Текст книги "Черный Истребитель"

Автор книги: Татьяна Апраксина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

Она предполагала, что такими вещи становятся, если рядом с ними случается нечто особенное, вопиющее. Может быть, мальчика или девочку, маленького хозяина «медведя», убили или изнасиловали, когда он держал в руках игрушку. А может, все было не так страшно – просто этого ребенка никто не любил, и он плакал от обиды, утыкаясь лицом в живот единственного – плюшевого – друга. Так или иначе, то, что случилось в конце концов с игрушкой, было омерзительно.

В дальней ей не повезло. Неприветливая вахтерша даже не стала ее слушать, хотя Танька всего-навсего поинтересовалась, не живет ли здесь Володя Анисимов.

– Много тут кого живет, иди в деканате узнай. Только он закрыт уже… – мстительно сообщила оторванная от распития чая тетка.

К ближней от дыры в заборе башне она подошла четким, почти маршевым шагом, старательно «закрываясь» от того, чем несло от пня. Пень лениво коснулся ее щупальцем, но во взаимодействие вступать не стал. Внутри она уже сразу спросила коменданта. Видимо, выглядела и говорила она вполне уверенно, и Таньку послали в третий корпус. Третий корпус больше напоминал хрущобу, а не общежитие. Коменданта на месте не оказалось. Ждать пришлось почти час, но никто не сгонял ее с обшарпанного стула возле двери.

Коменданту она сначала положила на стол купленную заранее, у метро, коробку конфет. Комендантша профессиональным взглядом оценила конфеты марки «Коркунов», едва заметно оттаяла взглядом. Потом Танька объяснила свою проблему – приехала в гости к Володе, а не знает, в каком он корпусе. И деканат уже закрыт. И вообще… дело такое. Хотелось бы ей Володю непременно застать.

Танька подпустила в голос толику смеси стервозности и упования на женскую солидарность. Комендантша задумчиво оглядела ее и, видимо, истолковала зеленоватый вид именно тем образом, которым хотелось Таньке.

– Раньше надо было узнавать, где живет-то… – назидательно сообщила она, покачивая головой. Но любовь к сладкому перевесила, и благородная дона соизволила открыть какой-то гроссбух.

Судя по записям, Владимир Анисимов был выселен из общежития в связи с отчислением еще месяц назад. Танька очень старательно изменилась в лице, схватилась за воротник.

– Я ж из Твери приехала… – сказала она, опускаясь на стул и пытаясь сделать вид, что вот-вот заплачет. Пока что все шло идеально. Даже вспомнился родной город Вовика-нытика. – Где ж я ночевать-то буду?…

– Раньше надо было думать… – повторила свою мораль комендантша. Но при этом внимательно оглядывала Танькину одежду, и наблюдения, видимо, не вызывали желания немедленно изгнать ее, как нищую побродяжку.

– А у вас можно где-нибудь? Я заплачу…

– Не гостиница у нас… Общежитие.

– Ну, пожалуйста… Мне только переночевать. До утра. До электрички.

– Пятьсот рублей, – заломила «неслыханную» цену комендантша.

Танька полезла в кошелек, сделала вид, что считает деньги.

– Хорошо, – не без кислоты в голосе согласилась, наконец, она. Девочке из провинции не стоило соглашаться на такую сумму с радостью.

– В отдельную поселю, – утешила ее комендантша. – Или, если хочешь, за триста – но к двум аспиранткам.

Танька помедлила, изображая борьбу жадности с желанием уединения.

– Лучше за пятьсот, – сказала она.

– Вот и хорошо, – улыбнулась комендантша, демонстрируя два золотых зуба, один точно над другим, и встала, накидывая видавшее виды пальто. Танька улыбнулась про себя – регулярно совершая мелкие аферы, комендантша уже могла, наверное, позволить себе и шубу. Но ей нужно было играть свою роль – женщины, живущей на копеечную зарплату. Такой маленький театр одной актрисы. Или двух.

Ее отвели в одну из башен. Поднявшись пешком аж до девятого этажа, Танька порядком запыхалась. А вот комендантше, с ее избыточным весом и кашлем курильщика, было хоть бы хны. «Есть женщины в русских селеньях…», – с уважением подумала Танька, созерцая равномерное движение бедер комендантши под бесформенной серой юбкой.

Комната была рассчитана на одного человека. В соседнем блоке должны были помещаться трое. Но на Танькин вопрос властительница общежитий махнула рукой – нет тут никого, заочники недавно уехали. Ключа не оставила – утром Таньке велено было собрать вещи и подойти на вахту, сказать, что уезжает.

В ванной нашелся обмылок туалетного мыла и полупустой тюбик дешевого шампуня. Танька удивилась, что такие еще выпускают. Мыть голову сомнительным продуктом с надписью «яичный» и ароматом химкомбината было стремно – но вариантов не было. Разумеется, после мытья кожа по всей голове зазудела, и пришлось поливать ее горячей водой, пока не пропало желание истошно чесаться.

Полотенце было предусмотрено только одно – формата «для ног». Но все-таки было. Равно как и застиранное до серо-желтого цвета, но чистое постельное белье, одеяло и подушка. И главное – одиночество. Танька развесила по батарее трусы и майку, пошарила в тумбочке. Нашелся пакетик чая, чашка с отбитым краем и даже несколько подтаявших карамелек. Еще были половина тетрадки и карандаш. Положив пакетик в чашку, Танька обнаружила отсутствие чайника и разозлилась. Жевать, что ли, этот чай?! Идти вновь к комендантше не хотелось, хотя за пятьсот рублей можно было бы и потребовать некоторого комфорта.

Танка надела джинсы и свитер на голое тело, выползла в коридор, дошла до кухни, найти которую не составило труда – оттуда отчетливо несло горелым и неаппетитным. Предчувствия ее не обманули: на газовой плите вовсю кипел чей-то чайник. Решив, что от хозяина не убудет, Танька налила себе полную кружку кипятка.

С чаем жизнь показалась более сносной. Танька завернулась в одеяло, обхватила кружку руками и начала думать.

Теперь вся двухнедельная история казалась ей странной и нелепой. Начали за здравие – кончили за упокой. Начали с «мы будем действовать быстро» – закончили бестолковым мотанием туда и сюда. Выбросим из уравнения Скиннера, как фактор непостижимый и невычисляемый. Что остается? Действия человека, называющего себя профессионалом, но реально не сделавшего ничего. Паспорт – мелочь. Адрес Маршала – тоже мелочь; да, сама бы она, может быть, и не разобралась с этими мелочами… но, кажется, Саша претендовал на более высокий уровень, чем знание, где купить машину и как вытрясти информацию из какого-то дурачка.

Дальше. Маршал. Как ни противно в этом признаваться, он не дурак. Танька знала его слишком хорошо, чтобы утверждать, что он – дурак. Тем не менее, его активность, а вернее, отсутствие таковой мало напоминает действия человека, у которого увели полторы сотни тысяч чужих денег. Притом – какая-то она неровная, эта активность. Сначала были двое с «пушками» и вполне серьезными намерениями. Потом остались только мальчики у квартир. А потом – взрыв; но как удалось за неполные сутки вычислить недавно и нелегально купленную машину? Да еще и подложить в нее взрывное устройство, не оставив следов? И что еще за цифровая камера?

Дурной детектив, написанный скучающей дамочкой получается, как не крути. Полное отсутствие сюжета. Неудивительно, что у Таньки возникло ощущение реалити-шоу, те тоже не блещут ни логикой, ни интеллектом. А когда сюжет заходит в тупик и начинает утомлять зрителей, рейтинг падает. И режиссеры достают из кустов очередной рояль, грубо ломая логику событий, но добавляя сюжету перца.

Тупик? Посмотреть по всему – именно тупик. Одна, без денег, без знакомых, даже про ту тусовку, лидером которой был Герцог, она не знает ничего и никого. Найти? Вспомнить тех, кто подходил к ним в начале лета в переходе на Октябрьской? Ну, хорошо. Она найдет их, все расскажет. Ей помогут. Наверное. Хотя бы в память о Герцоге.

Нельзя, четко поняла Танька. Этого делать нельзя. Ничего не понимая о том, кто, что и почему на самом деле – нельзя втягивать в это других людей. Она сама заварила эту кашу, и сама должна ее расхлебывать. И, вполне возможно, Скиннер и компания бдительно следят за каждым ее шагом. Получится – она придет за помощью, и окажется подсадной уткой. Вполне возможно, именно этого от нее Скиннер и ждет.

Танька достала карандаш и половину тетрадки, задумчиво погрызла кончик. А потом ее «снесло», и на бумагу легли строчки, под каждым словом, под каждой запятой которых она могла подписаться, не стыдясь. Еще только начиная писать, она знала, что делает лучшее в своей жизни стихотворение.

А стены -

Сходятся углом,

И в тупике

Нет места для маневра,

Глаза

Прищуришь -

Слишком яркий свет…

И воздуха глотка,

Как в вакууме -

Нет,

Нет зрения, нет

Слов,

Изодраны на выживанье нервы.

И, спину выпрямив

До хруста

В позвонках -

Нас на колени

Падать не учили,

И преподали

Смысл слова «страх» -

Еще раз собираю

Сны и силы…

И стисну зубы,

Чтобы не позвать -

«Эй, братья!»,

Жду – пока еще не время.

Еще себя

В иллюзиях искать

Полвека будет

Проклятое племя.

А хочется – чтоб в черном,

Не мундир…

Но разницы – когда

Довольно цвета?

По главным улицам,

Взрывая сонный мир,

Чеканя шаг,

Рядами

К двери в лето

В одном строю -

Имперский штурмовик,

Солдат Альянса,

Дипломат,

Наследник…

Нет выхода из тупика?

Взорвать тупик!

Взорвать,

Прорваться

К заповедной двери,

Войти.

И даже удержать

Победный крик.

А может, вправду -

Каждому

По вере?…

Танька засунула тетрадку в карман джинсов, вновь задумалась.

А как удалось Маршалу, которого трудно назвать мастером боевых искусств, справиться с Герцогом? И зачем ему это было нужно? Чтобы стереть тропинку, приводящую к нему Скиннера? Может быть, оно того стоит. Но стоит ли?

Выйти на Маршала легко. Есть как минимум два пути. Убрать его будет труднее, если пользоваться этими путями. Есть и третий. Самый глупый, но и самый неожиданный в ее ситуации. Маршал, как ни смешно звучит, самая простая из актуальных для нее проблем. Другие вопросы посложнее.

Но надо ли искать на них ответы? Все просто – убей и умри. Отомсти и уходи. Пусть загадки разгадывают детективы. Стоит ли играть в Шерлока Холмса и Глеба Жеглова?

Самое простое решение никогда не бывает самым верным. Но есть основная задача – а есть любопытство. Понять, кто и как с ней играл – да, разумеется, хочется. Только сначала – Маршал. С этой цели она начала. Ее и нужно достичь. Нельзя отступать от выбранной цели. Чего бы это не стоило.

«Нас на колени падать не учили…» – прошептала она, еще раз пробуя на вкус слова.

Удалось заснуть, хотя почти до утра в голове вертелись навязчивые вопросы, и даже во сне Танька все пыталась найти на них ответы. Ответов не было. Нет данных – нет решения.

1. Кэсс: День 6й

– Рин. Ты должен будешь кое-что сделать сегодня, – на мгновение вспоминая обо всем, что случилось до церемонии, тихо сказала Кэсс. – Это важно.

Рин приподнял брови в немом вопросе.

– Ты расскажешь всем о том, что знаешь. О дополнительных контурах, о коде. Обо всем. Только – не о том, что в этом замешан Эскер. Приказ ты получил от начальства, и так далее.

Рин изумленно хлопнул глазами.

– Его убьют сегодня же. Несмотря ни на что. И тогда – всем несдобровать. Понимаешь?

Рин кивнул:

– Хорошо. Но зачем тогда?…

– Чтобы на тебя уже нельзя было давить. Это не лучший способ тебя обезопасить, но дру…

И тут подошел Рон Анэро.

Кэсс очень надеялась, что Рин и понял, и поверил. От этого доверия зависело очень многое.

Шли к помещению, выделенному под бар, молча. Кэсс склонила голову, глядя только на свои ботинки. Парадный китель она предусмотрительно сняла и несла на сгибе руки. Через полчаса ей будет все равно, что с ним произойдет. А это нехорошо. Мундир – это все же мундир, даже если на душе настолько паршиво.

Ее пропустили вперед, к дальнему столу. Кэсс встала у стола, уставленного бокалами, оказавшись лицом к остальным, взяла крайний, задумчиво посмотрела на ало-багровую жидкость. Потом подняла глаза, посмотрела на взведенную, напряженно ожидающую от нее слова толпу. Здесь не годились слова строгого ритуала, но и лишних, пустых говорить было нельзя.

– Есть ли жизнь после смерти, господа? – бросив этот вопрос в воздух – всем и никому, она еще раз взглянула на свой бокал, как будто именно он знал ответ. – Нам говорят – нет. Наука и здравый смысл говорят нам «нет» – и мы верим… Верим?

Склонив голову набок, Кэсс выдерживала паузу, потом подняла бокал повыше.

– Да черта с два! – повысила она голос. Аудитория смотрела на нее бешеными глазами, жадно впитывая слова. Бледные лица, уже слегка подернутые тенью безумия глаза… – Пусть верят в это те, кто не знает, что небо – бесконечная дорога. И эта дорога не кончается и за гранью смерти… Вечной дороги ушедшим! Вечной дороги – и легкого неба!

– Легкого неба! – откликнулось полсотни глоток.

Кэсс осушила бокал залпом, и швырнула с размаху об пол, яростно наступила ботинком на осколки, схватила следующий.

– Пейте, господа офицеры!

Господа офицеры разобрали бокалы, выпили молча, не чокаясь, стекло и хрусталь зарыдали, разбиваясь в мелкое крошево.

И понеслось…

Допивая очередной бокал, она с удовольствием швыряла его об пол. Все было омерзительно – хотелось расслабиться, по-привычному, с битьем посуды и крушением мебели, драками с патрулем и прочими вещами, заменявшими им возможность выплакать боль утраты, но не получалось. В памяти слишком крепко засел якорь странных и страшных загадок. Истерика набирала обороты, и как всегда, самым страшным была невозможность сказать хоть слово о том, что происходит внутри. Словно бы кто-то заклеил рот, наложил на уста печать молчания, вырвал язык – и слова метались в горле, не находя выхода. Не было истинных слов – только вопрос «почему?», и с этим вопросом она ударила ладонями по столу, оставив кровавый отпечаток.

Рин положил свои ладони поверх ее. Кэсс подумала, что, если он скажет хоть одно слово утешения, она ударит его наотмашь и уйдет. Но Рин молчал, и, глядя ему в глаза, она видела, что вопрос у них – один на двоих. Рин поднял левую руку и протянул к ней ладонью вперед – на половину ширины стола, и Кэсс поняла, и прижала к этой ладони свою. Кровь смешалась, от нажима рана раскрылась, и несколько тяжелых капель упало на стол.

– Элло, – одними губами сказала она. – Брат…

Кто-то произнес тост, все поднялись, выпили молча. Еще один тост, еще один…

Потом завертелась круговерть – бокал за бокалом, потом бутылка – из горла, потом Эрг притащил полную горсть белых капсул, и Кэсс закинула в рот сразу три. Крышу мгновенно снесло – она, широко взмахнув рукой, смела со стола полные и полупустые чужие стаканы, встряхнула головой. Стены качались, ей вдруг стало совершенно ясно, что, если удастся промолчать ровно три минуты, время начнет обратный отсчет, все двинется назад, как запись при перемотке, и удастся вернуться туда, двенадцатью часами раньше, и все исправить. Но промолчать не удалось – она с удивлением обнаружила, что о чем-то говорит с Роном, а, судя по горе осколков у правой ноги, прошло уже довольно много времени.

Потом Рон из поля зрения пропал, рядом обнаружились Эрин и Эрти, причем Эрти левой рукой обнимал Эрин за плечи, а правой пытался отнять у нее осколок, которым Эрин намеревалась вспороть себе руку от запястья до локтя. Кэсс протянула руку и выхватила осколок, с наслаждением растоптала его каблуком. Эрин оскорбилась, но досталось почему-то не Кэсс и не Эрти, а Истэ, которого разбушевавшаяся девица толкнула ладонью в живот.

– Вы такие все умные, умелые, что же вы…

Истэ не стал вступать в ссору, просто отошел на пару шагов, вернулся с двумя стаканами, протянул один Эрин.

– Пей, – жестко сказал он. – Пей…

Эрин взяла стакан, выхлебала и швырнула куда-то за спину. Кэсс проследила траекторию – нет, никому по голове не прилетело. Истэ наклонился к Эрин, и, внимательно глядя ей в глаза, сказал:

– Пей. Не одной тебе больно, но не надо делать больно своим…

Эрин вырвала у него из рук второй стакан, сделала глоток, вернула Истэ Анки. Видимо, выпитого хватило, чтобы вдруг остановиться, и девушка легла на стол грудью, тихо прошептав:

– Оставьте меня все, оставьте…

Эрти попытался что-то ей сказать, но Кэсс оборвала его жестом. И Эрти, и Эрин впервые были на подобном мероприятии, и им было сложнее, чем прочим. Кэсс задумчиво созерцала Эрти Лальяду. Милый мальчик – действительно мальчик, не в сравнении с кем-то. Узкое, подвижное лицо, на котором отражаются все эмоции, забавная торчащая вперед челка. Шутник, балагур, непоседа… новичок. На что он будет похож, когда все это уйдет? На очередного человека без лица, манекен в летном костюме, выгоревшую изнутри тень? Он так хочет быть похожим на старшее поколение, копирует манеры и у нее, и у Эрга. Ему трудно держать себя в руках, но он старается. А зачем? Зачем он вообще пришел сюда, хулиганистый мальчишка, который сказочно рисует, почему не стал художником? Ей очень захотелось выгнать его взашей – не из бара, из Корпуса и армии…

Всех младших – и Эрти, и Эрин, и Сэлэйн ей вдруг захотелось выгнать, пока они еще не стали такими, как она сама, почти мертвыми. И Кэни, которого уже ниоткуда нельзя выгнать… Но эту мысль она утопила в очередном бокале.

Потом у Кэсс случился провал в сознании, а когда оно включилось, она беседовала с Рином, причем на семейные темы, и была абсолютно трезва и адекватна.

– Эссох… Эссох, – Кэсс задумчиво качала головой. – Рин, ты из семьи губернатора Алгеды?

– Да, приемный ребенок.

Кэсс понимающе кивнула. Брать приемных детей, сирот или отказников, считалось почетным и среди знатных родов. Они воспитывались наравне со своими, считались членами дворянского сословия, вся разница была в наследовании имущества и титула – эти дети не могли передать титул потомкам, если приемные родители не устраивали им соответствующий брак.

– Многовато нас тут вдруг с этой планеты… – сказал Рин.

– Ты о чем?

– Да этот, скотина Эскер, тоже наш земляк.

– С какой стати? – в безупречном столичном выговоре эсбэшника Кэсс не уловила ни единой нотки родного ей акцента.

– Я своих узнаю… Поспорим? – протянул руку Рин.

– Нет уж, не буду я с тобой спорить. Лучше выпьем.

– Выпьем! – тут же присоединилось к этому предложению еще несколько человек.

И они выпили.

Где-то неподалеку Эрг вразумлял бармена на тему того, что слово «хватит» сегодня он произносить не должен. Мальчишка был из персонала десантников, причем совсем молоденьким, и чего-то явно не понимал. Непонимание уже стоило ему синяка под глазом, дальнейшее непонимание грозило свернутой челюстью. Кто-то из ребят Эрга вяло пытался вмешаться, но Эрга нужно было оттаскивать от бедолаги бармена силой, а по фигуре Эрг больше годился не в пилоты, а в борцы-тяжеловесы, и затея была явно безнадежной.

Бедный мальчик, без всякой жалости подумала Кэсс, оглядывая зал. Зрелище не для слабонервных – полсотни крепких и совершенно сумасшедших людей, которым «позволено все». И которым наплевать на то, что позволено, а что – нет, потому что позволено все, кроме одного – вернуться назад, оказаться в воздухе и изменить ситуацию. И эта невозможность исправить, помноженная на невозможность смириться – черное безумие, в котором любое слово, любая мысль становится ключом, открывающим двери ненависти ко всему миру.

Экая философия в пьяную-то голову лезет, подумала Кэсс, и усмехнулась. Философствуй, не философствуй, а кончится все одним – погромом. Потому что табуретку можно уничтожить, она под рукой и не может сопротивляться. А собственное отчаяние не поставишь перед собой, не дашь пинка.

Терять они не умели, вот в чем дело. Никак не давалось это умение – отпустить прочь из своих рядов одного своего, командира или подчиненного. Тот, кто погиб – он не имел права уйти, оставив всех остальных, не имел права разрывать связи.

– Пей, – вложил ей в руку стакан Истэ, видимо, заметив по лицу Кэсс, что ее тянет в размышления. Думать было нельзя – каждая мысль была все тяжелее и нестерпимее.

И они пили…

Кэсс заплетающимся языком повествовала Эрти и Сэлэйн о какой-то истории из детства. Парочка слушала жадно, и стоявший за плечом со стаканом в руке Рон прислушивался тоже – она исключительно редко говорила о своем прошлом, о чем-то, выходившем за пределы их повседневного бытия.

– И там был мост над сгоревшей рекой…

Заметив вспышку изумления в глазах Сэлэйн, она остановилась.

– Что? Я что-то не то сказала?

– Мост над сгоревшей рекой – это как?

Кэсс хотела поправиться, но не смогла произнести ни слова. «Мост над сгоревшей рекой, мост над… мост… «Перепутанные, переставленные местами собственные слова ударили ее наотмашь, вдруг открыв глаза на происходящее. Всего три слова – словно три прямых попадания в корпус, выжигающие защиту и превращающие машину в груду беспомощно падающего на землю металла. И чудовищная ложь Эскера вдруг легла ей в ладони. Еще ничего не было окончательно понятно, но от сердца отлегло – нет никакого предателя, никакого шпиона среди тех, кто сидит рядом с ней. Его нужно искать, он существует, этот шпион, он действует – но здесь его нет.

– Что с вами, командир? – встревожилась Сэлэйн, должно быть, часть мыслей Кэсс отразилась на лице.

– Все в порядке. Уже все в порядке… Спасибо тебе. – Она протянула руку и хлопнула Сэлэйн по плечу. – Эрти, не зевай, мы же все уже допили…

Дальнейшее она осознавала смутно, а помнила еще хуже. Что-то забавное творилось с сознанием, словно в полусне. Она помнила, что говорила минуту назад, но минутой спустя не могла этого вспомнить. Впрочем, неудивительно – всю предложенную выпивку и таблетки она планомерно отправляла внутрь, нимало не интересуясь, как все это вместе на нее повлияет.

Запомнились только несколько моментов – искаженное криком, белое лицо Истэ, искусанные в кровь губы Сэлэйн, руки Эрга, ловящие ее вместе со стулом, когда она докачалась-таки, и ножка подломилась, ее собственные кулаки, сжатые так, что ногти впивались в мясо, миг, в котором она и Рин прижимались друг к другу лбами, кажется, пытаясь немедленно освоить телепатию и что-то объяснить друг другу. Между этими фрагментами было только общее ощущение шума, гама и бесконечного отчаяния, стискивавшего горло так, что оставалось только толчками пропихивать в это горло алкоголь, чтобы иметь возможность вздохнуть.

Про связного она вспомнила к утру. Рин помог согнать в стельку пьяную эскадрилью к ее столу, и Кэсс попыталась втолковать им, что если скоро кого-то привезут, то ни в коем… н-ик!-и в ик!-коем случае… Рин понял, что она имела в виду, и принялся переводить это остальным, Кэсс вдумчиво кивала, пытаясь понять, зачем он так сложно выражается.

Потом Эрин вывел на улицу патруль, представлявший собой очаги относительной трезвости (отказаться хлебнуть хотя бы пару глотков при тостах означало бы оскорбить и живых, и покойного), впрочем, вскоре она вернулась, по уши счастливая – патруль только отобрал у нее нож, а ей удалось поставить патрульному синяк на лбу.

До утра досидели далеко не все. Кто-то еще до рассвета отправился бродить по базе в поисках приключений, кого-то патрульные все-таки увели продышаться и уже не выпустили. В общем, все шло своим чередом. Кэсс угнетало только одно – до конца расслабиться она не могла. Приходилось балансировать на грани – и пытаться утопить боль в стакане, и не вытворить чего-нибудь совсем уж запретного.

Рин чувствовал себя в баре, как дома. Он переобщался со всеми офицерами, выпив с каждым не по одному разу, ответил на вопросы, вернее, на главный вопрос «а он-то тут при чем», в общем, и выполнял просьбу Кэсс, и старательно пытался надраться. Кэсс видела, что несколько раз он был на грани срыва, но удерживал себя в руках. В результате к утру он оказался самым трезвым из немногих, досидевших до того момента, когда неоднократно побитый за ночь бармен в сопровождении двух патрульных из утренней смены разнес всем по стакану горячего стимулятора и недвусмысленно попросил освободить помещение.

Кэсс встала, оглянулась. Из столов только два стояли, как положено, остальные были перевернуты, пол был усеян битым стеклом всех оттенков. Ножка стойки была погнута, стойка, в результате, стояла криво. Кэсс вспомнила, что пинала эту ножку, но, кажется, не одна. Кого-то заснувшего в обнимку с другой ножкой патрульные безуспешно пытались разбудить.

– Привезли, – сказал над ухом Рин. – Пора идти смотреть.

Кэсс обернулась, с трудом сфокусировала на нем взгляд, хотела уже переспросить, кого – привезли, но вспомнила сама, кого.

Пресловутый связной оказался дряхлым босым дедулей в свободном темно-коричневом балахоне. Руки его были связаны силовыми наручниками, и двое конвоиров почти несли дедушку под локти, тот едва переступал грязными, черными до колен ногами. Кэсс усмехнулась – на пресловутого связного дедушка походил мало, скорее, на случайно подобранного на обочине нищего. Впрочем, едва ли со случайным нищим два здоровенных десантника стали бы так бережно обращаться, стараясь не морщиться, – видимо, мыться дедушка не любил: его несли, как хрупкое сокровище.

Между посадочной площадкой и постройкой, отведенной под камеру, выстроилась в две шеренги целая толпа – видимо, Эскер расстарался вовсю, и про пойманного связного знал каждый, включая уборщиков и снабженцев. Когда дедулю вели мимо Кэсс, она подняла голову – дед был высок – и заглянула ему в глаза. Дед был настоящий орел – в глазах его гнева и презрения плескалось столько, что можно вычерпывать ведрами, а крючковатый нос добавлял сходства с птицей.

Кэсс отыскала взглядом своих, поманила жестом. Когда вся семерка – сердце больно дернулось, семерка, семерка, и ничего тут не сделаешь – подошла, пошатываясь и спотыкаясь, Кэсс распорядилась:

– Сегодня весь день вы держитесь вместе. Чтобы ни один не отлучался ни на минуту. И чтобы ни один не приближался к камере с этим гордым птицем на сто метров. И вообще – идите-ка вы в столовую, и не высовывайтесь оттуда до вечера!

– А к медикам?

– Только по моему приказу, или приказу Полковника.

Ну что, Эскер, подумала она. Что же вы будете делать, если с вашим шпионом что-нибудь случится? На кого попытаетесь списать все грехи?

Эта мысль была последней связной, видимо, кончилось действие стимулятора. Дальше пошел классический отходняк – разброд мыслей, дрожащие руки, тошнота и муть в голове. Кэсс не боролась с этим, напротив, старательно раскачивала в себе все неприятные ощущения. В идеале, стоило бы наблевать где-нибудь на видном месте и свалиться рядом. Пока не получалось, но уже за три метра было понятно, что она одновременно пьяна, похмельна и под кайфом, в общем, в воздухе ей не место. Остальным и стараться было не нужно, уже по одной только походке веселой компании, помогавшей друг другу идти и едва переставлявшей ноги, все было предельно ясно.

Теперь оставалось обеспечить себе безупречное алиби до самого вечера. Не заехать ли по физиономии кому-нибудь из десантников, подумала она. Драка, парализатор, карцер – и попробуйте, прикопайтесь, господин штаб-капитан. Нет, не годится – дадут в ответ по голове, и ей будет светить не только алиби, но и хирургическая операция. Десантникам наплевать на неписаное правило Корпуса «по голове не бить, пальцы не ломать». У них модифицирующие компоненты расположены несколько по-иному.

Эрг, конечно, может помочь в плане драки. Правда, его не видно, а искать как-то затруднительно. Сдаться медикам? А если поднимут в воздух? Она так старательно напивалась и спаивала остальных, жалко было бы теперь лишиться преимущества полной непригодности к полету. А в полет сегодня никак нельзя. Эскер, кажется, еще не согласился демонтировать свои платы. Есть все шансы не вернуться.

Потом где-то за спиной оглушительно грохнуло. На мгновение Кэсс оглохла

В голове все как-то окончательно смешалось в кашу цветов и звуков, она пошатнулась, но не упала – вдруг оказалось, что ее удерживает за плечи кто-то из десантников, как раз тот, которого она недавно намечала объектом для драки.

– Что это было? – попыталась спросить она, но вышло что-то невнятное. Десантник, впрочем, понял.

– В ангарах что-то, – показал он себе за спину. – Хорошо рвануло.

– Посмотрим? – предложила Кэсс.

– А то, – ухмыльнулся парень. – Неужели пропустим…

Взвыла сирена общей тревоги. В сторону ангаров побежали все, кто стоял в момент взрыва неподалеку от Кэсс. Бежать она была не способна – спотыкаясь и качаясь на каждом шагу, шла рядом с десантником, причем ухитрялась идти с ним в ногу. Должно быть, парень не торопился, впрочем, скорость передвижения Кэсс оценить не могла. Шла пока что сама – и ладно.

Возле ангаров творилась какая-то неразбериха. Крыша одного была внятно покорежена, оттуда несло дымом и гарью, но огня не было. Техники носились с распылителями, патруль и СБ, мешая друг другу, пытались отогнать любопытствующих и оцепить ангар.

Рядом откуда-то возникли полковник Конро, Эскер, подполковник СБ и Рин, почему-то в изрядно порванном и обгорелом комбинезоне, все быстрым шагом прошли мимо Кэсс, не заметив ее. Рин возмущенно жестикулировал, Эскер тоже вовсю размахивал руками, подполковник угрюмо молчал. Кэсс потянула спутника за рукав, они пошли следом, держась на расстоянии пары шагов.

Из обрывков реплик Кэсс удалось разобрать, что взорвалось нечто, прикрепленное снаружи к фюзеляжу командирской машины (Эрга – сообразила она), что истребитель пострадал серьезно, что погиб находившийся рядом техник. Возможно, он обнаружил устройство и попытался его снять – Рин находился неподалеку, но стоял спиной и подробностей не видел. Кэсс подкралась еще на шаг.

– Обследуйте остальные машины, – приказал Полковник. – Соберите все улики. Вы, Эссох, отправляйтесь к медикам, а заодно переоденьтесь.

Рин и Эскер одновременно покачали головами.

– Я сам… – начал говорить техник, но Эскер тут же перебил его.

– Вы арестованы, старший лейтенант Эссох. Подполковник, вызовите патруль.

Подполковник СБ перевел взгляд на полковника Конро, тот улыбнулся и кивнул. А потом сказал подполковнику что-то одними губами, и тот тоже кивнул, но без улыбки. Рин стоял в легком шоке, поправляя изодранный воротник, и глядел на Полковника так, словно видел его в первый раз в жизни. Подполковник нажал кнопку на браслете, через несколько секунд двое патрульных из оцепления подошли к ним.

– Поместите арестованного Эссоха в мой кабинет и охраняйте. Никого, кроме меня, не впускать, никого, – громко распорядился он. – Разрешаю применять оружие. При необходимости обращайтесь прямо к полковнику Конро.

Теперь уже на лице Эскера отобразился легкий шок, но он быстро взял себя в руки. Рин огляделся, заметил позади Полковника Кэсс, подмигнул ей и, посвистывая, отправился к штабу в компании патруля так, словно шел с ними на прогулку.

И тут сирена взвыла вновь.

– Опасность в воздухе! Всем занять свои места! – заорал механический голос.