Текст книги "На прибрежье Гитчи-Гюми"

Автор книги: Тама Яновиц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

13

Саймон оставил меня в коляске в вестибюле. Настроение у меня было паршивое. В кои-то веки я получила приглашение от очаровательного мужчины, но принять его не могла. А вдруг он до завтра обо мне забудет? Или до него доберется Мариэтта… Вскоре появился Фред. Я решила, что надо его немного наказать – за то, что из-за него я терплю такие муки.

Он переоделся в джинсы, остроносые кожаные сапоги, черную футболку и толстое твидовое полупальто – такие носили где-то в пятидесятых. Вынуждена признаться, выглядел он поприличнее, чем прежде, хотя, если разобраться, мужчина в форме всегда сексуальнее, даже если форма из синтетики.

Он уставился на меня.

– Что ты делаешь в инвалидной коляске? – спросил он встревоженно.

– Ничего, – сказала я. – Ты что, боишься калек?

– Если уж я решил провести с тобой вечер, будь добра, постарайся быть поприветливее, – сказал он. – Не думай, что делаешь мне одолжение.

– Хорошо, буду поприветливее.

– Куда ты хочешь пойти поужинать? – спросил он уже поспокойнее.

– Все равно, – пожала плечами я.

– Как насчет «Рампернугиз»?

– Никаких возражений.

Мне не хотелось признаваться, что я там не бывала, и вообще, насколько помню, нигде, кроме как в «Минни-ваве» и «Трубке мира», никогда не ужинала.

Я вылезла из коляски и пошла за ним к машине. Она была новая, белая, а салон черный.

– Вытри ноги и садись, – сказал он.

– Тоже мне, чистюля нашелся!

– Помолчи, а? Машина новая, и я не хочу, чтобы ее пачкали, вот и все.

Он внезапно наклонился и поцеловал меня. Я бы закричала и дала ему пощечину, только у меня вдруг все поплыло перед глазами. Едва он до меня дотронулся, меня так и повело. Со мной произошло все то, что должно происходить с человеком, когда его целуют. Я забыла, где я, превратилась в беспозвоночное, в простейший организм, и мне открылись все прелести существования медузы или амебы, плавающей в бескрайних водах первозданного океана. Наконец мы перестали целоваться, он подмигнул мне, откинулся на спинку сиденья и включил зажигание.

– Не смей больше этого делать, кретин, – сказала я.

– Как скажешь, – ответил он и выехал со стоянки.

Я опустила козырек на ветровом стекле, чтобы проверить, есть ли там зеркальце. Мариэтта оставила в кармане юбки губную помаду.

– Кто охраняет Эдварда? – спросила я, стараясь говорить так, будто ничего особенного не произошло.

– Два дежурных констебля. Чего это ты спрашиваешь?

– Просто любопытно, – огрызнулась я.

Я заказала блюдо дня, говяжий стейк, и бренди «Александер». Его подали с вишенкой. Фред ничего не сказал, хоть я и несовершеннолетняя. Стейк был изумительный – толстый, нежнейший, с кровью. Вкусно было удивительно, но я твердо решила, когда ужин закончится, стать вегетарианкой. Не хочу, чтобы меня покупали за кусок мяса.

– Недурно, – сказала я. – Спасибо за ужин. Да, я говорила тебе, что собираюсь перебраться в Лос-Анджелес?

– Правда? – Он по-прежнему глупо улыбался. Зубы у него были ослепительно белые, как у молодого хищника – волка, росомахи или койота.

– Да, – ответила я рассеянно. – Мы с братом уезжаем через несколько недель.

– В Лос-Анджелесе здорово, – сказал он. – Может, я тоже туда перееду.

– Ни за что! – сказала я.

– Это большой город, – сказал он. – Ты мне помешать не сможешь. Полицейские везде нужны.

– А почему ты решил стать именно полицейским? – вежливо спросила я. Стейк как-никак стоил тринадцать долларов девяносто пять центов.

– Семейная традиция.

– У тебя есть хобби, увлечения какие-нибудь?

– Да, конечно, – сказал он. – Тебе-то что до того?

– Я поддерживаю беседу, – сказала я. – Если не хочешь, можешь не отвечать.

– Мух дрессирую, – сказал он.

– Как интересно!

– Да пошла ты, – сказал он. – Знаешь, почему я не хочу отвечать? Потому, что ты, что бы я ни сказал, все равно будешь надо мной издеваться.

– Один ноль в твою пользу, – сказала я.

В машине мы снова начали целоваться.

– Давай пойдем до самого конца, – предложила я.

– Нет. Я не из таких.

Вдруг я поняла, на какой опасный путь становлюсь. Неизвестно, по какой причине амур пустил свою стрелу именно в тот момент, когда я целовалась с полицейским. Амур – злобный мальчишка, и стрелы свои рассылает себе на забаву, иначе уж я бы ему объяснила, что в мои планы это не входит и я не позволю сделать из себя жертву напитанного ядом острия! По неизвестным мне причинам тело мое стремилось к Фреду, но разум стоял на страже, и лишь он один мог вытащить меня из этой западни.

– Ты знаешь, как спариваются осьминоги? – спросила я. – Самец-осьминог подготавливает самку, массируя ее щупальцем. Оба приходят в такое возбуждение, что становятся багрового цвета. Когда самец решает, что самка готова, он лезет к себе в пасть, вытаскивает пакетики со спермой и запихивает их в партнершу. Осложняется все тем, что сует он их ей в глотку. Поэтому, решив, что самец хочет ее задушить, самка пытается его убить.

– Странная ты какая-то, – сказал Фред. – Как ты можешь такое рассказывать?

– Ты, наверное, прав. Себя ты странным не считаешь – значит, странная я. Если трахаться не хочешь, вези меня домой.

– Может, в кино сходим? – сказал Фред.

– Издеваешься, да? – холодно ответила я.

– Мне показалось, что у нас с тобой что-то получается, – сказал он. – Просто я пока что не готов с тобой спать. Я бы предпочел романтические отношения. Может, я в тебя влюблен по-настоящему и не хочу, чтобы над моими чувствами смеялись. Я думал… думал, мы сначала узнаем друг друга поближе.

– Да с тобой и поговорить особо не о чем!

– Я знаю, как спариваются одноклеточные зеленые водоросли, – сказал он.

– Правда? – спросила я недоверчиво.

– Их во всех прудах полно. Так вот, две водоросли одного размера сливаются друг с другом. Это тоже секс, только у них нет ни самца, ни самки.

– Да? Ни самца, ни самки? Что ж, интересная история. Ладно, вези меня домой.

– Я тебя не понимаю. Разве мы не можем просто встречаться? Мне бы хотелось узнавать тебя постепенно.

– Ну, понятно, – хмыкнула я. – Я отлично вижу, что ты настроен на серьезные отношения, только ничего из этого не получится.

Мне самой было противно говорить такие гадости, но меня пугало, что тело мое словно сошло с ума, что оно готово пуститься во все тяжкие, готово отвергнуть английского лорда и сделать своим избранником полицейского, который никогда не разбогатеет и которого запросто может пристрелить какой-нибудь подонок вроде жениха моей мамочки. Мне надо во что бы то ни стало выбраться из этой дыры, а если я к нему привяжусь, то останусь тут на веки вечные.

Он словно окаменел и домой меня вез молча.

– Если тебе так уж не терпится заняться любовью, могу снять номер в «Холидей Инн», – сказал он наконец.

– Обдумай это хорошенько, – сказала я обиженно. – Я не хочу, чтобы ты считал, будто тебя к этому вынудили. Пересплю с тобой, так ты вообще от меня не отлипнешь. Да, пожалуй, ты прав, делать этого не стоит.

– Мод, я должен тебе кое-что сказать.

– Что?

– Про дружка твоей матери. Прошу тебя, предупреди ее, что он очень плохой человек. Если ты не возражаешь, я как-нибудь позвоню или заеду. Хочу убедиться, что у вас все в порядке.

Я открыла дверцу. В свете фар было видно, что лужи подернулись льдом, белым и хрустким, а замерзшая грязь походила на шоколадную глазурь. Где-то у озера сдавленно ухала сова, охотящаяся на мышей. Шелестела на ветру дубовая листва.

– Можешь заезжать и без предлога, – сказала я. – Может, моей сестре захочется романтических отношений. Или маме. – Я поднялась по ступенькам, а он так и сидел в машине, глядя прямо перед собой.

– Смотрите-ка, кто пришел! – сказала мамочка. – Ты еще не забеременела?

– И не собираюсь, – сказала я. – Я не из таких.

– А я бы родила еще ребеночка, – сказала она. – Хотя в сорок пять, пожалуй, и поздновато.

– Ой, мам, только не это! – сказал Теодор, поправляя галстук-бабочку. – Никто не видел мою тушь?

– Возьми мою, – предложила я.

– У меня гипоаллергенная. И вообще, не люблю пользоваться чужой косметикой, тем более что твоя тушь давно засохла.

– По-моему, мужчина с накрашенными ресницами выглядит отвратительно, – сказала я.

– Старомодно мыслишь, – сказал Теодор. – И откуда столько сексизма? Я только чуточку подкрашиваю кончики. Ты что, серьезно считаешь, что я похож на голубого?

– Ты куда-то собираешься, Теодор? – спросила я.

– Возможно.

– Здесь же некуда пойти. А что тут за вещи разбросаны?

– Я отбираю, что взять в Лос-Анджелес.

– О чем это ты?

– Я тоже решил ехать. Впрочем, вполне возможно, в последний момент и передумаю.

– Когда-то мы с Эдвардом сделали отличного ребеночка, – сказала мамочка. – Интересно, а невестам разрешены свидания с заключенными?

– Мам, думаю, не стоит пытаться продублировать Леопольда, – сказал Теодор.

– Да? – сказала мамочка. – Возможно, ты и прав. Он единственный и неповторимый. Только вот найти здесь кавалера становится все труднее и труднее. Конечно, всегда есть Гарри, но я больше не могу мириться с его импотенцией.

– Ma, a еще не придумали никаких мини-помп, которые от этого помогают? – спросила я.

– Может, нам всем поехать в Калифорнию? – сказала мамочка. – Мне так порой жалко, что в молодости я не родила еще хотя бы троих. Я всегда думала, что у меня будет восемь детей. Теперь я понимаю, что максимум, на что я могу рассчитывать, это шестеро. – Она подошла к окну. – Фред еще не уехал. Да, а почему ты так рано вернулась? Что ты с ним сделала?

– Ничего я с ним не делала!

– Я приглашу его в дом, – сказала мамочка. – Он такой симпатичный. Если он тебе не нужен, им могла бы заняться я.

– И не мечтай. Он не трахается.

– Мод! – сказала мамочка. – Ты меня поражаешь. Вот уж не думала, что ты такая.

– Ничего не могу с собой поделать, – призналась я. – Он потрясающе сексуален, если только глаза закрыть. Честно, я в жизни ничего подобного не испытывала.

– Глаза-то зачем закрывать? – сказала мамочка. – Он очень привлекательный молодой человек.

– Это правда, – сказал Теодор. – Я в этом мало понимаю, но он похож на ирландского музыканта.

– Ты меня послушай, я-то знаю, о чем говорю, – сказала мамочка. – Ты береги себя для английского лорда. А Фреда я возьму себе. Приятно будет иметь кавалера на дочкиной свадьбе. – И она отправилась во двор.

– Черт! – сказала я Теодору. – Она же все испортит! Лучше уж справлять свадьбу без нее.

– Не психуй, – сказал он и включил утюг. – Англичане и так смотрят на американцев свысока. Они даже не поймут, что она ненормальная, решат, что все американки такие. И вообще, память у нее короткая. Когда доберемся до Калифорнии, она про это и думать забудет. Ты нигде не видела аэрозоль с крахмалом?

– В Калифорнии растут апельсины, – сказала я, подойдя к окну. – И авокадо. – Я глядела на Фреда и мамочку, сидевших в машине. Она, наверное, не захлопнула дверцу, потому что салон был освещен. – Только бы у него из-за нее аккумулятор не сел, а то он уехать не сможет.

– На апельсины с авокадо мне плевать, – сказал Теодор. – Там нужны люди, пишущие музыку к кинофильмам. Для композитора-песенника это настоящая Мекка. Были бы только связи. А их у меня нет.

– Мы все разбогатеем, – сказала я. – Даже Леопольд. Там нужны хорошенькие ребятишки – и для кино, и для рекламы. Но он, в отличие от сверстников, будет откладывать деньги – на ресторан.

– Странно, – сказал Теодор. – Только что здесь, рядом с пепельницей, лежали мои запонки, а теперь их нет. Ну почему в этом доме все всегда исчезает?

– Это все мама, – сказала я.

– А ты-то сама? – спросил Теодор. – Ты не хочешь быть актрисой?

– Кинозвездой, что ли? Пожалуй, нет. Мой дар – соблазнять мужчин, его я и буду совершенствовать. Я хочу выйти замуж за кого-нибудь богатого или знаменитого, впрочем, аристократ-иностранец тоже подойдет.

– Да ладно тебе, – сказал Теодор. – Это же такая тоска. Куда интереснее делать карьеру. Ты меня разочаровываешь.

– Слушай, ты что хотел, формальный ответ или правду? – сказала я. – Получай правду. Чего мне тебе лгать? Я очень ленива и крайне разборчива.

– Не понимаю, как ты можешь вслух говорить, что у тебя такая цель в жизни?

– А что мне им говорить?

– Ну, например, что ты хочешь заниматься ядерной физикой.

– Ядерной физикой? – фыркнула я. – Идиотизм какой! Может, пойти работать по вызову? Выберу себе амплуа Госпожи…

– Ни хрена у тебя не получится! Ну, свяжешь ты клиента, и что – будешь ему о себе рассказывать?

– Ну и что? – сказала я и отвернулась от окна. – Вот это и есть садизм. – Теодор глубоко задумался. – Какое слово на сегодня?

– Ты про мой календарь? Я думал, он тебя больше не интересует. Ты же назвала его идиотским.

– Я изменила свое мнение, – сказала я. – Порой он очень полезен.

– Меркин, – сказал Теодор.

– Что это такое?

– Парик на лобок, – сказал он.

– Полезное слово! – сказала я. – Очень полезное! Лобковый парик. Да, неплохо.

– Я хочу вставить его в песню, – сказал он. – Поможешь?

– Попса: «Девчонка, девчоночка в меркине рыжем, со мной эту ночь проведи!» – сказала я. – В духе Возрождения: «О дама в золотистом меркине». В стиле кантри: «Меркин миленькой моей я в ванной на полу нашел».

Он покачал головой.

– Я думал о чем-нибудь вроде: «Девки, где чьи меркины? И что тут за старые мерины? Пока все слова не утеряны…»

– Забудь немедленно. Старые мерины с девками – это похоже на публичный дом. К тому же обращение «девки» слишком пренебрежительное. А еще…

– Все! – крикнул Теодор. – Достаточно. Ты права, во всем права.

Я услышала, как отъехала машина Фреда, и в дом вошла мамочка.

– Похоже, хоть одну из наших проблем мне разрешить удалось, – сказала она. – Фред согласился взять двух щенков по триста долларов за каждого.

– Не может быть! – воскликнула я. – Что ты с ним сделала?

– У меня свои методы, – сказала мамочка. – Если удастся продать трех оставшихся, хватит денег на дорогу до Лос-Анджелеса. Должна сказать, Фреда очень беспокоит мое общение с Эдвардом. Мне показалось, он немного ревнует. Он был поражен, когда узнал, что Эдвард отец Леопольда.

– Это ты считаешь, что Эдвард его отец, – сказал Теодор. – Что еще натворил этот преступник?

– Я не запомнила, – сказала мамочка. – Я выше подобных мелочей. Пожалуй, нам пора спать. Чтобы встать с первыми лучами солнца.

– Не понимаю, зачем нам вставать с первыми лучами солнца, – сказала я. – Я пойду спать, но при условии, что ты мне расскажешь, как тебе удалось впарить Фреду двух голых собак.

– Кое в чем помогла мне ты, – сказала мамочка. – Он был так расстроен, что сам не понимал, что делает. Я ему объяснила, что за этими собаками будущее и что охранники из них лучше, чем из немецких овчарок.

– Ты ему сказала, что у этой породы зубы выпадают?

– Нет. Но я ему объяснила, что голые собаки идеально подходят людям с аллергией на собачью шерсть, которой Фред как раз страдает. Шесть сотен долларов, дети! Вы просто обязаны отдать их своей престарелой матери. Он завтра приедет забрать щенков и привезет чек. Наверное, он рассчитывает на встречу с тобой, Мод.

– Нет уж, избавьте меня от этого! Я так унижена и оскорблена, мама! Подумать только, он отказался меня трахнуть! Решил, что я недостаточно для него хороша.

– Может, он просто гомосексуалист? – сказала мамочка. – Вы готовы выслушать еще одну печальную новость?

– Да.

– Чуть больше чувства! – сказала мамочка.

– Да! – воскликнули мы. – Мы готовы выслушать еще одну печальную новость!

Я не очень поняла, откуда взялась еще одна печальная новость, потому что перед этим я ни одной печальной новости не узнала, но решила не уточнять, чтобы не отвлекать ее.

– Мариэтта обручилась со Стивом Хартли.

– Что? – сказала я. – Быть того не может! Они знакомы всего два дня. Тело его матери еще не остыло.

– Да она еще даже не умерла! – сказала мамочка.

– Где Мариэтта? – спросила я. – Хочу ее поздравить – она меня опередила.

– Она осталась ночевать у Стива. Приедет утром – забрать вещи.

– Какое убожество, – сказала я. – Ей всего двадцать один, а она вцепилась в первого же подвернувшегося под руку.

– Строго говоря, не в первого, – сказала мамочка.

– Она не использовала и толики своих возможностей, – сказала я. – Пошла с аукциона по стартовой цене.

– Если он заработает тридцать миллионов, получится, что эта стартовая цена не такая уж и низкая, – сказал Теодор. – Готов поспорить, она нас тут же забудет.

– Как она могла? Я думала, она поедет с нами в Лос-Анджелес. Там полно мужчин. Она могла бы устроиться на бензоколонку мыть машины.

– У него прелестный дом, – сказала мамочка.

– Или пойти в горничные, – сказала я. – Впрочем, насколько мне известно, она в жизни не занималась уборкой. Вечно заставляла меня все за нее делать. Будем надеяться, со временем я найду в себе силы простить ее. Да, кстати, а что нам, собственно, известно о будущем супруге? В какой семье он воспитывался, где учился, каковы его религиозные убеждения? Может, он серийный убийца или многоженец, сажающий своих избранниц на цепь в подвале? Думаю, мне придется провести расследование.

– Никаких расследований! – строго сказала мамочка.

– Когда свадьба? – спросил Теодор. – Вдруг мы к тому времени уже будем в Лос-Анджелесе? Я бы хотел подарить новобрачным песню. Впрочем, она может этого и не захотеть.

– Главное – чтобы она была счастлива, – тусклым голосом сказала мамочка.

– Никогда не думала, что моя сестра способна на такую пошлость. Все должно происходить совсем иначе!

– Может, его мать так и не умрет, и тогда она передумает, – сказала мамочка. – Дети, надо помолиться! Вставайте в круг.

– Я думала, ты всей душой за Стива Хартли, – сказала я.

– Кто его знает, за что я на самом деле всей душой. Сначала мне эта идея понравилась, но это было до того, как мы решили переезжать в Лос-Анджелес. – Она взяла бутылку с джином. – Теодор, будь ангелом, поищи мою банку сока. Я ее куда-то спрятала. Посмотри под кроватью.

14

Утром Мариэтта вернулась забрать вещи. Она приехала на машине матери Стива Хартли, «Тойоте» лимонного цвета.

– Стив знает, что у тебя нет прав? – спросила я.

– У меня есть справка, что я учусь, – ответила она презрительно. – И вообще, твое какое дело?

– По справке одной ездить нельзя, – сказала я.

– Тебе-то что за дело? – Она оттолкнула меня и открыла шкаф. – Слава богу, наконец-то я покидаю эту дыру. Больше не будешь за мной шпионить!

– Да? – сказала я. – Надо проследить, чтобы ты не умыкнула чего моего.

– Да кому нужно это клоунское тряпье? – сказала она.

– Как ты быстро переменилась!

– Меня к этому вынудила наша семейка, – сказала она. – Включился механизм самозащиты.

– А Стив Хартли видел тебя такой? Наверняка нет.

– Он принимает меня такой, какая я есть. Не то что ты. У меня теперь и работа появилась. Я буду содержать нас обоих, а Стив сможет вплотную заняться продажей своих компьютерных идей.

– Блеск, – сказала я. – Монолог – как из мыльной оперы! А что у тебя за работа?

– Я официантка в баре, – сказала она. – Если кто-нибудь уволится, меня переведут в зал.

– Неужели? – сказала я. В глубине души я была потрясена – работа официантки всегда наводила на меня ужас. – И где же?

– Не скажу.

– Чего ты стыдишься?

– Вовсе я не стыжусь! Просто не хочу говорить. Еще притащишься туда, поставишь меня в идиотское положение.

– Все понятно, – сказала я. – Ты работаешь в топлесс-баре.

– Нет! – крикнула она, упихивая остатки одежды в чемодан.

– Красивая вещь, – сказала я с тихим восторгом, заметив, как один из щенков, проковыляв через всю комнату, забрался на чемодан и пустил струю.

– Матери Стива его выдали на съезде библиотекарей, – нехотя призналась Мариэтта.

– И комплект прелестный, – сказала я, имея в виду кораллового цвета кашемировые свитер с кардиганом.

– Тоже матери Стива.

– Для библиотекарши вкус у нее неплохой.

– Что ты так взъелась на библиотекарей? – сказала Мариэтта. – Откуда столько презрения? Да как ты смеешь презирать женщину с такими возвышенными мыслями, с достоинством и здравомыслием, которых у тебя нет и не будет. Вечно ты все изгадишь. Когда Стив заработает много денег, может, я пойду учиться на библиотекаря.

– А ты и библиотекаршей будешь работать топлесс?

– В голове не укладывается, как я могла столько времени прожить в этом гадюшнике! – сказала она. – Слава богу, теперь я от этого избавлена.

– Раньше мы тебе нравились, – сказала я. – Ты переменилась. Деградировала. Ведешь себя как типичная домохозяйка средних лет.

– Давай расстанемся по-хорошему, – сказала она. – Кто знает, может, никогда больше не свидимся.

– Когда похороны? – вдруг вспомнила я.

– Чьи похороны?

– Матери Стива Хартли, – сказала я. – Ну, той, библиотекарши. Чей чемодан ты взяла. И чей комплект надела. На чьей машине ты приехала!

– Она вовсе не умерла, – сказала Мариэтта. – Ей даже стало лучше. Через неделю-другую ее выпишут.

– Да? – сказала я. – Нас к тому времени, наверное, здесь уже не будет. Мы переезжаем в Лос-Анджелес. Ну что ж, всех тебе благ. Я обязательно сообщу тебе наш новый адрес, чтобы ты могла к нам приехать, если, не дай бог, мать Стива, вернувшись домой, не сумеет оценить тебя по достоинству.

Мариэтта собралась было сказать ответную колкость, но передумала:

– Да, обязательно сообщи мне адрес. Маме, думаю, будет приятно получать от меня весточки.

– Может, еще увидимся до отъезда, – пробормотала я, но Мариэтты уже и след простыл.

Вскоре приехал за щенками Фред. Расставаться с ними было тяжело до боли. Он, естественно, выбрал именно тех двух, которых я хотела оставить.

– Лулу, сюда! – сказала я и протянула ей щенков. – Попрощайся со своими детками. Может, никогда их больше не увидишь.

Она, похоже, встретила это известие с облегчением. Рождение щенков для нее было шоком. Она никогда не любила собак и себя собакой не считала. Будь она человеком, она была бы бесстыжее меня и Мариэтты, вместе взятых. Стоит появиться какому-нибудь новому существу мужского пола – она тотчас впадает в экстаз. При первой же возможности убегает в дома, где есть мужчины. Ее вид обычно производит отталкивающее впечатление (она толстовата, что из-за безволосости еще сильнее бросается в глаза), но в дом ее обычно пускают – из жалости.

Попав к чужим людям, она немедленно норовит забраться в хозяйскую постель. А еще напускает на себя самый трагический вид, без слов пытаясь поведать им о том, как несчастна была ее жизнь в родном доме. Однако, получив все подачки и объедки, она неизменно возвращается: без нас ей не на кого злиться и раздражаться.

Завидев Фреда, она, раскинув лапы, повалилась на спину: требовала, чтобы он почесал ее роскошный живот. Он машинально начал ее гладить, а она теребила его, давая понять, что ей нравится, когда это делают поэнергичнее.

– Вот так? – спросил он рассеянно. – Слушай, может, пойдем прогуляемся? – Лулу вскочила и принялась возбужденно лаять. – Я это не тебе, – сказал он, – а Мод.

– Ты уже выписал чек за щенков? – спросила я.

Он взялся за ручку.

– Готово! Теперь пойдешь?

– Нет, – ответила я. – Слишком холодно.

– Пройдись с ним, Мод! – сказала мамочка.

Она размахивала чеком на шестьсот долларов, чтобы поскорее высохли чернила. – Прогулка пойдет тебе на пользу.

– Тогда пусть с нами пойдет Леопольд, – сказала я. – Он будет моей дуэньей.

– Зачем это тебе дуэнья? – возмутился Фред.

– Бедняжка Леопольд, – сказала я. – Малыш целыми днями торчит на кухне. Ему нужен свежий воздух.

– Не нужен мне никакой свежий воздух! – сказал Леопольд.

– Нет, нужен! – сказала я.

– Я не собираюсь на тебя нападать, – сказал Фред.

– Знаю, – ответила я. – А что, если я на тебя нападу?

– Пожалуйста, пойдем прогуляемся, – попросил Фред. – Чего ты боишься? Если понадобится, я смогу себя защитить.

– Не будь так самоуверен, – сказала я. – Ты свой шанс уже упустил.

– Ты же сама сказала, на улице слишком холодно, поэтому нападать на меня ты не станешь. Разве я не выписал твоей матери чек на шестьсот долларов? Ну сделай для меня хоть такую малость. Или ты боишься, что на сей раз я откликнусь на твой призыв?

– Не откликнешься! – сказала я. – Между нами ничего не будет! Один раз я на тебя напала, теперь все, хватит, с меня довольно. Такова жизнь. Надеюсь, этот урок пойдет тебе на пользу. Ну ладно, пошли.

Я схватила с вешалки промасленную рабочую куртку Пирса и вышла. Пронизывающий ветер обжигал лицо и бил по ногам. Деревья понуро раскачивались, словно ежась от холода. Воздух был ледяной и промозглый, и только слегка подванивало подтаявшей грязью и палой листвой. Как я мечтала выбраться из этой мрачной унылой дыры с мерзко шелестящими соснами, с кустами болиголова, на которых вечно висят обрывки туалетной бумаги да рваные кроссовки, закинутые туда пьяными подростками!

Из-за Гитчи-Гюми слышались взрывы. Почему, вдруг подумала я, мы никогда туда не ходим? Мы с Мариэттой могли бы отлично развлечься – проводили бы испытания служащих полигона. Правда, большинство военных либо гомосексуалисты, либо калеки. Впрочем, нашлась бы, наверное, пара-тройка полноценных особей. Теперь уже поздно – все равно со дня на день уезжаем.

Меня нагнал Фред с дверной ручкой в кулаке.

– Зачем тебе понадобилась наша дверная ручка? – спросила я раздраженно. – Будь добр, верни ее на место.

– Я ничего не делал! Она сама отвалилась.

– Ну так ввинти ее обратно. Или ты даже на это не способен?

– Ничего не понимаю! – нервно забормотал он. – Я до нее едва дотронулся, а из нее как посыплются пружинки. – Я окинула его таким презрительным взглядом, что он сник окончательно. Совершенно незачем было ему рассказывать, что эта ручка постоянно выпадает. Он засунул ее обратно в дверь и спустился по ступенькам. – Это еще пригодится, – сказал он и высыпал мне в ладонь какие-то пружинки и шурупчики. – Их можно поставить на место, я просто не понял куда.

– Пошел гулять – так гуляй, – сказала я и зашагала к лесу. Некоторое время мы шли молча. – Ну что, нагулялись?

– Я думал, мы поговорим.

– Ну, говори.

– Ты что, совсем бесчувственная? Почему ты такая злая?

– Я не злая, – сказала я изумленно. Я вовсе не хотела быть злой и искренне удивилась тому, что он воспринял все именно так. – Мне надо двигаться дальше, Фред. Неужели ты не понимаешь? Дело вовсе не в тебе. Просто я выросла. Стала другим человеком. Ясно тебе?

– Мне показалось, что между нами что-то есть, – сказал он. – Что-то особенное. Не просто секс.

– Секс-шмекс, – сказала я. – У меня есть цели в жизни, устремления, желания, потребности.

– Понимаю, – сказал он. – У меня тоже. Я живой человек. Ты мне даже полшанса не дала.

– Не могу я позволить себе торчать в этом городишке и крутить роман с полицейским из некогда благородного аристократического рода, – сказала я. – Не хочу портить тебе репутацию.

Он остановился, я тоже. Мы стояли у молодого, еще недавно крепкого клена. А сейчас кора у корней была обглодана начисто, видно, какими-то грызунами. Я присела на корточки, чтобы рассмотреть получше.

– Кстати, какой у тебя любимый грызун?

– Мне нравятся тушканчики, – сказала Фред. – Если ствол перевязать, может, дерево еще оживет. – Он присел рядом со мной.

От нечего делать я пошарила в листве и вытащила дохлого скрючившегося паучка.

– А ты знаешь, что паук, чтобы самка его не съела, выпускает семя на паутину, а потом обмакивает в него свои щупики?

– Щупики? – переспросил Фред.

– У паука, Фред, нет шпинделя! – сказала я. – Или ты решил, что есть? – Я в тоске возвела очи горе. – На окончаниях лапок у него щупики, устроенные как шприц. Он окунает эти щупики в сперму, собранную в специальном мешочке на брюшке. Как только самка приближается, он выпускает на нее из шприца сперму и мчится прочь, чтобы не угодить в ее объятия. Если самке удается схватить самца, она его пожирает. Видишь этого паучка? Его задушили.

– Но самцу ведь это нравится.

– Конечно, нравится! Он обожает опасность.

Фред склонился ко мне, обнял за плечи и начал меня целовать. Это было так ужасно! У меня снова все поплыло перед глазами, и я забыла, где я и что я. А если бы Саймон, лорд Холкетт, это увидел? Он бы бог знает что подумал! Я оттолкнула Фреда.

– Откуда ты столько всего знаешь про секс? – спросил он.

– Читаю всякие грязные книжонки, – сказала я. – Моя любимая – «Сексуальная жизнь животных». Садовая улитка, например, гермафродит. Шпиндель у нее на голове, а Эдита сам понимаешь где. Еще у нее из головы торчат кинжальчики. Перед тем как совокупиться, улитки разят друг друга этими кинжальчиками, что порой приводит к печальному исходу. Но если оба партнера остаются в живых, они предаются безумной страсти, и каждый является одновременно как активной, так и пассивной стороной. Я читала, что в их любовных играх столько пыла и эротики, что людям и не снилось. Короче, если хочешь, можем до моего отъезда в Лос-Анджелес как-нибудь перепихнуться по-быстрому. – Я отряхнула руки и, источая презрение, встала.

Он проводил меня до дому.

– Я не хочу по-быстрому, – сказал он. – Может, у нас все будет иначе?

– Не хочешь – как хочешь.

Войдя в дом, я отдала Пирсу пружинки и шурупчики.

– Почини, хорошо? – Он только что встал и делал себе яичницу. – Как ты можешь есть столько яиц?

– Люблю я их, – сказал он обиженно.

Мамочка, Теодор и Леопольд сидели на диване.

– Потрясающая новость! – сказал Теодор. – Мама позвонила в банк спермы нобелевских лауреатов, в Калифорнию. Она им не подходит – слишком стара, и мы решили записать тебя.

– Что ты несешь? Я не собираюсь рожать!

– Да ладно тебе! – сказала мамочка. – Родишь ребеночка от нобелевского лауреата и отдашь мне. Ты еще совсем молоденькая. Через несколько недель от живота и следа не останется.

– Твоя внешность плюс нобелевские мозги – ты только представь, что получится! – сказал Теодор.

– А если наоборот? – сказал Леопольд. Мамочка с Теодором расхохотались.

Не переживай, – сказала мамочка, увидев, как я сникла. – Мозги у тебя есть, не бог весть какие, но есть. Он вовсе не хотел тебя обидеть. Мы все так этого хотим, Мод. Только что по телевизору показывали, как собирают сперму у нобелевских лауреатов. Это нас всех совершенно потрясло, вот мы и загорелись.

– Приедем в Калифорнию – сразу этим и займешься, – сказал Теодор. – Правда, я, возможно, передумаю и с вами не поеду.

– Новый братик или сестренка – это просто здорово! – сказал Леопольд. – Он или она сможет помогать готовить и убираться.

– Так мы компенсируем утрату Мариэтты, – сказала мамочка.

– Да вы все спятили! – сказала я. – Как можно заводить ребенка в наше время! Озоновая дыра растет и растет.

Все задумчиво помолчали.

– Ну и пожалуйста, – сказал наконец Леопольд. – Сейчас выпускают замечательные кремы от солнца.

– Подумай хорошенько, – сказала мамочка. – Я могу одновременно с тобой завести ребенка традиционным способом, буду воспитывать сразу двоих. Тогда получится, что у меня семеро.