Текст книги "Странница (СИ)"

Автор книги: Тамара Воронина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 37 страниц)

– Поумнел, – хмыкнул Маркус. – Чтоб по деревьям не лазить.

– Да нет, думаю, Делиену ждал, – сказал Карис очень серьезно. – Я его таким, какой он сейчас, и не видел. Последние годы он как-то не в себе был. Злой был очень, дерзил всем подряд, даже кому не надо, Крона вон до белого каления доводил себе на беду. Срывался часто. А до того такой был веселый славный парень… Сейчас… сейчас он просто мужчиной наконец стал. Словно нашел, что искал. И думается мне, что он тебя искал, Светлая. Я тут посмотрел… У вас такая аура, когда вы рядом стоите, – никогда такого не видел. Одна на двоих… Понимаешь, я ведь твоей ауры не вижу, да вряд ли кто видит, кроме Владыки… Какая у шута, знаю. А вместе у вас… Истолковать бы!

– Не темная? – подначил Маркус, и Карис даже обиделся:

– Да ты что, как у нее может быть темная-то? Нет. Такая… переменчивая. Видел, как красильщики краски в чану смешивают? Вот у них так. Вдруг синее появляется, растворяется, меняется желтым… И так все цвета, какие я вообще могу увидеть. Нет, я и фиолетовый видел, и коричневый, и даже капли черного, ну так ведь люди они, всякое настроение бывает.

– Они хорошая пара, – кивнул Маркус. – Словно и правда подобрались так… специально. Смотрю на них и завидую.

– Я тоже завидую, – признался Карис. – Время уже позднее, давайте-ка я поесть чего принесу, если у посла нету, так у эльфов возьму. Они славные, не отказывают.

– Ну так ты ж тоже холостяк, – засмеялся Маркус. По-прежнему в лагере готовили еду в больших котлах – для молодых мужчин, у которых не было семьи. Они работали целыми днями, а женщины варили суп и стирали им рубашки.

– Да я после смерти жены и не хочу… Мы с ней хорошо прожили. Ну сына похоронили, правда, зато дочку вырастили, внуков. Вот она от старости умерла. Лет пятьдесят назад. Маги редко женятся на ведьмах, Светлая. Ничего хорошего из таких браков не выходит. Ну, я пошел?

– Давай. А то у меня уже кишки к ушам подтянуло.

Он подмигнул Лене, придвинул к кровати легкий столик, служивший Лене туалетным, уронил зеркало, но ловко поймал его у самого пола. Здесь разбитое зеркало считалось очень плохой приметой. Карис вернулся быстро с кастрюлькой вкусно пахнущего рагу, хлебом и бутылкой вина.

– Посол угощает, объявил он. – А это для тебя, Светлая. К нему как раз вчера служанку прислали – ну там, в доме убрать, постирать, сготовить. Сказал, что она и на вас готовить может. Вот булочек напекла. Любишь булочки, Делиена?

– Я-то люблю, – вздохнула Лена, – да моя фигура не любит.

Маркус приподнялся и критически осмотрел фигуру.

– А чего? Ты не толстеешь совсем. Нормальная фигура. Не всем же быть на пчел похожими. Так что не выдумывай, а то я сам булочки сожру.

Мясное рагу было вкусным, хлеб – просто обалденным, а без здешнего сыра Лена вообще дня прожить не могла. Запивали они вином – легким, бледно-розовым, некрепким, скорее похожим компот, чем на алкогольный напиток. Говорили о шуте. О себе. Друг о друге. Как могла Лена прожить почти тридцать восемь лет без такихдрузей? Потом Маркус сбегал куда-то и притащил для Лены еще и кусочек ее любимого рулетика, и мужчины долго и с удовольствием обсуждали странное пристрастие слабой женщины к солдатской еде.

* * *

Зато наутро она узнала, что шут проспал почти всю ночь и гораздо лучше перенес мучительные процедуры, причем рассказал об этом Кайл, а ему Лена верила больше, чем Лиассу. Пришел Кайл, чтобы извиниться за отца. Мальчику было стыдно, он прятал глаза, мялся, словно как-то был замешан в драке. Лена поцеловала его в щеку, вынудив страшно покраснеть. Надо же, а она и не замечала, что эльфы способны краснеть.

После обеда Маркус заставил ее пойти погулять, и уж конечно, сам дома не остался. Встречавшиеся эльфы кланялись ниже обычного и отводили глаза. Похоже, им было стыдно. Ведь популярнее Милита был только Лиасс. Авторитет Милита был неоспорим, его команды выполнялись так же беспрекословно, как и распоряжения Лиасса. А тут такая плохая история…

Погода была приятная. Жара спала, дул легкий ветерок, и Лена подумала, что шута хоть духота мучить не будет. Он нормально переносил любую погоду, а вот Лена терпеть не могла пекло и страдала в сильные морозы. Балованная дамочка, в общем. Это тоже было поводом лишним раз и ней позаботиться. Лена б не удивилась, начни Маркус таскать над ней зонтик, если бы здесь изобрели зонтики. Обедавшие прямо на улице молодые эльфы пригласили посидеть с ними. Лена не стала отказываться, даже пару глотков вина сделала, а они тоже начали просить прощения за Милита. «Вы-то чем виноваты?» – удивилась она. «Мы тоже эльфы», – серьезно ответил один.

Лена увидела сильно беременную эльфийку, и это ее очень обрадовало. Скоро родится первый эльф! Она заулыбалась, и будущая мама заулыбалась в ответ, а Маркус и вовсе засиял, потому что свято верил в благотворное влияние Лениного настроения на самочувствие шута. Потом Маркус вдруг как-то искусственно решил свернуть в сторону, а Лена, разумеется, заинтересовалась, от чего он пытается ее увести, и ни на какие «не надо тебе этого видеть» не реагировала.

Вообще, может, и не надо было. На небольшой площади стоял Милит, привязанный за руки к двум столбам. Это не мог быть кто-то другой, потому что крупнее Милита эльфа не было. Неподалеку скучал знакомый целитель, а возле Милита на стульчике лежала плетка. Спина эльфа имела впечатляющий вид. Лена была потрясена, когда проходивший мимо немолодой уже мужчина взял эту плеть, что-то сказал на своем языке и от души хлестанул Милита несколько раз. Минут через десять (Лена стояла, вытаращив глаза, просто не веря им) то же самое сделал другой, Лена его знала – это был один из друзей Милита. Потом ее заметил целитель, с какой-то неуместной поспешностью вскочил и подошел.

– Здравствуй, Аиллена.

– Здравствуй, Марин. Что это такое?

Он удивился.

– А тебе не сказали? Это решение совета. Спрашивай лучше у Владыки, Аиллена.

Лена решительно повернулась. Маркус уставился в небо. Птичку, наверное, увидел. Лиасс был у себя в палатке, попивал шиану и читал какую-то бумагу.

– Что там происходит?

– Где? – не понял Владыка.

– На площади. С Милитом.

– Ты же не хотела этого знать.

– Теперь хочу.

Лиасс глянул на Маркуса (тот внимательно изучал крышу шатра, видно, птичку искал) и пригласил их сесть.

– Это наказание, Аиллена. Редкое, но все же принятое у эльфов. Посол предоставил нам право судить Милита по нашим законам. Это Круг.

– А подробнее?

– Как угодно. У эльфов нет казней. Мы действительно не убиваем друг друга. Однако за серьезные преступления есть серьезные наказания. Совет постановил. что это должен быть Круг. Когда каждый эльф имеет право один раз подойти к приговоренному, сказать то, что думает, и нанести несколько ударов. Хоть один. Хоть десять. В зависимости от того, насколько тяжкой считает вину. Приговоренного оправдывают, если в течение первых двенадцати часов никто к нему не подойдет. Наказание прекращается, если в течение двух часов никто не подойдет.

– И сколько же времени там провел Милит?

– Около полутора суток.

У Лены закружилась голова. Эльфы, конечно, выносливы…

– Там целитель, Аиллена. Ему не дадут умереть.

– А если захотят подойти все?

– Значит, подойдут все.

– Этого даже Милит не выдержит, – пробурчал Маркус. Лиасс кивнул.

– Такого – нет. Но все – вряд ли.

– Лиасс, а ты можешь это как-то прекратить?

Маркус одобрительно заворчал, а в глазах Лиасса мелькнуло что-то непонятное. Словно крапинки слились в одну и снова разбежались.

– Я – нет. Я не участвовал в суде, но одобрил решение. Но можешь ты.

– Как?

– Подойти и разрезать веревки.

Лена встала.

– Пойдем, Маркус. У тебя кинжал с собой?

– Ты б еще спросила, с собой ли у меня штаны, – обиделся Маркус. – Конечно.

– Аиллена, ты…

– Уверена, – вздохнула Лена. – Полутора суток унижения уж всяко хватит, Лиасс.

Лиасс долго смотрел на нее теплеющими синими глазами, приобнял и поцеловал в лоб. Он что, полагал, что Лена жаждет крови? Вот уж…

Она неловко разрезала веревки, невольно вспомнив, как освобождала шута и чиркнула ему лезвием по запястью, и рука тут же дрогнула, и она порезала и Милита. Он, правда, почти не отреагировал, выглядел плохо, пытался сфокусировать взгляд и не мог. Когда Лена наконец справилась, он неловко упал на колени, оперся рукой о землю и даже не пытался выпрямиться. Лена знаком подозвала целителя и ткнула в Милита пальцем. Тот очень удивился, но повиновался: положил Милиту руки на голову и что-то пробормотал. Милит охнул (Лена уже знала, что магическое исцеление доставляет крайне мало удовольствия), оперся о землю второй рукой, но уже через пару минут заметно повеселел, кое-как поднялся на ноги и только сейчас увидел Лену. Рассортировать все эмоции, которые отразились на его лице, вряд ли смог бы даже очень крутой физиономист, и уж тем более не могла Лена. Он снова опустился на колени и посмотрел снизу вверх.

– Благодарю тебя, Аиллена. Может быть, когда-нибудь ты поймешь меня. Если же нет, все равно знай: моя жизнь принадлежит тебе, и в любую минуту ты можешь ее забрать.

– Оставь ее себе, – холодно сказала Лена, невольно отметив, что в его речи появился певучий эльфийский акцент. Понять его? Очень интересно. Что тут можно понимать и, главное, что нужно понимать? Все так просто: шут лежит в палатке и может не выжить, а он стоит тут на коленях живой и почти здоровый, зато наказанный собственным народом и собственными друзьями. Тоже несладко. Маркус отобрал у нее кинжал, взял под руку и озабоченно произнес:

– Надо бы тебе ножик раздобыть симпатичный. Мало ли, вдруг все-таки когда понадобится. Пойдем-ка к оружейнику заглянем.

Однако на Милита он бросил странный взгляд. То ли сочувственный, то ли просто ободряющий, то ли торжествующий: вон, мол, какая она у нас добрая, я б тебя лично на кусочки порвал. Лена позволила себя увести, чувствуя спиной взгляд Милита.

– Любит он тебя все-таки, – проворчал Маркус, – потому в толк не возьму, зачем он эту драку затеял… Не мог же не понимать… Ладно, извини. Только странно это все. Нелогично.

– Ты так уверен, что драку затеял он? Шут тоже… как петух наскакивал.

– Эльфы говорили, что он шуту просто выбора не оставил, – признался Маркус. – Они… в общем, невесело Милиту теперь жить будет. Когда собственная мать и собственный сын…

– Ариана?

– И Кайл. Он парнишка деликатный, мирный и добрый, особенно для эльфа, и то… У них два самых страшных наказания: изгнание навсегда и Круг. Я уж не знаю, что хуже. Честно. Он сейчас вроде как отверженный. А ты молодец.

– Давай не будем, а?

Маркус замолчал. Не хотелось Лене ни думать о Милите, ни тем более говорить. Любит – не любит. плюнет – поцелует… кинжал по рукоятку…

Ночью она проснулась от того, что жутко замерзла. Ей стало страшно настолько, что она кое-как вылезла из-под одеяла и пробралась в комнату Маркуса. Тот безмятежно дрых, разбросав руки и ноги.

– Маркус… – Он проснулся мгновенно, сел. – Маркус, ему плохо.

– Я схожу?

– Не надо. Ведь если… если что случится, мне скажут?

– Скажут. Ты чего дрожишь?

– Холодно.

Маркус завернул ее в одеяло, поверх которого спал, усадил на кровать, обнял и так сидел с ней до утра, ничего не говорил, просто старался согреть. Лену трясло, зубы стучали, и было страшно и одиноко. Впервые за последний год ей было одиноко…

Когда зашел Лиасс, у нее упало сердце.

– Жив, – поспешно сказал эльф, увидев ее лицо. – Он жив. Просто… Ему ночью стало хуже, началось воспаление. У него жар, боли… Аиллена, вот сейчас ему нужна твоя помощь. Одевайся.

Она запуталась в платье, не могла застегнуть пуговицы, потом куда-то запропастилась расческа, так что повозилась непозволительно долго. Маркус спросил (Лена слышала сквозь приоткрытую дверь):

– Плох?

– Плох. Ослаб. Ему нужна ее сила.

– А она сможет сейчас? Видишь, какая…

– Справится, – уверенно ответил Лиасс, – потому что захочет.

– Ты поможешь ей?

– Я? Нет, никак. Но поможет амулет. Он достаточно сильный, тут я спокоен. Она сумеет. Ты даже не представляешь, насколько чистый у нее поток силы. А полукровке и не нужна вспышка. Нужен именно поток.

– Владыка, а… – Маркус замялся. – А когда первый раз они… Нужно было…

– Близость? Нет, конечно. Близость нужна была мне, потому что я... ну, скажем так, умирал. Близость с ней дает такое количество силы… я даже описать тебе этого не могу. Тонешь, как в океане. Но, конечно, только если ей хорошо. А она говорила, что с полукровкой ей хорошо.

– Мне она не говорила, а он говорил… Говорил, что это как океан. Что он ничего не помнит и поначалу даже не уверен был, что что-то происходило.

– Все у них как положено, – тихо засмеялся Лиасс. – Можешь мне поверить. Просто полукровка не маг, вот он и тонет совсем. Все у них будет хорошо.

– А как там Милит?

– Не знаю. – сухо отозвался Лиасс. – И не хочу знать.

– Ого…

Когда Лена вышла, Маркус увядал под холодным взглядом эльфа.

– Я вас слышала.

– Я знаю, – кивнул Лиасс. – Ты идешь, Маркус?

– Не одну же с тобой отпущу, – проворчал Проводник, набрасывая Лене на плечи свою куртку и одновременно обнимая ее. – Там прохладно, а ты мерзнешь.

Так и шли – в обнимку, а Лиасс шагал рядом. В палатке было прохладно, у Лены опять начался озноб. Усталая Ариана кивнула ей и поставила стульчик возле кровати, на которой лежал шут. Лицо у него было измученное, серое, резко запали щеки, глаза были обведены черными кругами. Лена взяла его за руку. Дрогнули длинные ресницы, но он не сразу открыл глаза – не было сил. Посмотрев в потолок, он очень медленно, словно с трудом, перевел взгляд на Лену – и глаза засияли. Лена стиснула амулет, наклонилась, чтобы поцеловать его – просто так, не ради того, чтобы дать силу. Он слабо улыбнулся. Чуть-чуть.

Она не отходила от него несколько часов и сама видела, что лицо становится спокойнее, мягче, горячая рука стала теплой. Ариана поила его какими-то отварами регулярно, давала то несколько глотков одного, то несколько капель другого, покосившись на Лену, сделала перевязку. Лена не рискнула посмотреть, боялась не выдержать.

– Он гораздо лучше перенес перевязку, – шепнула Ариана. – Ты помогаешь.

* * *

Вставать он начал только через пару недель, слабый, как котенок, почти не держался на ногах. Хотел было дойти до дома сам – больше не было нужды оставаться в больничной палатке, Ариана сняла швы и признала раны заживающими, – но не сумел, посидел на каком-то крыльце и не смог встать, и эльфы, беззлобно подтрунивая, донесли его на руках. Огрызался он уже вполне по-своему, остроумно, весело, эльфы покатывались со смеху. Дома уже был готов пир – кухарка посла постаралась, стол ломился от вкусностей, а у шута уже проснулся волчий аппетит выздоравливающего, потому ел он за троих. И постоянно улыбался Лене, так, словно никого вокруг и не было, а остальные улыбались, умиленно поглядывая на них.

А дальше пошла текучка. Лена откармливала шута, отпаивала его отварами, которые делала сама, правда, под присмотром Арианы, выгуливала его по свежему воздуху (чему особенно радовался Гару – он обожал гулять в компании), и шут поправлялся на глазах. Беднягу Далина, который неправильно применил магию, отлучили от целительства под страхом изгнания, причем навсегда, и он принял это как должное. Вообще, это отличало эльфов: не страдая излишним милосердием, они очень реально смотрели на вещи, здраво оценивали свое поведение и свою вину и потому не подавали апелляций на приговор, хотя это не запрещалось: любое решение можно было оспорить. Более того, Далин приходил каяться и к шуту, готов был принять любую кару от него: шут охотно двинул его в лоб ладонью и велел целый год снабжать его медовыми пряниками. Пряники с тех пор не переводились. Лена бы не удивилась, узнав, что Далин делает их сам. Часто заходил Кайл. У них с шутом давно уже сложились приятельские отношения, но теперь Кайлу было мучительно стыдно за отца. Однажды, увидев шута без рубашки, он аж побледнел. Впрочем, Лена тоже бледнела: длинный шрам перечеркивал торс шута наискосок от бока до середины живота, да еще и узкий след от последнего удара был в области желудка. Смотреть было страшно, хотя шут усердно доказывал, что у него уже ничего не болит.

В общем, и правда, не болело. Он начал делать упражнения, в основном на гибкость. Лена пошутила: качаться надо, а он даже не понял, пришлось на словах объяснять, как можно качать пресс или отжиматься (сама-то Лена была на это не способна). Шуту идея понравилась, а за ним начал это проделывать и Маркус объясняя, что иначе он скоро растолстеет, как свинья в загоне. Прежде все тренировки у них основывались на махании учебными мечами. Правда, Лена и на это смотреть без ужаса не могла, потому что двигались они с какой-то противоестественной грацией и скоростью. Как в кино.

Навещал их и Лиасс. Наверное, это должно было льстить – как же, сам Владыка… Но не льстило. Не воспринимала Лена его как Владыку. Называла только по имени, и может, это было неслыханным хамством, потому что больше ни от кого она этого не слышала. Ариана иногда позволяла себе страшную вольность: говорила просто «отец», но обычно если рассказывала что-то о нем или о событиях, в которых он участвовал. Может быть, наедине это тоже звучало. Лена спрашивала у Арианы, не кажется ли эльфам ее нахальство чрезмерным, так Ариана только засмеялась. Любой эльф мог назвать Лиасса по имени и тому не пришло бы в голову счесть это дерзостью. Эльфы его не просто уважали – почти боготворили. Намек Лиасса был равносилен категорическому приказу. Именно потому он устранился от суда над Милитом и даже не присутствовал на нем, чтобы не мешать совету вынести решение. Родственные связи у эльфов роли не играли вообще никакой. К Ариане относились с почтением только потому, что она Ариана, а не дочь Лиасса. Милита любили, потому что он Милит, а не внук Владыки. То, что в эльфийской иерархии Милит стоял высоко, никак не было связано с его происхождением, а только с его талантами: потеряв магию, он не потерял организаторских способностей и умения мгновенно принимать решения. А совершив. по мнению эльфов, неоправдываемое преступление, Милит потерял все: влияние, друзей, уважение сына и матери… И родство с Владыкой ему тоже никак не помогло.

Вообще родственные связи у эльфов поддерживались не дальше внуков, привязанность Лиасса к Кайлу была скорее исключением, чем правилом. Лена находила это нормальным: не могли же эльфы любить всех своих потомков до черт знает какого колена… Как-то Лиасс говорил ей, что мать Арианы была его третьей женой. С первыми он не расставался: они умирали, и от них у него были дети, внуки и так далее – сколько же пра-пра у него могло накопиться за тысячу лет? А мать Арианы он любил так сильно, что не захотел жениться после ее смерти, хотя женского общества и не гнушался. Может быть, у него были и другие дети, но у эльфов отцом считался только муж, а если какой-то женщине приходило в голову родить в одиночестве, отца у ребенка не было. Правда, его охотно воспитывали деды, дяди, соседи и муж матери, если он имелся в наличии или появлялся потом. При весьма свободных нравах эльфы уважали семейные узы и тщательно исполняли родительские обязанности. И очень любили детей – это было особенно заметно. Если по какой-то причине женщина или мужчина не могли иметь детей, они не создавали семьи. Отсутствие детей было самым весомым доводом для развода. Но что особенно интересно: за год жизни рядом с эльфами, Лена не была свидетельницей ни одного семейного скандала. Ссорились мужчины, ругались женщины, дрались ребятишки, но если возникал конфликт в семье, муж и жена просто начинали разбираться – а дальше как раз вступала в силу реалистичный подход эльфов к пониманию вины. Это Лене очень нравилось. Эльфы вообще были достаточно уравновешенными и сдержанными, хотя, конечно, все бывало: даже красавицы-женщины пытались друг другу волосы повыдергивать, а мужчины могли устроить вульгарный мордобой.

Милита Лена видела всего пару раз за полтора месяца, мельком и издалека, за работой: раз он копал какую-то яму (Лена предположила, что выгребную), раз колол дрова. На строительстве не видела ни разу, хотя Милит был именно строителем. Он не бывал в палатке Лиасса или Арианы, собственно, нигде не бывал, и Лена, хотя думать о Милите ей не хотелось категорически, невольно вспоминала слова Маркуса: «Он сейчас вроде как отверженный».

Потом вдруг начались дожди. С утра исправно вставало солнце, аккуратно светило и грело весь день, а к вечеру собирались тучи, и дождь мог идти несколько часов. Просыпаясь ночью, Лена иногда долго лежала, слушая шелест дождя и ровное дыхание шута. Просто так. Для удовольствия. Эльфы радовались: вроде для урожая такая погода хороша, а сена уже накосили достаточно. Кстати, молодая картошка привела их в полнейший восторг, и молодые эльфы, кормившиеся из общего котла, требовали ее на каждый ужин, пересыпали огромным количеством зелени или заливали растительным маслом и ели так, что за ушами трещало.

Шут окреп, о его ранах напоминали только шрамы, а чувствовал он себя прекрасно. Лена знала. Так получилось, что его болезнь связала их еще сильнее. Шут тянулся к ней, как младенец тянется к матери, пользовался всякой возможностью оказаться рядом, прикоснуться, на худой конец, просто посмотреть. Это совершенно не мешало ему ночью вести себя вовсе не по-младенчески, хотя в отношении океананичего не изменилось. Даже самой себе Лена боялась признаваться, что вульгарно счастлива.

Они ездили в лес. Лена собирала травы, причем уже достаточно уверенно, зная, какой листик сон-травы годится на лекарство, какой еще нет, а какой годится только на отраву, а шут нагружал две вместительные корзины грибами, отыскивая их, как собака зарытую косточку. Обратно ехали медленно, жалея лошадь, которая везла не только их двоих, но и те самые корзины, а километра за два до лагеря пожалели бедную животинку… а если честно, просто захотели пройтись. Гару описывал большие круги, изредка выныривая из травы и убеждаясь, что с обожаемой хозяйкой и прочей ее собственностью все в порядке, снова исчезал по своим собачьим делам. Вовсе не утомленная, но довольная уменьшением груза лошадь брела следом, даже ни разу не натянув повод, а Лена с шутом держались за руки, как дети, и даже не разговаривали. Им и так было хорошо. Так же не торопясь они шли через лагерь, который уже хотелось назвать городом, несмотря на все еще большое количество палаток, кивая в ответ на приветствия эльфов. Солнце уже висело низко. Здесь крыши не закрывали закатов, и всей этой красотой можно было чуть не из окна любоваться. За большим столом на площади ужинали молодые эльфы, смеялись, шутили. Лене все казалось, что они не говорят, а напевают.

Рука шута чуть сжалась. Лена проследила за его взглядом. К эльфийке, которая половником отмахивалась от пары ухажеров, подошел Милит. Эльфы что-то сказали, захохотали. Милит даже глаз не поднял. Лицо девушки как-то сразу стало холодным и надменным. Она выскребла из котла остатки супа, плюхнула в миску и резким движением протянула Милиту. Он взял, отошел в сторону, сел на землю и начал есть. Господи… Проходивший мимо парень забавы ради поддал ему ногой под локоть. Милит выронил миску, вскочил, гневно уставился на эльфа, а тот вроде бы даже удивленно что-то спросил, и Милит, стиснув зубы, кивнул, опустил голову, и так и стоял, слушая, что говорит ему парень. Шут потянул Лену в сторону, и ей не хватило сил сопротивляться. Радужного настроения как не бывало.

– Я все думаю, – проговорил шут тихо, – зачем он это сделал. Понимаешь, Лена, я… Я знаю, что не должен был ввязываться в драку, но я не мог его не вызвать. Иначе я потерял бы уважение к самому себе и…

– Я знаю. Я не понимаю ваших мужских игр, но Маркус так и говорил: эльфы считали, что у тебя выхода не было, что Милит тебя спровоцировал.

– Ну да. Зачем?

– Очень сложно?

– Очень, Лена. Знаешь, очень. Он не мог не понимать, что теряет всякую возможность привлечь твое внимание. Ну не дурак же он, знает, какая ты… Да и здешние женщины тоже… не оленихи, чтобы из-за них дрались. Ты видишь, что с ним стало? Он же терпит такое унижение… поверь, я знаю, что такое – быть униженным. А его унижают и при тебе. Лена, каков бы ни был Милит, он тебя любит. Почему он на это пошел? Кто знает, сколько времени пройдет, прежде чем они забудут? И забудут ли? А может, забудут, но привычка пинать его останется… Эльфы живут долго.

– А я и знать не хочу, зачем ему это понадобилось.

– А я хочу, – вздохнул шут. – Старая вредная привычка. Я всегда старался понять мотивы людей. Владыка вовсе отказывается о нем говорить, будто вычеркнул. Будто и нет Милита. Да ладно, черт с ним, не расстраивайся. Разберусь. Или нет. Неважно.

Но Лену уже зацепило, и она начала присматриваться. Расспрашивала Маркуса и Кариса, те, хоть неохотно, но отвечали. Милита не прогнали. Но он стал последним. От него действительно отвернулись все – семья, друзья, воины, которых он вел в бой. Ему давали самую грязную работу – действительно копать выгребные ямы и засыпать старые. Ел он, если оставалась еда. Правда, обычно она оставалась, хотя и немного. Мыться ему приходилось в реке. Ночевать под открытым небом. Протестовать он не имел права. Выбор у него вполне имелся, как раз по Лиассу: если его это не устраивало, он мог уйти, но уйти уже навсегда, потому что нынешняя ситуация могла со временем сгладиться, а вот если бы Милит сломался и ушел, назад его не приняли бы никогда. Дети швыряли в него мелкими камешками и комками грязи. Мужчины могли толкнуть, ударить, если им что-то не нравилось в его поведении. Характер у Милита был не по-эльфийски взрывной, так что перепадало ему часто, но ударить в ответ он не мог – пришлось бы уходить. Эльфы оказались изобретательно жестоки. Странно, что их так возмущали казни в Трехмирье.