Текст книги "Русские чернила"

Автор книги: Татьяна де Росне

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Татьяна де Ронэ
Русские чернила

© О. Егорова, перевод, 2014

© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2014

Издательство АЗБУКА®

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ( www.litres.ru)

Эта книга посвящается Элоизе и Жилю (они знают почему), а также Саре Хирш (она тоже знает почему)

Памяти моей бабушки, Наташи Колчиной – де Ронэ

(1914, Санкт-Петербург – 2005, Санс)

Памяти моего дяди, Арно де Ронэ

(1946, Париж – 1984, пролив Формоза)

Забудьте о книгах, которые вам хочется написать, думайте лишь о тех, что вы можете написать.

Генри Миллер

Писать надо не тогда, когда хочешь что-то сказать, а когда у тебя есть что сказать.

Скотт Фицджеральд

Пятница
15 июля 2011 года

Все на свете есть несправедливость и суета.

Уильям Теккерей

Когда Николя приехал в отель «Галло Неро» [1]1
  «Черный петух» ( ит.).


[Закрыть], ему показалось, что он попал в какой-то по-праздничному яркий дом, сияющий охрой стен, кармином крыши и зеленью ставней. Чуть поодаль красовались «ламборгини», «феррари», «порше» и «ягуары». Он поднялся по лестнице, и дверь открылась. Стройная дама в элегантном черном костюме прошептала его имя, как мелодию пропела. Она провела их с Мальвиной в салон, похожий не на холл отеля, а на прихожую гостеприимного дома, где живут твои друзья. Пол вымощен плиткой, на потолке красиво выделяются балки, над каменным камином картина с изображением черного петуха, мягкие белые диваны с разноцветными подушками, много растений, на низких столиках книги и журналы. Сквозь застекленные двери виднелась терраса, освещенная стилизованными под свечи лампами. Оттуда доносились голоса, смех, звон бокалов и звук фортепиано: кто-то наигрывал «Девушку из Ипанемы». «Галло Неро» купался в солнечном свете и в запахах корицы, лимона и лаванды, но прежде всего – в ароматах удовольствий и денег.

Двумя неделями раньше, в Париже, в один из выходных дней в начале июля, Николя обедал в «Cigale Récamier» с Фредерикой, хорошенькой синеглазой журналисткой из глянцевого журнала. И она вскользь заметила:

– Николя, вам непременно надо побывать в «Галло Неро».

И начала расписывать, какое это место, просто мечта для приятного путешествия. Название запомнилось легко: «Галло Неро». Он навел справки: отель шикарный, явно только для избранных. Расположен на маленьком островке у побережья Тосканы, в распоряжении клиентов частный пляж, куда тебя, как Джеймса Бонда, прямо с утеса туда и обратно возит лифт. Хозяин отеля имеет прекрасную репутацию, и такой же репутацией пользуется его утрамбованный теннисный корт и бассейн с морской водой. Цены головокружительные. Но предложение заманчивое: Николя изнывал от желания удрать от летней парижской духоты. И потом, он не был на итальянском побережье с две тысячи третьего года, с тех самых пор, как они путешествовали вдвоем с лучшим другом, Франсуа Мореном. Он позвонил в отель, снисходительный голос ответил:

– Сожалею, синьор, но мест нет, номер нужно заказывать заранее, за несколько месяцев.

Николя пробормотал какие-то извинения и переспросил:

– А могу я оставить вам свои координаты, на случай если освободится номер? Дело в том, что у моей невесты скоро день рождения… и вот…

На том конце провода вздохнули, он расценил этот вздох как знак согласия и назвался:

– Николя Кольт.

Не успел он продиктовать свой номер телефона, как услышал в трубке что-то похожее на стон:

– Простите? Как вы сказали? Николя Кольт?

Он уже начал к этому привыкать, но все равно было очень приятно.

– Писатель? Автор «Конверта»? Синьор, что же вы сразу не представились? Разумеется, у нас есть для вас номер, один из лучших, с прекрасным панорамным видом на Монте-Арджентарио. Повторите, пожалуйста, когда вы собираетесь приехать, синьор Кольт?

Прибыли они поздно вечером в четверг. Мальвина падала с ног от усталости после перелета из Парижа в римский аэропорт Фьюмичино. В Риме их уже дожидался шофер, чтобы отвезти на побережье. И в пятницу утром Мальвина долго и сладко спала на своей просторной постели. Комната им досталась изысканная донельзя: резной разноцветный камень, постельное белье с переливами всех оттенков песочного цвета, на стенах акварели с видами живописных итальянских деревушек, на столе розы, блюдо с финиками и виноградом, не говоря уже о карточке с пожеланиями всех благ от доктора Отто Гезá, управляющего отелем.

Николя поднялся рано, стараясь не разбудить Мальвину, и выглянул на балкон с двумя шезлонгами, столиком из тикового дерева и деревцами лавра в керамических горшках. Надев плавки и накинув пушистый халат, предупредительно повешенный на дверь номера, он сунул в карман черный блокнот в переплете из чертовой кожи и ручку «Монблан» и спустился на террасу к завтраку.

От него не укрылось, что весь персонал, от горничной до разносчицы минеральной воды, знает, как его зовут. Они произносили его псевдоним на русский манер, с закрытым «о», словно знали, что это сокращенная фамилия Колчин. И улыбались ему открыто и искренне, без тени заискивания или излишней почтительности.

Пока они летели, Николя рассказывал Мальвине, что в «Галло Неро» номеров не так много, не больше двадцати. На зиму отель закрывается, а с апреля по сентябрь открыт для постояльцев. В Интернете он вычитал историю «Галло Неро». Это единственное в своем роде место было плодом воображения американского летчика и какой-то римской аристократки. В шестидесятые годы, влюбившись друг в друга, они велели построить на острове нависающую над морем виллу. Прошло тридцать лет, детей у них не народилось, и они продали виллу какому-то богатому итальянцу, а он превратил ее в отель. Николя ожидал чего-нибудь подобного, а Мальвина нашла эту историю очень романтичной.

Буфет располагался под просторным квадратным навесом. Туда почти не долетал шум. Слышался только тихий плеск фонтана, щебетание птиц да отдаленный рокот самолета в безоблачном небе. Несмотря на ранний час, многие постояльцы уже спустились к завтраку. Николя проводили за столик с видом на залив. Он сел, любуясь сверкающим бирюзовым морем с яркими крапинками яхт, катеров и круизных пароходов. Метрдотель спросил, что он желает: чай или кофе, и он заказал «Лапсанг сушонг». Ему принесли тяжелый бронзовый чайник, и он налил себе чашку, выждав несколько секунд. Проходивший мимо столика человек в темном костюме сказал:

– Хорошего вам дня, синьор Кольт.

Николя ответил на приветствие. Вне всякого сомнения, это был директор отеля, доктор Геза. Наверное, надо было встать и что-нибудь сказать ему… С удовольствием отхлебнув глоток ароматного «копченого» чая, Николя вытащил блокнот, открыл его на первой странице и перечитал последние записи. Заметки к той чертовой книге, которую он якобы собирается написать… Чистое надувательство, чтобы окружающие могли сказать, что Николя Кольт работает над новым романом: ведь все ожидают, что следующий будет так же хорош, как и первый. Чтобы ахнули Алиса Дор, его издательница, и Дита Даллар, пресс-атташе. А заодно и его мать, Эмма Дюамель, урожденная Ван дер Влёйтен, и теперешняя подружка Мальвина Восс, и Дельфина Валетт, его бывшая возлюбленная, и ее дочка Гайя Гарнье. Ну и тетушки: Эльвира Дюамель и Роксана Ван дер Влёйтен. И пусть всплеснут руками его лучшая подруга Лара Мартинваст, банкирша Изабель Пенсон, советник по финансам Коринна Бейер и зарубежные издатели: в Швеции Агнета Сандстрём, в Америке Карла Марш, в Нидерландах Марье ван Ритсшотен, в Испании Алина Вилалонга, ну и так далее. Всех этих женщин, которые так отчаянно о нем пекутся, надо убедить, что Николя Кольт пишет новый роман. Посмотрите, как он сосредоточен и собран, перо так и летает по странице. Ох, если бы они знали, что в блокноте нет ничего, кроме бессвязных каракулей, беспорядочных мыслей и наспех склеенных слов…

Николя вспомнил, как легко ему работалось над «Конвертом», и его одолели угрызения совести. Этот роман он написал четыре года тому назад за шатким кухонным столиком Дельфины, на улице Пернети. С одного боку щебетала Гайя, с другого – свистел чайник, а Дельфина болтала по телефону то со своей матерью, то с отцом Гайи. Тогда слова у Николя лились сами собой, дышали страстью, гневом, страхом и нежностью, и ничто не могло им помешать. И вдохновение не иссякало ни на миг. Сколько же раз он рассказывал об этом прессе? А журналисты все не унимаются и до сих пор спрашивают:

– А правда, что вдохновение пришло к вам после того, как вы сменили паспорт?

Ну как Николя может им признаться, что новой книги нет и он с ней не торопится? Ему и так нравится быть в центре внимания и принимать восторженные отзывы читателей.

Слева от него сидела молчаливая, важная пара, и Николя потихоньку за ней наблюдал. Он вообще любил изучать людей: их лица, одежду, наручные часы. А теперь, когда на него обрушилась слава, он стал обращать внимание на лейблы, изделия знаменитых кутюрье, фирменную обувь и прочие аксессуары класса люкс, что ужасно раздражало Дельфину. В тяжелое время их разрыва она без конца упрекала Николя, что он очень переменился и утратил былую человеческую глубину.

Мужчина что-то читал, женщина была поглощена изучением собственных ногтей. Скорее всего, французы, предположил Николя. Лет под пятьдесят. Он – худой, очень загорелый, шевелюра начинает редеть, что явно его огорчает. На нем поло цвета морской волны, с крокодилом, эмблемой «Lacoste». На руке – часы «Брегет». Мадам уже приспособила свои локоны к климактерическому блонду женщин ее возраста. Свободное платье цвета незрелого миндаля. Интересно, занимались они нынче любовью или нет? Судя по морщинкам вокруг губ, ей нечасто приходится испытывать оргазм. И уж явно не с супругом, поскольку сидит она, отвернувшись от него. Мужчина жевал мюсли, прихлебывая кофе, дама рассеянно клевала фруктовый салат. Внезапно она оторвала взгляд от ногтей и посмотрела на море. Лицо ее смягчилось и погрустнело. А ведь когда-то она была прехорошенькая, подумал Николя.

Справа расположилась еще одна пара, помоложе. Ей на вид лет тридцать. Женщина средиземноморского типа, смуглая, с округлыми плечами, с густой гривой непокорных курчавых волос. Черные очки итальянской марки. Ее спутник рыхлый, волосатый, сигарета в углу рта, на руке – «Rolex Ditona». Перед собой он разложил, как дымящиеся пистолеты, три мобильных телефона, хватал их по очереди и громко разговаривал, не вынимая изо рта сигареты. Его дама поднялась с места, чтобы полюбоваться пейзажем. Вот досада: у нее короткие ноги и толстые щиколотки. А свои танкетки, украшенные сверкающими ремешками, она, наверное, держит возле кровати и надевает, когда отправляется в туалет.

Николя заказал на завтрак мюсли, дыню и йогурт. Французы встали из-за столика. Какой горечью веет от этой пары, не дай бог ему когда-нибудь стать таким. Он вспомнил свою мать Эмму и опять почувствовал себя виноватым: они давно не виделись. И в дальнем уголке сознания зашевелилась мысль, что надо ей позвонить. Обязательно. Глотая мюсли, он представил себе материнскую квартиру на тихой, вымощенной булыжником улице Роллен, где он вырос. В коридоре – полки с книгами, на письменном столе – груда газет, с соседней улицы Монж в открытые окна доносится шум машин. В этом доме сами стены, казалось, впитали в себя все премудрости литературы. Мать, с красной ручкой наготове, склонилась над стопкой ученических работ, и на бумагу ложатся ее точные и меткие замечания. Он непременно позвонит ей сегодня, и они немного поболтают. Он предложит ей как-нибудь встретиться и поужинать вместе, ну, скажем, в промежутке между подписанием договора в Сингапуре и турне по Скандинавии, и отвезет ее в греческий ресторан на улице Кандоль, который ей очень нравится. Они сядут за столик, и он выслушает жалобы на угасание отношений с разведенным циклотимиком Рено и на то, как трудно иметь дело со старшеклассниками коллежа Севинье. И как всегда, он скажет себе, что она вовсе не выглядит на свои пятьдесят два, что у нее все такие же прекрасные дымчато-серые глаза, а белая кожа все так же вспыхивает румянцем, когда она сердится. И за тридцать лет жизни в Париже у нее так и не изгладился бельгийский выговор. Она овдовела восемнадцать лет назад, Николя – ее единственный сын. Конечно, у нее были любовники, были неудачные связи, но наперекор всему она живет одна. И Николя не сомневался, что во время ужина она мрачно на него посмотрит поверх мусаки и спросит:

– Надеюсь, все этотебя не очень изменило?

И, произнося «все это», она изящно поведет рукой, словно рисуя в воздухе шар. Николя знал, что они часто видятся с его бывшей подругой, Дельфиной, та приходит к матери выпить чайку и поболтать, берет с собой Гайю, которой уже тринадцать. Целых пять лет она росла у него на глазах. Они усядутся на кухне и станут говорить о нем. Да, он очень переменился, все этона него сильно повлияло. А как могло быть иначе?

Неожиданно за столиком возникла Мальвина. Лицо припухло ото сна, на щеках отпечатались складки наволочки. Они старят ее, как морщинки, и она какая-то необычно бледная.

– С днем рождения! – сказал он. – Надо же, двадцать два года!

Мальвина улыбнулась, а он взъерошил ей волосы и спросил, что она хочет на завтрак: апельсиновый сок, чай, булочку? Она согласно закивала, и он вернулся к буфету. Волосатый парень увлеченно тыкал в мобильник толстым указательным пальцем. Брюнетка с короткими ногами исчезла. Николя и Мальвина спокойно принялись за свой первый завтрак в «Галло Неро». Они не разговаривали, но все время держались за руки. И Николя заметил, что глаза у его подруги такие же бирюзовые, как море за ее спиной.

Подарок ко дню ее рождения лежал наверху, в чемодане. Он преподнесет его позже, за ужином. Часы. Ему стоило немалого труда их раздобыть. Он нашел их по объявлению, а потом, в баре Гранд-отеля «Интернациональ», что на улице Скриба, встретился с продавцом, приторно обходительным сербом.

– Почему вы так любите часы?

Этот вопрос уже превратился в ритуал, журналисты его задают с завидным постоянством. В первый раз, два года тому назад, его это ужасно позабавило. Он тогда с удовольствием давал интервью томной востроглазой блондинке. Было это в отеле «Амбассад» в Амстердаме, на канале Херенграхт, где проходила встреча с газетчиками из «De Telegraaf», «Algemeen Dagblad» и «De Folkskrant». Марье, его голландская издательница, время от времени открывала дверь гостиной, чтобы удостовериться, все ли идет как надо. «Конверт» имел феноменальный успех в Нидерландах еще до того, как вышел фильм. Пресса горела нетерпением узнать как можно больше о молодом французском писателе, который поразил весь издательский мир своим первым романом о семейных тайнах.

– На всех фотографиях вы в разных часах, а иногда часы у вас на обеих руках. Почему?

Сейчас он все объяснит. Первые часы, «Hamilton Khaki», ему подарил отец в день, когда ему исполнилось десять. Отец вскоре умер, и потому эти часы стали реликвией. Он их никогда не носит, но стоит ему зажать их в кулаке, как тут же, как джинн из бутылки, появляется образ Теодора Дюамеля, в полном расцвете тридцати трех лет, с неизменной сигарой. Его высокая, под метр девяносто, фигура возвышается над камином на улице Роллен. Он никогда не снимал свои «Doxa Sub» с оранжевым циферблатом, и Николя потом часто вспоминал эти часы, но так и не нашел их после смерти отца.

– Иногда я не могу решить, какие часы надеть, и надеваю сразу на обе руки. Ведь у всех у них свои истории. Важно, кто вам их подарил и при каких обстоятельствах. А если вы их купили, то важно где и как. Модные модели мне неинтересны, хотя от некоторых я прихожу в восторг.

Николя имел в виду «Rolex, Oyster Perpetual» 1971 года с надписью «Tiffany & Co». Он купил часы в любимом бутике на улице Севр и подарил матери на пятидесятилетие. Но как-то неудобно было говорить про «Ролекс» журналистке, которая носит «Swatch» за сорок евро, а потому он не стал углубляться в подробности.

– Я предпочитаю модели более редкие, уже имевшие хозяина, потемневшие и побродившие по свету.

Блондинка кивнула:

– Понимаю. Как и ваш персонаж, Марго Дансор? Она много путешествовала, многое повидала, и ей осталось еще многое открыть?

Шустрая, отметил он про себя. Использует его страсть к часам, чтобы ловко подобраться к главной героине романа. А что? Двадцатишестилетний парень выдумал домохозяйку сорока восьми лет, и, надо сказать, неплохо выдумал. Она из тех героинь, которым веришь: немного старомодная, чуть с сумасшедшинкой, но совершенно неотразимая. Она и дочка, и жена, и сестра, и мать: у нее тоже есть дочка. Вымышленный персонаж, а ведь сделал его знаменитым на весь мир. А потом Тоби Брэмфилд снял фильм, и Робин Райт, сыгравшая главную роль, в две тысячи десятом получила «Оскара».

Интересно, понравится ли Мальвине подарок? Вот она, сидит напротив и смакует булочку. У Мальвины матовая кожа, она тоненькая и прекрасно сложена. Мать у нее полька, отец валлиец. Она молчалива, все ее движения очень сдержанны. Они вместе уже девять месяцев. Познакомились они в Лондоне, на литературной встрече во французском посольстве в районе Найтсбридж. Мальвина училась в Королевском колледже искусств. Она пришла на его пресс-конференцию, он подписал ей свою книгу, а кончилось все совместным ужином и ночью в его номере в отеле на Риджент-стрит. Николя тогда еще не отошел от бурного расставания с Дельфиной, и в его жизни время от времени появлялись какие-то безликие женщины… А тут вдруг, словно ниоткуда, возникло это молчаливое, серьезное существо с синими глазами. Она улыбалась так редко и обнимала его так крепко, что он на удивление просто растаял.

Немногословие девушки он оценил сразу же. Никогда он не смог бы жить с женщиной, которая без конца мелет языком как мельница. Пока Мальвина наливала себе кофе, он обдумывал, чем бы заняться в «Галло Неро». Писать новый роман – это само собой, но надо и воспользоваться заслуженной передышкой после сумасшедшего года. Сколько же было поездок? Он уже со счета сбился, надо будет посмотреть в календаре. Бесконечное мотание по всей Франции, салоны, творческие вечера, встречи со школьниками, со студентами, участие в жюри литературных конкурсов. И то же самое за границей, в десятках стран. Где выходит перевод «Конверта», туда он и едет. Да плюс еще волнения и заботы, связанные с выходом фильма, с Робин Райт и ее «Оскаром». Рекламные интервью в Штатах и Европе, куча публикаций о фильме, и вот книга снова во главе списка бестселлеров. Он позволил себе несколько капризов, за которые ему здорово влетело от Алисы Дор. Броская реклама одеколона, где он, полуголый, томно развалился на борту яхты в открытом море возле Наксоса. И еще: он глядел со страниц всех журналов в черно-белой рекламе часов.

– И на черта тебе это надо?! – негодовала Алиса. – Только не говори, что ты, бедняжка, все еще нуждаешься в деньгах!

Да нет, после выхода тридцати миллионов экземпляров книги и оскароносного фильма в деньгах он не нуждался. Да и потом, у него есть советник по финансам, Коринна Бейер, которая строго за этим следит. Она уже предупредила, что, если гонорары начнут опасно расти, ему придется перебраться в чужие края, чтобы уйти от чрезмерных налогов.

Они с Мальвиной поднялись к себе в номер. Мальвина – любовница нежная и трепетная, но порой настолько усердная в страсти, что у Николя слезы наворачиваются на глаза. Ему это не по душе. Совсем не так любил он Дельфину: ей достаточно было просто раскинуть на постели загорелые ноги.

Позже, когда они стояли под душем, хрупкое тело Мальвины напомнило ему белокожую Дельфину, и он снова ощутил на бедрах ее руки, совсем как в ванной на улице Пернети. Сможет ли он когда-нибудь любить хоть одну женщину, как любил ее? Прошло целых два года. Когда же ее имя перестанет для него что-то значить? Когда он перестанет задавать себе один и тот же вопрос: а что, теперь кто-то другой стоит с ней под душем и ласкает ее белоснежную кожу? Приезд в этот роскошный отель для него означало еще и не думать о Дельфине. Постараться-то можно, только получится ли?..

– Пошли, Мальв, пора купаться, – позвал он, отогнав воспоминания о Дельфине и о ванной комнате на улице Пернети.

На «джеймс-бондовском» лифте они спустились на пляж. Тут вся обслуга была в черном. Один выкрикнул имя и номер комнаты Николя, второй предложил им с Мальвиной шезлонги.

– Синьор Кольт, прошу вас, зонт и полотенца. Где пожелаете: в тени, на солнце, возле моря?

И тут же третий:

– Желаете что-нибудь выпить? Может, прохладительные напитки?.. Газету? Пепельницу?

Они выбрали место у моря под зонтиком, холодный чай, кока-колу для Мальвины и вчерашний номер «Либерасьон» для Николя.

Пляж мало походил на пляж. Вместо песка – длинная бетонная полоса у подножия скалы, а на ней – зонты, шезлонги, лесенки, как в бассейне, чтобы заходить в воду, и трамплин для любителей прыжков. Жаркое июльское солнышко поднималось на прозрачное небо, и постояльцы все прибывали, выходя из лифта. Николя развлекался, стараясь по выговору определить, откуда они родом. Особенно очаровательно смотрелась пара швейцарцев. Возраст их определить было невозможно, где-то от сорока до шестидесяти. Он лысый как коленка, длинный, сутулый и костлявый, но мускулистый. Она еще выше ростом, прямая, с широкими плечами и плоской грудью, с коротко стриженными седыми волосами. Настоящая вобла сушеная. Интересно было наблюдать, как аккуратно они раскладывают одежду, полотенца, журналы и крем от загара. Они не разговаривали друг с другом, но между ними чувствовалась удивительная близость. На нем были облегающие плавки, на ней – закрытый купальник. Оба разом поднялись, как две голенастые птицы, готовые взлететь. Она натянула резиновую шапочку, он – плавательные очки. Надев ласты, они со своеобразной грацией прошлепали к воде. В них ощущалась полная гармония. Погрузившись в волны, оба поплыли плавным, размеренным кролем, и Николя сказал себе, что они, наверное, всю жизнь движутся вот так, спокойно и одинаково, в синхронном ритме. Пара без остановки доплыла до рифа, темневшего метрах в восьмистах от берега, а вернувшись, отправилась под душ и переоделась в сухое. Когда они проходили мимо него, Николя увидел на руке у мужчины «Sea Hawk Girard-Perrigaux». От швейцарцев не укрылся его взгляд, и они ему улыбнулись. Следующие десять минут они молча, с почти суровой сосредоточенностью натирали друг друга солнцезащитным кремом.

А вот и семейство бельгийцев. Николя никогда ничего не имел против Бельгии, ведь оттуда родом была его мать. Отец и сын коренастенькие, рыжие, белокожие. Сын, примерно ровесник Мальвины, уже заплыл жирком. У него были модные французские плавки и малиновый от солнца нос, весь в веснушках. На отце были такие же плавки, только красные, и «Blankpain Fifty Fathoms». Мать семейства относилась к тому типу стройных, подтянутых женщин, которым очень идет бикини. Она читала какую-то книжку в карманном издании. Николя было прищурился, но сразу понял, что это «Конверт» на фламандском языке, вышедший одновременно с фильмом. С фотографией актрисы на обложке. И здесь тоже… Он начал уже привыкать, что ему везде, где он бывает, попадаются люди с его книгой в руках. В дочери, сидящей рядом, не было ни капли изысканности матери. Сложением она напоминала грушу, очаровательную грушу с наушниками, журналом и обгрызенными ногтями. Отец семейства плавным, усталым движением роздал служителям по двадцать евро. Grazie, prego… И отпустил их прощальным жестом пухлой розовой ладошки.

Николя растянулся в шезлонге, лицом повернувшись к небу, как подсолнух, стосковавшийся по золотистому свету. Ноздри его подрагивали, ощущая знакомый аромат бриза. Пахнет всем понемногу: кипарисом, тимьяном, йодом и лимонной цедрой. Последний раз он вдыхал эти запахи в две тысячи третьем году в Лигурии, когда путешествовал с Франсуа. Николя приходилось бывать в Италии – Милан, Рим, Флоренция – после того, как ураган по имени Марго перевернул всю его жизнь (именно в таких выражениях он описывал свою книгу журналистам), но до побережья он не добирался. А тогда, с Франсуа, они ехали в пыльном ночном поезде Париж – Милан, потом тряслись в автомотрисе Милан – Камольи. Они сняли номер в маленькой гостинице, которую держали Нэнси и Боб, канадская пара лет пятидесяти. От Сан-Рокко им пришлось идти пешком. Не было ни такси, ни машины, и они долго волокли чемоданы по булыжной мостовой.

Марго Дансор, его героиня, вся жизнь которой была посвящена разгадке семейной тайны, тоже провела вот такое же утро на улице и точно так же катила свой чемодан – бом-бом-бом – до самого дома из белого камня. Николя улыбнулся, вспомнив, как Нэнси и Боб почувствовали себя на седьмом небе от радости, поняв, что стали героями романа. Он их, правда, перекрестил в Салли и Джейка, но узнать труда не составляло. Боб, с волосами, задорно забранными в хвост, и в надвинутой на лоб бандане, смахивал на капитана Джека Воробья. А Нэнси, с ее задом готтентотской Венеры, была у них с Франсуа постоянной мишенью для зубоскальства. В книге Николя очень точно описал жилище Боба и Нэнси. Шероховатые стены, выложенная плиткой терраса, где каждый вечер они пили лимончелло, пока приступ мигрени не охватывал обручем голову и дверной проем не начинал двоиться. Маленькие прохладные комнаты с высокими потолками, выкрашенные в синий и зеленый цвета, перебои с водой, кухня с запахами только что замешенного теста, чесночного соуса, моцареллы и помидоров, переложенных свежей зеленью. Кроме Николя и Франсуа – только двое постояльцев: косметичка из Лос-Анджелеса, тощая и обугленная, как тост, и ее толстая пугливая дочка, которая вечно читала Эмили Дикинсон где-нибудь в тенечке. Актеров для фильма отбирали очень тщательно, следя, чтобы они полностью совпадали с представлениями Николя.

Интересно, как сейчас поживает Франсуа? Когда же они последний раз спорили? Он уже забыл. Вот так всегда и бывает при той жизни, что он ведет: поезда, самолеты, залы ожидания, куча сообщений, приглашений, предложений и всяческих просьб… Времени совсем не остается ни для друзей, ни для семьи, ни для близких людей. И его постоянно преследует чувство вины. Надо позвонить Франсуа. Они дружили с детства, с той поры, когда он был еще Николя Дюамелем, учеником престижного лицея Людовика Великого. А потом настало жестокое время экзаменов в последнем, приготовительном классе, и Николя спасовал и остался на второй год. Франсуа уверенно пробивал себе дорогу, а Николя увяз и топтался на месте, чем очень расстраивал мать. Он сознавал, что надо поднажать, но с первых же шагов захлебнулся в бесчисленных нагрузках, страдая от постоянного принуждения и саркастических шуточек преподавателей. Ох уж этот кошмар подготовительных курсов! [2]2
  Речь идет о двухлетних подготовительных курсах для поступления в знаменитую высшую школу Эколь Нормаль, где происходит интенсивный отсев претендентов. ( Здесь и далее примеч. перев.)


[Закрыть]Его матушка – яркий тому пример. Николя часами корпел над подготовкой к экзаменам и к семинарам – к знаменитым семинарам, которые студенческий жаргон увековечил греческим словечком «школы». Эти самые «школы» быстро превратились в сущий кошмар. Час на подготовку короткой презентации, потом двадцать мучительных минут сидишь и аргументируешь свои тезисы перед безжалостным профессором. У Франсуа это получалось здорово, и даже самые изворотливые преподаватели хочешь не хочешь, а капитулировали и признавали его превосходство. Он никогда не проявлял никаких признаков апатии или нерешительности, в отличие от Николя, который сразу терял все: и вес, и сон, и уверенность в себе. Как летчик-истребитель увертывается от баллистических ракет, так и Франсуа проходил сквозь все испытания. Просто какой-то неуловимый святой Грааль! Николя быстро понял, что начисто лишен всяких амбиций, а Франсуа, напротив, был абсолютно убежден, что представляет собой тот самородок, за которым охотятся все престижные учебные заведения. Из таких, как он, получаются университетские преподаватели, знаменитые профессора, а потом и нобелевские лауреаты. В то время как Николя провалил первый этап и не попал в список прошедших по конкурсу кандидатов, Франсуа уже достиг небес высшей школы, которую называли Ульм, потому что она находилась на улице Ульм.

Путешествие в Италию было для них обоих способом наверстать упущенное время, заделать брешь в былой дружбе после перегрузок и неудачи, постигшей Николя. Франсуа теперь получал стипендию Эколь Нормаль, а Николя остался при матери и крутился изо всех сил, еле сводя концы с концами и давая уроки упрямым и ленивым старшеклассникам. Франсуа все всегда давалось легко. Но положение дел резко изменилось пять лет назад, после «урагана Марго».

За исключением старых друзей – Франсуа и Лары, все, кто окружал теперь Николя, были связаны с книгоизданием. Писатели, журналисты, издатели, пресс-атташе, книготорговцы. Он встречался с ними в салонах, на радио, телевидении, книжных презентациях, коктейлях и вечеринках. У него имелись их электронные адреса, номера мобильников, он дружил с ними в «Фейсбуке» и «Твиттере». Они обнимались с ним при встрече, хлопали его по спине, ерошили ему волосы, но на самом деле мало кто из них был ему близок. Ему случалось в их компании и напиваться, и баловаться наркотиками, а порой и переспать с той или другой девушкой, но что они знали о нем, кроме той ерунды, что печатается в газетах или вывешивается в «Твиттере»? Ровным счетом ничего. Точно так же, как и он о них.

Всякий раз, когда Николя думал о Франсуа, вот как сейчас, рассеянно переводя глаза с сияющего моря на разомлевших на солнышке постояльцев, на снующих между шезлонгами служителей с напитками и закусками, он понимал, что по собственному малодушию совершил большую оплошность по отношению к другу. Разве не он перестал общаться с Франсуа, звонить ему, а потом и вовсе о нем позабыл? А ведь Франсуа заменял ему брата, которого у Николя никогда не было. Они вместе играли в теннис, вместе занимались дзюдо. Франсуа он поверял все свои тайны в тот период, когда девушки для них обоих стали настоящим наваждением. Именно Франсуа поддержал его, когда погиб отец. Высокий, сильный, красивый, в неизменных очках, которые носил с детства, Франсуа одним своим видом внушал доверие. Это их не раз выручало, когда они замышляли какую-нибудь очередную проделку. Как в истории с сыром. Директор коллежа, месье Рокетон, отличавшийся крутым нравом, как-то раз наказал Николя за нерадивость. Тогда Франсуа с невинным видом явился в послеполуденный перерыв в кабинет Рокетона и принес с собой камамбер. Развинтив трубку старого телефонного аппарата, он напихал сыра внутрь и собрал все как было. Прошло несколько дней, и трубку нельзя было снять без тошноты: запах стоял ужасающий. Вспоминая об этом фокусе, Николя хохотал до упаду. Самое интересное, что их так ни в чем и не заподозрили. Вот это был триумф!