Текст книги "Любовь навылет (СИ)"
Автор книги: Таня Володина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
36. Агрессивный гомофоб
Как легко всё получилось! Как будто правда устала скрываться и сама явила себя миру. Не пришлось копаться в подробностях, переводить тему с Оленева на Эдика Усольцева, взывать к былой дружбе и давить на больные мозоли.
– Эдик сказал, что Матвей к нему приставал?
Федя закусил губу и кивнул.
– И вы поверили?
– А почему я не должен был ему поверить? Я его давно знаю, практически с детства. Я очень уважаю его родителей, часто бывал у них дома, его отец научил меня летать. А в последние годы Эдуард Ильич работает в аэропорту диспетчером. Зачем ему врать? Назовите хотя бы одну причину.
Он так напористо это произносил, словно пытался убедить в своей правоте не Дашу, а кого-то другого. Например, себя.
– Он прямо перед рейсом вам это рассказал?
– Да, перед самым вылетом. Мы встретились на перроне, и он сказал, что Матвей не просто так со мной дружит. Что он положил на меня глаз и попытается… – Федя нервно кашлянул и сделал большой глоток из бутылки, – меня трахнуть. Эдик видел в бинокль, как он меня охмурял, и решил предупредить, потому что сам побывал в такой ситуации.
– Матвей его охмурял?
– Да, втёрся в доверие и предложил кое-что сделать… – Федя с трудом подбирал подходящие слова. – Кое-что, что мужчина не должен делать с мальчиком. Для Эдика это стало шоком. Он потом лечился у психолога и не смог поступить в лётное училище.
Даша чуть не скрипнула зубами от злости.
– Вы дружили с Матвеем много лет и знали его лучше всех! Вы летали с ним, ездили на рыбалку и ходили в сауну. Вы несколько месяцев жили у него дома! Неужели вы действительно поверили, что он приставал к сыну своих друзей? К толстому рыжему школьнику?
Федя вскинулся:
– Да, поверил! Потому что…
Он замолчал, его скулы покрылись яркими пятнами, как от внезапного приступа сильнейшей аллергии. Даша ждала. Федя сцепил пальцы в замок и положил руки на стол, словно выстраивая между ними символическую стену. Губы его были крепко сжаты. Он явно не собирался продолжать свой рассказ. Даша затаила дыхание и медленно, очень медленно протянула руку. Коснулась побелевших от напряжения пальцев:
– Расскажите мне правду, – попросила она.
Он шумно вздохнул и отвернул голову, словно его прожигал её мягкий просительный взгляд. Его профиль был так же великолепен, как и всё остальное, но выражение лица внушало ужас: по скулам перекатывались желваки, подбородок выдвинулся вперёд.
– Федя, я прошу вас! Вы не представляете, как Матвей страдает, не зная, почему вы так резко отреагировали на обычное прикосновение. В том, что произошло, он винит себя. Он сказал: «Каким дерьмом надо быть, чтобы лучший друг решил, что ты его домогаешься, а любимая жена сделала аборт?». Он разочаровался в любви и дружбе. Он больше ничего не хочет, кроме самолётов, – Даша потрясла Федины руки, добиваясь, чтобы он на неё посмотрел. – А я люблю его! Я знаю, что он не хотел вас… – она проглотила слово «трахнуть», – оскорбить. И я точно знаю, что он не приставал к Эдику.
– Откуда вы можете это знать? Эдик сам мне рассказал.
– А мне три дня назад он рассказал совершенно другое.
И Федя глянул на неё. Она продолжила, мешая факты и догадки:
– В шестнадцать лет он написал Матвею любовное письмо, но тот ничего не ответил. Просто не понял, о чём речь. Эдик обиделся. Он много лет жил с этой обидой, а потом вырос, стал диспетчером и решил, что пришло время для мести. Он знал, как вы с Матвеем близки, и решил действовать через вас. Выбрал самое удачное время – перед взлётом – и слил информацию. И всё у него получилось: он не только вас поссорил, но и спровоцировал инцидент. Он сполна отомстил Матвею за равнодушие. А тот ни о чём не догадывается, он до сих пор считает Эдика другом!
Федя задумчиво смотрел в пространство перед собой. По его виску скатилась капля пота.
– Я вас не знаю, Дарья, но я вам верю. Матвей и правда такой: не замечает, что происходит у него перед носом, и всегда берёт вину на себя… – он оторвал от рулона бумажное полотенце и вытер покрасневшую шею. – Я расскажу, почему я так отреагировал. Когда мне было шестнадцать, я поехал в летний спортивный лагерь по плаванию. Один из тренеров…
– Не надо, прошу вас, – перебила Даша, уже догадываясь, что за этим последует.
– Один из тренеров решил заниматься со мной по индивидуальной программе – сказал, что я очень перспективный спортсмен. Я был счастлив. Я доверял ему, уважал его, старался ему понравиться. Однажды вечером он пригласил меня в свой домик и предложил отметить мои успехи. Налил вина. Я выпил всего один стакан, но сильно опьянел…
– Пожалуйста, не надо! Я всё поняла!
Ей больно было видеть, как взрослый человек терзается, вспоминая своё детство. Она не хотела знать подробности.
– Нет, он меня не насиловал, всё было вполне добровольно… Не много-то и было, лишь прикосновения через одежду, но утром я протрезвел и мне стало противно. Я уехал из лагеря и бросил плавание.
Даша с трудом сдерживала слёзы:
– Мне жаль. Простите, что залезла вам в душу! Я не хотела причинить вам боль.
– Ничего, всё нормально. Я пережил этот факт своей биографии и сделал выводы на будущее. Но когда Эдик сказал, что Матвей хочет со мной переспать, у меня началась паранойя. Я подумал, вот мерзость! Матвей столько лет был рядом – и врал мне, лицемерил, изображал настоящего друга! Я даже решил, что он откуда-то узнал о том случае в лагере и считает меня пассивным… – Федя вставил грубое словечко. – И когда он тронул меня за руку, я разозлился. Посмотрел на него, отвлёкся от управления самолётом. Всего на несколько секунд, но этого оказалось достаточно, чтобы потерять контроль. Матвей принял решение прекратить взлёт. А после остановки я высказал ему всё, что думал, и ударил за то, что он поднял руку на Катю.
Даша кивнула:
– Да, я понимаю, вы защищали свою женщину.
– Мою женщину? – он замотал головой: – Нет, мы начали встречаться позже, это было какое-то внезапное обоюдное помешательство. Может, сказался стресс или подавленное чувство вины. Я бросил девушку, на которой собирался жениться, Катя подала на развод… А до этого мы просто дружили. Она иногда делилась со мной проблемами, которыми не могла поделиться с Матвеем.
– Про аборт?
– Да, она не хотела детей, а Матвей настаивал, он всегда мечтал о большой семье. Я особо не лез в их дела. Катя сказала, что у неё есть веские причины для аборта, и я поверил. А в тот момент я подумал, что она знает о голубизне мужа и поэтому не хочет от него рожать. Уже потом, гораздо позже, я узнал, что она чайлдфри.
– Вот как… Значит, вы с Катей не обманывали Матвея? Не крутили роман за его спиной?
– Нет, конечно! Я бы не смог смотреть ему в глаза. Жена друга – табу.
– Но потом вы сошлись и поженились.
– Мы планировали свадьбу, но так и не поженились. У нас начались те же самые проблемы, которые были у них с Матвеем, – Федя открыл рот, видимо, собираясь, перечислить эти проблемы, но потом махнул рукой: – Она не едет со мной в Китай, она решила поехать в Москву. Мы расстаёмся. Не знаю, навсегда или на время…
Он с тоской посмотрел в прихожую, где стояли коробки с надписями «учебники», «зимняя одежда» и «рыбалка». Там не было коробок «туфли», «летние платья» и «любовные романы». Или чем там Катя занималась на досуге?
– Спасибо за откровенность, – сказала Даша. – Теперь ваша реакция понятна. А Эдик знал о том, что с вами случилось?
– Об этом никто не знает, – жёстко ответил Федя. – Вы – первая, кому я рассказал. Надеюсь, вы сохраните эту тайну.
– Не волнуйтесь, я никому ничего не скажу, – заверила Даша. – То есть Эдик случайно попал в вашу больную точку?
– Ну почему же «случайно»? Все в аэропорту знают, что я агрессивный гомофоб.
* * *
В прихожей Даша надела туфли и собиралась уже прощаться, когда Федя сказал:
– Я виноват перед Матвеем, мне нужно было поговорить с ним. Конечно, не сразу после ЧП, а потом, когда моя паранойя улеглась. Найти подходящий повод, выпить по рюмке водки и обсудить эту дебильную ситуацию.
– Да. Или хотя бы не рассказывать комиссии, что Матвей вас домогался.
– А я и не рассказывал. Я вообще никому не рассказывал о том, что случилось в самолёте. Все эти инсинуации по поводу Матвея – я к ним не причастен. Что бы я о нём ни думал, я бы не стал распускать скандальные слухи. То, что между нами произошло, – это наше личное дело.
Даша смотрела в голубые глаза и видела, что Федя не лжёт. Эдик! Эти слухи пустил Эдик. Какая циничная шутка – выставить геем мужчину, которого не смог заполучить. Как он, должно быть, злорадствовал!
– Тогда почему же вы не поговорили? Два лучших друга, два брата, можно сказать.
– Я проявил малодушие, – сухо ответил Федя. – К тому времени, как я успокоился, наш роман с Катей был в самом разгаре, история обросла дикими сплетнями, а Матвей бросил летать и перевёлся в офис. Мне казалось, ничего нельзя изменить. К тому же я верил Эдику. На самом деле верил.
Даша кивнула. Она прекрасно его понимала. Она тоже когда-то верила Эдику.
– Я не имею права давать советы, но… – Даша взялась за ручку двери, – позвоните Матвею. Поговорите начистоту. Если не поговорите сейчас, другого шанса может и не представиться.
– Я подумаю, – сказал Федя.
Он открыл дверь и выпустил Дашу на лестничную площадку.
– А-а, я забыла! – она вернулась к Феде, стоявшему босиком на коврике у распахнутой двери. – Оксана просила вас пнуть.
Он сначала не понял, а потом заулыбался:
– Передайте ей, что у неё будет такая возможность. Я не уеду, не попрощавшись с ней.
Он секунду поколебался и протянул Даше руку. Она с чувством её пожала.
37. Непоправимая ошибка
Жёлтое такси везло её в аэропорт. Кондиционер приятно обдувал разгорячённое лицо, и Даша впервые за последний час вдохнула полной грудью. Теперь, когда всплыла правда, у них появился шанс. Оленев не совершил никакой ошибки, его предали и подставили. И это не его вина. Он был искренним другом и верным мужем, и не сделал ничего дурного.
Ошибки не было!
В кармане зазвонил телефон. Даша достала его и увидела, что звонит Эдик Усольцев. Нажала на отбой. Тут же пришло смс: «Нам надо поговорить». Даша ответила: «Тебе лечиться надо, ты больной на всю голову!». Снова раздался звонок, и Даша написала ещё одно сообщение: «Я встречалась с Федей, я всё знаю, не звони мне больше никогда!». Телефон умолк.
Опять раздался звонок. Даша занесла палец, чтобы сбросить вызов, но вовремя заметила, что звонит Нина Петровна:
– Даша, ты где? Обеденный перерыв закончился пятнадцать минут назад. Наш самолёт отказываются заправлять в Кольцово, говорят, мы не заплатили за обслуживание. Это правда?
– Ох, – вспомнила Даша. – Я через десять минут приеду и отправлю им деньги. Совсем обнаглели, я же договаривалась об отсрочке… Самолёт-то зачем держать?
Она выпрыгнула из такси и побежала ко входу в здание, когда кто-то схватил её сзади и потащил в липовый скверик. Там на скамейке сидел смутно знакомый дед в клетчатом пиджаке и читал спортивную газету. Где-то она с ним уже встречалась. Даша извернулась в чужих руках и увидела Эдика.
– Отпусти меня! – зашипела она. – Зачем ты пришёл? Я не хочу с тобой говорить.
– Даша, объясни, что случилось! В пятницу ты меня бросила, а сегодня задаёшь странные вопросы и называешь больным.
Он вцепился в рукав её блузки и явно не собирался отпускать. Лицо его блестело от пота и покраснело – то ли от пребывания на солнце, то ли от напряжения. Рыжий вихор прилип ко лбу.
– Я разговаривала с Оленевым, а потом с Федей Стародубцевым. Это ты подстроил то происшествие! Ты сказал Феде, что Оленев приставал к тебе, когда ты был маленьким. Из-за этого Федя его избил.
– А тебе-то что? Это было сто лет назад!
– Ты мог их угробить! Они выкатились за полосу – с полными баками, с кучей пассажиров! Оленеву пришлось уволиться, он поссорился с другом, развёлся с женой и начал бухать. И всё из-за того, что не обратил внимания на твои детские чувства. Не оценил твоей трепетной любви. Ты говорил «блуд в небе», но это какой-то… «блудняк в голове»!
– Я этого не хотел. Я думал, они поругаются и всё. Мне надоело наблюдать в бинокль их нежную гетеросексуальную дружбу. Они мешали мне работать! – Эдик возбуждённо жестикулировал свободной рукой: – Как ни посмотришь – смеются, обнимаются, слушают музыку из одного наушника, ну прямо как два голубка.
Даша попыталась оторвать цепкие пальцы от своего рукава:
– Если уж на то пошло, то это ты голубок, а не они!
– Нет! У меня никогда ничего не было с мужчинами. Я любил Матвея, это правда, но другой любовью, не плотской. Я благоговел перед ним, восхищался, мечтал быть на него похожим, – Эдик захлебнулся: – Он был моим кумиром.
– Тогда зачем ты его растоптал? Эдик, пойми, это ненормально.
– Нет, Дашенька, желание наказать человека, который причинил тебе боль, – нормально. Спроси у любого психолога. Ненормально, что ты так волнуешься за него. Кто он тебе? Добренький начальник? Пьяница, над которым ты взяла шефство? Или, может быть, недостижимая эротическая фантазия? – его голос сочился сарказмом.
Даша задохнулась от ярости. Если желание наказать того, кто сделал больно тебе, – нормально, то желание наказать того, кто сделал больно твоему любимому, – нормально вдвойне.
– Он мой любовник!
Эдик усмехнулся и отпустил рукав.
– Дурацкая шутка. Он знает о моих чувствах к тебе. Он никогда бы не стал с тобой спать.
Даша молча смотрела на Эдика. Значит, он разболтал об их связи не случайно: он почувствовал в Оленеве потенциального соперника и решил застраховаться от возможных проблем. Эдик знал, что честный и порядочный Оленев никогда не перейдёт дорогу товарищу. И не ошибся. После того, как Оленев узнал, что она встречалась с Эдиком, он начал её избегать. Сколько бы она ни клялась, что между ними всё кончено, Оленев ей не верил. Он верил Эдику, который, вероятно, пел совсем другие песни: я её люблю, мы скоро поженимся, она хочет детей…
Так вот откуда эта «холодность» Оленева. Перепады настроения, враньё о любви к бывшей жене и непредсказуемое поведение – то флирт, то наигранное равнодушие. Его нежелание сближаться, постоянная горечь. Если у него и были к ней чувства, то он задушил их ради дружбы, душевного спокойствия и мира во всём мире.
Клокоча от едва сдерживаемого гнева, Даша сладко улыбнулась:
– Но он спал со мной, Эдик. Спал. Первый раз – в марте, на Ямале. Я сама его соблазнила: зашла в душ, когда он мылся, и сказала, что люблю его. У него тут же встал член.
Она замечала малейшие нюансы его мимики: между бровей прорезалась морщинка, уголки губ опустились, глаза недоуменно расширились. Никаких больше ямочек на щеках, никаких улыбочек. Кажется, она нащупала его болевую точку. Даша надавила сильнее:
– Ты когда-нибудь видел его член? В бане или бассейне? Нет? Может, подсматривал за ним в туалете?
По лицу Эдика разлилась бледность. Губы казались голубовато-стёртыми, как у мертвеца. Кто сказал, что жестокость не её недостаток? Даша с наслаждением продолжила словесную пытку:
– Бедняга, тебе не повезло. Там такой член, какой тебе и не снился! А мне вот повезло, Матвей ответил на мои чувства.
– Ты же никогда никого не любила… – промолвил Эдик.
– Я соврала. Я влюбилась в него ещё до того, как ты затащил меня в постель. Влюбилась до помутнения рассудка. Помнишь, ты спрашивал?
– А зачем… тогда… со мной? – слова словно застревали в его горле, и он выхаркивал их, чтобы не задохнуться.
– Да низачем. Из жалости, наверное. Ты же бегал за мной как собачка, постоянно крутился под ногами, – Даша пожала плечами. – Матвей не ревновал: я ему рассказала, что ты импотент.
Эдик покачнулся и опёрся на лавочку двумя руками. Минуту назад Даша подбирала самые пошлые и обидные слова, чтобы ранить его побольнее, а сейчас вместо злорадства и чувства удовлетворённой мести испытывала острое отвращение к себе. Приступ раскаяния наполнил рот горькой слюной. Она совершила ошибку – грубую, страшную, непоправимую! Ту самую, о которой предупреждал Оленев. И уже невозможно отмотать назад, что-то исправить, вернуть как было.
Эдик поднял голову:
– А ты и правда такая, как я думал, – смелая и свободная. Берёшь всё, что хочется, ничего не боишься, живёшь как вздумается. А я – трус и ничтожество.
Дашу шокировали эти слова, но ещё больше шокировал спокойный тон. Если бы Эдик разозлился и дал ей пощёчину, она бы не удивилась. Если бы он орал, топал ногами и брызгал слюной, она бы поняла. Но он не испытывал к ней ненависти. Он восхищался ею и заведомо всё прощал. Эдик вывел из кустов свой новенький блестящий велосипед и сказал:
– Плевать, я всё равно тебя люблю. Будь счастлива.
– Эдик, постой, я наговорила лишнего, я не хотела…
– Да я верю, что не хотела, – перебил Эдик, – ты такая, какая есть. А вот Оленев… Он же знал, что я схожу по тебе с ума, я же сам ему рассказал… Вот я идиот. Ладно, Даша, мне нужно обратно.
На его лицо вернулись краски, губы порозовели, и говорил он тихим, но уверенным голосом.
– Зачем тебе обратно? Твоя смена закончилась.
Эдик сел на велосипед и сказал:
– Вот отправлю воркутинский рейс, и закончится моя смена.
38. Мать
Эдик уехал, а Даша рухнула на скамейку и дрожащими руками набрала номер Оленева. Гудок, второй, третий, четвёртый, пятый… Из динамика женский голос напомнил о том, что посадка на рейс КА 221 продолжается. Старик в клетчатом пиджаке сложил газету, засунул в портфель и ушёл.
Однажды Эдик уже подстроил катастрофу – только из-за того, что ему неприятно было смотреть, как его несостоявшийся возлюбленный общался с близким другом. Видите ли, парни слушали музыку через одни наушники – достойный повод для ненависти! Что же Эдик может натворить, если решит, что Оленев виноват в его очередной любовной драме? Как отреагирует, когда услышит голос своего врага и соперника по радиосвязи? Что, если опять захочет отомстить? В этот раз не за равнодушие, а за то, что Оленев разрушил отношения, которые Эдик выстраивал с таким маниакальным упорством?
Даша побежала к служебному входу, но не успела проскочить рамку, как её поймал дежурный в чёрной форме с бейджиком на груди. Даша прочитала фамилию – нет, она не знала этого сотрудника: по работе не сталкивались, на корпоративных праздниках не пересекались.
– Девушка, предъявите пропуск.
Даша досадливо дёрнула головой:
– Да я на минутку, мне нужно сказать пару слов Оленеву. Это очень важно.
– Матвей Иванович запретил пускать посторонних в служебную зону. К тому же он в самолёте, здесь его нет.
– Я не посторонняя, я заместитель начальника финансового отдела, – ради пущего эффекта она немного приукрасила свою должность. – Мне нужно передать важную информацию. Я сбегаю на перрон и вернусь.
– Он меня уволит, если я вас пропущу. Оленев помешался на безопасности, совсем гайки завернул, – более дружелюбным тоном сказал дежурный. – Скоро в столовую нельзя будет сходить. Но я могу по рации передать сообщение, – он достал из-за пояса рацию, но Даше не протянул, так и держал в руке, ожидая Дашиного решения.
Женский голос в динамике пробормотал что-то неразборчивое. Даша спросила:
– А когда вылет?
– Минут через десять.
Как сформулировать сообщение? Будь осторожен: Эдик думает, что ты мой любовник? Я бросила Эдика, и теперь он собирается тебе мстить? Или не собирается, но на всякий случай будь осторожен? Три года назад Эдик наврал Феде Стародубцеву, что ты его домогался?
Даша застонала от бессилия. Оленев всегда хорошо относился к Эдику – и тогда, когда тот восхищённо крутился около отцовских учеников, крутых двадцатилетних пилотов, и сейчас, когда он вырос и управлял воздушным движением. Придётся потратить время, прежде чем Оленев поверит, что Эдик Усольцев представляет потенциальную угрозу. По рации, в присутствии кучи сотрудников аэропорта, это нереально.
Единственный шанс… Сбив внезапно появившуюся на пути Лейлу со шваброй, Даша бросилась на улицу и побежала к пассажирскому терминалу. Женский голос опять что-то говорил, Даша уловила «заканчивается посадка». Она должна успеть! Она должна подняться на борт и лично предупредить Оленева об Эдике.
– Дайте мне посадочный талон на рейс в Воркуту, пожалуйста, – попросила она девушку за стойкой регистрации.
– Вы из Управления? – уточнила девушка. – Командировочное нужно.
– Чёрт! – не удержалась Даша. – А без него никак? Я не собираюсь никуда лететь, мне просто нужно поговорить с пилотом. Это займёт несколько минут.
– Нет, у нас сейчас всё строго. Хотите попасть на самолёт – предъявите документы. А иначе меня лишат премии.
– Хорошо, я выпишу командировочное и вернусь. Вы можете задержать вылет?
– Да, конечно. Только поторопитесь, никто долго ждать не будет.
Даша через сквер пронеслась обратно к офису и взлетела на третий этаж. Бланки командировочных у неё были, оставалось только подписать их у Нины Петровны и поставить печать.
Нина Петровна оторвалась от телефонного разговора, когда в её кабинет вломилась Даша.
– Пожалуйста, подпишите мне командировочное удостоверение! Я должна попасть на воркутинский рейс, который вылетает через десять минут.
– Даша, что происходит? – раздражённо спросила Нина Петровна. – Мне пришлось самой договариваться с Кольцово, чтобы наш самолёт заправили. Почему тебя нет на месте? Рабочий день в разгаре, какая ещё Воркута?
Даша глубоко вздохнула:
– Мне нужно срочно поговорить с Оленевым.
– Зачем? Он больше не занимается платежами. Если у тебя какой-то рабочий вопрос, обсуди его со мной.
– Это вопрос не по платежам, а… по авиационной безопасности, – нашлась Даша. – Я звонила ему, но телефон отключен.
Нина Петровна задумалась:
– По безопасности? Матвей летит с Ильёй, а тот обычно не отключает телефон перед полётом. А в чём у тебя проблема? Если что-то серьёзное, я позвоню Илье Михайловичу и передам твои слова.
Даша сникла. Придётся рассказать правду. Или хотя бы часть правды.
– Нина Петровна, мы расстались с Эдиком. В этот раз окончательно. Но я поступила очень некрасиво: во время ссоры сказала, что изменяла ему с Оленевым. Это неправда, я не изменяла, но мне хотелось уколоть Эдика побольнее. У меня были причины так поступить, но теперь я раскаиваюсь! Я не должна была нести всю эту чушь. Эдик очень расстроился, на нём просто лица не было. Я боюсь, что он что-то сделает.
Нина Петровна встала из-за стола и подошла к Даше. Уставилась на неё буравящим взглядом:
– Что именно?
– Попытается отомстить Оленеву.
– Как?
– Ну, Эдик диспетчер, у него много способов устроить неприятности пилоту.
– Ну например? – зло и требовательно допытывалась Нина Петровна. – Чего ты молчишь? Назови, какие неприятности мой сын может устроить Матвею?
– Я не знаю, – вынуждена была ответить Даша.
Она и правда не знала, чего конкретно испугалась. Её терзал иррациональный страх грядущей катастрофы, но никаких доказательств у неё не было. Только страшные предчувствия.
– Я приняла тебя как родную дочь, – тихо начала Нина Петровна, дрожа от негодования. – Предложила интересную работу, выбила комнату в общежитии, сделала своей правой рукой. Я носилась с тобой как дурень с писаной торбой, а взамен просила лишь одного – быть добрее к моему единственному сыну! Это что, такая непосильная задача? Он как-то обижал тебя или оскорблял? Не дарил цветов и подарков, не ухаживал за тобой, не носил на руках? Что плохого он тебе сделал?
– Ничего, – Даша едва не плакала. – Я благодарна ему за всё, что он для меня сделал. И вам тоже!
– Эти нелепые чудовищные подозрения – и есть твоя благодарность?! Ты думаешь, Эдик – псих, способный устроить катастрофу из ревности?
– Но…
– Девочка, ты слишком высокого о себе мнения! Да, мой сын по уши в тебя влюблён, но голову он не потерял. Это, скорее, ты потеряла голову на почве безответной и, я бы сказала, безответственной страсти к Матвею.
Это был чувствительный удар. Даша и не предполагала, что её интерес к Оленеву настолько очевиден.
– Но Эдик…
– Эдик никогда не причинит вреда Матвею, – отмахнулась Нина Петровна. – Он с детства его обожает! Тем более в самолёте находится отец Эдика. Нужно считать моего сына полным отморозком, чтобы предполагать, что он может навредить другу или отцу.
– Но один раз он уже сделал это! – воскликнула Даша. – Спровоцировал ЧП! Навредил Оленеву так, что тот до сих пор не может оправиться. Вы помните прерванный взлёт?
Нина Петровна уставилась на Дашу с выражением крайнего удивления, смешанного с омерзением. Даша продолжила, стараясь говорить спокойно и аргументированно:
– Я сегодня разговаривала с Федей Стародубцевым, и он рассказал мне правду. Перед полётом к нему подошёл Эдик и сказал, что в юности Матвей пытался его изнасиловать. А Федя же гомофоб – это всем известно! Он не выдержал, и во время взлёта ребята поссорились. Если Эдик один раз подставил Матвея, то где гарантия, что он не устроит что-то подобное на воркутинском рейсе?
– Что за бред? Федя что-то напутал. У Эдика не было мотивов для такого дикого поступка.
– Были!
– Какие?
– Помните, вы мне рассказывали, как Эдик влюбился в шестнадцать лет? Так вот, это была не женщина. Это был мужчина. Матвей Оленев.
– Нет, это уже чересчур…
Нина Петровна вернулась за стол и села в кресло. Скомкала командировочное удостоверение в тугой шарик и бросила в мусорное ведро.
– Мне жаль моего бедного сына, – сказала она, глядя в окно, – второй раз он влюбился в какую-то мразь. Чтобы к вечеру на моём столе лежало заявление об уходе. Ты меня поняла?
– Вы мне не верите? – сокрушённо спросила Даша.
– Я верю своему сыну. Когда ты зашла, мы разговаривали по телефону. Его смена закончилась пятнадцать минут назад, он едет на велосипеде домой.
– Хорошо, я вас поняла. Я вечером напишу заявление.
* * *
На негнущихся ногах Даша вышла из кабинета и сползла по стеночке. У неё не было сил куда-то бежать, о чём-то просить, чего-то добиваться. По щекам текли слёзы и капали на грудь, но Даше было всё равно.
Швабра толкнулась ей в ноги:
– Двинься, Лейла моет пол. Всё будет тоза кардан, чисто-чисто. Иди-иди.
– Мне некуда идти.
Лейла отложила своё средство труда и тоже присела на корточки, свесив руки в жёлтых перчатках между колен:
– Как это? Всем надо куда-то идти.
Даша вздохнула:
– Вообще-то мне надо на самолёт, рейс КА 221, но меня туда не пускают. Да и улетел он, наверное.
– Не улетел. Стоит.
– У меня нет документов, чтобы на него попасть.
– Ты хочешь в Воркуту? – поинтересовалась Лейла, выдавая свои познания в расписании.
– Нет, я хочу поговорить с Матвеем. Он пилот, ты его знаешь? Ну, тёмненький такой, он ещё уронил поднос с едой, а ты потом убирала. Рыба по-польски, кекс с изюмом…
Лейла кивнула. Даша продолжила:
– Я люблю его – Матвея в смысле. Мне нужно сказать ему что-то очень важное. Это вопрос жизни и смерти.
Лейла поднялась и протянула Даше руку:
– Пойдём. Я знаю, как пройти на самолёт без документов.