Текст книги "Любовь навылет (СИ)"
Автор книги: Таня Володина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
39. Второй пилот
Лейла потащила её не к стойкам регистрации и даже не к служебному входу в аэропорт, а совсем в другую сторону. Они прошагали с полкилометра и остановились у неприметного КПП на однополосной асфальтированной дороге. Проезд перекрывали два мощных шлагбаума, многочисленные предупреждающие знаки и высокие ворота. Вероятно, дорога предназначалась для выезда на лётное поле какого-нибудь служебного транспорта. Даша никогда не обращала внимания на этот КПП, хотя он располагался не так уж далеко от аэропорта.
Лейла взяла её за руку и провела внутрь здания. Навстречу им поднялся дежурный в форме. Одного взгляда на его лицо было достаточно, чтобы узнать в нём родственника Лейлы или, как минимум, её земляка: раскосые глаза, смуглая кожа, высокие азиатские скулы. Он положил руку на кобуру с таким грозным видом, словно у него был приказ стрелять на поражение без ритуальной фразы «Стой, кто идёт?». Даше захотелось поднять руки вверх, но Лейла загомонила на таджикском и грудью начала теснить дежурного с дороги. После минуты экспрессивных препирательств парень убрал руку с кобуры и отступил в угол помещения:
– Беги, – сказал он, выглядывая из-за плеча своей упрямой и решительной родственницы. – Я тебя не видел, меня Лейла отвлекла.
Даша благодарно кивнула и, не сумев найти подходящих слов, выскочила на улицу. Поддёрнула узкую юбку и припустила по рулёжной дорожке к одиноко стоящему «боингу». Её каблучки звонко стучали по бетону, швы на юбке трещали от широкого бега, волосы развевались за спиной.
* * *
На верхней ступеньке трапа её встретила Аллочка – с идеальной укладкой, безупречным макияжем и в изумительно сидящем форменном костюме. Длинную шею украшал шёлковый шарфик.
– Дарья? – удивилась она. – Так это тебя мы ждали? Я думала, шишку какую-нибудь из администрации, а тут ты. Привет, проходи!
– Наверное, меня, – призналась Даша, цепляясь за перила и переводя дух. – Но я всего на минутку, есть разговор к Матвею Ивановичу. Очень важный.
– Ну, если важный, то тебе прямо и налево, – улыбнулась Аллочка, пропуская Дашу в самолёт. – Они ещё не заперлись.
Придерживаясь ладонями за стены, чтобы не оступиться на дрожавших от пробежки ногах, Даша заглянула в кокпит. В кабине было жарко, солнечно и намного теснее, чем ей представлялось. Слева сидел Илья Михайлович, с рыжими усами и выскобленными до блеска щеками, справа – Оленев, без форменного кителя, в белой рубашке с короткими рукавами, и в солнечных очках.
Даша поняла, что не сможет за несколько оставшихся до взлёта минут объяснить возникшую проблему и доказать Оленеву, что ему угрожает опасность. Начинать бы пришлось издалека – с событий двенадцатилетней давности. Затрагивать бы пришлось слишком болезненные темы. Обвинять бы пришлось человека, которого Оленев не считал своим врагом. И делать всё это – перед первым, самым важным полётом после долгого перерыва. И к тому же в присутствии отца Эдика.
Нереально.
Едва Даша это осознала, в её голове родился новый гениальный план. Она не будет никого ни о чём предупреждать: это долго, несвоевременно и не факт, что поможет избежать проблем. Она просто полетит с ними в Воркуту. Защитит этот рейс своим присутствием на борту – бросится, так сказать, на амбразуру. Что бы Эдик ни задумал, он пощадит её жизнь – а, значит, и жизни всех остальных людей в самолёте. Он не станет её наказывать. Он не держит на неё зла. Он её любит.
Она поправила локоны и сделала шаг вперёд.
Оба пилота обернулись. Илья Михайлович улыбнулся:
– О, какой у нас пассажир! Рад тебя видеть, Дашенька.
– Добрый день, Илья Михайлович. Я тоже рада вас видеть, – ответила Даша, с удивлением отмечая, что и правда рада видеть и Илью Михайловича, и Аллочку, и всех остальных членов экипажа. Может, бросить бухучёт и выучиться на стюардессу? – Матвей, можно я с вами в кабине полечу? Ты мне обещал.
– Когда это? – поинтересовался Оленев.
– Когда мы возвращались из командировки. Ты ещё сказал, что разрешишь мне понажимать на кнопочки.
– Точно, было такое… А зачем тебе в Воркуту? Вроде ты утром никуда не собиралась.
– Чего пристал к девочке? Может, она мечтает увидеть, как с неба падают олени? – хохотнул Илья Михайлович.
– Так можно? Мне очень надо! Возникли непредвиденные обстоятельства.
– Сегодня пилотирую я, – ответил Оленев, – но командир у нас по-прежнему Илья Михайлович. Проси разрешения у него.
Даша повернулась к командиру и состроила жалобную мину. Илья Михайлович окинул её придирчивым взглядом, как будто проводил мысленный фейс-контроль, и важно кивнул:
– Командир разрешает.
– Спасибо большое! Илья Михайлович, а можно сообщить на вышку, что Даша Комарова в самолёте? Прямо сейчас, если вам не трудно.
– Что, хочешь передать привет кому-то из диспетчеров? А кто там сегодня работает? – он задумался. – Ладно, скажу, что ты здесь. Эх, молодость.
Даша села на откидной стульчик позади КВС, пристегнулась и выдохнула. Когда Эдик узнает, что Даша летит этим рейсом, он откажется от любой дурной затеи. Он слишком сильно её любит, чтобы навредить.
Илья Михайлович надел наушники – наискосок, оставив одно ухо свободным, – и сказал:
– Старт, добрый день, КА 221, у нас тут Даша Комарова на борту, просит передать вам привет.
– КА 221, Старт, вам тоже доброго дня, какая Даша Комарова? Кому передать привет? – раздалось по радиосвязи.
Голос был мужской, но совершенно незнакомый. Это был не Эдик.
– Кому передать? – оглянулся Илья Михайлович.
Пока Даша соображала, куда делся Эдик, – неужели он действительно уехал домой, а угроза в его словах лишь почудилась? – Оленев ответил вместо неё:
– Твоему сыну, я думаю.
– Эдику?
Видимо, диспетчер услышал его реплику, потому что сразу отозвался:
– Смена Эдика закончилась, он уже уехал, но я оставлю ему сообщение. Я записал.
– Вот и славненько, спасибо, – поблагодарил Илья Михайлович и тут же спросил: – Когда нас отправите? Старт, мы на предварительном, разрешите исполнительный.
– Ожидайте.
Диспетчер отключился. Даша видела лишь рыжую макушку командира, зато могла любоваться профилем Оленева, выделявшимся на фоне ясного голубого неба. Высокий лоб, большой, чуть вздёрнутый нос, крепкий подбородок. Во рту он что-то перекатывал, щёки иногда западали внутрь – наверное, сосал свою карамельку. Даша не могла отвести от него взгляд. Чёрные очки от солнца, наушники, надетые тоже криво, три золотых полоски на погонах, часы на загорелом запястье – он был чертовски красивым вторым пилотом!
Оленев обернулся, словно почувствовав, что его разглядывают:
– А мне сегодня Федя Стародубцев звонил. Сказал, что в пятницу устраивает отвальную в честь отъезда в Китай, и пригласил меня на банкет. Хочет попрощаться.
– Серьёзно? – У Даши в груди потеплело: молодец Федя, не стал откладывать звонок в долгий ящик. – Отличная новость!
Догадывался ли Оленев, что побудило Федю позвонить после стольких лет молчания?
– Ты согласился?
– Да.
– Я очень рада!
– Ещё он сказал, что я могу прийти со своей девушкой, – Оленев сделал выразительную паузу. – Я ответил, что у меня нет девушки, а он очень удивился.
Нет, Оленев не догадывался о побудительных мотивах Феди – он точно о них знал! Федя всё ему рассказал! Даша сжалась, ожидая нагоняя за самоуправство.
Они смотрели друг на друга, как дуэлянты перед поединком, и тут Даша не выдержала и начала улыбаться – всё шире и шире. Не потому, что ей стало смешно, а потому, что Эдика не было на вышке, потому, что примирение с Федей обнуляло Оленевские ошибки, потому, что она собиралась лететь в Воркуту зайцем, и потому, что второй пилот Оленев был самым прекрасным в мире мужчиной. А главное – он совсем на неё не сердился. Она его любила всяким – злым, резким и даже пьяным, но когда он был таким добрым и обаятельным – её сердце разрывалось от любви.
– Меня Федя тоже позвал, но у меня нет ни жены, ни подруги, – пожаловался Илья Михайлович. – Может, Оксаночку пригласить? Дашенька, как ты считаешь, я слишком старый для неё? Мне всего пятьдесят.
– Вы можете пригласить ту женщину, с которой ночевали в Пажме, – сказала Даша. – Я слышала, как вы с ней… общались.
Илья Михайлович поднял рыжие брови, сделал притворно-изумлённое лицо и рассмеялся. Протянул ей взлётную конфетку в жёлто-голубом фантике:
– Держи, это тебе приз за наблюдательность. Ну прямо мисс Марпл!
Диспетчер наконец ответил:
– КА 221, Старт, полоса ноль семь, исполнительный разрешаю.
– Занимаю полосу ноль семь, исполнительный, – сказал Оленев и самолёт медленно тронулся.
40. Помеха на полосе
Они прокатились вдоль перрона и повернули на ВПП. Даша оттянула ремень и привстала со своего стульчика, глядя, как белые стрелки разметки исчезают под носом «боинга». Из кабины наблюдать за движением было интереснее, чем из салона. Оленев выехал на полосу и, не останавливаясь, сообщил диспетчеру:
– Старт, КА 221, к взлёту готов.
– КА 221, ветер 300 градусов, 5 метров в секунду, взлёт разрешаю.
Оленев глянул на Илью Михайловича:
– Ну что, взлетаем?
– Угу, – кивнул тот.
– Старт, КА 221, мы взлетаем.
– Всего доброго!
Сердце радостно ёкнуло. Даша вспомнила сон, в котором Оленев признался, что любит её. Пережитый во сне восторг не забылся, он прятался в глубинах подсознания и вернулся теперь предвкушением счастья.
Оленев двинул РУДы вперёд, двигатели заревели, и Дашу размазало по стеночке за спиной.
– Стабилайз. – Шум в кабине заглушал голос Ильи Михайловича. – ТОГА. Скорость растёт.
Речевой информатор отчеканил на английском: «Восемьдесят узлов». Скоро тот, кто исполняет функции второго пилота, скажет: «V1», – скорость принятия решения, – и через считанные секунды они оторвутся от земли.
– Помеха на полосе, – сказал Илья Михайлович.
* * *
Маленькая фигурка двигалась им навстречу. Она виднелась на горизонте – там, где взлётная полоса растворялась в небе, – но скорость стремительно нарастала, и что-то вдруг блеснуло на солнце. Хромированный руль велосипеда? Ещё через секунду Даша разглядела ярко-рыжую голову.
Припав к раме и бешено крутя педали, Эдик мчался навстречу семидесятитонному «боингу» – строго осевой линии, словно участвовал в странной индивидуальной велогонке. Даша мгновенно покрылась липким потом, в висках лихорадочно застучало.
– Прерываем взлёт? – спросил Илья Михайлович сквозь гул двигателей.
– Если он не свернёт, мы всё равно его собьём во время торможения. Нет смысла прерывать.
Эдик приближался слишком быстро. Его силуэт вырастал на полосе, как в кино на ускоренной перемотке: секунду назад он был лишь точкой вдалеке, а теперь Даша отчётливо видела его лицо – Эдик улыбался. Внезапно он выпрямился в седле, бросил руль и театрально раскинул руки, словно хотел обнять самолёт или кого-то, кто в нём находился. Оленева? Кумира своего детства и ненавистного соперника? Отца, который ушёл из семьи в сложный момент, так и не подарив единственному сыну безусловной любви и поддержки? Свою неверную возлюбленную, ради которой он совершил столько коварных и великодушных поступков?
– Он не свернёт! – крикнула Даша. – Господи боже, он не свернёт!
Столкновение неизбежно.
В воображении Даши «боинг» снёс хрупкое препятствие, вильнул на огромной скорости и затормозил. Завизжали тормозные колодки, резина крошилась о бетон, из-под колёс повалили клубы чёрного дыма вперемешку с язычками пламени. Остатка полосы не хватило, тяжёлый самолёт, полный пассажиров и топлива, не успевал остановиться. По инерции его протащило дальше, дальше, по сухому дёрну и мелкому кустарнику прямо в глубокий овраг, где росли карликовые берёзки и мохнатые ивы. Пропахав рваную борозду в земле, он вонзился носом в землю, ломая крылья и хвост, распадаясь на части. Двадцать тонн керосина взорвались с оглушительным грохотом. Заревел и взметнулся до небес огненный вихрь. Невыносимый жар расплавил человеческие тела, очки, туфельки на каблуках и даже взлётные карамельки. На горячем бетоне в луже крови остывало растерзанное тело – единственное пригодное для опознания. А в ста метрах от места аварии валялся искорёженный велосипед.
– Надо взлетать, – сказал Оленев, – другого варианта нет.
– Согласен, но скорости недостаточно.
– Взлетаем, – принял решение Оленев.
– Скорость 145 узлов, ветер 300 градусов боковой, до помехи визуально 25 метров.
Оленев рванул штурвал с такой силой, словно хотел затолкать его себе под рёбра. Даша видела его напряжённые руки, бликовал на солнце циферблат часов, ревели турбины. Илья Михайлович переключал тумблеры на приборной панели. А потом Дашу опрокинуло ногами вверх, как на истребителе, грудь сдавила перегрузка, и она увидела небо – самое безопасное место на земле. Ослепительно голубое и… недосягаемое.
– Критический угол атаки! Срыв потока!
Даша не разобрала, кто это произнёс, – командир или второй пилот. Самолёт начал хаотично трястись, завыла звуковая сигнализация. С трудом им удалось оторваться от полосы, но Даша знала, что скорость слишком низкая. Она достаточно часто летала на самолётах, чтобы привыкнуть к ощущению тяги и подъёмной силы, которые подбрасывали машину вверх, словно пёрышко. Но в этот раз им не хватило ни тяги, ни подъёмной силы. Эдик помешал. Эдик, который остался жив и смотрел сейчас, наверное, на кувыркающийся «боинг» с чувством полного удовлетворения.
– Сваливание!
На несколько страшных мгновений они зависли в воздухе, стоя на хвосте, а потом медленно, но неумолимо начали падать. Даша ощутила тошнотворную невесомость. Это конец. Обычно сваливание переходит в штопор, но у них не было запаса высоты для долгого смертельного вращения. Они просто рухнут на землю, как камень. Через десять секунд, не позже.
– Матвей, это я во всём виновата, – прошептала Даша пересохшими от страха губами, – мы все умрём из-за меня…
Девять…
– От себя штурвал! От себя!
Восемь…
– Убери шасси!
Семь…
– Следи за углом!
Шесть…
– Двадцать восемь градусов. Двадцать шесть. Отжимай, Матвей, отжимай!
Пять, четыре, три…
Затошнило так, что Даша прижала руку ко рту. Перед глазами всё плясало, она не могла остановить взгляд ни на чём. Хотелось в последний раз посмотреть на Оленева, запечатлеть его в своих зрачках навсегда – эти сильные руки, эту стриженую голову в солнечном ореоле и сверкающие золотом погоны, но сознание уплывало, она теряла связь с реальностью. И к лучшему, пускай. Тело сотрясали толчки, сигнализация ревела, включился речевой информатор. Механический голос твердил на одной тоскливой ноте: «Террейн! Террейн! Террейн!». Обычно это последнее, что слышат пилоты: «Земля! Земля! Земля!».
Два…
Она очнулась, когда её положило на левый бок. Ремень врезался в живот, ощущение падения прекратилось. Двигатели всё ещё работали во взлётном режиме, но сигнализация умолкла, и Даша чувствовала земное притяжение в правильном месте – в заднице. Они летели горизонтально! Пусть с сильным левым креном, но их тащило вперёд и вверх, а не вниз и назад! Даша посмотрела в окно и ахнула: они развернулись и проносились над взлётной полосой в обратном направлении, в десятке метров от земли, мало-помалу набирая скорость и высоту. Мелькнула розовая столовая в торце ВПП, стремительно удаляясь из виду.
– По встречному ветру пошёл! Хорошо, Матвей. Не торопись, не торопись…
– Илья, убирай закрылки.
Подъёмная сила подхватила их и потащила в небо уверенно и сильно. Крен постепенно выровнялся. Двигатели сбавили обороты и перешли в номинал. Просадка.
– Включаю автопилот, – сказал Оленев и перещёлкнул две кнопки на узкой центральной панели.
И устало уронил руки на колени. Повернулся боком в кресле, снял солнечные очки и прислонился виском к подголовнику. Посмотрел на Илью Михайловича. Даша ждала, что Оленев что-нибудь скажет, но первым отозвался командир:
– Ну, нормально ты так взлетел… Респект… – Он включил радио и настроил нужную частоту: – Круг, добрый день, КА 221, взлёт произвёл.
– КА 221, Круг, набирайте эшелон 50, курс влево 180.
– Понял, 50, влево 180.
– Как у вас там? Всё в порядке? Мы видели, как вы взлетали. Охуеть, блядь!
– Всё нормально, продолжаем полёт в штатном режиме. Как мой сын?
– Его задержали, он не пострадал. Нине Петровне уже сообщили. Счастливого пути, ребята!
41. Это фиаско
Оленев повернулся в кресле и посмотрел на Дашу:
– Это тебя он хотел прикончить?
– Нет, не меня! Он даже не знал, что я в самолёте!
– А кого же тогда?
Адреналин бушевал в крови, внутри всё дрожало, а колени ходили ходуном.
– А вот как раз…
…тебя он хотел прикончить. За то, что ты украл у него любимую девушку. За то, что безжалостно разрушил его отношения. За то, что опять проявил запредельное, убийственное равнодушие к его драгоценным чувствам.
Но сказать этого Даша не могла, потому что всё это было ложью. Ничего из этого обвинительного списка Оленев не делал: не крал, не разрушал, не проявлял. Он вообще ничего не знал. Для него Эдик был сыном друзей, рыжим улыбчивым мальчишкой, младшим коллегой по работе. Он с уважением и терпением относился к проблемам Эдика и даже перевёл общение с его девушкой (бывшей, будущей или потенциальной – неважно) в русло дипломатически-доброжелательных служебных отношений. Ради Эдика Оленев отступил в тень. А также ради того, чтобы не наломать новых дров, когда старые ещё валялись на заднем дворе.
Из глаз заструились слёзы.
– Господи, Матвей, это я во всём виновата! Я одна! Я перед всеми виновата: перед тобой, перед Эдиком, перед Ниной Петровной, перед Ильёй Михайловичем, – истерически перечисляла Даша, – перед всеми этими людьми, которые сидят в салоне!
– Дашенька, ты не в церкви на исповеди, а мы не батюшки, – сказал Илья Михайлович. – Ты в кабине самолёта, тут люди работают. Матвей, проводи её в салон. И проверь пассажиров – боюсь, они немного напуганы. Скажи им, что полёт проходит нормально, поулыбайся девушкам. Я бы сам сходил, но я рыжий и усатый, а ты похож на Данилу Козловского из «Экипажа» – тебе скорее поверят.
Даже в такой ситуации Илья Михайлович шутил!
– А ты как? – негромко спросил Оленев у своего командира. – Справишься без меня?
– Я в порядке, Матвей. К сожалению, я слишком хорошо знаю своего сына, чтобы удивиться его поступку. Думаю, эта акция была направлена против меня лично.
– Нет, не против вас! Вы не понимаете! – воскликнула Даша, трясясь всем телом. – Я всех вас подставила, я никогда не искуплю эту ошибку…
Крепкая ладонь зажала ей рот. Оленев подтянул её голову к себе и прошептал на ухо: «Молчи, все разговоры записываются», – и громко добавил:
– Пойдём, я дам тебе валерьянки.
Даша подавилась невысказанными словами. Да и что сказать? С чего начать? С того, что она наврала Эдику о том, что спала с Оленевым? Или с того, что сделала это потому, что Эдик наврал Феде, что Оленев к нему приставал? Или с того, что Эдик написал любовную записочку в свои шестнадцать лет, а кое-кто – чересчур непонятливый для своих двадцати двух лет – не оценил?
Она словно тащила из реки бесконечную цепь, звено за звеном, рассчитывая найти на конце сокровище или хотя бы любопытную безделушку, а нашла гигантский ржавый узел – переплетение человеческих судеб. И за какое звено ни возьмись, отдавало болью и стыдом. И что теперь делать с этой цепью – непонятно.
За дверью кокпита их встретила Аллочка. Бледная, с дрожащими губами, но вполне собранная, учитывая чудовищные перегрузки на взлёте. Даже шарфик не съехал набок.
– Паники нет, мы сказали, что это воздушная яма. Предложили бесплатные закуски, открыли две бутылки коньяка. Ты не против?
– Нет, вы всё правильно сделали. Молодцы. Посиди в кабине с Ильёй, я ненадолго отлучусь.
– Хорошо, – она коснулась его плеча. – Мне жаль, что на твоём рейсе опять инцидент.
– Ну, в этот раз я не имею к нему отношения. Неприятно, конечно, но комиссия разберётся. Не думаю, что у меня будут проблемы.
Это Оленев-то не имеет отношения к инциденту? Это у него-то не будет проблем?!
Даша представила, как в причинах инцидента будет разбираться комиссия, и завыла в голос. Очередной скандал, связанный с Оленевым, но теперь приправленный не острым голубым перчиком, а ревностью и соперничеством за женщину. Снова будут трепать его честное имя, обязательно вытащат старую историю с Федей Стародубцевым. Эдику терять нечего, он выложит всю «правду» без купюр: поведает следователям о домогательствах Оленева в детском возрасте, обвинит в доведении до нервного срыва. Красочно опишет свои нынешние страдания, побудившие его броситься под колёса «боинга». Обольёт Оленева ложью с ног до головы, и не факт, что от этой лжи удастся отмыться. Дашу и Оленева с треском уволят, а Эдика посадят в тюрьму на пятнадцать лет или положат в психушку. В «Известиях» напечатают громкую резонансную статью о том, какие страсти бушуют в «Север-Авиа», и как чокнутые пилот с диспетчером чуть не угробили самолёт с сотней пассажиров. По Первому каналу покажут ток-шоу, смакуя подробности всех авиакатастроф за последние пятьдесят лет. В интернете диванные аналитики устроят пляску на костях. После такого Оленев никогда не вернётся в авиацию. Его не возьмут даже помощником Лейлы.
Рыдания теснились в горле, и Даша сжала его так, что в глазах заплясали красные круги. Алла обеспокоенно посмотрела на Дашу:
– Её нельзя пускать в салон в таком виде. Гляди, она пытается себя задушить. Перепугает нам всех пассажиров.
– Я ею займусь. А ты накапай валерьянки, или что у вас есть в аптечке?
– Какая валерьянка?! – зубы Даши непроизвольно щёлкнули. – Матвей, это фиаско! Фиаско, понимаешь?!
Оленев внимательно глянул на Дашу, словно оценивая её психическое состояние, потом взял за плечо и втолкнул в туалет. Протиснулся следом и запер дверь.
– Раздевайся.
