музыку просто не воспринимаю. Я не такая – мы ведь все очень разные. Или я не готова. Возможно, настроение не то. Семена прорастают во взрыхленной почве. А я – целина. Есть надежда на Сашу... Но пока не ложится мне на душу Паганини. Мучает он мою душу. Чувствую, как волна нервозности растет во мне. Обрывки образов теснятся в сознании; в сердце дверь скрипит на ржавых петлях...
С ТОБОЙ НА ОБЛАКЕ
После концерта выходим из зала одними из последних. Любаша с кандидатом уже ушли.
Садимся в машину. Некоторое время молчим. Саша не спешит заводить двигатель. Мне понятен ход его мыслей. Завести – значит, ехать. А куда?.. Тем более – если расставаться не хочется. И мне не хочется расставаться. Еще не поздно. Но я не знаю, что сказать. Я еще ничего не решила.
– Я так рад, Лена, что встретил вас, – тихо говорит Саша. – И вообще... Что вы есть. Это так прекрасно!
«Знал бы он, как рада я! Но ему этого не скажу! Во всяком случае, сегодня или завтра».
– Что может быть проще нашей встречи! – отвечаю я.
«Вот так! И мы, оказывается, умеем опережать на шаг! Для литератора это даже нормально».
Саше нравится мой ответ.
У меня странная реакция на его признание. Вроде я должна оживиться, кокетничать. Но я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы.
«Не дай бог, тушь поплывет. Это будет катастрофа! Не хотела же накладывать тушь, – корю себя. – Отступила от правила – и вот! Надо быстро-быстро подумать о чем-то другом, отвлечься».
Я отворачиваюсь от Саши и смотрю в окно.
Вдруг замечаю Любашу. Широким шагом она идет по тротуару. Красиво идет – словно яхта наперерез волнам. Кандидат семенит, отдувается – едва поспевает за ней. Пытается схватить ее за руку, остановить. Но Люба вырывает руку. Он опять цепляется (вот прилипала!). Наконец Любаша останавливается. Кандидат уговаривает ее. Она молчит, гневно сводит брови. Потом он тихонько тянет ее за собой. Она не очень сопротивляется. Он тянет все настойчивее, и Любаша уже нехотя идет за ним. Они скрываются за углом. Через минуту на дорогу с ревом вылетает «мерседес».
Гляжу машине вслед.
«За рулем кандидат чувствует себя много увереннее, чем на тротуаре!»
Они быстро теряются из виду.
А я справляюсь с наплывом чувств.
Саша поворачивается ко мне. Мы смотрим друг на друга. Уже темно, но не настолько, чтобы я не видела его глаз. Ночь сегодня ясная, зажглись фонари. Можно сказать: освещение придало интимности. В салоне вполне уютно.
Саша включает радио. Какой-то блюз наполняет салон. Саша делает потише. Вот, в самый раз!.. В лобовое стекло смотрит черно-синее небо – прозрачное, чарующее. Такая редкость в наших краях!
Саша, должно быть, – счастливчик. У него все получается как бы само собой. И все служит ему, даже небо. Светят звезды. Мне? Нет, ему!.. Вон одна покатилась...
Саша тоже видит ее:
– Говорите желание.
– Хочу к морю, – неожиданно даже для самой себя отвечаю я.
А может, это даже не я – сама судьба глаголет моими устами... Конечно, не я, ибо, сказав это, я тут же пугаюсь, встревоженно озираюсь (море ведь далеко!). Я бы их – слова свои необдуманные – взяла обратно, но они уже произвели магическое действие. Радостно сверкнул ключ зажигания, возбужденно вздрогнул и услужливо заработал двигатель, принялся подмигивать огонек поворота на панели.
Мы несемся по ночному городу. Я успокаиваюсь немного: а почему бы и нет! Гляжу вперед с застывшей на лице улыбкой. Чувствую рядом надежное плечо Саши. Что еще надо? У нас – маленькое безумство на двоих. Нам хорошо – и этим все сказано.
– А вы заводная! – восклицает радостно Саша.
– Это – музыка... действует...
Так приятно всем телом ощущать скорость. Она убаюкивает или гипнотизирует. Она как будто и возвеличивает тебя. Да, сейчас она твоя рабыня. Она услужлива, она ровной дорожкой стелется пред тобой.
– Хотите кофе?
– Хочу кофе, – отвечаю я, завороженно глядя вперед, на дорогу.
– Налейте, пожалуйста, и мне. Там, на заднем сиденье, термос...
«Так здорово, что кто-то изобрел термос».
Я оглядываюсь. Действительно нахожу на заднем сиденье большой китайский термос и сверток с бутербродами. Неужели Саша предвидел мое желание прокатиться?
– Вы волшебник?
Скоро мы вылетаем на шоссе. Машин в этот час мало, и Саша набирает скорость. Я вжимаюсь в спинку кресла. Мы мчимся очень-очень быстро. Насколько быстро, я не знаю, потому что боюсь взглянуть на спидометр. Я уверена, что цифра потрясет меня больше, чем сама скорость.
– Есть хорошее место! – Саша возвращает мне пустой стакан и еще прибавляет газ.
Я не отвечаю, потому что боюсь рот раскрыть; боюсь отвлечь Сашу от дороги. Я никогда не ездила так быстро. Все во мне замирает.
То лес, то поля, залитые лунным светом, то какие-то строения мелькают за окном. Дорога под нами сошла с ума. Да это уже и не дорога. Это белая свадебная лента, которая бьется на ветру. Ночь свирепой тигрицей бросается мне в лицо. Я зажмуриваюсь. И она проглатывает меня. Урчит ее утроба...
Нет, это урчит мотор.
Ощущаю каждой клеточкой пьянящую легкость.
Проходит еще какое-то время, и передо мной вдруг предстает море – черной полосой под черно-синим небом.
Изумительная картина! Все во мне поет...
Разве не безумство – чувствовать себя царицей ночи, царицей моря, а вместе с ними и вселенной? Весь мир – мой, ибо весь этот мир – я! И он, Саша...
Сбрасываем скорость. Проехав немного извилистой проселочной дорогой, Саша останавливает машину у больших круглых камней – за тысячи лет они обкатаны морем, ветрами и льдами.
Выходим из машины, хлопаем дверцами.
Так тихо вокруг! Едва-едва слышно море. Ветра почти нет. В ясном небе мириады звезд и яркий месяц.
– Я так хочу поближе к воде, – говорю я.
– В чем же дело? – и Саша берет меня за руку.
Но я показываю ему глазами на свои лакированные туфельки.
– Не беда! – смеется Саша. – Я отнесу вас.
– Нет, нет! – вскрикиваю я, отпрянув к машине.
Саше почему-то смешно:
– Хорошо, есть другой вариант. Но вы на него тоже вряд ли согласитесь.
– Какой? – мое сердце почему-то вздрагивает.
– Кроссовки. Мои кроссовки...
Теперь и мне смешно:
– Но ваша нога в два раза больше моей!
– Ничего, никто не увидит. Вы же не пойдете в моих кроссовках к подругам.
Саша открывает багажник и некоторое время разыскивает в нем кроссовки.
Я стою у машины и с наслаждением вдыхаю свежий морской воздух.
По радио после очередного выпуска новостей опять играет музыка. С первых же аккордов я узнаю ее – чарующую. С детства она мне нравится. Это – «Бахиана» Вила-Лобоса.
Удивительно, всегда, когда ее слышу, я представляю одну и ту же картину: ночь, берег моря, ясное звездное небо, грустную девушку у воды... И теперь я вижу все это наяву. А грустная девушка – это я. Я гляжу на темное море – ожидаю любимого. Где-то вскрикивает чайка.
Играет музыка. Не дождусь любимого. Он – Летучий Голландец.
Наконец Саша захлопывает багажник и ставит у моих ног кроссовки. О, они великолепны! Они, можно сказать, страдают гигантизмом! С таким же успехом Саша мог положить передо мной и ласты.
Растерянность, вероятно, отображается на моем лице.
– Во всяком случае не будут ногу жать, – изрекает Саша.
Мне нравится его юмор. Смешное всегда кажется смешнее, когда произносится с серьезным выражением лица, – каждый юморист это знает.
Но и я могу быть серьезной. Снимаю туфельки. Становлюсь в кроссовки. Делаю шаг, второй... Я не иду, а протаскиваю по земле Сашину обувь. Двигаюсь по принципу ходьбы на лыжах.
– А что! Хорошо... – с некоторым сомнением говорит Саша.
Я не выдерживаю и все-таки смеюсь. Но иду и иду к морю. Меня теперь трудно остановить – разогналась. Я, и правда, бываю заводной. Но, думается, меня это только красит.
– Может, мне подталкивать кроссовки сзади? – не унимается Саша. – И вообще, по-моему, самое время переходить на «ты»...
– Ты... – говорю я сквозь смех. – Уже перешла.
В конце концов я благополучно подхожу близко к морю и сажусь на валун. К моему удивлению, он совсем не холодный. За день солнышко изрядно нагрело его. И теперь он отдает тепло мне.
Саша садится рядом.
Мы с минуту молчим, слушаем море. Легкий ветерок дышит мне на ресницы.
У Саши теплое плечо. Совсем как печка. Однажды в чьем-то старом доме я сидела возле печки, выложенной изразцами. Печка была такая же теплая и твердая, как Сашино плечо.
Тихий голос Саши завораживает меня:
– Лена, я так рад, что встретил тебя... Я тебя искал, Лена...
Очень простые слова. Многими много раз произнесенные. Может быть, говорились кому-то и им. Но почему же они так действуют на меня? Почему руки мои подрагивают у меня на коленях? Почему так сладко замирает сердце? Почему дыхание становится чаще и так трепетно раздуваются ноздри? Почему кружится голова?..
Я молчу. И не потому, что не знаю, что сказать, а потому, что понимаю – говорить мне сейчас не нужно.
Его пальцы вдруг касаются моего локтя; медленно-медленно поднимаются по плечу. Они идут нехоженой тропой – никто еще не оставлял здесь свой след. Я открываю глаза и обнаруживаю, что его лицо почти касается моего. Он вдыхает запах моих волос.
«Хороший... Хороший..» – нашептывают волны.
Он, кажется, хмелеет от запаха моих волос.
«Неужели и правда так бывает? – изумляюсь я. – Неужели это не выдумки романтиков?»
Но у меня нет времени изумляться. Я сейчас – вся внимание, я – вся ощущение. Он изучает меня сантиметр за сантиметром, нежно-нежно. Он этого хочет, но еще сильнее этого желаю я – чтобы он вот так изучал меня, никем не изученную, не ласканную... можно сказать, и не целованную... Я потрясена. Обострены и слух, и зрение. Только сознание затуманено. Все воспринимается, как прекрасный сон.
Саша, действительно, будто захмелел. Верно, и у него голова кружится. Я вижу его глаза – в них качается море.
«Хороший... Хороший...»
Губы его тихонько касаются моего виска и надолго замирают. Потом соскальзывают ниже.
Мне трудно. Мне очень трудно не повернуть лицо навстречу его губам. Мне так хочется этого. Во мне столько нежности сейчас! Я до сих пор понятия не имела, что во мне бездонный кладезь нежности. Но нельзя. Нельзя... Еще не время! А когда придет время? Я этого не знаю. Может, сердце подскажет. Прекрасную песню однажды запоет душа. Будет знак свыше – молния ударит в утес, ураган унесет меня на облако. И я поверну лицо, и протяну руки, и раскрою уста, и встречу, встречу, приму его, окутаю теплом...
И вот уж губы приблизились к шее, поставили под ушком нежную печать.
Такое вкусное слышу дыхание...
Трепещет лань...
Так бурно вздымается грудь моя!..
«О нет!.. Я боюсь за себя... Эти штуки действуют на меня сильно. Я еще не готова к ним!»
«Хороший... Хороший...» – колдуют волны.
«Хороший!» – едва не вскрикиваю я.
И обнаруживаю, что я уже в его объятиях.
«Как он искусен! Он меня околдовал, а я и не заметила! Все служит его колдовству...»
Я мягко высвобождаюсь из его объятий:
– Не сейчас, Саша. Не сейчас.
– Не сейчас... – соглашается он, но не спешит отпускать меня.
Я смеюсь, будто прошу извинить меня.
И шепчу:
– Мне нужно время, Саша. Потом.
– Потом... – словно эхо, повторяет Саша и смотрит на меня.
Я заглядываю ему в глаза, хочу прочитать, что в них. Я боюсь увидеть там обиду, досаду. Но в них – только нежность. Он понимает мое состояние, мои опасения. Он все понимает.
Облегченно вздыхаю:
– Я совсем не знаю тебя. Кто ты?
Саша пожимает плечами, хочет что-то ответить, собирается с мыслями.
Однако я опережаю его:
– Ты – как море! Хороший...
Вижу, Сашу устраивают мои слова. Он согласен стать морем для меня. Я любуюсь его лицом, открытым взглядом. Расслабившись, думаю о том, как он нежен, и чуток, и предупредителен, я думаю – как с ним легко!
Именно в этот момент Саша и целует меня. Он срывает поцелуй с моих губ. Он похищает этот поцелуй.
Потом очень честно смотрит на меня:
– Хочешь кофе?
Не дожидаясь ответа, он идет к машине. Через минуту возвращается с термосом.
Мы пьем кофе. Мне, кофеманке, кофе из его термоса кажется сейчас самым вкусным на свете.
«Как Саша варит его?»
Или кофе так вкусен на морском берегу, во влажном свежем воздухе, слегка пахнущем йодом?
Потом мы бросаем камушки в волны и до самого рассвета гуляем по берегу.
Я так счастлива...
РАЗ, ЗВОНОК... ДВА, ЗВОНОК... ТРИ...
Рано утром возвращаемся в город. Саша подвозит меня до подъезда и, улыбнувшись на прощание, уезжает.
Я стараюсь быть незаметной на улице: в своем вечернем наряде в этот ранний час я выгляжу на тротуаре – как эскимос в Африке. Не гармонирую с окружающей средой (я старательно избегаю самого меткого сравнения, но себе-то могу признаться, что выгляжу сейчас, как девушка самой древней профессии после работы). Не оглядываясь по сторонам, опустив голову и быстро юркнув в подъезд, устало поднимаюсь по лестнице. Рукой придерживаюсь за перила. Они так прохладны. Они меня, утомленную бессонной ночью, освежают. Они мои лучшие друзья.
Тетушка ждет меня у распахнутой двери. Наверное, слышала машину и выглянула в окно.
«Ах, я поздно вспомнила о ней! Уже на рассвете. По дороге обратно. Я нехорошая все же! Заставить так волноваться пожилого человека... Она ведь всерьез считает, что ответственна за меня, – я немного смущена, однако через секунду восстает дух противоречия. – Но могу же я позволить себе раз в сто лет настоящее чувство! Я не хочу отчитываться! Я так устала».
Последние ступеньки преодолеваю едва не со стоном.
На тетушке лица нет.
– Лена, что случилось?..
«Кажется, впервые она назвала меня Леной».
– Все хорошо, тетя.
– Ну как же хорошо? – всплескивает она руками. – Ты не ночевала дома! И я ночь не спала. Уж не знала, что и делать. Бросаться на поиски? Но куда? Куда звонить? В милицию? Дочка, милая, я всю ночь ворочалась. Я вскакивала с постели на каждый скрип тормозов и подходила к окну. Ты меня не жалеешь, старую...
Виновато кивая, прохожу в прихожую:
– Ах, тетя Оля, я так устала – просто нет сил. Потом поговорим. Ладно? Потом...
– Но где ты была? – тетя хлопает дверью, обиженно звякают замки.
– Все хорошо. Потом. Долгий разговор, – у меня сами собой закрываются глаза; давненько (не могу и припомнить – когда) проводила я бессонные ночи.
Тетка не выдерживает:
– Но ты одно скажи: с тобой хоть все нормально? Я имею в виду...
Тетушка замолкает, подыскивает слова.
Я, вредная, жду. Мне даже становится любопытно: слова-то явно не простые. Снимаю туфли.
Будучи не в силах сформулировать вопрос, тетя многозначительно поясняет:
– Ну, ты понимаешь, что я имею в виду.
– Не мучься, тетя! Я с ним не спала. Он хороший человек!
Тетя (с видимым облегчением) иронизирует:
– Как будто спят только с плохими.
Я улыбаюсь:
«Действительно! Ляпнула! И это я – литератор!»
Потом рассказываю:
– Мы были на море. Далеко-далеко отсюда... О, это был волшебный сон! Мы бросали камушки в воду...
– Камушки? – у тетки написано на лице, что она мне не очень-то верит.
– Да, камушки. И вообще: вели себя, как примерные школьники. Нечего волноваться.
Я стаскиваю с себя платье и бросаю его на спинку стула. Подхожу к постели и ничком падаю на нее. Все тело от усталости гудит – будто я отработала смену в кузнечном цеху.
Тетушка говорит мне в спину:
– Какая ты все-таки красивая у меня, племянница...
«Слава Богу! Она успокоилась. А мне урок: не забывай про близких, когда тебе хорошо; лучше забывай о них, когда тебе плохо».
Это последняя моя мысль. Отчетливая мысль.
Тетушка любезно накрывает меня прохладным покрывалом, и я проваливаюсь в небытие...
В этом небытии есть море. А главное, будто бы есть Саша. Кто-то говорил, что есть. Я оглядываюсь и не вижу. Но это сон. Мой сон! И в нем будет все, что я захочу. Я страстно хочу, чтобы Саша тут был. А он уже и есть. Только стоит у меня за спиной. Поэтому я не сразу его замечаю. Но вот замечаю наконец... Нечто золотое сверкает в небесах. Может, это знамение, которого я жду. Присматриваюсь. Это падает волос – мой золотой волос. Почему золотой, если я всегда была шатенкой? Оставляю этот вопрос без ответа. И вопрос, и ответ сейчас не так важны. Важно другое: мой золотой волос падает Саше на плечо. Сердце мое замирает. Стряхнет Саша волос или не стряхнет? А он уже взглядывает на волос. Конечно, не заметить его трудно. Он, золотой, блестит ослепительно – так, наверное, блестело перо жар-птицы. Саша осторожно берет его. Но я чувствую, будто он берет меня – за плечо.
И зачем-то трясет...
– Вставай! Уже полдень! Хватит дрыхнуть, красавица.
С невероятным трудом раскрываю глаза.
Тетка, вредина, стоит надо мной. Позади нее окно залито солнцем. Окно сейчас – как теткин нимб. Моя тетка сейчас – богиня, которая так и светится вся.
– О Господи! – сетую я. – Не дала досмотреть...
В левой руке у богини ложка с кашей. Дежурная овсянка. Богиня пробует кашу, задумчиво причмокивает и бодрым голосом произносит:
– Вставай, Аленка! Телефон разрывается. Полдня ничего делать не дает. Вера звонит, твой Саша уже дважды справлялся. Один раз звонил Константин. Очень извинялся. Он что, еще раз приходил?
Мысль возвращается из сна позже меня.
«Вера – душевная подружка. Саша – сердечный дружок. Он – нежный сон мой».
Имя Константина действует на меня пробуждающе. Это имя сейчас – ушат холодной воды.
Я открываю глаза. Тетки в комнате уже нет. Остался только запах каши.
«Константин! Если разобраться, ты хороший парень. Но ты из моего кошмара. Не звони мне, не ходи за мной. Как ты этого не можешь понять! На что надеешься?»
Я иду под душ. Под струями воды совсем оживаю. Становлюсь бодрее, сильнее. И чувствую теперь, что ужасно голодна. Я съем сейчас два... нет, три... пожалуй, четыре бутерброда с колбасой или паштетом и теткину кашу. Я и саму тетку съем, если она не даст мне каши!
Выхожу из ванной, а уж тетушка тянет мне трубку. Кто-то звонит.
– Кто? – шепчу я с замиранием сердца.
– Вера.
«Хорошо, что не Константин! Говорить с ним на голодный желудок... У меня не хватит сил!»
Я беру трубку:
– Алло!
– Ленка! Ну ты даешь! С ума сошла...
Я прямо вижу, как Вера танцует у телефона. Не могу понять, о чем она.
– Почему?
– Ты вчера была на концерте?
– Была, – я в некоторой растерянности.
Я всегда в некоторой растерянности, когда мимо меня проплывает что-то важное.
Вера продолжает:
– А Любашу видела?
– Видела... издалека.
– А что ты ей сказала? – допытывается Вера. – Только говори правду, не увиливай.
– Ничего не говорила. Я же видела ее издалека.
После некоторой паузы Вера объявляет:
– Со вчерашнего вечера она ненавидит тебя. Говорит, что ты строила ее кандидату глазки.
У меня от этих слов темнеет в глазах.
– Но почему?.. – я осекаюсь. Не ожидала, что кто-то проведет запрещенный прием.
«Я же взглянула на него только вскользь. Это он на меня пялился, пока Люба строила глазки Саше. И это, если на то пошло, исключительно мое право – ходить в наступление. – Тут я припоминаю вчерашний вечер, и кое-что для меня проясняется. – Вот, значит, где кроется причина их ссоры! Но разве можно все так переворачивать – по существу перевирать?»
Я сейчас злая... Гнев захлестывает меня. Так и подмывает сказать Вере, что я в гробу видела Любашиного блудоглазого кандидата. Но если я скажу так, то мало что будет отличать меня от Любаши... Почему-то с некоторых пор я не могу позволить себе такой роскоши – доверяться одной, самой прямой извилине и ударять правдой-маткой в лоб, будто молотом. Я уже имела возможность убедиться и на своем опыте, и на опыте своих подруг, что такая тактика ни к чему хорошему не приводит. Никогда ни про кого не надо говорить дурно. Каждый сам заявит о себе, не замедлит. И еще я имела счастье усвоить в своих литературных мытарствах одно важное правило: тебе тревожно – смейся, тебе больно – смейся, ты умираешь уже – смейся...
И я, сжав трубку до побеления пальцев, как можно натуральней смеюсь:
– Верочка! Милочка! Ты же видела Сашу...
– Да, видела.
– Вот сама и суди: зачем мне чей-то кандидат?
– Да, ты права! – соглашается через минуту Вера. – Здесь что-то не так. Не увязывается что-то... Я ведь и кандидата видела... – подруга задумчиво хмыкает. – Впрочем, очень похоже на Любку! Ты же знаешь, она только снаружи красивая. А внутри... Лучше не заглядывать!
– Чужая душа – потемки, – к месту вставляю я.
– Это для тебя она, может, потемки – Любкина душа. А мы-то уж ее высветили за столько лет, – очень невесело смеется Вера.
И кладет трубку.
Я загибаю палец:
– Раз...
Смотрю на телефон, долго смотрю, прямо-таки гипнотизирую его.
– Что ж ты не разрываешься, любезный?
Он и правда звонит.
– Два, – говорю я и беру трубку.
Это Константин (все-таки слышу его на голодный желудок!).
– Алена, ты? – голос его напряжен.
– Я.
– Значит, так, Алена! У нас с тобой, увы, ничего не сложится, потому что я уезжаю.
«Потому что он уезжает, – отмечаю я, – у нас ничего, слава Богу, не сложится».
Навязчивая муха вьется вокруг меня. Я отмахиваюсь и едва не роняю со столика телефон.
– Счастливого пути!
– Ах так! – отчего-то свирепеет на другом конце провода Константин.
– А ты думал, я буду тебя отговаривать: не уезжай, Костя? Не уезжай, ты мой голубчик?
– Не надо меня уговаривать! – фыркает Константин. – Все уже решено! Я еду в Вышний Волочок, буду писать серию очерков... про железную дорогу и про старинные каналы... Вот так!
Он бросает трубку. Может позволить себе.
– Не джентльмен...
Смотрю на телефон и говорю:
– Три.
Жду. Долго жду. Но телефон молчит.
«Где же ты, Саша?»
Не звонит телефон. Тогда я иду на кухню. Так вкусно, так зазывно пахнет каша.
– Что там? – спрашивает тетя.
– Константин. Он дает мне отставку, – улыбаюсь я, – говорит – увы!
Тетя качает головой:
– Не тот это человек! Не спеши сбрасывать со счетов. Завтра же позвонит опять.
После полудня звонит-таки Саша.
– Лена, я весь день на работе. Иначе давно бы уже был у твоих ног.
– И не поспал? – сочувствую я.
«Это моя вина. Думаю только о себе – эгоистка. Тетушка всю ночь переживала. Теперь вот Саша неотдохнувший работает».
Саша на мой вопрос не отвечает. По-моему, он просто не считает необходимым эту тему обсуждать.
После вежливой паузы заговаривает о другом:
– Я сегодня по пути на работу обнаружил маленький китайский ресторанчик. Ты не хотела бы наведаться туда?
– Я?.. – вопрос застает меня врасплох.
Наведаться в какой-нибудь уютный ресторанчик (даже и не китайский) я, конечно же, хотела бы. И времени у меня для этого – хоть отбавляй. Я просто не думала об этом, не подготовилась внутренне.
Несколько секунд готовлюсь. Вот... Я уже готова:
– Саша, я совершенно свободна в ближайшие дни... и вечера. Располагай моим временем.
– Вот и отлично. Значит, я заезжаю за тобой в шесть?
– Да, но как же ты? Уставший...
Саша смеется:
– Не думай об этом. Я заказываю столик на двоих.
– Хорошо, я согласна, если, конечно, нам не подадут там что-нибудь типа засахаренной саранчи или прошлогодних яиц в извести.
– Ты моя Муза, – восклицает Саша. – До встречи.
Впервые за многие годы я не знаю, чем мне до вечера заняться. Впервые так расточительно и легкомысленно трачу время. Хожу из комнаты в комнату, равнодушно поглядываю на книги, перекладываю какие-то вещи с места на место, открываю платяной шкаф, оглядываю платья невидящим взором и обратно закрываю...
«Но почему же легкомысленно? Я думаю о Саше».
Я, в сущности, совсем не знаю его. Он для меня все еще мимолетная встреча. Мы с ним проговорили целую ночь, да все о каких-то пустяках; мы слишком издалека подходили к главному – настолько издалека, что к главному так и не подошли, и я по-прежнему ничего не представляю ясно. «Синяя птица», музыка, сестра, давящая на клавиши старого радиоприемника... Все. Кроме этого, сплошные иллюзии и фантазии, эмоциональные всплески.
Он скрытен или скромен?
Или все же мало времени прошло? Да, всего ведь две встречи, из которых первая – не в счет.
Брожу по комнатам, поминутно взглядываю на часы.
Я активно жду...
«КРАСНЫЙ ФОНАРЬ»
Я и не знала, что в Петербурге есть китайский ресторанчик. Теперь знаю... Какая я наивная! В таком большом городе чего только нет. Найдешь все, что будешь искать. Город на глазах преображается. Заведения всякого рода растут, как грибы после дождя. Какие-то разоряются, какие-то остаются. Множатся вывески, рекламы. «Узбекская кухня», «Восточная кухня», «Карельская кухня», «В Греции все есть»... Бары, рестораны, ночные клубы... Даже с такими названиями, как «Подшофе», «Куртизанка».
Ресторанчик, в который мы заходим, – «Красный фонарь» – китайский, а обслуживание наше. Саша говорит, что только шеф-повар здесь китаец. Этого человека зовут Ли.
Нас встречает официант – высокий худой парень. Странно видеть, как он изображает из себя китайца. Часто кланяется, улыбается. Что поделаешь – экзотический этикет. Правила здесь, как видно, строги. На официанте черные брюки, белая рубашка с короткими рукавами, бабочка.
Официант проводит нас к столику. Саша выбрал столик в углу – очень уютно. Сажусь, чувствую себя, как дома. Это подбавляет мне уверенности.
Все очень любопытно вокруг.
«Какой Саша молодец, что пригласил меня сюда!»
Я осматриваюсь.
Ресторанчик занимает небольшое полуподвальное помещение столиков на пятнадцать. В противоположном от нас углу – за перегородкой кухня. Там, и правда, у раскаленной печи манипулирует сковородками и кастрюльками (некоторые из них необычной формы) китаец – пожилой, среднего роста, лысоватый. Перегородку, вероятно, намеренно сделали из стекла, чтобы всякий любопытствующий мог видеть процесс приготовления пищи. Я согласна: работа мастера – вполне может быть, как спектакль. Стены зала обиты шелком разных оттенков – весьма неярких – от бледно-розового до светло-желтого. Кое-где по шелку вышиты картинки. Жанровые сценки. Слева от меня изображены две девушки, отрезающие своей, почему-то полуобнаженной, подружке косу. Но это я так трактую рисунок. Может быть, одна из них вовсе и не девушка, а монах. Прямо перед собой вижу целое живописное полотно: группа китайцев несет над собой на шестах бумажное чучело дракона и фонарики. Красные фонарики. На фонариках начертаны иероглифы. Справа от меня – искусно вышитая кокосовая пальма. Юноша сидит на пальме и сбрасывает вниз плоды. Девушка ловит их в подол. У нее соблазнительно заголились ножки. Другой юноша осторожно выглядывает из кустов и любуется ножками. Всюду – симпатичные столбики иероглифов. Эти иероглифы, бесспорно, сами по себе произведение искусства, очень украшают картинки. Да, пожалуй, и сам зал. Меня смущает только одно: я не знаю, что здесь написано. Быть может, какая-нибудь скабрезность. Вот тут, например, – у меня над плечом.
Я улыбаюсь этой мысли.
Саша ловит мою улыбку.
– Нравится?
Я киваю:
– Очень.
Мы сидим напротив друг друга. Между нами на столе – целый набор маленьких бутылочек с какими-то приправами. Эти приправы самых неожиданных цветов – ярко-оранжевого, салатового, черного, темно-зеленого...
Официант приносит нам меню.
Саша предупредительно передает меню мне. Я заглядываю в него, но ничего не могу понять. Здесь сплошные: Ху, Хе, Фэй... Каждая запись продублирована иероглифами или всего одним иероглифом.
– Кошмар какой-то! – качаю головой я.
– Что-то не понятно даме? – услужливо склоняется официант.
Саша приходит мне на помощь, берет меню. Ему удается отыскать несколько наименований более-менее понятных. Но он не останавливается на них, обсуждает с официантом другие блюда – какие-то экзотические салаты, что-то из рыбы, крабов. Потом они заговаривают о черепахах. Официант оказывается весьма подкован: он так и сыпет китайскими терминами, он практически говорит по-китайски. Рассказывая о блюдах, официант просто живописует. Но не это удивляет меня, а то что Саша, кажется, понимает его.
Саша хорошо держится: просто, но с достоинством. И в то же время как-то по-свойски с официантом. Они уже почти друзья. Хорошо держаться – это талант Саши.
«Ах, если бы я умела так же сходиться с людьми!»
Пока они разговаривают, я разглядываю публику.
Посетители немногочисленны: три-четыре нары вроде нас и компания коротко остриженных парней. Из фарфоровых чашечек они пьют китайскую водку.
Мое внимание привлекает повар. Он режет зеленый лук. О, это надо видеть! Он не столько режет, сколько рубит. Нож так и мелькает в воздухе. Мелькание образует сверкающую дугу. Несколько секунд – и пучок лука нарезан. Просто удивительно, что рядом не нарезаны пальцы.
У китайца маленькие пухлые ручки, короткие предплечья. Но как же ловки эти руки! У этого Ли есть чему поучиться! Смотреть на его работу – настоящее удовольствие. Он великий мастер. Он один – это и есть целый ресторан. И театр... что-то типа театра одного актера... точнее – одного повара.
Наконец с официантом все обговорено. Он уходит выполнять заказ.
Саша увлеченно рассказывает мне, что из блюд он выбрал. Это несколько салатов, к ним – пшенично-кукурузные лепешки. Основное блюдо – дунганская лапша. И конечно – по чашечке водки.
– Что такое «дунганская»? – интересуюсь я.
– Дунгане – это такая народность. Они живут на северо-западе Китая.
Я удивляюсь этим Сашиным познаниям.
Он объясняет:
– Долг службы. «Синяя птица». Необходимо знать географию, этнографию. Хотя бы немного... – Саша кивает на меню. – Особенности национальной кухни...
Я ухватываюсь за эту тему – за «Синюю птицу». Мне хочется, чтоб Саша немного рассказал о себе. Спрашиваю:
– Много работы?
– Приходится крутиться. Особенно в последние дни. В самый, можно сказать, сезон. Да и последствия кризиса подбавляют проблем, – лицо у Саши становится серьезным (у него мужественное лицо). – Наводим контакты с зарубежными фирмами, ведем переговоры с «Air India». Банки, счета, факсы... Но это все не очень интересно.
Я возражаю:
– Все интересно, что касается тебя.
– Вот как! Мне это приятно.
Официант приносит салаты, фарфоровые чашки. Ставит посреди стола статуэтку медведя-панды.
– Какой забавный мишка! – не удерживаюсь я от восклицания. И тяну к нему руки. А он как бы тянет лапы ко мне.
