Текст книги "Любовь навылет (СИ)"
Автор книги: Таня Володина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)
33. Исправление ошибок
На обед Даша ходила с Оксаной или Ниной Петровной, или с ними обеими. В этом случае двумя голосами против одного они решали идти в столовую через взлётно-посадочную полосу. Нина Петровна твердила, что это небезопасно, и вспоминала бывшего мужа с его техникой безопасности, а Оксана возражала: «Ну мы же знаем расписание, мы никому не мешаем!». Они надевали зелёные светоотражающие жилеты и пересекали лётное поле под недовольное бурчание Нины Петровны.
Даша держалась поблизости от Оксаны – не только потому, что начала испытывать внезапный дискомфорт в присутствии начальницы, но и потому, что Оксана выглядела всё более несчастной. Она даже перестала красить губы.
– Что, Федя за справкой ещё не приходил?
– Нет, но скоро явится. Мне донесли, что он в городе.
– Речь уже заготовила?
– Ага. Я всё ему выскажу, так просто он от меня не отделается. Если он думает, что можно бросить девушку без объяснений, то сильно ошибается.
– Ну и правильно.
– Можно было по-человечески расстаться.
– А как «по-человечески»? – спросила Даша.
– Сказать в глаза, что я ему не нужна, что он любит другую. Или не любит, но она залетела, и он должен жениться. Или ещё как-нибудь! Я бы расстроилась, конечно, но рубить хвост по частям – это жестоко.
Даша погладила её по плечу:
– Не знаю, Оксан. Когда в лицо говорят, что любят другого человека, – это… Короче, я бы выбрала хвост по частям.
– Эй, юные барышни, чего вы там плетётесь? – воскликнула Нина Петровна, которая обогнала их на десяток шагов. – Живей давайте! У меня в два часа назначена встреча с министром транспорта, а до этого ещё с Оленевым надо поговорить.
– С Оленевым? – Даша остановилась прямо на осевой линии ВПП. – По скайпу?
– Живьём.
– Он что, вернулся?!
– Вчера ночью прилетел. А сегодня весь день в Администрации, там расширенное совещание министра с директорами предприятий. Он всего на один день пожаловал, министр наш. И хочет всё успеть, – Нина Петровна поморщилась, изображая большое сомнение в необходимости такой спешки.
– А можно мне с вами в Администрацию? Пожалуйста!
– Глянь, какая карьеристка! – по-доброму усмехнулась Нина Петровна. – А кто будет сверку с Минздравом делать? Нет, останешься в офисе, а с министром я тебя познакомлю в следующий раз. Обещаю.
– Тогда поторопимся! – воскликнула Даша и, раскинув руки как крылья, легко побежала к столовой по бетонным плитам. – Не будем заставлять министра ждать!
Сзади засмеялись Оксана и Нина Петровна.
В ту пятницу Оленев в офисе так и не появился. Даша ждала его до десяти вечера, а потом поехала к Эду. Надо было заканчивать их бессмысленные отношения.
* * *
Улыбающийся Эд открыл дверь так быстро, словно ждал Дашу в прихожей. И, не успев запереть замок, обнял за талию, тепло поцеловал в губы:
– Ты сегодня поздно. Что-то случилось?
– Да нет, просто сверку долго делала. Хотела до выходных закончить, чтобы отправить документы в Москву.
– Хорошо. Надо было мне позвонить, я бы заехал за тобой. Ты голодная?
Даша скинула туфли и прошла к столу, как в первую их встречу. Села на высокий табурет и сказала:
– Эд, я не хочу есть. Присядь, нам надо поговорить.
Улыбка его погасла. Он сел за стол и сложил руки перед собой, как в школе. Сказал серьёзным голосом:
– Ну, раз надо, давай поговорим.
Даша смотрела в зеленовато-прозрачные глаза, сомневаясь, как начать. Она видела, знала и чувствовала, что Эд её любит, – по-настоящему, без притворства, без какой-либо корысти. Он вообще первый, кто полюбил её как личность. Другие западали на фигуру или приятную внешность, а Эд запал на жизнелюбие и темперамент. Как он сказал? Ты живёшь так, будто ничего не боишься. Ты – свободна.
И пусть он во многом ошибался, преувеличивал достоинства и преуменьшал недостатки, Даша всё равно узнавала себя в том идеальном персонаже, которого придумал Эд. Пусть не такая жизнерадостная и смелая, но всё-таки это она, Дарья Комарова. Поэтому она должна сделать то, что должна. Иначе это будет не она.
– Нам нужно расстаться, Эд.
– Бросаешь меня?
– Прости.
– Из-за того, что я подстроил наше знакомство?
– Нет, нет! С этим я уже смирилась. Просто я тебя не люблю. Ты мне нравишься, ты очень хороший человек, с тобой комфортно, но я так не могу. Мне нужно любить самой, Эдик. Что-то чувствовать к человеку – что-то большее, чем дружескую симпатию.
– Ты говорила, что никогда никого не любила.
Даша кивнула. Рассказывать о своей несчастной любви к Оленеву она не собиралась ни при каких условиях.
– Тогда откуда ты знаешь, что способна любить? – спросил Эд. – Может, ты никогда никого не полюбишь? Так и проживёшь всю жизнь в одиночестве?
– Может быть, – Даша пожала плечами. – А в тридцать лет рожу для себя ребёнка и буду жить с ним.
– Ты делаешь большую ошибку, Даша. Ты потом пожалеешь, но будет поздно. Ты не найдёшь человека, который любил бы тебя больше, чем я. Который готов ради тебя на всё.
– Я знаю, Эд. Зато ты найдёшь. Ты достоин…
– Прекрати! – вспылил Эд. – Оксане вешай эту лапшу, а мне не надо. Я сам разберусь, чего я достоин. Мне не шестнадцать лет, слава богу.
Даша вспомнила, что Эд два года пил антидепрессанты после детской любовной истории, и догадалась, что он тоже сейчас об этом вспомнил. На душе стало муторно. Кольнуло чувство стыда перед Ниной Петровной, словно та поручила ей важное задание, а Даша его провалила. Она слезла с высокого табурета и подошла к Эду:
– Я очень виновата перед тобой. Тогда, в Пажме, я выпила лишнего, устроила за столом скандал, а потом пошла ночевать к тебе – вот в чём была моя ошибка. Не в том, что сейчас я с тобой расстаюсь, а в том, что раньше дала тебе надежду. Я пытаюсь исправить эту ошибку.
Эд посмотрел на неё сверху вниз:
– Некоторые ошибки исправить нельзя… – и отвернулся, пытаясь скрыть заблестевшие глаза.
О чём-то похожем говорил и Оленев: «Ошибёшься – всю жизнь будешь жалеть». Оба мужчины в прошлом имели травмирующий опыт, и оба боялись повторения ситуации. И, к несчастью, у Эдика она повторялась: его снова бросала девушка, не оценившая его глубоких чувств. Даше было неприятно сознавать, что она делает то же самое, что когда-то сделала Катя Оленева, – отвергает искреннюю любовь, – но другого выхода не видела. Чем скорее они расстанутся, тем лучше будет для всех. Для Эда в первую очередь, хотя сейчас он наверняка размышлял, что в очередной раз он сделал не так.
Она коснулась его ледяной руки, лежащей на белой столешнице:
– Эд, пожалуйста. Я понимаю, о чём ты говоришь, но… – она решила говорить начистоту, зная, что подставляет Нину Петровну: – Тебе тогда было шестнадцать лет, вряд ли ты мог сильно накосячить. Ты не совершил никаких непоправимых ошибок, я в этом уверена.
Эд развернулся к ней всем телом:
– Тебе мама рассказала? Я так и знал, что она не удержится!
– Угу, рассказала по секрету, когда ты сидел дома и не брал трубку. У тебя отличная мать. Она безумно тебя любит и всегда на твоей стороне.
Эд спрыгнул с табурета и начал открывать и закрывать кухонные ящики. Он переворачивал деревянные лопатки и железные поварёшки, двигал банки в глубине шкафов, хлопал дверцами. Наконец вернулся за стол с пачкой сигарет. Сорвал с неё целлофан и сказал:
– Я не выкурил ни одной сигареты, пока мы были вместе, но теперь-то можно, да?
Даша кивнула и попыталась разрядить обстановку:
– И можешь снова отрастить бородку, тебе было неплохо.
Казалось, Эд не услышал её слов. Он жадно прикурил и протянул сигарету Даше:
– Будешь?
– Нет. Знаешь, мне пора домой, уже поздно.
– Да я тебя не задержу, это короткая история. Ты ведь хочешь её услышать? Мама тебе не всё рассказала, при всей её безумной любви она ничего обо мне не знает.
И Даша поняла, что хочет.
Узнать разгадку тайны номер два.
34. Просто не судьба
– В четырнадцать лет я влюбился в… одного человека, – Эд говорил сбивчиво, глубоко затягиваясь и выпуская изо рта и носа клубы дыма. – Мучился, строил воздушные замки, сомневался. То мне казалось, что моя любовь совершенно безнадёжна, то видел признаки взаимности. Всё это очень меня… разбалансировало. Такие крутые эмоциональные горки: от отчаяния к надежде и наоборот. Учителя меня не узнавали, родители начали волноваться. Да я и сам понимал, что происходит что-то неправильное. Когда мне исполнилось шестнадцать, моя чистая и светлая любовь превратилась в болезненную одержимость. Я решил признаться.
Эд затушил окурок в пепельнице и тут же достал вторую сигарету. Сломал спичку, пока прикуривал.
– Мне не хватило смелости поговорить в открытую, поэтому я написал письмо. Ты как-то упоминала Татьяну Ларину – так вот, я поступил в точности как она: «Я к вам пишу – чего же боле?». Теперь можете меня презирать и считать последним идиотом, всё в таком духе. И подсунул письмо в карман. На это мне дурости хватило.
Даша хотела возразить, что признаться в любви замужней женщине, – довольно смелый и неординарный поступок для школьника, но Эд сделал знак, чтобы она не перебивала.
– Я не спал две ночи, сгрыз ногти до мяса и всерьёз думал о самоубийстве, пока мы снова не встретились.
Он замолчал, видимо, переживая тот острый момент.
– И что, тебя отвергли? – тихо спросила Даша.
– Нет, напротив! Меня крепко обняли, поцеловали в лоб и сказали: «Всё будет хорошо, вот увидишь».
– М-м? Что это значит?
– Это значит, что меня и мои чувства не приняли всерьёз. Я был пустым местом, глупым ребёнком и надоедливым поклонником. Моё признание проигнорировали, я так и не дождался взрослого серьёзного разговора. Я не претендовал на что-то большее, но со мной даже не поговорили!
– О, господи…
Это и правда было обиднее всего. Даша представила степень своего расстройства, если бы Оленев проигнорировал её чувства, откинув их, словно ненужный и неинтересный хлам. Даже если не любишь – не надо делать вид, что ничего не происходит.
– И что потом?
– Да ничего. Мама наверняка рассказывала тебе о моих проблемах… – он затушил второй окурок и достал третью сигарету. – Потом, спустя несколько лет, мне удалось закрыть для себя эту тему. Окончательно закрыть, понимаешь? Месть – это блюдо, которое подают холодным.
– Ты отомстил?!
– Правильнее сказать – наказал. После этого мне стало легче, и я смог полюбить снова.
Даша возразила:
– Но за что наказывать человека? За нелюбовь?
– За равнодушие, Дашенька! Равнодушие – это самое страшное. Оно убивает, как медленный яд.
Даша отодвинулась от Эда, стряхнула частички пепла со своего рукава.
– Как её звали?
– Это не имеет значения.
– Меня ты тоже накажешь?
– Тебя-то за что? Ты была честна со мной. Ты даже пыталась меня полюбить – думаешь, я не замечал? Я всё замечал. То, что у нас не получилось, – это не твоя вина. И не моя. Наверное, это просто не судьба.
Даша сглотнула комок:
– Наверное. Я пойду.
Эд встал.
– Не провожай меня, – попросила Даша, – я хочу пройтись. И… спасибо, что не сердишься на меня. Я не хотела причинить тебе боль.
Он мягко улыбнулся:
– Я знаю. Жестокость – не твой недостаток.
На свежем воздухе Дашу затрясло от озноба, но она чувствовала себя так же, как днём, когда с раскинутыми руками бежала по полосе, – безгранично свободной. Но теперь не только телом, но и душой. Ошибка под названием «Эдик Усольцев» стремительно отодвигалась в прошлое.
* * *
В понедельник Даша проснулась с ощущением, что сегодня случится что-то хорошее. В детстве она так просыпалась первого января, и не подарки её будоражили, а сама атмосфера праздника, предчувствие волшебства.
Рассчитывать на новогодние чудеса в июне было глупо, но ожидание встречи с Оленевым кружило голову, как шампанское. Главное – опять не захмелеть. Хмель – дурной помощник в любовных делах.
Даша долго и обстоятельно мылась, красилась и сушила волосы, пытаясь создать эффект небрежности. Не получалось. Она всё равно выглядела как девушка накануне самого главного события в своей жизни – прямо как невеста перед свадьбой. Вся её радость и все её надежды читались на лице.
В офис она пришла раньше всех. Опрыскала водой листочки «таджикского» растения, обтёрла тряпкой пыльный горшочек. На вид цветочек казался здоровым, Оленеву должно понравиться. Он поставит его на подоконник рядом с обломком шасси и будет вспоминать о Даше.
От нетерпения Даша каждые пятнадцать минут бегала к Оксане и выглядывала на стоянку. Время шло, а Оленева всё не было.
– Он к обеду придёт, не раньше, – сжалилась Оксана.
– Что ж ты сразу не сказала?
– Забыла.
Она выглядела совсем больной: глаза тусклые, лицо бледное.
– Ты случайно не заболела? Может, тебе больничный взять?
– Даша, отстань от меня, я в порядке! Стоит прийти в офис без макияжа, как сразу все начинают жалеть. Особенно бухгалтера у нас жалостливые. Можно подумать, у них никогда не было проблем в личной жизни.
– А-а, – поняла Даша. – Не переживай, всё утрясётся. Когда он уже придёт за документами? Ты его проклянёшь, и тебе полегчает.
– Завтра он придёт, – мрачно ответила Оксана. – Завтра мне полегчает.
– Ну наконец-то!
Перед обеденным перерывом Оксана позвонила и сказала, что замдир на месте. Даша схватила цветок и побежала в кабинет Оленева. Прикрыла за собой дверь, поборов искушение запереть её на ключ, и в изумлении остановилась посредине комнаты. Оленев был одет не в обычный офисный костюм, а в тёмно-синюю лётную форму. Даша впервые её видела – не вообще, а на Оленеве. На рукавах блестели шевроны с тремя полосками, на груди – золотые крылышки с эмблемой авиакомпании. Голубой галстук и белая рубашка подчёркивали яркий американский загар. Карие глаза, окружённые мелкими морщинками от солнца, светились нескрываемой радостью. Во рту он перекатывал карамельку.
Даша молчала. Все мысли выскочили из головы, кроме одной: кинуться навстречу и повиснуть на шее. И пусть попробует оторвать. Оленев подошёл к ней, внимательно осмотрел цветок и взялся за горшочек:
– Это мой, да? Спасибо, что позаботилась о нём.
Их руки соприкоснулись. Даша почувствовала, что уплывает. Медово-смолистый аромат парфюма, лёгкое дыхание, доносящееся до лица, касание тёплых пальцев – всё родное, любимое. Она выпустила из рук горшок и сглотнула:
– Прекрасно выглядишь в форме. Куда-то летишь?
– В Воркуту.
– Туда-обратно?
– Да. Вечером буду дома.
– Тебя кто-нибудь ждёт?
– Нет.
– В таком случае можно пригласить тебя на ужин? Я после работы что-нибудь приготовлю, и мы отпразднуем твой первый рейс. Какую еду ты любишь? Я плохо готовлю, но найду в интернете простой рецепт…
Она частила от страха, что он её перебьёт, не давала вставить ни слова, но он всё равно её перебил:
– Даша…
Он отвернулся и подошёл к окну. Поставил цветочный горшок рядом с обломком шасси. Опустил голову так низко, что Даша увидела его стриженый затылок.
– Я знаю, что ты любишь Катю, но мне это неважно, – сказала она. – Я знаю, что ты спишь с Аллочкой, но мне и это безразлично. Я не претендую на любовь, какую-то особенную дружбу или секс. – Она медленно приблизилась к Оленеву и остановилась за его спиной. Как тогда, в душе, только тогда они были голыми, а сейчас одетыми. Тихо добавила: – Я просто хочу быть рядом, и пусть всё идёт как идёт. Без ожиданий, без упрёков.
Оленев глухо ответил куда-то в окно:
– Моя любовь к Кате давно прошла, а с Аллой я никогда не спал.
– Но ты говорил, что любишь свою бывшую жену… – растерялась Даша. – И с Аллочкой я тебя видела: ты ещё шутил, что ночью вы сделаете несколько заходов…
– Она учится на пилота-любителя, хочет пилотировать частные самолёты. Иногда я брал её с собой на тренажёр. И про заходы я не шутил, только я говорил про заходы на посадку, а ты, как обычно, всё неправильно поняла. Вернее, ты поняла так, как тебе хотелось.
– Вот как? Но тогда… Тогда… Почему мы не можем быть вместе?
Он повернулся. Даша вспомнила, как он голым повернулся к ней в душе, и покраснела.
– Я несколько раз пытался тебе объяснить, но ты не понимаешь. Не хочешь меня понять.
– Объясни в последний раз. Пожалуйста, мне это важно.
Он кивнул, подтверждая обоснованность её просьбы. Поднял руку, словно хотел её коснуться, но опомнился и убрал руки за спину. Опёрся на подоконник.
– Пойми, Даша, я больше ничего не хочу. У меня была женщина, с которой я прожил десять лет, но она избавилась от нашего ребёнка, а я даже не знаю почему. У меня был друг, которому я доверял как самому себе, но он решил, что я его домогаюсь и разрушил мою жизнь. И я опять не знаю почему. Меня окружали люди, которых я считал друзьями, но многие из них от меня отвернулись, – Оленев говорил внешне невозмутимо, но в нём чувствовалось сильное внутреннее напряжение. – Я больше не хочу близких отношений – ни с тобой, ни с кем-то другим. Я не хочу снова проходить через этот ад. Моя нынешняя жизнь меня полностью устраивает, впервые за долгое время я спокоен.
Даша хотела возразить, что с ней ему не придётся проходить через ад, что её любовь самая верная и преданная, что он должен дать шанс их отношениям, но внезапно она ему поверила. Услышала сердцем, поняла разумом, о чём он говорит, – и поверила. Возможно, впервые с тех пор, как влюбилась в него.
Он боялся потерять своё хрупкое новоприобретённое спокойствие. Всё кончено. Навсегда. Они никогда не будут вместе. У них был маленький шанс, но они его упустили.
Просто не судьба…
«Я исчерпал лимит ошибок», – всплыла в памяти фраза, сказанная в душевой ямальского общежития. Тогда Даша не могла осознать причину страхов и сомнений Оленева, а сейчас безжалостные факты сложились в отчётливую картину. Дело не в том, что он до сих пор любил бывшую жену, дело в том, что он не собирался любить никого другого. Он не лукавил, его и правда устраивала нынешняя жизнь – без дружбы, любви, секса или хоть каких-то партнёрских отношений. Нет привязанности – нет уязвимости. Никакого риска.
– Никакой надежды? – вырвалось у неё.
Неожиданно Оленев заулыбался, совсем по-мальчишески:
– Комарова… Даша, давай без трагизма? Ты вообще с Эдиком живёшь. Какая надежда? На что?
– Мы расстались.
– Опять?
– В этот раз окончательно. С тобой это не связано, это наши личные проблемы. Я пыталась его полюбить, но не смогла. Извини, если я тебя разочаровала, но он мне не нужен – совсем не нужен.
Оленев пробормотал: «Бедный Эдик, вечно у него сложности на любовном фронте», – и сел за стол:
– Ты принесла счета? Давай я подпишу и пойду готовиться к полёту. Я лечу с Ильёй Михайловичем, а он очень строгий командир. Если я опоздаю на брифинг, он меня убьёт.
Даша подвинула на центр стола пачку документов, которые приготовила ещё в пятницу.
– А какие сложности у Эдика?
Ставя визы на счетах, Оленев пожал плечами:
– Не знаю, разные… Как-то в школе он неудачно влюбился и сильно переживал по этому поводу. Я пытался его морально поддержать, жалко мальчишку…
– Это Нина Петровна тебе рассказала, что Эдик влюбился?
– Нет, он сам поделился. Написал мне записочку.
– А что конкретно в ней было?
– Думаешь, я помню? Что-то про то, что не стоит презирать человека за любовь, даже если она кажется идиотской. Он очень поэтически описал свои чувства, я и половины не понял.
– А ты уверен, что эта записка предназначалась тебе? – спросила Даша, обмирая от страшной догадки.
– Да, конечно, – ответил Оленев, – там было моё имя.
35. Жёлтая папка
Похоже, что чувства Эда никто не игнорировал. Их просто не поняли. Оленев, герой самого грандиозного гей-скандала в истории «Север-Авиа», не догадался, что признание в любви адресовано ему лично, – как мужчине, как объекту страсти и поклонения. В простоте душевной он решил, что школьник делится своими проблемами, желая получить поддержку и совет от старшего товарища. Ну, Оленев и поддержал: обнял и сказал, что всё будет хорошо. Совершенно искренне. Мол, не грусти и не вешай нос, мой маленький друг, всё у тебя наладится…
Он даже не предполагал, какую рану нанёс подростку.
Даша вернулась в свой кабинет. Все ушли на обед, окна были открыты настежь, и полуденный ветерок качал длинные полосы жалюзи. Даша повалилась в кресло, словно у неё подломились ноги. В груди что-то давило. Школьная записочка о несчастной любви… Письмо Татьяны Лариной… Что же она раньше-то не догадалась? Так зациклилась на собственных переживаниях, что не заметила чужих? Но как она могла догадаться, если даже сейчас ситуация выглядела фантастической: Эд сходил с ума не по роковой красотке Кате Оленевой, а по её мужу Матвею.
Она набрала номер Эда, тот ответил не сразу – после пятнадцатого гудка:
– Даша, я на работе, у меня есть три минуты.
– Эд, всего один вопрос. Этот человек, которому ты написал письмо… – горло перехватило, – это Матвей Оленев?
Молчание было таким тотальным, словно Эд умер на том конце провода. Потом он хрипло спросил:
– Откуда… С чего ты взяла?
– Да или нет?!
– Давай поговорим после смены, мне сейчас некогда.
Дашу охватило предчувствие катастрофы. В мозгу роились обрывки старых разговоров и признаний, звучали, переплетаясь, голоса Эда, Оксаны, Нины Петровны и Оленева. В этом хаосе Даша не могла поймать ускользающую мысль, нужное слово, но знала – это что-то страшное, чудовищное.
«В старших классах я обожал отцовских друзей, восхищался ими».
«Я не оправдал надежд отца, поэтому всю свою любовь он направил на Матвея Оленева и Федю Стародубцева».
«После ЧП Матвея отстранили от полётов. Вот так и лопнула гордость старого комэска».
«Мой бедный сын ошибся: он влюбился в человека, который не мог ответить на его чувства».
«Кроме меня и Феди, никто не знал о причине конфликта».
«У всех диспетчеров есть бинокли, визуальное наблюдение никто не отменял».
«Я наказал за равнодушие».
Вот оно! То страшное, что тревожило Дашу.
– Что ты сделал, Эдик?! Как ты его наказал?! – закричала она не своим голосом.
– Извини, у меня самолёт входит в зону. Я тебе перезвоню.
* * *
Голова гудела. Даша сжала её руками и уставилась в окно. Между полосками жалюзи мелькали люди с чемоданами и жёлтые такси. Лето. Рейсов много. Диспетчеры работали круглосуточно.
Оленев рассказал о событии, перевернувшем его жизнь, всё, что знал. Эд – всё, что посчитал нужным. Оксана и Нина Петровна – всё, что слышали. Но был ещё один человек…
Даша рванула к кабинету директора. Оксана сидела в приёмной. В одной руке она держала бутылку кефира, а другой раскладывала пасьянс на компьютере. На салфетке перед ней лежал пирожок из аэропортовского буфета, пахло мясом и луком. Последняя степень отчаяния: Оксана перестала заботиться о фигуре.
– Что, тоже без обеда? – спросила она. – Можешь взять мой пирожок, я уже два съела.
Даша подошла к столу, вытащила из стопки бумаг жёлтую папку и прижала к груди. Оксана удивлённо подняла светлые ненакрашенные брови.
– Скажи мне его адрес, я отвезу документы.
– Даш, ты чего? – Оксана поставила бутылку на стол. – Не надо ничего отвозить, он звонил кадровичке и обещал зайти завтра.
– Мне нужно с ним поговорить, пока он не уехал.
– Мне тоже! – воскликнула Оксана. – Хочешь, я дам тебе его телефон?
– Лично! Мне нужно лично с ним поговорить. А документы нужны в качестве страховки, чтобы он не сразу меня послал.
– Да ты сошла с ума!
Она смотрела на Дашу так, словно та превратилась в неведомого зверя, – возможно, опасного.
– Оксана, это вопрос… – Даша хотела сказать «жизни и смерти», но запнулась. – Если не дашь адрес, я спрошу у Нины Петровны, она наверняка знает.
Лицо Оксаны вытянулось, а потом сморщилось, словно она собиралась заплакать.
– Даша, если ты отвезёшь ему документы, я его больше не увижу. Он не придёт сюда, чтобы поговорить со мной. Он даже трубку не берёт, когда я звоню, и забанил во всех соцсетях… – блеснули слёзы. – Это мой последний шанс.
– Оксана, пожалуйста, я тебя умоляю! Скажи мне адрес! Мне правда надо: это связано с той ситуацией, когда он избил Оленева. Я должна кое-что выяснить, от этого многое зависит.
Оксана сползла по спинке кресла, словно Даша её убила:
– Ты всё-таки любишь Оленева, да? Я была права?
– Ты была права.
Оксана смотрела на неё со смесью жалости и восхищения.
– Лесная, дом восемнадцать, квартира тридцать семь – это напротив городской библиотеки. Новый кирпичный дом, – она хлюпнула носом. – Не знаю, что ты задумала, но если собираешься навалять ему за Оленева, то и за меня разок пни, ладно?
– Спасибо! – воскликнула Даша и выскочила за дверь.
* * *
В такси она пыталась отрепетировать будущую речь, но мысли разбегались. Почему-то она замечала витрины магазинов, молодых мам с колясками, велосипедистов, клумбы на перекрёстках, блики солнца в окнах домов и хоровод белых облаков. Слушала «Радио Шансон», которое врубил водитель. Думала о том, что предполётный брифинг в самом разгаре.
Нужный дом и подъезд она нашла быстро. Нажала кнопки «три» и «семь» на домофоне.
– Кто там? – спросил грубый мужской голос.
– Добрый день, это Дарья Комарова из финотдела. Я вам документы привезла.
Щёлкнул замок. Даша поднялась на лифте на четвёртый этаж, где Федя поджидал её у открытой двери. Даша ещё раз вежливо поздоровалась и зашла в квартиру. Остановилась в прихожей, оглядываясь: зеркальные дверцы шкафа были сдвинуты в одну сторону и обнажали пустое нутро, в коридоре вдоль стены выстроились картонные коробки с надписями «учебники», «зимняя одежда», «рыбалка». В воздухе летала пыль, пахло бытовой химией: лимонной хлоркой и нашатырём.
– Спасибо, что привезли документы, я совсем замотался. Перед отъездом всегда много дел.
Федя был одет в грязные шорты и серую растянутую майку. Рельефная грудь блестела от пота, плечи бугрились мускулами. Даша смущённо отвела взгляд и протянула жёлтую папку. Федя заглянул внутрь, бегло пролистал бумаги и повторил с прежней интонацией:
– Спасибо. Я завтра собирался съездить, но хорошо, что вы привезли. Сэкономили мне время и нервы.
Даша поняла, что надо или прощаться, или начинать разговор. Стоять в прихожей и молчать не было смысла.
– Вы меня помните? – спросила она.
– Помню. Вы расспрашивали Матвея, как он чуть не угробил пассажиров. Вместе со мной.
Даша посмотрела на Федю и встретила твёрдый уверенный взгляд красивых голубых глаз. Фотографии пилотов с такими глазами печатали в бортовых журналах, пассажиры неизменно приходили в восторг. В Китае белокурого красавца-великана будут носить на руках.
– Это хорошо, что вы меня помните… – и замолчала.
Федя переступил босыми ногами по влажному линолеуму и сказал:
– Ни чая, ни кофе у меня нет, могу предложить газированной воды. Хотите?
– Да, очень хочу.
Они прошли на кухню и сели за стол. Фрамуги были открыты, на подоконнике стояли «Мистер Мускул» и рулон бумажных полотенец. С улицы доносились автомобильные гудки и весёлые крики с детской площадки. Наверное, Федя мыл окна до прихода Даши. Она выпила залпом стакан холодной газировки и сказала:
– Мне Матвей рассказал, почему вы остановили самолёт и ударили его в вестибюле.
– Ну и что?
– Мне хочется услышать эту историю от вас.
– Зачем? Если Матвей всё вам рассказал, то мне нечего добавить.
– Есть одна вещь, которую он не может объяснить.
– Какая?
– Почему вы так отреагировали на обычное прикосновение? Он же не за жопу вас ущипнул.
– Меня особо не ущипнёшь, я и зубы могу выбить, – Федя немного помолчал и добавил: – Не то что шестнадцатилетний пацан.
Последний пазл встал на своё место. Даша не удержалась от горькой усмешки.
