Текст книги "Таша (СИ)"

Автор книги: Тамара Шатохина

Глава 18

К ночи успели укрепить угол дома и уложить на место плиты крыши. Я сготовила густую похлебку, и мужики сытно поели. Даже к ближнему маяку сегодня не пошли, решили поначалу обустроиться. Заодно взглянуть вечером – горит ли свет?

Мне указали закуток, где я расстелила свою постель и пристроила пожитки. На окна к ночи установили ставни, укрепив их засовами. Для дюжины человек тут было тесновато, но тесниться, понятное дело, пришлось не мне. Тарус сказал, что смотреть свет маяка пойдем позднее – нужно подождать, послушать – как бы не повторилась та ночь, про которую он рассказывал. Что там было, толком объяснить те люди не смогли, но тут мне вспомнилось, как я умирала от страха в избе Строга… И я поспешно согласилась с Тарусом – таки да, нужно понаблюдать.

Дверь заперли, улеглись и как-то быстро все уснули – сказалась и многодневная дорога, и тяжелая работа весь день… А меня опять подняло и вывело… все, как тогда – к Микею…

Его сразу же и вспомнила, и сердце зашлось в надежде увидеть или хотя бы услышать – шла в сапогах на босу ногу, не успев даже накинуть ничего на исподнюю рубаху и подштанники. Куда шла – не знала, а только Конь меня не остановил.

Пришла в себя над самым обрывом… Еще когда только приехали, я сорвалась смотреть море, да и не только я одна. Непривычный глазу простор не показался ни красивым, ни страшным. Просто много воды, да еще, по рассказам, сильно соленой… Мне ближе были степи, а уж что леса красивее и безопаснее, не поспорит никто. Тарус сказал, что сейчас не штормит и море спокойно, но все равно вода била по камню с ощутимой силой, размерено и упорно. Я просто решила держаться от нее подальше.

Сейчас, судя по тому, как звучал шум прибоя, я уже подошла к самому краю. Разума я не теряла, все понимала, ждала… Ближе к морю ветер усилился, стал плотнее и осязаемее, совсем как тот, что целовал тогда мои губы… говорил со мной… И я прошептала с надеждой:

– Микей? Микеюшка…

В груди сперло, и я задохнулась, потом набрала в грудь соленого воздуха и позвала громче:

– Мике-ей, отзовись! Ты тут? Мике-ей! Микеюшка-а-а…! – голосила я, стоя темной ночью на скале, обрывающейся к морю, захлебываясь рыданиями. Звала в надежде хоть шепот его услышать – как меня желанной зовет! Урвать хоть малую малость его любви ко мне! Хоть ветром коснулся бы с лаской, дал знать, что любит еще, что не одна я…

Меня схватили, стиснули со спины, обхватив руками… я взвыла от ужаса, но возле уха раздался напряженный голос Таруса:

– Глянь, кто у нас тут вместо него…

Развернул меня от моря, все так же придерживая за плечи, и я увидела… окатило холодом, морозными уколами рассыпалось по всему телу – не ждала такого. В темноте колыхались призрачные подобия людей – неровно, неустойчиво, будто ветром их носило, а еще они светились – тем самым голубоватым, мертвенным светом. Молча стояли вокруг нас шестеро мертвых воинов, спокойные лица хранили узнаваемые человеческие черты… Но Микея среди них не оказалось и я вдруг взорвалась разочарованием и злостью – на них – что не он, на Таруса, что оторвал, не дал… может, он и показался бы мне. Ведь было мне так же, как и тогда – ни боли в голове, ни тяжести в теле. Разочарование затопило, прогнав все переживания и страхи, осталась одна злость и я свирепо рыкнула:

– Так вот вы где! А маяки что же – не присмотрены? На кого вами оставлены?

Светлые тени заколыхались, забормотали мне… вперед выступил один… Тарус прошептал потерянно и едва слышно:

– Зак…

Я мигом подхватила:

– Зак! Я завтра подойду к каждому из вас, тогда и поговорим. К каждому маяку буду, только не пропадайте никуда. Вернитесь сейчас куда положено, зачем вам грех на душу брать? Если кинет на скалы людей… корабли… Стояли столько лет, постойте еще одну ночь… ничего с вами не станется.

Вспомнила вдруг:

– Конь?

– Тут я, – отозвался глухой голос и светлая тень здоровенного бородатого мужика ступила вперед.

– Здравствуйте, други… Закар…

Привиды молчали, качались тихо, растворяясь в воздухе, возвращаясь на место своей службы.

– Я тоже должен был идти с ними к Маякам. А я напился вусмерть… так, что на коня не смог влезть… не помнил себя и… издох, как собака…

– Пошли в дом, – устало проговорила я. Душу тянула тоска, страшная, глухая… Будто только что впервые узнала, что Микея больше нет.

– Не зови его больше, дай жить там спокойно, – сказал Тарус, выпуская меня из рук, отступая и давая пройти к дому.

– А он и не услышал ничего… – прошептала я тоскливо.

– Да разве ж такое не услышишь? Дай ты ему уже покоя… отпусти. Совсем отпусти.

* * *

Почти пять лет назад, в ту ночь, когда собиралась страшная буря, все стражи сами ринулись с обрыва в море. Разумно объяснить такое не смогли. Только сказали что вдруг, разом, на их мир пала мертвая тишина. Убив всякие звуки, мягко заложив уши. Потом тонко зазвенело и накатила, вспорола рассудок такая дикая боль… вкручиваясь, врезаясь в мозг, лишая разума. С ума сводила, тянула так, что спасение виделось в одном – оборвать ее… любыми способами. Этот оказался проще всего и быстрее.

А потом их позвал невыполненный долг. Привел, поднял на скалы, поставил светить светом своей души, ожидая смены. Смена пришла вовремя, да вот только не увидела их, не поняла – как ни рвались они в дом, как ни старались донести до товарищей все о том, что сталось с ними.

Я говорила со всеми, всех позвала с собой, попросив исполнить еще одно – отомстить степнякам за страшно замученных ведунов, за товарищей, погибших в больших битвах и малых сшибках в степи. Попробовать прекратить вражеские набеги.

– Могла бы сама или кто другой – сделали бы. А только у нас одна надежда – на вас. Хоть раз-другой… отгоните, запугайте так, чтобы дорогу забыли. Чтобы знали, что любой, возглавивший отряд, будет уничтожен. Без командира набег не состоится, вы воины – сами знаете.

– Отчего же? – хмыкнул Закар, – еще и как состоится. Потому что у каждого командира подготовлена замена на случай гибели в бою, а то и не одна.

– Так… убивайте всех, – растерялась я.

– Ты забыла кто мы? Бесплотные духи… всего лишь. На рывке, одним усилием сможем… но не передушить весь отряд. Чего-то вы не додумали.

– Будто мы знали… Значит… по двое будете сторожить. Один убивает первого, второй – того, кто примет командование. Я прошу вас просто попытаться. Не выйдет – отобьется стража, как всегда… или же не отобьется… Не вовеки же вам там стоять? Может, и одного раза будет довольно.

А потом я вдруг вспомнила:

– Конь… а ведь мне велено отпустить тебя сейчас. Ты как – готов уйти?

Привид колыхнулся к друзьям, глухо вымолвил:

– Не готов я… Дозвольте быть с вами, искупить вину… дайте заработать прощение за то, что совершил.

* * *

Когда собрались уходить домой, оставив смену на маяках, я вспомнила вдруг, как опять накрыло меня не просто злостью, а яростью – тогда, на обрыве. Что-то это было слишком, что-то со мною делалось не то… До сих пор кончики пальцев покалывало. Потому возле котла и дежурили мужики – сами готовили еду. А я спросила у Таруса – бывает ли у него вот так? И как он борется с этим, чтобы не навредить кому ненароком?

– Я тоже не коплю, сбрасываю. Но это бывает не так часто… даже редко. Моя суть не отвергает темные чувства. Я – не ты…, неприязнь к тебе жила во мне долгое время. Как сбрасываю, когда припрет? – хмыкнул он, – а воду грею. В тот день, когда я накинулся на тебя возле конюшен, у всего отряда была великая помывка у колодца.

Мы всмотрелись друг другу в глаза, я хмыкнула, пырхнула, он тоже… и мы рассмеялись… Отсмеявшись, спросила:

– А мне, может, расчистить проходы от камней? А ведь хорошо ты сказал про помывку… Тогда, может, натаскаете воды? Нагреем на костре, хочется уже вымыться толком, а то только холодные речки всю дорогу.

Так мы задержались еще на один день. Устроили себе праздник – и с помывкой, и с вкусной едой, которую я уже не боялась готовить, сбросив все нехорошее на камни. На маяках последний раз стояли вахту привиды, а мы побаловали остающихся ребят, укрывшись от ветра за домом и устроив вечер прощания у костра. Опять много говорили, но только сейчас разговоры были серьезные. Все больше говорили о том, что здесь случилось – тогда и сейчас. Тот зов, погубивший смену, звался Голосом моря.

– Я не слыхал о таком в наших краях… никогда. Вот в южных морях не такая уж это редкость, о нем знают все. Перед штормом иногда случается что-то такое… Он еще и не начинался, а море словно поет, этот зов – гул, идет из самых страшных глубин… и люди, забывая все, кидаются в воду с корабельной палубы… тонут. А наших вот и на берегу достало, – задумчиво рассказывал ведун.

– А есть способ как-то обезопасить тех, кто остаются?

– Не думаю, что это повторится, во всяком случае – в ближайшее время. Такое здесь случилось впервые на людской памяти. Но да, неплохо бы. Самые сильные обереги привозят к нам из Змеиного леса, а еще – целебные зелья на травах и змеином яде. Живет там одна семья, но о ней мало что известно. Если дать им заказ, грамотно объяснить, от чего нужен оберег, то я думаю – справятся и сделают. Я давно рвусь туда, любопытно узнать – что там и как?

– А что же тогда до сих пор…?

– Так змей же боюсь… – улыбнулся он, а мы все недоверчиво засмеялись.

Один из стражников – Данил, светловолосый серьезный парень, вынес из дома длинный сверток и все зашевелились, обрадовавшись чему-то.

– Дан… здорово! Давай что-нибудь веселое… – просили товарищи.

– Нет, лучше душевное, свое что-нибудь. Здесь даже говорить громко как-то…

– Сам решай – что. Что душа просит, – советовали другие.

Дан вытащил что-то похожее на гусли, но узкое и более длинное. Струн тут было втрое меньше, и здесь они были одной длины, зато – разной толщины. Парень уселся на самое удобное место, которое ему сразу выделили. Тронул струны рукой, побренчал ими немного и, наконец, прикрыв глаза ресницами, запел. На его губах цвела ласковая, мечтательная улыбка, голос был сильным, чистым, несказанно приятным для слуха:

 
– Плат лежит на твоих плечах, обещая любовь и страсть,
Мне бы только вернуться к вам, а не в травы степные пасть…
Оберега надежней нет, чем хранящая верность твоя,
Радость – знать, что любим тобой, что вдали меня ждет семья.
 
 
– Жди меня  – я опять вернусь, помни… не допусти – уйти,
Я домой всей душою рвусь, в мыслях ладя к тебе пути…
Обниму и не отпущу, зацелую, сожму в руках,
Косы длинные расплету… Что творю я в горячих снах?!
 
 
Тлеет жадный голодный жар… рвется тело к тебе с душой.
Разгорится внутри пожар, только облик увижу твой.
В сердце только лишь ты одна, жди и помни меня… храни,
Снись мне чаще, являйся в снах. Крепче в них меня обними…
 

Жди меня… помни… верь… храни, – ласково перебирал он пальцами струны. А на меня нахлынуло что-то такое… как и на всех, наверное, потому что притихли… замолчали. Потянула душу тоскливая надежда – такое же возможно? Настанет такое время, и кто-то полюбит меня, а я – его… Так же будет думать обо мне и рваться на встречу, верить, что жду его. А я буду ждать…

Так же будет желать меня, так же тянуться ко мне, мечтать сжать в руках, зацеловать, распустить косы, сделать своею… Ведь видела я тогда, да только не дали мне досмотреть, узнать – кто там был? Кто так бережно прижимал меня к себе, ласково поглаживая мой живот? За чьи руки я цеплялась так, словно не жить мне без них?

Эта песня, скорее всего, созданная когда-то одним из стражников – любящим, тоскующим, сотворила со мною то же, что и раскрывшийся когда-то в руках цветок – опять захотелось жить в полную силу, снова испытать любовь, снова узнать жаркую мужскую ласку, почуять надежное плечо рядом с собой. Тянула душу неодолимая потребность… Чтобы только я одна вовеки! Чтобы только ко мне! Чтобы только со мной и для меня!

Но, чтобы это случилось однажды, мне нужно отпустить Микея. Не забыть – нет, а просто отпустить, насовсем… Хотя бы попытаться это сделать! Я хочу это сделать! И в каком-то неясном даже для себя порыве я поднялась с места и, выхватив из ножен дареный клинок, чиркнула острием лезвия по руке… С двух пальцев закапала кровь в костер, зашипела, пятная алые угли, а я шептала, будто в бреду:

– Я отпускаю тебя, совсем отпускаю… больше не буду звать. Не забуду никогда. Микеюшка, отпусти и ты меня… не держи – жить хочу… прости… Хочу попробовать жить в полную силу, – тихо шептала я, давясь слезами.

Зажала порезанные пальцы ладонью и тихо побрела от костра в темноту. Мне нужно было побыть одной. Нужно было выплакаться, простить себя за то, что почти обрадовалась тогда его отъезду – мне нужно было время обдумать то, что со мной делалось. Я не поняла тогда, что опять полюбила! И, может быть, если бы ждала его, как они все мечтают… как в этой песне… а разве я не ждала? Почему же тогда, за что?

У костра снова зазвенели струны, о чем-то тихо пел Данил… А я сидела на обрыве и отпускала с соленым морским ветром все свои душевные муки, свою вину перед ним, прощалась и отпускала, прощая себя. Я и правда – хотела попробовать жить в полную силу. А значит – взглянуть по сторонам, не отстраняясь и не закрываясь от людей, и от мужчин тоже. Может быть, я увижу кого-нибудь или меня увидят такой, как видел Микей – кто знает? Даже если не сейчас, а через годы… но у меня теперь будет надежда, что однажды исполнится моя самая большая мечта – иметь любящую семью. Для себя и для сына.

Глава 19

Оставалось совсем мало… вот только через этот лес и перед глазами – столица. Потом – предместье, через городские ворота – по улицам и через парк… и передо мною наш дом. Я не оглядывалась и не ждала никого, оставив отряд, еще только въезжающий в город. Спешила увидеть Зоряна, обнять его, услышать его забавный лепет, смех, расцеловать щечки… Слетела с коня и бросилась в дом. Радостно кивнула знакомому стражнику. Губы растягивались в улыбке – вот сейчас я увижу сына, сейчас обниму…

В своем кресле, как почти всегда – с книгой, сидел Мастер. Я скучала и за ним, потому крепко-крепко обняла, не давая встать, засмеялась ликующе:

– Сил уже не было – так хотела к вам! А где Зорян? Спит, ест? Где он, с кем? – дернулась я искать сына.

– На улице, с отцом. Вышли побегать в парке, – рассказывал мне дед, улыбаясь, – ты поешь, переоденься и пойди за ними. Хочешь – теплая вода есть, попрошу Чеслава натаскать для тебя – помыться?

– Не могу ждать, – смеялась я, – вы что? Хоть одним глазком глянуть на него.

Развернулась и выскочила из дома, оглянулась вокруг и пошла по дорожкам – искать сына. Крутила головой по сторонам, хотелось крикнуть, позвать, чтобы увидеть скорее. Там и Юрас… я споткнулась, остановилась… и пошла дальше. Ничего, что я в грязной, пропыленной и пропотевшей одежде. Ничего, что косы давно толком не прочесывались. Он сам воин, был во многих походах – поймет. Хочу увидеть Зоряна! Но ступать я стала не так скоро, провела руками по голове – насколько все плохо? Что мне вдруг пришло это в голову, отчего я чувствую неловкость? Может, и правда – стоило привести себя в надлежащий вид, а уже потом…? Он тогда приходил проводить меня…

Услышала смех и детский писк и, отбросив все метания и неуверенность, поспешила туда. Вышла из-за поворота дорожки и увидела… По траве носились трое деток, смеялись и кричали, а сбоку, рядышком друг с другом, стояли Юрас и Дарина. Говорили о чем-то, поглядывая на детей.

Я поспешила к сыну, добежала к нему, не глядя по сторонам, кинулась на колени, прижала к себе… Он весело пискнул, обхватил меня крепко за шею, закричал: – Мама! Плиехала! А-а-а!

На миг замолчал и потом старательно проговорил: – Ма-мо-цька.

– Солнышко мое! – подхватила я его и понесла к дому. Он крепко вцепился в мою шею и лепетал что-то, от волнения совсем уж непонятное – глотая окончания слов, не успевая выговаривать их. Только старательное и незнакомое раньше «мамоцька» слышалось ясно и радовало мой слух. Уже подходя к дому, увидела на пороге Мастера – старик не утерпел, очевидно, хотел скорее узнать, чем закончился наш поход. Сзади послышались шаги, и меня окликнул Юрас:

– Таша…

– Ты уже можешь уйти, я сама займусь сыном. Уходи, Юрас, там тебя ждут, – проговорила я сквозь зубы.

– Я просто хотел…

– Уйди, Юрас! Уходи и не приходи больше никогда! Иди к той, кто тебе нужен по-настоящему!

– Таш-ша… – появился у него на лице подобие улыбки, – ты что – ревнуешь к Дарине?

– Да! – взвилась я, – ревную! За своего сына! Он для тебя только способ и возможность находиться рядом с ней. Он сам по себе тебе не нужен, он просто как способ… причина быть возле нее, оправдать то, что ты… Уходи отсюда!

– Он играет с детьми! Учится говорить. Он отстает от них, выговаривает не все звуки, знает мало слов, хотя и старше. Для него …

– У меня самый умный сын и самый лучший! Он ни от кого не отстает, просто всему свое время! Ты ничего не знаешь о нем! Его учит сам Мастер, с ним много говорят ребята и я. Он знает все – цвета, названия, разумно считает до пяти и обратно! На своих пальчиках! Он очень умный, потому язычок и не поспевает за мыслями, потому он глотает слова, не успевая договорить их. Он никого не хуже, понял ты?! Мой сын ничуть не хуже!

– Я и не говорил, что он…

– Не смей сравнивать моего ребенка ни с кем, понял?! Убирайся туда, откуда пришел!

– Ты не имеешь права так… – начал он, сжимая зубы.

– Имею – я его мать! Это не он, это ты не достоин такого сына! Верни мне мое слово! – кипела я.

– Возвращаю! Забирай, если это для тебя так просто – дать, отобрать… – он резко развернулся и пошел назад.

А я шагнула с дорожки, оставив сына стоять, и распылила очередной камень, даже не касаясь его, просто выкинув руку в ту сторону. Каменная пыль еще кружилась в воздухе, когда я подхватила Зоряна и вошла в дом, прикрыв за собой дверь. Легко… да что бы ты знал об этом? Да ты меня тогда и не слышал! Тебе дела нет до той моей любви, до тех моих слов. Это тоже просто способ отомстить, досадить мне, держа на привязи никому не нужного обещания. Ну, так я оборвала ее и теперь свободна. Мастер покачал головой, сказал:

– Воды уже натаскали, иди, вымойся с дороги. По себе знаю – первое дело от усталости. Только не вздумай сразу стирать одежду. Завтра придут и все сделают, сегодня просто отдыхай. Ты прямо сейчас иди, мы с Зоряном подождем тебя, потом будем вместе обедать. Иди, Ташенька, иди, дочка. Все будет хорошо. Ты все правильно сказала – всему свое время…

* * *

Я сама не понимала – отчего, как только мы приближались друг к другу, между нами только молнии не били? Что он так страшно бесит меня, почему мы не можем говорить спокойно? Я злюсь на него, на себя… Меня душит обида, хотя с чего? Но сейчас я готова ответить за каждое сказанное мною слово. Ладно – я… Но сын! Чем он ему плох? А оказывается – и плох, и просто не нужен. Таскает его за собой к этой… к этой…

«Отстает… плохо говорит… в Болото все!» – давилась я опять обидой, вспоминая доверчивый, разумный взгляд своего сыночка, его светлую улыбку. Как он мог? Как только посмел? Забыть о нем и все! Да он и сам теперь не явится к нам, после того, как его поняли, раскрыли…

Вскоре мне стало не до всего этого – Владислас собирал Совет и нас с Мастером позвали на него. Мы явились туда, но опять между нами не было полного понимания. Доброе отношение, доверие уже было, а вот понимания… Они захотели увидеть подтверждение исполненной мною службы – привидов, которые согласились помогать нам. Я поняла это, как просто любопытство.

Призрачные воины – ну, кому не интересно взглянуть на них, чтобы удостовериться, поверить своим глазам, а не чужим словам? И спросила у Закара:

– Ты как? Не думаю, что это так уж нужно. Решать вам.

– Обойдутся, – прозвучал глухой ответ.

Мне тоже казалось, что пустое любопытство было бы болезненным для них. Я, вовсе не собираясь делать этого, нечаянно ставила себя на их место. Что они увидят во взглядах заседающих в Совете? В глазах тех, кто еще, может так статься – помнит их живыми? Жалость? Только ее, а кому она нужна? Только не воинам, готовым исполнить свой долг до конца. Может, им уже и дела не было до живых, разве что только до близких, родных им. Но не до просто любопытствующих – точно. И я отказала в этом Совету. Я берегла и хранила чувства мертвых, толком даже не зная – оставались ли они у них такими, как при жизни? Я отстаивала их интересы, старалась отсечь все, что заставило бы их пожалеть о своем решении помочь нам.

– Нет, простите, но увидеть их вы не сможете. Придется поверить мне на слово. Да еще Тарусу – он их видел, правда, не слышал.

– Таша… – мягко промолвил Стас, тот самый Стас, что проведывал меня в лесном доме в очередь с Мастером и Тарусом. Он тоже был членом Совета, как начальник тайной службы государства.

– Давайте лучше о деле, – непримиримо оскалилась я. Погибшие воины были для меня ближе и важнее отношения Совета.

Я помнила то мое видение – вражеский отряд шел по уже промерзшей земле, которая еще не успела укрыться снегом. Значит – у нас в запасе три-четыре седьмицы. Хотя степи и простирались южнее лесного края, но зима наставала там раньше. Дороги туда конными – самое малое пять-шесть дней. А еще же нужно обустроиться, отследить, да просто понять на месте – как все будет?

А самое страшное – я помнила мертвых детей. Пусть это и были дети наших врагов, но дети же! Мастер сказал, что изменить тут ничего нельзя, но я постараюсь. Всеми силами я постараюсь, чтобы не было лишних жертв.

– Выживут они – эти дети, и что дальше? Кто будет их кормить, кто приютит – приграничные? Они ненавидят даже упоминание о степняках, а уж их отродье… – высказался один из Совета.

– Решим на месте, – как можно спокойнее ответила я. Не знаю – как оно будет, но я просто попытаюсь. Может, что и зря… но это потом… все потом – на месте.

Выход наметили через два дня. Как-то само собой разумелось, что идет с нами Тарус. Потому старшинство не обговаривалось. Я не стала теперь выяснять – сколько круп и вяленого мяса положено отряду. Знала уже, что этим занимается не Совет и уж точно – не правитель. И не я.

После совета был еще разговор с Владисласом и его женой. Они провели меня в другое место – небольшую комнатку с огромным окном в пол да небольшим столом посередине. В окне видно было неприветливый парк, по оконным стеклам сбегала вода – лил дождь. Дарина легонько взмахнула рукой – от нее метнулись в стороны то ли мушки, то ли комары. Она пояснила мне:

– Пригляд. Не подойдет никто близко и не услышит ничего. Моя это мошка, послушные мне светляки.

Дальше она только молчала. А я спросила у своих привидов:

– Правитель просит защиту для своих детей. Что это за дети и зачем все это – вам еще раньше рассказал Тарус. Что вы решили?

– Малек присмотрит за ними. Он согласился… сирота, не знает родни, не рвется туда – к ним, – как всегда немного глухо промолвил Закар.

Я передала его ответ правителю.

– Будь добр, покажись нам, воин, – попросил Владислас.

Перед нами возник призрачный образ молодого парня, совсем молоденького – безусого еще. Защипало в глазах, я сжала кулаки и до боли закусила губу… и Дарина тоже. Я заметила это. Материнская жалость к так рано ушедшему мальчику… у нас обеих сыновья. Это просто понять… легко…

– Спасибо вам, – шепнула она сдавленно и спрятала лицо на груди у мужа. Тот обнял ее, покачал головой:

– Жалеет, что не может помочь вам в походе – с ней было бы безопаснее. Да только мы уже в тягости… нельзя нам, да, Даринка?

Светился весь, молодел, хорошел своим суровым лицом от ласковой улыбки, что дарил ей. Придерживал бережно, как великую драгоценность… Я кивнула и попрощалась… ушла.

На выходе из дворца меня ждал Стас. И так же мягко, как на совете, спросил:

– Таша, мне нужно поговорить с тобой. Найди время, для меня это очень важно. Чем скорее, тем лучше. Хорошо бы – прямо сейчас, ты сможешь?

Почему нет? Я сразу и согласилась и он предложил:

– Проедем со мной. Это недалеко. Стражник последует за тобой.

Охранник остался стоять в просторной прихожей, на первый взгляд похожей на ту, что была и в нашем с Мастером доме. Тот же светлый камень на полу, двери из дорогого дерева, только это жилище было больше – прямо перед входом поднималась ввысь неширокая лестница с каменными ступенями и такими же резными перилами. В доме был второй уровень. Но меня пригласили пройти в комнату возле лестницы. Стас проводил меня в нее, усадил, но сам остался стоять. Прямо взглянул мне в глаза.

– Я узнал, что тебе вернули твой обет верности. Ты свободна. Это правда, это на самом деле так?

– Так, – недовольно ответила я, передернув плечами. Надо же… кинулся рассказывать всем подряд?

– Какое вам дело до этого?

– Я хочу просить тебя дать мне возможность показать себя и узнать тебя ближе. Я хочу ухаживать за тобой, просить на это разрешения у Мастера, – немного скованно ответил он, сжимая пальцы одной руки другою своей рукой.

А я потерянно уставилась на него, наверное, не совсем красиво открыв рот. Опомнилась… захлопнула его и, прокашлявшись, спросила:

– А что это так вдруг? То есть – зачем это вам?

– Ты нравишься мне. Не с первого взгляда, нет… Тогда ты была обычной – такой, как многие. Да… хорошенькой, милой, доброй… Наверное, о такой жене – послушной, тихой, покорной, мечтают многие, но только не я.

Он шагнул ко мне, потянулся весь – рукой, глазами.

– Такая как сейчас… ты нравишься мне такая – сильная, отчаянная. В тебе появился внутренний стержень – крепкий, надежный. Что сделало тебя такой? Я хочу узнать тебя лучше, разобраться. Хочу, чтобы ты хотя бы бросила на меня взгляд, присмотрелась… Безо всяких обещаний с твоей стороны. Давай просто станем видеться, когда вы вернетесь. Ты ничего не будешь должна мне… пока не решишь для себя. Я, может, и не так молод уже, но только сейчас всерьез подумал о том, что хочу семью. Может, и…

Он волновался, я впервые видела его таким и потому поверила. Вспомнила отчаянную решимость, что переполняла меня у походного костра – жить в полную силу, так почему хотя бы не попробовать? Его слова сейчас – как ответ на то мое решение. Не хотелось больше тоски и слез, обид… ничего темного в себе не хотелось. А хотелось – как у тех двоих, что обнимались в дворце… Опустила взгляд на его руки… может это они? Те, что обнимали меня в том видении?

– Давайте, – согласилась отчаянно, – давайте попробуем узнать друг друга. Но я ничего не обещаю, не придумывайте себе заранее, может, ничего у нас и не получится.

Он выдохнул с облегчением и улыбнулся.

– Я провожу тебя, попрошу Мастера за себя. Все, как положено, Таша. Или пойдем сейчас, я покажу тебе свой дом, хочешь?

– Не рано ли? – рассмеялась я, – и не нужно меня провожать. Приходите к нам завтра к обеду, я сготовлю что-нибудь особое. Тогда и поговорите с Мастером. Я подготовлю его сегодня.

Усмехнулась… правда ведь, не знала – что скажет на это дед? У него на все был свой, особый и зачастую неожиданный взгляд. Может и разрешить, а может и наорать, чего доброго.

Ехала домой в крытой повозке, в сопровождении конного стражника, вспоминала, как забоялась я вначале Стаса. Решила, что он самый опасный из всех приехавших тогда с Мастером в лесной дом. Меня насторожил его слишком острый и внимательный взгляд, его всегдашняя собранность и молчаливая сдержанность. По его лицу никогда нельзя было прочитать – что он думает, как относится к тому, что видит или слышит. Начальник тайной службы государства, отвечающий за внутреннюю безопасность – это большая ответственность, которая и должна была вылепить со временем и его нрав, и привычки.

* * *

– С чего ты вдруг согласилась, вот так вот – с ходу? Ты же совершенно спокойна сейчас, даже не волнуешься. Он не трогает твое сердце, ты решаешь сейчас только разумом, – сердился Мастер.

Я тихо хмыкнула. Как все-таки хорошо я успела узнать его…

– А это разве плохо? И он не на обряд меня зовет, а просто просит присмотреться к нему. Я только недавно всерьез решила отпустить прошлое и попробовать… так почему бы не с ним? На него приятно смотреть, я не слышала о нем ничего дурного, а главное – я нравлюсь ему. Разве этого мало?

Теперь хмыкнул Мастер. Удобнее уселся в своем кресле, глядя на меня с участием, как на непонятливого ребенка.

– У него очень цепкие лапы, Таша. Что однажды попадет в них – так там и останется. Он очень сильный, зрелый, умный…

– Да не хвалите вы его так! – засмеялась я, – я и так согласна.

– … хитрый, предусмотрительный и расчетливый. Он хищник, а ты можешь стать его добычей.

– А может, я и хочу стать его добычей? Он разглядел во мне то, что ему понравилось. Может, и он придется мне по нраву, а может, и нет. Заставить, принудить меня он не сможет, так почему вы против?

– Я не то, что бы против, дочка, но у твоего сына есть отец, а ты даже не дала ему возможности…

Я пораженно уставилась на него.

– Да она ему не нужна – эта возможность, о чем вы? Он же любит Дарину. Только не говорите, что это в прошлом, я видела, как он смотрел на нее. Ему даже сын нужен был только как причина быть рядом с ней, как прикрытие своего…

– Что за глупость несусветную ты несешь?! – подскочил старик, – ты двух слов с ним не сказала! Нормально, по-человечески! Ни разу не выслушала, только кидалась и гнала. Любил… да. Так и ты тогда любила, а может и сейчас еще любишь… Но ты же решилась сейчас менять свою жизнь, так почему не веришь, что он тоже хочет этого? Вас связывает сын, подумай про него.

– Он все время тянется к ней… – встала я тоже и отошла к ночному окну. Мне было совсем не весело от своей правоты.

– И я понимаю его – будь у меня перед глазами живой Микей, я тоже не видела бы никого другого рядом. Вот и он меня не видит. Может, когда плат приносил, и хотел чего-то такого но, видать, не смог – он опять возле нее. А я ей не соперница, вы же понимаете. Нас просто не сравнить и я всегда буду помнить об этом.

– Дурища ты. Ты лучше ее во сто крат! По той причине, что ты мать его сына. У тебя поступь, как у королевы! Косы, как червонное золото! Да от лица твоего взгляда не оторвать, ты оглянись, посмотри, какими глазами провожают тебя мужики. Тот же Стас! Какое еще подтверждение тебе надобно?

– Мне нужно, чтобы меня любили… ничего больше. И я ваша – потому так и нравлюсь вам, спасибо за это. Для меня Зорян тоже красивее всех… Завтра Стас подойдет к обеду, вы уж не обижайте его… и меня заодно. Я все же хочу попробовать.

Я подошла к старику и обняла его, поцеловала в щеку и ушла по делам – нужно было вымыть сыну ручки и личико, пора было его кормить. Пока делала это, посмеивалась – ведь не согласен дед со мной, придумает что-нибудь эдакое завтра. Я хорошо знаю его. В душе опять разливалось ласковое тепло – как же мне повезло встретить его… отцом бы назвать, да больно непривычно это слово для меня.