Текст книги "На прибрежье Гитчи-Гюми"

Автор книги: Тама Яновиц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

– Кошмар какой-то, – сказала я. – Так когда мы все-таки уезжаем?

Мы совсем забыли про Фреда – он стоял у входной двери, зажав в кулаке ручку, которая снова отвалилась.

– Может, мне тоже с вами поехать? – сказал он.

– Я же тебе говорила, – сказала я, – что тебе нельзя с нами ехать.

– А я тебе в который раз говорю: жених твоей матери очень опасен. Я вам и половины всего не рассказал. Вы еще обрадуетесь, что я с вами поехал.

– Если хочет, пусть едет, – сказала мамочка. – Если он тебе не нужен, я возьму его себе. Да и вообще, лучше ехать на двух машинах.

– Я, скорее всего, присоединюсь к вам попозже, – сказал он. – Мне еще нужно подать рапорт о переводе. Пусть хоть у одного из нас будет постоянный заработок.

– Ты не один из нас! – сказала я.

– Не обращай на нее внимания, – сказала мамочка. – Я считаю тебя одним из нас. Здесь только мое мнение имеет значение.

– Господи! – сказал Леопольд. – Нельзя так воспитывать ребенка!

– Какого ребенка? – спросила я.

– Меня! – ответил Леопольд. – Похоже, все забыли, что я ребенок. Детям нужны порядок, стабильность и обилие материальных благ.

– С полицейским в доме стабильность гарантирована, – сказала мамочка. – Разве нет?

– Откуда мне знать? – сказал Леопольд. – А они не разбрасывают где попало заряженные пистолеты?

– Нет! – твердо ответил Фред. – Я никогда не разбрасываю где попало заряженные пистолеты, особенно если в доме дети. Если захочешь, в Калифорнии мы с тобой запишемся в стрелковый клуб, я тебя всему научу.

– Круто, – сказал Пирс, выходя из кухни с тарелкой политой кетчупом яичницы.

– Ой, как я ненавижу пистолеты, – сказала мамочка. – Обещай, что будешь хранить их в запертом чемодане под вашей с Мод кроватью.

– Как я могу хранить их в запертом чемодане? – сказал Фред. – А если в дом полезет грабитель? А если вашего жениха выпустят? У меня не будет времени искать ключ или вспоминать шифр. Оружие всегда должно быть наготове.

Теодор посерел.

– В таком случае лучше вам с Мод жить отдельно.

– Что такое, Теодор? – сказала мамочка. – У тебя дурное предчувствие?

– Да, – сказал Теодор. – Смутное.

– Я сниму квартиру поблизости, – сказал Фред едва слышно. – Знаете, у меня у самого в жизни все было не так легко и просто. Я ведь рос не зная родительской ласки.

– Какой ужас! – сказала мамочка. – Ты что, из неблагополучной семьи?

Фред кивнул.

– Мы этого не знали, но у отца в соседнем городе была другая семья. А когда все выяснилось, он нам сказал, что та семья гораздо лучше нашей.

– Это не неблагополучная семья, – сказала мамочка.

– Почему это? – расстроился Фред.

– Ну что в ней неблагополучного? – сказала мамочка. – Мать у тебя была? Была. Отец был? Был. Братья, сестры, крыша над головой, образование? Подростком баловался спиртным и наркотиками?

– Да, но…

– Вполне благополучная семья, – сказала мамочка.

– Как вы не понимаете! У него в соседнем городе была другая семья, о которой мы даже не подозревали, и эта семья была ему гораздо милее. Он тратил на них больше денег. И джинсы у них были лучше.

– Случаи убийства были? Инцест? Самоубийства? Побоища? Сексуальные надругательства? Нет? В таком случае дело закрыто.

– Как хотите, – сказал Фред разочарованно и, так и держа в руке дверную ручку, плюхнулся в кресло-качалку.

– По-моему, тебе пора везти щенков домой, – сказала я. – Надо их устроить на новом месте. Только учти, они везде писают, а по ночам непрерывно скулят.

Он попытался встать, но кресло завалилось набок.

– Я не хотел! – сказал Фред сдавленным голосом.

– Все в этом доме разваливается, – сказала мамочка. – Мод, помоги ему. Он же твой парень.

– Никакой он не мой парень! У меня совсем другие планы. Я не такая, как вы с Мариэттой, и на первых попавшихся мужиков не бросаюсь.

– Как ты несправедлива! – сказала мамочка. – Ты же знаешь, как плохо в здешних местах с кавалерами. Я всегда вела себя безупречно. Можно сказать, в жизни почти ни одного мужчины не видела.

– Это потому, что свет не зажигала, – буркнул Теодор.

– Отец пресекал все мои попытки завести роман, – продолжала она, не обращая внимания на Тео. – Может, мне лесбиянкой стать? Как вы думаете, это даст мне большую свободу выбора?

Пирс подошел к Фреду и помог ему выбраться из кресла-качалки. Потом они вдвоем установили его на место.

– Похоже, ты его сломал, – сказала я Фреду.

– Не обращай внимания, – сказал Теодор. – Это кресло всегда переворачивается, когда на него садятся гости. Без тренировки равновесия не удержишь.

Фред, хромая, подошел к столу.

– Бедняжка! – сказала мамочка. – Сильно ударился?

– Мам, ты правда решила стать лесбиянкой? – спросила я.

– Не знаю. Надо подумать. Если подвернется подходящая пара… Не могу же я все время быть одна! Похоже, теперь мужчины будут интересоваться только тобой и Мариэттой.

– Мамуля, ты еще вполне ничего! – сказала я. – Зачем, например, старику мы с Мариэттой, если рядом есть женщина его возраста?

– Мод, неужели я так ничему тебя и не научила? – сказала мамочка.

– Знаете, я вроде что-то потянул, – сказал Фред, потирая шею. – Надеюсь, хоть кресло не сломал?

– Похоже, сломал, – сказала я.

– Оно уже несколько месяцев сломано! – сказала мамочка. – Зачем ты мучаешь этого несчастного?

– Я, наверное, смогу его починить, – сказал Пирс.

– Ты все только обещаешь, – вздохнула мамочка, – и ничего не делаешь.

– Я был занят много чем другим! Знаешь, пожалуй, я предпочел бы жить собственной жизнью, а не нести на своих плечах ответственность, к которой я не готов.

– Бог мой! – сказала я. – Так длинно ты давно не говорил! Я и не думала, что у тебя так наболело.

– Ну что я могу поделать? – сказала мамочка. – Ты вынуждаешь меня чувствовать себя виноватой. Нам всем надо нести свой крест. Благодарите Бога, что ни один из ваших отцов здесь не околачивается. Вам никто из них не нравился. Разве не замечательно, что мы сами себе хозяева? Да, конечно, нам бывает нелегко, но…

Фред сидел за столом и потирал ушибленные члены.

– Я разорвал о кресло брюки, – сказал он. – Черт, а который сейчас час? Мне надо отвезти домой щенков, переодеться и идти на работу. У меня дежурство с четырех до полуночи, а Гарри любит, чтобы мы приходили по крайней мере на час раньше.

– Ты будешь охранять Эдварда? – спросила мамочка.

– Да. Он странный тип, миссис Сливенович. С резкими перепадами настроения.

– Что говорят врачи? Он поправится?

– Они даже толком не знают, что с ним, – сказал Фред. – Лично мне кажется, что он специально с собой что-то делает, чтобы не выздоравливать. Проводишь меня до машины, Мод?

– Нет, спасибо. – Я положила щенков в коробку, поцеловала их на прощание и снабдила Фреда подробными инструкциями относительно их кормления, распорядка дня и привычек.

Когда они уехали, мне немного взгрустнулось. Я отправилась на кухню и взбодрила себя тостом с маслом. Регулятор на тостере я переставила на максимум. Какой-то идиот оставил его на минимуме, что было совершенно бессмысленно, потому что на минимуме тосты выскакивают через пять секунд и объявляют себя готовыми. Я сунула в него еще парочку толстенных кусков хлеба с отрубями и вернулась в гостиную.

– Как ты думаешь, мы его еще увидим? – спросила я мамочку.

– Кого?

– Фреда!

– Я думала, ты мечтаешь от него избавиться, – сказала мамочка.

– Тебе не показалось, что я была с ним чересчур груба? – спросила я. – Вдруг он там сидит и плачет? Вот он уехал, и я даже чувствую себя чуточку виноватой.

– Напрасно, – сказала мамочка. – Это слабость, присущая всем женщинам. Может, конечно, ты и разбила ему сердце, но, честно говоря, я не слыхала, чтобы кто-нибудь от этого умирал.

– А лет, скажем, сто пятьдесят назад? – сказал Теодор. – Люди тогда то и дело гибли от несчастной любви.

– Возможно, – сказала мамочка. – Мне откуда знать? Лично я не сталкивалась со случаями гибели от несчастной любви. Эту болезнь, как и чуму, человечество победило. Так что не обольщайся.

– Люди что, разучились испытывать сильные чувства? – сказала я. – Интересно, а улитки остались столь же страстными? Говорят, улитки гораздо темпераментнее людей.

Ответить она не успела, потому что на кухне что-то загрохотало, и мы все бросились туда. Мои тосты выскочили из тостера и валялись, объятые пламенем, за раковиной, у самых занавесок. Тостер тоже пылал.

– Пожар! – завопил Леопольд. – Пожар!

– Главное – без паники, – сказала мамочка. – Горящие электроприборы очень опасны. Леопольд, возьми тряпкой тосты и брось их в раковину. Теодор, включи воду. Мод, где полотенце?

Я кинула ей полотенце, и она принялась сбивать пламя. Наконец тостер удалось потушить. Вся кухня была в клубах черного дыма.

– Сколько я просила домовладельца поставить пожарную сигнализацию, – сказала мамочка. – Теперь и уезжать не жалко. Кстати, надо будет завтра уведомить Бедросяна о том, что через две недели мы съезжаем. Он, надеюсь, не обидится. У нас же договор помесячный.

Леопольд обалдело разглядывал разоренную кухню. Все кругом было усыпано горелыми крошками, дверцы шкафчиков почернели от копоти.

– Ну зачем, зачем ты это сделала, Моди? – спросил он жалобно.

– Я не нарочно, – сказала я. – Просто решила поджарить тосты. Меня даже на кухне не было.

– Это все ее энергетическое поле, – сказала мамочка. – Оно у Мод такое мощное, что даже тосты загораются, дверные ручки отваливаются и кресла ломаются. Тебе надо подумать, как приручить эту энергию и обратить ее себе на пользу. Ты с этим не тяни, иначе она либо окончательно выйдет из-под контроля и весь дом рухнет, либо иссякнет, а ты так и не успеешь ею воспользоваться.

– У меня сейчас есть занятия поважнее.

– Какие же?

– Например, раздобыть что-нибудь поесть! – сказала я. – Умираю с голоду! Вы меня даже с собой в магазин не взяли, заставили идти на свидание с Фредом. Вы так хотите поскорее меня кому-нибудь сплавить, что мне с вами и есть противно!

– Сплавить? – фыркнул Теодор. – Да кто тебя возьмет?

– Я и не думала, что ты так это воспринимаешь, – сказала мамочка. – Бедняжка, ты совсем ослабла от голода.

И тут мы почувствовали толчок – словно началось землетрясение.

– Что это? – спросил Теодор.

– Трейлер, – ответил Пирс из гостиной. Он вышел туда, потому что все мы в кухне не помещались. – Только бы с опор не соскочил. Когда кресло упало, он мог съехать с места.

– Сделай же что-нибудь! – сказала мамочка. – Пойди посмотри, что там происходит.

– Да ладно, – сказал Пирс. – Не тормоши меня. Потом посмотрю.

Трейлер снова тряхнуло.

– Вот что, – сказал Леопольд. – Я могу зажарить курочку. Мод, подождешь часика полтора?

– Нет, полтора часа я ждать не могу! Мне надо съесть что-нибудь немедленно!

– Орать-то зачем? – сказал Леопольд.

– У нее отвратительный характер, – сказала мамочка.

– Я просто очень есть хочу, – сказала я. – А еще – никто из вас не пошел гулять со мной и Фредом. Амур выпустил свою стрелу, и она попала в меня.

– Большая была стрела? – спросил Леопольд.

– Огромная! А мне, к вашему сведению, это ни к чему.

– Почему? – спросил Теодор.

– Субъективно – он мне нравится, а объективно – он зануда.

– В тебя амур хотя бы стрелы мечет, – сказал Теодор. – У меня вообще никого нет. Не нравлюсь я девушкам.

– Ты куче девушек нравишься, – сказала мамочка. – Ты на них просто внимания не обращаешь. Ты их не замечаешь, даже когда они с тобой кокетничают.

– Если бы я стал знаменитым поэтом и композитором, все было бы иначе. Только никогда этого не будет. Женщины кидались бы на меня, как на Коула Портера, Ноэля Коуарда или Эндрю Ллойда Уэббера.

– По-моему, двоих из списка можно опустить, – сказала я.

– Женщины и так на тебя кидаются, только ты этого не замечаешь, – сказала мамочка. – Ты думаешь, раз они тобой интересуются, значит, с ними что-то не то. Вы все так торопитесь куда-то добраться, что забываете о прелестях самого путешествия. Помните, главное – это путь, а не цель.

– Круто, – сказал Пирс.

– Мам, только дзеном нас не грузи, – сказал Теодор.

15

Пирс пообещал проводить меня на рандеву с Саймоном.

– Ты тоже можешь зайти со мной, – сказала я. – Если, конечно, он дома. Может, он вообще забыл, что у нас свидание.

– Так позвони ему, – сказал Пирс.

– Не хочу, – сказала я. – Не люблю телефон. Просто ненавижу. Да и что я ему скажу?

– Я тебя понимаю, – сказал Пирс.

Мы плелись молча.

Неподалеку от шоссе, в перелеске стояла машина, но в ней никого не было. Я подумала, что это, наверное, приехали девчонки, которые вечно преследуют Пирса. Впрочем, ему на них было плевать. Если у него и имелась какая-то причина пойти со мной, то он мне о ней не сообщал. Вдалеке раздался грохот взрыва.

– Обычно они так поздно не стреляют, – сказала я, посмотрев на часы.

– Точно, – сказал Пирс. – Обычно к этому времени уже заканчивают, да?

– Обычно они заканчивают к четырем.

– К четырем? А я и не замечал. Так, грохочет что-то и пусть его грохочет.

– Знаешь, Пирс, даже морская звезда любит своих детенышей, – сказала я.

– Да ну?

– То есть я не знаю, действительно ли она их любит. Но она сидит и обнимает их своими щупальцами – и уже родившихся, и оплодотворенные икринки. Так у низших организмов проявляется материнский инстинкт. Но это только инстинкт. Если, конечно, нелюбовь…

– Значит, морская звезда заботится о своих детях? – сказал Пирс.

– Вот еще что любопытно – морская звезда, если захочет, может развестись.

– С отцом детей?

– Сама с собой. Если она затоскует или, например, возненавидит себя, она может – тр-р-рах! – и разорваться на две части. В каждой половинке недостающие органы вырастают заново, и получаются две полноценные морские звезды, каждая из которых живет своей жизнью.

– Здорово, – сказал Пирс.

Он остановился прикурить, что вышло у него не сразу. Было холодно, и руки у него без перчаток, наверное, совсем окоченели. Они были такие красные и обветренные.

– Тебе надо носить перчатки, Пирс, – сказала я.

– Это зачем?

– У кинозвезды не должно быть таких красных рук.

– Да? – сказал Пирс. – Думаешь? Я вообще-то как раз об этом и хотел спросить.

– О чем именно?

– Ты правда считаешь, у меня есть шанс стать кинозвездой?

– Правда считаю. Ты в зеркало хоть иногда смотришься?

– Ну да, все время, – сказал Пирс. – Только красивых парней и без меня полно.

– В тебе есть нечто, что важнее красоты. В тебе есть животный магнетизм. Взгляни-ка туда.

Мы обернулись и посмотрели на стоящую в перелеске машину.

Когда мы проходили, девчонки, наверное, нырнули под сиденья. А теперь все четверо сидели и пялились на нас, открыв рты, – ну прямо галчата в гнезде. Увидев, что мы их заметили, они снова спрятались.

– Кто это? – спросила я.

– Где?

– В машине.

– В машине? – сказал Пирс. – Девчонки.

– Вот именно. Кого еще поджидают битком набитые девчонками машины?

– Не знаю, – сказал Пирс. – Думаешь, они приехали, чтобы меня увидеть?

– Пирс, девчонки ходят за тобой табунами, – терпеливо объяснила я. – У нашего дома вечно стоит какая-нибудь машина. Как ты думаешь, почему нам вечно звонят и молчат в трубку?

– Из-за меня? – сказал Пирс. – Круто.

Мы пошли дальше. Я смотрела в землю – искала наконечники стрел. Я читала, что когда-то в наших местах жили индейцы. В это мне верилось с трудом. Коренные обитатели Америки отличаются недюжинным умом, и только племя последних тупиц могло поселиться там, где большую часть года либо осень, сырая и серая, либо зима, сырая и холодная, либо весна, сырая и слякотная, либо лето с москитами, мухами, оводами, комарами и ядоносным сумахом.

– Будь я коренной американкой, я бы выбрала другое место обитания, – сказала я. – Форт-Лодердейл, например.

– Ага, – согласился Пирс. – Ты как, возьмешь себе эму перед отъездом?

– Сомневаюсь, – сказала я. – Слишком хлопотно везти эму через всю страну.

– Думаешь? – сказал Пирс. – Можно же взять небольшого. А хочешь, я проделаю в крыше дырку? Ну, как знаешь. Ладно, я это, домой пойду.

– Может, проводишь меня еще? Если лорд дома, нанесешь ему краткий визит.

– Нанести визит лорду? Думаешь, это ничего?

– Конечно. Тебе полезно пообщаться с лордом. Эти англичане, они как мафиози, у них полно связей. Может, он знаком с каким-нибудь голливудским продюсером.

– Ладно, – сказал Пирс. – Я нашел в кармане половинку косяка. Не свежак, конечно, но вдуть можно. Ты уверена, что это удобно?

– Чего тут неудобного? – сказала я. – У него же со мной свидание. Вот пусть и делает, что я скажу.

Я постучала в дверь. Колманы обили ее железом – говорили, что при таких соседях, как мы, нужно принимать дополнительные меры безопасности.

– Лорд дома? – крикнула я.

Через некоторое время дверь распахнулась. На пороге стоял Саймон. Он улыбнулся, и его коралловые уста приоткрылись, обнажив жемчуг зубов.

– Как мило, что вы зашли! – сказал он. – Я надеялся, что ты не забудешь. – У него был такой чопорный вид, просто прелесть. Запахнувшись поплотнее в огромную пеструю шаль, он улегся на диван. Мы, постояв минутку, плюхнулись на стулья. – Я бы тебя поцеловал, но чувствую себя неважно. Кроме того, меня смущает присутствие твоего красавца брата, – сказал он, обозрел свои отполированные до блеска ногти и впился в них зубами.

– Значит, ты, это… лорд, да? – смущенно спросил Пирс.

– Угу, – кивнул Саймон.

– А это как – быть лордом?

– В каком смысле?

– Ну, это, ты чего-то должен делать?

– Ты хочешь узнать, есть ли у лордов обязанности? – Саймон взял пилочку для ногтей.

– Ну да, – сказал Пирс. – Слушай, а можно, я потом тоже ногти подпилю?

– Кстати, – сказал Саймон, – огромное тебе спасибо за вчерашние косяки. Превосходная травка. Я бы хотел, пользуясь случаем, осведомиться о возможности пополнить запасы.

Пирс вылупился на меня.

– Он спрашивает, не можешь ли ты достать еще марихуаны, – сказала я.

– У меня в кармане недокуренный косяк, – сказал Пирс. – Малек лежалый.

– Сейчас покурим? – спросил Саймон.

– Оставь себе, – сказал Пирс. – Мне уже пора.

– Неужели ты так скоро нас покидаешь? – с тоской сказал Саймон.

– Я бы чего-нибудь выпила, – мрачно сказала я.

– Прости, я должен был сам предложить!

– Ничего.

– Нет-нет, это моя вина. Чего бы ты хотела? Боюсь, выбор не слишком велик. Есть джин и бутылка шампанского. Как насчет шампанского? Я его специально охладил.

– Звучит заманчиво, – сказала я. – А оно… сладкое?

– К сожалению, довольно сухое.

– Придется пить сухое.

– Ну, в общем, я пошел. Увидимся. – Пирс положил косяк на журнальный столик и направился к двери.

– Очень мило, что ты заглянул! – сказал Саймон, выбираясь из-под шали. – Приходи в любое время. – Он с тоской смотрел ему вслед, пока не вспомнил наконец о моем присутствии. – Так… Да… Дорогая, давай пойдем на кухню, я открою шампанское, хорошо?

Я потащилась за ним.

– Тебе что, мой брат нравится больше? – спросила я. – Хочешь, я его позову? А сама уйду.

– Прошу прощения? – сказал Саймон. – Правда? Ах нет… Нет! Твой брат очень симпатичный, но меня, кажется, тянет к тебе. Просто… я так волнуюсь в твоем присутствии, что подумал, может, если бы мы с тобой были не одни, мне было бы спокойнее.

– Да? – сказала я. – Ты что, меня боишься?

– До дрожи, – сказал он, откупоривая бутылку. – Ну, за нас! – Он протянул мне бокал.

– Знаешь, на курах живут кровяные трематоды. Они спариваются непрерывно. Им не надо тратить время на поиски партнера. Самец и самка встречаются – а обитают они у курицы в глотке – и так и живут беззаботно и счастливо. Несчастна разве что курица. Может, сядем?

– Да, мисс, – Саймон подлил мне еще шампанского. Пузырьки так замечательно лопались. Мы вернулись в гостиную. Саймон снова залез под шаль. – Почитаешь мне?

– Да, конечно. – Я взяла книжку и открыла ее наугад. – «Пусти, Моряк! Страшна твоя Иссохшая рука. Твой мрачен взор, твой лик темней Прибрежного песка».

– О-оо! Я как это себе представлю – у меня мурашки по телу. Дорогая, я хочу тебя кое о чем спросить. Мне надо съездить на несколько недель в Англию. Не хотела бы ты составить мне компанию?

– Что?

– Не хотела бы ты поехать со мной в Англию? – повторил Саймон.

– Прости, – сказала я. – Что ты сказал? Извини, я задумалась о гермафродитах, паразитирующих на рыбах.

– Может быть, с моей стороны слишком самонадеянно приглашать тебя в путешествие. Мы едва знакомы.

– Ты зовешь меня с собой в Англию?! – заорала я.

– Извини.

– Потрясающе! Никогда не бывала за границей. Только в Австралии. А сколько это будет стоить? У меня на счету двадцать четыре доллара – я копила на учебу.

– Об этом не беспокойся, – сказал он. – Я все беру на себя.

– Классно! Только, знаешь… Я обещала брату отвезти его в Лос-Анджелес.

– По-моему, ты взвалила на себя слишком много обязательств! – сказал он обиженно, но тут же взял себя в руки. – Он взрослый парень. Мог бы и сам поехать. – Он придвинулся ко мне и обнял меня за плечи. И был он такой хорошенький, что я чуть не расплакалась, но тут от него пахнуло затхлым сыром, и мои нежные чувства испарились. – Как было бы замечательно, если бы ты поехала. Я мечтаю познакомить тебя с родителями.

– Боже упаси! – сказала я.

– Твой брат отлично справится и без тебя.

– Ох, сомневаюсь, – сказала я. – Он очень чувствительный. И подвести его я не могу – он никогда больше никому не сможет доверять. Я обещала, что сделаю из него кинозвезду.

– На мой взгляд, все это необычно до крайности, – сказал он. – Я испытываю чувства, о которых всего несколько дней назад даже не догадывался. Хорошо, согласен: я поеду с тобой в Лос-Анджелес, помогу тебе обустроить твоего брата, а потом мы с тобой отправимся в Англию. Я уверен, вы с моей мамой замечательно поладите. – Он усмехнулся. – За глаза мы зовем ее Священным Монстром.

Я пригубила шампанское. Оно, как и многое другое, меня разочаровало. Я-то думала, что по вкусу оно будет как имбирный лимонад, в котором плещутся сказочные феи и эльфы, а оно оказалось просто кислятиной.

– Ничего, что сухое? – спросил Саймон, прикусив губу. – Это «Кристалл». У меня и черная икра есть.

Я ничего не сказала, только как могла сурово посмотрела на Саймона. Глаза у него голубые, ресницы густые и такие черные, что кажется, будто он подводит глаза. Ну что за идиот! Ничегошеньки обо мне не знает, просто понятия не имеет, какая я на самом деле. Пока что он видел только лучшую мою сторону, и, похоже, ему вообще плевать, есть ли у меня мозги. Собрался везти меня домой показывать родителям! Составил обо мне мнение по моей внешности, а все остальное придумал, чтобы под картинку подходило. А если бы я была пятидесятилетней теткой весом фунтов в четыреста? Да он бы со мной даже не заговорил, хотя внутри я была бы точно такая же, как сейчас. С чего это люди взяли, что внешнее и внутреннее соотносятся? Вот Пирс, например. Все девчонки считают, что он тонкий и умный человек, а мужчины принимают его за задиру и хулигана. Я же, за много лет неплохо его изучив, могу сказать с уверенностью, что внутри у него не происходит ровным счетом ничего.

– У тебя такой задумчивый вид, – сказал Саймон, поднимая бокал.

– Это потому, что я думаю.

– О чем?

– Я эту мысль еще не додумала, – сказала я. – Она состоит из двух частей.

– О чем же первая?

– О том, что я сейчас рыгну.

– Ха-ха-ха! – весело захихикал он. – А если серьезно? Не смущайся. Мне интересны все твои мысли, даже самые обыкновенные.

– Отстань, а? – сказала я. – Я все еще думаю, а ты мне мешаешь. Еще один звук – и я тебе въеду по урыльнику.

– Прости, не понял.

– Стукну тебя по голове и смоюсь отсюда! – сказала я. – Совесть меня мучить не будет.

– Черт возьми! – сказал он с восторгом. – Ты говоришь в точности как Священный Монстр, хотя она, естественно, выражается иначе. Ты что, серьезно? Ты действительно имеешь в виду то, что говоришь?

– Не совсем, – сказала я. – Я никогда не имею в виду того, о чем говорю. Я думала, а говорить и думать одновременно я не умею, поэтому я просто открыла свои коралловые уста, и слова сами полились. – Он отодвинулся в угол дивана и смотрел на меня искоса. – Может, у меня опухоль мозга, – сказала я. – Или мама нас неправильно воспитывала: нас никогда не учили, каким ножом что резать, и врать и притворяться не учили. Она всегда считала, что мы должны говорить то, что думаем.

– Ничего страшного, дорогая, – сказал Саймон почти испуганно. – Мы о тебе позаботимся.

– Такая уж я есть! – сказала я гневно.

– Мне это очень и очень нравится, – сказал Саймон. – Понимаешь, меня воспитывали совсем иначе. Только, боюсь, во мне сильны мазохистские наклонности. Видишь, как я возбудился? Это потому, что ты обещала ударить меня. До сих пор стоит, даже больно.

– Так что с нашим свиданием? – сказала я. – Может быть, ты хочешь пригласить меня поужинать?

– Да… – разочарованно вздохнул он. – Конечно, ты хочешь куда-нибудь пойти. Вполне естественно. Я понимаю. Есть одна маленькая проблема… Ты не могла бы сама сесть за руль? Боюсь, мои ягодицы сейчас в таком состоянии…

– С удовольствием, – сказала я.

– Прекрасно, – сказал Саймон. – Меня только это и беспокоило. Так куда же ты хочешь поехать? Где вы развлекаетесь?

– Здесь негде развлекаться, – сказала я твердо.

– Ты проголодалась? Может, просто поужинаем? – Он взглянул на часы. – Сейчас скорее время чая, а не ужина, но, полагаю, чаю здесь выпить негде…

– Да, давай поедем ужинать, – сказала я. – К сожалению, думаю, в округе, кроме «Рампернугиз», нет достойного тебя места.

– Значит, едем в «Рампернугиз»! Замечательно! Мы сели в машину.

– Да, кстати, ты знаешь, как она заводится? – спросила я.

– Ха-ха-ха! – снова захихикал Саймон. – Ты такая забавная. Интересно, а твой брат может достать нам еще каких-нибудь наркотиков? Мы бы могли отлично провести время, а?

– В нашем городке наркотиков почти не водится, – сказала я. Мне стало ясно, что помощи он предлагать не собирается. Я нажала на газ и включила зажигание. Мотор, странно взвизгнув, завелся. Я дала задний ход, но, к сожалению, откуда ни возьмись появилось дерево, и я в него врезалась. – Тьфу ты, черт! – сказала я. – Ну почему они всегда так?

– Дело в том, – сказал Саймон, – что мне наркотики пригодились бы не только для развлечения, но и как болеутоляющее.

– У тебя что-то болит? – спросила я. Я наконец выехала на нечто, смутно напоминавшее дорогу.

– Думаю, тебе лучше держаться ближе к середине, – нервно сказал Саймон. – И фары включи.

– Как скажешь.

– Видишь ли, боль еще не прошла, – сказал Саймон. – Все дело в ягодице. Да, ты сказала, что ничего там не обнаружила, но мне все-таки не по себе.

– Есть выход, – сказала я.

– Какой же?

– Думаю, тебе надо купить одного из наших щенков. Ацтеки держали этих собак, потому что они умеют вытягивать яд.

– И что мне надо будет делать? – спросил Саймон.

– Сидеть на нем.

– Купить щенка? Но, когда мы поедем в Англию, я не смогу взять его с собой. Из-за карантина. – Он вдруг пронзительно завизжал.

– Господи! – сказала я. – Что ты так верещишь? Мы подержим его у себя.

– Почтовый ящик! – не унимался он. – Почтовый ящик!

– Тебе что, надо бросить письмо?

– Ты чуть в него не врезалась.

– Не волнуйся ты так, – сказала я. – Их еще много. У нас в стране они на каждом шагу.

– Думаю, мне лучше самому сесть за руль. Ты не могла бы одолжить мне свой свитер – надо что-нибудь под себя подложить.

– Щенков мы продаем всего по триста долларов за штуку, – сказала я. – Бери сразу двух, чтобы им скучно не было. Остался один кобель – или два, точно не знаем. Когда ты окончательно вернешься в Англию, сможешь их разводить, заработаешь кучу денег. Здесь рынок практически насыщен. – Я взглянула на него. Он был похож на волглую желтую губку. Куда подевалась его высокомерная отсутствующая улыбка? Может, действительно заболел? Он боязливо подтянул колени к подбородку. – Тебе не плохо?

– Ты не могла бы повернуть назад?

– Значит, ты все-таки берешь щенков, да?

– Я, честно говоря, предпочитаю лабрадоров. Не хочу тебя обидеть, но скажи – ты умеешь водить машину?

– Умею! – сказала я. – Я просто вижу не очень хорошо.

– Пожалуй, вон там, впереди, отличное место для разворота.

– Такты возьмешь щенков?

– Разворачивайся! – снова завизжал он.

– Хам, – сказала я. – Какое ты имеешь право обращаться со мной как со служанкой?

Машина замерла у телеграфного столба. Столб хоть и стукнул ее довольно сильно, но, к счастью, капот, насколько я могла разглядеть, почти не пострадал. Несколько минут мы сидели молча. В сгущавшихся сумерках завывал ветер, шевеливший побеги озимой пшеницы, – впрочем, я точно не знаю, что такое озимая пшеница. Пейзаж вокруг был серый и унылый, на холмах лежали грязь и коровий навоз.

В полуоткрытое окно доносился металлический запах – похоже, скунса. Наверное, кто-то его сбил и тушка теперь валяется у обочины. На пригорке темнели силуэты нескольких черно-белых коров. А может, это были кабинки передвижных туалетов, оставленные здесь строителями? Мне очень хотелось спросить об этом Саймона, но я воздержалась.

– Лабрадоры такие зануды, – сказала я наконец.