Текст книги "Таша (СИ)"
Автор книги: Тамара Шатохина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)
– Подошел бы да спросил, – озлилась я и… запнулась. Не умеет говорить… делает все молчком и как считает нужным… бесит! Права Дарина.
– Что-то будет… – задумчиво проговорил Мастер, – эта ваша общая непробиваемая дурь таки найдет себе выход. Вот только как? Тебя же до дома Стас довел? Ну… это и так понятно.
– Врал мне… что Юрас из веселого дома не вылезает, – призналась я, сгорая от стыда за него.
Мастер пригорюнился тоже, вздохнул.
– Что он еще наговорил и кому? Вот уж от кого не ожидал. Думал, хоть он с головой своей дружит. Плохо… второй-то совсем дурной. Я поговорю с ним завтра, только не было бы поздно.
– Да что такого? О чем вы?
– Все о том же. Уйду я в лес, к Славне. Тихая-тихая баба, будто пыльным мешком прибитая. Слова днями не услышишь… благодать просто. Ходит себе тенью… молчит… благодать. Ты иди – спи. Чего сидишь… просиживаешь не свое место? Зоряна, говоришь, сосватали? Хоть что-то хорошее услышал…
Он ушел, а я все сидела и думала. Пришла со Стасом, сидела рядом, улыбалась ему, плат напялила… ушла тоже с ним. И что? Ему же не нужна? Так что такого, о чем Мастер? И Дарина тоже? Отчего они иначе все видят и думают не так, как я? Почему я не вижу того, что видят они? Мешает обида? Что кому мог сказать Стас, о чем? Что плохо-то? Голова болела от мыслей, которые не хотели собираться в кучу. Потом потекли в другую сторону…
Уходит в поход… может занести снегами… змеи еще эти. Не отдохнувши после ранения, да не поняв меня, да с обидой. Стас не далек от правды – куда оно толкнет его? Ну и пускай! Не нужна и не надо! А он мне нужен? Такой дурной и бестолковый во всем, что касаемо меня, нас с ним? А если вот так – от сегодня и навсегда без него? Я замерла и прислушалась к себе, вживаясь в это… Стало плохо и пусто. Сердце замерло, а потом заполошно трепыхнулось когда живо представила, взглянула туда – вперед, где нет его возле меня, для меня. О чем я думала, надевая плат, так легко отказываясь от него? И я тихонечко и жалобно заскулила, сама не заметила – как. А потом вдруг разозлилась и сердито смахнула слезы. Хочу его себе, как же сильно я хочу! Вот такого – совсем не мудрого и дурного, с его непробиваемой гордостью и глупостью. А у меня для него ее нет – моей гордости. Позовет – побегу за ним. А потом прибью! Чтобы не врал – завоевывать он станет… бахвалился только… с-собака драная! И хоть кто-то же из нас двоих должен быть умнее?
Подхватилась и выскочила к охраннику.
– Будь добр, Сувор, проводи меня в казармы, к Стагмисову. Мне очень нужно, я быстро, подождешь там малое время у двери. Только скажу ему…
– Ночь же… спит уже, наверное.
– Я же не сплю? Вот и ему нечего!
Глава 27
– Юрас! Мастер сказал, что твоя дурь таки найдет выход. И что завтра он может и не успеть с этим. Что, чего доброго, станется что-то плохое. И что это, ты мне не скажешь? – спросила я с ходу.
Стражник остался ждать за дверью, чтобы проводить меня обратно, а я стояла у входа и сверлила взглядом Юраса. Он еще не спал – писал что-то, сидя за столом. И быстро прикрыл рукой исписанный лист, едва увидев меня. Медленно встал, удивленно глядя, вышел из-за стола и стал, опять скрывая за спиной то, что лежало на нем.
– Таша… что ты здесь делаешь? Я глазам своим не верю.
– Будь добр, ответь. Я за то время, что живу вместе с Мастером, научилась верить ему. И если он сказал, что случится плохое, то оно таки и правда – случится. И именно плохое.
Он широко улыбался, сложив руки на груди. Уже успел переодеться, и сейчас на нем были домашние штаны с исподней рубахой.
– О чем ты? Почему это должно случиться что-то плохое? Ничего такого не будет.
А я с радостью присоединилась к этой игре, испытывая новое для меня умение – узнавание лжи. До сегодня никогда я не слышала этих скрежещущих звуков, вылетающих из человеческого рта. Меня никогда не обманывали? Получается, что так. Ложь, ведь это же всегда вынужденный шаг. На нее нужно тратить силы и напрягать разум в стремлении держать человека в неведении того, как обстоят дела на самом деле. Кому и зачем нужно было напрягаться из-за меня? Во-от… А сегодня ложь лилась на меня потоком. И я легко узнавала ее – на-адо же… какое полезное умение.
– Твоя ложь осязаема на слух – она скрипит и скрежещет. Я сегодня просто купаюсь в ней. Вот мне тут сказали, что ты не вылезаешь из веселого дома, – делилась я с ним новостями.
– А мне сказали, что ты повязала свой плат для другого. Но я уже разбираюсь с этим, – он, наверное, нечаянно сдвинулся к столу. Чуть-чуть колыхнулся, но…
– Ты сейчас правдив, – довольно ответила я, – и как же ты с этим разбираешься?
Теперь он подбирал слова очень, крайне осторожно:
– Я встречусь с этим человеком, поговорю с ним, мы вместе… решим все.
– Это не ответ, Юрас, – веселилась я. Я! Веселилась! Мне было легко и как-то особенно хорошо.
– Разреши увидеть твои бумаги? Что в них? Меня допускают даже на государственный совет, если что. Твои тайны так и останутся тайнами – не переживай, – потихоньку двигалась я к столу.
Он шагнул навстречу мне.
– Не нужно. Это просто… распоряжения об имуществе.
– Правда твоя, – подивилась я, – тогда что же еще ты прячешь за своей спиной? Почему боишься, что я увижу это? Так не доверяешь?
– Ты, правда – слышишь ложь? А раньше?
– Наверное, тоже. Просто раньше меня не обманывали. А теперь – вот. У тебя, конечно же, могут быть тайны от меня…
– Я пишу распоряжение об имуществе, которым владею. Такую бумагу всегда готовят и оставляют перед военным походом. Таков порядок.
– Согласна. Это разумно. Но зачем ее так старательно прятать?
– И еще перед вызовом на поединок… – сдался Юрас.
– Ты его уже вызвал, да? Стаса?
– Пишу… письменно.
– Не надо, – выдохнула я, – мы с ним уже поговорили об этом. Он сам не рад.
– Он влез туда, куда не надо, – отрезал он.
– Он влез туда, где было свободно, Юрас. Ничто не говорило о том, что ему туда не надо. Не появлялось рядом со мной, не говорило со мной и даже не смотрело на меня.
И что я наговорила? Но он понял.
– Мне было… плохо тогда.
И это все? Все?! Ладно… Я прошла к столу и все-таки посмотрела – лист бумаги с водяными знаками, но без герба – Стагмисовы не принадлежали к высокой знати. И что тут? Вызов на поединок – время, место, имена тех, кто проследит за порядком. Я спросила его взглядом и разорвала лист. Пополам, потом еще раз.
– Ты же сильнее его в воинском умении. Это честно?
– Ты боишься за него? – скривил губы Юрас, – не переживай – уж Корбат придумал бы что-нибудь… выбор оружия за ним, мы по любому – были бы на равных.
– Спасибо. Я боюсь и за тебя тоже. А этот поединок с твоей стороны ничем не оправдан – ты ведь собрался уехать, так разве тебе не все равно?
– Нет… и я пока никуда не еду.
– А-а, поединок же… или что еще? И когда же ты решил, что пока не едешь?
– Сегодня и решил. И не только поединок… еще – ты.
– Я… не понимаю этого, Юрас. Может, все же объяснишь? Это не то, о чем ты тогда говорил мне, о чем просил. Я зря это сейчас… не с упреками пришла. Но ты сам должен понимать, что после такого… Я уже пойду – пора, меня ждет стражник. А ты не пиши больше этого, я прошу тебя, – мне было уже совсем не весело.
Он вздохнул, как-то судорожно, глубоко…
– Ты сейчас сможешь узнать правду, так же? – напряженно улыбнулся и шагнул еще ближе ко мне.
– Я пришла предотвратить поединок, а не выяснять у тебя…
– Это все понятно, – подхватил он, – но сейчас ты поверишь мне. Слушай же!
Я ринулась в сторону двери. Отчего-то стало страшно, как если бы я стояла сейчас на том обрыве над морем и собиралась шагнуть с него. Сама не знала, чего боялась, но страх был, и я бежала от него. Юрас не пустил. И я оказалась прижата к стене у двери, как тогда к конскому боку. Было не горячо и неловко, как тогда – стало очень стыдно, просто до слез. Пришла сама, напросилась… на что? Не так… не то… и виновата сама – о чем думала, идя сюда, да еще ночью?
– Не так, Юрас, – почти со слезами простонала я, – пусти.
Он шагнул назад, опустил руки, спрятал их за спиной, хрипло сказал:
– Завтра я найду плат. Если примешь – обряд сразу же. Сейчас я отпущу, но ты не знаешь… Не хочешь слушать сейчас – расскажу завтра. О том, что люблю, как хочу тебя для себя. Хочу вас с сыном рядом. Хочу свою семью… нашу. Нет, постой… важно еще одно – поджимают сроки. До первого сенокоса осталось всего… – в его голосе послышалась улыбка. Я смотрела в сторону, но точно знала – сейчас на его щеке показалась ямочка…
Я просто заставила себя вывернуться из его рук, куда снова успела попасть и выскочить за порог. Стражник сидел, прислонившись к стене и дремал… Стало совсем стыдно. Я схватилась руками за горящие щеки, сердце билось где-то в горле. Ну, хоть как-то да поговорили… Что ты творишь, Таша? Что же ты делаешь? Опять сама пришла – совсем не стало гордости. Нет ее для него…
* * *
До воинских казарм мы со стражником дошли пешком – седлать для этого коней в дворцовых конюшнях не стали. Потому и обратно по слякотной темноте шли долго – на сырой каменной брусчатке можно было и ноги свернуть. Он вел меня против холодного ветра, держа за руку, и рассказывал про сынка, что родился у него недавно:
– Я потому и примлел у стеночки, соснул малость… Неспокойный он у нас – сил нет. Или трубит или хнычет. Повитуха сказала, что норов у него такой беспокойный – вредный вырастет. Если вскорости не перестанет кричать, велела идти звать лекаря… Накормленный, чистый, а выспаться не дает совсем.
– Постойте… а сколько сынку?
– Пятый день сегодня. На человеческое дитя похож уже стал, а то какой-то запухший весь был… едва глаза видно, – охотно рассказывал о сыне стражник. Уже далеко не юного возраста, вдовец, он не так давно взял молодую жену, я знала это о нем. Видно было, что неугомонное дитя все же любили. Вспомнились слова Таруса и Дарины о том, что я могу лечить. Юрас вон тогда спокойно уснул вскоре после того, как я обняла его. Спать мне сейчас не хотелось, во всем теле чуялась небывалая легкость и сила, хотелось обнять весь белый свет! А тут рядом дитя мается…
– Сувор, а пойдемте к вам домой? Вот сразу! Далеко живете…?
Была бы я умелой и опытной лекаркой – распознала бы причину ора, который стоял в доме. А так… только вслепую – как могу.
– Нужно было лекаря сразу. Ясно же, что болит что-то. Дайте его мне в руки, – попросила я вымученную детскими криками мать.
Крикун не хотел лежать в руках, выгибал спинку, краснел личиком в крике.
– Грыжу наорет, что же вы так долго тянули? Дело в деньгах? Так нет же…
– Думали – само пройдет, просто нрав такой… – тихо и устало оправдывалась совсем еще молодая мать.
А я дивилась – да что за повитуха такая? Та, что вызывали ко мне, точно такого бы не ляпнула… Потихоньку малыш стал затихать на моих руках. Все еще жалобно всхлипывая, проваливался в спокойный сон. А меня просто затопила нежность к этому чуду – носик с белыми точечками, как был у Зоряна, светлый пушок на головке… прижала его сильнее, обвила руками.
– Прокатайте завтра свежеиспеченным ржаным хлебушком спинку – может быть «волос». Они так вот орут, спинку поднимают. У моего было… Не разодрать потом хлеб – такие длинные черные волосины впутаны… Откуда только что и взялось…
Дитя уложили спать в люльку, а мы со стражником ушли. До дома добрались чуть не под утро. Сон я нагуляла и входила в дом, как пьяная – добраться бы до постели. Прислушалась к Зоряну, дошла до комнаты Мастера, заглянула – я присматривала и за ним. А там – пусто. И я пошла искать его по дому. Нашла в том кресле.
– Что ж вы не спите, сидите в темноте? – спросила, страшась очередной выволочки за свою ночную прогулку.
– Лежал уже себе, никого не трогал. Стало ныть колено, а нынче совсем уж невмоготу… как ножом режет, – задушено простонал ведун.
– Вы же сами можете лечить, верно? Что же мучаетесь? – удивлялась я, опускаясь и обнимая его ноги. Прислонилась щекой к больным коленям, пожалела… Старый стал, совсем старый. За его командирским нравом это было и не особо заметно, а вот сейчас – видно. Внутри распирало от жаркой благодарности к нему, от жалости…
– Я разорвала тот вызов на поединок, что он намарал на листе. Вот как вы все это узнали, не пойму я? Я там была, все видела, а не поняла, а вы только пару слов услышали…
Ну, Мастер не был бы собой, если бы ответил прямо по делу.
– Когда приходит старость, то всегда находится какая-нибудь поганая болячка – смерть роет подкопы в тело. Тут попробует, там… пока не найдет таки лазейку и способ свести в могилу. Одни уходят, освобождая место, приходят другие… Так было всегда и это правильно. Такое не лечится. Это уже не болезни, а способы убрать с земли не нужного ей насельника. Так что надо просто перетерпеть и дождаться…
– Я вам дождусь, – ворчала я ему в колени, – я вот займусь вами. Надо же – собрались уже…
– Я не собрался пока, но готовлюсь, дочка, – говорил он уже своим, привычным голосом, не задушено. Значит, помогает мое лечение.
– Там, в столе у меня записи. Все, что было значимого и полезного в смысле передачи опыта, с самой моей юности – там. Все случаи, способы, много чего…
– Наверно, на этом не одного ведуна воспитать можно будет.
– Я готовлюсь передать дар тебе, Ташенька… Все, хватит, не болит уже. Посмотрим – на сколько твоего лечения хватит? Любопытно мне, как твой дар работает в эту сторону.
Я села рядом с ним – напротив, и всмотрелась в его глаза – уже не черные от боли, а серо-коричневые, как всегда. Не хитрые, не сердитые, как бывало, а серьезные. В утренних сумерках было уже немного видно.
– Вы что – чуете свой уход? Даже не думайте, я никуда не отпущу. Все подкопы перекроем. У меня со смертью, можно сказать – договор. Работали вместе, – старалась я отвлечь его от дурных мыслей, – и чего это вдруг – мне? Тогда, как придет все же пора – лучше передайте Зоряну.
Не хотелось больше никакого дара. И что мне с ним делать? С этим – своим, я хоть как-то справляюсь. Он даже пользу приносить начал.
– Я к Зоряну присматриваюсь… Потом, как уверюсь, скажу и тебе.
– Нет уж! Давайте сразу. О чем это вы? Я тогда тоже присмотрюсь, всяко в четыре глаза лучше.
– Ты лучше прислушайся. Да только без толку сейчас. Он еще не поймет, чего мы хотим от него, спрашивай – не спрашивай. И малому дитю передавать сильный дар не принято… Таша, что ты выходила к нему? Что скажешь мне?
Я заулыбалась, глядя ему в глаза. Ответила прямо:
– Сказал, что любит. Завтра идет искать плат… сегодня уже. И сразу к нам.
– А ты что решила?
– Тоже люблю… Мне сейчас легко… только и не взлетаю от счастья. Порадуйтесь со мной. Спа-ать хочу… сил нет, – широко зевала, прикрывая рот ладонью. – Пойдемте уже – хоть чуть поспим. Юрас обряд сразу хочет.
– А это мы еще поглядим… как же, – ворчал себе под нос ведун, поднимаясь и осторожно становясь на больную ногу.
– Мы, может, праздника хотим. И зажать его не позволим.
Глава 28
Я не спала ни мгновения. Только начала засыпать, как подумалось – это же он придет, а у меня, кроме каши, нечего на стол подать. И закрутилось в голове, запридумывалось – что приготовить, да чтобы во всей красе показать свое умение. Чтобы подивился, оценил.
Так что, когда закопошился в кроватке Зорян, подхватилась и я, придумав уже, чем буду радовать своих мужиков. Утром обиходила малого, покормила их с дедом, полечила еще ногу. К обеду наготовила все, что задумала – с душой, с желанием порадовать и удивить. Нарядилась, ждала… до обеда ждала, а потом и после него, когда уже покормились и сын, и Мастер, и новый стражник – мне кусок не лез в горло. И не было покоя – ни сесть, ни лечь, просто не находила себе места. Отец качал головой, глядя на меня, а я жалко улыбалась, показывая, что все у меня хорошо. Туманилось в голове – ведь совсем не поспала, а лечь и выспаться не давало… не отпускало, не получалось покоя.
Когда осенний день стал клониться к вечеру, в дверь стукнули и у меня подогнулись ноги. Я просто села на то, до чего они донесли меня и замерла. В голове было пусто. Не знаю – чего я ждала или боялась, о чем подумала? Просто сидела.
И смотрела, как, распахнув воинскую бекешу, в дверь входит Юрас, улыбаясь и нечаянно, наверное, придерживая рукой что-то на груди, под одеждой… плат? Внутри у меня медленно и неотвратимо поднималась и ширилось что-то такое… знакомое. И Юрас спал лицом, остановился, глядя мне в глаза, а потом сказал насторожено:
– Вот только не надо, Колючка. Я больше никуда не уйду. И я не хочу больше бороться с тобой. Что не так, говори сразу? Я объехал весь город, искал плат, чтобы не хуже того – краше. Нашел в не распакованном еще обозе за стенами, искал хозяина, заставил достать… а ты что? Снова воевать?
А я смотрела на него и думала… Что не пойму, наверное, никогда – а как они думают, чем и в какую сторону? Или он у меня один вот такой? Искал – это да-а… Самый красивый плат, лучше того. Не для кого-то, а чтобы порадовать меня. Но вот о том, что я жду… места себе не нахожу… с самого утра и до вечера! Что не знаю – а не написал ли он снова то, что я порвала? Не случилось ли то самое плохое? Не лежит ли он теперь где-то израненный, а то и хуже? И вот… как же хочется сейчас спросить у Дарины – а ее Влад? Он смог бы учудить вот такое и даже не заметить? Что же мне делать? Что мы там с ней говорили про гордость и обиды? Я тяжко вздохнула и очень надеюсь, что все же улыбнулась ему, если это можно было так назвать.
– Таша… у вас тут все хорошо? – всерьез забеспокоился жених, – с Зоряном все ладно, с Мастером?
– Юрас… – отодвинула я от себя его руки, – все хорошо. С чего ты взял?
– Тогда… – решительно заговорил он, шагнув назад, – я хотел бы прояснить – чтобы ты знала. Чтобы между нами все было ясно, и никто не смог влезть и испаскудить все, до чего дотянется. Он сбрехал, что я не вылезал из веселого дома, но один раз я там был… по приезду из нашего похода. Подожди… Вошел и сразу вышел, только перешагнув порог. Не смог переступить через себя…
– А что так? – спросила я мертвым голосом.
– Таша… Колючка… Я думал оставить тебя, совсем оставить, не навязываться больше. Думал – ты от меня воротишься, не хочешь меня. Не знал, что тебе было так погано тогда. Думал – молчишь, не смотришь… противен! Решил уйти с Тарусом, чтобы не рвать душу рядом с тобой. Знал, что не выдержу и опять приползу, а тебе тошно от меня. Хотел, чтобы прошло время – забыть тебя или сдохнуть там… с гадюками.
Он смотрел обеспокоенно, а я опять думала. Что хоть и то хлеб – он уже что-то говорит, не делает молчком. Да и лжи в его словах я не чуяла. В голове крутилось всякое, и я спросила:
– А так ли я нужна тебе, раз ты вот так просто…? А Зорян нужен, ты его тоже забыть хотел? Или же, раз меня можно так легко оставить, ты все это затеял только из-за него? А… Юрас! А что, если он не один у тебя? И у толстой Сташи, с которой ты был до меня, от тебя тоже дитя? Что ты будешь…
– Нет! Не выдумывай того, чего нет! Тарус еще тогда, как узнал, что ты в тягости, поручил узнать нашим в Зеленой Балке про тех… ту Сташу. Нет ничего, Силы отвели…
– А до нее, Юрас? – непонятно для чего допытывалась я.
– Нет. До того, как я встретил Дарину, у меня и было-то всего две… я к молодой вдовице заходил и еще…
Я поняла, что не хочу знать этого и подняла руки, останавливая его, но он горячечно доказывал мне:
– Ты скривилась при упоминании Дарины. Не нужно. Она, как сестра мне сейчас, и я люблю ее, как сестру, но уже запросто проживу без нее. Я же понимаю все, я вижу, как они счастливы, давно уже смирился и отошел в сторону. А без тебя не смогу – уже пробовал и не раз. Я три раза уходил, чтобы не прибить тебя на месте и назад не собирался. Но шел опять, придумывая причины – сын, в первую очередь. Но будь дело только в нем, то я и так мог бы… Ты же сама сказала, что – приходи, знайся. Колючка… ну скажи, что примешь плат. Что прощаешь. Смотри…
Он вытащил из-за пояса тонкие перчатки, как тогда, надел их и потянул из-за пазухи плат. Как и тот – из паучьего шелка. Но и правда – краше. По краям этого шла кайма с вытканными жаркими цветами – диковинными, незнакомыми. А середина переливалась веселой радугой. Нежная тонкая ткань колыхалась и взлетала просто от его взволнованного дыхания. Я забыла дышать от такой красоты, подняла глаза на лицо Юраса. Что же я делаю, что творю? Ведь на его лице – мука!
– Люблю тебя… – только и смогла выдохнуть и почти сразу задохнулась, прижатая к его телу.
– Вспомнить хочу, узнать тебя, – шептал он мне, оттягивая рукой косы, заставляя поднять к нему лицо, подставить губы. Я замерла, прикрыв глаза, вспоминая и готовясь. Но все было не так… Он не набросился на них, как тогда, после чего я залечивала синяки и ранки. Жаркие губы накрыли мои, и он вздрогнул всем телом, перехватив меня руками немного иначе – удобнее вжимая в себя. Приоткрыл мой рот языком, прошелся по губам… ласково, осторожно. Будто залечивая их сейчас, замученные им тогда.
А потом кругом нас словно никого не стало… В наступившей тишине, сквозь шум и грохот крови в ушах, что-то тонко звенело и не ровно, а с переливами. Кружилась голова. Под веками мелькали светлые пятна и вспышки. Мы были одни на целом свете…
– Мам, ма-ацька… – дергал меня за юбку Зорян. Юрас тихо застонал и отодвинулся, отпуская меня, а потом засмеялся. А я открыла глаза и почти упала на мягкую лавочку, с которой он меня до этого поднял – ноги не держали.
Не добившись ответа от меня, сын дергал за штанину его. Юрас подхватил малого на руки и подбросил – тот весело заорал. А отец поставил его на пол и присел перед ним.
– Что за мацька? – спросил смеясь, – мы же с тобой уже хорошо говорили – ма-мо-чка. Давно не повторяли с тобой, забыл?
– Забыл, – согласился весело сынок. Маленький, ладненький, смешной, с большими передними зубами – еще молочными, будто нарезанными пилочкой по краю…
А я поняла, что тогда, когда я копила обиду и даже злобу на Юраса, он учил сына этому трудному слову – долго, терпеливо. Чтобы назвал меня, когда я вернусь домой, чтобы порадовал… Я задохнулась своей виной, стараясь проморгать туман в глазах.
– Ты слышала музыку, Колючка? – смеялся Юрас, – ты же видела звезды? – хохотал он и кружил сына.
Я покачала головой и улыбнулась.
– Не звезды – солнце танцевало под музыку.
– Так и должно быть! – радовался он, – я знал это. Так ты примешь мой плат?
– Приму… давай, – согласилась я.
Он осторожно не накинул – положил его мне на плечи и терпеливо подождал, пока я слабыми руками свяжу концы на груди мягким узлом. Потом опять дернул меня на себя и сжал в руках. Его твердая ладонь охватила мой затылок и на лицо посыпались поцелуи, перемежаясь жаркими, пьянящими словами:
– Хорошая моя… любимая… Веснушка моя, мой рыженький воин… Навеки – только ты..! Только с тобой..! Только для тебя! – зачарованно слушала я, доверчиво подставляя лицо под ласковые и жадные губы.
* * *
– Завтра, – отрезал упрямо Юрас.
– Да с чего ты гарцуешь так? Неужто невмоготу подождать пару-тройку дней? Ведь не поймет никто – ни твой отряд, ни друзья, ни правитель с женой, – доказывал ему Мастер.
Я тихо улыбалась – уж кто-кто, а Дарина против не будет. И поймет все. А шума не хотелось и мне, потому что хорошо помнила поселковые свадьбы – суетно, дорого, утомительно. Просто дань принятому повсеместно обычаю. Нас никто не заставляет слепо следовать ему, так что же тянуть, зачем? Если узлом завязывает внутри страшная потребность в нем, вдруг заполонившая и душу, и тело? Если от его руки, что крепко держит сейчас мою, расходится по всему телу жар, вызывая почти непереносимое томление и обещая так много… немыслимо много.
– Завтра, – тихо проронила и я, сжав его руку.
– Ну… раз такое дело… то ближайшая обрядная за поворотом – во дворце, – вздохнул тяжко-тяжко ведун и я вдруг поняла – придуривается же, потешается над нами дед. А он продолжил:
– Я сам проведу обряд. А как же наряд, дочка? Неужто не хочется тебе…
– А есть уже наряд, отец. Все есть, что мне нужно… Вы с гостем перейдите сейчас в другое место – я уберу со стола, – освободила я осторожно руку, но нечаянно утонула в глазах Юраса. Не оторваться, не наглядеться… Вбирала в себя его нежность, любование мною, жажду… купала свою душу во всем этом.
– Дитя вон давно пора класть спать, – буркнул довольно ведун, а я опомнилась и перестала глупо улыбаться.
– Приберусь и уложу, побудьте с ним немножко. Я скоро.
– Вкусно было, спасибо за угощение. Давно не получал столько удовольствия от еды. Ты настоящая мастерица, еще в походе понял… да и все поняли тогда.
Юрас подхватил сына и понес следом за ведуном, а я принялась убирать со стола. Быстро перемыла посуду – теплая вода ждала, и подошла забрать Зоряна. Юрас попросился:
– Я тоже с вами. Можно?
– Сам не усни там под колыбельную, – все подшучивал над нами ведун.
Сынок сегодня вел себя на диво спокойно и тихо. Смотрел на нас во все глаза и помалкивал. Я даже попробовала рукой его лоб – не приболел ли? Когда уложила его, и он уснул под знакомую колыбельную, я встала с детской постели и сразу попала в руки Юраса.
– Оденься тепло, пройдемся. Все равно не уснуть. Или ты устала – готовила же целый день, переживала из-за меня? Пойдешь со мной? Хорошо… Пройдем по парку, там ветер утих и уже не капает. Похоже – скоро и здесь начнет морозить.
Мы вышли, оставив стражника в доме. Юрас обнял меня за плечи и мы пошли прямо, не особо думая – куда идем? Ветер, и правда – стих. Еще не морозило, но все шло к этому. Я подняла к нему лицо и спросила о том, что пришло в голову:
– Вы все же собирались уходить к Змеиному лесу. Ведь нужно спешить, пока не заснежило?
Но Юрас ответил:
– Я не пойду с ним. Не смогу сейчас уйти от тебя. Тарус поймет. Возьмет Дрогмила или Старова Тараза… есть кого. А только я и его постараюсь отговорить от этого похода. Он рвется туда, срывается почти безо всякой подготовки, в спешке. Серьезное дело так не делается. А еще похоже, что он уже опоздал – я чую снег. Пойдет скоро, вот увидишь. Стылость какая-то влажная… Ты не мерзнешь сейчас?
– Не мерзну. Я сейчас радуюсь, что ты не уходишь туда.
– Не смогу, – выдохнул он снова.
Мы долго ходили по ночному парку, много говорили. Он рассказал о своей семье – брате, который сейчас уехал по службе в другую страну. О ведуне, усыновившем их с братом, когда они лишились родных. О том, что это был дед Дарины и они теперь вроде даже, как дальняя родня. О том, что приемный отец оставил им с братом большой дом, но Юрас не очень любит там бывать. Что как-то само собой так сложилось и хозяином в нем чует себя брат.
– Но нам придется немного пожить там – пока не выстроим свой.
– Не надо, Юрас, не спеши решать это. Ведь все равно мне не оставить Мастера одного. Почему бы тебе не жить в нашем доме? Это никакие не приймы, не надумывай себе, не иди на поводу у людских домыслов. Это просто разумно и милосердно – не оставить старого человека одного, не заставлять меня разрываться между вами – на два дома.
– Да, это разумно. Если он будет не против, то я согласен. Мне давно уже… я давно уже живу, не особо переживая – как оно выглядит и что подумают обо мне люди? Может, не всегда верно, не всегда это было так, как нужно…
– Все прошло. Давай забудем, – потянулась я к нему за поцелуем. А он прижал меня к себе и прошептал над ухом:
– На спокойную ночь и сладкий сон – как отведу к дому. Мне мало этого, Таша, так мало, что боюсь сорваться. Меня трясет от желания сделать тебя своей. Внутри будто до предела натянутая тетива – в груди, и она не хочет расслабляться. Нет покоя от тебя, и все не наступает спокойствие. У меня страшная потребность в тебе. Не оттого, что очень давно не… а может, сказывается и это. Но главное – это ты… так манишь… – почти задохнулся он словами, – у тебя кожа нежная, как бархат – цвета молока с брызгами солнца…
– Откуда тебе знать это? – шептала я, тая от таких слов, прижимаясь к его груди щекой.
– Один только раз и смог коснуться, – горько прошептал он. А у меня сердце зашлось от жалости к нему. А потом я поняла – о чем он, и уколола:
– Это когда ты давил меня о конский бок?
– Пальцем по щеке до шеи провел… – вспоминал он, – думать потом не мог ни о чем другом.
Наклонился ко мне и опять зашептал в ухо, зачаровывая своими словами, делая ноги слабыми, а всю меня – млеющей и покорной:
– А косы у тебя, как мед середины лета. Мне нравится в тебе все – до самой последней мелочи, до посиневших тогда от холода пальчиков на твоих ногах. Я едва не сошел там с ума от этого… когда с тебя сорвали сапоги… – замолчал подавленно, а потом продолжил, будто выталкивая из себя слова – весомо, уверенно, продуманно:
– Ты мое наваждение… нужда в тебе почти невыносима. Я не верю, что когда-нибудь утолю эту жажду, что смогу насытиться тобой. Даже твой колючий нрав… он для меня. Я не знаю – когда это со мной случилось? И что было бы, не будь Зоряна… я ведь шел первый раз только к нему… Но сейчас ты будто проросла собою в мое тело и душу, – вздохнул, а потом будто улыбнулся – я поняла это по его голосу:
– Пойдем… я отведу тебя до двери… Нет – еще одно, – вдруг опять трудно выдохнул он, остановившись, – ты вчера успела ко мне первой… спасибо за это. Я уже знал, что сам никогда не откажусь от тебя, но вот как к тебе подступиться…? Я впервые так страшно боялся, Колючка, едва ли не больше, чем тогда – перед смертью. Что не нужен тебе, что опять прогонишь. Даже поединок казался избавлением от этого страха… хоть перестану мучиться им, если не выживу.
Завтра жди к обеду уже готовая… ко всему. Дольше мне не протянуть, Веснушка, я слаб, очень слаб перед тобой. Ты взяла меня к себе в плен, мой рыженький воин…
Пока шли до дома, я тихо радовалась, что все же пошла к нему вчера…, и что он доверился и говорит вот так… Может, раньше и не мог, но сейчас учится этому – и говорить, и открывать душу. И радостно было, что это только для меня, только мне! А еще до меня потихоньку доходило про «готовая ко всему». И не то, чтобы я была против… конечно же – нет! Но вот как раз касаемо этого… в голове крутилось, и я мучительно раздумывала – говорить ему или не говорить? И как-то оно вылетело само, когда я уже входила в дом. Обернулась и вдруг ляпнула:
– Шершавым камнем хорошенько потри ладони, – и в ужасе прикрыла рот обеими руками. Неужто и вправду сказала это? Вот же поселковая дурочка!
– Что такое, Колючка? – враз подобрался он.
– Прошлый раз… ты всю меня исцарапал своими мозолями, – быстро сказала я и захлопнула дверь. Перепуганными глазами взглянула на охранника и чуть не подавилась, сдерживая смех. Что он там, стоя за дверью, сейчас думает?
