Текст книги "Старшины Вильбайской школы"

Автор книги: Тальбот Рид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)

– Джентльмены, и я поддерживаю предложение мистера Блумфильда от своего имени и от имени всех «мартышек»! (Общий смех.) Смейтесь, сколько хотите, а все-таки мы за Ридделя, а за кого мы, тот всегда победит! Я кончил.

Было произнесено еще много речей в том же хвалебном тоне. Бедного Ридделя совсем сконфузили. Когда наконец его водворили на председательское кресло и, по обычаю, потребовали от него речи, он долго не мог выговорить ни слова; наконец проговорил, краснея и заикаясь:

– Благодарю вас, джентльмены!.. Только вряд ли я буду хорошим президентом, я совсем не умею говорить… Но не в этом дело, я хотел только сказать, что мистер Блумфильд прав: необходимо поднять дух школы, а для этого надо жить дружно. Впрочем, если мы будем продолжать так, как начали сегодня, то вашему старшине нечего будет делать… Но, право, джентльмены, сегодня я не могу говорить. В другой раз скажу больше, а на сегодня уж увольте.

И новый президент сел посреди оглушительных рукоплесканий всего собрания.

XXXII
ЧИТАТЕЛЬ ПРОЩАЕТСЯ С ВИЛЬБАЙСКОЙ ШКОЛОЙ

Настал день темпльфордской партии крикета. Вся школа еще раз собралась на главном дворе. Но на этот раз вильбайцев привлекает не столько крикет, сколько желание взглянуть на их старого героя, «старика Виндгама», который не забыл своего обещания и приехал повидаться с товарищами. Старый старшина совсем не изменился с того времени, как оставил школу; даже бакенбарды его не успели вырасти. На нем та же фланелевая куртка, в которой он отличался на майских бегах. Но вильбайцы смотрят на него с таким благоговением, точно он не человек, а по крайней мере полубог; да это и неудивительно: ведь Виндгам почти студент – через месяц он поступает в Оксфордский университет.

Наши старые знакомые Парсон и Тельсон следят за игрой с одного из лучших мест – с высокой скамьи под вязами, которую они позаботились занять заранее, – разумеется, не сами, а через посредство услужливого Бошера, к немалой досаде других «мартышек», принужденных стоять и сидеть где попало.

– Наши недурно играют, – замечает Тельсон с видом мецената, доставая полную горсть орехов из кармана Парсона. – Впрочем, и темпльфордцы не плошают. Гляди-ка, как вон тот высокий ловко отбил наш мяч.

– А все-таки мы их одолеем, – говорит Парсон. – При старике Виндгаме нашим нечего бояться. Смотри, вон он подбодряет наших. Видишь? Ага! Темпльфорд струсил… Вон мяч прозевали… Молодчина, Виндгам!

В это время Бошер делает попытку протиснуться на скамью, но Парсон решительно заявляет, что скамья занята, и предлагает ему поискать другое место.

– Пустите меня посидеть чуточку, – пищит бедный Бошер. – Ведь я берег для вас эти места с половины второго до трех!

– Ну что ж? За полтора часа ты достаточно насиделся, – говорит неблагодарный Парсон и продолжает со смехом, обращаясь к Тельсону: – Бедняжка Бошер! Мир велик, а он мал, оттого его и обижают…

При этом намеке на злополучный дневник разобиженный Бошер скрывается в толпе, и друзья продолжают наслаждаться игрой, созерцанием старика Виндгама и орехами.

Но вот мимо проходят под руку две знакомые фигуры.

– Вон идут Риддель с Блумфильдом, – говорит Тельсон, подталкивая локтем своего друга. – Их теперь водой не разольешь.

– Да, теперь держи ухо востро. Плохо нашему брату, когда начальство в дружбе, – отзывается Парсон с философским видом.

Первый тур кончился, и публика устремляется в палатку, чтобы взглянуть поближе на героя дня, который скрылся туда вместе с игроками. Увлеченные общим движением, Парсон и Тельсон неосторожно покидают свои места, и скамью с торжеством занимают Бошер и Лаукинс.

Между тем начинается второй тур. Должно быть, темпльфордцы действительно робеют в присутствии знаменитого вильбайского героя: их ворота падают одни за другими.

Вильбайцы начинают торжествовать.

– Скоро кончится, – говорит Гем своим неизменным спутникам Ашлею и Типперу. – Еще один тур, и мы одолеем.

– Да, наши славно сыгрались, – вторит ему Типпер и прибавляет с гордостью: – Ведь наша партия больше чем наполовину составлена из парретитов.

– Лучше не считай, – смеется Ашлей, – а то как бы не вышло, как тогда с рокширской партией. «Мы должны забыть, что у нас три отделения», – так, кажется, сказал Блумфильд в парламенте.

– Да мы и то забыли. Я не запомню у нас такого мирного времени, какое настало теперь. А все наш маленький старшина. Право, я нахожу, что с ним легко ладить.

Даже Гем принужден согласиться с этим и считает долгом прибавить со своей стороны:

– Лучше всего в нем то, что он не помнит старых обид. На днях он обещал мне попросить директора, чтобы с будущего года он опять назначил меня классным старшиной.

Тут разговаривающие смолкают и обращают все внимание на игру; второй тур близится к концу, и игроки начинают заметно волноваться.

Но чья это печальная фигура пробирается от школы к палатке? Неужели это наш приятель Виндгам-младший? Да, это он. Теперь половина шестого – час, или, вернее, полчаса его свободы, и вот он пришел полюбоваться игрой, от участия в которой должен был отказаться по независящим обстоятельствам. Впрочем, как достойный брат своего брата Виндгам не теряет времени в напрасных сетованиях. Слышите, как звенит его голос? Это он ободряет «своих». И вообще, насколько это возможно для простого зрителя, он принимает живейшее участие в игре, но по тому, как он то и дело поглядывает на свои часы, нетрудно догадаться, что время его ограничено и что скоро для него, как для Сандрильоны, пробьет полночь, когда он должен будет покинуть блестящее общество.

Он высчитал с точностью до полу секунды, сколько времени нужно, чтобы пробежать пространство, отделяющее палатку от школы, и в шесть часов без одной минуты и двенадцати секунд он, что бы там ни было, пустится в обратный путь.

Но впереди еще много времени, и Виндгам не унывает; он надеется, что успеет досмотреть третий тур, который только что начался.

– Что, Виндгам, плохо твое дело? Скоро и в «тюрьму» пора, а? – раздается за ним знакомый голос. Это старшина; он сегодня необыкновенно весел и не может удержаться, чтобы не подшутить над своим любимцем; но тотчас же спешит смягчить шутку: – Ничего, брат, на будущий год наверстаем потерянное время. Не унывай!

– Да я и не унываю, – бодрится Виндгам. – Я все время смотрел на игру вон из того окна, из комнаты Ферберна… Ай да наши! Молодцы! Хорошенько их!.. – И Виндгам, забыв о собственных горестях, принимается усердно аплодировать своим.

Игра идет все живей и живей. Игроки точно нарочно спешат, чтобы Виндгам мог видеть конец тура. Вот со стороны неприятеля выходит последний игрок. Летит один мяч, другой, третий… Еще один ловкий удар со стороны вильбайцев – и игра кончена.

Виндгам вынимает часы – пора! И он добросовестно пускается бежать к школе. Громкий смех и свистки сопровождают его стремительный бег. Вдогонку ему кричат: «Держи вора! Ай да рысак!» Но Виндгам не смущается насмешками: за последнюю неделю он бегает таким образом по два раза в день, и всякий раз ему кричат что-нибудь вдогонку. Он спасает свою честь в шесть часов без двух секунд, в тот самый момент, как вильбайский мяч сбивает последние темпльфордекие ворота и школу провозглашают победительницей.

Час спустя в комнате старшины собралось веселое общество. Тут заседают представители всех трех отделений. Нечего и говорить, что Блумфильд и оба Виндгама тоже тут.

– Вот уж никак не ожидал, что застану тебя вельчитом! – говорит старый старшина новому.

– То есть ты не ожидал, что я опущусь так низко? – смеется Риддель. – Ведь в твое время отделение Вельча не пользовалось хорошей славой.

– Да, времена переменились, – замечает Блумфильд. – Мы решили покончить с вечными перекорами между отделениями, и, право, так лучше.

– Да, теперь у нас мир, – говорит Кроссфильд.

– Нет, серьезно, у нас стало до такой степени тихо, что скоро я, кажется, забуду, к какому отделению принадлежу, – говорит Портер.

– Не беспокойся, друг любезный, вспомнишь, как только начнутся состязания, – смеется Ферберн.

– Не знаю. Мне кажется, что все-таки следует стоять за свое отделение, – говорит старшина.

– Последнее время мы так усердно стояли за свои отделения, что просто тошно вспомнить.

– То есть мы стояли каждый за себя, вот в чем дело.

– Мне кажется, что вообще нет худого в том, чтобы стоять за себя, но, конечно, нужно стоять также за свое отделение и за школу, – замечает нерешительно Котс, до сих пор молчавший.

– Разумеется. Все дело только в том, чтобы распределить эти три заботы в надлежащем порядке, – отвечает на это Виндгам-старший.

– В каком же порядке следует, по-твоему, их распределить?

– Конечно, на первом плане должна быть школа, на втором – отделение и только на третьем – твоя прекрасная особа.

– Другими словами, – говорит старшина, – имея всегда на первом плане школу, можно избавить себя от двух других забот, так как первая забота заключает в себе обе другие.

Не находите ли вы, читатель, что теперь самый удобный момент проститься с вильбайцами? Говорят, в счастливые минуты расставание всегда легче.