Текст книги "Таша (СИ)"
Автор книги: Тамара Шатохина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)
Глава 23
Я старательно копила его в себе – этот жуткий страх пополам с лютой ненавистью. Копила, глядя, как вяжут ведуна и Юраса. Срывая одежду, сдирая сапоги, оставив только в подштанниках, избивая… Потом – глядя на мертвое тело незнакомого ведуна, поникшее на притянувших его к идолу веревках… Из распоротого живота вывалились сизым клубком кишки, а в них весело тыкали палками… дети. Такие, как мой сын и немного старше… Дети, которых я когда-то хотела спасти любой ценой. Судорожные спазмы сотрясли тело, но на языке просто скопилась горечь – я давно ничего не ела.
Нас троих вытолкали в круг, который обрисовали собой идолы. Каменные глыбы разной величины и даже цвета – вытесанные из того камня, что попался под руку и подошел по размеру. Грубо обозначенные руки и ноги, лица с тяжелыми, низкими лбами, небольшие выпуклости, обозначившие мужское начало… Хотели, чтобы они были подобием воинов? Может быть…
Я стояла между ведуном и Юрасом, прислонясь к ним плечами. На щеке у командира расплывался кровоподтек… заплывал отеком глаз. Он повернулся ко мне и подмигнул им.
– Немного потерпи… еще совсем немного, – прошептала я, оборачиваясь на шум. Между расступившейся толпой к нам шел человек – сильно в возрасте, но до сих пор красивый лицом… очень красивый. Бритый наголо, черноглазый, чернобровый. Ни богатые одежды, ни дорогое оружие не выдавали в нем вождя – он был одет просто, но вот его взгляд… Казалось, он тяжело ползет по лицу, касается кожи. Остановился перед нами, всмотрелся еще внимательнее, спросил:
– Кто такие, что делаете на нашей земле?
Я кашлянула и ответила, не обращая внимания на его удивленный взгляд – он ждал ответа от мужчин:
– Прознали о том, что здесь собирается орда. Хотели тихо проследить – не на нас ли?
– Фэ-эйри… рыжее благословение солнца… К идолу! – скомандовал он своим людям. Юрас дернулся ко мне, вождь сильно и быстро ударил его в живот, от чего тот неловко упал на связанные руки. Меня вязали к камню, а он, с трудом поднимаясь на колени, смотрел на это, не отрывая отчаянного взгляда.
– Не спеши, – толкнул его ногой назад, на землю, вожак. Оглянулся, кивнул кому-то, спокойно сказал: – Удавить. Этот не годен.
И, уже вычеркнув человека из списка живых, повернулся к Тарусу.
– Веду-ун… сильный, огненный. Что же ты не противился? Что же не призвал свой огонь?
А я, не веря своим глазам, смотрела, как сзади подходят к Юрасу два крепких степняка, набрасывают на шею широкий ремень и слаженным движением захлестывают его на шее…
– Не надо, нет! Не-ет! – забилась я в путах, заколотила голыми пятками по твердому камню. Вожак махнул рукой, остановив казнь, и уставился на меня с интересом.
– Твой мужчина?
– Да…мой… – выдохнула я, со страхом и надеждой наблюдая, как Юрас корчится на земле, с трудом проталкивая в горло воздух… Вот он стал на колени… оперся о землю подломившейся рукой… упал на локоть… живой.
– Какая немилосердная фэ-ейри… – удивленно протянул вождь, – ты хочешь, чтобы он смотрел на твою смерть?
– Пускай… хочу…
– Ну-у, пускай. Я сегодня щедрый – сделаю тебе такой подарок.
– Кто вы такой?
– Главный идол, – довольно объяснил мне мужик, играя красивыми черными глазами, – я сливаюсь разумом с ними, впитываю знания, умения, Силу…
– Это же так страшно… холодно, – поежилась я.
– Ты меня жалеешь? – расхохотался он, – нет, больше не страшно и не холодно. Вначале было… да. Но отвар дурман-травы, настой мухомора и болиголова туманит, а потом проясняет, возвышает разум, снимает и страх и холод. Это дает силу подчинить души, а некоторые из них уже безумны…
– Какие души? – насторожилась я.
– Души ведунов, травниц и… фэйри, заключенные в камень. Я же говорил тебе – мне доступно все, что они знали и умели при жизни.
– Они все – там… тут?
– Там, там, – довольно ухмылялся идол. Очевидно, любопытство будущей жертвы забавляло его. Он стоял, раскачиваясь с пятки на носок. Потом снова перевел взгляд на Таруса, которого тоже уже примотали к камню. Я поспешно спросила опять:
– Для чего это все, что будет дальше?
– Дальше? А дальше, покормив вами своих идолов, я вознесусь разумом над миром, услышу и увижу все, что захочу. Вы вызвали сюда войско? Не отвечай, я и так это знаю – притянув обрядом неприкаянные души, что были у тебя в услужении. А объединив мощь всех родовых идолов, буду знать и видеть еще больше – где ваше войско, куда движется, что говорит ваш правитель на военном совете? Обойду его стороной, пройду по всему вашему краю. До поры – никаких трофеев, никаких рабов!
Белый город, Крив-город, Роставль, Суяжск, большие поселения, малые… по широкой дуге – до самой Столицы. Ваше войско будет тянуться за мной – растерянное, озадаченное, сломленное утратами и потерями – я выжгу по дороге все живое, уничтожу их семьи… Чувствуя свое бессилие и предчувствуя поражение, они будут преследовать меня, и в это время в спину им ударит вторая половина моего войска.
Столица… в Столице меня ждет она. Красавица с синими глазами и летящими волосами. Она сильна в честном бою – когда глаза в глаза, когда видит врага, может повелевать им, а вот перед предательством и подкупом она бессильна – де-ети… Она даже поможет мне против вашего войска, чтобы спасти их жизни.
Я молчала… Он сам спросил:
– Может, ты хочешь знать – почему мы стоим именно здесь? Любопытная фэ-эйри… Тут Место Силы, здесь случайно напоили первый камень кровью и Силой пленника. Здесь все началось, и начать решающий поход отсюда – хорошая примета, добрый знак.
Он взмахнул рукой и кинул своим людям:
– Выводите остальных… пора.
Подошел к Тарусу и быстро разрезал на нем подштанники, оголив живот до темной поросли внизу, оцарапав кожу и пустив кровь.
– Сегодня смерть будет быстрой.
Потом так же поступил и со мной, распахнув бекешу и разорвав на мне сорочку. Небрежно провел по моим грудям пальцем, указав на несколько маленьких шрамов от растяжек, ласково протянул:
– Ма-ать… Я бы оставил тебя себе, хотя я больше люблю женщин с большой грудью. Но ты нужна здесь, а у меня достаточно красавиц и без тебя, фэйри.
Я тряслась от холода и непривычного чувства полного бессилия. И бережно копила в себе это – страх за близких мне людей, лютую ненависть, ярость за это бессилие, стыд за свое безразличие перед «позором» – я чуяла только холод, даже не омерзение от его касаний… Все это сползало по телу к рукам – для души фэйри были не приемлемы темные чувства. Пальцы уже не просто кололо – руки до локтей разрывало, жгло огнем.
Все это ужасало, туманило, меняло разум, но обострило иные чувства – слух и зрение. Я видела, что Юрас отдышался, но все еще стоит на коленях и локтях, наблюдая из-под рассыпавшихся волос за главным идолом и мною, ни на миг не отводя взгляда.
Видела, что, расступившись в стороны, степняки пропускают мимо себя пленников – они уже показались в просвете толпы, и я поняла, что медлить больше нельзя – если их привяжут к идолам, у меня будут по-настоящему связаны руки.
Их главный тоже немного повернулся и отвел взгляд в ту сторону и тогда я ударила… прижав руки к камню, к которому меня примотали! Серой трухой осыпался мне под ноги гранит, пали на землю веревки, а я сразу вскинула руки к вожаку, даже смогла коснуться его – он стоял совсем рядом со мной. С кончиков пальцев стекало чистое зло, превращая все, до чего дотянулось, в прах. И он тоже осыпался мелкой грязной трухой, а меня пронзил настоящий ужас!
Я вдруг увидела! Перед моими глазами замелькали безумные лица с выпученными глазами и орущими ртами, сизые клубки кишок, черные, светлые, рыжие волосы. Мелькнуло лицо Коня, и я в ужасе возопила: – Сторожи наших!
Над Юрасом уже метались чьи-то призрачные тени и тянулись к нему. Тень Коня накрыла его и прижала к земле. А я шагнула к Тарусу и распылила камень, к которому он был привязан. Новые привиды вырвались на свободу… я слышала женские вопли, мужские крики, вой, рык, похожий на звериный, даже свист стрел, но мне было не до этого.
Я выпускала на свободу МЕСТЬ! И сама орала, как безумная:
– А-а-а…! Свобода-а! Святое право на месть! У нас есть право!! Наше право на ме-есть!
У меня хватило сил почти на всех идолов, оставшихся крушили беснующиеся души, освобожденные из камня. Они множились и множились, и мне казалось даже, что я заметила своего отца – призрачную тень с рыжими волосами и карими глазами.
Что творилось вокруг! Уши заложило от криков, перед моим взором все мелькало и плыло. Тело, исторгнув из себя все зло, стало легким и невесомым, мне казалось, что я сама сейчас поднимусь и взлечу, и стану одно с ними. Я даже подняла руки и потянулась – телом и душой, а меня вдруг грубо дернули, вернув на землю. Я опомнилась, когда поняла, что Тарус тащит меня в сторону, где-то за нами ковыляет Юрас. Шум стихал, удалялся, я дернулась оглянуться, но ведун не давал.
– Ты не понимаешь, Тарус…
– Лучше тебе не видеть этого.
– Я уже видела. Их нужно отпустить домой, нельзя оставить после всего этого. Разжигай огонь!
Ведун стал над телом одного из степняков и с вопросом взглянул на меня.
– Быстрее! – мне было все равно, из чего он запалит костер. – Они разлетятся, как ты не понимаешь?
Вражье тело горело смрадно и грязно, но сильно. Я окинула взглядом бывшую стоянку орды и содрогнулась – все, как в том видении. Развороченные шатры, тела… кровь… мертвые дети. Я отвернулась – помнила их, тыкающих палками в человеческие кишки… Был ли он к тому времени уже мертв? Звереныши, воспитанные зверьми. Они видели это с пеленок, купались в крови несчастных, их учили этому – издевательству над беззащитными пленниками, изысканному набору пыток. Учили нелюди, не достойные жизни на этой земле.
– Я отпускаю вас! Вместе с Силами, разрешившими мне это, я отпускаю вас на ту сторону – к родным и любящим вас. К тем, кто излечит ваши души! Там ждет вас новый дом, в котором готово место для вас, воины. Отпускаю к новой счастливой и долгой жизни! К возрождению! Уходите, теперь вы свободны!
Схватила клок своих волос и хотела срезать, искала глазами лезвие, но над костром уже простерлась рука ведуна, истекающая кровью. Она щедро лилась с ладони и громко шипела в огне, который ласкал и обнимал его кровоточащую руку. Потихоньку вокруг стало тихо и пусто, а я вдруг вспомнила:
– А пленники?! Где они?
– Там, – показал Тарус в небо, вытирая от крови руку с закрывшейся уже раной. – Ты только что отпустила их. Не вини себя, ты и не могла… это просто чудо, что мы спаслись возле тебя.
– Ко-онь! Конюшка-а! – позвала я настоящего их спасителя и не услышала ответа. Повернулась к ведуну и спросила: – Это что – все?
– Не знаю, – сказал ведун, укутывая меня, застегивая распахнутую бекешу.
– Ушел – значит так нужно. Значит, уже можно было. Ты что – хотела держать его силком? Не хотела… Нужно найти нам обувку, одежду – у тебя посинели ноги, Таша. Ты разве не видишь? – протянул он руку и подал мне на раскрытой ладони мохнатый тающий комочек. – Это снежинки… пошел первый снег…
Глава 24
Это не было похоже на первый снег… Видела я первый… Утром встанешь, а на земле длинными языками, белыми потеками – сухая снежная крошка. Колючая… Только и того, что холодная да белая.
Или иначе – сырой белый покров, такой тонкий, что под ним угадывается каждый бугорок и травинка. Этот истаивал сразу же, как только переставал падать с неба. Но все одно – после долгой осенней слякоти любой снег был праздником. А уж такой, как нынче… целые комки слипшихся снежинок, тихо опускающихся с сизых туч безо всякого ветра. Любоваться бы ими, ловить руками, хватать губами холодный белый пух…
А перед глазами стоит, как тихо покрывает он тела в степи у нас за спинами, как хоронит под собой выпученные в страхе глаза… раскинутые детские ручки…
Кто бы да рассказал мне раньше – как же страшны… как почти невыносимы муки совести! Как эта мука гнилыми зубами пережевывает душу, не давая покоя, не давая забыть, уснуть… положить кусок в рот.
– Не вернусь в степи, даже если смертью грозить будут, – бормотала я, когда смогла влить в себя только несколько глотков пустого кипятку.
– Считай – я с тобой, – угрюмо поддержал меня ведун. Мы отошли на самый край стоянки, нашли не перевернутый котел с кипящей водой. Еще тогда, как только я отпустила души, Тарус усадил меня там и чем-то укрыл. А потом они ушли – нужно было запастись всем необходимым в дорогу. Я почти не следила за тем, что теперь делалось. Я вызывала для себя одни видения, а перед глазами стояли другие… и не только дети. Народ… почти целый народ… Сколько их лежит сейчас за моей спиной – тысяча, две, три, десять? Сильные, здоровые мужики – хребет, основа государства… Что без них оставшиеся где-то там жены и дети… опять дети…
Знала бы, что так случится, опять пошла бы на это? Я всего лишь хотела убрать самого главного… всего лишь обезглавить войско. Увидев уже их вождя, знаю, что этого хватило бы. Хотела убить его и на кого еще станет сил… пока не убьют меня. Хотя и теплилась надежда выжить – помнила то видение. Что вырвутся безумные души, заточенные в камне, я ведать не ведала, как и то, что они там были. Но сталось то, что сталось – безумие мести захватило и меня – я помню это! Духовное единение с освобожденными, слияние душ, чувств – радость свободы, сладость мести…! Не стало ума… не стало…
Я сидела, обхватив голову и качаясь, будто сонная.
* * *
Потом мы уехали в степь, не глядя на то, что уже опускались сумерки. Ночевать остановились в балочке, где нас взяли. Степняки не позарились на неприметный с виду маленький шатер, не забрали наши пожитки – спешили исполнить приказ, доставить пленников в свой лагерь.
– Если убрать распорки, оставив одну, а потом выбить и ее, влезем все трое. Шерсть в зубы полезет – ляжешь на бок. Юрас – посередине. Я перевязал его, и сделал все, что смог, но на жале стрелы был яд…
Я будто проснулась, словно раздернули передо мной завесу, за которой я пряталась, оглянулась – Юрас сидел на седле, снятом с лошади. Плечи поникли, волосы закрывали глаза… я дернулась встать. Но Тарус придержал за локоть.
– Поболеет малое время. Я узнал этот яд и…
– Точно будет? Как ты узнал? Какая стрела, когда? – не понимала я – как можно было не заметить, что он ранен? Куда я глядела, о чем думала? И снова кинулась встать, но ведун не пустил, злился от чего-то:
– А ты думала – из-за чего это, со страху? Я перевязал его. Но нам всем нужно отдохнуть, поспать. Ты будешь есть?
– Не могу… перед глазами стоит…
– Переживешь! Бывало и хуже… Если шить человеческое тело, заправляя кишки в…
– Ты лекарь… привык к людским страданиям, но это мертвые дети и…
– Ты тоже лекарь, Таша, – сказал он со злом. И я оторвала глаза от Юраса и посмотрела на него.
– От тебя просто несет глупой, придурастой фэйри, Таш-ша, – шипел он, видно, чтобы не услышал Юрас.
– Твой кокон слепит, стоит перейти на тайное зрение. Ты опять тупая курица, жалеющая и оправдывающая всех, даже врагов? Только оправдываешь почему-то не тех. Тогда от тебя один толк – лечи своим светом. Ложись рядом с ним и грей – возле тебя ему станет легче, уйдет боль и сон будет спокойным. В шатер! Через не хочу и не могу! Живо!
Я поползла, не понимая, что такого случилось, что он бесится? Что мелет? Не мог же он читать мою совесть… или мог? Про такое Мастер не рассказывал.
Тарус помог Юрасу и тот почти упал возле меня на меховую подстилку. Следом влез Тарус, уложил его на здоровый бок и выбил последнюю подпорку. Стенки осели и мы слезли друг с друга – шатер стал ниже и просторнее. Ведун подломил одну из подпорок и укрепил ее в головах. Насунул на всех троих незнакомую накидку, подбитую мягким коротким мехом, и улегся сам.
– Все… сил нет. Спим. Не бойся, не помешает никто… все волки… там… – затихал его голос и вскоре он уже спал – дышал спокойно и глубоко. Юрас вздрагивал, тихо стонал и дышал легко и часто. Я обняла его крепче, стараясь не потревожить предплечье. На них с Тарусом была надета незнакомая одежда… Как я просмотрела и это, придурастая фэйри…? Что он хотел сказать? Что мой кокон опять светится, как до встречи со Строгом? Я отпустила, вырвала, выжгла из себя все, что затемняло мой свет, а заодно меняло меня? Я сейчас снова…? Жалею степняков? А ведь это правда… Правда? С ума сойти…
Я немного подсунулась вверх и положила голову Юраса себе на плечо, положила руку на его волосы, провела по ним… Они были жесткими от пота и пахли вонючим дымом, но я все гладила его по голове, надеясь, что ведун сказал правду и я помогаю. Он понемногу затих и задышал, как и Тарус – глубоко и спокойно. Я прижалась щекой к его волосам, чувствуя, как расслабляются мышцы, понемногу согреваются ноги. И щемило сердце от счастья, что он живой. Стала засыпать сама, и думалось спокойно и умиротворенно – мой… такой мой…
Где-то выли волки… по стенке шатра прошелся порыв ветра, швырнув снежный заряд на жесткую, провощенную ткань наружного покрова. По шатру уверенно зашелестел привычный для степи снег – сухой, колючий…
* * *
Ночь… день и еще ночь. Это было трудно, но не тяжко. Больше всех досталось Тарусу. Ему пришлось вернуться за еще одним шатром и едой для лошадей, за попонами, чтобы прикрыть их от холода. Без них мы пропали бы – пешими из степи не выйти.
Я давила в себе страх и жалость к нему. Хотелось вцепиться и не отпустить никуда – там, куда он собрался, было смертельно опасно. Казалось, что в то место со всех самых дальних уголков степи на большой пир собрались волки. Когда ветер налетал со стороны бывшего вражьего стана, мы слышали их вой, особенно жуткий ночами. Провожая ведуна, не сдержалась – заплакала. Он утешал меня, упрямо уходя туда, куда было нужно:
– Они не нападут на меня – уже не голодные.
Я затрясла головой и постаралась не думать вообще. Нашла себе работу – поила и обихаживала лошадь. Заглянула к Юрасу спросить – не нужно ли чего, но он не отзывался – спал. К вечеру Тарус вернулся. Сильный снегопад прошел – его вместе с тучами потянуло в сторону от нас. Выяснилось и стало уже уверенно подмораживать. Ночью на очистившееся от темной хмари небо высыпали холодные колючие звезды. Спать мы ушли по команде Таруса, а то я бы посидела подольше и поглядела на рисованные ими на черном бархате небосвода узоры. Это было красиво и отчего-то страшно.
В том небольшом чужом шатре, что он приволок, мы отсиживались днем, выскакивая наружу только по делу. Нужно было натопить воды из снега себе и лошадям, взглянуть на Юраса, который вылезал из мехового шатра только справить нужду. Тарус подхватывал его, давал повиснуть на себе и уводил, а я грела воду, чтобы напоить его, пока не уснул. Готовить еду было не в чем, но мы понемногу разогревали ту, что ведун привез из вражьего стана. Это была каша с мясом из белой крупы в плотном ворочке, затянутом шнурком. В железной мисочке, добавив снега, я грела ее на скудном костерке – дрова берегли.
Это все было не так трудно – терпимо. Я знала, что скоро – как только Юрасу станет немного легче, мы выедем отсюда. Тяжко и непонятно было другое – он не говорил со мной и даже не глядел на меня. Я вначале списывала все на слабость от ранения и яда. Не лезла и не мешала. Тарус справлялся с ним сам – кормил, перевязывал, лечил руками и снадобьем, что кидал в гретую мною, закипевшую воду.
Но когда мы, наконец, тронулись в путь, а Юрас, которому точно стало лучше, так и не сказал мне ни слова, я забеспокоилась. Поглядывала на него, заглядывала в глаза Тарусу – что сталось, что поменялось вдруг между всеми нами? То, что я теперь снова фэйри? Так даже я не чую разницы, что же мешает им сейчас? Мы вместе пережили такое… Так что же я натворила, а может – чего не сделала, что должна была? Или вся правда в том, что я сейчас просто знатная кухарка и садовница – и только? Еще ведун что-то говорил про лекарку… но все равно уже не могущественная ведунья с войском из неприкаянных душ.
Они ничего не сказали мне, почти не говорили и меж собою, а я металась разумом – устали, как загнанные звери? Так и я устала. А доброе слово – оно придает сил, просто улыбка сейчас подняла бы меня на крыльях… Я стала было говорить что-то, но не понимая того, что творится – вышло неловко. Потому тоже замолкла. Похоже, что ему это не было нужно, иначе он не прятал бы глаз, не отводил их от меня. А кто я ему, чтобы требовать ответа – что сталось-то? И я притихла и просто ждала, когда доберемся до места.
В крепостце, как две капли воды, похожей на ту, что стояла возле нашего поселения, нас ждал отряд. Меня и командира приняли с коней, забегали, устраивая баню, накрывая на стол, разыскивая сменную одежду. Я сидела на лавке в общем доме и ждала. Не рвалась к нему, не лезла настырно узнать – как он? Ко мне подошел Тарус и спросил:
– Тут совсем рядом поселение – Ящеры, десятка два домов. Ты сможешь доехать до них, станет сил?
Я заглянула ему в глаза, отвела взгляд, усмехнувшись.
– Если нужно – доеду.
– Тут тесно – вдвое больше людей, места нет, а там тебе помогут. Бабы обстирают и…
– Не трудись… я поняла.
– Не дури. Я о тебе думаю. Соберемся домой – дам знать.
В Ящерах я отсыпалась. Помывшись, в чистом да на чистом… спала день с ночью. Потом хорошо поела, и в голову не лезло больше ничего лишнего – ни вспоротые животы, ни волки, ни чужие мертвые дети. Корить себя за то, что так сталось, было не разумно. Эта вина навсегда осталась со мною, но уже не убивала. Я припомнила каждый миг там и поняла, что спасти их не смогла бы. Меня давило и душевно утомляло другое, так утомляло, что разум, видно просил покоя – потому и спала ночами и днями.
Домой ехала с обозом. Вперед унеслись десяток человек во главе с командиром, который уже встал на ноги. Сказали – на встречу с войском, которое выступило из столицы – завернуть его назад. Остальные ехали, сопровождая обоз. Главным стал Тарус. Для меня была крытая повозка, и я почти не показывалась из нее. Еду мне носили тоже туда, и спала я там же. Много думала…
Все складывалось в моем уме, все становилось ясно для меня.
Даже когда стали подъезжать к столице, меня не подкинуло от нетерпения и радости, как тогда. Душу пронизало какое-то щемящее чувство – хотелось забиться в глубокую нору и не вылезать оттуда. Ни с кем не говорить и никого не видеть… только Зоряна.
Я обняла старого ведуна, что встречал на пороге, а внутри дома долго не отпускала от себя сына. Глядела и наглядеться не могла. Прижимала к себе, целовала пальчики, перебирала темные волосики. Отдыхала душой…
– Таша, что с тобой делается? Что сталось, дочка?
– А вы разве не видите? Я теперь просто фэйри, – горько засмеялась я, – буду печь пряники для дворца – самое то для меня. На большее теперь не годна. Лучшего не достойна. Может, и вы меня прогоните теперь? Или оставите кухаркой?
– Дура, – плюнул Мастер.
– Ага, – устало согласилась я, – придурастая фэйри, тупая курица. Зорянчику спать не пора? Я вымоюсь и уложу… соскучилась.
Так я и собиралась сделать. Уже уносила маленького спать, когда в дверь застучали, и я замерла. Вцепилась в сына так, что он даже пискнул. Мастер вышел из своей читальни и ждал. Стражник открыл двери, впустил… в комнату вошел Стас. И почти добежал до меня, схватил и обнял меня с сыном на руках.
– Таша, Ташенька, – шептал мне в волосы, – не я должен был ждать тебя, не будет больше такого. Не для меня это… с ума сходил.
Я затихла в его руках, грелась… а потом сказала, может он еще не знает:
– Я больше не ведунья. Лишилась силы – выгорела.
Он отмахнулся:
– Не важно, я все равно не умею видеть такого – не дано. Я хотел спросить – ты не передумала? Я хочу тебя невестой себе, Таша. Но не тороплю, если нужно время подумать.
– Стас, спасибо… не сейчас, – отстранилась я, – мне сейчас… я…
– Я знаю обо всем, что там случилось. И как тебе после такого – думаю со страхом. Так дай мне помочь пережить это! Твой отец, сын… дай и мне отогреть твою душу. Не замыкайся… говори с нами. У каждого бывало подобное и пасть духом, жалея себя – легче всего. Только ведет не туда.
– Заходи завтра, Стас. Мы будем ждать, – вдруг проговорил ведун от окна, – Таша сготовит вкусного… мы с внуком затосковали без ее готовки. Посидим… решим и про вас.
Когда Стас ушел, ведун побыл с нами, пока я укладывала сына, послушал колыбельную… которую я не смогла допеть, потому что перехватило, сжало горло… А потом, когда сынок уснул, тихо сказал:
– Ты в дороге выспалась на жизнь вперед. Пошли говорить, раз сам начальник тайной службы советовал. А то, и правда – «не туда выведет»…
И мы пошли. Свечи зря жечь не стали, сидели в темноте. Ведун помолчал, повздыхал. Потом в сумраке нашего любимого зала послышался его голос:
– Станислас Корбат… Старинный и знатный род. Он в свое время мог стать правителем, но Владислас ненамного опередил – выбрали его. Стас не сильно и моложе… он не озлобился, не стал доказывать, что вышла ошибка. Впрягся и тянул вместе с правителем, вместе с Советом. Достойный человек, умный… сильный. Хочешь его – получишь. Каждый гробит свое счастье сам, – закончил он неожиданно.
– Мое счастье от меня отвернулось, – тоскливо выдохнула я, – он слова мне не сказал за всю дорогу. Взгляда не кинул. Нужно рвать одним разом, раз такая я не нужна ему. Может, со Стасом я быстрее забуду…
– А его-то ты за что – Стаса? Он и слово сказал и взгляд кинул… Разрешишь себя любить, а сама? Ты же не сможешь… Дочка, я понимаю, что тяжко, но расскажи мне прямо сейчас – что там такое сталось? Основное я знаю, но ты расскажи мне про вас троих – кто что сказал, что сделал? Где когда стоял, что говорил? Каждую мелочь мне нужно знать…. я разобраться хочу – что там стряслось? Что с ним? Что с тобой? Отчего допустил это дурной Тарус, да еще и поспособствовал, похоже?
Мы вдвоем с тобой разберемся. Тебе тоже нужно понять, а я помогу всем своим опытом, как только смогу. Начни с того, как вы остались одни там, когда ушел отряд.
Когда я дошла в своем повествовании до того, как Юрас решил не отдать меня в руки степняков и чуть не заколол ножом, ведун тихо выдохнул: – Раз… но это не то…
– Что – раз?
– Не справился, допустил до края, не уберег. Как командир не рассчитал, не увидел опасности, как мужик не смог уберечь от нее свою женщину.
– Да они все по моей указке делали, слушаясь привидов! Что от него зависело тогда?
– Раз, Таша… давай дальше.
Когда рассказала, как степняки сорвали с них обувь и одежду до исподнего, вязали, избивая при этом, ведун сказал:
– Два… Самому сдаться без боя в руки врага, отдать тебя. На твоих глазах принять позор, дать себя унизить… но и это не то.
– Да что вы такое говорите?! – почти заорала я, сразу испуганно прикрыв рот ладонью. Не разбудить бы Зоряна…
– Я так просила. Это я велела им так поступить. Не ушли ведь, не послушались – одну не оставили, так что – умереть возле меня должны были? Я велела всеми силами беречь свои жизни, сказала, что он нужен мне… сыну.
– Ты знаешь, что такое его воинский дар? Не умение – стрельба из лука, сабельный бой… а талант командира? Когда предвидишь, чуешь, отвечаешь за всех, знаешь то когда отдать бразды управления в другие руки, а когда принять их обратно. Ты тогда стала там главной, от тебя зависел исход похода. Не от него! Он это понял, потому и подчинился этому. Доверился тебе.
– Это что – так тяжко? Довериться мне?
– Тяжко быть вынужденно слабым, не мочь защитить. Тяжко наблюдать то, что от тебя уже не зависит, а рвет душу на части. На его глазах тебя вязали, тискали… так же? Дальше, Таша, дальше…
А дальше я рассказала про главного идола, про наш разговор с ним, про то, как едва не удушили Юраса, как пнул его ногой степняк. И ведун сказал: – Три…
– На что ты обрекла их обоих, дочка, пойми… не женским умом, а умом воина, мужика, терпящего унижение на глазах…
– Да что тут такого?! – взвилась я, – что такого в том, чтобы просто выжить? Чего в нем убыло от этого? Я что – не знала, что он тогда не мог противостоять? Да я сама просила его об этом – для дела! Что за надуманная дурь такая? Он выждал, проявил воинскую хитрость, он победил, а не они! Что хорошего – сгинуть вместо этого даже в самой славной сабельной сшибке?
– Баба ты… И твоя правда… бабская. Давай дальше.
Злился, я видела это, только не понимала – отчего?
– На себя злюсь, что не могу передать словами все то, что хочу – про мужскую духовную суть, про воинскую честь. Не поняла ты, а может – и не сможешь никогда. С этим нужно родиться, жизнь прожить. Ты думаешь, отчего его поставили командиром полного отряда, когда ему двадцати еще не было? За что его любят его люди, безоглядно доверяют, идут за ним? За веселость да побрехушки на привале? Нет, за то, что в нем сильны эта суть и эта честь. И тогда, сдаваясь, они оба страшно ломали себя, но Тарусу было легче… Ладно, все одно это не то, что там дальше было?
А дальше были не упокоенные души, мое безумство, ранение Юраса…
– Постой, ты сказала – он на земле лежал, какие стрелы?
– Он стоял на коленях, рукой упирался о землю, смотрел на нас уже осмысленно,…
– Углядел, успел – прикрыл собой, заступил от стрел… – продолжил за меня ведун.
– Как, когда? – не понимала я. Я тогда не видела вокруг себя ничего, вся была с ними, но свист стрел слышала, да…
– Кто бы бил по полузадушенному пленнику, когда ясная и всем видимая угроза исходила от тебя? Дальше, девочка, дальше…
А дальше я рассказала о своих душевных метаниях, о скорби по погибшим детям… Ведун нашел что сказать и на это. Как всегда – по-своему, с заходом издалека:
– Как все немного утрясется, я куплю себе мягкую повозку. Такую – с рессорами, что недавно стал делать один мастер… не тряскую. И мы с тобой и Зоряном проедем «по дуге» – Белый город, Крив-город, Роставль, большие поселения, малые… посмотришь там – на детей, на семьи воинские, что должны были быть истреблены по задумке… ты что, и правда – совсем сдурела? Бабская жалость – да, но куда делся твой разум? Не ушел же следом за даром? Чему я учил тебя эти годы, что вкладывал в твою голову? Я вытрясу из тебя эту фэйри, если все растет оттуда…
Про то, как мы тулились в тесном шатре, про слабость и болезнь Юраса от раны и яда я уже рассказывала безо всякой охоты…
– Кто! Как? – вскинулся вдруг ведун, – какой такой яд?
– Я не знаю, – протянула я растерянно, – но Тарус его сразу узнал, стал лечить от него. На острие стрелы был. Но все уже прошло, Юрас теперь здоров.
