Текст книги "Именем Анны (СИ)"

Автор книги: Татьяна Губоний

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Именем Анны
Татьяна Губоний

Глава 1

Лунный жук. Семейство сверхъестественных явлений, покровы тела нематериальные, происхождение: побочный эффект ворожбы.

Этот слёт был для него третьим. Шумным, утомительным и бесполезным.

Гостевой пропуск серьезно пострадал от нервного скручивания – «конференция», чтоб её. И что за прелесть – «по защите климата!». Но для прикрытия совсем неплохо. К тому же, он настолько устал от постоянного чувства недовольства собой, что момент короткой радости принял с благодарностью – за глобальное потепление с него точно не спросят.

По-парижски нелюбезный официант вскользь поинтересовался, всё ли в порядке у русского месье – уже почти регулярного клиента – и исчез, не дождавшись заказа на повторный кофе. Неужели понял, что у месье не идёт из головы лунный жук?

Голова небольшая, с крупными глазами. Усики умеренной длины. Верх тела визуально уплотнён.

Упрямо возвращаясь к сохранённым в памяти строкам из энциклопедии, месье, что называл себя Лентом, не отвлёкся от своих мыслей даже тогда, когда мимо прошёл светлый.

Светлых в Париже всегда было много, и обычно они сливались для него в неразличимый фон. Приходилось даже этому слегка способствовать и «отключаться», чтобы не мешали искать тёмных. Особенно сейчас. Особенно этого. Неуловимого, как лунный жук. Только лунный жук, будучи рикошетом поспешно выполненного приворота, при всей своей неуловимости, совершенно безвреден, а вот загадочного тёмного, нарушившего спокойствие Парижа и окрестностей, безвредным не назовёшь.

Последние несколько недель этот тёмный колдовал много и неаккуратно, чем безжалостно рвал мембрану и открывал путь неразумной и голодной нечисти. Обычные люди пока ничего не чувствовали, но тёмный мир уже паниковал в предвкушение катастрофы. Потому и пригласили не рядового наемника для отлова нечисти, а именно его, главу зелёного клана, без малого столетнего ведьмака.

На секунду он представил себя дряхлым стариком и ухмыльнулся. Нет, по человеческим меркам он выглядел неплохо – на натруженные пятьдесят. Как тёмный мог бы и лучше, если бы обращал на это хоть какое-то внимание. А мимо снова прошёл светлый. Тот же.

Оторвав взгляд от давно опустевшей чашки, Лент скользнул глазами по кованым завиткам круглого столика и треснувшей спинке стула, пустующего напротив, невольно отмечая, что Париж, как всегда, щеголяет старьём не хуже антикварной лавки, и зацепил в фокус взгляда длинный серый плащ. Плащ был новым, а аура его владельца – старой. Слишком похожей на ту, что прошагала мимо с минуту тому назад.

Вернусь домой – возьму отпуск, подумал он и плюнул. В переносном смысле слова, разумеется. Всего лишь отметил про себя, что светлые ему сегодня неинтересны. Две недели поисков «лунного жука» сидели у него в печёнках непереваренными сэндвичами и затхлыми запахами дешёвых гостиниц Парижа. А дома ждали Алевтина, Пыж, Череп...

И снова прошёл светлый!

«А ну-ка сядь!» – Лент редко кидался на прохожих. Он и сам не до конца понял, что на него нашло. Какое ему дело до безвредного экстрасенса? Хочет создавать иллюзии и разгуливать в них по улицам – пускай ходит. Право имеет, бульварное кафе – место публичное… Слово-то какое, тьфу, – публичное – раньше так величали бордели, и слово это он не любил – оно вызывало у него раздражение.

Извини, светлый... Плохо у меня нынче с терпением – было, да всё вышло.

Светлый остановился. Вздохнул. Сел напротив. Дама?

От сердца немного отлегло. Дамы любопытны, и эта – не исключение. Наверняка почуяла профессионала, а определить, кто таков, не смогла. Он и сам был любопытен. Правда, очень давно. Огонёк интереса в его глазах угас, толком так и не вспыхнув.

«Кончай сыпать феромонами».

Вот, зачем сказал? Вероятно, из-за никак не сбывающегося сильнейшего желания хоть кого-нибудь запугать. Он, конечно, тот ещё страшный серый волк, настоящий французский лё лу гри – к тому же уставший – но разве не он ещё недавно считал себя джентльменом? Стало не по себе. От «ах, позвольте» и «будьте так добры» он дошёл до ненужных эмоций и грубости.

Посмотрел вниз, на пустую чашку в кремовых потёках, подумал, что от парижских сливок у него изжога – не стоило заказывать «венский» – и только потом вспомнил про светлую.

«Чего кругами ходишь?»

Он видел, что она его боится и не думал, что вообще заговорит, но она заговорила: – «Вы зелёный, да?» – Вздох и взмах ресниц, хм. Он-то зелёный, а вот откуда об этом знать той, кому положено людей врачевать, а не в ведьмовских кланах разбираться – это вопрос.

«Как зовут?»

«Мими, месье».

Сказала и смутилась.

«Псевдоним. Я танцую в «Лидо».

Он сразу пожалел, что велел ей сесть. Хороший, должно быть, экземпляр – такие лучше рассматривать в полный рост. И желательно – в одной из балетных позиций. Канканы «Лидо» ещё никто не переплюнул, туда со всего света собирают самых длинноногих девиц.

«А на самом деле как зовут?»

Спросил, чтобы спросить. Это было незачем им обоим. Ему – незачем знать её настоящее имя. Ей – незачем откровенничать. Но она ответила: «Мина», и он почувствовал, что не соврала – чувство правды было его врождённым даром. Не длиннее сценического псевдонима, названное ею имя было настоящим, и он уставился на неё в упор.

Перед ним сидела кукла Барби. Смуглая кожа, длинные светлые волосы, карие глаза… К цвету волос при таком оттенке кожи могли возникнуть вопросы, но дамы меняют масть не для отвода глаз, а по велению моды. Плюс ко всему, с такими навыками иллюзий, как у этой цыпочки, примитивные способы практической маскировки, как ни крути, смысла не имели.

«Целительствуешь, Мина?»

Она смотрела внимательно и тревожно, пристально изучая, буравя его глазами. Даже губу прикусила. Хорошенькая! Он бы с такой и поближе познакомился… лет тридцать тому назад.

«Что молчишь, француженка, ответствуй. Заодно расскажи, отчего ты меня понимаешь».

Французский язык он знал прекрасно, но она понимала его и без того. Сам по себе мыслеформ не был чудом, он был обычным языком общения тёмных, разновидностью телепатии, для тех, кто не желал загреметь в психушку, вот только светлым знать тёмных секретов не положено. Она почему-то знала, но это чужая проблема, а вот зачем он, Лент, завёл разговор с незнакомой светлой на языке тёмных – это уже вопрос к нему. Впредь стоит быть осторожнее. Париж, всё-таки. Мало ли здесь таких, как она?

«Я не француженка, месье, я американка. Родилась на Филиппинах. На американской военной базе».

Снова глубокий вздох и глаза долу. Американка, Филиппины, Париж. Лишняя информация, но он расслабился – она говорила правду, а когда люди говорят правду – это всегда хороший знак. К тому, что нынешняя жизнь тасует людей по земному шарику, как карты, он давно привык. Отметил только, что на прямые вопросы гостья отвечать не торопится. Значит, предположение о простом любопытстве можно отбросить.

«Говори, что тебе от меня нужно, Мина-американка, раз уж к поддержанию беседы ты не расположена», – сказал и подумал, что надо бы немного разрядить обстановку. Попытался улыбнуться. С непривычки мышцы лица сократились кривовато, чёртова командировка давала мало поводов для улыбок. Мысль снова вильнула в сторону и попыталась умчаться вдаль, в конференц-зал, переполненный синими. Но не умчалась, споткнулась о феромоны.

«Дешёвое заклинание, не могу остановить, – быстро прошептала Мина, извиняясь, – включается на собеседника и работает до истощения. Мне по работе нужно».

Знала бы она, как тяжело таким, как он, продираться через эту хрень, отбивающую нюх! Но девушка была такой юной и такой светлой, что Лент зажмурился и отвёл глаза. Сколькой ей? Была бы тёмной – другое дело, но светлые живут, как все, значит, ей лет двадцать – двадцать пять. Совсем ребёнок.

Оттого ли, что говорили они, как коллеги, на мыслеформе, или потому, что феромоны мешали ему сосредоточиться на рабочих проблемах, но его перегруженная тщетными поисками голова взбунтовалась, отказываясь от поддержания защитных барьеров. Что бы ни беспокоило эту светлую, ему захотелось ей помочь.

«Говори!» – снова получилось резче, чем он планировал, но сейчас это было даже к лучшему. Красавица рисковала искусать в кровь свои премилые губы, а это было… лишним. Посвящённая светлая. Таких нечасто встретишь. И если бы не Анна, он бы сейчас занимался нормализацией учащенного сердцебиения. Но Анна в его жизни была, и опыт подсказывал: если светлую учит темный, то... научит.

Достав из резерва старый «зонтик» на двоих, он нехотя раскинул его над их головами, надеясь, что она увидит это нехитрое заклинание без труда. Хоть немного, но это должно её успокоить. Само собой, обычные люди и так ничего не слышат, для них странная парочка сидит за столиком в полной тишине, а «зонтик» прикроет ещё и от тёмных ушей.

«Спасибо».

Успокоилась.

«У меня подруга пропала. Она из синих».

А вот и ответ: подруга! Из синих. Безбашенные, повернутые на науке и прогрессе, синие тёмные не чета зелёным ведьмам его клана, которые только на то и годятся, чтобы яйцами испуг выкатывать да сглазы снимать. Ну, или накладывать, от заказчика зависит.

«Вы не подумайте, месье, она никаких обязательств не нарушала. Она наследственная, но не инициированная. Мы с балетной школы вместе, с трех лет, и между нами… нет тайн».

Голос светлой задрожал хрусталём в его голове, но Лент почувствовал больше – её голос вибрировал и обволакивал его тёплыми волнами. Он не сдержался и хмыкнул: всё-таки целительница.

«Неужели я настолько загружен, что тебе захотелось меня почистить, девочка Мина?»

«О, месье, вы затянуты коричневым, как болото – тиной. Извините, месье», – и глазки долу, юрк!

Ну что ж, коричневым – это для маскировки неплохо. Но как же она тогда разглядела зелёный? Он не спросил её об этом только потому, что понял сам. Можно было и не проверять, но он проверил:

«Зеркало!» – сказал и тут же увидел себя её глазами. Хорош! Что седина, то неудивительно, раз к сотне дело идёт, а вот причесаться и побриться ему бы не помешало. Если и было на свете что-либо хуже небритого мужика в не выглаженном платье, то он этого не знал. Эх, нет на него Алевтины. Но перед глазами встала не старая кормилица, а другая женщина, лучистый взгляд которой всегда выбивал из его лёгких весь воздух без остатка. Анна. Он любил смотреть на себя её глазами. То ли потому, что видел себя счастливым, то ли от гордости, что смог научить светлую отличительной особенности тёмных.

«Зеркалишь помаленьку»... – нехорошо сказал, зло. А ведь не собирался. Потому что увидел не щетину свою и не морщины, а неестественно яркий блеск собственных зелёных глаз, принадлежность к родовому клану. Значит, и лечит она так же, как Анна, через любовь. Находит на неприятном лице отголосок красоты и влюбляется в него, растягивая это чувство на всего человека.

«Я не нарочно, месье. Научилась, а избавиться не могу», – сказала, и он снова завибрировал: расстроенная, она продолжала чистить его болото.

«И не получится, – вздохнул он. – Зеркало – это навсегда, ни за какой иллюзией не спрячешь. Не знала, что ли?»

Зябко поежившись, девушка запахнула борта лёгкого пальто-разлетайки. Здесь, на залитой солнцем теплой осенней улице это казалось неправильным. Волнуется.

«Додо об этом не говорила».

«Отвести бы твою Додо на Лысу Гору да выдрать хорошенько!»

Ему показалось или она улыбнулась? Ну вот и ладушки. Ещё бы встала и ушла, цены бы ей не было, он и без неё не знал, за что хвататься. Хотя, возможно, думая в этом ключе, он не был с собой до конца откровенен. Ему не хотелось, чтобы она уходила.

«Помогите мне, месье. Помогите мне найти Додо, она не пришла вчера ночевать, будет большой скандал, месье, а нам очень нужна эта работа»...

Да, она волновалась, но смотрела не жалобно. И не вопросительно. Она смотрела уверенно. С чего бы? Что знала она про зелёных? Знала ли, что тем наследникам мужского пола, что не оставляют клан и не переходят под другие знамена, приходится копаться в чужом белье и разруливать чужие проблемы? Наверняка знала. Да, он был наёмником, грозой нечисти, мастером истребления побочных эффектов ворожбы и дворником задних дворов. И да, он не мог отказать, если попросят помочь синим, с ними у него договор.

«А почему я? Неужели на нечисть грешишь, Мина?»

Сказал и усмехнулся: получилось забавно – грешить на нечисть – и вдруг подумал, что от него не убудет, если он прогуляется с девушкой по бульвару Осман. Наклонился, сгреб пятерней ручки спортивной сумки и, встав, спросил: «Далеко идти?», тут же оказавшись омытым, а вернее, попросту сметённым волной её благодарности. Сама девушка уже вскочила и вытянула руку в сторону оперы:

– Совсем недалеко, месье! – прозвенел её голос и сразу опал, то ли от внезапного перехода с мыслеформа на французский, то ли испугалась чего. – Но очень высоко: мансарда, шестой этаж без лифта.

Так вот чего она испугалась! Неужто он настолько плохо выглядит? Отражение в стеклянной витрине кафе показало ему приземистого мужика в бесформенном плаще. Мужик был растрёпан, держал в руке спортивный баул и косился на богиню с длинными волосами, возвышающуюся над ним на голову – вот, право слово, на голову!

– Пошли, – буркнул мужик и пошёл за богиней, надеясь, что разницу в росте компенсирует ширина его корпуса. А нет, так пусть думают, что он сказочно богат.

Сквозь шум машин он слышал щебет воробьёв и чей-то смех, обрывки фраз и стук каблучков, бульвар дышал и будто убеждал Лента, что странная девушка Мина находится под его защитой, что в городе светлых ей, светлой, можно всё, и зеркалить, и понимать мыслеформ…

А Мина шла рядом, практически танцуя, так легки и воздушны были её шаги. Ему даже казалось, что она откалывала своими бесконечно длинными ногами какие-то балетные па, но это было, конечно, не так. Девушка просто склонялась к нему в полуобороте со своей высоты, она «очень надеялась на помощь месье» и говорила, говорила...

Выходило так. Додо и Мими танцевали в «Лидо» дуэты с акробатическими элементами по вторникам и пятницам. В остальное время они усиливали кордебалет, «но там можно договориться о замене, только в дуэтах подменить некому, сами понимаете, месье, трюки». Он понимал и даже невольно кривился. Синяя наследственная ведьма и её светлая ученица танцуют вместе с трех лет. Это же мини-шабаш!

Во вторник они оттанцевали программу и отправились домой на велосипедах, «ночной Париж пуст, мы домчали как ветер, и остановились-то всего разок, поболтать со знакомыми полицейскими в патруле». Поболтать? С такими-то феромонами? Но жалеть полицейских Лент не стал, стал слушать дальше.

Получалось, что домой девушки доехали без приключений и сразу улеглись спать, а наутро – «то есть не совсем наутро, вы же понимаете месье, когда полночи танцуешь, встаёшь поздно» – месье снова всё понял, – так вот, наутро Додо дома не оказалось, «куда-то умчалась» ещё до того, как Мими проснулась.

Это было вчера. А вечером Додо не пришла ночевать. В своде законов их женской дружбы такого вопиющего безобразия прописано не было. Мина весь вечер названивала подруге, пока не уснула, предварительно оставив злое сообщение на автоответчике – «пусть телефон дозванивается сам, а утром припрётся – я её убью»!

Но и утром подруга не пришла. Тогда Мина собралась и отправилась в участок, репетируя на ходу методы убеждения доблестных стражей порядка. Ей предстояло прорываться не только сквозь шоры предубеждённости: «Ах, танцовщица кабаре! Ну, всё понятно…», ей попросту могло не хватить словарного запаса, мало ли какие на неё посыплются вопросы. Но до участка она не дошла – увидела по дороге месье и вспомнила «про волшебные поисковые качества зелёных».

Волшебные, значит. Прекрасно!

Через пару кварталов девушка нырнула в переулок, а из него в ещё один и открыла неприметную боковую дверь. Наверняка эту узкую кованую лестницу в прошлом использовали в качестве чёрного хода. Ступеньки, ступеньки, ступеньки... Да сколько же их тут?! А вот и дверь. Поворот ключа, «проходите месье» – и удар под дых!

Его скрутило так, что чудом не вывернуло наизнанку.

Зато он сразу вспомнил, зачем приехал в Париж – совсем не затем, чтобы гулять с девушками по бульвару Осман! А затем, чтобы разобраться почему в регионе участились случаи прорывов мембраны. Три основных клана, называемые ныне Большими – Синий, Зелёный и Жёлтый – вот уже два месяца воздерживались от ворожбы, но прорывы продолжались, и он искал того, кто обходил запреты и провоцировал рикошет. Остальные цвета тёмной радуги его не интересовали. Красные доживали своё агрессивное «я» по удалённым Африканским провинциям и островам Океании, а коричневые, отброшенные эволюцией силы за спектр, жили среди диких животных в непосредственной близости от лесов и болот. Нынешний провокатор, напротив, шалил исключительно в Европе, и только в местах густонаселённых. Больше того, судя по тому, что в Париже он ускользал от Лента с проворностью неуловимого лунного жука, оставляя столь же эфемерные следы – запахи и воспоминания зеркал, – в жизни мегаполисов «жук» ориентировался прекрасно. А стало быть, в том, что он был тёмным из Большой Тройки, сомневаться не приходилось. Особенно сейчас, когда Лент оказался в эпицентре самого натурального извержения. Такое даже жёлтым вряд ли по зубам. Тут постарался очень старый зелёный или свихнувшийся на артефактах синий. Дыра в мембране – это не дыра в крыше, это дверь за Черту. И именно дыра в мембране сверкала сейчас здесь на Парижской мансарде ровно обработанными краями, а на предплечьях Лента поочередно и безостановочно натягивались и лопались нити оберегов.

«Назад!»

Испуганная Мина, ещё минуту назад приглашающая его вовнутрь, отскочила на крошечную лестничную площадку, и беспомощно вскрикнула, явно ничего не понимая.

«Вы хотите мне сказать, милая девушка Мина, что не чувствуете ничего неладного?»

Почему он перешёл с ней на вы? И почему стал так подчеркнуто вежлив и удивительно спокоен? Не потому ли, что, судя по выражению лица прелестницы, месье стоило срочно показаться врачу? Она, конечно, не заметит официоза, потому что в ход снова пошёл мыслеформ, а он «ты» и «вы» не разбирает, и зачастую безразличен не только к падежам, но и к родам – каждый додумывает в пределах родного языка.

«Спрошу иначе: когда вы покинули это помещение?»

С этим вопросом она справилась быстро, хотя он мог и не спрашивать – отсюда до кафе, где она на него наткнулась, с её ногами ходу минут пять, не больше. Но, судя по гладким краям, дыра прибывает в открытом состоянии не меньше суток. Странно ещё, что за это время Париж не наводнили толпы сумасшедших.

«И спали вы вчера без проблем, надо полагать? Хорошо спали?» – он спрашивал о сне, а думал о том, как она осталась жива.

«Ну, я немного волновалась, месье, и немного злилась, но в целом, неплохо, да. Мне снился лес».

Этого только не хватало! Неужели всё-таки «леший»? Давненько коричневые не переходили ему дороги.

«Какой? Да не смотрите на меня так! Какой лес вам снился, Мина? Опишите!»

«Сосновый, дремучий и глухой, под ногами мох, я бродила, бродила»...

Он задохнулся:

«А потом?» – вместо этого вопроса ему хотелось воскликнуть «не верю», но она только улыбнулась:

«А потом прибежали бизоны, и я проснулась».

Нет, ну не гадость?! Бизоны! У него прорыв, дыра, которую открыл, по всем признакам, не кто иной, как синий леший – редчайшее сочетание сил! – а у неё бизоны. Но если «лунный жук», решивший устроить Европе гастроль – это прибившийся к коричневым синий, то почему тогда не тронули Мину? В одной только крошечной мансарде вот прямо сейчас он ощущал как минимум троих претендентов на тело – а сколько их разлетелось по округе! – так почему же ни одна сущность не позарилась на столь достойный сосуд? Почему прибежали бизоны, и она проснулась?

Думай, Лент, думай! Тебе всего-то и нужно, что несколько секунд покоя и анализа.

В этой командировке он хронически не успевал. К его появлению на местах выбросов, гости либо возвращались за Черту, напроказив непоправимого, либо, подселившись в находящихся поблизости носителей, растворялись среди живущих. На крайний случай, разлетались в поисках подходящих.

Почему же эти трое не поступили так же? Почему затаились по углам? Почему не забрали хозяйку? По лесу водили – значит, могли! Да и синюю подружку, по всей видимости, взять не постеснялись. Бред. И смрад.

– Не двигайся и ничего не говори, – на богиню он больше не сердился, напротив, снова ощутил её нехитрый возраст, из-за чего ему захотелось поставить её в угол, желательно в мягкий, и строго-настрого наказать ничего не трогать. Послушает ли она его, он не знал, но очень на это надеялся. Здесь сейчас будет жарко.

Нащупав пуговицы своей рубашки, он живо её расстегнул и сбросил вместе с пиджаком и плащом. Потянулся к сумке. Нити оберегов, обнимающие предплечья, трещали и лопались с жалобным звоном, но их было много, сотни и сотни, значит, он должен успеть. Мысли о лежащем в сумке акинаке пришлось оставить – входить с таким оружием в тесную комнатушку попросту опасно, развернуться там негде.

Ладно, сам.

Он рассовал по карманам шарики с пылью кланов – какой-никакой, а дополнительный оберег – и не удержался: глянул на себя через зеркало её глаз. Может, он и старик, конечно, но со спины и не скажешь. Без физических упражнений такие, как он, остаются редко – нечисть расслабиться не даёт. Но дело даже не в этом – Мина «распространила любовь на пациента» и, что ни говори, а призма любви – это удивительно приятная вещь.

Пронаблюдав её глазами за тем, как приземистая груда мышц, расписанных темно-зелёной вязью, перешагнула через порог, он занялся осмотром. По левую руку оказалось зеркальное трюмо. Зеркало он разбил одним ударом кулака – риски дополнительных прорывов были ему сейчас ни к чему. По правую – кухонька, метра три, пустая во всех смыслах, ибо гости обосновались прямо по курсу – в единственной комнатушке, даже по Парижским меркам небольшой. Встроенный шкаф, комод, столик-книжка, двуспальная кровать и барахло (по всем поверхностям ровным слоем). Он отметил вскользь, что с деньгами у девчонок, должно быть, не густо – одна кровать на двоих… Но со вкусом – порядок: вид из окна стоил тесноты – нет ничего красивее парижских крыш. Разве что московские.

И снова перед глазами Анна. «Держи меня, держи!».

Он держал её изо всех сил там, у кухонного окна, за которым она вывешивала бельё, и даже не держал, а обнимал беззастенчиво. Она смеялась, и он резонировал. Она чистила его всегда, даже когда он спал. От грязи его работы, от суеты их коммуналки... – «Где ты опять вывозился, ведьмак?» – «Не называй меня так! Нет в русском языке такого слова» – «А я стану! И стану твоей ведьмой!». И снова смех.

Ведьмой Анна не стала, хотя бы потому, что это не переходящее звание и диплома по такой специальности нет. Рождённый светлым всегда останется светлым. Даже если станет очень странным, полюбив тёмного и вытянув из него все секреты.

Она любила жить. Этого не отнять ни у светлых, ни и тёмных – жизнь они любят одинаково, а вот то, что происходило сейчас здесь, в квартирке Мими и Додо, с жизнью, пожалуй, совместимо не было.

Пружиня на полусогнутых ногах, он поплыл навстречу смраду, обходя возможные ловушки. Ловушек могло и не быть, но поберечься стоило.

Двоих он увидел сразу, отдающие синевой, они клубились в солнечном свете. Довольно крупные четвероногие, возможно, волкодлаки, пока не понятно. Но он не ошибся, их всё же было трое, просто третий, совсем другой, сильный, «прятался» в шкафу. С таким же успехом он мог «прятаться» и за стеной, для неограниченных плотью это без разницы, и Лент очень надеялся, что глядя на него, все они, включая того, скрытого створками шкафа, отчётливо видят зелёный огонь его глаз, в полную противоположность зелёному светофору предупреждающий: «хода нет!».

И тут он понял, почему они не ушли.

Лент родился в смешанной семье, его мать была жёлтой. Жёлтый клан – самый слабый по силе – сам по себе давно растворился бы в прочих цветах спектра, но на стороне его членов всегда стояла красота и умение ею пользоваться. Воплощая в жизнь Елен и Василис Прекрасных, они не только выжили, но и по-своему правили миром. Правильно выбирая пары.

Мать Лента умерла в тысяча девятьсот девятнадцатом. Якобы от «испанки». Ему остались от неё киноафиши, множество афиш – жёлтые покоряют не единицами, а толпами и народами. И жёлтым не нужны «для работы» заклинания на феромонах.

Того, кто прятался в шкафу, Лент не видел, но чувствовал – что в его случае равнялось слову «знал». Это был тот, кто забрал его мать. Или не тот, но такой же. Разумный и злой, высший Демон из-за Черты, которому нечего делать в этом мире. И не ушёл он никуда потому, что Демоны не уходят.

Оценив запасы своей энергии, а они были невысоки, Лент совершенно чётко осознал, насколько это не имело сейчас значения – никто из живущих не справится с чёрным в одиночку. Много веков тому назад, захлебнувшись собственной силой, чёрный клан вывернулся наизнанку. Они покинули «здесь» для того, чтобы воплотиться «там». Возвращались они крайне редко, и никто не знал, что тянуло их в материальный мир. Возможно, их привлекали жёлтые, была такая теория. Поговаривали, что там, за Чертой, чёрным не хватало прекрасного, и они тянули недостающее из этого мира. Тянули с умом. Ведь если утащить с собой правильного жёлтого, то за ним потянется шлейф поклонения и любви, которого хватит на многие годы.

«Ваши пальцы пахнут ладаном и в ресницах спит печаль. Никого теперь не надо нам, ничего теперь не жаль» – память миллионов сердец.

Створка шкафа отъехала в сторону, и навстречу Ленту изнутри шагнул человек. Он был странно угловат для того образа высокого атлета, который вырисовывался в ещё не полностью сформированном теле. Лент смотрел на его длинные чёрные волосы, пытаясь рассмотреть меж прядей лицо, но не мог – Демон не закончил трансформацию. Однако медлительность его была мнимой, и обозначать она могла только одно – он не боялся своего противника. Демоны никогда не уходят от дыр. Вернее, они не уходят от дыр сразу, потому что для подселения в одного человека их сила слишком велика, да-да, никто из живущих не справится с чёрным в одиночку. Ни физически, ни ментально. Поэтому демонам приходится создавать свой собственный сосуд под каждый визит, комбинируя тела и силы.

Создавать, уничтожая.

Тело Лента привычно отреагировало на угрозу, собирая в районе солнечного сплетения энергию для удара, но его голова, находясь в состоянии покоя, продолжала анализ. Двух девчонок для материализации Демону показалось мало. То, как он фонил синевой, вполне могло означать, что тело милашки Додо послужило материалом для намеченного Демоном мужского тела. А вот то, что он не принял светлую, было странно. Возможно, не хотел примесей, только клановые цвета. И, конечно же, он не боялся Лента. Он его ждал. Холодная голова продолжала подсказывать, что складывать пальцы в карманах в фигуры заклинаний было так же бесполезно, как собирать энергию в солнечном сплетении. Для полноты чёрного цвета, Демону нужны все цвета тёмного спектра. Включая зелёный. И он возьмёт то, зачем пришёл. Боя не будет.

А лунный жук, оказывается, не только неуловимая добыча, он ещё и прекрасный охотник.

Шарик жёлтой пыли Лент всегда отправлял в правый карман. Оберег был помощью клана матери, положенной ему по праву рождения. В левом кармане лежала помощь синего клана, полученная взамен на договор о приоритетной защите. Хотя Лент мог получить его и по отцу, имел и такое право. Поскольку Лент родился зелёным не как наследственный, а от смешанного брака, и получил цвет по перворожденному закону смешения цветов, для него и таких, как он, всё расставляло по полочкам совершеннолетие. Не без исключений, но девочки исторически выбирали полочку жёлтую, если только не успевали увлечься прелестями жизни вольной ворожеи, а парней ожидали лавры воинов синей силы. Попадались среди них и нарциссы, то есть последователи жёлтой модели, но редко. В основном, зелёные мужчины из смешанных семей становились синими, то есть учеными, финансистами, политиками – сильными мира сего. Решение Лента примкнуть к синим по совершеннолетию было очевидным, как мир, но рассыпалось об Анну. Дочь военного, она появилась в их классе практически перед выпускными экзаменами. «Я стану твоей ведьмой!» – сказала она, и он остался зелёным, потому что ни синие, ни жёлтые никогда бы не позволили такого союза. А ведьмы приняли Анну, и было что-то ненормальное в этой женской солидарности и в их последующей дружбе. В том, как они дрались за Анну на Лысой Горе. В том, как брали с собой на шабаши. Они называли это борьбой за женское счастье, а он смеялся – ему было всё равно, как они называли то, что он ухитрился поймать. Его синюю птицу.

Сдержав готовый сорваться удар – ведь он решил, что боя не будет, – Лент сжал пальцы левой руки вокруг синего шарика в кармане и тихо произнёс, круша оболочку и ощущая на пальцах шелковистую пыль: «Выбираю».

Это было последним и единственным, что мог сейчас сделать Лент для этого мира: выбрать отцовскую кровь и стать синим. Для того чтобы не передать Демону ни сил, ни знаний самого старого ведьмака зелёного клана. Умереть и возродиться. Новым, чистым и совершенно бесполезным.

Проваливаясь в рёв разгневанного духа, в пустоту, он ни о чём не жалел, разве только о том, что между яростью исчадия ада и той, что так напомнила ему Анну, нет больше квадратной, расписанной зелёными рунами спины.