Текст книги "Украденное счастье"

Автор книги: Тарокнахт Гонгопаддхай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Тарокнахт Гонгопаддхай
Украденное счастье

ПРОЛОГ

Неподалеку от Кришноногора жил в одной деревне старый брахман по имени Чондрошекхор Чоттопадхай. Было у него два сына. Старшего звали Шошибхушон, младшего – Бидхубхушон. Последнему исполнилось десять лет, когда умер отец. После смерти мужа мать Бидхубхушона еще сильнее привязалась к младшему сыну. Он был моложе брата лет на семь-восемь. В те годы, когда Шошибхушон уже погрузился в ученье, Бидхубхушон проводил время в играх.

Шошибхушон был не только старше, но и рассудительнее своего брата; Семнадцати лет он окончил школу и поступил на службу в контору к здешнему заминдару[1]1
  Заминдар – помещик.


[Закрыть] всего за пять рупий в месяц. Жалованье, конечно, ничтожное, однако многие бы согласились работать в этой конторе даже вовсе без оплаты. Шошибхушон неплохо здесь зарабатывал и в короткий срок стал состоятельным человеком. А Бидхубхушон в это время только начинал учиться.

Любовь никогда не остается без воздаяния. Если кто-нибудь любит тебя, то и ты или платишь ему любовью, или ненавидишь его. В других делах воздаяние многообразно, но на любовь возможны только два ответа: либо любовь, либо ненависть, середины здесь не бывает.

Мать души не чаяла в своем Бидху. Нельзя сказать, что и богиня Сарасвати[2]2
  Сарасвати – в индийской мифологии богиня – покровительница наук и искусств.


[Закрыть] была к нему неблагосклонна.

Многие вначале говорили, что Бидху еще проявит большие способности, не нужно только слишком торопиться с ученьем. А вышло не так. Если на любовь своей земной матери Бидхубхушон отвечал такой же любовью, то на любовь небесной матери – Сарасвати он стал отвечать ненавистью. Когда подошло время встречи его с Сарасвати, то не только учитель, но и все соседи пытались помочь Бидхубхушону установить, добрые отношения с нею, однако успеха не добились. Чем больше бранили они Бидхубхушона, тем больше отвращался он от занятий, тем сильнее стремился к развлечениям.

Невежество браку не помеха. В пятнадцать лет Бидхубхушон женился. В дом вошла жена, и Сарасвати навсегда покинула Бидху. Мать Бидхубхушона прожила только пять лет после его свадьбы. За эти годы не произошло событий, достойных упоминания, кроме того, что у Шошибхушона родились сын и дочь, а у Бидхубхушона – сын. Пожалуй, на этом мы и закончим наше вступление.

У ЛОТКА ТОРГОВЦА

Писатели способны угадывать самые сокровенные мысли и умеют проникать всюду, куда только захотят. Как бы иначе Бхаротчондро Рай[3]3
  Бхаротчондро Рай (1712–1760) – автор известной в Индии поэмы «Видья и Сундор».


[Закрыть] мог узнать, что думал Сундор, сидя под деревом бокул? Каким образом Майкл-бабу[4]4
  Майкл Модхусудон Дотто (1824–1873) – поэт; речь идет о его поэме «Виранчона». Бабу – по-бенгальски «господин».


[Закрыть] получал бы вести из загробного мира? И как удалось бы Бонкиму-бабу[5]5
  Бонкичмондро Чоттопаддхай (1838–1894) – известный бенгальский писатель. Айша и Осман – герои его романа «Дочь коменданта крепости».


[Закрыть] подслушать разговор между Аишей и Османом, когда те находились в еще менее доступном месте, чем загробный мир, – в мусульманском гареме? Но писатели обладают и другим, весьма ценным даром: при желании даже невероятное они превращают в возможное. А это немаловажное достоинство. Не будь его, многие писатели погибли бы для литературы.

Вишнушарма[6]6
  Вишнушарма – легендарный автор знаменитого сборника сказок «Панчатантры». Здесь упомянуты персонажи сказок: Лагхупатанака – ворона и Читрагрива – царь голубей.


[Закрыть], например, был немым, но этим даром он обладал вполне; потому-то его Лагхупатанака рассуждает о философии, а Читрагрива дает советы неразумным голубям. Точно так же и Бонким-бабу без всякого труда заставил девушку, жившую за сто пятьдесят лет до него, говорить языком современных индийских женщин, да еще с европейским образованием.

Уважаемые читатели! Нам важно было упомянуть об этом даре, чтобы вы поняли, что все, о чем мы постепенно поведаем вам, не вымысел автора. Многое, если бы вы наблюдали эти события сами, осталось бы недоступным для ваших глаз и ушей. Но мы, писатели, можем слышать и видеть в сотни раз лучше, чем вы. Поэтому поверьте всему, что написано здесь.

При чтении этой главы читателям необходимо иметь в виду, что прошло уже пять лет после смерти матери Шоши и Бидху. Их сыновьям исполнилось ПО шесть лет. Они любят погулять и порезвиться, любят мастерить кукол и играть с ними. Всегда они готовы увязаться за прислугой на базар или ярмарку и, как водится, частенько затевают ссоры и даже драки с соседскими детьми.

Пока была жива мать Шоши и Бидху, между братьями царило полное согласие. Младший брат не завидовал старшему, а старший считался с младшим. Но после того как мать ушла в другой мир, жена Шошибхушона дала ясно понять мужу, что теперь уже невыгодно жить одной семьей. Однако Шошибхушон не обратил внимания на эти слова. Как-никак они с Бидху родные братья. Одна мать родила, вскормила и воспитала их.

Даже частые ссоры не могут убить любовь между родными братьями; жены же их не были связаны столь тесными узами. Постепенно пошли у них ссоры и скандалы, но так как братья не потакали в этих делах своим женам, до поры до времени все оставалось по-прежнему.

Так обстояло дело, когда однажды в их краях появился уличный торговец. Он разложил на своем лотке разнообразные товары. Мальчишки и девчонки, хозяйки, служанки – все собрались вокруг него. Кое-кто стал покупать, а некоторые (у кого не было денег) просто приценивались к вещам и отходили прочь. Дети, которым купили игрушки, прыгали от радости. А те, кто ничего не получил, разражались плачем. Промода, жена Шоши, купила своим детям по игрушечной флейте, племяннику же не купила ничего. Зашла туда и жена Бидху Шорола, но у нее не было ни пайсы[7]7
  Пайса – мелкая медная монета, приблизительно равная копейке.


[Закрыть], и она ничего не смогла купить своему сыну. Да и ее Гопала, к счастью, не было поблизости. Шорола уже пошла было домой, но тут откуда-то прибежал Гопал, еще издали крича:

– Мама, мама, пойдем-ка, посмотрим, что там такое!

– Ссорятся там. Лучше нам не ходить туда, а то и нас побьют, – отвечала мать.

– Я хочу посмотреть, как ссорятся и кто будет драться, – упрашивал Гопал.

– Нехорошо на это смотреть. Пойдем отсюда поскорее!

– А я не хочу!

Промода, следившая за этим разговором, позвала своих детей и сказала:

– Бипин, иди-ка к Гопалу, покажи ему, какая у тебя флейта. Иди и ты, Камини!

Дети, послушавшись матери, сразу же принялись дуть в свои флейты и побежали к Гопалу. Тогда Гопал закричал:

– И мне купи такую!

– Флейт больше не осталось. Когда привезут еще, тогда я куплю, – пробовала успокоить его Шорола.

– Нет, там есть еще флейты. Купи сейчас же!

Гопал заплакал и стал теребить мать за анчал[8]8
  Анчал – свободный конец женской одежды – сари, перекинутый через плечо.


[Закрыть]. Что было делать Шороле? Пришлось поневоле пойти к торговцу. Как только Гопал очутился у лотка, он тут же схватил флейту и побежал туда, где играли Бипин и Камини. И так как у Шоролы не было с собой денег, она попросила Промоду:

– Диди[9]9
  Диди – буквально «сестра»; здесь: почтительное обращение.


[Закрыть], не дашь ли мне одну пайсу взаймы?

В другое время диди могла услыхать и за три четверти мили, приложив ухо к стене, она разбирала, что лепечет во сне ребенок, но сейчас, стоя рядом, молчала, будто не к ней обращалась Шорола. Та снова попросила:

– Не дашь ли мне пайсу взаймы, диди?

А диди словно и не было здесь. Шорола опять повторила свою просьбу. Тут уж вмешался сосед:

– Ты что, не слышишь разве, что говорит тебе младшая невестка? – сказал он. – Отвечай же ей!

А Промода точно очнулась от долгого сна. Она улыбнулась и, глядя на Шоролу, проговорила:

– Что? Ты что-то сказала?

– Не можешь ли дать мне пайсу в долг, диди?

– Разве диди – ростовщик, чтобы давать в долг?

– Ну если не дашь в долг, купи, пожалуйста, флейту моему Гопалу.

– Я не дерево кальпатару[10]10
  Кальпатару в индийской мифологии – волшебное дерево, способное исполнить любое желание.


[Закрыть], чтобы выполнять желание каждого.

– Но ведь это не благодеяние с твоей стороны. Гопал не чужой тебе. Ты что же, не хочешь заботиться о нем так же, как о Бипине и Камини?

– Ах, если бы все получалось так, как думаешь! Тогда и горевать было бы не о чем. Я могу вообразить себя женой раджи, а что толку?

Шорола молча выслушала эту лицемерную речь и опустила голову. А Промода продолжала:

– Сколько людям ни давай, все им мало. Если б я могла каждый месяц кое-что откладывать, мне и беспокоиться было бы не о чем. Но так не выходит! Пять человек на шее сидят. Точно глупые, ничего не хотят понять. Была бы у них совесть, не пришлось бы мужу трудиться одному с утра до вечера. Совести у них нет. Да и плохо ли жить на всем готовом, – с раздражением закончила Промода.

Она бы говорила еще, но такая взяла ее досада на глупость мужа, что даже слезы из глаз полились. Соседки, которые всегда, особенно если приходилось им занимать у Промоды масло или соль, любили говорить: «Промода высокого происхождения, она всегда такая спокойная, красивая… А какие у нее глаза! Большие, словно стручки спелого гороха! А какой прямой нос», – теперь растаяли, стоило Промоде заплакать. Некоторые из них тоже стали всхлипывать, другие же принялись корить Шоролу. А маленькая толстая вдова Дигомбори, которая оказалась тут же, так та особенно разошлась.

– Не побоюсь сказать правду! – кричала она. – У Шоролы очень уж длинный язык. А вот Промода не такая! Муж ее всю семью содержит, а она и то не кичится. Никто от нее грубого слова не услышит!

Известно, что все шакалы отзываются, стоит одному завыть в джунглях. Так и тут. Вслед за вдовой Дигомбори все женщины напустились на Шоролу. Начали с ее языка, а потом принялись судить всех женщин вообще. В конце концов решили, что за исключением Промоды все женщины плохи.

Подумайте, читатели, о человеческой природе, и вы поймете, что в речах иногда уходят дальше того, что есть на уме. Взять хотя бы стариков. Называют они юношей молокососами, а сами не колебались бы ни минуты, когда б могли снова помолодеть. Конечно, пора юности – ни с чем не сравнимое время. Все хотят быть молодыми. Юнцы лихо закручивают усы, а старики чернят их краской. И когда старики употребляют презрительное словечко «молокосос», то оно ни в коей мере не выражает их истинных чувств.

Ошеломленная словами вдовы Шорола молчала, в ее глазах стояли слезы. Торговец решил, что ждать ему больше нечего, и стал собираться. Увидев, что он складывает свои товары, Шорола перепугалась. Что Же теперь делать: и Гопал убежал с флейтой, и заплатить за нее нечем. Не зная, что ей предпринять, она глубоко задумалась и не заметила, как подошел к ней торговец. Маленькая толстая Дигомбори спросила его:

– Заплатили тебе за флейту?

– Не надо мне от них ничего. Пускай берут даром. От этого не обеднею, – ответил торговец.

Слова его совсем расстроили Шоролу. Едва взглянув на нее, торговец сразу понял, как тяжело было ей получить эту флейту даром. И чтобы как-то утешить Шоролу, он сказал:

– Не волнуйся. Я часто бываю в этих местах, заплатишь в другой раз.

Шорола немножко успокоилась, зато Промода осталась недовольна таким исходом дела. Соседки же с усмешкой доглядывали друг на друга.

НА ЗОЛОТОМ ДЕРЕВЕ – ПЛОДЫ ЖЕМЧУЖНЫЕ

С тяжелым сердцем пришла Шорола домой. Покончив с обычными домашними делами, она присела отдохнуть. Теперь, наедине сама с собой, она могла поразмыслить о том, что произошло сегодня.

Хорошо, если женщина может положиться на своего мужа. Разве не в уме мужа черпает она силу и разум? А где Шороле взять такую поддержку? Бидхубхушон все дни проводит у соседей. Домой заглянет, только когда есть захочет. На хозяйство никакого внимания не обращает, Даже пайсы заработать не умеет. Песни, музыка да карты – вот на что он тратит все свое время.

Люди, характер которых не отточен образованием, обычно бывают горячи, не умеют сдерживать себя. Таков был и Бидху. По пустякам, правда, он не сердился, но, разойдясь, не скоро успокаивался. Однако поссориться с братом для него было немыслимо; ведь это все равно, что поссориться с отцом.

Обо всем этом передумала Шорола, не зная, рассказывать мужу о случившемся или нет. Сказать – какой толк: особой помощи от него не получишь. А похоронить горе в своей душе – тоже покоя знать не будешь.

Пока она так размышляла, прибежал Гопал. Шорола быстро вытерла глаза краем одежды.

– Ма, почему ты плачешь? – спросил он.

– Да разве я плачу?

– А почему в твоих глазах слезы?

– Нехорошо мне. У меня немного болит живот.

– Почему же ты не примешь лекарство, которое давала мне Шема, когда у меня болел живот? Я пойду и позову Шему. Прими ее лекарство и сразу поправишься.

– Нет, не зови Шему. Не болит у меня живот. Просто глаза слезятся, попало туда что-то.

– Дай-ка я подую, и соринка сразу же выйдет. – С этими словами Гопал подошел к матери.

Шорола нежно посмотрела на сына.

Какая чудесная сила таится в любви! Гопал не знал, отчего плачет мать, но стоило ему увидеть ее слезы, и он тоже заплакал. Тут уже Шорола забыла свое горе, взяла сына на руки и пошла с ним гулять. Гопал молчал, положив голову на плечо матери. Стараясь его развеселить, Шорола незаметно и сама начала улыбаться.

ЗОЛОТОЕ ОЖЕРЕЛЬЕ

Достоинства родителей никогда не передаются детям в полной мере, зато дурные качества наследуются с избытком. Редко встретишь, чтобы отец и сын были пандитами[11]11
  Пандит – ученый.


[Закрыть], но очень часто и тот и другой оказываются ворами. Промода от своего отца получила в наследство одни недостатки. Отца ее звали Рамдеб Чокроборти. Его дом находился неподалеку от дома Шошибхушона. Злоба, зависть, любовь к скандалам были наследственными чертами в роду Рамдеба Чокроборти. В какую бы семью ни попадала женщина из дома Чокроборти, там сразу же поселялись раздоры и склоки. Это богатство Промода унаследовала сполна, но отцовской искренности не передалось ей ни капли.

Надо сказать, что положение ее отца было далеко не благополучным, и Промоде в его доме жилось незавидно. Стало несколько лучше, когда она вышла замуж: иной раз ей перепадали одна-две рупии, но после смерти свекрови Промода сделалась единственной хозяйкой в доме. Теперь уже она могла взирать на всех свысока.

О том, что Бидхубхушон ничего не делал, читатели уже знают. Но им еще неизвестно, что за безделье Бидхубхушона расплачиваться приходилось Шороле.

Промода сама домашним хозяйством не занималась. Стряпню, уборку, все остальные домашние дела она целиком возложила на Шоролу. Если же кто-нибудь заводил речь об этом, Промода небрежно замечала:

– Разве это работа? И говорить не стоит! Не будь я так больна, я легко бы справлялась сама со всеми делами.

При каждом удобном случае Промода любила поговорить о своей болезни, но никто не мог сказать, что это за болезнь. Отсутствием аппетита она не страдала и не только не худела, а, наоборот, все больше толстела. Стоило ей не поесть с утра, она уже готова была уверять, что находится при смерти, это и был единственный признак ее болезни. Теперь вы, верно, поняли, чем она страдала?

Читателям уже известно о разговоре между Шоролой и Промодой у лотка торговца. Знают они и о том, что делала Шорола, вернувшись домой. Послушайте же, что предприняла Промода.

Шаркая ногами сильнее обычного, она вошла к себе, хлопнула дверью и легла. Домашние сразу определили по этому звуку, что надвигается буря. Никто не решался заговорить с женщиной. Настолько Промода была сладкоречива, что, раз послушав ее, никому не хотелось выслушивать ее вторично. Пришел из школы Бипин, но, найдя дверь закрытой, снова ушел. Пыталась и Камини позвать: «Ма! Ма!», да и расплакалась в конце концов. А Промода все молчала.

Обычно слуги и служанки почитают своих хозяев, но в доме Шошибхушона это правило не соблюдалось. Их служанка Шема хоть и слушалась Промоду, но Шоролу любила гораздо больше, ведь им обеим приходилось выслушивать попреки. Поэтому между ними завязалась тесная дружба. Бранили Шоролу – на глаза Шемы навертывались слезы; ругали Шему – от слез не могла удержаться Шорола.

Было у Шемы особое качество: о чем бы где ни говорили, она все слышала. Она умела так беззвучно ходить, что никто не мог обнаружить ее присутствия. А когда разговор заканчивался, она так же неслышно исчезала, затем шла к Шороле и все ей подробно рассказывала. И Шорола тоже ничего от нее не скрывала.

Теперь она рассказала Шеме все, что произошло у лотка торговца.

Несколько минут Шема молчала, затем усмехнулась:

– Значит, будет сегодня ей подарок.

День подходил к концу. Скоро должен вернуться со службы Шошибхушон. Шема, как обычно, вынесла на веранду кувшин с водой, полотенце, пару сандалий и приготовила все для вечерней молитвы. Сердце Шоролы сжималось от дурных предчувствий. Промода в соседней комнате принялась тяжело дышать и всхлипывать. Камини снова заплакала. От соседей прибежал Бипин. В это время вернулся Шошибхушон. Приходя из конторы, Шошибхушон обычно направлялся прямо в свою комнату. Так поступил он и сегодня. Найдя дверь закрытой, он постучал, но не получил никакого ответа.

– Что случилось, есть кто-нибудь дома? – крикнул Шошибхушон и принялся снова стучать в дверь, но и на этот раз никто не отозвался. Наконец он позвал Шему.

– Куда все запропастились, Шема?

– Госпожа здесь, у себя, – ответила Шема и, взяв кувшин, отправилась будто бы за водой.

На этот раз Шошибхушон уже с некоторым раздражением проговорил:

– Ну, как, откроешь дверь, или же мне уйти?

Промода поняла, что если еще сильнее «надавить на лимон, он станет слишком горьким». Не торопясь, она встала, открыла дверь и снова легла. Увидев ее покрасневшие глаза и измученное лицо, услыхав глубокие ее вздохи, Шошибхушон понял, в чем тут дело. Видеть Промоду разгневанной для него было не ново. Она и сердиться-то умела к своей выгоде. Промода всегда бывала разгневанной, когда ей нужны были новые драгоценности или красивые наряды. Тут Шошибхушон не ошибался: покупал, что она хотела, и тем самым смирял ее гнев.

– Что еще случилось? – спросил Шошибхушон.

Никакого ответа.

– Я спрашиваю, что случилось? – повторил он. Опять молчание. Словно стенке говорил. Не получив ответа и в третий раз, Шошибхушон догадался, что произошло что-то серьезное. Позвал Шему, но и от нее не добился толку. Тогда он громко закричал:

– Да что, в самом деле, случилось? Почему никто не отвечает мне?

Промода слабым голосом отозвалась:

– Что, что ты говоришь?

– Ага, наконец-то ты пришла в себя! А где ты была до сих пор? Умерла, что ли?

– Мертвая я или глухая – разве людям не все равно? Если людям не нравится мое присутствие, почему бы не сказать об этом? Тогда я уйду и не буду их больше беспокоить!

У Шошибхушона на этот раз день выдался особенно тяжелый, он пришел домой уже в раздраженном состоянии; встретив такой прием, он не мог сдержаться и закричал:

– Всегда ты твердишь: уйду, уйду. Хотел бы я знать, куда ты думаешь пойти?

– Разве мне некуда пойти? Уйду к отцу, не разорит же их лишний рот.

Но все это были, конечно, пустые слова. Семья ее родителей едва сводила концы с концами. Между нами говоря, Промода, чтобы помочь им, тайком посылала в родительский дом рис, бобы, а иногда и деньги и тем самым поддерживала существование Рамдеба. Шошибхушон делал вид, что не замечает всего этого. Поэтому, услыхав о намерении Промоды уйти к отцу, он только рассмеялся и сказал:

– Иди! Хоть сейчас иди! Но посылать рис и бобы я туда не стану.

Женщины не выносят, когда начинают хулить их родной дом. К тому же Промода уже была рассержена, и обидные слова Шошибхушона поразили ее в самое сердце. Опустив голову, она разрыдалась. Шошибхушон, почувствовав, что Промода крайне оскорблена, решил, что сейчас бесполезно ее утешать: от этого обида ее не только не утихнет, а, наоборот, возрастет, – и вышел из комнаты. Но ему не хотелось оставаться одному, и уже через полчаса он снова вернулся.

Промода по-прежнему лежала на кровати.

– Что же все-таки случилось? – спросил Шошибхушон, присев рядом. Промода не ответила. Снова он повторил свой вопрос, и опять не получил никакого ответа. Подумав немного, Шошибхушон начал:

– Что ж, видно, чему быть, того не миновать. А я-то думал: приду домой, и встретят меня благодарностью, ведь ты давно хотела ожерелье. Сегодня я внес за него задаток. Так нет же, надо было чему-то случиться! Не то что благодарности – даже путного слова не услышал сегодня! – Чуть помедлив, он продолжал: – Бидху говорит, что лучше подождать с ожерельем немного; сперва, говорит, надо устроить комнату для гостей. А я подумал, что комната никуда не уйдет, недаром говорится; стены есть, будет и крыша. И решил не ждать с ожерельем.

Тут уж Промода не могла сдержаться. Во-первых, речь шла об ожерелье. Во-вторых, здесь был замешан Бидхубхушон, одно упоминание о котором, казалось, могло бы поднять Промоду даже со смертного одра. Она закричала:

– И всегда-то я страдаю из-за этих людей! Сколько неприятностей они нам доставляют, и все еще им мало!

Шошибхушон вконец рассердился:

– Кто это они? Кто мог тебя обидеть?

– Еще спрашивает, кто мог?! Дальше идти некуда!

– Не понять мне твоих намеков. Я не волшебник, чтобы, не услышав и половины, об остальном догадаться! Ты ведь не назвала даже имени! Как же я могу знать, кто те, о ком ты говоришь?

– Кто, кто! Кто же может быть, как не господин и госпожа! Господин присосался ко мне, как пиявка. Покоя от него нет. Как появятся у меня деньги, сразу все готов пустить по ветру. А госпожа тоже хороша. Старается всячески унизить меня перед людьми.

– Что ты! Бидху ведь не говорил, чтобы я не дарил тебе ожерелье, он просто сказал: сначала лучше устроить комнату для гостей – люди приходят, и их принять негде.

– А своего ума у тебя не хватает? Ты, конечно, человек прямой, где ж тебе понять это! Не считай Бидху таким простофилей. Ты ведь не знаешь, почему он так заботится об этой комнате. Лучше тебе будет, когда ее выстроят? Он-то, как раньше ходил по соседям, так и будет ходить. А когда выстроим такую комнату, Бидху получит в ней свою часть. От моих же драгоценностей ничего он не получит.

Промода называла Шошибхушона глупцом, и это было близко к истине, так как во многих делах ему недоставало проницательности. Как отбирать у крестьян последнюю пайсу в счет налогов, как подсчитывать свои доходы – в этом он разбирался. А то, что сейчас сказала Промода, показалось ему откровением. «Ага, наконец-то я все понял! – подумал он. – Вот почему брат мне всегда советовал обставлять дом. Потому-то он и считает, что дарить жене украшения – все равно что деньги в воду швырять», – и ответил:

– Правильно ты говоришь. Если бы я знал это раньше, кирпичика бы сюда не принес!

– Меня же ты не слушаешь, не спрашиваешь ни о чем, не советуешься. Вообразил, что он тебе верен, как Лакшман – Раме. Не Лакшман он вовсе – Бхарата[12]12
  Лакшман и Бхарата – братья бога Рамы, герои индийского эпоса «Рамаяна». Бхарата занял престол Рамы, а верный Лакшман сопровождал Раму в его добровольном изгнании.


[Закрыть].

– Хорошо же. С комнатой для гостей теперь покончено. Посмотрим, кто ее будет строить. Ну а как там госпожа? Ты о ней что-то говорила?

– В ней все и дело. Госпожа держит твоего брата под башмаком, да ведь она кого хочет заговорит. Но и сама не дремлет, только и думает, как бы меня да тебя очернить.

– Очернить? Меня? Того, чей хлеб ест?

– Ну, может быть, и не совсем так.

– А все-таки что оскорбительного она сказала?

– Такое, что дальше идти некуда. Услышишь – и не поверишь. Сегодня побывал на нашей улице торговец. Бипин и Камини покоя мне не дали. Пришлось занять две пайсы у соседки Дигомбори и купить им по флейте. Младшая невестка рассердилась. Пошла она туда, взяла флейту для Гопала, а когда пришлось расплачиваться, говорит мне: «Диди, дай в долг одну пайсу, я верну тебе с процентами». Я возразила. «Не знаю, сестрица, какие еще могут быть проценты на пайсу?». Тут она и пошла: «Ты-то не знаешь? Все время под проценты деньги даешь и не знаешь?». Я просто онемела. А младшая невестка тут уж совсем распустила язык.

– Что же она еще сказала?

– Да я ведь женщина простая, во всех этих тонкостях не очень разбираюсь. Зато соседи все слышали. Хочешь, позову завтра Дигомбори, она тебе расскажет.

– Конечно, стоит послушать. Непременно позови Дигомбори.

– Ладно, завтра и поговорим об этом. А сейчас ответь-ка мне на один вопрос. Но только правду!

– Почему же не ответить? Отвечу!

– Так вот, скажи: в самом деле ты уже дал задаток за ожерелье?

Шошибхушон попробовал улыбнуться.

– Конечно, а в чем дело?

– Да мне давеча показалось, что тут что-то не так.

– Ты права, пока еще не дал, собирался только.

– Зачем же сказал неправду?

– Обманул я тебя, верно. Но завтра это уже не будет обманом. Завтра позову ювелира и внесу залог. Я думал сначала закончить эту самую комнату, но теперь, когда услышал от тебя обо всем, нет у меня никакого желания что-нибудь делать для них. Где ж это видано, чтоб сам трудился, а с другим делился!

Тут только Промода успокоилась. Читатели, конечно, не забыли, что у Шемы была слабость – подслушивать чужие секреты. И сейчас она слышала весь этот разговор от начала до конца, приложив ухо к двери.

Придя к Шороле, она сказала:

– Ну, госпожа, как я тебе говорила, так и получилось!

Шороле не терпелось услышать все:

– Что там, Шема? Что случилось?

– Я же говорила, стоит ей разойтись, так обязательно добьется украшений или нарядов. Теперь золотое ожерелье заведет.

И Шема по порядку рассказала все, что она слышала.