Текст книги "Черный Истребитель"

Автор книги: Татьяна Апраксина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

После посадки Кэсс оглядела построившуюся на летном поле команду. Из всех еще фонтанировала энергия. Лишняя, шальная, неуместная на земле.

– Так, чтобы три часа все честно отлежали в капсулах. Проверю. Встречаемся в баре в час по ИВ [2]2
  Имперское время. Единая временная шкала для всей Империи.


[Закрыть].

Самой ей три часа сладкого сна не грозили. Кэсс разыскала в штабе Эскера, наскоро с ним переговорила.

– Какая-то не самая лучшая идея… – задумчиво протянул эсбэшник, выслушав ее предложение.

– Ну, предложите лучшую… – равнодушно сказала Кэсс, обращая внимание только на то, как звучит ее голос. Не полностью выйдя из боевого режима, она разговаривала, как автомат.

– Попробуем для начала эту. Грубовато, но может сработать.

– Карта, сейф, дверь – на вас. На мне – утечка информации, – легкая тень азарта шевельнулась в груди. Возможно, все не так уж плохо. Может быть, даже будет интересно. И тот, кто посмел обмануть ее доверие, будет пойман ей за руку.

– Хорошо, – улыбнулся Эскер.

До встречи в баре оставалось еще много времени. Можно было бы пойти к медикам, но не хотелось. Кэсс отправилась в ангар, помахала рукой одному из техников. Единственное знакомое лицо во всей команде. Нашла угол, в котором были сложены какие-то ящики, села на один из них, сняла шлем, положила его на колени, сложила сверху руки и опустила на них подбородок. Ее начинало ощутимо трясти. Обычный отходняк после вылета. Ничего нового. Надо просто расслабиться и подождать.

Чехарда в голове. Перед глазами – суета картин из недавнего города. Живые лица, мертвые тела, лучи, рассекающие плоть, ажурные арки, рушащиеся под ударами ракет. Смех Эрин. Цветные пятна. Опять – лица, трупы, руины. Картинки все ускоряются, ускоряются, смех в ушах перерастает в вой и бессмысленные звуки. Мгновение мучительно острого стыда. Отвращение к себе. Что мы делаем? Зачем? Почему никого это не волнует? И тут же холодной успокаивающей волной по нервам прошли импульсы от имплантов. «Все в порядке. Это – наша работа. Мы – «скальпель Империи, вырезающий нарывы на ее теле», как высокопарно заявил какой-то штабной придурок, читая хвалебную речь. Кэсс вспомнила, как едва не прокусила щеку, стараясь не заржать прямо в строю, и перекошенные тем же желанием рассмеяться лица вокруг. Мы – скальпель, холодный острый металл в умелой и опытной руке. Металл не умеет размышлять, не знает сожалений и угрызений совести. Все хорошо.

Должно быть, она задремала, потому что не почувствовала, как кто-то приближается, пока ее не тронули за плечо.

– Капитан…

Кэсс вскинулась, посмотрела в незнакомое лицо техника, стоявшего перед ней.

– Капитан, может быть, вам не стоит сидеть здесь?

Она сосредоточила взгляд на губах техника, пытаясь осознать, что и зачем он ей говорит.

– Капитан, может быть, мне проводить вас к медикам?

Откуда-то сзади послышался хриплый вопль:

– Рэнсэ, придурок, отвали от нее немедленно!

Но придурок Рэнсэ не отреагировал. Кэсс резко разогнула левую ногу, носком ботинка ударяя техника по яйцам. Тот упал, согнувшись. Кэсс вскочила и несколько раз ударила его по спине ногой. Она контролировала себя ровно настолько, чтобы ощущать грань между избиением и убийством.

Подбежал второй техник, остановился на безопасном расстоянии.

– Капитан! Капитан! Пожалуйста, не трогайте его. Он дурак, он новичок…

Кэсс остановилась, переводя не обещающий ничего хорошего взгляд на второго. Его она знала в лицо – это был один из старших техников основной базы. Но сейчас ее это мало волновало. Техник смотрел на нее не испуганным, но опасливым взглядом, и все же в позе его чувствовалась решимость. Кэсс сделала полшага, техник – шаг навстречу. Он поднял руки вперед и вверх, показывая, что не будет сопротивляться, но продолжал твердить свое:

– Капитан! Капитан! – и, когда ему в лицо уже летел кулак, вдруг громко закричал:

– Кэсс! Прекрати!

Кэсс успела остановить руку так, что кулак только скользнул по комбинезону парня, и она вспомнила его имя или прозвище. Рин. Да. Именно Рин. Она чуть покачнулась, и Рин поддержал ее под локоть. Вдруг стало холодно и пусто.

– Спасибо, Рин. Прости. Не обижайся.

Парень улыбнулся.

– Все нормально. Этот идиот не понимает, куда лезет. А мы – понимаем. Извините, что помешали.

Кэсс кивнула пару раз, говорить не хотелось, не было сил. Отдохнула, черт возьми. А через час – в бар, и нужно веселиться, и держать себя в руках. И уже нет времени прийти в норму.

Рин полез куда-то под комбинезон, достал небольшую плоскую фляжку.

– Хотите? – улыбнулся он. Кэсс молча кивнула еще раз.

Во фляжке оказалось что-то бронебойное и при этом достаточно вкусное. Она залпом выхлебала половину, морщась от крепости. Моментально стало теплее и лучше. Она кинула в рот гранулу стимулятора, сделала еще глоток. Пойло могло, наверное, растворять тугоплавкие металлы.

– Ракетное топливо, что ли? – задумчиво понюхала горлышко фляжки Кэсс.

– Ну, типа того, – подмигнул техник.

– Спасибо! – хлопнула его по плечу Кэсс и поплелась к выходу из ангара. Нехорошо как-то вышло. Но это все мелочи. Самое интересное – ближайшая неделя. Вот уж где будет много нехорошего, судя по всему.

Компания собралась в баре. Баром заведение называлось по традиции – если подают выпивку, значит, бар. Ибо четыре широких стола в одном из поставленных на скорую руку ангаров не особенно походили на хоть сколько-то приличное заведение. Но и за это стоило быть благодарным судьбе и начальству. Могли бы и вообще плюнуть на данный аспект жизни, как уже не раз бывало.

Сэлэйн получила свой приз – слабоалкогольный, ибо других не подавали, но достаточно приятный коктейль. Приятность состояла в небольшой дозе транквилизаторов из того узкого перечня, что вообще влияли на их перекроенные организмы. Кэсс тоже взяла какой-то коктейль, с грустью вспоминая риновское пойло. Вот оно куда больше подходило к ситуации, чем эта подкрашенная водичка с какой-то слабо действующей дрянью.

– Так, господа офицеры. Сейчас мы будем играть в увлекательную игру. Викторину. Вопрос викторины – кто что заметил на базе интересного. Заметивший самое интересное или самое загадочное получает приз.

– Ну… зачем сюда притащили, на эту планетку, четыре эскадрильи Корпуса, да еще и десантуру? Загадочное донельзя, верно? – Эрти. Торопыга. Всегда стремится ответить первым. Думает в процессе или после ответа.

– Такое впечатление, что мы здесь задержимся надолго. Интересно, зачем. – Эрмиан. Этот мыслит сугубо большими категориями. Спроси его, как он шел до бара – не ответит. Зато достаточно точно оценит общую численность присутствующих на базе.

– Техперсонал сплошь идиоты какие-то… – Ристэ.

Все дружно грохнули. «Сплошь идиотами» у Ристэ были практически все. Если и было что-то «интересное или загадочное» в этом заявлении, то только тот факт, что за все годы так никто и не понял, почему.

– У меня сегодня что-то с управлением странное было. – Кэни. Кэсс насторожилась и прислушалась. – Захожу на маневр, а в голове – какие-то воспоминания, лирика всякая. Первый раз такое.

– И у меня. – Рон.

– И у меня. – Истэ.

Сэлэйн согласно покивала головой. Кэсс сравнила это со своими ощущениями, но предпочла о них не рассказывать. Пока подождем.

Были еще какие-то версии странного и загадочного, но все они не зацепили Кэсс так, как эта деталь. Наконец, когда все высказались и выжидательно уставились на нее, она, выдержав театральную паузу, сказала:

– Вы все проиграли. Самая интересная новость у меня…

– Потому что ты командир? – встряла ехидная Ристэ.

– Нет, потому что у меня глаза на затылке. И этими глазами я увидела нечто воистину странное и удивительное. Полковник оставляет все карты операций на столе в зале совещаний, а зал не закрывает. И поста там нет.

У компании дружно отвисли челюсти.

– Во планетка! – среагировала через какое-то время Ристэ. – Даже шпионов никто не боится. Пасторальный уголок на задворках Галактики…

Так, наживка заброшена. Теперь нужно уйти от этого вопроса. Подальше. Чтобы через час эта информация осталась в голове только у того, кто хотел ее услышать. Час она отчаянно травила байки, веселя в основном Ристэ и Эрти, двух любителей посмеяться по поводу и без. Две пары глаз – темно-серые Сэлэйн и зеленые Кэни – следили за ней слегка недоверчиво. За час она наговорила больше, чем обычно за неделю. Остальные расслаблялись по мере сил, посмеиваясь и безуспешно пытаясь набраться слишком легкими коктейлями. Наконец веселая компания выползла из ангара, пугая поздние сумерки смехом и громким грубым словом.

– По капсулам и спать.

Сама она вместо сна заглотнула сразу пару гранул стимулятора, зная, что к утру пожалеет об этом.

В зале совещаний было темно – хоть глаз выколи. Даже модифицированному зрению нужны минимальные источники света. В инфракрасном спектре было видно несколько пятен – тут кто-то сидел на стуле, давно, уже часа три как. Тут – кто-то топтался рядом с дверью, но еще раньше. Карты, как и было обещано, лежали на столе – тонкие листы мягкого пластика. Кэсс подошла к столу, наклонилась, зажгла указку, лежавшую поверх. Кое-что в призрачном свете зеленого огонька разобрать было можно.

«А вот даст мне наш шпион по голове, этим мое расследование и закончится…» – подумалось ей. Расправив карту, она села в углу рядом с дверью, рассчитывая, что тот, кто войдет, не станет оглядываться, а устремится прямиком к столу. Сомнительность предположения была очевидна и ей самой, но ничего другого в голову не приходило.

Добрый час ничего не происходило, и ей очень хотелось задремать. Потом вдруг послышались шаги и два довольно громких голоса.

– … вот как окажется сейчас, что там пост СБ, вот и будем доказывать, что не верблюды…

– Скажем, что хотели уединиться. – Кэсс узнала голос Эрин.

– И не нашли места, кроме штаба… – А это – Эрти. Ну, разумеется, сладкая парочка. Друг без друга никуда. Но – что, они вдвоем шпионят, что ли?

Парочка, крадучись, вошла в зал. Вернее, им казалось, что крадучись – топали и шумели они, как два древних боевых робота. И это наводило Кэсс на размышления о том, что шпионами они быть не могут. Ибо – как-то непрофессионально получается. Топают, шумят. Тоже мне, шпионы!

А какие они, шпионы, тут же спросила себя она. Судя по популярным фильмам – опытные, пронырливые и коварные. Но знаем мы, как сценарии этих фильмов сочиняются – от ошибок и вранья глаза сходятся на переносице, когда смотришь. Так что не стоит торопиться.

– О, точно, карта. Вот она.

– Не вижу ни черта…

– Сейчас. – Над столом зажегся огонек. – Теперь видно?

– Угу, точно. Ну-ка, посмотрим.

– Да что на нее смотреть? Лежит, и ладно.

– Не, Эрти, погоди. Надо на ней что-нибудь найти. Ну, город какой-нибудь. А то Рон пошлет нас подальше.

Эрин принялась изучать карту при помощи подсветки указки.

– Да что у них за названия такие? Еще запомнить бы.

– Ну, равнину Съялла ты запомнишь?

– Не пойдет. Там сначала должны были развернуть базу.

– А ты откуда знаешь, Эрин?

Кэсс насторожилась. Это начинало становиться интересным. Знать, по словам Эскера, должны были все.

– Техники говорили. Что там погодные условия куда лучше, и жалко, что туда не высадились. Ну, короче, вот, видишь пометку?

– Где?

– Да вот, черным маркером. И двойка.

– Вижу. И что?

– Ну, тут же ясно видно – авиабаза. А двойка – это мы, ага? Значит, мы туда пойдем. Запоминай название. Если Рон прикопается – вот и доказательство.

– Пошли отсюда. А то вправду СБ заявится, или еще кто-нибудь.

Эрти и Эрин вышли, стараясь не шуметь. Получилось у них плохо. На выходе Эрин задела табуретку, которая упала на металлический пол с изрядным грохотом. В этом были и свои плюсы – парочка тут же сделала ноги бегом, и в сторону, где сидела Кэсс, они не посмотрели.

Ситуация выглядела странно. С одной стороны, больше всего было похоже, что оба поспорили с Роном Анэро, лежат ли карты, или Кэсс подшутила над ними. С другой стороны, информированность Эрин казалась чуть-чуть излишней: зачем бы ей прислушиваться к разговорам техников? И чем не прикрытие – ввязаться в спор, да еще и взять с собой самого молодого в эскадрилье?

«Эрин. Эрин Эррэс. Что я о ней знаю? Пришла уже довольно давно. Могла бы быть и командиром звена, если бы не постоянная грызня с Полковником по мелочам и манера вести себя вызывающе со всеми подряд. Блудная дочь рода Эррэс, в котором военных не было ближайшие десять поколений. Там все больше дипломаты и придворные раздолбаи. Удивительно балованное дитя, впрочем, как и все прочие молодые Эррэсы. Даже суровая дисциплина двух летных школ, где поблажек для аристократии нет, и несколько лет службы ее не исправили. Умна, наблюдательна, отчасти лицемерна. Обожает прикидываться капризной дурочкой перед посторонними. Может она быть тем, кого я ищу? Может, почему нет? Но это еще нужно доказать…»

Звук шагов заставил Кэсс вздрогнуть. На этот раз кто-то шел действительно легко и крадучись – она еле-еле услышала стук подошв уже у самой двери.

«Это что это тут у нас, проходной двор образовался?» – удивилась она.

Некто уверенной походкой прошел к столу, засветил небольшой фонарик, чуть покашливая, рассмотрел карту. Кэсс очень не понравилась эта спокойная уверенность действий. Когда этот некто выпрямился, и силуэт спины четко высветился в свете фонарика в руке, Кэсс почувствовала холод и боль где-то в груди. Она не выдержала:

– Кэни…

Кэн Алонна оглянулся, повернулся к ней лицом, поднял руку с фонариком над головой. На лице его была чуть смущенная, и, тем не менее, радостная улыбка.

– Капитан! А что это вы тут делаете?

– А ты что тут делаешь? – стараясь сделать голос как можно более равнодушным, спросила в ответ она. – Тоже поспорил с Роном?

– Откуда вы знаете? – Всей своей очаровательной мордой Кэни выражал искреннее удивление.

– Да знаю уж. Кэни, ответь мне на вопрос. Хорошо?

– Да, конечно…

– Это ты сливаешь информацию противнику?

«Ах, как грубо. Но что-то вот не получается хитрить лицом к лицу… плохой из меня следователь…»

Кэни обиженно и недоверчиво приподнял брови.

– Капитан, за что?

– Кэни, если это ты – я должна тебя предупредить. СБ крепко взялось за поиски агента. Если это ты – уходи. Бери машину и уходи, я тебя прикрою. Но делай это немедленно.

– Капитан… – фонарик вспыхнул ярче и погас. Но Кэсс четко увидела в глазах Кэни отблеск слез.

– Я уже очень давно капитан, Кэни.

– Кэсс. Я никогда никому не стучал. Ни в СБ, ни противнику. Я не понимаю – за что? Вы?

Кэсс вздрогнула. Голос был ровным, но она давно научилась распознавать боль под всеми ее масками. Она встала и подошла к Кэни, притянула его к себе за плечи. Для этого ей пришлось встать на цыпочки.

– Прости меня, мальчик. Я ни в чем тебя не подозреваю. Но будь поосторожнее в этой операции, хорошо?

Две ладони доверчиво легли ей на предплечья.

– Хорошо. Но в чем дело?

– Я не могу рассказать. И тебя я попрошу молчать об этом разговоре. Просто – будь осторожнее. Пожалуйста.

– Я обещаю молчать, – покорно согласился Кэн. Что-то в его голосе Кэсс сильно не понравилось. Какой-то хорошо скрытый надлом. Что же она сделала? Да, со стороны они – стальные монстры, тупые машины для убийства. И руки не в крови, потому что убивают – с высоты. Но услышать от своего командира «ты – предатель»… Скажи ей такое Полковник – что бы она сделала?

– Кэни, Кэни. Прости меня. – Она взяла его за запястья, легонько «погладила» – помогла расслабиться, успокоиться, ощутить ее близость, доверие. – Здесь происходят очень неприятные вещи, на этой базе и в этой операции. Но я ни в чем тебя не обвиняю. Это был глупый вопрос.

А в голове металось – «притворяется – или правда?», и за это Кэсс было куда как более стыдно, чем за неосторожный вопрос.

Больше до утра никто не пришел. С рассветом она тихонько выбралась из зала совещаний, напоследок вернув на место карту. Ту, которая должна была лежать на этом столе по договоренности с Эскером, а не ту, которую она взяла у Полковника перед тем, как прийти сюда.

И было ей удивительно мерзко и противно.

2. Танька: Ростов

Виски проломило болью, тошнота подступила к горлу. Танька приоткрыла глаза, попыталась оглядеться сквозь радужную муть перед глазами. Мигрень подкралась как всем известный северный пушной зверек, незаметно. То есть, ничего особо неожиданного в этом не было – приступ был уже далеко не первым, и «предвестники» она распознавать научилась. Для чего в кармане рюкзака и находился шприц с «Трамалом». Однако сейчас, в метро пользы от него не было никакой. Скорее – наоборот. Синюшно-бледной девицей, которую тошнит на каждом углу или пуще того – которая валяется где-нибудь на станции метрополитена, – могли заинтересоваться только менты. Для которых диагноз был вполне ясен: наркоманка. Вот и шприц, и пара-тройка упаковок разнообразных таблеток, даром что из аптеки и с ценниками. Все равно – соответственной категории: «Седальгин», «Терпинкод», «Пенталгин».

Результат такого «диагностирования» был бы легко предсказуем. Хорошо еще, если рано или поздно вызовут-таки врачей. Но это вряд ли…

«Выползти наверх, найти ближайший туалет…» – подумала Танька, взвесила свои шансы и попыталась двинуться к дверям поезда. Черное стекло ударило в лицо, нос расплющился и где-то фоном заныл. По сравнению с тем, что вытворяли на пару голова и желудок, это было ерундой.

«Октябрьская кольцевая». С трудом преодолев пару метров от вагона до середины вестибюля, Танька поняла, что никуда она подняться уже не сможет. При одной мысли об эскалаторе тошнота подступила к горлу. Зажав ладонью рот и давясь горько-кислой слюной, Танька поползла в сторону тупика, к «Небу голубому», излюбленному месту встреч с приятелями. Роль голубого неба играла краска, коей была закрашена верхняя часть ниши. Доступ к «небу» загораживала черная кованая решетка с выразительным замком, что добавляло картине своеобразной романтики.

Сев на пол и опершись спиной на стену, Танька полезла в рюкзак и, стараясь не отсвечивать, принялась закидывать в рот таблетки. Чтоб быстрее подействовало, она их разжевывала перед тем, как проглотить. Отдающая сладким горечь в смеси с рвотным привкусом была мало с чем сравнима. Но ей было уже не привыкать к таким «коктейлям». Глаза закрыть не удавалось – начинался «вертолет». Смотреть на суету вестибюля тоже сил не было. Изображение смазывалось по краям, а посередине приобретало фантастическую перспективу и все цвета побежалости.

Запахи били в нос – люди, их душная липкость. Пот, немытые тела, дешевый парфюм, перегар. Запахи метро были менее противными, но не менее навязчивыми. Машинное масло, перегретая изоляция, нагретый металл. Запахи клубились вокруг нее, заплетались в гипнотические узоры, грозили обвиться петлей вокруг горла.

Танька полезла в рюкзак еще раз, не обращая внимания на то, что из него посыпалась какая-то мелочь – ручки, расческа, распечатки. Ей были нужны блокнот и любимый тонкий фломастер. Иногда это помогало – выплюнуть на бумагу, выкинуть из себя вон слова, которые вертятся на языке. Слова орали в уши ее же собственным голосом, пульсировали где-то на шее, в сонной артерии, должно быть. Хотелось выгнуться дугой и позволить себе выкрикивать их в окружающее пространство. Но так было нельзя…

Стихи получались так себе – но это лечило, заглушало боль…

 
…Кровь на ладони не стекала – высоко,
Лишь на приборах мелкий крап мишеней,
Живые ярче, и попасть по ним легко,
А времени – в обрез, и не до размышлений,
И небо вновь ложится под крыло,
Лицо лаская острым встречным ветром -
И тень улыбки «снова повезло»…
 

Писать получалось только достаточно крупными, почти печатными, но все равно корявыми буквами. Листки, кажется, рассыпались, но Таньке было уже все равно – сжимая что-то в руке, то ли один из листков, то ли фломастер, она закрыла глаза и попыталась отрубиться. Не тут-то было.

Должно быть, она неплотно прикрыла глаза, потому что перед ней явственно обрисовались две пары ног. Первая пара была облачена в кроссовки и черные джинсы, вторая – в тяжелые ботинки и камуфляж.

– Хм-м… – прозвучало откуда-то сверху.

– Да пошли, герцог, наркошек, что ли, не видал? – ответили где-то там же, наверху.

– Видал, хотя и не столько, сколько ты, наверное…

Тут Танька обиделась. Даже если она и походила на наркоманку, то ей не была. Герцог, блин…

Кто-то потянул листок из ее пальцев. Танька не сопротивлялась. Больше всего ее интересовало одно – не наблевать на ботинки незнакомцам. А то ведь этими же ботинками…

– Хм-м… – еще раз прозвучало где-то то ли на небесах, то ли над Танькиной головой.

– Пошли, говорю. Делать больше нечего, что ли?

– Погоди-ка, маршал… Ну-ка, погляди сюда, детка…

Таньку бесцеремонно взяли за подбородок. Она постаралась сфокусировать взгляд. Где-то перед ней находились глаза. Серые такие глаза, две штуки. Левый и правый. Хотя сейчас Танька не могла бы ответить на вопрос, где левый, а где правый. Она зажмурилась, но ее весьма весомо похлопали по щеке.

– Герцог… – обладателю второго голоса явно был не чуждо нытье.

– Погоди, говорю. Это явно наш пациент.

– Иди ты…

– Ну, давай, давай. Смотри на меня.

Танька бы с удовольствием на него смотрела – лишь бы отстал. Но смотреть не получалось.

Неожиданно теплые и приятные пальцы легли на виски и нажали раз, другой, потом плотно впились в голову, нажимая на какие-то неведомые точки. Сначала боль усилилась неимоверно, резко, Танька испуганно хлопнула глазами, уверившись в том, что сейчас-то ее голова и лопнет. А потом боль начала уходить, казалось, что она втягивается в эти пальцы на висках и исчезает.

Зрение стало приходить в норму. Только цвета еще казались слишком яркими. Танька посмотрела на неожиданного благодетеля и его капризного спутника. Благодетель был не особенно высок, едва ли на полголовы выше долговязой Таньки, облачен в камуфляж целиком, включая берет, из-под которого выбивались странного пепельно-седого тона пряди. И весьма широк в плечах. Другой, Маршал – это явно было прозвище, а не звание, был длинным, худым и подчеркнуто стройным. Лицо было утонченно-аристократичным, но что-то неприятно слабое крылось в очертаниях подбородка и нижней губы. Роскошный темно-шатеновый «хвост» был аккуратно уложен на плечо.

Обоих Танька видела в первый раз.

– Давай-ка, поднимаемся… вот, умница. Вот, хорошо. А теперь давай лапу и пошли отсюда.

После приступа и кучи слопанных таблеток ноги заплетались, и Танька повисла на руке «камуфляжного», стараясь найти компромисс между необходимостью держаться за его руку и чувством приличия, не позволявшем висеть на незнакомом человеке. На эскалатор ее просто поставили, взяв под мышки, потом развернули и прижали носом к груди, заглушая ее испуганный писк. Эскалаторов Танька боялась и в лучшие свои дни. Бушлат пропах табаком и еще чем-то пыльным, но приятным. Жесткая ткань царапала бедный ее недавно разбитый нос, но было все равно приятно. «Получу деньги – куплю себе камуфлю…», подумала Танька. И то ли заснула стоя, то ли отрубилась.

Осознала она себя уже в «Трубе», переходе через Ленинский проспект. Место тоже было знакомым – здесь в плохую погоду, вопреки попыткам милиции прекратить безобразие, тусовалась молодежь. Несколько Танькиных знакомых были завсегдатаями этих тусовок, и она сама там временами пила пиво и слушала, как мучают гитары.

В руках у нее была наполовину пустая бутылка красного вина.

– Ну что, полегчало? – не без ехидства спросил тот, кого называли Герцогом.

– Лю-ууди… – задумчиво спросила Танька. – А вы вообще кто?

Новообретенные знакомые переглянулись.

– А ты-то сама, чудо, кто будешь?

– Так нечестно! Я первая спросила! – возмутилась Танька, чувствуя, что язык слегка заплетается, а в теле образуется приятная легкость.

– Я – Герцог Альба. Он – Маршал.

Продолжения в виде данных мамой с папой имен не последовало, но Таньке было не привыкать. Те из ее приятелей, что тусовались в «Трубе», именовали себя еще похлеще. Тут хоть язык не свернешь в попытках выговорить.

– Танька. В смысле, Татьяна, но – Танька.

– Москвичка?

– Угхм… – согласилась Танька, допивая бутылку залпом.

Дальше было еще вино – много вина, потом, кажется, водка, которую принесли какие-то знакомые Герцога и Маршала. Их, знакомых, было большое количество, и все они обращали мало внимания на Таньку, маячившую между парнями. Наличествовали какие-то горе-гитаристы, оравшие не вполне музыкально, но компенсировавшие недостаток слуха и голоса избытком самоуверенности. Еще была разбитая почти под ее ногами пивная бутылка – грозно повернувшийся в ту сторону, откуда она прилетела, Герцог никого не засек среди толпы. Милицейский патруль, в неласковых выражениях требующий от отдельных товарищей и групп товарищей убираться отсюда подальше. Шум, гам, и прочий стандартный набор веселья в «Трубе». Чем больше Танька пила – бутылки методично вкладывал ей в руки Герцог, – тем более нормальным казалось ей происходящее…

Проснулась Танька непонятно где. Голова ее, вновь болящая, но на этот раз по вполне понятным и устранимым причинам, помещалась на коленях Герцога, то, что от пояса и ниже – на чем-то сидело. И все это, включая Маршала по левую руку от нее, куда-то ехало. Подозрительно походя на автобус.

– Э-э-э-э-это где я? – шкрябая сухим языком по еще более сухому небу, спросила Танька.

Герцог слегка склонил голову, и Танька заметила спускающиеся от его ушей тонкие проводки наушников. Танька резко села, толкнув локтем Маршала, но тот спал нетрезвым сном и не проснулся.

«"Уши»-то сними!» – жестами показала Танька, заодно разглядывая Герцога. Резкие скулы, короткий прямой нос, мощный подбородок. Хорошее, правильное, не сильно обремененное интеллектом мужское лицо. Только глаза ему не соответствовали – какие-то… «прозрачно-дикие», изобрела определение Танька. Серые, льдистые и очень, очень странные.

Герцог полез под бушлат, отключая звук в наушниках.

– Это где же я? – еще раз спросила Танька.

Герцог удивленно приподнял брови. Проснулся Маршал, вскинулся – как будто и не спал только что.

– Где-где… в автобусе.

Танька еще раз огляделась. Ну да, вертолетом или поездом это не было. Но и городским автобусом – тоже. Тетки с баулами, битком забитые тюками и сумками полки и проходы, сонные, мятые лица.

– В каком автобусе, блин?!

– Да-а-а… амнезия алкогольная… – подал голос Маршал.

Герцог задумчиво посмотрел на Таньку.

– Опять за рыбу деньги… В автобусе. Междугородном. Москва-Кострома. Не вспоминается?

– Кострома? – Танька поперхнулась. – Какая Кострома… зачем? – в сердце нехорошо екнуло.

– Да мы только до Ростова, не волнуйся. Что, правда, ничего не помнишь?

– «Я всегда, когда напьюсь, головой о стенку бьюсь…» – задумчиво процитировала Танька любимое из Дивова.

– «То ли вредно мне спиртное, то ли это возрастное…» – откликнулся немедленно Герцог. – В гости едешь.

– А это… муж… работа… экзамен?!

Герцог и Маршал одновременно хихикнули – весьма пакостно, надо заметить.

– Ну… мужу ты позвонила. А что сказала про свою работу и свою учебу – я тебе потом повторю. Если захочешь.

Танька вполне себе представляла, что она может сказать. Но одно дело – сказать. Другое – наплевать и на то, и на другое… А вот звонок…

– И… что я сказала?! – в панике спросила Танька.

– Не имею привычки подслушивать чужие разговоры, – подмигнул ей Герцог.

Танька обреченно вздохнула и вновь улеглась к нему на коленки, размышляя перед сном. Муж был уже давно – год – как нелюбимый и ненужный. Некоторая польза в виде социального статуса и зарплаты от него, конечно же, была. Хотя, в общем, Таньке было плевать и на первое, и на второе. Но ссориться с мужем она опасалась – тот легко переходил на нытье и не успокаивался часами. Думая о том, каких еще странностей можно ожидать от себя и окружающего мира, Танька заснула и спала до самого Ростова сном без сновидений.

От вокзала до дома путь вел, так загадочно петляя, что первым впечатлением Таньки было – город, состоящий из одной, но длинной улицы. С одно-двухэтажными домами. Где-то на горизонте маячил ростовский Кремль. Танька услышала колокольный звон, и скривилась, потирая виски, в которых что-то нехорошо аукнулось.

Герцог вопросительно приподнял брови.

– Благодать… – мрачно произнесла Танька. – Полные уши благодати…

– Столярова, значит, почитываем… ну-ну… – непонятно высказался Герцог.

Дом, в котором проживал Герцог – Танька уже разобралась, что Маршал москвич, и тоже едет в гости – оказался весьма странным. По московским меркам. Это был здоровенный деревянный одноэтажный дом с участком, комнат на шесть, однако внутри обнаружились не только коммунальные удобства, но еще и батареи, телефон, и, что наповал убило Таньку, «выделенка». К «выделенке» был подключен относительно новый компьютер, вокруг которого валялось множество различных девайсов.

– Красиво живешь…

В доме царил легкий бардак серии «все под рукой». Сначала Танька решила, что они в доме одни, но, выходя из ванной в старом невероятных размеров махровом полотенце, столкнулась с женщиной лет пятидесяти. Та посмотрела на Таньку равнодушно, кивнула головой в ответ на слегка ошарашенное «здрасте!» и удалилась куда-то в глубь дома.

Из ванной Танька направилась в сад, идти в сари из полотенца в комнату к парням ей не хотелось. В саду все было симпатично – запущенно и тенисто. Обнаружив полуодичалый крыжовник, Танька облюбовала куст с ягодами покислее и принялась его общипывать, периодически потряхивая волосами.

Сзади кто-то обнаружился, но Танька не стала оглядываться, кожей спины угадывая Герцога.

– Жрешь? – ласково осведомился он.

– Угу! – ответила с набитым ртом Танька.

– Кислятина же…

– Так в том и кайф, что кислятина…

Герцог уселся рядом на корточки и задумчиво отщипнул пару ягод.

– Кстати, – вспомнила Танька, – там женщина в доме… она тебе кто?

Герцог самую малость закаменел в лице.

– Она мне… Алла Николаевна. Племянница первого мужа бабушки.

– Хитро-о… – протянула Танька, рассчитывая на продолжение.

– Если бы не она, меня сдали бы в детдом, когда погибли родители. Впрочем, может, оно и к лучшему… – уставился в пастельное северное небо Герцог.

– А чем в детдоме лучше?

– В детдоме труднее попасться на глаза психиатру.

Танька повернулась к Герцогу, рассыпав крыжовник.

– Когда меня стало ломать… лет в тринадцать… она, конечно, всполошилась. И отвела меня к добрым докторам.

– Диагноз приклеили? – понимающе спросила Танька.

– Не дошло. Но химии пришлось выжрать изрядно.

– Повезло. Мне вот тоже повезло… три раза укладывали, но на учет не поставили. Родители меня лечить хотели, а вот дочь на выданье с клеймом из «дурки» их не приколола. Зато всю задницу искололи и много чего там еще было… – помрачнела Танька.

Она вдруг поняла, что первый раз за четыре года, которые она прожила в Москве, получив квартиру от дальней родственницы, рассказывает кому-то об этой части своей биографии. Порвать с родителями на следующий день после восемнадцатилетия, сменить фамилию, выйдя замуж, поступить в институт было проще, чем рассказать кому-то о пяти годах лечения у участковых детских психоневрологов и прелестях пребывания в соответственных заведениях «на обследовании». Не знали об этом ни Танькины знакомые (подруг у нее не было), ни муж.