Текст книги "Клуб "Твайлайт". Часть 1 (СИ)"
Автор книги: Тата Ефремова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)
– И вовсе ты не похоже на тупого, – сказала Марина, присаживаясь на край кровати и с наслаждением погружая пальцы в тёплый мех. – Такой краси-и-ивый, пушис-и-истый!
Кот замурчал ещё громче.
– Пиксель, такой милый-милый! Шёрстка у тебя точно… пиксельная, в квадратиках. Вот, вот, вот и вот. Примерно два пикселя на дюйм.
Кот со всем соглашался и мурчал, подставив живот. Марина вышла на балкончик, сладко потянулась, впитывая взглядом всю открывшуюся перед ней красоту: розовое море, кусочек старого причала под крутым спуском на каменистый пляжик с деревянными «грибами» и беговую дорожку.
Эта часть территории, бывший посёлок Маячный, хорошо охранялась. Недалеко от дома Кардашевых виднелась будка секьюрити. Показывая Марине, как работает электронный замок на двери, Борис объяснил, что в облюбованный творческой элитой уголок побережья часто наведываются местные папарацци. Секьюрити их гоняют, но случаи подглядывания и сливания в прессу интимных подробностей жителей посёлка уже имели место быть.
– Народ здесь небедный и известный, – сказал Танников. – Там – дача столичного рэпера Штучного. Знаешь такого? Вот и я не знаю и в лицо не видел никогда. Слева от Терентича, чуть ниже, живёт владелец ретро-клуба, сравнительно недавно въехал, пару раз видел его с женой. Чуть дальше на горе – Соколовы, телевизионщики. Справа от вас – тоже что-то с телевидением, дама с дочкой. Здесь раньше маяк был, режимный объект, перенесли на мыс. Из старых маячных построек у Терентича вон, забор собран. Дальше по берегу – роща, с родником, за трассой – лес. Если ещё немного вдоль берега пройти – старый посёлок, рекомендую рынок, местные своим, домашним, приторговывают.
После отъезда Бориса позвонил Кардашев. В трубке гулко плюхало, эхом звучали строгие женские голоса. Художник сказал, что он на процедурах и звонит лишь за тем, чтобы поблагодарить Марину, а за всеми инструкциями она может обращаться к Боре:
– Марина Павловна, я рад, что вы приняли моё предложение. Дом в вашем распоряжении. Борис всё вам показал?… Отлично. Нет, нет, не стесняйтесь, отдыхайте, вы пока гостья, не волнуйтесь, ещё наработаетесь… Одна просьба, не знаю, сказал ли вам Боря…наш кот Пиксель особым интеллектом не отличается. Не давайте ему ничего длинного и шуршащего, он это ест, если будет орать над полной миской, помешайте в ней корм… и, ради бога, не пускайте его к забору: у нашего соседа растёт кошачья мята, поэтому Пиксель иногда совершает несанкционированные набеги на чужую территорию. С нашей стороны лазейку он нашёл, а вот от соседа выбраться обычно не может, поджирел. Мы, подозреваю, весьма напрягаем терпеливого юношу каждый раз, когда просим его вернуть нам беглеца. Если будете отлучаться, запирайте все окна.
Марина обещала быть осторожной, ей не очень улыбалось вызволять Пикселя у незнакомых людей. Объясняй потом, кто она и почему живёт у Кардашевых. Учитывая все обстоятельства, объяснение могло получиться странным.
Она ещё раз прошлась по дому, ругая себя за любопытство, но заглянув во все комнаты. Спальня Кардашева была аскетичной и функциональной – видно было, что Георгий Терентьевич приходит в неё только спать. Зато та самая «малая гостиная» на втором этаже, что так поразила Марину в первый визит, была похожа на шкатулку с сокровищами. Марина предвкушала, что исследует её после ванны и ужина. У Игната в комнате было много дисков и… странных вещей. Особенно поразили Марину пионерский вымпел и чёрно-белые фотографии Мергелевска семидесятых годов над кроватью подростка. Впрочем, мода на винтаж была в самом разгаре, а по словам Бориса, Игнат был любителем всего, связанного с эпохой СССР.
– Сколько раз говорил, – жаловался Танников, – нельзя, чтобы восемнадцатилетний пацан воспитывался стариком.
– Может, это такой способ выделиться среди сверстников, – предположила Марина, – сейчас в тренде всякие странные хобби.
– Друзья у него такие же, – морщился Борис. – Так что выделяться особо не из кого. Ещё познакомишься, убедишься. Он смотрит всякое советское кинематографическое старьё. Даже цитирует иногда. Я сначала думал, он так прикалывается, но он их реально знает, все эти «Сталкеры» и «Бриллиантовые руки». Я считаю, это ненормально. Есть же спайдермэны, в конце концов, Люк Скайуокер, принцесса Лея, Дейнерис… как её… тоже ничего.
У Игната на полках действительно стояли диски со старыми советскими фильмами, а над телевизором красовался довольно правдоподобный макет первого спутника.
В «большой гостиной» на первом этаже Марину заинтересовали другие полки, с музыкальной классикой на дисках рядом с огромной стереосистемой. Она предположила, что каждая пластинка, что хранилась на втором этаже рядом с проигрывателем-чемоданчиком, была продублирована на CD: на дисках были самодельные вкладыши, кое-где с пометками шариковой ручкой. Марина прошлась вдоль полки, прикасаясь пальцем к пластиковым коробочкам. Она нашла Лемешева с «Песней Индийского гостя», подержала диск в руках и поставила обратно. На миг кольнуло сердце: «Бортнянский, «Сын-соперник»», было написано на корешке бумажного конверта. Рука сама вынула диск. Стереосистема ожила, выбросила чейнджер, проглотила CD и… ударила Марине в уши такими децибелами, что она с невнятным писком затанцевала на месте, зажав уши и шаря по панели музыкального центра. Отрегулировав звук, Марина покачала головой, нервно усмехнувшись: Вселенная не хочет, чтобы ворошилось прошлое. И кто это выкрутил ручку громкости до предела? Ответ нашёлся: в лотке с дисками стоял «Хэви Металл. Величайшие хиты». Всё же, Игнат небезнадёжен, что бы там Борис не говорил, вряд ли это Кардашев слушает «Хиты» в свободное от классики время. Она выключила центр и продолжила осмотр.
Огромный двухдверный холодильник в столовой-кухне был пуст и отключен. Марина включила его, и он мягко загудел, подвывая. Пиксель с интересом заглянул на нижнюю полку и разочарованно отступил к миске. Кормить его полагалось особым диетическим кормом, который нашёлся над раковиной.
После ветхого душа в профилактории, пенная ванна показалась Марине райским удовольствием. Она нашла для себя в ящике над плитой мятный чай и крекеры с чёрным перцем. Старательно хрустя, попыталась заглушить увертюру к Бортнянскому в голове.
Она поднялась к себе и вышла на балкон с чашкой. Вечер был свеж. Он принёс запах абрикос, бархатцев (Марина даже вспомнила, как эти цветы называла бабушка – «чернобривцы») и морской соли. Деревья закрывали вид на соседний двор, но там горели садовые светильники и через ветви блестела вода в бассейне. Приглушённо доносилась знакомая мелодия, Марина её узнала: инструментальная «Саммэртайм» из «Порги и Бесс». Похоже, тут не один Кардашев – меломан с уходом в прошлый век.
Пиксель вышел следом, принялся с чавканьем вылизываться.
– Я как принцесса в башне, правда? – спросила у него Марина. – Только трубадура не хватает.
Кот посмотрел на неё с сомнением.
– Ты прав, век трубадуров прошёл. Но с одним я всё-таки была знакома. Рассказать?
Марина глотнула чаю и облокотилась о перила….
Мергелевск, ЮМУ, декабрь 2006 года
Вадим появился из темноты ниши, словно привидение, стоило Марине открыть дверь в коридор, раскрыл рот… и закрыл его, вытянувшись лицом, подхватил Рената, сползающего с плеча первокурсницы, пролепетал:
– Что..?!
– Ударился, – борясь с паникой и слезами, проговорила Марина. – Ему плохо! Скорая сказала, у въезда в город большая пробка, авария! Будут только через час! Что делать?!
– Ключи… в кармане, – выдавил вдруг Муратов, – Атос, довези, друг, хреново мне.
Марина уже говорила в трубку:
– Надя! Да, поздно…нет… да, случилось, пожалуйста, нужна твоя помощь…
Пока Колесова отвлекала бабу Женю, показывая ей остатки гипсовой решётки под балконами общаги, Вадим усадил Марину с Ренатом в обнимку на лавочку и побежал искать машину друга. Муратов припарковался недалеко, и через несколько минут Марина с облегчением увидела свет фар из-за поворота. За эти несколько минут она и Ренат даже успели поговорить.
– Карамель, – прохрипел Муратов, криво улыбаясь ей в лицо.
– Помолчи, прошу! – взвизгнула Марина. – Ты ещё и заговариваешься?! Ну почему, а?! Господи, как мне страшно!
– Не бойся, – сказал Ренат, зарываясь лицом ей в плечо, – почемучка.
По крайней мере, он её ещё узнавал. Муратова погрузили в машину. Колесова успела запрыгнуть в салон в последнюю секунду, уселась на переднем сидении, выпутывая из волос бигуди, деловито бросила Вадиму:
– Я покажу объезд через посёлок и лес. Бэха там пройдёт. С отцом ездили за грибами.
Ярник кивнул. Марина придерживала Рената на заднем сидении, когда машину трясло на колдобинах. Муратов, видимо, задался целью довести её до нервного срыва: смотрел на неё через полуопущенные веки и улыбался.
– Почему мы никому не сказали? – спросила Марина, опять сражаясь со слезами и чувством нереальности происходящего.
Вадим помедлил, глядя на неё в зеркало, сказал:
– Раз так со скорой вышло, отвезём сами. И будем молчать, если всё… уладится. Ты представляешь, что ему за это будет? После всех его выходок, особенно после драки в баре. Исключат. И тебя.
– Я-то тут при чём? – Марина закусила губу. – Пусть Рудникову наказывают! Это какой же дурой надо быть, чтобы допустить такое! Ей непонятно, что это опасно?! Она мне сказала как-то… давно. Я думала, она шутит! Если бы я знала, что она не шутила!!
Вадим и Надя переглянулись.
В больнице Рената уже ждали: перекинули на каталку и увезли.
– Идём, – сказал Вадим, беря Марину за руку. – От нас уже ничего не зависит. Завтра всё узнаем.
Марина вырвала руку, надула губы и встала у стены возле регистратуры.
– Буду ждать. Пусть мне скажут. Я так… не могу.
Ярник наклонился к ней, заговорил, глядя в стену и мелко моргая от сдерживаемой злости:
– Я же тебя предупреждал. Я же говорил: сидеть и не высовываться. Ты же дура. Играла и доигралась.
– Да сидела я! – взорвалась Марина, почти крича. – Кто к кому сунулся?! Почему я виновата всегда?!
– Не ори! Хочешь ждать – жди! Я пошёл. Позвоню его дяде, предупрежу. Никому не нужны неожиданные скандалы.
Марина поднялась на третий этаж и сидела там, неотрывно глядя на двери в травматологию, пока оттуда не вышел дежурный врач, высокий бородач лет тридцати пяти. Рубашка на ней была красной в клетку, но профессиональный взгляд обмануть Марине не удалось. Врач отвёл ей в травму, назвав «отложенной пациенткой», немного успокоил и даже разрешил посидеть напротив палаты Рената, если она наденет бахилы и одноразовый халат.
Бородач был шумным и весёлым. Его голос разбудил Марину, когда она задремала:
– … парень, который без «цветомузыки» добрался… дай заполню… это с Московской, где авария. Говорит, об руль ударился, – рассказывал врач у поста медсестёр, шагах в двадцати от Марины, – повезло ему, гематомкой так себе отделался. Проблем с дыханием нет, деформации нет, давление в норме. Люся, на МРТ завтра запиши. Муратов…ээээ… Ренат…Забавный. Глаза открыл и спрашивает: а я скоро буду петь? Как в том анекдоте: «Доктор, я смогу теперь играть на скрипке?». «Почему нет?». «Странно, а раньше не умел».
Медсёстры вежливо посмеялись.
– Подружка у него хорошенькая, рыженькая, такой… одуванчик. Я ей руку шил, стеклом видно зацепило, глубоко.
Поняв, что самой страшное позади, Марина с облегчением выдохнула, подняла глаза и вздрогнула – прямо перед ней, держась за штатив капельницы, стоял Ренат. В голубом полупрозрачном балахоне, через который просвечивали чёрные трусы и в меру волосатые ноги. Марина покраснела.
– Покажи, – потребовал Ренат.
Она закатала заскорузлый от подсохшей крови рукав рубашки и показала перевязку.
– Чем?
– Железкой… там торчало.
– Как разойдёмся? – зло спросил Ренат, поджимая сероватые губы.
– В смысле?
– Что я тебе должен… за ущерб? Претензии предъявлять будешь? Болтать там? Что потребуешь?
Марина вспыхнула до корней волос:
– Очумел? Зачем мне? Хоть бы спасибо сказал!
– Спасибо. Чеши отсюда. И попробуй болтани! Вылетим вместе.
Марина вскочила, поскользнулась в бахилах, начала выпутываться из халата:
– Урод! Ничего себе, благодарность!
– Так ты всё-таки благодарности ожидала? – Муратов прищурился.
Даже бледным и еле стоящим на ногах он умудрялся быть… хамом. Марина быстро пошла прочь, краем глаза увидев, как Ренат разворачивается и двигается прочь по коридору.
– Эй, Люся! У нас пациент удирает! – услышала она весёлый голос врача. – Куда, болезный?!
– Да в сортир я, – раздражённо отозвался Муратов.
– Урод, – повторила Марина, выходя из здания больницы. Она попыталась вытереть мокрые глаза раненой рукой и тихо ойкнула от боли. – Противный… хулиган!
… Вечером во время обхода, когда врач наклонился над молодым пациентом с ушибом грудной клетки, чтобы перекрыть капельницу, парень схватил его за руку и злобно сказал, не открывая глаз:
– Я тебе покажу… одуванчик! Не сметь, понял?!
– Спи, болезный, – врач убрал руку пациента под одеяло, предвкушая, как повеселит молоденьких сестёр на посту очередным забавным рассказом. – Приснилось тебе.
Случай с Муратовым совершенно выбил Марину из колеи. Она несколько дней не могла нормально выспаться, на лекциях и парах впадала в сонную задумчивость, к тому же получила нагоняй от преподавателя английского, потому что так и недоделала перевод о достопримечательностях Лондона. Данила Евгеньевич нудил всю перемену после пары, прошёлся и по её выступлению, мол, звук у вас, Михеева, недостаточно палатальный и с апикальной артикуляцией проблемы. Знал бы он, сколько Марина готовилась к концерту, сколько слушала оригинал песни, чтобы хоть немного выправить произношение! Пятьсот миллионов раз! Данила Евгеньевич грозился не допустить её к зачету в зимнюю сессию. Это было ужасно несправедливо (в группе она была далеко не последним человеком по успеваемости), и Марина пришла к выводу, что мужчины напрасно упрекают представительниц слабого пола в отсутствии логики – в их собственных словах и поступках не наблюдается вообще никакого смысла! Зачем обижать девушку, если, как утверждают окружающие, она тебе нравится?
Марине не нужна была благодарность от Муратова, но она, между прочим, тоже пострадала. Ей пришлось швы снимать, а это больно, да и шрам остался у локтя, некрасивый. Рана ныла и чесалась каждый раз, когда Марина двигала правой рукой.
Репетиции оперы шли по расписанию, без Муратова. Ренат мог бы не волноваться: никто не собирался проводить премьеру без него, к тому же заболело ещё несколько человек из студенческой труппы, и первое полноценное представление спектакля было окончательно перенесено на День Святого Валентина.
На следующий день после происшествия к Марине пришла Надя. Под удивлённым взглядом подруги Марина решительно вытрясла на стол содержимое рюкзака Рената. По столу покатилась банка красной икры. Колесова поймала её у самого края и удивлённо спросила:
– Откуда?
– Это Муратова. Нёс своей… фашистке. Оставлю себе в качестве моральной компенсации. Сыр заберёшь? Пропадёт без холодильника.
– Фашистке? – задумчиво протянула Надя, извлекая из-под груды продуктов пачку печенья с кроликом Питером и тряся им перед носом у первокурсницы. – Ты, Михеева, совсем дура?
Марина мрачно посмотрела на подругу. Нет, она не дура. Просто уже совсем запуталась с этими… мушкетёрами.
– То, что Вадим к тебе подкатывал, я в курсе. Правильно, что не стала с ним связываться. Но Муратов… Я от него такого не ожидала. Думала, играется. Надоест – успокоится. А оно вона как…
– Меня Вадим предупреждал, – нехотя призналась Марина. – Я тоже думала, пересижу. Он ведь прекратил, обещал, что перестанет… беспокоить, сказал, что… охладел.
– Я Муратова три года знаю, – сказала Надя. – Когда он Дану приметил, она долго с ним играла, поняла всю его кошачью суть. Потом, правда, торжественно сдалась. Теперь из кожи лезет, чтобы как-то Рената к себе привязать. Ему всё быстро надоедает, кроме музыки и тачек. Но пока Муратов чего-то добивается, идёт до конца. Поэтому в это его «перестану беспокоить» и внезапно «охладел» я не верю. Мне только одно не даёт покоя: как же у тебя получилось до сих пор на расстоянии его удерживать, а? Сколько это длится? Третий месяц? У вас же… ничего не было, верно?
– Не было, конечно! Я не знала, что он ещё и по балконам шныряет! Надя, прости, – у Марины вырвался отчаянный всхлип. – Ты меня предупреждала насчёт мушкетёров… а я… я… Он меня вчера… послал. Сначала говорит: «почемучка, не бойся», а потом «чеши отсюда»!
– Ты что, плачешь, Марин? Нет, ну это совсем никуда не годится! Давай, я с ним поговорю! Нет, я знаешь, что сделаю: я попрошу Стаса с ним поговорить! Стас – авторитет. Ты сама тоже попроси, вы ведь с ним работаете! Муратов не станет с Образовым цапаться! Нет? Да, согласна, это вряд ли поможет. Давай в деканат заявление напишем! Всё, как было! Пусть разбираются.
– Нет! – Марина помотала головой. – Не надо… его выгонят… жалко…
– Подруга, – Надя наклонилась к ней через стол, – а ну в глаза мне посмотри. А, ну всё понятно! Диагноз поставить?
– Нет. Знаю я свой диагноз. Я идиотка, да? Я не хотела! Оно само… как-то… Надя, что мне теперь делать? Как всё вернуть, как раньше, чтобы по-прежнему… Я так мучаюсь!
– А зачем, как раньше? – пробормотала Надя, глядя в окно. – Любовь – волшебное чувство. Болезненное, мучительное, но как без него? Жизнь прожить и не испытать? Годы пройдут, будет, что вспомнить.
– Надь, а ты…?
– А что я? Я бы, может, тоже хотела… по-прежнему… Нет, не хочу. Нож у тебя где консервный? Не пропадать же добру!
– Ты же говорила…
– Забудь всё, что я говорила. Я таких глаз, как у Муратова, когда он на тебя смотрит, ни разу не видела, даже в кино. Я бы тоже влюбилась, если бы на меня так смотрели. Так что, подруга, не обращай внимания на все эти его грубости, это защитная реакция. Влюблённые мужчины – те ещё дурачки.
* * *
Посёлок Кольбино, август, 2017 года
– Ну вот, – сказала Марина коту. – Годы прошли, и мне есть, что вспомнить. Здорово, правда? Нет, ты прав опять, не здорово. Спасибо, что выслушал. Хорошо, что ты со мной этим вечером, Пиксель.
Она легла в постель, глядя в окно. Моря видно не было, но Марина знала, что оно рядом – ждёт её. Завтра с утра – плавать, плавать… Пиксель свернулся на подушке, сопел носом, ощерив серые клычки. Марина впервые за многие годы засыпала без тревоги и страха.
[1] Наиболее привлекающий внимание публики участник представления, концерта
[2] «Фарфор» – композиция амер. певца Моби
[3] Deal? – англ. Договорились?
[4] Англ. «Давайте устроим Большой Взрыв!»
[5] Англ. Пришли мне песню.
[6] Сайте знакомств – англ. dating
[7] Англ. Сумерки.
Глава 15
Мергелевск, август 2017 года
Субботним утром, когда всё остальное наше семейство ещё безмятежно дрыхло, Римма позвала меня на кухню. Я подумала, что она хочет возобновить ранние походы на пляж с детьми, чтобы ловить незамутненное массовым человеческим присутствием общение с морем, но кузина воровато прислушалась и прикрыла дверь.
– Верочка, – обратилась ко мне Римма, – ты сама – жертва случайной поздней любви, ты меня поймёшь.
Я не поняла. Чья я жертва? Наверное, ещё не проснулась – сестра вытащила меня из-под тёплых боков мужа и кошки.
– Я… встретила мужчину, – немного заикаясь, сообщила Римма. – Неделю назад, на пляже. Он потрясающий! Бывший моряк. Вдовец. Любит Есенина. Приглашает меня в горы.
– В какие… горы?
– Кавказские! Горы Кавказа! Вера, просыпайся! Сварить тебе кофе?
За кофе кузина рассказала мне все подробности своего знакомства с любителем гор. Наша Римма, наша серьёзная, непоколебимая Риммуля, медик, последовательница здорового образа жизни, поставившая своей целью исправление воспитательных промахов сына и невестки, уже неделю флиртовала на пляже с пенсионером. Тот читал ей стихи, пока детвора плескалась в воде. То-то она начала ходить на море вечерами, изменив собственным принципам.
– Я понимаю, что прошу многого. Десять дней без меня… у Оли совершенно испорчен характер, а Коля стал скрытничать… но Верочка, я рассчитываю на твою помощь.
Римма умоляла. Я в первый раз видела, как она умоляет. Обычно кузина брала у окружающих всё сама, поэтому я была в шоке. Валера тоже был в шоке, когда Римма укатила на вокзал с наскоро собранным чемоданчиком. У детей шок был очень позитивным, и я их понимала.
– Так, – сказал Валера. – Берём всю толпу, включая Тимошу, и едем к другу моему Володьке на Азов. Клава давно нас приглашает, я Володьку сто лет не видел. У них своих четверо, а с нашими – уже воинское отделение. Я с Володькой на охоту, детей в сад и на речку. Ты с нами?
– Бедная Клава! – ужаснулась я и осторожно спросила: – А что, есть возможность… мне не ехать?
– Конечно. Ты же пишешь сценарий. Эти твои… пробы. Муратов разве тебя отпустит? Мы как-нибудь справимся. У Клавы и Володьки старшие девчонки уже самостоятельные, сами кашеварят, заодно и наших к самообеспечению приучат.
– Знаю я это ваше самообеспечение, – проворчала я, старательно пряча радость за недовольством. – Целый день на подножном корме.
– Вот-вот, – подхватил муж. – Рыбка свежая, на костре жареная, фрукты из сада, овощи с огорода… огурцы в пупырушку…хруп-хруп…м-м-м… Научим с Володькой детвору рюкзаки паковать, на местности ориентироваться.
Мне тоже до пупырышек захотелось вырваться из города. А почему нет? Вот разберусь немного со сценарием и присоединюсь, так сказать.
Первые дни в тишине пустой квартиры мы с Кысей ели и отсыпались. Я работала над «Любовью дель-арте» и выкраивала по паре часов, чтобы продолжать свою… вторую книгу. Меня всё больше затягивало в события десятилетней давности, и я не могла предугадать, чем всё закончится.
Я побывала в «Твайлайте» через несколько дней после отъезда мужа и внуков. Они все были там: Артём, такой же крепыш (я вспомнила, как он в одиночку таскал по сцене тяжеленные декорации), Вадим, по-прежнему симпатяга и умница, правая рука Рената, Надя, как раньше, модница и красавица. Они изменились, но в клубе царили дружба и взаимопонимание. Я увидела, как Ренат общается со своими подчинёнными, он всегда был лидером и хорошим организатором, но теперь в нём проявлялась… любовь, настоящая человеческая любовь к людям, что разделяли его страсть к музыке и театру.
Не хватало только… Изабеллы. Да, у нас в мюзикле до сих пор не было главной героини. И не было ни одной певицы, что понравилась бы Муратову на прослушивании. Мне всё время хотелось задать Ренату один вопрос, но вопрос был… странным и мог не понравиться моему бывшему студенту, поэтому я молчала.
* * *
Ренат с утра не мог дозвониться Ксюше. Макар должен был отвезти «Коломбину» к врачу, но она так и не появилась на остановке, где он её ждал. Дома её не было. Бабушка волновалась, но не знала, куда с утра пораньше унесло внучку. Муратов как раз выезжал на объездную, когда Ксюша позвонила, наконец, с незнакомого номера.
– Алло, – голос девушки звучал жалобно. – Ренат Тимурович, я… это… не смогла сегодня.
– Причину назови, – Муратов постарался ответить сухо и воздержаться от рвущегося из него «какого я с тобой вожусь, вообще?!»
– Я совсем-совсем не смогла. И не могу, – Ксюша всхлипнула. – Мне тут дали позвонить. Я сказала, что вы, может, мне поможете… по-дружески. Я…
Выслушав Ксюшу, Муратов набрал Артёма:
– Тёма, дело есть. Ты сейчас где? Помнишь заведение «Большой Лиман»? Да, да, тот самый… Наша Коломбина сейчас там, ждёт материальной помощи от ангелов-хранителей, типа нас. Ей что-то недоплатили, вот она и отправилась в свой бывший гадюшник, в одиночку, и наткнулась там на «приятелей»: пара «поклонников», за столиком которых они с подружкой недавно наели на приличную сумму, решила… взыскать, ибо девушки тогда смылись, не «отблагодарив»… Да знаю я. Но раз уже влезли во всё это… Ты же хотел развлечься?… Ну, вот и я…. Та не знаю, Тёма, злой я какой-то в последнее время. Кровь бурлит молодецкая… Нет, Вадиму не говори, сами справимся.
… Через несколько часов Надя прижигала ранки на лице у Муратова, который сидел, запрокинув назад голову с торчащими из носа окровавленными ваточками. Рядом развалился на стуле Олейников. Судя по блаженному виду, начальник службы безопасности всячески одобрял возращение «старых добрых времён», когда муратовцы решали все спорные вопросы простым и понятным обеим сторонам мордобоем. У Артёма были разбиты костяшки и выбит из сустава мизинец. Он держал обмотанную упаковкой льда руку перед собой, дожидаясь, пока Макар сможет отвезти его к врачу.
Ксюша сидела на столе. Бинт у неё на ноге был грязным. Девушка всхлипывала, со страхом поглядывая на Муратова. На этот раз видно было, что она не притворяется и не скрывает, как напугана.
– Ты зачем туда поехала? С больной ногой, – трубно спросил Муратов. – Я тебе мало плачу?
– Я подумала… – проныла Ксения, – это несправедливо – бабки зажимать. Я пахала, как лошадь.
– Добилась справедливости? Я не понял, кто на кого работает? Ты на меня или я на тебя? У меня ни ноги, ни лицо не казённые. На этой неделе переговоры со спонсорами. Как я им такой покажусь?
– Шрамы украшают мужчину, – неуверенно пискнула Ксюша.
– Спасибо, я уже вполне украшен. Надя, скажи.
– А откуда Надежда Александровна знает? – заинтересовалась «Коломбина», сразу перестав хлюпать носом.
– Я не в том смысле! – рявкнул Муратов, выпрямляясь.
– Не в том, – подтвердила Колесова, улыбаясь и укладывая в аптечку пузырьки и вату.
– Я думала, вы приедете и денег им дадите… в счёт моей будущей зарплаты… – возобновила нытьё Ксения. – Вы столько для меня делаете… Мы с Настей просто кушать очень хотели, думали, они от чистого сердца, а они – за задницу…
– А вроде кажешься умной. Должна знать, что от чистого сердца до чужой задницы – совсем близко. Если так дело пойдёт, – сказал Ренат, осторожно ощупывая пластырь на скуле, – никакой зарплаты у тебя не будет. Нет, будет, но недолго: отработаешь на кухне с тарелками или вон, на полотёрке.
Муратов подхватил со стула пиджак и пошёл к выходу. Олейников последовал за шефом, держа на весу кривой мизинец.
– Пугает, да? – жалобно протянула Ксюша, глядя в спину Ренату.
– М-м-м, – Колесова подумала и сказала: – Нет.
– Вы бы видели! Как он за меня сражался! Как этот… барс! – с жаром сообщила Ксения, не смутившись. – Я таких людей раньше никогда не встречала. Я теперь ради Рената Тимуровича – всё, что угодно!
– Эй! Смотри не влюбись, детка!
– Ну что вы, Надежда Александровна! Он же старый! Я это так, чисто метафизически!
– Чисто метафизически? – устало сказала Колесова. – Знаешь, сколько девчонок в мужиков постарше влюбляется, даже замуж за стариков выходят не ради денег, а по любви? А уж сколько ради денег… Пойдём, недоразумение. Напою тебя чаем с пирожным и отвезу домой.
… Вадим дозвонился Ренату, когда тот уже подъезжал к посёлку. Ярник потребовал включить камеру, полюбовался радужной физиономией друга:
– Лучше б тебя прибили, наконец, ей-богу! Я бы тогда вздохнул спокойно!
– Ну спасибо!
Ренат с упрёком посмотрел в зеркало заднего вида. Макар перехватил его взгляд и сердито засопел – судя по виду, водитель совсем запутался, кому в каком случае звонить и от кого в каком случае больше «прилетит». Прилетало ему при любом раскладе сил.
– Ты нормальный? Давно по больницам не валялся? – продолжал орать в трубку Вадим, Артём на всякий случай слегка отодвинулся.
– Я всё продумал. Я был с Тёмой.
– Против лома хоть с Тёмой, хоть с Папой Римским! Ренат, ну как ребёнок, ей богу! А если журналюги прознали, что ты там уже несколько раз бывал? Если они тебя там поджидали? Нет ничего хуже провинциальных желтушников, которым надоело писать про засорившиеся ливнёвки! Они высосут сенсацию оттуда, где её и нет! Что уж говорить о тебе!
– Вадь, мы по-тихому, за гаражами.
– Ты ведь всё понимаешь, оболтус! Сколько мне тебя прикрывать?! Я перенёс встречу со спонсорами на понедельник после Дня Города, плёл… х… фигню про переделки сценария!
– Спасибо, Вадим. Ты мой лучший друг.
– Я на полпути к тому, чтобы стать твоим личным врагом! Подставишь меня ещё раз, и я увольняюсь!
– Вадик, честь дамы…
– Отмазка! Заскучал опять, да? Мало тебе было прошлогодней истории с девчонками из бара? Подставился по полной! Понравился сюжет в газетёнке… как её…?! Понравилось, как тебя говном обмазали?! Сколько мы тогда бабла отстегнули, помнишь?
– Вадик, не увольняйся! – жалобно попросил Ренат. – Куда я без тебя?
– Скотина!!! – Вадим отключился.
– Волнуется, – со счастливым видом сообщил Муратов Олейникову.
Тот умиротворённо поддакнул:
– И всегда волновался.
Мергелевск, декабрь 2006 года
Рената перевели в отдельную палату. Врачом у него теперь была женщина, высокая, суховатая, не склонная к любезничанию и долгим разговорам со статусными пациентами и их родственниками. Ренат этому был только рад: бородатый здоровяк, в смену которого он поступил, чуть не разболтал Андрею Эльмировичу про «хорошенькую подружку» Муратова-младшего.
Вадим сидел на стуле и мрачно глядел на Рената. Уже минут пять сидел и глядел. Муратов отвернулся к окну и делал вид, что интересуется зарядившим на несколько дней отвратительно-холодным зимним дождём.
– Ну что, насмотрелся? – заговорил, наконец, Вадим.
– Ну… – Муратов повернулся, думая, что Ярник говорит о дожде.
– На сиськи. Ты ж ради этого жизнью рисковал? Удалось оценить? Размер и упругость.
Ренат вспомнил, как перелезал через мокрые перила, скользил и цеплялся за Марину, в какой-то по-детски плохо контролируемой панике. Потом они сидели, прислонившись к прутьям, тяжело дыша, дрожа, но не в силах подняться и уйти в тепло комнаты. Глядя друг на друга. Ренат скрипнул зубами.
– Андрей Эльмирович приходил? – спросил Вадим, не дождавшись ответа.
– Все приходили: дядя, тётя, Лейла. Я сказал, что об руль ударился, когда передо мной машины позаносило на Московской.
– Ещё что рассказал?
Ренат опять отвернулся.
– Да брось! Ты ж его не боишься! Не ссышь, в отличие от нас! Как ты там говорил: пойдёшь против воли? – Ярник продолжал забрасывать друга едкими, но до отвратительности правдивыми словами.
– Да, я придурок! Доволен? Чего ещё от меня хочешь?
– Прими решение! Хватит голову морочить: ей, мне, дяде, себе самому…
– Ты тут при чём?
– При том! – Вадим передразнил Рената, скривив рот и подкатив глаза: – «Отвези, друг, хреново мне». Если бы ты только знал… чем я ради тебя жертвую каждый день! Если бы ты только это видел!
– Я вижу.
– Не-е-ет… – Вадим протянул с саркастической усмешкой. – Ты дальше своего носа ничего не видишь. Уж поверь! Ты хоть знаешь, кто всё сливает Андрею Эльмировичу?
– Знаю.
– И почему позволяешь ему? – Ярник заметно удивился и растерялся.
