Текст книги "Черный Истребитель"

Автор книги: Татьяна Апраксина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Парадный клинок погибшего. Узкое лезвие мизерикордии в простых черных ножнах.

– Господа офицеры! – еще раз повторил Полковник, завязывая все взгляды в единый тугой канат, протянутый между его губами и их глазами. И чуть вскинул подбородок, доводя напряжение до максимума. Тишина резала уши несуществующим ультразвуком.

– Вы все знаете, по какому поводу мы здесь собрались. Младшего лейтенанта Его Императорского Величества Особого Корпуса «Василиск» Кэна Алонны больше среди нас – нет. – Под тяжким грузом этого короткого слова содрогнулась не только Кэсс, но и стоявшие перед ней. – Он погиб в бою, как подобает офицеру Империи. И мы стоим здесь, чтобы отдать дань его памяти. И я хочу, – Полковник чуть заметно повел глазами над толпой, заметил кого-то и моргнул, – пригласить сюда еще одного человека.

В строю что-то еле уловимо дрогнуло.

– Простите меня, я не могу, не имею права объяснить вам, почему. Я прошу только поверить, что он действительно достоин стоять рядом с нами. Я приглашаю сюда… на эту площадь… – Полковник ронял слова, как капли раскаленного металла, и, приглядевшись, можно было подметить, как чуть заметно кивали в такт его словам офицеры в строю. Полковник повысил голос:

– …старшего лейтенанта Технической службы Его Императорского Величества Особого Корпуса «Василиск» Рина Эссоха. Рин, выйдите, пожалуйста, сюда, – чуть снизил интонацию Полковник.

В толпе техников произошло движение, а в строю офицеров прошла едва заметная волна – тщательно сдерживаемый, но все же рвущийся из груди вздох удивления. Рин, печатая шаг, пошел по площади, и стук его ботинок об металл совпадал с биением сердца каждого. На нем тоже был парадный мундир, но по лицу его Кэсс поняла, что для него все это было не меньшим сюрпризом, чем для остальных. Кэсс видела, как он закусывает нижнюю губу – достаточно сильно, чтобы не позволить себе дрогнуть лицом, но так, чтобы по подбородку не побежала струйка крови.

Рин встал справа от Кэсс. Было видно, какой ценой ему дается напряженная бесстрастность лица. Кэсс метнула в его сторону «шарик» тепла, но не была уверена, что получилось.

Полковник молча передал Кэсс сверток. Она медленно развернула ткань, подняла руку на уровень лица и отпустила лоскут. Глаза следили за свободным падением ткани. Когда лоскут упал, Кэсс сосчитала про себя до трех и вынула клинок из ножен. Серебристое лезвие засветилось в темноте – кто-то направил на ее руки узкий луч света. Кэсс молча подставила под свет ножны и плавным движением бросила их поверх ткани. Смотрела она перед собой, вперед, чутко отслеживая мельчайшие оттенки эмоций присутствующих. Ножны упали, зазвенев.

– Этот клинок был оружием младшего лейтенанта Кэна Алонны. Когда мы гибнем, тел не остается. Остается лишь оружие. – Кэсс чеканила слова. – Вот – то, что остается от нас для погребальной церемонии, – она поймала луч и отбросила несколько бликов на лица своих пилотов.

Она подняла клинок на уровень груди, держа его обеими руками – за острие и рукоять. Пауза. Довести тишину до предела. Довести внимание до нестерпимого ожога на руках от этих глаз. И – одним движением – клинок на излом. Негромкий в принципе звук прогремел, как взрыв. Она показала всем два обломка. Пауза. Бросила один поверх ткани. Пауза. Теперь – поднять левую ладонь на уровень глаз, медленно-медленно и так, чтобы всем было видно. И – полоснуть обломком по плоти. Глубоко, так, чтобы сразу хлынула кровь.

Она оглядела лица. Капли дождя, уже становившегося ливнем, заливали их, заменяя невозможные для большинства слезы, но не нарушали недвижную торжественную мрачность.

Боли не было. Боли в руке. Вся Кэсс была – болью. По ладони вниз побежало горячее и липкое, Кэсс, не опуская руки, согнула запястье и сложила ладонь «лодочкой», ожидая, пока наберется полная горсть крови. Потом – медленно, еще медленнее – ладонь к губам. И – полный глоток. Отняв руку от губ, Кэсс протянула ее ладонью вниз над тканью с лежащими поверх ножнами и половиной клинка. Капли падали на ткань и металл – черные на черном, багровые на металле.

Она передала половину клинка Полковнику. Тот повторил церемонию. Теперь над тканью, совсем рядом, но не касаясь друг друга, были уже две ладони, с которых капала кровь. Полковник передал клинок Рину. Кэсс слегка прогнулась, чтобы не помешать им, но левую ладонь не сдвинула с места. Она смотрела прямо вперед, ей было плохо видно, что делает Рин, но по глазам стоявших перед ней она понимала, что он делает все идеально. И за это она была ему благодарна – до черной тьмы в глазах благодарна. Рин уронил обломок на ткань, и это тоже было правильно. Безупречно правильно. И удивительно вовремя.

Три ладони сошлись в воздухе – почти вплотную.

Текли мгновения – вязкой смолой, расплавленным металлом, липким дегтем.

Кровь капала на землю, смешивалась.

Кэсс медленно считала про себя. Где-то на счете «двести» Полковник еле слышно сказал – «все», и они одновременно опустили руки.

– Господа офицеры… – совсем тихо сказал Полковник, но Кэсс знала, что его слышат и в последнем ряду, где стоял персонал. – Если бы вы только знали, как устал я вас терять…

Кэсс покосилась на него, потом на строй. Она впервые слышала на тризне такие слова. Но Полковника поняли правильно – он знал всех тех, кто его слушал, знал лучше, чем родители, СБ и психотехники, вместе взятые. И эти слова дошли до глубин сердец – очерствелых, жестоких, бесчувственных сердец офицеров Особого Корпуса.

– Вольно, господа офицеры… – еще тише выдохнул Полковник. – Объявляю церемонию закрытой.

Все молча опустили головы, отсчитывая по имплантам минуту – минуту молчания, минуту прощания, последнюю минуту церемонии. Полковник тоже простоял минуту, глядя себе под ноги. Потом наклонился, разрушая атмосферу, поднял с земли обломки и ножны, вновь завернул их в ткань и пошел в темноту – медленным, совсем не строевым шагом, даже слегка сутулясь.

Строй превратился в беспорядочную толпу. К Кэсс направилась вся ее эскадрилья.

Тризна окончилась. Или – только еще начиналась, как посмотреть.

Сегодня в баре им подадут самое крепкое спиртное и самые сильные наркотики, которые как по волшебству появятся у бармена. Сегодня к пилотам не подойдет ни один наряд патруля – разве только, чтобы выпить с ними. Сегодня им можно все – только поднимать в воздух машины не дадут. Все остальное – позволено. Завтра медики будут шипеть и проклинать все, пытаясь подобрать программы предполетной подготовки для пропитых насквозь и еще не вышедших из-под кайфа организмов летного состава. Завтра патруль составит список разрушений, и к вечеру Полковник будет вызывать их по двое-трое на головомойку, тыкая носами в списки. Это все будет завтра. А сегодня…

Кэсс заметила, что Эскер куда-то испарился с площади, выбрав самый подходящий момент. Хватило ума. Сегодня ночью ему лучше отправиться ночевать к патрульным. Неровен час, подвернется кому-то под руку.

– Ну что, Рин. Пойдем. Сегодня ты – с нами.

Рин кивнул, проводя рукой по щеке, стирая капли прекращающегося дождя. Вслед за этим движением по лицу протянулась багровая полоса крови. Рука была левая. Кэсс коротко рассмеялась и провела левой же ладонью по обеим щекам. Так они и стояли вдвоем, а затихающий дождь смывал кровь с их лиц.

2. Танька: Предатель

Мобильник обнаружился в кармане куртки, висевшей в прихожей. Саша вернулся с ним в комнату и недоуменно уставился на циферблат, не нажимая кнопку начала разговора.

– Номер не определен.

– Хорошее совпадение… – поежилась Танька. – Ну, поговори уж. Кстати, что у тебя за оператор, что тут берет?

– МСС, черт бы его побрал за то, что везде берет. И меня, что я его не выкинул вообще. Это ведь запасной номер, кто про него может знать, я им еще ни разу не пользовался?

– Кто-кто… – вздохнула Танька.

Сигнал вызова не унимался.

– Да ответь ты уж, все равно засекли.

Саша наконец-то нажал кнопку, поднес трубку к уху. Особого изумления на его лице не отразилось. С полминуты он слушал говорящего, криво улыбаясь, потом коротко бросил «спасибо» и нажал на «отбой».

– Это наш славный друг? – на всякий случай спросила Танька.

– Он самый. Передает привет, рекомендует попробовать прокатиться до Швеции, говорит, что с удовольствием проследит за нашей туристической прогулкой. Пеший туризм, он, видите ли, уважает, падла!

– Это что же, у него тут жучок где-то? – озадачилась Танька.

– Господи! – возвел глаза к небу Саша. – Еще и на это деньги тратить, сканеры добывать?

– Да ну его нафиг. А за что ты ему «спасибо» сказал?

– А он сообщил кое-что полезное. Что Маршала интересует цифровая камера, которую ты утащила вместе с деньгами.

– Вот так вот… – Танька едва не захихикала. – Вся проблема в том, что я никакую камеру не утаскивала. Я ограничилась сумкой.

– А карманы этой сумки ты проверяла?

– Нет, – развела руками она. – Не догадалась.

– А сумку ты куда дела?

– Выбросила.

– Вариант первый: ты ненароком выбросила и камеру. Вариант второй: ты камеру не брала, ноги ей приделал кто-то другой, но Маршал уверен в том, что взяла ее ты.

– Вариант третий, – добавила Танька в тон. – Скиннер врет.

– Не думаю. Это легко проверить. Обманув по мелочи, он нарвется на то, что мы перестанем верить ему и в крупном.

– Кстати, Саш. Если есть жучок, то должен быть и ретранслятор, так? Где-то поблизости. А то жучок же – штука маломощная…

– Откуда знаешь? – спросил Саша.

– В Интернете читала. Что обязательно в радиусе километра-трех должен быть ретранслятор. Жучок, допустим, на одежде. Ухитрился привесить. К тебе, наверное – я же все шмотки поменяла. А ретранслятор… в дом никто не заходил. Но мало ли…

– Если о чем-то написано в Интернете, можешь плюнуть и забыть. Значит, уже года три как придумали совсем другие модели. Мне вот что интересно – зачем он нам сдает Маршала? Маршал ему для лаборатории не нужен? Он же уже в курсе…

– Позвони и спроси. Или спроси погромче – позвонит, скажет… – пошутила Танька, но невольно напряглась, ожидая звонка. Звонка, разумеется, не было. – Кстати. А зачем тогда все эти игры в «позвоните-скажите»?

– Нет, он, наверное, должен был сказать – я на вас жучок подвесил, так что не дергайтесь, вытащим, – засмеялся Саша. – Вот бы ты восхитилась…

– Значит, заграница и прочее отпадает. Ну что за бля! – ударила кулаком по матрасу Танька. – Попались. Как дети. Может, в газету пойти? На телевидение? На Красной площади встать с плакатами? Еще какую-нибудь глупость отмочить? Совсем уж глупую, чтобы он от нас отстал?

– Допустим, насчет Маршала я могу предположить, – не слушая ее бредней, рассуждал Саша. – В одной конторе мы не поместимся, лучше двое, чем один. Но это тоже не очень убедительно. И что такого может быть снято на эту дурацкую камеру? И зачем ему камера, если запись с нее можно переписать на что-нибудь еще?

– Значит, дело не в записи, а в камере, – мудро заключила Танька.

– Самая навороченная камера не стоит больше пяти штук баксов. А ему не деньги подавай – камеру. Бред, полный бред…

– Вот лучший способ борьбы с излишней романтикой! – патетически провозгласила Танька. – Один звонок от Скиннера – и ваши мозги приходят в норму!

– Это кто тебе такую чушь сказал? – улыбнулся Саша. Танька задумчиво поглядела на него. Почти обнаженная скульптура человека в глухих непонятках, одной рукой держащего мобильник, другой пытающегося прочесать в затылке лысину. Никакой романтики. Нет, ну, если отобрать мобильник, опустить руку от потылицы куда-нибудь к поясу – это еще куда ни шло. И то – в какой-нибудь другой ситуации.

– Я, – серьезно сказала Танька.

– Прошли последствия коварного колдовства? – внимательно посмотрел на нее Саша.

– Начисто, – облегченно вздохнула Танька. – Просто начисто.

– Ну и хорошо. Спать. Спать, спать по палатам…

– … шизофреникам лохматым! – закончила Танька и накрылась с головой пледом. Саша выключил свет и ушел к себе.

Вот теперь заснуть получилось сразу – было уже раннее утро. Спала Танька до полудня и славно выспалась, но проснулась с ощущением легкого похмелья – но не от пива, от непривычно чистого деревенского воздуха. Саша уже встал – Танька поймала себя на том, что привыкла, проснувшись, немедленно определять, где он находится, так же как смотреть на часы на левой руке – и чем-то железным гремел в третьей из комнатушек. Оттуда же доносились вкусные запахи, но сейчас аппетита у Таньки совсем не было.

А вот от кружки кофе она не отказалась бы. С каковым заявлением и вошла в комнату, служившую временной кухней – помимо мебели, там еще стояли электрическая плитка и тостер. Саша показал на большую кружку, судя по размеру, бульонную, прикрытую крышкой и тряпкой. Танька сунула нос под крышку и обнаружила, что кружка полна горячим кофе – и не растворимым, а настоящим. Черным, как деготь, и крепким, как удар по голове – как поняла она, сделав первый глоток.

– Кайф какой! – восхищенно произнесла Танька после третьего глотка. Кофе был сварен с пряностями. – Сашка, я тебя обожаю!

– Да врешь ты все… – усмехнулся Саша. – Ни капельки ты меня не любишь. Ты любишь мой кофе.

– Как ты догадался?

– У тебя на жадной морде все явственно написано. Большими буквами.

– Ничего. Я тебя потом полюблю. В лаборатории Скиннера, – в шутку пообещала Танька.

Саша поморщился:

– Совсем не смешно.

– Ну, извини, – пожала плечами Танька. – Что сегодня делать будем?

– Гулять, жарить шашлыки, спать. В общем, отдыхать. Еще некоторые будут учиться стрелять из пистолета.

– Да я умею. Из спортивного, ну еще из ПМ чуть-чуть. Я в тире занималась в прошлом году.

– Вот заодно и проверим.

Они долго бродили по ельнику, уже кое-где присыпанному снегом. Земля промерзла накрепко, и грязь под ногами хлюпала только в низинках. Лес Таньке не понравился – был он мрачным, чужим и недружелюбным. Зато в середине его скрывалось маленькое озерцо, только по краям тронутое коркой льда. С очень чистой водой – приглядевшись, можно было увидеть коряги и корни водорослей на дне. Еще Танька углядела длинную ленивую рыбу, проплывающую под корягой, и обрадовалась.

– Это мы хоть в какой области? – полюбопытствовала Танька, найдя на тропинке след, подозрительно напоминающий волчий.

– Во Владимирской, – ответил Саша. – А что?

– Да редкостная глухомань… Даже не верится. Откуда у тебя этот дом?

– Наследство от деда.

Саша достал из кармана заранее припасенную жестянку, положил ее на пень, протянул Таньке огромный пистолет киношного вида. Она задумчиво взвесила оружие в руке. Было тяжело и неудобно.

– А это как зовут?

– Глок.

– Вот ты какой, северный олень… – с уважением еще раз оглядела пистолет Танька. – Давно были о вас наслышаны…

Саша отвел ее шагов на двадцать:

– Ну-с, прошу…

Танька прицелилась, встав в спортивную стойку – развернувшись к мишени почти что спиной и вывернув руку назад.

– Нет, – сказал Саша. – Так не пойдет. Положи пистолет в карман. Теперь выхватывай и сразу же стреляй по банке.

Танька выстрелила и, разумеется, промахнулась. Отдача была нефиговая – она чуть не упала.

– Не останавливайся! Пали, пока не попадешь!

Попала она с третьего выстрела, причем уже второй пришелся в пень, сантиметра на три ниже жестянки.

– А хорошо! – удивленно сказал Саша. – Теперь то же самое, только вон по той елке. На уровне живота человека.

Танька трижды обстреляла елки, каждый раз перед тем пряча пистолет в карман. На третий раз Саша заставил ее сначала пробежаться, а потом сделать первый выстрел, еще не до конца остановившись. К ее превеликому изумлению, третья пуля попала-таки в ствол.

– Оружие тебе в руки давать можно. Если, конечно, не побоишься выстрелить в человека, – подвел итог Саша.

– Не побоюсь… – пожала плечами Танька. – Хороший человек ко мне под пулю не полезет, плохого не жалко.

– Посмотрим… – неопределенно пожал плечами Саша.

– Не веришь? – обиделась Танька. – Ну и напрасно.

– Не замерзла? – у Саши была потрясающая манера игнорировать ее мелкие обиды и недовольства, и Таньке это нравилось. Он прекрасно чувствовал разницу между тем, что ее действительно задевает, и тем, на что она обижается скорее для поддержания беседы.

– Нет пока, а что?

– Да пойдем домой… вроде нагулялись уже.

Назад возвращались не меньше часа – так далеко вглубь леса они успели зайти. В доме, едва успев снять ботинки, Танька помчалась ставить чайник и рассыпать по кружкам заварку. Все-таки она порядком замерзла, хотя замечательная куртка спасала от мороза. Но у Таньки были не очень хорошие сосуды, а потому всю жизнь мерзли руки и ноги, с этим ничего нельзя было поделать даже в самой теплой одежде. Она могла замерзнуть даже посреди лета. Грея руки о бок чайника, Танька приплясывала с одной полуотмерзшей ноги на другую и вполголоса ругала «мерз-зззкую з-зззиму». Не выдержав ее страданий, Саша раскопал где-то шерстяные носки. Носки больше кололись, чем грели, но все-таки было теплее.

Ароматизированный земляникой чай был замечательно крепким и душистым. Танька поставила себе в уме «пятерку». Саша тоже оценил ее старания, похвалив за верно отмеренное количество заварки. Отогревшись, они выползли во двор, где Саша умело развел огонь в мангале.

– Шашлык будет из сарделек, ибо приличного мяса в магазине не было. Но сардельки хорошие.

Оказывается, был уже вечер – темнело. От мангала шло тепло, сардельки, насаженные на шампур вперемешку с помидорами и ломтиками черного хлеба, румянились и шкворчали. Танька притащила гитару, стала играть. Руки на холоде почему-то не мерзли, хотя временами она сбивалась. Запивали шашлык чаем из термоса, передавая его друг другу.

– Завтра в Москву, – неожиданно сказал Саша в перерыве между песнями.

– Почему завтра?

Саша пожал плечами. Танька вздохнула, но промолчала. Уезжать не хотелось. К ней вдруг пришло «прозрачное» настроение, не оставлявшее ее летом в Ростове. Она знала, что дальше будет только плохое, что эти два дня на даче она будет вспоминать долго, и уже навсегда уйдет возможность беседовать, сидя у огня, вкусный травяной чай в термосе, теплая улыбка Саши. Будущее уже прописано где-то в небесных скрижалях, дурное, кровавое и жестокое будущее. И прятаться от него бесполезно.

Танька поежилась под курткой, прикусила губу.

– Не езди со мной в Москву… – тихо сказала она.

– Почему? – тревожно посмотрел на нее Саша.

– Тебя там убьют, – еще тише сказала Танька, надеясь, что ее не услышат.

Саша услышал. Он на минуту перевел взгляд на прогорающие угли, чему-то улыбнулся.

– Делай что должно, и будь что будет, – легко и уверенно сказал он, поднимая на Таньку глаза.

Таньке стало горько и светло одновременно.

– Ну почему же мы такие сумасшедшие… – криво улыбаясь, сказала она. Саша молча положил руку ей на плечо. Вечер поздней осени обнимал их, и казалось, что вокруг сплетается невидимая и непреодолимая сеть, в которой все уже решено и отмерено. И Таньке вдруг захотелось самой сделать шаг навстречу этой предопределенности, покориться судьбе. Захотелось – и тут же стало стыдно этой минутной слабости. Любую сеть стоило рвать безжалостно, даже если она вела к счастью.

В эту ночь ветер как-то особенно противно стонал во дворе. Тревожный ночной ветер разгонял Танькино настроение до немыслимой скорости. Она лежала на спине, раскинув руки, полуприкрыв глаза, и чувствовала себя этим ветром, несущимся над ночным лесом, над дорогами и домами, с единственной целью – разбиться с воем о темное окно в маленьком теплом доме и последним прикосновением выстудить из него все то, что так дорого тем, кто пытался укрыться за стенами. В голове было так темно и мрачно, словно туда налили чернил. Или туши – густой и липкой художественной туши. В эту ночь хотелось резать вены осколком стекла, чтобы равнодушно следить за тем, как каплет с запястья кровь.

Устав думать о смерти и самоубийстве, Танька завернулась в плед и отправилась спать под бок к Саше. Когда она прижалась к его широкой спине, стало немного легче. Но общее ощущение, пред-знание обреченности не исчезло. Снились ей невстреченные люди и незнакомые места.

Утром было еще хуже. Не было сил даже пошевелиться, чтобы встать с постели. Хотелось только лежать, свернувшись безвольным клубочком, и, закрывая глаза, выть про себя. Саша возился то в этой комнате, то в другой, готовя завтрак и собирая вещи, и не беспокоил ее, лишь изредка внимательно поглядывал. Танька была ему за это благодарна. Но, когда все, кроме нее, уже было вполне готово к отъезду, все же присел рядом с ней, еще раз заглянул ей в лицо.

– Что с тобой?

– Я не хочу никуда ехать. Я не хочу, чтобы ты со мной ехал. Я не хочу, чтобы с тобой из-за меня что-то случилось.

– А оно случится? – недоверчиво и беспечно спросил Саша.

– Случится! – выдохнула Танька, злясь на себя за то, что не в состоянии подобрать каких-то весомых и убедительных слов.

– Ну и что же – будем жить тут?

– Не знаю… – Танька уткнулась в подушку. Лицо горело, словно при простуде.

– Таня, у нас почти нет времени. Мы не знаем, когда Скиннеру надоест играть в доброго дядю. Можно сидеть здесь и ждать, когда нас найдут ребята Маршала. Можно поиграть в «казаки-разбойники» и положить их всех. Но когда сюда придет Скиннер и группа захвата, играть будет бесполезно. И до Маршала мы уже не доберемся. Понимаешь?

– Ну и что? – из подушки спросила Танька.

– Интересное кино, – в голосе Саши прорезались жесткие нотки. – Тебе уже все равно? А мне – нет.

Танька перевернулась на спину, села.

– Саша, солнышко, я не хочу потерять еще и тебя! Понимаешь? – голос сбивался на какие-то совсем уж птичьи вскрики.

– Да что ты заладила одно и то же?! – рявкнул Саша. – Ни черта со мной не случится, поняла, кликуша?

Танька прижала руку к щеке, зажмурившись, как от удара. Не было у нее сил на спор, не было у нее слов, чтобы убедить его. И от этого было совсем уж тошно, и было тяжело дышать – будто под ребра загнали нож.

– Вставай. – Саша цепко ухватил ее за плечи, поставил на пол. – Вставай, пей кофе, одевайся.

Танька тупо стояла перед ним, не шевелясь. Тогда он ударил ее по щеке, и ударил еще раз – по другой. Танька вздрогнула, издала боевой клич, толкнула его руками в грудь, потом попыталась пнуть в голень.

– Ты мне надоел со своими методами! – заорала она, ища взглядом, чем бы тяжелым в него кинуть. – Ты мне надоел со своими совершенно идиотскими методами! И только попробуй сейчас сказать, что сделал это, чтобы привести меня в порядок!…

– Нет, – покачал головой Саша. – Это за предательство.

Танька склонила голову к плечу так, что в шее что-то хрустнуло.

– Не поняла… – тяжелым взглядом упираясь в Сашу, сказала она. Саша посмотрел на нее ответным взглядом, которым можно было бы заколачивать сваи и пробивать корабельную броню.

– Не поняла? Ты втянула меня в эту историю. Ты хотела отомстить любой ценой. Из-за тебя вместо моей работы мне светит только шарашка Скиннера. И тебе же теперь наплевать на все, и ты готова валяться тут и ныть. Ты не меня предаешь – Димку. И этого я тебе не прощу.

– Профессионал… – вздохнула Танька. – Мастер.

– Да забудь ты про это. Все, кончилась моя карьера. Ясно тебе? Или не ясно еще? Все, все!… – заорал на нее Саша, окончательно выходя из себя. – Я теперь могу делать все, что угодно, и вести себя, как угодно – это уже не важно! На это уже всем наплевать, и мне наплевать в первую очередь! Уже – все равно! Может быть, нас возьмут по дороге в Москву – и дальше уже будет что угодно, только не эта моя жизнь. Или через сутки – какая, к чертовой матери, разница!…

– Есть разница, – одним усилием взяв себя в руки, сказала Танька.

– Какая? – сбавляя обороты, поинтересовался Саша.

– У тебя осталась незаконченная работа. Вот сделаешь то, за что взялся – и там уже плюй, куда хочешь. Рано расслабился.

– Ты права, – кивнул Саша и улыбнулся ей. – Спасибо. Ты молодец.

Танька пожала плечами. Две ее жизни – прошлая и настоящая – плавно сливались в одну, и оказывалось – выученное в прошлой вполне может сработать и в этой. Странно было – странно понять это, когда уже было почти что поздно. И стыдно перед собой за то, что не поняла – раньше, за то, что отгораживала одно от другого глухой стенкой наивной убежденности в том, что здесь и там – несовместимо.

Выпив кофе, Танька быстро упаковала себя в одежду и вышла во двор. Саша задержался, устанавливая дом на хитрую сигнализацию, работавшую без электричества. Наконец он запер дверь, перевернул крючок, открыл ворота. Машина перед тем, как завестись, капризничала почти полчаса, Танька разозлилась и что-то такое из себя выдохнула, шипя. Машина дрогнула и покладисто завелась.

– Круто, – сказал Саша. – Зачем нам Скиннер, мы и сами с усами.

– Нам он низачем. А вот мы ему… Кстати, как ты думаешь – он тоже оттуда?

– Разумеется.

– Откуда ты знаешь? – удивилась Танька.

– Не знаю. Я, наверное, теперь могу своих узнавать. Особенно таких, проявленных по самое не балуйся. С ним ведь ничего особенного не сделали – просто раскачали в нем здесь то, что у него уже было.

– Ничего себе… Да он же взглядом убить может!

– Ну, убить – это преувеличение, а вот подчинить себе – сможет. И что в этом удивительного? Если бы Империя не давила таких, у вас бы тоже хватало экстрасенсов. Скиннер, кстати, из ваших.

– Ну, мы кое-что умели. Конечно, нелегально…

– Вот в этом и разница, – улыбнулся Саша. – Давить естественные задатки – это ж надо додуматься!

– Только не говори, что у вас жизнь была раем, – улыбнулась в ответ Танька.

– Нет, конечно. Но, по-моему, гораздо лучше, чем у вас…

– Блин! – удивленно хлопнула ладонью по коленке Танька. – И вот мы так спокойно все это обсуждаем!

– А в чем дело? – не понял ее Саша. – Что такого?

– Саш, ну ты же еще неделю назад про все это знать не знал. Фантастикой ругал. А теперь вот сидишь тут и обсуждаешь со мной…

– Ну и что? Не знал – узнал. И обсуждаю. Потому что очень хочется. Что тебя удивляет?

– Да дикая какая-то ситуация. И, главное, ну почему тебе так просто? Меня знаешь, как плющило? Что меня, за пару ночных кошмаров в больницу отправили? Да нифига ж! Я вообще не понимала, на каком свете живу. А ты – ты же нормальный. Тебе даже не дико обо всем этом со мной разговаривать!

Саша немного подумал.

– Ну, может быть, то, что это случается в детстве – неправильно. Потом расспросим Скиннера.

Таньке вновь показалось, что ей вогнали нож под ребра. Не было у Саши никакого «потом», только она не знала, как об этом сказать. И имело ли смысл говорить, можно ли еще было что-то изменить. Разве что – взять телефон и набрать выученный наизусть номер. Но – этого Саша не простит. Бессилие бесило. Никогда она не умела смиряться с безнадежным – но не видела выхода из тупика.

– Куда мы едем?

– Поговорить.

– С кем?

– Угадай.

– Ну, с кем-то из маршаловых ублюдков…

– Именно.

Машина остановилась на углу дома в Люблино. Саша вышел.

– Посиди тут.

– А если…?

– Никаких если не будет.

Саша направился к подъезду – шагов двести. Танька наблюдала за ним. Ровная походка, мягкие движения, чуть сутуловатая осанка. Ничего необычного. Не обернешься, встретив на улице. Не было его долго – почти час по циферблату на приборной панели. Наконец он вернулся – все так же легко и спокойно. Танька смотрела на лобовое стекло и с изрядным трудом удерживалась от вопросов. Минут на пять ее хватило.

– Ну и что там?

– Там? Да ничего интересного. Банальный дурачок. Залез в квартиру, с-скотина… – Саша сплюнул. – Ничего толком не знает, задача одна – позвонить, если кого-то увидит, кто квартирой интересуется.

– А ты что?

– Да ничего. По куполу дал, для вразумления. Расспросил. Ничего он не знает, про камеру тоже не знает. Да и про деньги не знает.

– А что он знает?

– Что мы зачем-то сдались его боссу. И это все.

– Ты уверен?

– Уверен.

– Ну и что, он теперь позвонит? – с опаской спросила Танька.

– Позвонит, когда руки развяжет, – усмехнулся Саша.

– А зачем нам это?

– А что, убивать его? – покосился на нее Саша.

Танька пожала плечами. Ей было все равно. Можно бы и убить. Саша нахмурился, молча нажал на газ. Машина понеслась в сторону МКАДа мимо каких-то странных кварталов – сплошь заборы и склады. Саша несколько раз оглядывался, прибавляя скорость. Танька посмотрела назад – за ними ехал черный джип. А больше на всей дороге никого не было. Джип догонял.

– Вляпались… – констатировала Танька.

– Есть такое дело… – сосредоточенно управляя машиной, произнес Саша.

Раздался какой-то хлопок. Потом еще один. Выстрелы, поняла Танька.

– Сползи вниз… – скомандовал Саша тихо, но Танька не послушалась. Вывернувшись на переднем сиденье, она смотрела назад. Кто-то высовывался из окна джипа, и в руках его отблескивало нечто неразличимое. Потом с оглушительным звоном осыпалось заднее стекло.

– Вниз! – рявкнул Саша, но Танька завороженно смотрела, как их догоняет черный джип. Еще пара выстрелов – пули ударились где-то рядом с бампером. Саша отчаянно бросал машину из стороны в сторону, Таньку мотало – она обняла спинку сиденья, пыталась не упасть и не удариться. Левым локтем она все же впечаталась в стекло, но едва заметила это. Хозяин пистолета на несколько секунд скрылся внутри, потом высунулся опять и продолжил стрельбу. Танька поняла, что патронов у него больше одной обоймы. Вопрос был в том, насколько больше. Джип был уже метрах в десяти. Осыпая их градом осколков, разлетелось и лобовое стекло. Волной воздуха Таньку сшибло вниз, но она тут же вскарабкалась обратно. Еще одна пуля просвистела в сантиметре от волос.

Танька выругалась, зная, что следующий выстрел попадет по шинам, и никакое Сашино искусство вождения от этого не избавит. И тут на дороге появилась еще одна машина – серая «волга». Сначала Таньке показалось, что она возникла из воздуха, мгновением позже она поняла, что машина вывернула на дорогу откуда-то с бесконечных боковых ответвлений. В джипе «волгу» тоже заметили, на пару секунд стрельба прекратилась. Зато вот из «волги», которую за ним было видно только наполовину, раздалась очередь. Не пистолетная – автоматная, должно быть. Джип занесло, развернуло почти на сто восемьдесят градусов и вышвырнуло с дороги на обочину.

– Ну, ни хрена себе… – заорала Танька, вставая на своем сиденье на колени и пытаясь рассмотреть странную сцену – «волга» остановилась неподалеку от джипа, из нее вылезли двое в камуфляже. Но тут их «Нива» круто свернула, и продолжение сцены скрыли деревья.

– Саш, ты видел?

– Видел, – кивнул Саша, выжимая из многострадальной тачки максимум скорости.

– Что за фигня? – говорить не получалось, только кричать.

– Не знаю… – крикнул в ответ Саша. – Но я за такую фигню…

Танька истерически рассмеялась, вытряхивая из волос крошки стекла и пыль.

Саша остановил машину, вернее, то, что от нее осталось, на обочине неподалеку от знаменитого капотнинского «факела».