Текст книги "Таша (СИ)"
Автор книги: Тамара Шатохина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)
Сердитый, ругачий, мудрый… дорогой мне человек. Родной.
Глава 20
Вот не было на него зла – хоть убей! Проводив Стаса, не удержалась – расхохоталась. Не могла остановиться. Вместе со мной радостно смеялся Зорян, а потом и сам ведун хмыкнул, неловко отворачиваясь. Вот же старый жук!
Не дал своего благословения, но и прямого запрета не наложил. Да так все повернул, что даже хитроумный Стас не смог оспорить его решение. Все разрешает… все, но только после похода, в который я ухожу уже завтра. Мне было, и правда – смешно, а еще непонятно – ну что изменится от этого? Что такого успели бы мы со Стасом за один день? Просто давал мне время еще подумать?
Я, как и обещала, наготовила вкусной еды… со спокойной душой, с легким сердцем. Стас пробовал все, удивлялся, поражался моему умению, расхваливал. Я рада была угодить ему. Подперев рукой щеку, любовалась, как сильный и здоровый мужчина с огромным удовольствием ест приготовленную мною для него еду. И всплывали в моей голове прошлые мечты – кормить вот так своего мужика каждый день, да еще… Дед вдруг хлопнул ладонью по столу, вырвав меня из мечтательности, оторвав от моих дум:
– По твоему делу, Стас… Я не против. Приходи, встречайтесь – дело молодое. Только не с сегодня, а после похода. Постой! Я же говорю – не против я. Но не отвлекай ее сейчас. У нас еще встреча с Владисласом, сборы в дорогу, с сыном дай ей побыть… только недавно вернулась – соскучилась. Что ты так спешишь-то? Один день не решит ничего между вами. Ты хотел лучше узнать друг друга, так что же ты о ней узнаешь за один день? А так чего ж… дело молодое… не против я, совсем даже нет. Ходи… встречайтесь.
Немного непонятно было скрытое недовольство и упорство Стаса – он изо всех сил старался переубедить старика, но тот твердо стоял на своем. После обеда я проводила мужчину за дверь и немного постояла с ним за порогом. Он все же успел кое-что в этот день – попросил говорить ему «ты». Это было немного неловко – он же намного старше, лет к сорока по виду. Но и выкать тому, кто, может так статься, станет когда-то близким мне человеком, было бы странно. Потому я и согласилась. Уже собралась уходить, но он вдруг взял мою ладонь в свои руки. Ласково перебирал мои пальцы, а сам говорил о чем-то постороннем… поглаживая, нежил мою кожу. По-доброму улыбнувшись, я неохотно отняла руку.
– Ты иди, Стас. Я думаю, что мы надолго там не задержимся. Отец в своем праве, да ты его тоже хорошо знаешь – как решил, так и будет.
– Я буду ждать. Вот ведь… даже проводить тебя не дал, а я хотел подойти завтра. Я буду ждать тебя, Таша… Береги там себя.
– Да меня сильно берегут… ты же знаешь, – улыбалась я.
Он ушел, а вскоре возле уха забубнил Конь:
– На кладовище непорядок. Собирайся, там Хранитель сгинул, нового нужно искать.
– Кто-кто сгинул? – не поняла я.
– Хранитель места. Раньше, когда закладывалось кладовище, человека там убивали. Хорошего, доброго, чтобы бережно хранил могилки родичей, души, которые бывают туда иногда – в дни больших поминовений. Часто люди сами соглашались стать Хранителями, добровольно шли на смерть. Да только это все в далеком прошлом. Ныне покой мертвых хранит тот, кого первым положили в землю на этом месте. Так вот – то ли срок ему вышел, то ли еще чего… А ты скоро уедешь, и кладовище на неизвестное время без пригляда останется, так что… собирайся и едем.
– А что я должна сделать там, ты знаешь?
– Поглядим, кого хоронить сегодня будут… или завтра. Его и назначишь.
– Так мы же завтра уходим…
– Значит, задержишься. Здесь у тебя своя служба.
– Нет, – решительно воспротивилась я, представив, как стану выдвигать новые условия Совету, капризничать, на их взгляд. Меня и так последнее время стало слишком много для них.
– Так нельзя. Меня не…
– Ты, наверное, чего-то не понимаешь, Таш-ша, – зашипел мне в ухо привид, – ты что же – решила, что мы тебе подвластны, что всецело в твоей воле? Что ты повелеваешь нами? Так это только до той поры, пока ты делаешь то, что должно. Мы с тобой сотрудничаем, даже можно сказать, что дружим. Но это только до той поры, пока ты верна нашей дружбе и не ставишь свое выше нашего. До этих пор так и было. Я никогда не тревожу тебя понапрасну, и если я сказал, что нужно – ты должна понимать, что это очень нужно. Собирайся… едем…
Меня опалило стыдом, казалось, что от него покраснели даже пятки. От того, что и правда – чуть ли не всесильной себя почуяла. Что сейчас совсем не подумала о тех, которые должны быть для меня на первом месте. Потому что у них-то точно нет выбора, они зависят от меня, от того, что я сделаю, как поведу себя – от моей порядочности. Возвеличилась, возвысилась чужой силой… Загордилась… зарвалась даже… Вот как я так? Просто немыслимо…
– Прости, Конь, прости, друг. Вовремя это ты… забылась я… прости, Конюшка, – прошептала с раскаяньем.
– Ну… разве только потому, что Конюшка… прощаю, – буркнул привид, а я первый раз уловила в его голосе что-то такое … Будь он живой человек, показалось бы, что он говорит это, по-доброму улыбаясь.
* * *
Этот день – перед самым отъездом, выдался такой дурной, что ночью я упала рядом с сыном и в один миг будто в яму провалилась. А хотелось пообнимать его, послушать сонное дыхание, понюхать душистые мягкие волосики. Он называл меня теперь мамоцькой. Правда, слово было длинное и трудное, вот и начинал он потихоньку сокращать его и говорил уже «маацька». Но для меня это было не важно, все равно оно грело душу.
Конь таки вытащил меня на кладовище, и мы с ним назначили нового Хранителя – дедка, которого хоронили сегодня. Расспросили провожающих его людей и не услыхали ни одного худого слова о нем. А потом нечаянно нашелся и потеряшка.
Я услышала то ли сопение, то ли бормотание и свернула между могилок – к кустам у ограды. Там, привалившись с жердине, широко раскинув ноги и уставившись перед собой пустыми, бездумными глазами, сидела пожилая женщина. В дорогой, чистой и опрятной одежде и лицом с мягкими чертами. Конь матюгнулся и затих, а вскоре женщина шевельнулась, и стала растерянно оглядываться, пытаясь встать. Я помогла, попросила двух стражей сдать ее кому-нибудь на руки за оградой.
Над ухом забубнил Конь:
– Костерок, что ли, разведите. Отпускать нужно «бывшего». Говорит – сильно мерзнуть стал. Искал тепла – нашел вот.
– Вы и так можете – в живых вселиться? – поежилась я.
– Впрыгнуть не сложно, только помирать снова неохота – тело двумя душами не управляется, ты сама видела. Отчего так с ним – не знаю. Выйдем наружу – заводи костерок. Крови капнем, и пускай себе отдыхает. Только себя не полосуй – вон молодцы пускай послужат. Тебе в дорогу с вавкой несподручно будет…
Так мы и сделали, я привычно сказала нужные добрые слова и отпустила Хранителя с миром. А потом мне еще нужно было во дворец. Только это не получилось, потому что к тому времени к нам в дом привезли старого Мокшу и потому Владислас подошел к нам сам. Не заходя домой, прямо из дома стражи, где окончательно решали все про поход. С ним подошли и Тарус с Юрасом. Весь Совет, подумав, не стали собирать.
Старый Мокша опять устало прислонился к стене, сидя на полу на толстом одеяле, что подстелил ему Мастер. Тот, увидев, что я вошла, объяснил:
– Я за ним давно уже послал, вот – еле успели. Пока вас не было, мы тут поговорили с ним. Он плохо по-нашему… так что я перескажу. Думал-думал тут, пока вас не было… есть мысли…
Мокша говорит, что наш мир – он как мыльный пузырь, а рядом таких же понатыкано. Им тесно и они липнут друг к другу… Да-а, так вот – наш Мокша может ходить в них, вернее – раньше мог, сейчас уже силы не те. Эти миры все сильно похожи – тоже люди там живут, дерева такие же… бывает мелочью какой что разнится – названием, цветом… В ином живность есть какая незнакомая… а кто-то успел удобнее жизнь свою устроить. Где хуже, где немного лучше – не суть… В одном из таких миров и наши мертвые живут… не дергайся, тебе сейчас туда дороги нет. И я не об этом сейчас…
В том месте, где они касаются друг друга, пузырь истирается, истончается – это и есть место перехода. Туда и уходят отпущенные к предкам души и там находят дорогу, такие, как Мокша. В таком вот месте, находясь рядом с тобой, твои подопечные будут видеть все что нужно на любом расстоянии. Там их сила возрастает – будто бы сразу из двух миров они ее тянут. Так то – неясного много и многое придется решать на месте… тебе с ними решать.
Теперь про то – где это? В доступной близости таких мест нет – нужно долго ехать. Ближайшее – в степи, только не на нашей стороне границы, а на стороне степняков.
Скоро случится тот набег, что ты видела – оттуда Закар и его отряд заметят это и вас упредят. Где набег случится – нам неведомо. Так же? Ты тогда видела просто степь. Вы собирались ехать наобум, наудачу. Ведь уверенности в успехе придавало только то твое видение – вражий вожак все же погиб. Значит – куда бы вы ни пошли, невольно достигнете этой цели…
Стать близ границы и рассылать вдоль нее привидов – не самое лучшее решение. И вот Мокша говорит, что оттуда они смогут видеть всю ее и разом перемещаться в нужное место. Так что сейчас нам надо все перерешать – время позднее, мало его, а выход назначен уже на завтра.
Давайте подумаем сейчас – зайдете по дороге в крепость или сразу пойдете на место? В половине дня неспешного пути от того самого стыка миров есть небольшое поселение – Ящеры. А рядом – малая крепостца. Совсем, как возле твоей Зеленой Балки, Таша. Наши мужики те места знают, многие бывали там – несли службу, вот, как Стагмисов. Он и подскажет… нужно решить про дорогу – которая короче? Советоваться нужно с Конем, Закаром, решать нужно…
Решали они долго. Из дворца принесли подробную карту тех мест, и мужики долго и нудно совещались над ней. А я была просто посредницей между начальством и душами мертвых, а не участницей военного совета. Уже почти под утро, помывшись в дорогу, ушла спать, вымотавшись за день с ночью.
Утром меня разбудил Мастер – потряс за плечо.
– Вставай, пора. Оденься в походное да переползай в повозку – досыпай там. Намостили тебе. Все равно ты сейчас не нужна, хоть отдохнешь толком. Выспишься до привала, там и покормят. Хотя я тебе пирогов положил и фляжку с молоком – на случай, если сильно оголодаешь. Походное твое все перетряхнул, проверил, оружие и приправы уложил. Целуй малого и выходи, тебя уже ждут там.
Что я и сделала… Обняла и его, крепко поцеловала в щеку – с огромной благодарностью, и вышла из дому. Пятеро стражников и моя крытая повозка ждали у входа. Основной отряд собирался во дворе стражи. Я уже не слышала, как они подтянулись к нам – снова спала, укрывшись с головой от сырого и холодного воздуха теплой накидкой.
А к обеду, выспавшись и продрав, наконец, глаза, присела на мягкой подстилке и выглянула… огляделась. Первыми, кого я увидела, были Тарус и Юрас.
Поначалу я даже не удивилась – они и вчера пришли и ушли вдвоем, и сейчас ехали рядом, будто это так и должно быть. Юрас вчера рассказывал про те места, в которых когда-то нес службу. Говорил про то, где по дороге можно найти воду и места для привалов, про короткий путь до места. Так что я и подумала – он просто пришел дать совет. А теперь прикрыла глаза и опять прилегла в повозке – думала, начинала что-то понимать.
Мне не сказали, что он поедет с отрядом. Значит, ждали, что я буду противиться этому, устрою крик и начну капризничать? Причина может быть только в этом. Что же они думали обо мне, какой видели, если посчитали, что ради общего дела я не смогу забыть на время свою неприязнь?
А так вот и видели – и Совет, и стража, и даже тот, который дочкой звал. И правда – стоило Тарусу сказать мне слово против, и я натравила на него привида, вместо того, чтобы разумно спорить и доказывать свою правоту. С Юрасом вела себя, как ревнивая дура, за каждое слово цеплялась, кидалась, как собака. Как еще они могли думать обо мне? Только как о капризной и склочной бабе.
Погано сознавать это, но хорошо хоть поняла, как выгляжу со стороны. Сейчас нужно отбросить вражду, спокойно говорить с ним по делу, если возникнет нужда в этом. Я не стану сторониться его и шарахаться, буду держаться ровно, как со всеми. Взрослеть снова нужно, хотя-а… было такое чувство, что того ума и опыта, о котором говорил Мастер, я точно наберусь только к глубокой старости. Вот вчера Конь слегка ум и вправил, чем помог и сегодня немного прийти в себя и взглянуть со стороны на то, что творю.
Потому привстала опять и крикнула:
– Доброго дня вам всем! Спасибо, что дали выспаться!
Возницу спросила тише:
– Привал скоро? А то мне бы в кустики.
На привале держалась так, как решила для себя – ровно и спокойно. Ко мне сразу подошли Тарус с Юрасом, и ведун пояснил, всматриваясь в мое лицо:
– Командиром отряда идет Юрас. Ты уже знаешь – он служил на той заставе, мимо которой пойдем, знает эти места. Я буду на подхвате у него и у тебя – ведун никогда не лишний. Ты как?
– А как я? – пожала плечами, стараясь не глядеть пока на своего нового командира. Мне нужно было время свыкнуться с этим – смотреть на него прямо, говорить с ним. Сразу не получалось, но это поначалу… справлюсь, куда я денусь?
– Выспалась вот… Теперь есть хочу. Мастер пирожков навалил пол повозки, хотите? Ребята! – обернулась к стражникам, – вечером кашеварю я, у нас с Тарусом так заведено. С вас только костер, котел да вода. А сейчас пока всухомятку – пироги, вареное мясо и то, что у каждого во фляге.
Готовку я опять собиралась брать на себя. Под одобрительный говор мужики стелили попону, а я накрывала на ней поляну – все, как в прошлом походе. Это было так привычно, что я почти забыла о своих переживаниях. После привала пересела на коня. Я давно наловчилась, и водружать меня туда, как мешок с овсом, уже не было нужды. Ехать верхом было веселее, говорить со стражниками приятно – речь шла о Зоряне. Многие знали его, и мы вместе вспоминали его выходки и смешные словечки. Я выпросила для него деревянную сабельку – один из стражников был рукастым мужиком и хорошо работал как раз таки с деревом.
Начальство выбрало место для ночевки на просторной полянке в лесу у небольшого ручья. Вокруг стояли уже совсем желтые и бурые по-осеннему деревья. С кустов подлеска мелкая листва осыпалась и лежала на пожухлой траве неровными рыжими коврами. Но все равно в лесу было красиво, а еще вкусно пахло – осенью и грибами. Я задавила в себе воспоминания и не стала искать взглядом осеннюю паутину… Отбросила поводья и с трудом перекинула ногу через луку седла – соскочить с коня. В задницу стрельнуло со спины, я охнула и стала привычно заваливаться к земле – Конь подхватит.
И сжалась от ужаса, падая – не подхватил! На землю я не рухнула – свалилась на Юраса. Он вовремя поймал, придержал, не дав упасть. Я оказалась плотно прижата к нему всем телом. Опять охнула, подняла глаза – он держал меня, не отпуская, и смотрел… серьезно так, будто искал что-то в моих глазах. Перехватил рукой за спину, вторая плотнее обхватила мой стан… И вот же! Не на долго хватило моего решения о нем! Вместо того чтобы поблагодарить, как поблагодарила бы всякого другого, да спокойно себе отойти, я с силой дернулась, отстраняясь, и с обидой прошипела:
– Конь же! С-собака драная…
– За что ты меня так-то? Конь… собака… – ухмыльнулся командир, выпуская меня из своих рук. – Хотел помочь тебе сойти с коня – в конце дневного перехода это всегда трудно.
– А я-то думала, что у меня уже есть помощник… даже друг, а он оказался… – отходила я спиной вперед, отрывая взгляд от ямочки на его щеке. Развернулась, пошла в лес вдоль ручья – нужно было.
– Кем я оказался? – привычно буркнул над ухом Конь.
– Сводником ты оказался, с-собака драная… Я тебя своей третьей рукой чуяла, доверяла, как себе, а теперь что – не нужно больше? Гад ты! – шипела я, уходя подальше от поляны. Вода уже холодная, но в ней еще можно помыться, если по-быстрому.
– А чего ж не Конюшка? – хмыкнул он.
– А не заслужил ты Конюшку! – отрезала я.
– А ты не шарахайся от него! Он только из-за тебя здесь, и никуда ты от него уже не денешься. Он весь день тебя глазами искал, а ты свои от него прячешь… видно же… да это просто смешно! Ты заметь – к тебе никто не подходит, не садится на привале рядом – только он. Соль и ту в обед тебе он подавал, с коня только он поспешил снять. Потому, что все понимают, что это только его право и не лезут. И я тоже это понимаю – вместе со всеми… Не злись… не буду так больше. Но и ты не веди себя, как обиженный ребенок, не прячься, не дергайся зря. Имей смелость смотреть в глаза… говорить, как равная. Смотрю – и стыдно мне за тебя. Не думал я, что ты такая заполошная… трусоватая.
– Сам ты такой! Конь… уйди теперь с глаз… нужно мне… Не пускай сюда никого, я ополоснусь в ручье.
– И я такой… я уже сам себя боюсь. Живой был – не чувствовал всего того, что с вами тут… Мойся… ушел я, все мы ушли…
Глава 21
Когда я вернулась, на поляне уже весело горел огонь, облизывая дно походного котла, а в нем на самом дне кипела вода. Двое парней чистили грибы, сидя так, чтобы от огня было светлее – на землю опускался вечерний сумрак.
– Таша, сегодня будет каша с грибами, мясо еще надоест, с ним успеется, – окликнул меня один из них.
– Значит, будет с грибами. А когда вы успели собрать их?
– По дороге, когда еще? Сейчас забросим в воду вместе с крупой и…
– Э-э… нет! Готовить будем иначе – по-моему. Чищеные грибы нужно хорошо промыть у ручья – очень хорошо. Порезать и отварить немного – это да. Потом отцедить через крышку. Грибы в том же котле поджарить на масле и вынуть. В масло, что осталось на дне, добавить воды, крупы и сварить кашу, добавив вяленый лучок. Соль, само собой и в самом конце – жареные грибы. Так будет вкуснее, хоть и немного дольше.
– Я думаю – оно того стоит, – отозвался Тарус, – ты как? Не злючая сейчас? Сама сготовить сможешь?
– Уйди ты, Тарус, а то сейчас точно… – рассмеялась я и рассказала всем о своей особенности, чтобы знали и зря не злили. Мужики оживились и заговорили все разом… взялись острить и всячески подлизываться, как и другие до этого – в том нашем отряде. Я готовила еду и хмыкала в ответ. На душе было легко. Подружусь и с этими… и как в тот раз – постараюсь сделать все для того, чтобы и они вернулись домой живыми.
Пока готовилась еда, парни обустроили стоянку. По кругу встали несколько походных шатров, в темноте они уже плохо просматривались.
Когда каша поспела, все расселись у костра с полными мисками в руках. В огонь подбросили хвороста, чтобы не тыкать слепо ложками и ненадолго замолкли – ели. Я знала, что еда удалась – пробовала уже, и тоже выскребла свою мисочку до дна. Каша пахла грибами – не вареными, а поджаренными на топленом масле и была вкусной просто необыкновенно.
Каждый вымыл в ручье свою миску. Потом разобрали остатки еды из котла на утро. Двое потянули его к ручью – залить на ночь водой, а я слушала похвалы и тихо радовалась – сытые мужики всегда намного добрее голодных. Они теперь хорошо отдохнут, выспятся, завтра с утра поедят так понравившейся, хоть и холодной уже каши и до обеда будут сыты и довольны. Я будто заботилась о большой семье – своей семье. Уже сейчас обдумывала, чем порадовать их завтра и пропустила что-то… возле костра оживились и загомонили.
– Пока мы на своей земле – отчего же нельзя? – удивлялся Тарус, – тут шуметь можно сколько душе угодно, только зверье лесное и распугаете. А так… охрана у нас надежнее некуда, так что – можно. Тащи, воин, свой ситар.
К костру вынесли уже знакомый по виду сверток и вытащили из него похожий на тот ситар – подобие гуслей, но, очевидно, созданное для удобной перевозки в походах, не громоздкое. Парень не стал играть на нем сам, а почему-то передал в руки Юрасу, который опять сидел рядом со мной. Я не стала из-за этого шарахаться и злить этим Коня – сидит и пускай себе сидит. Парни с предвкушением зашептались, будто сейчас должно случиться что-то немыслимо приятное. Я затаилась тоже – помнила, как пел вечерами у походного костра Данил, это всегда было, как какое-то таинство. Всякое людское умение, каждый талант являлся таковым, если восходил в своем мастерстве до настоящих высот. Очевидно, Юрас владел этим умением, и мне было любопытно – превзойдет ли он в нем Дана, или же его просто уважили, как своего командира?
Он так же, как Данил тогда, побренчал немного струнами, пробуя их на слух, а его попросили:
– «Пожар», командир… спой про пожар…
Я замерла… это была та самая песня… очевидно, любимая всеми воинами – про тоску о любимой, про телесную тягу к ней, про женскую любовь и верность, что хранят воина в битве… А еще там есть упоминание об обручальном плате и мне не хотелось бы сейчас… Да и вспоминать, как тогда сорвалась, руку резала… плакала пол ночи в темноте… я отвернулась, погружая взгляд в языки пламени. Отозвался на просьбы не Юрас, а Тарус:
– Нет, давай лучше «Колючку». Пока мы далеко от границы, да в глухом лесу, можно и пошуметь. Жги, Юрас!
И он зажег! Хитро повел на меня глазами, блеснувшими огненными сполохами, отразившими пламя костра, ухмыльнулся, провел рукой по струнам и запел. Его голос был не таким чистым, как у Дана, а немного хрипловатым, но как-то гуще и звучнее, что ли? И очень приятным для уха, чего уж… От него пробежали по коже прохладные мурашки, наполнив душу предчувствием чего-то хорошего, и я уставилась на него во все глаза.
– Колется стерня и жалит гад, испытать я это был бы рад,
Только перестала б ты колоться, как же я устал с тобой бороться…
Отряд со смешками подхватил:
– Злючая ты, злючая-колючая!
До чего же ты меня замучила!
Тянешь душу и совсем не ка-аешься!
Скоро ли в колючку наиграешься?!
Певец опять перебирал струны, улыбаясь и поглядывая на меня. А я тоже уже не могла прогнать улыбку со своего лица.
– Больно ранят стрелы степняков, остры зубы у лесных волков,
Только есть еще страшнее зло… как же мне с тобою повезло…
И отряд опять грохнул… Далеко по ночному лесу разносилось:
– Злючая ты, злючая-колючая-а…
Я захохотала в голос и, испугавшись, зажала рукою рот, боясь помешать певцу. А он продолжал:
– Ты переставай уже чудить, просто согласись моею быть.
Что ж ты у меня такая злючка? Глупая… любимая… колючка…
Парни в конце уже не ржали, как жеребцы. Слова звучали ласково, с легким упреком и грустинкой, как и у Юраса. Будто жалея о девичьей глупости, упрямстве… или зря упущенном времени. Я опять уставилась в костер – мелкий сушняк быстро прогорел и с шорохом рассыпался яркими алыми угольками. Пора было спать, о чем и объявил Юрас:
– Жаль, но на сегодня все, пора отдыхать. Отбой.
Я поднялась со всеми, а он неожиданно взял меня за руку и повел за собой, говоря при этом:
– Спать будешь в этом шатре – это твой дом на весь поход. Внутри меховой карман, сейчас не так холодно – просто ляг на него и укройся одеялом, под голову – плащ. Я опущу полог – наверху есть продых, дышаться будет легко. А в холода…
– Ох, ты ж… откуда это? – спрашивала я, ощупывая уже изнутри мягкий длинный мех, покрывающий все стены маленького шатра до самого верха, его дно.
– Я… подарок тебе… от правителя. Ложись, отдыхай. Завтра будет немного легче – втянешься… хотя ты и сама уже знаешь…
Сердце колотилось, как бешеное – мне трудно дались слова, трудно было не дать дрогнуть голосу, а до этого – не вырвать свою руку. А он сжал ее, будто имел на это право! Вел меня за собой, как тогда… я так не смогу, не вынесу этого… Это он ничего не помнит, но я-то помню… то, что случилось единственный раз в моей жизни и было вырублено на моей памяти, как острым зубилом на камне. Каждое его движение, каждый вздох, каждый стон… его руки… у меня просто не получится…
Я опять попадаю под чары его легкого нрава, облика, а теперь и голоса… пропаду ведь. Это тогда я не ревновала его к толстой Сташе. Просто не знала другого способа быть счастливой, да и не умела я тогда завидовать, ревновать, злиться – гадов дар фэйри… Но придись сейчас делить его с другой? Я вынесу это? А с ним так и будет – он не мой, в его мыслях другая, я помню тот его взгляд, да еще эти пряники… Из-за такой глупости вдруг опять стало больно – тогда он брал их не для себя, как я думала, а для нее. О ней были его мысли, а его ласковая улыбка… он представлял, как будет одаривать ее вкусным лакомством. А я, глупая… чернила брови, кусала губы, чтобы алели… так будет и дальше, если я забуду обо всем этом.
Даже если ради сына и с желанием начать новую жизнь он возьмет меня в жены… ведь он опять ведет к этому, разве не ясно? Все равно не будет между нами… я просто не допущу этого. Потому что случись оно – для меня все будет по-настоящему, я сегодня поняла это.
* * *
Следующий день похода, и правда – оказался легче первого. Тело приноравливалось, опять привыкало днями находиться в седле. На коротком дневном привале Юрас снова выхватил меня из седла, поставил на ноги и сделал шаг назад, вглядываясь в мои глаза. Да что ж такое, что он там ищет? Ту мою давнюю любовь к нему или злость на то, что он опять делает? Он ничего не сказал – отошел, а я бестолково и потерянно закрутила головой. В ухо зашипел Конь:
– Мне что теперь – каждый раз толкаться с ним за право снять тебя с седла? Сама и гони его, раз тебе не по себе от этого.
Он был прав. Все, что касаемо меня, и решать должна была только я сама. И перед тем, как вновь сесть на коня после привала, я подошла к командиру.
– Юрас, я сейчас говорю с тобой, как с разумным человеком, своим командиром и надеюсь, что ты меня услышишь. Я повзрослела и изменилась, ты понимаешь это? Все осталось в прошлом, сейчас я уже не глупая девочка, готовая на все, чтобы быть с тобой. Да еще и делить тебя с кем-то. Сейчас я уже не смогу этого! И потому я прошу тебя – не нужно больше…
– Нет кого-то еще, – перебил он меня, – я тогда вернул твое обещание и забрал свое. Не сейчас я хотел сказать тебе об этом и не так… – протянул он ладонь к моему лицу и ласково провел пальцем возле уха, поднимая дыбом крошечные волоски на моих руках.
– Ты гнала – я тогда уходил, и возвращаться не собирался… злился страшно, убить был готов. Только тянет меня к тебе, просто волоком тащит обратно, – провел он рукою вниз по моей шее, по плечу, по предплечью. Обхватил ладонь, поднял ее, приложил к своей щеке, заглянул в глаза.
– Не гони меня? У нас с тобой все с самого начала, понимаешь? Только ты и я, а еще наш сын, – теснил он меня к коню. Уперлась спиной в теплый конский бок и будто очнулась, оббежала взглядом отряд – они отворачивались, делали вид, что сильно заняты… Но все видели, что сейчас здесь делалось – совсем все. Косили глазами, отводили их, поворачивались в сторону от нас… но каждый тянулся услышать, не пропустить… Я взмолилась:
– Ко-онь?
В ответ услышала тишину и вспомнила, что сама должна решать свои дела, а Юрас жарко дышал на ухо, прижав меня к конскому боку всем своим телом:
– Боишься? Правильно боишься… я сейчас сам себя боюсь. Я тоже повзрослел и изменился – тебя я приручать не стану. Я буду завоевывать тебя, Таш-ша.
Отошел на шаг, оставляя мне свободу дышать, подхватил и вскинул на коня. Я замерла в седле, потом попыталась нашарить поводья непослушными руками – не получалось, не понимала что делаю. Глубоко вздохнула, запрокинула голову и взглянула на небо – его медленно затягивало облаками, пока еще светлыми, не дождевыми. Пряталось солнце, оставляя после своего ухода тепло в моей душе, хотя с чего бы? Ведь злилась, стыдилась того, что он на глазах у всех устроил все это. И свою вину понимала – я первая не вовремя начала разговор. Но плохо мне сейчас не было, перед собой не было смысла кривить душой. Опустила взгляд, посмотрела, а он уверенно улыбнулся мне и повернулся к отряду:
– По коням! Выступаем, други!
В дороге было много времени для того, чтобы думать. Что-то такое было в моем лице, что мне дали это делать – не лезли с разговорами и не мешали.
Что я знала о жизни? Точно знала, что ею правят сильные мужики. Только такие могут отстоять, защитить свое, на их плечах лежит ответственность за семью, за страну – за ними сила… А у кого сила, у того и власть, это понятно. И зачастую эти мужики не особо и спрашивали, забирая, как они считали – свое. Это было и в их мужских делах и касаемо женщин тоже. Наша семья была бабской, но на семейные отношения я вдоволь нагляделась – в нашем поселении все было на виду. Бабы старались угодить мужьям, а не получалось – то от иных и получали за это сполна… У мужа была власть над женой. И тут само собой приходило в голову – а у кого ее сейчас больше, чем у командира?
Вопросом чести стало укротить глупую, строптивую бабу, которая не знала своего места? У него была цель, которую он не так давно и придумал себе – семья со мной и сыном. И он к ней стремился со всем мужским напором. А что я препоны ставила, так это еще и интереснее для него – почетнее получить трофей в борьбе, а не поднесенным на праздничном блюде.
Слова он говорил хорошие – что тянет ко мне… это же он про телесную тягу? А почему бы и нет, раз других баб вокруг – шаром покати? Или он про другое… настоящее? Вот только не смотрел он так, как тогда на Дарину… не тот взгляд был у него, которому я бы поверила. Спрашивал им, утверждал, настаивал, уверенно торжествовал в конце, когда я промолчала… Но я ведь теперь знаю – как оно должно…
Что ж, гнать я его не буду. Мне вскорости будет с кем воевать и без него. А только веры ему у меня пока нет. Это плохо для него и хорошо для меня – не даст потерять голову. Потому что она плывет и кружится, когда он берет за руку. Потому что я вся, как рак вареный, взлетела в седло, поднятая его руками. Тесно и жарко было стоять, прижатой его телом к конскому боку… Я мигом покраснела… ослабели ноги, плавилась воля под его ищущим взглядом. Вдвойне трудно было оттого, что я помнила… И потому знала – ночи с ним были бы, как радужные сны, но вот дни…?! А я хотела таких же праздничных дней – чтобы радовалось не только тело, но и душа купалась в радости.
Много хотела? Конечно – немыслимо много, но вдруг он сможет? Если полюбит, я отвечу… потому что хочу ответить. Я пойму это, увижу, не смогу не заметить…
– По-одтянись! – послышался окрик.
Подтянусь-подтянусь… и присмотрюсь к тебе хорошенько. Держись теперь, раз сам это начал… я тоже кое-что могу, я уже не та тихая девочка, совсем не ценящая себя.
Вот кто бы еще рассказал мне, что и как они себе думают – эти мужики? Точно не как я – копаясь мыслями в неимоверных глубинах, разыскивая в них то, чего там, может, и нет совсем… да, может, и быть не должно…
