Текст книги "На прибрежье Гитчи-Гюми"

Автор книги: Тама Яновиц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

29

Несколько часов мы ехали по Лос-Анджелесу, но ничего знакомого нам так и не попалось. Когда мы наконец остановились на стоянке около бара «Свежие соки» на Сансет-бульваре, уже смеркалось.

– Привет, Калифорния! – воскликнул, войдя в бар, Леопольд. – Вот мы до тебя и добрались! Я хочу стакан сока из авокадо, яблок, клубники, свеклы, латука и морских водорослей.

– Коктейль? – уточнила я.

– А мне – фраппе из моркови, яблок, сельдерея, бананов и имбиря, – сказал Пирс.

– Пирс, – прошипела я, – коктейль, который выбрал Леопольд, стоит пять девяносто пять, а это все, что у нас осталось. Давай не будем портить ему удовольствие. Может, он даст тебе попробовать.

Мы сели за столик. Кроме нас, в баре не было никого. Леопольд любовался Сансет-бульваром и пил, громко хлюпая, свой сок. Тут в бар вошел какой-то мужчина и сразу уставился на Пирса. Он попросил позволения присесть к нам за столик, назвался Деннисом и рассказал нам, вернее Пирсу, почти все о себе. Он оказался директором компании звукозаписи, у него был дом неподалеку – особняк, построенный еще в девятнадцатом веке для какого-то знаменитого певца, имени которого я не разобрала. Деннис, несмотря на молодость, казался человеком богатым: у него были туфли из крокодиловой кожи и огромные золотые часы.

– Как только разбогатею, обязательно куплю себе туфли из крокодиловой кожи, две, а может, даже три пары – полуботинки черные, коричневые и рыжие, – сообщила я.

Но Деннис на меня не обращал ни малейшего внимания и вопросы задавал только Пирсу, поэтому я решила предоставить ему возможность пообщаться с Пирсом без моего посредничества. Кончилось дело тем, что Деннис растерянно обернулся ко мне. Он был похож на человека, который утверждает, что умеет ездить верхом, и знает, как обращаться с лошадьми, но, оказавшись в седле, вдруг понимает, что не может разобраться, что к чему.

Я сходила за второй соломинкой – решила попробовать сок Леопольда.

– Если тебе негде остановиться, можешь пожить у меня, – говорил Деннис Пирсу, когда я вернулась к столику.

– Откуда такой нефтяной привкус? – спросила я у Леопольда, сделав глоток.

– Наверное, от водорослей, – предположил Леопольд.

– Могу пожить у тебя? Круто! – обрадовался Пирс. – Я уже три дня не мылся.

– Эй! – возмутилась я. – А как же мы?

– А, да… – вспомнил Пирс. – Это мои братишка с сестренкой.

– Родственники? – недовольно поморщился Деннис. – Они могут пожить у меня во флигеле, пока не подыщут себе жилье.

Он извинился и удалился в туалет, и, пока его не было, Пирс передумал.

– Не хочу я жить у этого парня.

– Если тебе не понравится его дом, мы уедем, – сказала я. – Но от него можно хотя бы позвонить, узнать, не оставила ли мама свои координаты в полиции. А может, у Денниса и неплохо. Судя по рассказам, там даже здорово. К тому же Деннис – человек из музыкального мира. Теодору такое знакомство очень пригодится.

– У меня какое-то странное ощущение, – признался Пирс.

– Слушай, я думала, ты смирился с мыслью о муфти-пуфти, хотя бы в роли реципиента.

– Чего? – переспросил Пирс, озадаченно глядя на меня.

– Это когда мужчина или женщина, чаще мужчина, сосет партнеру шпиндель, – сообщил Леопольд и разразился идиотским смехом.

– Пирс, ты что, забыл? – удивилась я. – Ты же говорил, что плохого в этом нет.

– Да? Я так говорил? Может быть, не помню… Так думаешь, это не противно?

– Надо просто лежать и ничего не делать. У него, наверное, дорогие чистые простыни, только что выглаженные, – помнишь, я про такие рассказывала? Можешь представить на его месте какую-нибудь девицу.

– Зачем это мне представлять себе девицу?

– Ну, не знаю. Да и мне ли тебе советовать, о чем думать, когда Деннис будет тебе делать муфти-пуфти. А может, Деннис и не захочет делать муфти-пуфти. Откуда мне знать, чего он захочет? – Я выхватила у Леопольда стакан и допила последние капли сока. – Вы что, ребята, на меня сердитесь за то, что я решила ехать в Лос-Анджелес и разыскивать наших? Я и представить себе не могла, что он такой огромный. По телевизору он казался гораздо меньше.

– Не психуй, – сказал Пирс. – Мы на тебя зла не держим.

– Правда?

– И мы их обязательно найдем.

– Думаешь? – Я разревелась. – Простите… Я вовсе не собиралась плакать. Ой, как со мной, наверное, трудно путешествовать. Простите меня! Это я во всем виновата. Я вспыльчивая, суетливая, мне вообще плохо – я так устала от чужих людей, а кроме вас, мальчики, у меня никогошеньки нет, но я и вас достала.

– Ты нас совсем не достала, – тихо сказал Леопольд. – Мы к тебе привыкли. Ну и что, что ты психованная…

– Ой, Леопольд, спасибо тебе! – воскликнула я и обняла его.

Вернулся из туалета Деннис. Он причесался и на Пирса смотрел голодным взглядом.

– Так вы готовы или как? – спросил он. – Пирс, ты садись ко мне в машину, а они пусть едут за нами.

– Нет! – твердо сказала я. – Пирс поедет с нами.

– Как хотите, – пожал плечами Деннис. – Надеюсь, ты не убийца. А впрочем, сам не знаю почему, может, потому, что Пирс, если что, меня защитит, но я не боюсь!

– Идиот, – пробормотала я себе под нос.

– Что-что? – переспросил Деннис.

– Я говорю, вам не о чем беспокоиться. Сами посудите: мой брат станет кинозвездой, а вы – первый человек в Калифорнии, который с ним познакомился. Приводов в полицию у него почти не было.

– Что? – снова переспросил Деннис. – Я вас опять не расслышал. Я немного глуховат – наверное, оттого, что слишком много хожу по клубным концертам. У меня знаете какая идея? Я бы с удовольствием устроил ужин в твою честь. Пирс.

– Не нужно мне никакого ужина в мою честь, – заявил Пирс.

– Это я услышал, – сообщил Деннис. – Ты бы мог быть немного посговорчивее – ведь ты никого здесь, в Лос-Анджелесе, не знаешь, а я хочу помочь тебе завязать знакомства. Я знаю много всяких нужных людей. Что ты подумал – это на твоей совести, но в моем предложении ничего дурного нет.

– А он дело говорит, – сказала я Пирсу.

– Ничего я, Деннис, не подумал! Понятно?

Деннис мечтательно вздохнул.

– О, как давно я ждал таких слов, – сказал он. – Прости, пожалуйста. Ты прав. Я переборщил. Все будет, как ты захочешь.

– Никаких ужинов в мою честь!

– Хорошо, хорошо! Только прошу, поехали со мной. Не покидай меня, Пирс! У тебя же нет ни денег, ни кредитной карточки. Позволь мне тебе помочь! У меня потрясающий массажист, Джорджи. После бассейна он будет тобой заниматься.

– Звучит заманчиво, – сказала я. У Пирса вид был такой, будто его сейчас вырвет. – Эй, Пирс, что это с тобой?

– Ты посмотри на его пиджак!

– А что у меня с пиджаком? – удивился Деннис.

– Лацканы, – буркнул Пирс.

– Тебе что, лацканы не нравятся? – спросил Деннис. – Этот пиджак стоил восемьсот долларов. Господи, я себя чувствую полным идиотом. Да, ты прав, лацканы ужасные.

– Деннис, у тебя дома есть какие-нибудь стимуляторы? – спросила я.

– Какие именно?

– Марихуана, например. Мой брат любит марихуану и скотч.

– Скотч мне не нравится, – сказал Пирс. – Лучше пиво.

– Он обожает хороший скотч, – сказала я. – Я, слава богу, уговорила его не употреблять кокаин с героином, но кто его знает, что дальше будет. Понимаешь, я считаю, что каждого человека окружает аура, она как белок у яйца, а человек – это желток, он внутри ауры, как зародыш-желток в белке. Зародыш питается белком, а человек получает духовную поддержку, то есть ту же пищу, из ауры. Те, кто употребляет героин, пожирают свой собственный белок, ауру, значит. Вкусно, конечно, но получается, что сам себя съедаешь заживо. И назад этого не вернешь, а оно могло бы и пригодиться снаружи, то есть когда ты, так сказать, вылупишься. В общем, съеденный белок обратно не воротишь, да и сам ты уже не тот. Ну, как мальчишка, который съел запас завтраков на неделю вперед.

– Полагаю, то, что ты рассказываешь, самой тебе кажется очень разумным, – сказал Деннис.

– Сволочь! – обиделась я.

– Ты что, не согласен с тем, что моя сестра говорит? – спросил Пирс.

– Ага! – подхватил Леопольд. – Ты что, не согласен?

– Лучше вас, ребята, нет никого! – растроганно воскликнула я.

– Да, ей наверняка кажется очень разумным то, что она рассказывает. А у меня дома полно марихуаны, отличная травка – с Гавайев, одни цветочки, а еще – батончики пейотля. Сам я его лет сто не пробовал, но ручаюсь, это клево. Я и скотч закажу, а если он вам нужен срочно – купим по дороге, – пообещал Деннис.

– Одни, говоришь, цветочки? – обрадовался Пирс. – Ладно, уговорил. Мы поедем за тобой следом.

– Понимаешь, другие дети ни за что не будут водиться с мальчишкой, который съел свои завтраки за неделю вперед, и прежде всего потому, что он наверняка будет ходить голодный и выпрашивать у них завтраки. Да, конечно, наверняка найдется кто-нибудь убогий, с заниженной самооценкой, кто с радостью поделится своим завтраком – для того чтобы обзавестись другом. Так же и женщина с заниженной самооценкой готова спутаться с наркоманом и чуть ли не радуется тому, что ее аура разрушается, – это все потому, что она считает себя никчемной.

– Твоя сестра, – она что, немного того? – спросил Деннис, когда мы вышли.

– Нет, – сказал Пирс. – Это ты того.

– Ага, – подтвердил Леопольд. – Это ты того.

– Я никогда не забуду вашей доброты, – сказала я братьям.

– Тебе что, правда не нравится мой пиджак? – спросил Деннис. – Он почти новенький, я его всего разок надевал. Ну до чего я несчастен!

Я отвязала от дверцы машины Трейфа и села вперед. Леопольд забрался ко мне на колени.

– Он на серебристом «Мерседесе», – сказал Пирс. – Дома у него еще темно-зеленый «Лотус», но он сейчас не на ходу. Я обещал разобраться.

– Он, наверно, жутко богатый, – сказала я. – Ой, Пирс, а вдруг это наш выигрышный билет?!

– Кто его знает, – ответил Пирс.

Несколько кварталов мы ехали за серебристым «мерсом», но на перекрестке нам пришлось остановиться на красный свет, и мы потеряли Денниса из виду.

– Может, он свернул, – предположила я и тут вдруг посмотрела на соседнюю машину. – Леопольд, у меня зрение отвратительное. Будь добр, взгляни на даму в соседней машине. Кажется, она похожа на маму.

Леопольд посмотрел в сторону, вперед, обернулся назад.

– Ой, точно, мама!

– Правда?! А я уж думала, у меня глюки. Что будем делать?

– Кричать! Орать во все горло!

– Ма-а-ам! – завопила я. – Мама, мы здесь! Она посмотрела в нашу сторону и опустила окно.

– Откуда у нее машина с кондиционером? – удивилась я.

– Может, это та, которую взяла Мариэтта? – предположил Пирс.

– Не похоже, – сказала я.

– Сколько же на мою долю выпало страха, тревог и волнений! – прокричала мамочка в открытое окно.

– He говоря уж о стирке и уборке! – подхватил сияющий Леопольд и попытался встать прямо у меня на коленях.

Зажегся зеленый.

– Где вы были? – спросила мамочка.

Машины сзади возмущенно засигналили, а Трейф на заднем сиденье истошно залаял.

– Тебя искали! – проорал Пирс. – Притормози вон там, впереди.

Мы свернули на стоянку перед универмагом. Мамочка вышла из машины, и мы все, включая Трейфа, бросились ей на шею.

– Лапушки мои, – запричитала она. – Вам было очень плохо?

Из машины вышла женщина, которую я никогда раньше не видела. Она стояла и смотрела на нас. Это была дама восточного вида, лет сорока. Грудь ее украшало ниток двадцать бус – янтарь, бирюза и серебро, которые на черном обтягивающем платье смотрелись весьма экзотично. На ногах у нее были серебряные туфли на высоченной платформе.

– Это Нэнси, – сказала мамочка.

– Кто такая Нэнси? – спросила я.

– Моя новая подружка.

– В каком смысле?

– Я стала лесбиянкой! – сообщила мамочка. – Мужчинами я сыта по горло! Мы с Нэнси любим друг друга.

– А почему ты решила покончить с мужчинами? – спросила я.

– Эдвард сбежал из больницы.

– Это мы знаем, – сказала я. – Он нас похитил, но нам удалось бежать.

– Бедные мои детки! – воскликнула мамочка. – Он метался по всей стране. В газетах писали, что с ним девушка и маленький мальчик, и я решила, что он убил Пирса и взял в заложники тебя с Леопольдом.

– Да нет, – сказала я. – Они, наверное, перепутали его с Пирсом. С нами все в полном порядке.

– Слава богу! Больше всех пострадала несчастная мать Эдварда. Когда назначили залог, она в качестве гарантии предложила свой дом. Теперь его у нее забирают. Как только наберу денег на билет, вызову ее сюда, пусть живет с нами. Но это не главное. Как я беспокоилась, просто места себе не находила, на десять лет состарилась. Я безумно боялась, что Эдвард вас убьет.

– Я по тебе ужасно скучал, мамуля! – сказал Леопольд. – Даже почти забыл, какая ты неполноценная.

– Доконало меня то, что вместе с трейлером пропали все мои фотографии, – сказала она. – Не осталось никаких свидетельств моего существования. А я ведь хранила фотографии всех ваших отцов, хотела вам показать, когда вам исполнится двадцать один.

– Мне двадцать один уже исполнилось, но никаких фотографий ты мне не показывала, – сказал Пирс.

– Не могла вспомнить, куда я их запрятала, – объяснила мамочка. – А мы как раз ехали на встречу с продюсером, хотели, чтобы про вас рассказали по телевизору, в передаче о пропавших людях. Теодор даже песню написал. Хотите с нами поехать?

– Теперь же в этом нет необходимости! – сказала я.

– Теодор так расстроится, – вздохнула мамочка.

– Знаешь, я очень сомневаюсь, что Эдвард мог бы убить собственного сына.

– Кто знает, может, Леопольд вовсе не его сын, – ответила мамочка.

– Да?! – обрадовался Леопольд. – А какие есть еще варианты?

– Надо припомнить, – сказала мамочка. – Я тебе потом скажу.

– Нэнси, какие у вас красивые бусы, – восхитилась я.

– Спасибо. Я их сама делаю.

– Неужели сами?

– Да. Я покупаю старинные тибетские и русские ожерелья и перенизываю.

– А-а-а, – сказала я.

– Правда, она чудо?! – сказала мамочка. – Она столько для меня сделала!

– Мам! Ты говоришь, что стала лесбиянкой… Значит… значит, вы с Нэнси… занимаетесь любовью? – выпалила я.

– Сначала я думала, что никогда не смогу заниматься любовью с женщиной – у женщин кое-чего не хватает. А потом решила: да какая разница! К тому же мы этим занимаемся редко. Честно говоря, у меня и желания особого нет. Там, где мы живем, всегда столько народу, нам и наедине побыть почти не удается.

– А где вы живете?

– У Нэнси чудесный домик в колонии Малибу. Правда, немного запущенный.

– В Малибу! – воскликнула я с восторгом.

– Мне он достался по наследству, – объяснила Нэнси. – А вы где живете?

– Как это – где мы живем? Мы же только приехали. И жить собираемся с вами.

– Нэнси, мои дети, естественно, будут жить со мной, – сказала мамочка. – Мы же это обсуждали.

– Твои дети – они едут и едут! И их друзья тоже, – возмутилась Нэнси.

– Мы ждем маленького, – призналась мамочка.

– Ты беременна? – изумилась я и оглядела их обеих. – Но… каким образом?

– Аист принес! – сказала сияющая мамочка.

– Я всегда мечтала о ребенке, но мне сделали гистероктомию, – сказала Нэнси.

– Ой, какой ужас!

– Жалеть меня не надо! – отрезала Нэнси.

– Я что-то не то сказала, – пробормотала я. – Прошу прощения.

– Ой, Мод! – воскликнула мамочка. – Неужели ты наконец выросла? Какая ты стала деликатная! – Она чмокнула меня в щеку и обернулась к Нэнси. – Дорогая, не злись. Мод просто хотела выразить сочувствие. Откуда ей знать, что следует говорить в подобных случаях. Если бы она не сказала «какой ужас!», ты бы обвинила ее в том, что она холодна и эгоистична.

– Извини, – сказала Нэнси и взяла меня за руку. – Мы с твоей матерью знакомы всего неделю, но она так многому меня научила. Мы с ней уже встречались в прошлой жизни, и это многое объясняет.

– Извинение принято! – обрадовалась я. – Но и ты меня прости, если я что не так сказала.

Мамочка глядела на меня с восторгом.

– Знаешь, Нэнси, она и впрямь изменилась. Разговаривает почти как взрослый человек.

Я зашмыгала носом.

– Мы так устали в дороге, – объяснила я. – К тому же, сами понимаете, какой это шок – приехать и узнать, что твоя мать стала лесбиянкой. А как вы вообще познакомились?

– На до-джо, – ответила Нэнси.

– А что такое до-джо?

– Это разновидность каратэ, – объяснила Нэнси.

– Мама, а я и не знала, что ты увлекаешься каратэ.

– Ты многого обо мне не знаешь! Уж не думаешь ли ты, что я вообще не меняюсь?

– Я тоже хочу ходить в школу каратэ! – заявил Леопольд.

– Круто! – сказал Пирс.

– Ой, как нам будет здорово! – воскликнула я. – Малибу… Я о нем столько читала.

– Евангелина, где же они будут спать? – сказала Нэнси. – В гостевой спальне Мариэтта с Саймоном, в другой – Теодор, Фред и Шон, в третьей – мы с тобой. Больше места нет!

– Кто-кто в гостевой спальне? – Я чуть не взвыла от отчаяния.

– Только не волнуйся, – сказала мамочка. – Мы все уладим. – Она отвела взгляд и обратилась к псу: – Трейф, бедный ты мой! Они, наверное, вообще тебя не кормили. Какой ты тощенький!

– Он влюбился в меня, и все из-за твоих заклинаний! – сказала я. – И похудел он от любви.

– Какие такие заклинания? – Мамочка посмотрела на меня непонимающе. – Что-то мне мало в это верится. Ну ладно… Так, дети, поезжайте за нами. Пора домой.

Нэнси пошла к машине.

– Евангелина, давай поторапливайся. Я все боюсь, что в наше отсутствие дружок Теодора спалит дом.

Мамочка подошла и обняла меня за плечи.

– Правда, она замечательная? – шепнула она мне на ухо. – По десятибалльной шкале тянет на тройку.

30

– Мне хочется приготовить блюдо, которое символизировало бы радости семейной жизни, – сказал Леопольд. – Помните, Теодор как-то принес мне с блошиного рынка прелестную старинную поваренную книгу. Она называлась «Тысяча один способ доставить мужу удовольствие», девятьсот семнадцатого года издания. Увы, я мало что из нее помню, но могу попробовать приготовить лососевые крокеты. Берется банка лосося, разминается, добавляется мелко нарезанный лук и пара яиц. Из полученной массы надо слепить пирожки и обжарить их на сковородке. Подается с картофельным пюре. Как вы думаете, им понравится?

– Они будут в восторге, – ответила я рассеянно. Мы ехали по автостраде вдоль Тихого океана.

Она оказалась далеко не такой великолепной, как я себе представляла, потому что по обеим ее сторонам не было ни одного незастроенного клочка земли. Чуть подальше, правда, был общественный пляж, но тут же висела табличка «На стоянке мест нет».

– В девятьсот семнадцатом году, когда была написана книга «Тысяча один способ доставить мужу удовольствие», в Калифорнии ничего, кроме чудесных видов, не было, – сказал Леопольд. – Здесь росло множество фруктов: авокадо, гранаты и все такое. Жаль, что я забыл, как делается мороженое с авокадо!

Машина Нэнси свернула на узкую дорогу, ведущую к океану. В ярдах ста от поворота стояла сторожевая будка.

– Они что, берут плату за въезд? – забеспокоилась я. – Пирс, посигналь, чтобы они остановились. У нас ни гроша.

Пирс забибикал. Нэнси притормозила у будки. Мамочка выскочила из машины и подбежала к нам.

– Мам, что, въезд в колонию Малибу платный? У нас ни цента.

– Нет, конечно! Это будка охранников. Здесь охрана строгая – мы не хотим, чтобы кто-нибудь посторонний нарушал наше уединение. Нэнси как раз разговаривает с Фредом: он должен внести ваши имена в список тех, кому въезд разрешен.

Она поманила Трейфа, и тот перепрыгнул на заднее сиденье, а когда туда же села и она, Леопольд тоже пробрался назад и устроился у нее на коленях.

– Что здесь делает Фред? – возмутилась я.

– Он приехал за тобой. Уже три разведенные дамы, имеющие дома здесь, в колонии, сделали ему предложение, но он бережет себя для тебя. Ему, спасибо Нэнси, повезло – он устроился охранником. Поначалу будет поучать тридцать шесть тысяч в год.

– Тридцать шесть тысяч?! – изумилась я.

– Это только поначалу, – повторила мамочка. – А еще он пишет сценарий.

Нэнси проехала в ворота, и мы проследовали за ней. Пирс опустил свое окошко и крикнул:

– Привет, старик! Как ты там? Ну, до скорого!

Я прикрыла глаза.

– Боюсь, я в него влюбилась по-настоящему, – произнесла я через силу.

– М-да… Бедный Фред… – вздохнула мамочка. – Бедный наш Фред…

– Все, достаточно! – оборвала ее я.

– Может, ты сумеешь себя побороть? Вот бедняга… Знаешь, он развесил объявления по всему Лос-Анджелесу – тебя искал. Даже статью напечатал в «Лос-Анджелес тайме». Всех на ноги поставил. Я так надеюсь, что либо ты его, либо он тебя разлюбит – для его же блага.

– Очень мило, – прошипела я.

– А тобой, Леопольд, очень заинтересовалась Нэнси, – ласково сказала мамочка. – Не исключено, что она тебя усыновит. Тогда ты унаследуешь ее дом.

– Вот мне повезет-то! – обрадовался Леопольд.

Мы выехали на узкую улочку, застроенную небольшими домиками, стоящими чуть ли не вплотную друг к другу.

– А дом Нэнси выходит на океан? – спросила я.

– Увы, нет, – ответила мамочка. – Там еще много чего нужно отремонтировать, но мы решили, что Пирс нам поможет.

– Вы же думали, что он умер, – напомнила я.

– В душе я в это ни секунды не верила, – сказала мамочка. – Если бы с одним из вас что-нибудь на самом деле случилось, я бы наверняка места себе не находила. Мне бы сердце подсказало. Притормози здесь.

– Этот участок и без дома стоит недешево, – сказал Пирс. – Ну как, много ты здесь видела кинозвезд?

– О да! Одна из них – мать Шона, правда она уже много лет не снимается. Она играла в андерграундных фильмах Энди Уорхола. С виду они совсем обычные люди. Ну, вот мы и приехали.

– А кто такой Шон?

– Соло-гитарист у Теодора. Пока группа не раскрутится, он будет жить у нас.

– Где мне припарковаться? – спросил Пирс.

– Бог его знает. Наверное, придется оставить машину на улице, но, надеюсь, соседи возражать не будут. Те, кто живет здесь, считают себя свободными личностями, правда ездят все почему-то на «Рейндж-Роверах».

– А домик симпатичный, – заметила я. По фасаду он был обит серой кедровой вагонкой и походил на старинные часы с кукушкой.

Мы вошли в дом вслед за мамочкой. Гостиная там была двухсветная, с раздвижными стеклянными дверями, выходившими на теннисный корт.

– Что это за шум? – прокричала я.

– Наверное, Теодор с Шоном работают на корте, – объяснила мамочка.

– В теннис играют?

– Да нет, лапочка, репетируют.

– А где Мариэтта с Саймоном?

– Не знаю. Может, наверху.

Я взбежала по лестнице. Одна спальня была пуста, а дверь в другую оказалась запертой. Я подошла и приложила ухо к замочной скважине.

– Больно не будет! – услышала я голос, похожий на Мариэттин.

– Ты уверена? – спросил второй голос, мужской, с британским акцентом.

– Ты просто закрой глаза и думай об Англии, – сказала Мариэтта.

Значит, эти двое действительно сожительствуют. Сердце мое, сама не знаю почему, странным образом подскочило чуть ли не до горла, но об этом я бы Мариэтте ни за что на свете не рассказала.

Я спустилась вниз. Мамочка стояла у дверей на корт.

– Мама, как ты это допустила? Она же украла у меня Саймона. Теперь мне придется ее убить.

– Вот видишь, – сказала мамочка, – оказывается, ты все-таки не изменилась. Как приятно снова видеть тебя в ярости. Я всегда вас учила не подавлять свои чувства. По-моему, ярость возвышает человека и придает ему сил. Я делала все, чтобы у моих детей не было недостатка в отрицательных эмоциях.

Теодор стоял спиной ко мне, от его гитары тянулся шнур к гигантскому усилителю. Я немного послушала. Не могу сказать, что его музыка сильно изменилась, но она стала как-то увереннее и решительнее. Кто знает, может, другие сумеют к этому привыкнуть или даже полюбят.

Я постучала его по спине, и он обернулся. Выглядел он старше, мудрее, тверже, крепче, одним словом – возмужал, и мальчишеского в нем почти не осталось. Взгляду него был напряженный и тревожный, но, узнав меня, он облегченно рассмеялся. Мы обнялись, и он прокричал мне в ухо:

– Мод, ты даже представить себе не можешь, какие адские муки я претерпел, проехав с ней в одной машине через всю страну. Чего мне только не пришлось вынести – ее надо было вытаскивать из всех придорожных баров, она знакомилась с мужчинами на автобусных остановках, даже в туалетах. Слава богу, что ты наконец объявилась!

Пирс с Леопольдом тоже подошли.

– Как дела, старина? – спросил Пирс, которого всегда смущают такие вот требующие проявлений чувств ситуации. – Как твоя эта, как ее… рука?

– Неужели помнишь? Спасибо, почти в порядке, только гнется плоховато.

– А это что за красавец с гавайской гитарой? – поинтересовалась я.

– Привет! – кивнул нам юноша. – Я Шон. Пишется 3-и-б-х-о-й-г-а-н, а произносится Шон.

– Да какая разница, – махнула рукой я.

– Это очень важно, – заявил Зибхойган. – Написание суахильско-гаэльское. Я, видите ли, наполовину африканец, наполовину ирландец. Отец мой был из «Черных пантер», а мама – кинозвезда андерграунда.

– Да ну? А мой отец был смотрителем Эддистонского маяка, – сказала я.

– Круто! – оценил Зибхойган.

Теодор запел:

 
Отец мой в Эддистоне был смотритель маяка.
С русалкой темной ночью порезвился он слегка.
Она родила сыновей (полюбила, видать, старика):
Дельфина, меня, дурака, и морского конька.
 

Пирс подхватил:

 
Йо-хо-хо, дует ветер с моря.
Только что он нам несет – радость или горе?
 

– Твой брат на чем-нибудь играет? – спросил Теодора Зибхойган. – Может, он захочет к нам в группу?

– Вот уж нет! – вмешалась я. – У него другие планы.

– Давай, он сам решит, а? – сказал Зибхойган.

Росточка он был небольшого, и я легко бы ему врезала, если бы была той, прежней. У него было хорошенькое нежное личико и золотистые волосы, заплетенные в мелкие косички, – короче, мальчик, которого все детство баловали, впрочем, никакой его вины в этом быть не могло. Я прикинула и решила, что разберусь с ним позже. Выглядел он так, будто вырос в доме с кондиционерами и со служанкой-мексиканкой, которая то и дело вносит в гостиную блюда со свежей малиной и клубникой. Даже по косичкам было видно, что он привык к самым дорогим шампуням с бальзамами, да и парикмахер его стоит наверняка не меньше полутора сотен за визит.

– Теодор так много мне про вас рассказывал, – сказал он, пристально нас разглядывая, – что мне кажется, будто мы давным-давно знакомы. Хотите, уберем аппаратуру, поиграем в теннис?

– Мы в теннис не играем, – ответила я.

Зибхойган от изумления лишился дара речи.

– А я всегда хотел научиться, – сказал Пирс. – Может, ты меня потренируешь?

– Ты хотел научиться играть в теннис? – переспросила я. – Вот не знала. Даже представить себе не могу тебя с ракеткой.

– Теперь все будет по-другому, – сказал Пирс.

– Ничего себе! А что мне делать? Может, подготовить номер с дрессированной собакой? Похоже, здесь негде разводить эму и прочих страусов. Кстати, где Лулу? Где щенки?

– Когда мы репетируем, приходится запирать их в кабане, – сказал Теодор. – Щенки обожают писать на аппаратуру.

– Кабана – это вот это? – спросила я, показав на розовый в голубую полоску сарайчик в углу корта. – Никогда раньше не видела настоящую кабану. Какая симпатичная! Ну, Трейф, пошли! Тебя ждет встреча с твоей благоверной.

Я подошла к сарайчику, открыла дверь, и наружу выскочили семь собак. Все пять щенков ужасно вымахали, я даже с трудом их узнала. У одного на голове вырос пук черной шерсти, но туловище было лысое и серое. Он крутился волчком, пока не врезался в стену.

– Два щенка Фреда, два – Саймона, – рассказывал Теодор. – К сожалению, этот – мы его назвали Цуцик – аутист.

– Правда? Может, я оставлю его себе – это так благородно, воспитывать больную собаку. А как назвали остальных?

– Ромео, Лилия, Би-би и Альфонс Доде.

Девочка была розовая с коричневыми подпалинами, один кобелек иссиня-черный со странным хохолком на боку, еще один – лиловатого, я бы сказала, лавандового оттенка, а последний – пегий. Рядом с ними носился черный чихуахуа. Щенки отнеслись ко мне вполне дружелюбно, хотя, естественно, не вспомнили. Только Лулу, радостно взвизгнув, повалилась на спину – при виде Трейфа она пришла в экстаз. Разлука пробудила в ней, пусть и ненадолго, нежные чувства.

– Ой, до чего они все милые! – сказала я. – А чихуахуа чей?

– Мариэттин, – ответил Теодор.

Чихуахуа прыгнул мне на руки и принялся осыпать меня слюнявыми поцелуями.

– Бедняжечка ты моя недоласканная, – вздохнула я. – Неужели тебя никто-никто не любит?

– Красавчик! – раздался пронзительный вопль за моей спиной. – Красавчик, немедленно ко мне! Мод, Красавчик мой пес. И ласки ему хватает!

Я обернулась и принялась осматривать корт в поисках подходящего орудия.