Текст книги "Предсказанная"

Автор книги: Татьяна Апраксина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

ГЛАВА 3. ИЗНАНКА ГОРОДА

– По моим расчетам, у нас совсем немного времени, и за этот срок мы должны найти Дверь, – сообщил Флейтист. – Иначе найдут нас, но игр больше не будет.

– Зачем они вообще были? – поинтересовался Вадим, еще не открыв глаза.

– Не зачем, почему. Предполагаю, что каждая из аватар Безвременья привязана к своей территории. У каждой – свои цели и задачи. Мы встретились с тремя. На наше счастье никто из них не принадлежит к сторонникам чисто силовых методов. Вполне вероятно, каждое наше действие оценивалось каким-то образом, по их внутренней договоренности. Мяч попал на такое-то поле – мяч переходит к другому игроку…

– Откуда ты все это знаешь? – Вадим удивился, до сих пор ему не казалось, что командир так уж здорово ориентируется в происходящем; по крайней мере, он ничего об этом не говорил.

– Не знаю. Только предполагаю на основании своих наблюдений, – слегка качнул тот головой. – Я могу ошибаться. Но из моих предположений следует, что нам нужно торопиться, ибо мы не знаем, к какой партии принадлежит владелец данной территории, и какие действия он предпримет.

– И… куда именно торопиться? В какую сторону здесь вообще можно торопиться?! – очень ядовито спросила Анна. Вадим огляделся и понял, что с интонацией она не переборщила.

Под ноги себе Вадим взглянул только раз, и дальше туда смотреть не стал – решил поберечь нервы. Проржавевшая крупноячеистая сетка не казалась надежной опорой. Натянута она была на высоте как минимум десятого этажа, и была частью гигантской пожарной лестницы, прилепившейся к полуразрушенному бетонному зданию. Над головой что-то скрежетало, Вадим посмотрел туда и обнаружил, что ветер раскачивает оторвавшийся от стены верхний фрагмент лестницы. Решетка, на которой стояла четверка, ходила ходуном, арматура, на которую лестница опиралась, выглядела так, словно могла рассыпаться ржавым прахом в любой момент.

Потом Вадим посмотрел вперед и присвистнул. Подобных домов, словно недавно переживших бомбежку, тут было с избытком. В отличие от всех прочих территорий Безвременья, здесь стояла темнота, глухая и пасмурная, оранжево-фиолетовая, как ноябрьская полночь в Москве. Здания были подсвечены туманом того неповторимо-тошнотворного оттенка, которым может обладать только смог, через который светит ртутная лампа. Но это еще можно было пережить, если бы не сами конструкции домов. Через пару минут созерцания Вадим подумал, что ему до обморока остался один взгляд.

Высоченные башни клонились под самыми невероятными углами. Смысла в их расположении не было никакого. Смысла в том, как они были спланированы и построены, Вадим тоже обнаружить не смог. Постройка в форме пирамиды, расширявшейся кверху, его доконала. Она находилась совсем рядом, и казалось, что еще один порыв ветра – и груда кирпичей обрушится на головы компании.

– Торопиться не значит спешить, – осчастливил всех мудрым высказыванием Серебряный. – Мы будем торопиться вниз.

Судя по виду и тону владетеля, он предпочел бы никуда вообще не торопиться, а так и остаться на решетке. Здесь ему не нравилось, но вниз он поглядывал с вовсе суеверным ужасом на физиономии. Вадим посмотрел в том же направлении, что и Серебряный, но увидел только пустую улицу; однако ж, от фэйри веяло столь сильной тоской и страхом, что музыкант насторожился.

– Чего ты, собственно, так боишься? – спросил он. – Что там внизу такое?

Зло оскалившись, Серебряный отвернулся. Ударила по плечам, словно хвост разъяренной кошки, короткая коса. Вадима по щекам хлестнуло что-то, схожее с порывом зимнего ветра, тысячи снежинок кольнули лицо.

– Гхм… – склоняя голову набок, начал акцию протеста музыкант, но Флейтист жестом попросил его перестать.

– Боится он своей совести, а об остальном говорить не будем, это лишнее.

Разумеется, ничего, кроме нового приступа любопытства, и у Вадима, и у Анны это не вызвало. Они переглянулись, девушка подмигнула и показала глазами на сердитого и обиженного спутника. Вадим оценил степень страха, который вызвала у Серебряного гипотетическая – он сомневался, что у владетеля она взаправду наличествует, – совесть, и усмехнулся. Нехорошо, конечно, было веселиться над бедой товарища, но иначе не получалось. Над страхом высоты или головокружением Вадим смеяться не стал бы, а вот совесть и Серебряный – нет уж, увольте, понятия несовместные.

– А что это вообще за дурдом с урбанистическим уклоном? – спросила Анна.

Определение возымело неожиданный успех. Флейтист, который как раз спустился на одну ступеньку вниз и занес ногу, чтобы двигаться дальше, отпустил перила, взмахнул в воздухе рукой, нырнул вперед и приземлился на следующем пролете, чудом не вылетев за пределы площадки – ограждения там не было. Он развернулся к товарищам, и Вадим увидел улыбку до ушей. Командир смеялся, еще точнее – его просто плющило со смеху.

– Анна, пожалуйста, следующий раз – не на ходу! – сквозь неприличное ржание проговорил он. – Нельзя же так, право слово. Мы называем это изнанкой города… но твое определение… да, в точку…

– Какого города, какой изнанкой? – спросил Вадим у Серебряного, который был ближе всех. Информации, как всегда, не хватало – полуночники считали, что все должны понимать с полуслова, с одного названия.

– Вашего, – тоже улыбаясь, но лишь слегка, уточнил Гьял-лиэ. – Это место окружает одну из Дверей Полуночи, ту, что расположена в… ну, чтобы тебе было понятно, скажем – в Москве.

– А если без вот этого «чтобы тебе было понятно»? – обернувшись, передразнила сердитая Анна.

– Я вовсе не намеревался вас оскорбить, – поджал губы Серебряный. – Можно сказать и иначе – на тех землях, что принадлежат Полуночи и граничат… э-э… совпадают? Параллельны? Москве. Прости, я не могу подобрать верного слова.

– Не мучайте его, – снизу сказал Флейтист. – В вашем языке действительно нет слов для точного выражения подобных вещей: они до сих пор никому не были нужны. Лучше спускайтесь… поговорим внизу.

Вадим сделал первый шаг на лестницу, и тут же пожалел, что вообще двинулся с места. Тонкие металлические трубки были кое-как спаяны, местами – привинчены, а кое-где и попросту лежали поверх опорных конструкций. Вся эта вакханалия ржавчины дрожала и прогибалась под ногами, невольно заставляя воображать, чем именно закончится следующий шаг: металл не выдержит, треснет прямо под стопой, и далее – недолгий полет на торчащие внизу сваи. Одна рука у Вадима была занята гитарой, а потому ему было неудобно вдвойне.

– Лестница выдержит, – сообщил снизу Флейтист, но Вадима это не слишком успокоило. Может, полуночника и выдержит – хоть командир и казался намного массивнее, но, может быть, весил меньше или обладал какими-нибудь другими важными отличиями от человека.

После первых пяти шагов стало немножко полегче – балки все так же прогибались под ногами и скрипели, лестница, как и раньше, ходила ходуном, но Вадим начал привыкать и верить в то, что ничего с ним не случится. По закону подлости именно тут и должно было произойти что-нибудь неприятное, но, видимо, на лестницу закон не действовал вовсе или компания попала под исключение. После бесконечно длинного осторожного спуска Вадиму казалось, что он уже дважды поседел и трижды нажил инфаркт – так часто нога то повисала в пустоте над лопнувшей трубкой, то проскальзывала, заставляя балансировать на самом краю пролета.

Гитара мешала страшно, Вадим не знал, куда ее деть. Отдать Серебряному не мог, тот подстраховывал Анну, отдать Флейтисту, который разведывал путь, то и дело предупреждая об особо ненадежных ступеньках и дырах в решетке, тоже было нельзя. Оставалось тащить самому, поминутно рискуя сломать из-за нее голову, свалившись вниз.

Страха, который щекотал спину, Вадим не стеснялся. Он знал, что в боязни высоты нет ничего особенного, что ей страдает больше половины людей. Нельзя было позволить страху парализовать себя, а рецепт на этот случай он знал, научили давным-давно, еще до армии: называть все своими именами. Страх – страхом, говоря себе «я испытываю страх»; адреналиновую дрожь в заледеневших руках – физиологической реакцией на опасность; фантазию, рисовавшую картины падения вниз – фантазией. Эмоции, гормоны и фантазия – три составляющих боязни; если не бояться признать их наличие, если позволить себе разглядеть их, не стесняясь, то совсем уже нетрудно делать шаг за шагом, быть предельно внимательным, терпеливым и осторожным. Бояться, но идти. Однокласснику-альпинисту, который рассказал все это Вадиму во время экскурсии в Крым, музыкант сейчас был готов поставить памятник в полный рост. Рецепт работал.

Освещенные невидимыми лампами сюрреалистические здания и сооружения – назвать их домами у Вадима не поворачивался язык, – казались полностью необитаемыми. Это радовало: Вадим представил себе живность, которая могла бы обитать в таких ландшафтах, и вздрогнул. Если каждая третья постройка напоминала многоквартирный дом, вывернутый наизнанку, то какие в нем могли водиться крысы?

Порывы ветра сдували с лестницы мелкую ржавую пыль. Внизу песок и ржавчина закручивались в маленькие воронки. Тишина, за вычетом скрипа и дыхания усталых людей, стояла идеальная. На уровне третьего этажа, когда до земли оставалось уже недолго, но сил идти дальше не было, Флейтист остановил компанию и скомандовал отдых. Очень своевременно – Вадим покосился вниз и подумал, что еще пролет не одолел бы, а падение и с такой высоты на сваи ни к чему хорошему не привело бы.

– А вы не могли спустить нас магией? – спросила усталая и возмущенная Анна, оттирая со щеки пятно ржавчины. – Ведь могли, я точно знаю…

– Могли бы, – кивнул Флейтист. – Тебе бы понравилось. Но я потратил бы остаток сил, и при встрече с любой неприятностью не смог бы тебя защитить. Это бы тебе тоже понравилось?

Вадим усмехнулся. Спорить с обоими полуночниками было бесполезно, это он понял давно. Серебряный просто не въезжал и въезжать не хотел во многие вещи, например, в тонкости взаимоотношений; Флейтист обычно либо считал себя полностью правым, и аргументировал свою позицию так весомо, что возразить было нечего, либо лаконично признавал ошибку и на этом разговор прекращал. Наслаждение дискуссией ради дискуссии обоим явно было незнакомо.

Поодаль что-то грохнуло. Звук был невыносимо громким, Вадим закрыл левой рукой ухо – в правой он держал гриф гитары, но и это ему не помогло. Нестерпимый скрежет рвущихся металлических перекрытий – рвущихся заживо, как вдруг подумал музыкант. Стон трескающихся бетонных плит. Потом – неторопливый рокот оседающих обломков, похожий на глухой утробный кашель. Изнанка города казалась живой, но если так, то она была тяжело, безнадежно больна.

После короткого перерыва спустились до самой земли – точнее, до обезображенного крупными трещинами асфальта. Вадим поднял голову. Две подозрительные высотки-пирамиды справа и слева, остов здания, похожего на стадион или бассейн впереди. Казалось, чихни – и все это обрушится на голову.

– Почему все это выглядит так? – спросил музыкант. – До сих пор была архаика…

Флейтист чуть улыбнулся, потом отбросил с лица прядь волос, огляделся по сторонам. Видно было, что его пейзаж нисколько не смущает, скорее уж – слегка забавляет. Серебряный же вглядывался в тени и провалы в стенах так, словно в каждой дыре его дожидался страшный монстр.

– Однажды случилось так, что Безвременье почти вошло к нам. Эту проблему решали с большим трудом, с привлечением всех, кто был в силе. Мы создали… – командир замялся, пожевал губы. – Ну, скажем так, ложную структуру, несущую в себе заряд разрушения. Похожую на фрагмент реально существующего города. Безвременье сожрало ее и подавилось булавкой, которая таилась в куске мяса. Все это – останки той структуры, конечно, уже весьма разрушенные и искаженные при поглощении. Изнанкой города ее прозвали немного позже, когда появилась возможность увидеть, что именно произошло…

– Нифига ж себе! – звонко сказала Анна. – Ну и масштабы у ваших разборок…

Флейтист равнодушно пожал плечами, видимо, не слишком желая догадываться, что именно так удивило девушку. Вадим же ее прекрасно понимал – после многих лет жизни в упорядоченном, осмысленном, прекрасно объясняемом наукой мире видеть все эти сюрреалистические псевдогорода и кладбища, да не только видеть, но и прикасаться, ходить по ним, говорить с обитателями… это было чересчур. Знать же, что все это происходило рядом с тобой, может быть, за шаг от любимого маршрута для прогулок или места расположения офиса – пожалуй, гораздо проще сойти с ума, чем уложить у себя в голове это знание. Вадим так и ощущал, как углы и хвосты всего узнанного торчат из черепной коробки, и даже юмор этого образа не помогал свыкнуться, начать относиться ко всему, как к нормальному ходу вещей.

– А где эта самая Дверь? – девушке явно на месте не стоялось, и Вадим опять-таки понимал, почему: казалось, что с каждой минутой шансы быть погребенными под обвалом возрастают.

– Не знаю, – ответил Флейтист.

– То есть? – Вадим уронил челюсть.

– Я сделал то, что мог – верно взял направление и переместил нас так близко, как у меня получилось, – сказал Флейтист. – Точно определить координаты Двери я не могу.

– Я надеюсь, это шутка такая? – нервно спросила Анна.

– Отнюдь, – покачал головой командир. – Я не стал бы шутить на подобную тему. Направление возьмет Гьял-лиэ.

– Почему я? – возопил владетель, а далее разразился длинной тирадой на том наречии, на котором изредка переговаривались полуночники.

– Потому что если ты не сделаешь этого, тебя, мягко говоря, не поймут и не одобрят, – по-русски ответил Флейтист, выслушав монолог.

– Не одобрим, – не сговариваясь, хором сказали Вадим и Анна, подмигнули друг другу и рассмеялись.

– Вот видишь? Так что – прошу, займись делом.

Серебряный бросил гневный взгляд на Флейтиста, потом поджал губы и принялся осматриваться, и, как показалось Вадиму, принюхиваться к воздуху. Человек попробовал сделать то же самое, но ничего интересного не почувствовал – пыль, бетонная и кирпичная крошка, ржавчина, плесень. Вполне обычные запахи заброшенной стройки. Однако для владетеля они явно значили куда больше – он отошел на пару шагов, покрутился, то принюхиваясь, то прислушиваясь, потом замер, ловя лицом ветер. Прикрытые веки и ноздри трепетали от напряжения.

– Туда, – сказал он после пары минут раздумий, и указал рукой направление.

Вадим надеялся, что этому целеуказанию можно доверять. Его переполняло тяжелое и мутное предчувствие больших перемен или важных событий. То же самое чувство, которое с утра посетило Анну, но музыканта оно вовсе не обрадовало: интуиция нашептывала, что ничего хорошего не случится. Небесная канцелярия уже выписала накладную на выдачу крупной неприятности. Хотелось бы надеяться, что это коснется лишь Вадима, а не всей компании, но интуиция сопротивлялась такой трактовке. До очередной глубокой задницы было совсем недолго и недалеко…

Серебряный оторвался от прочей компании на добрых пять шагов. Вадим сначала порывался его догнать, окликнул, но владетель не отреагировал, а Флейтист попросил больше так не делать.

– Не сбивай его со следа, – опуская руку Вадиму на плечо, тихо добавил командир. – Тебе ведь не нравится играть, когда вокруг шумят.

Вадим посмотрел на ситуацию с такой стороны, подумал и кивнул, соглашаясь больше не беспокоить «следопыта». Любопытство пощекотало в груди, и, пройдя еще несколько минут в молчании, музыкант поинтересовался, что имелось в виду под «совестью». Флейтист не ответил, словно начисто не услышав вопроса. Вадим пожал плечами и дальше шел без вопросов.

На каждом шагу приходилось смотреть то под ноги, то – рефлекторно – коситься наверх, не рушится ли какое-нибудь архитектурное излишество. Дважды уже за их спинами срывались и падали чахлые балкончики. Но, несмотря на невыразительные размеры, плиты, которая составляла основу балкона, вполне хватило бы, чтобы размазать людей в лепешку. Вадим тихо радовался: до того устал бояться на лестнице, что теперь уже не мог всерьез испугаться. На место ледяных когтей боязни за свою шкуру, вцепляющихся в живот, пришло прозрачное равнодушие ко всему, что может случиться. Правда, оно было лишь тонким льдом над глубокой водой, попыткой сознания отгородиться от мрачных предчувствий; но Вадим старался убедить себя, что ему на все наплевать.

– А на что будет похожа Дверь? – спросила Анна еще минут через пять.

– Я понятия не имею, на что она будет похожа с этой стороны, – резковато ответил Флейтист. – Ты могла бы сама об этом догадаться.

– Я просто спросила, – развела руками девушка, ничуть не смутившись. – И еще спрошу. Ты мне уже много чего обещал рассказать.

– Что тебя интересует?

– Про выбор участников ритуала. Про связь человека и мира. Про врата в наш мир, – принялась загибать пальцы Анна.

– Довольно пока и этих трех пунктов, – качнул головой Флейтист. – Что успею, объясню. Выбор – это, пожалуй, самое простое. Случайно выбирается невинная девушка из тех, кто родился в тех же землях, где проводится обряд. Есть еще несколько критериев, но в целом это – случайность. И по тому, кто стал выбором, можно предсказать, каким будет год. Спутник же выбирается среди свободных мужчин, максимально подходящих… по многим параметрам. Ясно?

– И какой же будет год? – немедленно заинтересовалась девушка.

– Беспокойным, – улыбнулся Флейтист. – Далее. Каждый подданный Полудня и Полуночи связан с местом своего рождения. Нет, не с городом или деревней, со своей гранью бытия, ее можно назвать миром. Живущий черпает из него силы и отдает взамен… ну, что может, то и отдает.

Флейтист слегка улыбнулся, сделав паузу. Вадим покосился на него и задумался. Что он лично отдает? Песни, наверное. Хорошее настроение и благодарность природе, переполнявшие душу при взгляде на красивый пейзаж. Заботу о том, чтобы не навредить тому месту, где живешь или отдыхаешь – когда-то он поколотил двух «туристов», развлекавшихся поджогом муравейника, и никаких угрызений совести не испытывал. Предводитель тихонько кивнул, словно прочитав его мысли. Наверное, так и было – прочитал; Вадима это обрадовало, а не обеспокоило.

– Так вот, если эту связь разорвать – то живое существо умрет лет через десять, если речь идет о человеке, или позже, если о таком, как я. Лишится связи, по которой получает энергию, и тихо угаснет.

– А ты? – испуганно спросила Анна. – Ты же не собираешься скоро умирать, а?

– Я ушел жить к людям, но не оборвал связь. Так что – нет, не собираюсь, по крайней мере, по своей воле. И последний вопрос на сегодня – о вратах. Кажется, я уже на него отвечал, – чуть сердито сдвинул брови Флейтист. – Ладно, если ты спрашиваешь, будем считать, что ты не поняла…

– Мне ты ничего не рассказывал! Только ему, наверное, – девушка кивнула на Вадима и насупилась. – А мы пока что не одно и то же.

– Может быть, так. Участники весеннего и осеннего обрядов становятся своеобразной точкой фокуса, существуют на том пике, где встречаются три грани мира. – Флейтист нарисовал в воздухе нечто наподобие трехгранного стилета. – Вероятно, этот побочный эффект никому не нужен, но иначе быть не может, только так. До окончания ритуала, а он считается оконченным только после наступления рассвета, вы оба – это острие, объединители трех сил.

– Странно, – сказал Вадим. – Но это ведь никак не ощущается…

– Мост не управляет ни берегами, ни течением воды. Я не говорил, что эти силы подвластны вам, верно? Но по мосту можно пройти в нужную сторону.

– Жестоко, – кисло сказала Анна. – Если бы мне кто-то сразу объяснил…

– Претензия не по адресу, ты сама это знаешь, – вскинул руку, упреждая возможные попреки, Флейтист. – Все, вопросы и ответы временно прекращаются.

Предводитель подбородком указал на замершего впереди Серебряного. Вытянувшийся в струну владетель походил на гончую, почуявшую след. Вадим догнал его, заглянул в лицо. Наполовину прикрытые глаза, зеркальной маской застывшее лицо. Только трепещут тонкие, красиво вырезанные ноздри.

Флейтист задал какой-то вопрос, опять на своем языке. Серебряный коротко двинул губами, уронив одно-единственное слово. Вадиму показалось, что прозвучало оно как «легер» или что-то около того, но ручаться он не стал бы. Может быть, и вовсе «a la guerre», может быть, что-то еще. Вадим не был силен в иностранных языках – знал только английский на том уровне, что позволял читать, но не говорить.

– Что он говорит? – спросила Анна.

Предводитель отмахнулся, на первый взгляд небрежно, но Вадим пригляделся повнимательнее, и понял, что тот с трудом сдерживает волнение и тревогу. Сейчас оба полуночника были здорово похожи – напряженные, резкие; нервы у обоих явно натянуты до предела. Музыканту непонятно было, в чем дело, но тревога командира заставляла дергаться и его, тем более, что она здорово резонировала с истерическим писком интуиции.

– Нас обнаружили, – чуть позже сообщил Флейтист. – Гьял-лиэ потерял след. Совокупность этих событий меня огорчает.

Вадим и Анна нервно рассмеялись – до того забавно и несуразно прозвучала последняя фраза.

– И… что из этого следует? – ловя себя на том, что уже не в первый раз прикусывает ноготь большого пальца, спросил Вадим. «Я тут с вами психом стану», – мелькнула короткая мысль. – Бежать, маскироваться, сдаваться, вешаться?

– Двигаться вперед, – коротко улыбнулся предводитель. – Желательно – быстро.

– Куда? – вновь хором спросили Вадим и Анна.

– Туда, – в тон ответил Флейтист, показывая на подобие проспекта.

– Туда – так туда, – Вадим пожал плечами, взял девушку за руку и пошел в указанном направлении. Спорить ему уже не хотелось; ничего вообще не хотелось, только вернуться домой, вырваться в реальный мир.

Тот факт, что их обнаружили, пока никак не влиял на события, и Вадим недоумевал – с чего вдруг Флейтист так решил. Все та же кромешная тишина, нарушаемая лишь звуками очередных обвалов, все то же отсутствие самого жалкого следа запаха живой плоти. Оранжево-дымные сумерки, тошнотворные бетонные, кирпичные или стеклянные конструкции – вот и весь пейзаж. Вадим посмотрел на очередное здание. Высотой примерно в обычную «хрущобу», диаметром метра три в основании. Прямо от основания башня расширялась, напоминая построенную из кирпича модель помидора в масштабе «тысяча к одному». Окна с выбитыми стеклами казались червоточинами, прогрызенными гигантской гусеницей. Проходя мимо, музыкант затаил дыхание: казалось, что «помидор» может лопнуть даже от звука шагов.

– Держитесь поближе ко мне, – приказал Флейтист.

Вадим не понял, в чем дело, и как ни оглядывался, погони не разглядел. Зато оба полуночника явно чуяли ее, и потому ускорили шаг, насторожились до крайности. Потом и музыкант увидел. Зрелище впечатлило его до крайности: тошнота подступила к горлу, руки заледенели, в животе зашевелился коловорот, наматывающий кишки на сверло.

То, что скрывалось в тенях подъезда очередного дома, было размером со среднюю собаку, но собака эта была скрещена с богомолом или другим хищным насекомым. Длинный хвост, похожий на телескопическую антенну – гибкий и составной, шипастый гребень по спине, воротник из длинных, даже на вид острых отростков, покрытых густой темной слизью. Горящие желтым круглые глаза – ни зрачков, ни век, только три фонаря на узкой бородавчатой морде.

– Что это? – сдерживая рвотный позыв, спросил Вадим.

– Не имел удовольствия быть представленным, – впервые за все время путешествия сказал что-то внятное Серебряный.

– В Полуночи это называют Адской стаей, – объяснил Флейтист. – Впрочем, в словах немного толку. Твари эти весьма опасны и бесстрашны. Что гораздо хуже – многочисленны…

– Утешил, – пробормотала Анна. – А Дверь где?

– Сейчас на нас нападут – и разберемся, – у Серебряного явно был приступ черного юмора. – Там, куда нас не будут пускать…

– Сейчас я на кого-нибудь нападу, – мрачно пообещал Вадим.

Вид «адской собаки» вызывал два желания: сначала хорошенько проблеваться в уголке, а потом – пойти и размазать вражину по стенке, асфальту, неважно, по чему именно, лишь бы полученная кашица как можно меньше напоминала оригинал. Тошноту Вадим уже победил, теперь ему хотелось подраться.

– Нападешь, – кивнул командир. – Только чуть позже и не врукопашную.

Флейтист велел остановиться. Место было выбрано весьма удачно: перекресток, на котором стояло гротескное подобие памятника. Широкий каменный постамент позволял не опасаться атаки со спины. До ближайшего зданий было по добрых двадцать метров, так что все нападающие были как на ладони. Вадим внимательно вглядывался в тени и почти везде обнаруживал по твари. Всего он насчитал больше трех десятков «собак».

Стая собралась незаметно, соткалась из самых густых теней, вышла из самых заплесневелых стен. Самым страшным пока что в тварях было полное отсутствие звуков: ни сопения, ни цокота когтей по асфальту, ни даже дыхания не доносилось. Запаха Вадим тоже не чуял, как ни принюхивался. Казалось, псины должны чудовищно вонять – падалью, гнилью, но они не пахли ничем вообще. Разве что бетонной крошкой и немного сыростью, как вся изнанка города.

Первый пес, судя по длине шипов на спине и шее – вожак, не таясь, двинулся к памятнику. Вадим, застыв, следил за тем, как шагает тварь. Первое впечатление было верным – адские собаки здорово походили на насекомых, но силуэт тела был ближе к млекопитающему, собаке или волку. Широкая грудь, прикрытая графитово-серым хитиновым панцирем, мощные задние лапы, вполне собачья оскаленная пасть с клыками длиной с палец.

Шаг, еще шаг, потом зверюга припала к земле, хлестнула себя по бокам длиннющим суставчатым хвостом. Когти скребли асфальт, оставляя глубокие трещины. С клыков стекала зеленоватая слюна. Капли ее прожигали асфальт – все так же беззвучно, хотя Вадим подумал, что должно быть шипение, как при соприкосновении кислоты и металла.

Тварь бросилась, с места взяв высоту метра два. Вадим втянул воздух через судорожно сжатые зубы – кричать было стыдно, ведь даже Анна молчала. Прекрасный и опасный прыжок блистающего темно-серого тела оборвался неожиданно, словно собака налетела на невидимую преграду. Музыкант покосился на Флейтиста и успел заметить след злой улыбки на его лице. «Барьер, он держит барьер», – понял Вадим. Подобное он уже видел на Кладбище Богов, но тогда ему лично ничего не угрожало, и казалось, что так и должно быть. Теперь же Вадим нервничал, понимая, что все они зависят от Флейтиста и его выносливости.

– Ищи, – сквозь зубы приказал Серебряному предводитель. – Ищи, ради всего сущего, если хочешь выбраться отсюда!

– Они мне мешают, – Гьял-лиэ оскалился, потом вдруг, напугав Вадима куда сильнее, чем Адская стая, полоснул себя ногтем по лбу, от края волос до переносицы. Темная, почти черная кровь залила лицо.

При помощи пальцев Серебряный наскоро нанес на лицо узоры – спирали и руны, ни одну из них Вадим не узнал. Физиономия владетеля, украшенная кровавой росписью, производила серьезное впечатление. Анна, глядя на него, шепотом выматерилась и отвернулась. Серые твари взбесились – вся стая бросилась вперед, окружая уже поднявшегося на ноги вожака, двинулась вместе с ним дальше, вплотную к барьеру. Теперь Вадим видел его как тонкую вспыхивающую при очередном ударе собачьей морды завесу на расстоянии пары метров.

– Не знаю, что ты сделал, но гадин разозлил, – сказала Анна. – Надеюсь, будет и польза…

– Будет, – пообещал Серебряный, прикрывая подведенные темной кровью глаза.

Вадим отвернулся, посмотрел на стаю. Три или четыре десятка крупных, размером с немецкую овчарку, тварей, как заведенные бросались на барьер, словно пытаясь его преодолеть. Сначала музыкант подумал об умственных способностях своры что-то нелестное, потом перевел взгляд на Флейтиста, и понял, что стратегия тупой долбежки вполне эффективна. Предводитель стоял прямо, словно клинок, лицо залила бледность, на висках выступили мелкие капли пота. Руку он вскинул, словно поддерживая невидимую стену со своей стороны. Невидящие глаза были устремлены вдаль.

Второй полуночник выглядел не лучше. Он разворачивался то влево, то вправо, поводя носом и пытаясь обнаружить верное направление. Судя по ощущению Вадима, ничего дельного Серебряный пока что не добился – не помогли и кровавые руны на физиономии.

«Нас сейчас сожрут», – подумал музыкант. – «Еще минут пять, и нам крышка…».

Очень хотелось жить.

Вадим взял в руки гитару, досадуя, что нет ремня, и ударил по струнам.

Он не знал, что играет, не представлял, кто автор мелодий. Если бы его попросили дать определение музыке, которая рождалась под его пальцами, Вадим, помучившись, вспомнил бы слово «инфернальная». Музыка эта была куда ближе к Адской стае, чем к чему-то из его родного мира, из жизни, теперь казавшейся прекрасной и недостижимой. Вадим был лишь инструментом – музыку при его помощи создавала гитара, Предсказанная, и сейчас он поверил, что этот инструмент древнее всего сущего, рожден на заре сотворения мира.

Волны тьмы разбегались от его рук после каждого аккорда – жгучей тьмы, перемешанной с огнем и горящей серой. Мрак, раскаленный, словно лава, или лава оттенка мрака – вот что вырывалось из отверстия резонатора, из сердца гитары, вдруг обретшей мощь и неуправляемую силу вулкана.

Вадим почти перестал быть. Он знал, что стоит на площади изнанки города, что в руках у него – Предсказанная, что пальцы касаются струн. Больше ничего не существовало: все заполнила чужая, опасная музыка, которая сейчас спасала жизнь ему и спутникам. Упругие темные крылья накрыли площадь, хлесткими ударами выметая оттуда все лишнее. Сила гитары и сила своры были родственны, и стая поначалу растерялась. Твари ошеломленно припали к земле, но очередной удар расшвырял их по площади, заставил скуля убраться в сумерки.

Музыкант шагнул вперед. Ночь изнанки города больше не казалась ему отвратительной – о нет, это была прекрасная ночь, прозрачная для взгляда, подвластная его желаниям. Все было просто, ясно и очевидно: играй и исполнится любая мечта, реализуется любая потребность. Вадим играл, сквозь темный морок музыки вспоминая, что должен защитить, спасти, вывести прочь из Безвременья.

Аккорд – и с громом рухнула самая высокая из башен впереди, накрывая Адскую стаю.

Вадим сделал еще шаг вперед и рассмеялся. Ему посмели угрожать? Нападать на него и друзей? Вот расплата: осталась лишь куча слизи и переломанного хитина. Адскую стаю можно отныне вычеркнуть из легенд Полуночи и Полудня, выбросить из раскладки сил Безвременья.

Аккорд – и с низкого, затянутого серо-оранжевыми облаками, бьет яркий светлый луч, указуя на место расположения Двери.