Текст книги "Именем Анны (СИ)"

Автор книги: Татьяна Губоний

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Глава 28

Домой возвращались под цоканье копыт – по проезжей части направлялись в парк юные наездники. Их гордые ровные спинки и огромные защитные шлемы приковали к себе всё внимание Лента, а звук подков и мерно покачивающиеся хвосты лошадей – чуть не отправили его в транс. Патрик рассказал про конную школу неподалёку, и только тогда Лент обратил внимание, что животных действительно вели под уздцы. И всё же, как странно переплелись века в этом городе. Лошади. И одинокий автомобиль, осторожно объезжающий конную группу, пропадает за поворотом… Ленту тоже пора поворачивать и думать о другом.

– Отец, – позвал он родителя, догоняя, – скажи, отчего ты был с самого начала уверен, что Анна ушла по своей воле? Неужели только потому, что то же самое случилось с мамой?

– Не смеши меня, сын, конечно нет. Она писала мне, ты найдёшь корреспонденцию в той папке, которую получил сегодня утром. Интересовалась жертвенностью и твоей исключительностью. На этот вопрос я не смог ей ответить – если помнишь, ничего исключительного мы в тебе так и не нашли. Не стану скрывать, я полагал, что это могло быть связано с твоим отказом менять цвет силы. Этим предположением я с ней поделился. На некоторое время она успокоилась, но в последней письме снова подняла вопрос Вериной смерти. О! Ты позеленел. Чем же я расстроил тебя на этот раз?

– Ты заставил её почувствовать себя виноватой! Это объясняет, почему она так упорно повторяла, что именно из-за неё я отказался от своего предназначения. Надо полагать, от великого. Что за идиотизм, зачем ты это сделал, отец?!

– Я по жизни предпочитаю не объяснять своих поступков, сын. Некоторые полагают это качество проявлением стопроцентной уверенности в правоте. Хотя вернее было бы ответить честно: я не знаю. Она спросила. Я ответил. Не смог отказать. Как не смог отказать и в последней просьбе. Мы пришли.

Полицейский наряд услужливо расступился перед хозяином и гостями, но Лент не мог идти: – В какой последней просьбе?

– Пойдём, пойдём, ты всё найдёшь в том файле.

Уважаемый Пётр Алексеевич!

Пишу Вам снова, зная, что Вы не будете этому рады, но мне не к кому больше обратиться. Вы должны мне помочь. Я принимаю Ваши упрёки и понимаю Вашу боль – я отняла у Вас сына и да, мы с Вами не всегда находили общий язык, но сейчас у меня появилась возможность искупить свою вину, если в случившемся можно обвинять кого-либо в принципе.

Это очень сложно. Последние несколько месяцев я сплю только стараниями Алевтины. Для окружающих я придумала сказку о новом и ужасно строгом начальнике, это пока выручает, объясняет им мою излишнюю нервозность.

Я не могу Вам описать того, что чувствую, но я знаю, что Ваша супруга перед родами переживала очень похожее состояние души. Не отрицайте, Вы знаете, что она сделала. И что бы Вы об этом ни думали, уверяю Вас, у Веры Васильевны были на то самые веские причины.

Заклинаю Вас именем Вашей жены и сына: расскажите мне, что она говорила перед смертью! Я пыталась восстановить сама, но знаю, что в подобного рода вещах нельзя допускать ошибок, даже малейших. Мне нужна каждая буква, каждая, понимаете? Иначе я не смогу его спасти и никогда себе этого не прощу. Помогите мне.

С безграничной надеждой,

Ваша Анна

Лент смотрел на исписанный лист, не слишком аккуратно вырванный из общей тетради, наверняка такой же, как сотни тех, что остались от Анны. Он сидел на кровати в комнате, в которой сегодня проснулся, и не узнавал её. Ставни были открыты, солнечный свет выбелил ещё недавно казавшиеся ему старинными стены, в которых теперь не было ничего старинного, а если и было, то пряталось под косметикой вполне современного ремонта.

Документы из папки он разбросал по покрывалу кровати и, как только увидел этот, больше ничего не искал.

У окна стояла Алевтина. Не так. У окна молчала Алевтина. Письмо она тоже прочла, но не сказала ни слова. Лент вообще сомневался, что она до конца осознаёт и принимает то, что ей довелось сегодня узнать.

Время от времени он проводил ладонью по бумаге и снова замирал.

– Алевтина, помоги, – как он это сказал? Ведь не собирался.

Она подошла и села рядом. Погладила его по волосам.

– Лентушка, это было так давно... Я могу заставить тебя забыть…

– Не смей!

– Не буду…

Он снова прошёлся по разбросанным документам.

– Она просила заклинание, которое написала чернокнижница для мамы. Где оно?

Алевтина разворошила ладонью разбросанные бумаги и растерянно развела руками.

– Это был такой клочок кожи, тонкий, почти пергамент. Верочка всегда держала его при себе и шептала потихоньку, повторяя. Алфавит латинский. Гласных мало. Здесь ничего такого нет…

– Ладно, жди!

Сидеть Ленту надоело, надо было действовать.

Отца он нашёл в кабинете, тот был чернее тучи, но Лент ничуть не испугался и, положив перед ним письмо, потребовал: – Я хочу закрыть эту страницу моей жизни, отец. Я хочу знать, что было написано на том клочке бумаги, который ты отдал Анне. Больше вопросов не будет.

Отец вздохнул тяжелее и дольше, чем могло показаться нужным.

– Я принимаю твои условия. Где-то нужно провести черту и поставить на прошлом крест.

Он встал и прошёл к одному их старинных комодов. Лент не узнавал этого шаркающего шага и сгорбленной спины, хотелось обнять старика, ободрить, но не сейчас, для этого у них ещё будет время. Сейчас нужно поставить точку в одном из ответвлений его расследования. Как ни странно, но в голову приходила именно такая ассоциация. Именно расследование. Начавшееся тогда, в Париже, и ещё не завершённое полностью, потому что состоит из нескольких подразделов.

Сначала была мама. Она переписала историю, и сделала это не из любви к сыну, а из любви к его отцу. Она знала, что призывая Демона, должна была пережить смерть любимого Петеньки. Его тело осталось бы с нею, это так, но не дух – и этого ей было мало. Лент расскажет об этом отцу сегодня же – отец должен знать. Нет, пусть расскажет Алевтина. Это будет честно.

Итак мама ушла, отказавшись от выполнения родовой клятвы, заменив её другой. Клятвой служения Демону в следующей жизни и добровольной жертвой. Недопуск чёрного в этот мир – достаточная заслуга. А это значит что? А это значит, что переселение силы произошло. В эту секунда родилась девочка, которую назвали Анной. Она приняла в себя часть жёлтой силы, но родилась почему-то светлой. Как несправедливо – родиться светлой для того, чтобы служить чёрному. Парадокс.

Шли годы, девочка росла. Сила матери привела её к Ленту. Но ничего не подозревающий лишённый силы отец не мог передать ей нужных знаний, а без должного воспитания и чувству тёмного долга тоже взяться неоткуда. Итак, она ничего не знала о том, что её ждёт. Демон тоже не торопился её просвещать. Судя по записям Анны, первые видения начались у неё тогда, когда Лент вошёл в силу. Такой сосуд Демону, вероятно, подходил, тогда и начались видения, маскируемые ею под профессиональный стресс. Лент не знал технологии призыва, не знал, может ли Демон заставить свою избранницу призвать его через силу, но судя по тому, как настойчиво Анна пыталась установить слова жертвенной клятвы, давление усиливалось. Она не хотела потерять Лента. Наверняка не хотела и прочих смертей, связанных с материализацией. Да и себе, пожалуй, не желала подобной участи. Супруга Демона. Да уж.

Как бы то ни было, заклинание снова сработало, Жертва была принята, и Демон отправился за Черту дожидаться следующей кандидатки, которая, возможно, окажется более сговорчивой. Так и получилось. С Миной договорились.

Правда, переданная Анной сила в итоге привела её к Ленту, но поздно, воплощение началось, сосуд был избран. Как странно, что Мина не пожалела того, кого любила. Может, не любила? Да нет. Если вспомнить что Алевтина прочитала по её руке, то действительно любила. Любила и отдала Демону в качестве сосуда. Почему?

Возможно, это связано с целями, которые преследует в своём возрождении чёрный. Время покажет. А сейчас Лент закроет для себя даже не одну, а две ступени расследования.

Отец обернулся, причём, стоял он намного ровнее и увереннее, чем несколько минут назад, вероятно, потому что на его ладони поблёскивал тот самый зажим для галстука с выпуклой деталью, украшенной алмазами или фионитами. В прошлый раз Лент принял его за булавку. Именно с помощью этого артефакта отец «успокаивал» сына во время ужина с Миной здесь, в этом доме. Да и сейчас от одного взгляда на эту вещицу по телу Лента разлился покой. Артефакт был щедро заряжен силой синих.

– Возьми, здесь гравировка, пусть это останется у тебя, и в качестве последнего штриха добавлю, что жертва должна быть добровольной, но не может быть связана с самоубийством, только с выбором. Вера могла умереть в родах и могла выжить. Выбор делается именно в такой момент. Что-то похожее наверняка случилось и с Анной, она попала в аварию, но, вероятно, на грани жизни и смерти у неё оставался выбор, и она его сделала. Иначе Жертва не была бы принята. А теперь перейдём к делам, сын, у нас много работы, а неожиданный визит глав кланов отбрасывает нас назад по срокам.

– Подожди, отец. Мы обязательно займёмся делами, но тебе тоже следует кое-что услышать.

– Уж не думаешь ли ты, сын, что сможешь чем-то меня удивить? – блистательный отставной советник снова был блистателен, а с тем и безгранично циничен. – Разве что ты созрел раскрыть тайну своей исключительности.

Только за одну эту ухмылку ещё вчера Лент мог запросто отказаться от своего намерения и оставить отца в неведение, но не сегодня – Анна изменила отношения между ними бесповоротно.

Он снисходительно хмыкнул, прошёл к двери, раскрыл её и обернулся, приглашая:

– Пойдём, Пьеро. Ты же не заставишь Алевтину ждать.

Глава 29

Оставив Алевтину рыдать на груди у Петеньки – а вслушиваться в ответы Алевтины на вопросы отца быстро стало бестактным – Лент отправился в парк. Пошёл по той самой дороге, по которой совсем недавно прогуливались лошади, призывно помахивая ему хвостами. Почему призывно? А кто его знает! Но в парк Лента тянуло. И ветерок в спину подгонял, и солнышко подсвечивало дорогу. Заблудиться он не боялся – лошади оставили достаточно следов, которые ещё не успели убрать.

Так он дошёл до Ланкастерских ворот. Перешёл дорогу и отправился к выключенным фонтанам. На соседней детской площадке визжали малыши, и Лент подсознательно ускорил шаг – от шума хотелось оторваться. Это оказалось непросто – солнечный день выгнал на улицу всех, кого не призвал на службу офисный мир. А значит, дорожками парка бродили не только пожилые пары, но носились и дети в сопровождении мам и нянь.

Он повернул к озеру и сразу увидел его, молодого парня в длинном плаще с пакетом дешёвого нарезанного хлеба. Вот так. Ленту не требовалось особенно всматриваться – в парне действительно не было ничего особенного, и даже то, что он кормил уток, стоя у знака «уток не кормить», ничем не выделяло его из толпы таких же нарушителей: мамочек и нянюшек, с готовностью передающих своим малышам кусочки хлеба, тут же улетающие в воду. Приманить сытых уток было совсем непросто, и многие малыши расстроенно кривили губы, готовые зареветь, но на этот раз Лент уйти не поторопился. Стоял и смотрел на этот белый свет и впитывал в себя чувство переполненности, которое ощущал всякий раз, глядя на Анну.

Юноша обернулся. Подошёл и сердито прошептал: – Ну сколько можно ждать?

– Прекрасная иллюзия, Мина. Я рад вас видеть.

– Я тоже. То есть нет! Совершенно не рада! Я предпочла бы не встречать вас вообще, но изменить ничего не могу. Мне нужны ответы. У вас ведь тоже есть вопросы. Задавайте!

Как решительно! Но он совсем не торопился. Наоборот, хотелось растянуть этот сюприз. Они отошли от озера и направились, как подсказывала ему память, в сторону галереи. Он мог и ошибаться, в Лондон он приезжал исключительно по делам и редко гулял по паркам.

– Куда мы идём?

– Это ваш вопрос?! – даже в этом непривлекательном образе она была совершенно очаровательна в своём удивлённом нетерпении.

– Вы правы. Есть и более интересные темы. Откуда вы узнали об Анне? Я не помню, чтобы рассказывал вам о ней.

Феромонов больше не было, и сейчас, когда они не отвлекали его от сути, Лент чувствовал то, чему не было объяснения. Он чувствовал себя переполненным какой-то ненормальной жизненной энергией – он был сильным, довольным собой и готовым на подвиги. Анна называла этот коктейль веселящим газом любви и добавляла, что именно так должен чувствовать себя любимый. Лент мог только надеяться, что она чувствовала что-либо похожее. Потому что в его любви главенствовало другое чувство – неубиваемое никакими аутотренингами чувство собственника. Моя, и всё тут. Он её поглощал. А она нет, она его отражала. С нею он видел себя тем, кем мог гордиться.

В образе идущего рядом молодого человека не было ничего ни он Анны, ни от Мины, однако чувство было тем же. Что за странное дело это переселение душ!

– Об Анне я знаю не так уж много, больше чувствую. Наткнулась в процессе… Не важно как я пришла к тому, к чему пришла. Мне всегда было непросто разбираться с очевидным, и если бы не Додо…

Досчитав до трёх, Лент решил её подбодрить: – Продолжайте. Если бы не Дориан, то…

Юноша приостановился, коротко вздохнул и снова мерно зашагал рядом.

– Он меня спас. Если бы я не встретила его тогда, в балетной студии, меня бы разместили в одном из спецучреждений. В моей семье такими вещами не шутят, знаете ли, Волроузы не просто христиане, мы те, на ком держится вера.

По тому странному тону, которым была произнесена последняя фраза, Лент догадался, что так, вероятно, говорил, кто-то из родителей Мины.

– Вставать ежедневно под звуки горна и посещать любую доступную мессу – вот правила, на которых меня пытались воспитать, месье Лент. Но, как вы догадываетесь, я чувствовала мир иначе и очень быстро поняла, что со мной что-то не так. Не поверите, в дом приглашали экзорцистов.

– Почему же не поверю? У нас в таких случаях ходят попы, но принцип тот же.

– Зачем вы смеётесь?

Лент не смеялся, меньше всего ему хотелось сейчас быть понятым неправильно. Он ничего не сказал, только посмотрел на неё, на него, не важно, но посмотрел так, чтобы Мина поняла, что несмотря ни на что, он на её стороне. Даже если она сейчас скажет, что прирезала своих родителей, его дурная голова всё равно найдёт этому оправдание.

– Вы так смотрите, будто думаете, что я прикончила всю свою родню! Можете спасть спокойно, они живы и здоровы. Моей маме в этом году восемьдесят, и она увлеклась йогой. А отец стал демократом, никогда бы не подумала. Но тогда всё было иначе, и Додо был единственным, кто меня понимал. Он стал для меня отдушиной. Он стал для меня всем.

Этих слов Лент предпочёл бы не слышать. Что ей стоило промолчать?

– Иначе вы не поймёте, для чего я затеяла этот цирк. Вы что же думаете, что я лелею мечту о власти над миром? Ах, не смешите меня, я не девочка уже, за смыслом жизни поохотилась вволю. Замужем побывала, да-да. Появился поклонник в девяностых, цветы присылал, подарки. А потом устроил международные гастроли. На свадьбу подарил за́мок.

Лент невольно рассмеялся: – Русский?

– И как вы только догадались, – сыронизировал голос, хотя лицо паренька осталось невозмутимым. – Любовь обернулась мордобоем, за́мок – ворованным или неверно оформленным, я не разбиралась, подписала документы об отчуждении, не глядя. Сразу после развода. Хорошо, что в процессе у меня появились друзья.

– В органах?

– Хорошие люди работают во всех структурах без исключения. И да, предвосхищая ваш вопрос, отвечу, что если у меня появится в них необходимость, они не откажут мне в помощи и сейчас. Когда вы поняли про паспорт?

– Не важно, когда понял я, нужные люди поняли сразу.

Юноша кивнул и перешёл на мыслеформ: «Даже лучше».

Сказанное вполне относилось и к выбору формы общения. Они входили в здание галереи, где мужчина с женским голосом был бы отмечен даже нелюбопытными англичанами.

Галерея размещалась в небольшом помещении с огромными окнами и гулким эхом. Искусство, выставленное здесь сегодня, никак не отозвалось в Ленте, он даже с трудом определил его направление (как импрессионизм, но мог и ошибиться). Впрочем, галерею они проскочили быстро и он с удовольствием услышал нормальный голос Мины, достаточно низкий и немного рычащий из-за американской буквы эр. И почему американцы млеют перед британским акцентом? Лент, вот, млеет перед американским. Он отвернулся, чтобы представить себе её лицо.

– Я вас искала. Не зная того сама. Поняла, когда нашла. В тот день, в Париже. Я подсела к вам за столик не просто так, да чего уж там, даже не стану смягчать – мы ждали ведьмака. После того, что Додо учинил в Париже...

– Всё-таки Додо!

Он так и знал! Он просто не мог себе представить, как такой план мог сработать у светлой.

– Додо был таким… Он был другим. Вот вы, например, знаете, какие цели ставил перед собой Наполеон? Что для него обозначало завоевание мира? Испания, Россия, Индия… и на Англию через Ла Манш?

Лент усмехнулся. Он ничего не знал о планах Наполеона, и даже сейчас, узнав, не заинтересовался нисколько, потому что с того момента, как увидел её, прибывал в благостном зелёном состоянии. А вот неинициированный синий, отказник от своего клана, оказывается знал, потому что «был другим». Каким другим? Да они все такие!

– Вы не подумайте, месье Лент, кстати, не стану вас так больше называть, это напоминает мне об ошибках, которыми я не горжусь. Лент, просто Лент. Знаешь, Лент, мне надоело расхаживать в чужом плаще.

Миг, и плащ Мины оказался таким же длинным, похожего оттенка, только он не развивался следом за нею на ветру, а был плотно застёгнут и затянут на талии широким поясом. Волосы были забраны в высокий хвост. Никакой косметики. Только искусанные губы и бездонные глаза, заполненные слезами. Да что же это такое?

Он сгрёб её в охапку и прижал к себе со всей дури. Хорошо, что он зелёный только на вид, раздавил бы к чёртовой бабушке. Почувствовал, как безвольно упала её голова ему на плечо и как обдало шею теплом её дыхания. Он разорвёт этого чёрного на те самые лавренточки! За то, что не сделал её счастливой!

Мина высвободилась, сделала шаг назад, и настроение момента ускользнуло.

– Он не хотел служения своему клану. Он хотел подчинения. При этом демонстративно жил обыкновенной жизнью бродячего циркача. Этакий тиран-теоретик. Я вернулась к нему после Бориса. Он обрадовался, у него появился план. О… Как он надоел мне с этим своим планом. Я бы никогда не согласилась, если бы он не поставил меня перед выбором. Тебе приходилось выбирать?

Вопроса Лент не ожидал. Выбирать? Он тут же представил себе семейную сцену, заканчивающуюся ультиматумом: «Или ты его призываешь, или я пошёл». Хорош выбор.

– Ты не понял. Он уронил меня как-то, прямо во время шоу, не очень заметно, мы выкрутились. Стал быстро уставать. Как-то странно всё забывал, что где положил, что кому пообещал. И ужасно сердился по пустякам. Такие несвойственные ему вещи. Я настояла, чтобы он проверился. Заболевание оказалось редким, центральной нервной системы. Врачу он, конечно, не поверил. К синим идти отказался. Уехал в Тибет к целителю, которого нашёл на интернете. Вернулся без именных часов и даже не вспомнил, где их оставил. Я много плакала и читала, про микрочастоты и прочие прогрессивные методы, не стану мучать твои уши – на сегодняшний день лечения от этой болезни нет. Ему давали не больше года: рано или поздно, но сердце перестанет сокращаться или лёгкие забудут как дышать, вот тогда он и завёл свою шарманку с новой силой. Говорил, что если я буду умничкой, то подарю ему лучшее исцеление из возможных.

Нет. Так выбирать Ленту не приходилось. Он вспомнил тот день, когда умирала Анна. Стоило ей сказать хоть слово, и он бы, не раздумывая, открыл мембрану сам. Да и жизнь бы свою отдал.

– Он говорил, что мы всегда будем вместе. Всего-то и нужно, что призвать Демона.

– Откуда?

– Из-за Черты, конечно.

– Я не о том. Откуда он знал как?

Лент видел, что поставил её в тупик. Она смешно захлопала глазами, попыталась что-то сказать, но вместо этого плотно сжала губы и посмотрела не него вопросительно и требовательно.

– Нет, это не прописная истина тёмных, Мина. Об этом, как ни странно, больше знают простые люди. Ритуалы призыва, как я недавно слышал, можно найти онлайн. Сомневаюсь, однако, что распространяемая информация верна, иначе кому-то из нас, ведьмаков, пришлось бы залатывать эти дыры постоянно, а я ничего такого не припомню. Могу только предположить, что в попытке понять тёмный мир, люди пошли по неверному следу, или их намеренно запутали чернокнижники.

– Скоро стемнеет, парк закроют.

Она сказала это настолько серьёзно, будто это было в сто раз важнее всех демонов вместе взятых.

– Мы найдём выход, Мина, – ему нравилось произносить её имя. «А если не найдём, то станем бродить по этим аллеям до самого утра, Мина, пока нас не выпустит первый смотритель, Мина.» Вот бы ещё услышать в ответ: «Хорошо, Лент». Но этого она, конечно, не сказала. Сказала, что однажды её закрыли в Голланском парке неподалёку. История о том, как ей пришлось выбираться, оказалась смешной, но он не очень внимательно слушал, больше смотрел и радовался блеску в её глазах, совсем такому же, как раньше.

Она будто почувствовала и снова погрустнела:

– У меня мало причин для радости в последнее время. Всё время думаю, что леший больше не кормит бизонов. Куда же им идти?

Опять бизоны! Всякий раз при их упоминании, Лент терялся, будто его вырывали из привычной среды и забрасывали куда-то в космос.

– Помнишь, я тебе рассказывала свой сон. Он оказался пророческим. Говорят, бизоны так и приходят по утрам к его кормушкам, и долго стоят там, перед тем, как вернуться в чащу. А красный шаман оказался заботливым многодетным отцом, представляешь? Но последней каплей стал вчерашний день…

– Карл был очень болен, Мина. Хотел уйти красиво.

– Красиво?! Ах, как вы все заблуждаетесь! Думаешь, эти тёмные продолжили жизнь частью чего-то большего? Не ошибайся, как ошибалась я!

Он видел, как рвалась и мутнела её аура, как резко и жёстко билась в клетке «птица Феникс». Хотела ли сорваться и улететь? Или наоборот, броситься к нему в объятия, под иллюзорную защиту? Ему польстило бы последнее, но ей не уйти от этого чувства. Она должна простить себя сама.

– Не плачь.

Она не плакала. Собиралась, конечно, но после такого замечания гордо выпрямила спину и упрямо изогнула брови.

– Я четвёртый ребёнок в семье, Лент, и хорошо знаю, что слезами горю не поможешь.

Ну вот и славно. Она снова назвала его по имени.

– Додо больше нет. Это совсем другой человек. Новому Дориану от старого досталась только внешность, от Александра – недостающая масса тела и физическая мощь, а у остальных он брал только силу.

На имени Дориан её губы изогнулись. Почти пренебрежительно. Так и захотелось спросить с угрозой: «Он тебя обижает?».

– Чего он хочет, Мина? Править миром? Для этого совсем не нужно воевать, как во времена Наполеона. Можно попробовать договориться.

– О… Именно этого он и жаждет! Договориться. Как он говорит. Только я ему не верю! Потому и просила тебя меня не искать.

Да, просила. Именем Анны. Вот они и вернулись к тому вопросу, с которого начали. Уже на подходе к Альберт Холлу.

– Ты предупредила меня именем Анны. Почему?

– Ах, да разве я могу ответить? С того дня, когда села напротив тебя за столик в кафе на бульваре Осман, я только и думаю о ней. Она сниться мне каждую ночь. Вместе с тобой. Как будто я – это она. Иногда мы гуляем по ночным улицам Москвы, иногда… не гуляем. Ты дуешь мне в нос, Алевтина звенит посудой на кухне, я сержусь на Пыжа за покусанный пенал... От этого можно сойти с ума, Лент, но я жду этих снов! Она пытается что-то мне сказать, а я никак не могу ухватить. Какое-то заклинание, супер важное. Оно должно спасти тебе жизнь.

Проезжая часть приблизилась и зашумела шинами об асфальт. Ты опоздала, дорогая Анна. Демон материализован. Я нашёл тебя слишком поздно. Подумать только, Филиппины! Мог и вообще не найти. Он отбросил приличия и снова притянул её к себе, очередную спасительницу его жизни, и на этот раз она не вырвалась.

– Это не заклинание, Мина, это клятва обмена. Жизнь за жизнь. И тебе она не нужна, ты её отработала. Можешь так Анне и передать.

Смеркалось. Они сидели на мраморных ступенях позади Альберт Холла, и Лент говорил. Он рассказал ей всё, что знал. Про маму. Про родовую клятву. Про Жертву. И про Анну. Оказалось, что когда дело доходит до светлых женщин, он не только слеп, но ещё и болтлив. А потом они целовались и гуляли по улицам, как в школе, когда им было по семнадцать.

Он проводил её до отеля, попрощался и подождал неподалёку, пока она снова выйдет и поймает такси – это должно было случиться, не могла же она привести его в лапы того, от кого пытается уберечь. Он намеренно не спрашивал её, где она остановилась, просто шёл рядом – вопросы только спровоцировали бы обман, а ему не хотелось пачкать то, что он чувствовал – стопроцентную искренность.

Как только её такси растворилось в переулке, он залил себя синевой и отправился на Коннот Сквер, прокручивая в голове «картину преступления». Жила-была девочка Мина, четвёртый ребёнок в семье американского офицера, светлая, рождённая у людей, лишённых силы и способности нестандартно мыслить. Девочка, которая приняла на себя чужую клятву, и которой, как и другой похожей девочке до неё, никто не удосужился ничего объяснить. Она росла и понимала, что отличается от других детей. Должно быть, это её здорово пугало. И скорее всего, она старалась задавить в себе эту непохожесть, чтобы не расстраивать родителей. Пока не появился Додо. Лент так и представил себе, как тёмный мальчишка впервые увидел светлую девочку такого необычного оттенка. Наверное, тоже рот раскрыл, как Лент в десятом классе.

Синий мальчик и белая девочка. Танцоры. Тонкие, звонкие, замученные своими плие и батманами, или что там у них, Лент плохо разбирался в балете, но хорошо понимал, что Дориан не собирался её отпускать. Ненавязчиво – даже замуж отпустил ненадолго – но готовил для себя. Недаром поддерживал в ней молодость. Интересно, как? Может, у родителей стрельнул пару амулетов.

А если допустить, что Демону не понравилась первая попытка служения, и он решил принять подготовительные меры сам? Заранее нашёл маленького синего с амбициями, и готовил. Или того лучше, подсадил ему наездничка. Эта неврология, заболевание это странное, надо будет проверить, не из того ли оно разряда…

Так или иначе, к нужному решению Демон Мину «подвёл». Сначала к себе привязал. Потом отпустил. Потом замучил намёками, а на финишной прямой припугнул болезнью. И понеслась! Да, пожалуй, наездник звучит правдоподобно. Делается понятно, почему за нужным заклинанием дело не стало.

Дальше. По плану после призыва полагалось срочно взять как минимум двоих. По поводу первого, как Лент понимал, вопросов не возникло: и родовая ветвь подходящая, и внешние данные, и Мина его любит. Вторым, должен был стать ведьмак или леший, жёлтые и красные – на десерт, от них гораздо меньше толку. Но лешего поди вымани в город, значит, ведьмак, этот выманивается на раз.

Любой тёмный знает, что «шалить» в Париже безнаказанно не позволено никому, и если подпустить нечисти на город светлых, то по следу пойдёт зелёный. Он – по их, а они – по его.

Так и вышло. Естественно, при таком раскладе они вычислили его раньше, чем он вычислил их. Тогда и наступило время призыва. Дориан пошёл первым, чтобы закрепить образ. Дальнейшее не требовало дедукции, Лент принимал в этом непосредственное участие – Мина нашла нужного ей ведьмака в кафешке, где он сидел в это время каждое утро. На всякий случай прикрылась феромонами и была осторожна со словами – кто знает на что способны зелёные – но обаяла его без труда. И отвела к Дориану. Всё.

Прекрасное исполнение намеченного. Но дальше случилось то, что случилось. А именно: полный провал тщательно продуманного плана. Зелёный чудом обернулся синим. Пришлось импровизировать. Как ни страшно было Мине оставлять Дориана за Чертой, мембрану она закрыла, а сама приняла приглашение советника Скорза посетить Лондон, откуда тем же вечером уехала в Москву. И на следующий день получила другого зелёного на блюдечке. Усыпила Лента в машине, вернулась к рубленному дому и открыла переход: «Выходи, любимый, кушать подано». Любимый принял подношение, взял ведьмака, а заодно и собак для своих слуг.

Итак, Демон материален, ещё не полноценный чёрный, но уже человек. Надо полагать, здесь на сцену выходят московские друзья Мины. С их помощью пара выиграла время, чтобы привести в порядок документы и финансовые дела.

Наверняка о том, что у него появился соперник, Дориан догадался быстро. Времени на изучение помехи не было и он заскочил к Ленту в офис, чтобы «забыть» там пентакль – знал, что зелёный быстро разберётся, что за билет в один конец ему предложен. Разберётся и не откажется.

Приглашение закрепили через Бригитту – как именно подъехали к ней, Ленту было неинтересно. Может, через собак, она же ветеринар.

Мина, конечно, знала и, конечно, была против, но ничего, кроме предупреждения послать ему не осмелилась. М-да, в этих отношениях равенством прав полов не пахнет.

Потом была Альберта. Действительно, жаль бизонов. Потом Африка, визы, прививки, но за три месяца управились. Карла оставили напоследок. Французский госпиталь, даже его синее крыло – это всего лишь госпиталь. А финальный штрих как раз и должен быть таким – лёгким.

И всё. Чёрный собран и к работе готов. То есть для Дориана план в итоге сработал. Но не для Мины. Лент попытался поставить себя на её место и не смог. Он, Лент, ворвался в сформированный ею мир и неожиданно оказался для неё жизненно важным. Наверное, её сердце действительно разрывалось в тот день, когда Алевтина гадала ей по руке. Хорошо, что судьба быстро дала заднюю, и Мина поняла, что Дориана больше нет. По сути, она жила с чужим человеком. Больше того, она помогала ему убивать.

Теперь Анна. Как получилось, что она стала являться Мине именно после их встречи с Лентом? Мистика. Тут годами разбираться, и не в одну голову, а коллегиально… но мысли у него были. Его связь с Анной вполне могла оказаться чем-то вроде якоря – как там у демонов, один аркан на один переход? Был ли Лент её якорем в этом мире, сказать сложно, но когда он встретился с Миной, Анна «узнала» в ней себя и могла изменить привязку, чтобы передать свою миссию.

Он снова вспомнил про утраченный кусочек кожи и про гравировку, призванную сохранить текст клятвы. Выходя из дому, он не захватил с собой ничего, ни бумажника, ни телефона, только этот зажим, потому и топал теперь домой ножками. Не сбывать же за-ради такси такие драгоценности, причём, ночью.