Текст книги "Любовь навылет (СИ)"
Автор книги: Таня Володина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)
42. Молитва
– Раздевайся.
– Что?!
– Снимай рубашку, юбку, трусы, – пояснил Оленев и потянулся к пуговичкам на её блузке.
Даша отбросила его руки от своего горла.
– Ты что, не понимаешь?! Мы чуть не разбились! Это я спровоцировала Эдика, я одна во всём виновата! Ты говорил про ошибку, которую невозможно исправить, – и вот, я её совершила! Я всё разрушила: твою жизнь, свою, жизнь Эдика…
Оленев схватил её за плечи и подтащил к себе – так близко, что она вжалась в него грудью.
– Эдика могло спровоцировать всё что угодно! Федя рассказал мне, о чём вы говорили. Так что хватит истерить, ничего ты не разрушила. Мы ещё поборемся, слышишь? Мы живы, у нас есть шанс – это главное.
Даша хотела сказать, что Оленев не всё знает, что после разговора с Федей произошло много чего плохого, но язык не слушался, мысли путались. Пол уплывал из-под ног, как ненадёжные мартовские льдины, Даша проваливалась и тонула в тёмных глазах Оленева. Сердце стучало громче гула турбин.
В этот раз беспомощным оленем посреди реки была она, а не кто-то другой. В этот раз она нуждалась в спасении.
– Шанс? У нас? – прошептала она одними губами.
– Знаешь, о чём я думал, когда мы падали? «Как жаль, что я не трахнул Дашу Комарову!». Это было единственное, о чём я жалел перед смертью. Так что да, у нас есть шанс.
– Ты хочешь меня трахнуть?! – изумилась Даша.
Кто-то когда-то уже задавал этот вопрос, но она забыла, кто. Сбитая с толку, испуганная и окончательно дезориентированная, она оглядывалась в тесном туалете, растерянно скользя глазами по белоснежным пластиковым панелям, пока не наткнулась на твёрдый взгляд Оленева. Уцепилась за него, как за спасательный трос, и спросила ещё раз, но другими словами – не чужими и пошлыми, а настоящими, искренними:
– Ты меня любишь?
– Да, я тебя люблю, – сказал Оленев. – С первой минуты, с первого взгляда. С того дня, когда ты бросилась мне на помощь, как будто я заслуживал твоей доброты. Как будто я был кем-то важным для тебя. И да, я тебя хочу – с тех пор, как ты сидела у меня на кухне и пила «Силу жизни». Я понял, что ты и есть эта сила, что ты мне нужна, чтобы жить дальше, – он встряхнул её за плечи: – Почему ты уехала в ту ночь? Почему не осталась? Я же предлагал, я так хотел, чтобы ты осталась… Всё могло сложиться иначе – без Эдика, без драмы, без катастрофы.
– Я уехала потому, что ты меня отпустил!
– Я не смел тебя удерживать.
– А я не знала, что нужна тебе, – Даша приподнялась на носочки, заглядывая ему в глаза. – Не верила, что могу тебе понравиться, ты казался таким далёким, таким недоступным, таким замкнутым.
– А теперь ты мне веришь?
Наверное, все её чувства отразились на лице, Оленев не стал дожидаться ответа. Не успела она вымолвить хоть слово, как её губы накрыл горячий ищущий рот. Сладкий от леденцов язык скользнул внутрь, жадно и нетерпеливо вылизывая нёбо, зубы и дёсны. Ноги Даши подкосились. Оленев не целовал, он выпивал её, высасывал, сжимая до боли затылок, со всей силы налегая бёдрами и вдавливая её в умывальник. Сквозь тонкую ткань форменных брюк Даша ощутила его твёрдый член, и низ живота скрутило в предоргазменной судороге. Когда она успела так сильно возбудиться? Почему она этого не заметила? Казалось, её тело жило своей тайной жизнью, не подчиняясь разуму, а лишь отвечая мощным выплеском гормонов на избавление от смертельной опасности.
Она была жива. Она была любима. И жаждала того, кто её спас.
Оленев расстёгивал её блузку и покрывал быстрыми поцелуями шею, плечи и грудь – всё, до чего мог дотянуться. Зацелованная и одурманенная, Даша не успевала отвечать на его ласки. Она положила руки на широкую спину – господи, рубашка насквозь промокла от пота! – потом на поджатые ягодицы, пока наконец не догадалась что нужно делать. Схватилась за ремень Оленева, раздёргивая тугую пряжку и ощущая, как торопливые пальцы тянут язычок молнии на её юбке. Они лихорадочно избавлялись от одежды, сталкиваясь руками и коленями, мешая друг другу, не переставая грубо и страстно целоваться взасос.
Брюки и юбка упали к их ногам одновременно. Они остались стоять лицом к лицу в измятых распахнутых рубашках, без нижнего белья, крепко прижимаясь бёдрами. Его полуразвязанный галстук сбился на сторону, её лифчик потерял бретельку и висел на одном плече. Её возбуждённые соски тёрлись о тёмные кудрявые волосы на его груди. В тесноте туалета они не смогли бы разойтись, даже если бы хотели. Они больше ничего не говорили, лишь тяжело и прерывисто дышали.
Оленев взял её за талию и медленно развернул к зеркалу.
Даша увидела свои глаза с расширенными дикими зрачками. Увидела глаза Оленева, такие же сумасшедшие. Увидела их тела – напряжённые, горячие, живые. Их не размазало по полосе, не сожгло керосином, не засыпало пылающими обломками. Они остались живы и собирались дать жизнь кому-то ещё, потому что презервативов у них не было, а дни у Даши были самыми опасными. Впрочем, не опаснее, чем срыв потока и сваливание. Если судьба уберегла их от смерти, значит, для чего-то это нужно. Даша оперлась на раковину и прогнулась в пояснице, максимально открываясь для своего мужчины. Прижалась пунцовой щекой к прохладному зеркалу.
Она стонала сквозь сжатые зубы, когда Оленев в неё входил. Скользила щекой по запотевшему стеклу, когда Оленев глубоко и размашисто её трахал. Вскрикивала, когда член Оленева проезжался по влажным, набухшим, чувствительным губам. Но когда Оленев положил ей пальцы на клитор и прошептал что-то нежное и требовательное, Даша содрогнулась и начала кончать – так сокрушительно, истово и ненасытно, словно это была молитва, а не оргазм.
43. Мы
Когда Оленев оделся и умылся, Даша завязала ему виндзорский узел и пропустила к двери. Ей было стыдно перед экипажем, что они уединились в туалете на долгие десять минут, но Оленев выглядел абсолютно невозмутимым, и Даше передалась толика его самоуверенности. Пилот на воздушном судне – царь и бог. Он мог зафиксировать смерть, зарегистрировать брак и, если понадобится, выслушать чью-нибудь последнюю волю. Почему же он не мог признаться девушке в любви и закрепить его быстрым сексом в туалете?
Ободряя себя и возвращая душевное равновесие, Даша методично привела в порядок одежду, лицо и волосы. Вышла в вестибюль умытая, свежая и безмятежная, как после сеанса медитации. И тут же столкнулась с Аллочкой:
– Ну что, накапать тебе валерьянки или ты уже успокоилась?
– Спасибо, не надо, я успокоилась, – вежливо ответила Даша.
– Эх, жаль, что я не истеричка. Всегда мечтала, чтобы меня успокаивал в туалете какой-нибудь симпатичный пилот, – она улыбнулась. – Ну ты и кричала!
В её тоне не было осуждения. Даша смутилась:
– А коньяка можно? Ты вроде говорила, что открыла две бутылки для пассажиров.
– Прости, но Матвей ещё в прошлый раз запретил тебе алкоголь.
– Ладно, – не стала спорить Даша. – А еды? Я не успела сегодня пообедать.
– Вообще-то не положено, рейс короткий, но кое-что я тебе найду.
Специфический запах щекотал ноздри: раньше ей казалось, что в самолётах пахнет пластиком и отработанным керосином, а сейчас она поняла, что так пахнет ультрафиолет. Запах неба. Она шла по проходу, держа в руках подогретую касалетку с рисом и курицей. В хвосте зияли свободные ряды, и она медленно продвигалась, не в силах отвести взгляд от пассажиров. Среди них было много детей – и совсем маленьких, и подростков. Рядом с детьми сидели красивые женщины в летних платьях и мужчины с суровыми лицами. Человек сто двадцать, наверное. Живые и здоровые, хотя некоторые уже нетрезвые. В салоне остро пахло коньяком и корвалолом. Последним сидел колоритный дед в клетчатом пиджаке. Даша вспомнила, где его видела: в самолёте на Ямал. И сегодня днём – в липовом сквере. Очевидно, пожилой человек вёл насыщенную перелётами жизнь. Дед выглянул в проход и, пьяненько улыбаясь, спросил:
– Ого, нас будут кормить? Какой замечательный сервис в «Север-авиа»! Спасибо большое, – и протянул обе руки.
– Приятного аппетита, – сказала Даша и отдала дедушке касалетку. – Рада, что вы выбираете нашу компанию.
* * *
Ей казалось, что она не спит, а просто сидит в кресле, держась за пряжку ремня безопасности. Она ощущала, как от тепла её рук нагревается металл, как гул двигателей проникает в неё через подлокотники кресла, и как внутри её тела что-то происходит – что-то очень похожее на полёт самолёта к заданной цели. От этого ощущения захватывало дух: она уже ничего не контролировала, всё происходило само собой – у новой жизни был маленький собственный автопилот.
Проснулась Даша от громких и долгих аплодисментов. Рванулась с кресла, не понимая где находится и что происходит. Обычно на местных рейсах пассажиры не баловали экипаж рукоплесканиями, но в этот раз пережитое волнение и коньяк побудили их выразить благодарность пилотам. Вряд ли они догадывались, насколько рискованной была ситуация на взлёте, но интуитивно люди чувствовали, что избежали страшной опасности.
Оленев и Усольцев вышли из кабины, чтобы попрощаться с пассажирами. Некоторые из них протягивали руки для пожатия, некоторые делали селфи с рыжим усатым командиром. Илья Михайлович по обыкновению шутил и отпускал комплименты самым красивым девушкам. Те благосклонно их принимали и, судя по всему, пытались вручить командиру номера своих телефонов. Все друг другу улыбались, словно лучшие друзья.
После того, как салон опустел, Оленев с пледом под мышкой подошёл к Даше, всё ещё пристёгнутой к креслу. Присел рядом и укутал её ноги:
– Сейчас сюда придёт начальник воркутинского аэропорта, а с ним ещё несколько человек. Не волнуйся, тебя никто не тронет. Мы просто поболтаем минут двадцать, а потом полетим обратно домой. Отдыхай.
– Мне приснилось, что я залетела, – сказала Даша.
Он приподнял брови, как будто не понял, что это значит. А, может, и правда не понял. Для лётчика слова «залетела», «пролетела» или «вылетела» могли иметь буквальное, а не переносное значение. Даша улыбнулась:
– Мне кажется, я беременна. То есть не кажется, а я уверена в этом. Не могу объяснить, это всё очень странно, но я чувствую, что залетела, – она коснулась своего абсолютно плоского живота. – Глупо, да?
Карие глаза заблестели. Оленев порывисто обнял Дашу и прошептал ей на ухо:
– Не ты, а мы. Мы залетели.
* * *
В родном аэропорту, несмотря на позднее время, их ждали. К их возвращению МАК успел выпустить приказ о расследовании инцидента. Даше разрешили отправиться домой, но попросили никуда не отлучаться и ждать звонка. В любое время её могли вызвать для дачи показаний. Оленев проводил её до общежития. Она спросила, что ей говорить, когда её начнут допрашивать.
– Правду, Даша, – ответил он. – Всегда говори правду – но только официальным членам комиссии. Посторонним лучше ничего не говорить. Даже Оксане. Даже Нине Петровне. Даже маме.
Он мягко поцеловал её на прощание прямо в скверике, который просматривался и из окон офиса, и из общежития, и ушёл по своим делам. Он до сих пор исполнял обязанности начальника службы безопасности.
Даша зашла в свою комнату с таким чувством, какое бывает после долгого отсутствия. Все казалось немного чужим и не таким, каким она запомнила. Около зеркала валялись щипцы для волос и разбросанная косметика. Кровать была завалена одеждой, которую утром Даша примеряла, но забраковала. Ничего не убирая, Даша упала на кровать с ноутбуком и бутылкой кефира. Её интересовали новости.
Местные газеты и телеканалы уже обсасывали эту историю со всех сторон. Пятнадцатисекундное видео взлёта под названием «Самолёт падает на город!!! Кошмар!!!» попало на «Ютуб», потом его удалили, потом оно снова появилось. Даша посмотрела его не меньше пятидесяти раз, доведя себя до аритмии. Комментарии читать побоялась: там были матерные слова в адрес пилотов, авиакомпании и даже руководства России. Одного беглого взгляда хватило, чтобы не лезть в это болото ненависти и злобы.
В дверь без стука ворвалась Оксана.
– Ох, Даша, вы уже вернулись? Ну наконец-то! Рассказывай, что там случилось.
И хотя Оленев специально предупредил насчёт Оксаны, Даша не могла удержаться:
– Господи, Оксана, ты даже не представляешь, что там было! Сначала мы кое-как взлетели, потом начали падать, потом Матвей развернулся над полосой и мы чуть не врезались в столовку…
– Даша, я не об этом! – прервала её Оксана. – Как вы взлетели, мы все видели, а кто не видел, тот может посмотреть по Первому каналу!
– А про что ты? – не поняла Даша.
– Что случилось дома у Феди? Ты с ним пообщалась? Он что-нибудь говорил про меня? Пожалуйста, не тяни, я вся извелась, пока ждала вас!
Даша расслабилась. Ну, конечно, у Оксаны одна проблема – козёл Федя Стародубцев. К сожалению, после пережитых событий она забыла, какое послание Федя просил передать Оксане. Весь их разговор, кроме деталей, связанных с Матвеем Оленевым, выветрился у неё из головы.
Даша задумчиво пожевала губу и принялась импровизировать:
– Мне кажется, ты ему нравишься. Он как-то подозрительно широко улыбался, когда я напомнила о тебе. Да, и ещё! Он расстался с Катей, у них какие-то неразрешимые проблемы. Она улетает в Москву, а он в Китай. Короче, я думаю, что… тебе пора изучать иероглифы.
Пока Оксана млела, переваривая приятные новости, Даша успела допить кефир.
– А тут что было после нашего взлёта? Большой переполох поднялся?
– Да какой-то там переполох? – ответила Оксана, не торопясь возвращаться из мира грёз. – Арестовали двух человек – вот и весь переполох. Никто же не пострадал.
– А кого арестовали? – уточнила Даша.
– Эдика и Лейлу.
44. Ангел с белыми крылышками
Во вторник Даша появилась в офисе в обычное время, в восемь утра. Она не забыла о том, что накануне Нина Петровна её уволила, но остаться дома ей не позволила совесть. Во-первых, нужно было разобраться с Кольцово, чтобы они не вздумали задерживать сегодняшний рейс. Во-вторых, нельзя было пропускать текущие платежи: даже один день просрочки грозил обернуться серьёзными пенями или штрафами. А, в-третьих, Даша хотела увидеть Оленева и убедиться, что его не арестовали заодно с Эдиком и Лейлой.
Нины Петровны на месте не оказалось, но Надюша, её заместительница, уже работала. Увидев Дашу, она встала и внезапно её обняла:
– Бедная девочка, – сказала Надюша, – испугалась, наверное?
Эти простые слова сочувствия от женщины, которая годилась ей в матери или даже бабушки, заставили Дашу шмыгнуть носом. Не ожидала она такого дружелюбия от своих коллег.
– Я вчера с мужем разговаривала, он военный лётчик в отставке, – продолжила Надюша. – Так вот, он сказал, что это было единственно правильное решение – «подорвать» самолёт на малой скорости. Довольно опасный приём, но пилоты его выполняют, когда других вариантов нет. Самое сложное – не упасть после взлёта, потому что если взлетать с задранным носом и на низкой скорости, то самолёт обязательно свалится. На тренажёрах такой «взлёт с подрывом» тоже отрабатывают, но муж сказал, что много крушений. Мало кто способен вывести самолёт из сваливания так близко от земли – там же время идёт на секунды. Вам повезло, что за штурвалом сидел Усольцев. Он лучший пилот в «Север-Авиа». Тоже, кстати, бывший военный лётчик – наверное, это и сыграло роль.
– Самолётом управлял Оленев, – сказала Даша.
– Вот как? Ну что ж, Илья Михайлович вырастил достойную смену. Федя Стародубцев – настоящий профессионал, уже пару лет как командир. Теперь вот Матвей снова начал летать. Думаю, он быстро вернёт свой прежний статус.
В её словах было столько искренней теплоты, что у Даши защипало в глазах. Теперь она понимала, почему коллектив «Север-Авиа» считали сплочённым. А ещё она поняла, что степень отверженности Оленева была не такой уж фатальной: да, некоторые от него отстранились после странного ЧП (и особенно после диких слухов, которые распустил Эдик), но большая часть коллектива сохранила к Оленеву и уважение, и симпатию. Просто они не лезли к нему с сочувствием и поддержкой, а он делал вид, что не нуждается в них.
– Спасибо, – промолвила Даша.
– Да за что? – спросила Надюша. – Кофе будешь? Я пирожки купила, горячие ещё.
* * *
Нина Петровна на работу так и не пришла. Оленева тоже не было. Даше пришлось вспомнить распоряжение, которое дала Усольцева ещё весной, и перечислить все свободные средства «Киришинефтеоргсинтезу» за керосин. Что делать дальше Даша не знала. Пойти, что ли, к генеральному и уволиться прямо сейчас? Она несколько раз вставала, доходила до двери и в смятении возвращалась обратно. Бухгалтеры и экономисты, Дашины коллеги, расценили её поведение как посттравматический шок. Даша не стала объяснять, что несколько секунд страшного падения не так губительно отразились на её психике, как осознание собственной вины в том, что произошло. А ещё её мучил страх за будущее Матвея и остальных участников драмы. Включая того, кого ещё и на свете не было.
Пришло сообщение от Оленева: «Прости, очень занят, не могу с тобой встретиться. Я сейчас в Москве. Не переживай, всё будет хорошо. Люблю тебя». Даша чуть не разрыдалась. Эти несколько слов придали ей сил. Она перечитывала их снова и снова.
В среду вечером на работе появилась Нина Петровна. Она выглядела так, словно за три дня похудела на десять килограмм и на десять лет состарилась: бледные узкие губы, резкие морщины и даже седой задорный «ёжик» больше не топорщился. Она подошла к Даше и сказала:
– Поехали со мной.
Без приветствия, без объяснений. Даша молча выключила компьютер и пошла за начальницей. Они вышли на улицу и сели в служебный автомобиль. Выехали со стоянки, влились в плотный поток машин. На круговом перекрёстке водитель свернул за город и добавил газу. За окном мелькали картофельные поля, лесополосы и линии электропередач. Низкое вечернее солнце резало глаза, Даша отвернулась. Нашла в себе силы посмотреть на Нину Петровну. Та сидела с непроницаемым лицом и поджатыми губами. Заметив взгляд Даши, обернулась к ней и сказала:
– Он упал в обморок, когда узнал, что ты была в самолёте.
Даша поняла, что Нина Петровна говорит о сыне.
– Я сообщила на вышку, что нахожусь на борту. Попросила ему передать.
– У него не было с собой радиопередатчика.
Очевидно, что не было. Он же шёл на верную смерть, зачем ему оставлять свои предсмертные вопли в эфире? Даша ничего не ответила Нине Петровне. Та немного помолчала и продолжила:
– Это была трагическая случайность. Он ехал по рулёжной дорожке и не заметил, как свернул на взлётную полосу. Он слышал звук двигателей, но не успел среагировать: был уставший после работы, потерял концентрацию. Немудрено после двух смен подряд, надо что-то решать с переработками диспетчеров…
– Вы думаете, он случайно выехал на полосу? – перебила Даша.
– Ну, конечно, случайно. Не специально же. Он что, идиот по-твоему?
– Значит, такая версия, да? – едва сдерживая злость, спросила Даша.
Неужели Эдику удастся избежать наказания за то, что он собирался убить сто двадцать человек? Это ведь покушение на массовое убийство! Терроризм! Похоже, мамочка планировала в очередной раз вытащить своего тонкого и ранимого сыночка из передряги. А что? Прикроет своим авторитетом, задействует связи, дойдёт до министра транспорта, если понадобится. Дашу начало потряхивать.
– А у тебя есть версия лучше? – не без ехидства поинтересовалась Нина Петровна.
– А Матвей в курсе этой вашей… легенды про усталую случайность?
– Даша, Матвей – начальник службы безопасности. Возможно, для тебя он – симпатичный парень, с которым ты заигрывала и развлекалась в рабочее время, но для остальных он – профессионал, который принимает решения. Когда мой муж уйдёт на пенсию, Матвей займёт его место, станет командиром эскадрильи. Разумеется, он в курсе расследования.
Даша мучительно покраснела от слов Нины Петровны. Да, возможно, она недооценивала степень ответственности, лежавшей на Оленеве, но – «заигрывала и развлекалась»? Нет, она просто полюбила его. Это не было развлечением.
– Приехали, – сказал водитель, вышел из машины и закурил, прикрывая сигарету от ветра.
Они находились на окраине больничного городка. Красные кирпичные корпуса высились чуть в стороне, а здесь, среди зелени и цветущих зарослей жасмина, скрывалась старая приземистая постройка, больше похожая на загородную усадьбу, чем на клинику. Даша догадалась, зачем Нина Петровна сюда её привезла.
– Я не хочу с ним встречаться, – сказала Даша. – Вы его защищаете, он ваш единственный сын, отрицательный резус-фактор, душа без панциря – я всё понимаю. Но я была в том самолёте! И ладно я – мерзкая изменница, хотя я не изменяла. Ладно Матвей – предавший друг, хотя он никого не предавал. Ладно даже Илья Михайлович! Дети часто ненавидят родителей и считают их виновниками своих бед, – Даша перевела дух. – Я допускаю, что у Эдика были веские причины желать нам смерти. Но остальные люди – они-то в чём провинились? Там были дети, женщины, старики. Вы их не видели, а я видела. Я смотрела им в глаза!
– А теперь посмотри в глаза мне и скажи, что ты не имеешь отношения к этой катастрофе, – тихо, но жёстко проговорила Нина Петровна. – Что в этом происшествии нет ни капли твоей вины. Что это не ты довела моего сына до нервного срыва.
Даша сглотнула. Нина Петровна попала в самое больное место – туда, где ныло и кровоточило от неизбывного чувства вины.
– Так вот, если ты не считаешь себя ангелом с белыми крылышками, то наберись смелости и выслушай то, что хочет сказать тебе мой сын. Он ни с кем не разговаривает: ни с врачами, ни с отцом, ни со следователями. Даже мне приходится клещами вытягивать информацию, как будто я ему враг. Он просит только о встрече с тобой. Поэтому я тебя привезла.
Даша закрыла глаза, пытаясь успокоиться. Сделала несколько глубоких вздохов. «Всё будет хорошо, люблю тебя».
– Ладно. Я поговорю с ним.
