Текст книги "Клуб "Твайлайт". Часть 1 (СИ)"

Автор книги: Тата Ефремова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

– Врач сказал, неделя покоя.

– Покой, так покой. По крайней мере, в ближайшее время точно не сбежит. Адрес запомнил?

– Обижаете, Ренат Тимурович. На Кропоткинской, выше «Детского мира»

– Завтра заскочи в «Удачную покупку», собери корзинку: фрукты там, буженинку, шоколадки, завези.

– Понял, сделаю. Ренат Тимурович, я пойду к машине? А то волнуюсь, мало ли…там вас подожду.

– Хорошо, Макар.

Слышно было, как шофёр пробирается по воде вдоль забора и сдавленно ругается. Солнце ощутимо грело, но ещё не припекало. Вадим задумался, таращась на поплавок…

– … о тебе спрашивала, – услышал Вадим конец фразы.

– Я с ней так и не встретился, – посетовал Вадим, встряхиваясь и понимая, что Ренат говорит о Вере Алексеевне. – Неудобно как-то.

– Работает над сценарием Мутко наша. Дома у неё филиал курортной базы. Заезжал вчера. Детишки, четверо, с меня чуть скальп не сняли, у них даже томагавки были, хорошо, что пластиковые. Я б в такой атмосфере работать не смог, слишком весело…. Знаешь, Вадь, Вера Алексеевна… – Ренат замолчал.

– Что?

– Ничего, – Муратов тряхнул испачканной глиной головой. – У меня бывает иногда. Вижу странности там, где их нет.

– Ренат, – Вадим решил, что лучшего времени для разговора у него не будет. – Ты хоть иногда… вспоминаешь… Марину?

Муратов повернул к другу расслабленное лицо, приподнял бровь, благодушно (к облегчению Ярника) спросил:

– Чего ты вдруг? Сто лет прошло.

– Да что-то… навеяло… Ксюша… тебе не кажется, что они похожи немного?

– Все девушки в восемнадцать-двадцать похожи, особенно, если симпатичные и поют… Может. Не знаю, – Муратов помолчал. – Видишь ли, Вадя. Давай объяснимся раз и навсегда. Во-о-он там, вдалеке, город, который я люблю. Он полон женщин. Разных: высоких, маленьких, худеньких, пухленьких, умненьких, дурочек… Однажды я спущусь к ним и выберу одну. Не знаю пока, какой она будет. Может, мягкой и ранимой, может, резкой и напористой, может, красивой, а может, обычной, молоденькой или зрелой. Я буду выбирать спутницу жизни и мать для своих детей, а когда выберу, утихомирюсь. Не надо ржать, Атос! Я всё решил: даю себе семь лет вольной жизни, а потом вью гнездо. Я люблю детей, я тоже хочу себе Маруську или Ванюшку, в индейцев играть, – голос Рената вдруг стал жестким и холодным: – Но клянусь тебе: ни одна из женщин, которых я отберу для самого главного кастинга в своей жизни, не будет похожа на Марину.

– Тогда почему…?

– Срываюсь? Когда-то я доверял Лёхе, как тебе, верил в нашу дружбу. Эта боль до сих пор со мной. Закроем эту тему и больше никогда… Давай собираться, время. Где там Портос?

– Хорошо, – скрывая радость, кивнул Вадим: всё-таки в отношении Муратова был прав он, а не Артём.

«Объяснились, как же!», – думал он, сматывая удочку. – «Если бы ты всё знал, убил бы меня ещё тогда».

Мергелевск, ЮМУ, 2006 год

– Вы где? – голос Рената в трубке был странным.

– В «Кактусе»! – прокричал Лёша в мобильный Вадима.

– Ждём тебя! – подтвердил Вадим, отходя к стеклянной стене бара, подальше от шума. На сцене стуком и звоном рассыпалось барабанное соло. – Что? А, хорошо!

Он вернулся за столик, пошарил в кармане куртки в поисках портмоне:

– Ренат просил взять ему два «Камикадзе».

Спелкин подпрыгнул на месте:

– Вбухаться на раз решил? Что там у него?

– Встреча с дядей. Что-то серьёзное, походу.

– Дядя денег дал? Не говорил?

– Лёха, имей совесть, мля! Тебе лишь бы бабло! Ренат в ауте вообще, а ты только о бабках! – возмутился Артём.

Спелкин что-то проворчал, ссутулился над столом, тонкими пальцами выбивая щелчками сигареты из пачки.

– Я пойду, возьму бухло, – сказал Вадим. – Кому что?

– Как Мурашке, – обиженно процедил Алексей.

Артём кивнул: ему то же самое.

У барной стойки стояла Марина – выглядывала кого-то в толпе, приподнимаясь на цыпочки. У Вадима гулко забухало сердце. Он как раз думал о ней. Он теперь всегда о ней думал. Вадим подошёл, небрежно кивнул, подвинув к себе барную карту, сделал вид, что выбирает выпивку. Марина поздоровалась, заметно занервничав. На ней были узкие голубые джинсы и легкий косой свитерок, открывающий одно плечо.

Песня закончилась очередной барабанной россыпью, и музыканты задвигались на сцене, перебрасываясь репликами с залом и настраивая инструменты.

– Кого-то ищешь? – небрежно спросил Вадим, водя глазами по строчкам меню.

– Стаса, – сказал Марина. – Он сегодня играет?

– Образов? Нет, его сегодня не будет, – Вадим знал, что Стас и Катя уехали на выходные к Катиным родителям, Стас ещё шутил накануне, что едет официально знакомиться с будущими тестем и тёщей. – А тебе он зачем?

– Мне ему деньги нужно отдать, я занимала. Он сказал, сегодня обязательно вернуть. Мы накануне договаривались, но я не успела после пар. Телефон у него почему-то вне зоны. Неудобно так….

Вадим пожал плечом:

– Отдашь в другой день. Иди домой.

– Ой, Люда, Денис и Игорь! Вон там! Пойду к ним! Спасибо, Вадим.

Ярник заказал коктейли. Марина уселась у стены, за столиком солистов из студенческого театра под стилизованным кактусом из колючей гирлянды. Голова у Вадима бешено заработала. Главное, не дать Муратову увидеть Марину. Ренат уже и так ходит вокруг неё кругами, словно голодный зверь. На репетициях они всегда под прицелом преподавательских глаз, в свободное от учёбы время Марина постоянно в кругу друзей и под присмотром Колесовой, тоже начинающей что-то подозревать, но в баре после пары стаканов Муратов станет непредсказуемым. Здесь он как рыба в воде, а сегодня ещё и почему-то на взводе после разговора с дядей.

Марина явно не собиралась уходить. От зала её заслонял своей широкой спиной Игорь Ферцман. Она пила сок из высокого стакана и иногда приподнималась, чтобы посмотреть на сцену, видимо, не поверила словам Вадима и ждала Стаса.

Заскочив в «Кактус», Ренат сразу опрокинул в себя один коктейль. Он не был голоден после ужина с дядей и, в отличие от Вадима, не смог быстро опьянеть, хотя очень этого хотел. У Ярника же резко зашумело в ушах и поплыло перед глазами.

– Пипец, – простонал Муратов, падая лицом на руки. – Это просто пипец, пацаны! Сдохнуть хочу.

Муратовцы с нескрываемым ужасом выслушали рассказ друга. Они знали, что пять лет назад тётя Рената взяла в семью оставшуюся без родителей девочку. Но то, что дядя задумал женить племянника на приёмной дочери, сразу после того, как тот окончит университет, стало для «мушкетёров» шоком.

– Это просто страшный сон, – скулил Муратов, закрыв ладонями лицо. – Мы же с ней друзья, с Лейлой. Я ей как брат, она всегда так говорит. Ей пятнадцать лет сейчас, выпущусь, будет семнадцать! У нас что, двенадцатый век?! Я что-то перепутал?! Какой у нас век? Двенадцатый или двадцать первый? Как мне теперь ей в глаза смотреть? И почему именно сейчас?

– Кому в глаза? Что сейчас? – с подозрением спросил немного опьяневший Вадим.

Как всегда после алкоголя, он стал «тупить». Это его жутко бесило. Но Ренат всегда заставлял пить наравне с ним.

– Неважно, – Ренат тоскливо уставился в окно. – У меня совсем другие планы. Я дальше учиться хочу, клуб свой открыть… и как мне ей теперь в глаза смотреть?

– Лейле? Лейле? – несколько раз настойчиво спросил Вадим.

Ренат не ответил. Успокоил Муратова, как ни странно, Спелкин. Алексей принялся убеждать друга, что требования опекуна ещё не предполагают их обязательное исполнение, что нужно занять выжидательно-оборонительную позицию, тянуть время и всячески делать вид, что племянник у Андрея Эльмирыча – уважительный и послушный мальчик традиционного воспитания.

– Диплом получи сначала, – горячился Спелкин. – А там скажешь, что хорошее образование только в Москве. И так далее. Только не ссорься с ним, главное, не кипишуй!

Муратов постепенно успокаивался и напивался. Вадим посматривал на часы. Из угла, где сидела Марина (или уже не сидела – у него всё текло и переливалось перед глазами) доносились взрывы хохота с раскатами баска Игоря. Ренат молчал, медленно моргая осоловелыми глазами.

– Лёха, – сказал вдруг Муратов, переводя на Спелкина мутный взгляд. – У тебя бывали такие девчонки, чтоб вот так, взял её… вот так… и вот так… – он показал пальцами замкнутую окружность.

– Это как, спереди или сзади? – спросил Лёха, щурясь на руки Рената.

– Дебил, это талия!

– А-а-а-а… не люблю худых, у них сиськи… – Спелкин скрутил дулю.

– Кретин! – сморщился Ренат. – Нормальные у неё сиськи!

– А ты уже проверял? Или только присматриваешься?

– Не-е-ет, ещё не проверял, – Муратов заметно опечалился и призадумался. – Надо проверить. Сейчас пойду…

Ренат начал приподниматься со стула, потом сел, глупо улыбаясь, покачал головой:

– Гравитация, мля. Потом.

Вадим рвал пальцами салфетку. Он заказал двойную порцию омлета, хорошо поел, пропустил два круга и немного протрезвел. В окне отразилось его сосредоточенное лицо с пятнами на скулах:

– Пацаны, я в сортир.

Марина вышла из дамской комнаты. Он следил за ней. Дождался в тёмном коридорчике у служебного выхода, увлёк за выступ, прижал к стене, жадно и грубо поцеловал, путаясь пальцами в медных кудряшках. Она опешила и замерла в испуге, затем вырвалась, поднесла руку к губам и растерянно, с жалобным возмущением сказала:

– Больно.

Вадима ещё сильнее, почти до потери самообладания, ударило в голову, он очнулся, когда она укусила его в губу, сильно и до крови, одновременно схватив его руки за запястья и вырвав их из-под своего косого свитерка. Вадим отпрянул, засмеялся, вытирая рот. В углу у служебного выхода приглушались звуки музыки, но бьющим в сердце ритмом вибрировал пол. Боль в губе отрезвляла, но не достаточно.

– Ты…ты же пьяный! Пьяный совсем! – со слезами в голосе выкрикнула Марина, пытаясь пройти мимо него в коридор. – Козёл!

– Это я пьяный? – негромко, со смешком, спросил Вадим, преграждая ей путь. – Я – не пьяный! А ОН – очень! В усрач&ку! Понимаешь, о ком я?

– Да, – помедлив, призналась Марина, повела глазами в сторону зала, отступая и заливаясь краской.

– Тогда чего сидишь здесь? Ждёшь большой и светлой любви?

– Ничего я не жду!

– А зря! Пойдём ко мне! Руку дай!

– Не подходи! Никуда я не пойду! Отстаньте от меня, оба!

– Я-то отстану, он – нет. Ты попалась, голубоглазик.

– Вы, муратовцы, – больные придурки! Меня Надя предупреждала…

– Вот нужно было её слушаться, сидеть в норке и не высовываться. А теперь тебе придётся выбирать. И я советую выбрать меня.

– Вадим, что ты несёшь? Ты такой же двинутый, как и твои друзья! Дай пройти!

– Я двинутый, – согласился Ярник, зависая над ней, выговариваясь в маленькое покрасневшее ушко. – Хотя бы потому, что стою тут сейчас. Просто знай: я не променяю тебя на другую через месяц, не стану убивать любого, кто приблизится к тебе ближе, чем на пять метров, даже если это твои друзья, не оставлю одну плакать в темноте, не стану выматывать своими капризами и придирками. Испугал тебя, да?… Я пьян… устал. Устал каждое утро проверять, выходишь ты из своего блока одна или с ним. Устал отвлекать его на репетициях, делать вид, что мне всё равно, что ничего не замечаю, устал слушать его ложь. Я на разрыв иду, понимаешь? Он мой друг, а я хочу, чтобы ты была со мной.

– Вадим, давай поговорим завтра, – взмолилась Марина, – когда ты немного протрезвеешь.

– Нет, – жёстко ответил Вадим, – завтра может быть поздно.

Она дрожала, опустив голову, беззвучно шевеля припухшими губами – не притворялась, а действительно была в шоке от признания Вадима. Он уже давно понял: в жизни, в отличие от сцены, актриса из неё была неважная. Вадим задохнулся от порыва нежности, протянул руки, чтобы обнять её, но она опять отпрянула. К туалету, смеясь, подошли две девушки, скрылись внутри. Ярник облокотился о стену, понизил голос:

– Не строй из себя дурочку. Всё ты понимаешь. Решай: ты со мной или с ним.

– Я не с тобой и не с ним! Ты и он… вы должны лечиться…

– Тебе кто-нибудь другой нравится? Если да, то плохо для вас обоих.

– А для тебя? – Марина осмелилась вызывающе посмотреть Вадиму в лицо, и от блеска наполненных слезами прозрачных глаз-озёр у него снова зашумело в голове.

– Я тебе о чём толкую?! – сказал он, распаляясь от её упрямства и собственного бессилия в споре. – Единственный человек, кто сможет тебя сейчас защитить и которого Ренат не убьёт – это я! Мне он ничего не сделает, поняла! Дружба – это то немногое, что Мурашка признаёт. Мы друзья, это раз, я первый начал с тобой общаться, это два. Да дело даже не в нём! Дело в тебе! Муратов любит тра&аться, но женится на девушке, на которую ему укажут, причём скоро. Знаешь, кто его дядя? Зачем тебе этот напряг?

– Ты меня слышишь вообще?!! – взорвалась Марина. – Что вы за люди?! Я для вас кто, игрушка без права голоса?! Я вам обещала что-нибудь? Вела себя… как-то не так?! Оставьте вы меня в покое! Я вам не «Эс Эс» какая-нибудь!!!

– В том то и дело, что нет, иначе уже лежала бы под Муратовым, ножки врозь! Это ты меня не слышишь! Можешь хоть каждый день говорить Ренату, что ты из другого теста, он не поймёт. Понимает тот, у кого прецеденты были в жизни – у него не было. И ещё, информация к размышлению: игры в кошки-мышки Муратова только заводят. Поэтому думай. Времени у тебя мало, если оно вообще есть…

Она снова дёрнулась. Он позволил ей проскользнуть в коридор, приложил к губе носовой платок, негромко бросил через плечо:

– Я, конечно, люблю, когда девушки кусаются, но только в порыве страсти. Где мой блок, ты помнишь. Тик-так.

[1] Песня группы “The Shocking Blue”

[2] узкая протока, соединяющая озёра, заливы, протоки и рукава рек между собой, а также с морем.

[3] знаменитости

[4] Why do birds suddenly appear every time you’re near? – англ. Строчка из песни «Close To You» группы Carpenters. "Почему птицы внезапно появляются, каждый раз, когда ты рядом?"

[5] тесные несексуальные отношения между двумя или более людьми, как правило, мужчинами (brothers + romance).

Глава 13

Мергелевск, июль 2017 года

… Как же я люблю сумерки над Мергелевском! Красиво, словно акварель!..

Ренат вздрогнул, проснулся и в ужасе уставился на кудрявые рыжие вихры на онемевшей руке. Вспомнил, облегчённо выдохнул сквозь зубы, упав головой на подушку. Он у Алёны. Утром после рыбалки вернулся в клуб, посмотрел новый номер к текущей программе, почувствовал, что отключается после бессонной ночи, и решил отправиться в ближайший отель. Алёна перехватила его у входа в клуб, отвела к себе, дала немного выспаться и… разбудила, чтобы потом заснуть у него под боком. Секс с ней всегда был непредсказуемым и богатым на ощущения. При этом рыжая журналистка никогда не скрывала, что личная жизнь для неё на втором плане, после работы. У неё было несколько «постоянных» любовников, Ренат – один из них. Последний раз они виделись больше года назад, как раз перед его романом с Альбиной. И откуда только Донькова узнала, что он опять свободен?

Муратов лежал, уставившись в потолок. За окном медленно гас день, шум улицы проникал даже через толстые рамы, по потолку скакали тени, в узкой полоске между жалюзи и подоконником полыхал закат. Сумерки иногда заставали его врасплох, как бы ни пытался он заполнять конец каждого дня работой и развлечениями. Ренат боролся, заранее зная, что проиграет – наркоман в предвкушении наслаждения и неминуемой боли-ломки. Он встал, выпил воды на кухне, снова лёг. Город гудел. Сумерки уже ждали его, с зельем-отравой наготове – омутом воспоминаний. Ренат попытался заснуть, но в ушах звучала песня, начало которой всё же попало в его уши в машине Артёма, «Спи, сладкая моя…», «Sleep, Sugar…». Тогда он понял, что бороться бесполезно, прекратил сопротивление и позволил затянуть себя в водоворот прошлого.

– Красиво, словно акварель, – она прикасалась пальчиком к стеклу, словно накладывала на весенний город невидимые мазки.

Он приподнялся на локтях, но смотрел не в окно, а на неё. Она сама была как акварель: огненное на белом, брызги веснушек на груди и плечах, размытые розовые тени во впадинках. Она заметила его жадный взгляд, смутилась, сползла вниз по подушке:

– Не смотри так.

– Как?

– Ты знаешь.

– Глупенькая, – рассмеялся Ренат, – ты теперь стопроцентно моя девушка. Как мне на тебя ещё смотреть? Главное, если вдруг кто-то другой на тебя так глядеть будет, скажи. Я вырву ему глаза. А если к тебе опять кто-то прикоснётся, сердце выдерну. И ты больше не уговоришь меня кого-либо пощадить.

– Ты всё-таки страшный человек, Ренат Муратов, – она усмехнулась, коснулась его подбородка. – Меня предупреждали, а я не послушала. И глаза у тебя страшные, – прохладные пальчики легли ему на щёки и век, – и красивые. Я тебя так боялась… давно… Смешно вспоминать… Мне тогда… плохого о тебе наговорили.

Ренат поцеловал её в ладошку, лёг на бок, опершись на локоть:

– Кто?

– Неважно. Всё в прошлом. Сегодня мой день рождения. Мне восемнадцать. Самый счастливый день.

– Тебе было… хорошо со мной? Тебе понравилось?

Она перекатилась к нему под бок, спрятала лицо на плече у шеи, смущённо протянула:

– Да.

– А потом… больно было?

Она помотала головой, защекотав подбородок кудряшками:

– Нет. Немножко. Чуть-чуть, – приподнялась, с надеждой заглядывая ему в лицо: – А тебе? Тебе было со мной хорошо?

– Глупенькая, – он вдруг почувствовал, что краснеет. – Разве по мне незаметно? С парнями всё просто, это с девчонками приходится… повозиться.

– Как всё это странно, – сказала она задумчиво. – Я раньше на такие темы даже с подружками стеснялась говорить. Что изменилось? Мне не стыдно, мне с тобой легко. Почему?

– Потому что мы теперь вместе… Раньше говорили: познали друг друга… Но ты всё-таки почемучка!

– Скажи ещё раз. Мне нравится.

– Почемучка. А хочешь расскажу, какая ты?

– Расскажи! Какая я? – она положила ладошки ему на грудь, упёрлась в них подбородком, выжидательно округлив глаза. На щеках её заиграли ямочки.

– Сладкая, как карамель. Солёная, как море. Красивая, как солнце. Я каждую нашу встречу помню. Ты многого не знаешь про нас, а я расскажу тебе однажды: как увидел тебя в первый раз, как ты пела, как я ходил за тобой, а ты злилась, как обижал тебя, а потом мучился…

– Ренат, – сказала она задумчиво, – я теперь понимаю, что даже плохое между нами было хорошим. Наверное, это и есть счастье.

– У меня есть для тебя подарок, в машине. Я не взял с собой, растерялся… не ожидал, что ты…

– Что попрошу тебя остаться со мной сегодня?

– Да.

– Не жалеешь?

– Глупенькая почемучка. Я так долго ждал этого. Иди сюда.

Он начал засыпать, а боль не утихала. Она пришла за ним даже в сон, эта боль, в ту самую комнату с видом на университетский парк и корабли вдали. Простыни с розочками, запах карамели и моря.

Марина сидела, обняв колени, склонив на них кудрявую голову, смотрела на него грустно, почти не моргая. Он глядел на неё, заложив руки за голову. Руки были его нынешние, загрубевшие от работы в саду. И на щеках была щетина. А Марина была восемнадцатилетней, такой, какой он её запомнил, с веснушками на плечах и ресницами до самых бровей, только грустной, без улыбки и смешинок в глазах. Она всегда была грустной в его снах, в отличие от воспоминаний.

– Отпусти меня, – жалобно попросил Ренат. – Ну зачем я тебе теперь? Ты где-то далеко, живёшь, наверное, счастливо с мужем и детишками, ты ведь всегда мечтала о семье и детях, а я так и застрял в нашей первой и последней ночи вдвоём. Друзьям вру, ищу твои черты во всех встречных девчонках, бедокурю, как выпью, разговариваю со сновидениями… Я помню каждое твоё слово, каждый твой вздох. Одни думают, я тебя забыл, другие, что я тебя ненавижу, а я бы всё отдал, лишь бы увидеть тебя наяву… Но я не могу так больше, не справляюсь, понимаешь? Мне тридцать с хвостиком, а я всё ещё там… Словно программа зависла: те же сумерки, та же наша ночь, каждый сон…Зачем ты так со мной? Отпусти меня! Отпусти.

Она молчала, как всегда в его снах, потом вдруг заговорила, выдохнула в блеск сумерек своим волшебным голосом:

– Хорошо. Уходи.

Сумерки погасли. Марина растворилась во тьме, хлынувшей из университетского парка. И Рената подбросило, он протянул руку, словно и вправду мог удержать что-либо в своём сне:

– Нет, пожалуйста, не надо! Я не хотел этого!

* * *

Утром Алёна рассказывала последние сплетни из мира журналистики и снова клянчила у него интервью: «ну, Ренатик, ну любименький, один маленький двадцатиминутный выпуск». Потом сказала с милой обиженной гримаской:

– Ты во сне просил кого-то тебя отпустить. Так смешно стонал: отпусти меня! ну зачем я тебе? А потом как заорёшь: не надо! Я чуть не описалась.

– Наверное, налоговая снилась, – натужно отшутился Муратов. – Или устал я. Я всегда со сне разговариваю, когда устаю.

– Буду знать, – лукаво улыбнулась Алёна. – А ты изменился. Осунулся. Сбрей эту гадость, колешься.

– Подумаю, – уклончиво пообещал Ренат.

Вернувшись домой, он открыл шкаф, сдвинул в сторону подставку под мужские перстни, долго смотрел на затёртую фиолетовую коробочку с золотыми буквами на крышке, но не открыл её, а спрятал обратно.

Посёлок Кольбино, июль 2017 года

Кот сидел у окна, выжидательно глядя сквозь стекло.

– А, это ты? – сказал Ренат, раздвигая створки. – Как там тебя?

У кота была какая-то забавная кличка, что-то из компьютерной области. Соседи говорили, но Ренат её всё время забывал. Котяра неспеша зашёл в дом, покрутился у кадки с цветком, присел, потоптался, оттолкнулся от пола и приземлился на диван. Прошёлся, хотел спрыгнуть, упал – филейная часть перевалила, соседи любимца явно раскормили.

– Жрать хочешь, наркоман? – спросил Ренат.

Котяра заинтересованно обнюхал мелкого бычка со вчерашней рыбалки, зевнул и ушёл в угол на пятно солнца – вылизывать роскошный мех, серый с аккуратными квадратными пятнами-подпалинами.

– Ну вот, – огорчённо произнёс Муратов, сидя на корточках с рыбкой на ладони. – А я старался, ловил.

Макар, раздевшись до пояса, затеял традиционную еженедельную уборку в салоне лексуса: автомойкам шофёр не доверял. Муратов с завистью поглядел на накачанный торс водителя – чувствуется, что парень ещё недавно был в спорте, да и после травмы себя не запустил, а вот Ренату последние загруженные работой недели на пользу не пошли, он похудел, тело словно жилами обмотало вместо мышц.

– Идём, – сказал он коту, подумал и неуверенно позвал: – Эй, Матрица? Вай-фай?

Кот послушно подбежал к ноге, если можно было назвать бегом неторопливый шаг лапок в лохматых «штанишках», несущих объёмное пузо. Вдвоём с котом они вышли во двор, прошлись по лужайке. Пушистик позволил подсадить себя на забор из валунов, продефилировал поверху, с писклявым благодарным мявом исчез в ухоженном соседском саду.

– Ренат Тимурович, – крикнул снизу Макар, – приходил парень из дома с башенками, кота искал. Я сказал, он в доме и вы его потом перекинете.

– Уже, – сказал Ренат, спускаясь к воротам. – Ну что, съездил? Отвёз?

– Ага.

– Опять пирожками кормили?

– Угу. Ксюшина бабушка велела вам кланяться. Мы с ней поговорили так хорошо, за чаем. Ксюша всё-таки хорошая девочка. Вы с ней помягче, Ренат Тимурович. Она только с виду такая боевая.

– Что, понравилась?

– Нет, не в этом дело, – шофёр помотал головой, смущенно улыбнувшись. – Просто… я ведь тоже из небогатой семьи. Знаю, что такое всего своим трудом добиваться. Талант – это хорошо…но не всегда. Ксюше несладко пришлось… знаете?

– Не знаю, – суховато сообщил Ренат. «Своим трудом»? Оговорка по Фрейду?

Макар принялся аккуратно складывать замшевую тряпочку, пахнущую полиролем:

– У нас в спортшколе гимнастика была, насмотрелся всякого, мы с пацанами девочек по домам каждую тренировку провожали, всех, чтобы не обидел никто. Девчонки в таком спорте часто симпатичные и на виду, понимаете? Я с одной встречался, мне восемнадцать было, ей шестнадцать. Бальные танцы. С пяти лет занималась, красивая, как статуэтка. С ней мама всегда на соревнования ездила, не очень-то помогало. Мы расстались в конце концов: я первый не выдержал, сил больше не было – ревновал, как дурак. Пока я с тренировки с цветами доберусь, глядь, а возле Ирки уже кто-то крутится. Раз с одним сцепился, мужику за сороковник, всё туда же… А кто поёт, им ещё хуже. Если на сцене стоит, значит, для всех! Ксюшу один придурок до университета выследил, она пряталась даже. Работу, чтоб петь, сейчас только по кабакам можно найти. Она уже и в Макдональдс уходила, и в магазине подрабатывала, платят копейки, а у бабушки на одни лекарства в месяц – вся пенсия. Анна Степановна очень переживает.

– Передай ей, пусть не волнуется больше. У нас Ксюша даже на бэквокале будет больше получать, чем в забегаловках типа «Большого Лимана».

– Спасибо, – Макар кивнул с серьёзным лицом.

Парень близко к сердцу принял семью Антиповых. Ренату нравилось давать шофёру несложные поручения социального, если так можно выразиться, характера, Макар выполнял их с особым старанием. Хороший парень. Не зря Ренат его взял. У Муратова вообще было чутьё на людей. Ксюша, конечно, непростой… экземпляр. Но Ренату не надо объяснять, с какими сложностями приходится сталкиваться девушкам в мире шоу-бизнеса, он отлично знает оборотную сторону популярности…

Мергелевск, ЮМУ, ноябрь 2006 года

Прозвенел звонок. Марина вылетела из аудитории первая, понеслась по коридору. Она в последнее время носилась, а не ходила. Ренат только успевал заметить в толпе рыжую макушку, а она уже исчезала за углом.

На репетициях они очень мило общались, вежливо, исключительно на темы оперы. Ренат каждую ночь перед сном, лёжа в кровати, составлял план «подката», даже продумывал заранее, что скажет и куда Марину пригласит, а на следующий день спотыкался о её холодность или просто терял её след: вот она рядом, стоит, опустив глаза, а вот её уже нет. Нужно было на что-то решаться. А он не мог, боялся. Дядя Андрей очень чётко сформулировал свои требования: последние курсы в универе ни во что не влипать, сдавать все сессии, ограничить до минимума общение с противоположным полом – морально и физически готовиться к новой, взрослой жизни.

Есть надежда, что женитьба в ближайшие два-три года ему не грозит, Лейла только выглядит зрелой барышней, а в голове у неё обычные девчачьи таракашки. Да и школу окончить надо, она хорошо учится, мечтает стать ресторатором. Рената Лейла воспринимает как брата. Но он теперь боится с ней общаться: что если девятикласснице стукнет в голову подростковая романтика и она действительно захочет за него замуж? (Опекуны девчонке не в чём не отказывают, словно хотят компенсировать ей потерю семьи). Но инициатива женитьбы на Лейле принадлежит тёте. Зоя Борисовна, в ответ на протесты Рената, с чувством высказалась за последними семейными посиделками: все говорят, если татарских парней не женить до двадцати пяти, то фиг кого-нибудь из них потом отловишь. Поэтому, Ренатик, сыночек, будет свадьба. Хочешь дальше учиться – учись. Хочешь бизнес свой, мы не против. Ресторан «Ренессанс» хорошо бы снять, там в прошлом году Альберт Эдуардович дочь замуж выдавал, обе семьи довольны остались. Ренат понимал, что ни слова против сказать не сможет – дядя никогда ему ни в чём не отказывал: спонсировал друзей, гасил скандалы, вызволял из проблем. Пришло время расплачиваться по счетам.

Большая перемена. В столовой Марины нет, в кафетерии тоже. Что она ест в последнее время? На лице одни глаза остались. Впереди сессия, дополнительные нагрузки. О чём почемучка думает вообще? Ренат уже собирался выйти, но замешкался, распутывая наушники, и увидел, как Марина проскользнула от дверей кафетерия к сэндвич-бару. Пооглядывалась, поднимаясь на цыпочки, облегчённо выдохнула, принялась читать меню, огорчённо подняв бровки. Скидок сегодня нет, бюджетные варианты с колбасой с грифельной доски стёрты. Марина вздохнула и двинулась к выходу, взвалив на плечо рюкзачок.

– Стоять! – он догнал её, растолкав очередь, и поймал за локоть. – Сядь! Я сказал, сядь! Вадим, иди сюда. Садись рядом. Посторожи её, чтоб не убежала.

Ярник, тоже только что вошедший и задумчиво разглядывающий меню в нескольких шагах от стойки, изумлённо вытаращил глаза. Ренат потом с ним объяснится. А может, и нет. В конце концов, какое Атосу дело? Пусть радуется, что благодаря дружбе с главным «мушкетёром» учится за счёт Муратова-старшего. Ренат, кстати, и по его счетам сейчас платит.

– Ренат…

– Просто посиди рядом.

Марина медленно опустилась на стул. На щеках у неё проступили красные пятна. Вадим дёрнул скулой, сел напротив, глядя в угол. Ренат внаглую протиснулся к стойке мимо очереди, набрал еды, поставил поднос перед Мариной:

– Вадим, теперь иди, потом поговорим, окей?

Ярник сидел.

– Вадим!

«Атос» встал, прошёл мимо Муратова, плечо к плечу, с горечью шепнул на ухо другу:

– Дурак.

Ренат усмехнулся. Он и сам знает, что дурак. В толпе студентов, что сейчас таращатся на них с Мариной, есть и тот «рот», что подкармливается дядей и рад будет слить между зубов последний отчёт о поведении Муратова-младшего. К чёрту! Он ничего не нарушает, просто поговорит с партнёршей по пьесе. Подумаешь, дружеская беседа увлечённых одним делом людей.

Марина сидела, не шевелясь.

– Ешь!

– Не буду.

– Будешь. Вот, кофе. Как ты любишь. Бутерброд с острым перцем, – Муратов развернул хрусткую обёртку сэндвича, пластиковой палочкой размешал сахар в латте.

– Я не буду есть!

– А если свалю, будешь?

Марина невольно перевела взгляд на поднос.

– Тогда я сейчас уйду. Пришло время нам с тобой поговорить. По тебе видно, что ты всё поняла. Но ты… неправильно всё поняла. Я просто немного увлёкся, было и прошло. Такой я человек, влюбчивый и… разлюбчивый. Короче, хватит от меня шарахаться. Ходи в столовку, питайся нормально, тебя ветром скоро сдует. Не носись по лестницам – убьёшься. Не надо прятаться за шторой у запасного выхода – там дует. И ещё… Если я тебя так напрягаю, брошу театр. Время ещё есть, найдут кого-нибудь другого… Ладно… – он поднялся, скрипнув стулом. – Чтоб всё съела.

Марина догнала его у дверей кафетерия, дёрнула за рукав. Ренат обернулся, сердце у него тревожно стучало – она могла и не пойти за ним, но она пошла, маленькая, очень ответственная почемучка. Их толкали, и она оказалась совсем рядом. Он увидел всё сразу: и аккуратный носик, и складочки на нижних веках, из-за которых всегда казалось, что глаза у неё улыбаются, и нежные пухлые губки с трещинкой внизу, и веснушку в уголке рта. Если сейчас она такая, то какой же станет лет через пять? Будет убивать парней одним только взглядом? Марина сказала, глядя в сторону:

– Не надо. Из оперы не уходи. Никого они уже не найдут, это сложно. Ты поёшь… хорошо, распелся, на это время нужно. У нас на Новый Год концерт с номерами из «Сына-соперника», а в феврале премьера. Так нельзя, – и сердито добавила: – Ты просто… не выдумывай ничего. Ничего не надо… такого.