Текст книги "Старшины Вильбайской школы"

Автор книги: Тальбот Рид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

– Интересно знать: для какого экстренного случая готовились эти сложные приспособления?

К мальчикам вернулась способность речи.

– Простите нас, сударь! – закричали все четверо, бросаясь к учителю. – Мы не знали, что это вы! Мы ждали…

Дальнейшие слова были прерваны новым шумом: на этот раз это был, несомненно, неприятель. Прежде чем бывшие в комнате успели что-нибудь предпринять, невидимая рука приотворила дверь, и в комнату влетела бутылка. Стукнувшись об пол, бутылка разбилась вдребезги, и комнату наполнило страшное зловоние: в бутылке был сероводород; недаром Кьюзек и Пильбери изучали химию. Заткнув носы, учитель и мальчики бросились к двери; но неприятель сосредоточил на ручке все свои силы, и дверь не поддавалась.

– Отворите дверь! Здесь мистер Паррет, слышите? – закричал Парсон.

– Не надуешь! Не на таковских напал! Погодите, мы угостим вас еще бутылочкой, – раздалось за дверью.

Мистер Паррет заинтересовался этой сценой. Он отворил окно и, усевшись на подоконник, стал ждать, что будет дальше.

– Отворите дверь, мы сдаемся! – кричали осажденные.

– Сдаетесь? Так становитесь на колени, – отвечал неприятель.

– Стали! – крикнул Парсон.

– Честное слово?

– Честное слово.

– Теперь говорите: «Мы, дрянные мальчишки, воришки, просим у вас прощенья и клянемся, что впредь будем вести себя честно».

– Мы, воришки, дрянные мальчишки, просим у вас прощенья и клянемся, что впредь будем вести себя честно, – повторили Парсон, Тельсон, Бошер и Кинг.

– Выпустить пленных! – скомандовал Кьюзек.

Дверь отворилась…

Уходя, мистер Паррет сказал мальчикам:

– Завтра утром в семь часов приходите все в мою комнату.

XVI
ПИТОМЦЫ И НАСТАВНИКИ

Несколько секунд переконфуженные мальчуганы простояли неподвижно в дверях комнаты Парсона, провожая взглядом удаляющегося оскорбленного, как им казалось, учителя. Каждый из них чувствовал, что участь его решена, и мысленно прощался со школой. И в обыкновенной шалости попасться неприятно, но то, что случилось с ними теперь, было гораздо хуже. Теперешняя их проделка сильно смахивала на заговор против их любимого наставника. Давно ли они чуть было не утопили его? И вот не прошло и двух недель, как опять-таки из-за них он рисковал сломать себе шею, а тут еще вельчиты подоспели со своим отвратительным снадобьем, благодаря которому он едва не задохся! Положительно мистер Паррет не может понять это иначе, как заговор против его жизни или, по крайней мере, как умышленную насмешку. Какое ему дело, против кого было направлено нападение? Он оказался жертвой обеих воюющих сторон, и, разумеется, обе стороны постигнет один и тот же ужасный приговор. Ввиду близкой общей гибели три враждующих отделения в первый раз за этот год забыли свою вражду и проявили нечто похожее на братские чувства. Как только учитель скрылся за углом коридора, Тельсон, который всегда приходил в себя первым, тихо свистнул:

– Пропали наши головушки!

– Ты думаешь, нас исключат? – спросил его торопливо Кьюзек.

– Конечно, исключат, – спокойно отозвался Парсон и медленно прошел в свою комнату.

Остальные последовали за ним.

– Что ж… Семь бед – один ответ, – заметил Кинг, стараясь попасть в тон Парсону, который был для всех фагов образцом самообладания и других геройских доблестей.

Наступила продолжительная пауза. Наконец Кьюзек вышел из задумчивости и, вздохнув, обратился к своим:

– Пойдемте, господа, к себе! Что тут стоять?

– Куда вам спешить? – отозвался на это Парсон. – Уроки учить не стоит – все равно отвечать не придется. Лучше поболтаем на прощанье.

Было решено не расстраивать компании, и таким образом в этот вечер отделению Паррета пришлось быть свидетелем самого непривычного зрелища – дружеской беседы между представителями трех враждебных партий школы. Разговор скоро оживился и перешел к обсуждению вопроса о предполагаемых новых гонках.

– Ведь нам придется распрощаться с нашей химией после сегодняшнего приключения. Как ты думаешь, Пиль? – говорил Кьюзек, обращаясь к своему другу.

На это Пильбери только мрачно улыбнулся.

– А как называется это мерзкое зелье, которым вы нас угостили? – спросил Кьюзека Тельсон.

– Сероводород, – отвечал тот с готовностью и тотчас же принялся объяснять: – Прежде всего надо взять…

– Будет, будет, – прервал его Парсон и даже руками замахал. – Не надо нам твоих лекций.

– Так о чем же прикажешь говорить? О гонках, что ли? – спросил насмешливо Кьюзек.

– В самом деле, Парсон, скажи, ты должен это знать: правда, что новых гонок не будет? – обратился к Парсону Фильнот.

– Разумеется, не будет. Что в них для нас толку, когда мы не можем положиться на честность наших противников? Кто поручится, что они не подстроят нам опять какой-нибудь каверзы?

– Что правда, то правда, – заметил Кьюзек, очень довольный, что может поддержать общее миролюбивое настроение, согласившись со своим старинным врагом. – Директорские всегда были трусами и выезжали на каверзах исподтишка.

– Кьюзек, ты забываешься, и я тебе этого не спущу! – неожиданно заявил Тельсон, вскакивая и становясь в наступательную позицию.

Разумеется, Кьюзек поспешил занять соответственную оборонительную позицию, и неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы Парсон не разнял противников вовремя, сказав строго:

– Стойте, довольно историй на сегодня! Я не позволю драться в моей комнате.

– Так пусть он извинится, – хорохорился Тельсон.

– Да я, право, не хотел тебя обидеть, – сказал Кьюзек.

– Намерен ты извиниться или нет?

– Я не говорил, что не намерен.

Тельсон удовольствовался этим косвенным извинением и замолчал.

– Говорят, что директорские взяли бы приз во всяком случае, – заметил дипломатически Пильбери, надеясь этой любезностью загладить ошибку товарища и помирить общество.

Но тактика его не удалась.

– Желал бы я знать, кто это говорит, – произнес Парсон, вступаясь в свою очередь за честь своего отделения.

– Кто? Да все наши, – отвечал Пильбери не совсем уверенно и, чтобы как-нибудь выйти из неловкого положения, обратился за поддержкой к своему другу: – С самого начала было видно, что директорские должны выиграть, правда, Филь?

– Много вы с Филем понимаете в гонках и в гребле! – заметил презрительно Парсон.

– Да столько же, я думаю, сколько и ты с твоей компанией, – огрызнулся Пильбери, не выдерживая своей дипломатической роли.

– Какая жалость, что такие прекрасные моряки не могут показать себя за неимением шлюпки!

– Чем без толку спорить, давайте лучше померяемся силами, – предложил Кьюзек. – Мы с Пилем готовы грести против вас, когда вам будет угодно. Согласны?

Парсон взглянул на говорившего, потом переглянулся с Тельсоном и наконец спросил:

– А вы не будете плутовать?

– Конечно, нет! Мы никогда не плутуем.

– Хорошо. Так в первый же свободный день мы с Тельсоном гребем против вас.

– Если завтра всех нас не выгонят, прибавьте, – сказал Кинг.

Это замечание произвело действие ушата холодной воды. Веселая компания приуныла, и беседа прекратилась.

В назначенный час подсудимые с бьющимися сердцами отправились на суд, то есть в комнату мистера Паррета.

Если бы только они могли подозревать о настоящем состоянии духа учителя, когда, заткнувши нос платком, он бежал от них по коридору, они, наверное, волновались бы меньше. Вернувшись к себе после неприятных четверти часа, проведенных в комнате Парсона, мистер Паррет бросился на стул и расхохотался, как сумасшедший. Дело в том, что серьезный мистер Паррет отличался необыкновенно тонким чувством юмора, и то, в чем каждый другой на его месте увидел бы оскорбление, поразило его только своей смешной стороной. Он сразу сообразил, как было дело, и чем больше он думал об этом происшествии, тем смешнее оно ему казалось. Впрочем, это не мешало ему помнить о дисциплине; он понимал, что как ни смешна была шутка, шутники должны быть наказаны. Поэтому, когда за дверью послышались шаги нескольких пар ног и маленькие преступники один за другим вошли в комнату, голос учителя был строг и лицо ничем не выдавало внутреннего смеха.

– Ну-с, что вы скажете в свое оправдание? – спросил он, окидывая внимательным взглядом всю шеренгу.

– Простите нас, сударь, – заговорили Парсон, Тельсон и Кьюзек в один голос.

– Стойте, не все вдруг. Парсон, говорите вы.

– Простите нас, сударь, – повторил Парсон. – Право, мы не хотели… Это вышло нечаянно.

– Что вышло нечаянно? – спросил учитель.

– Да то, что вы упали и…

Тут мистер Паррет перебил Парсона:

– Постойте. Положим, упал я нечаянно. А то, что кружка с водой висела над дверью и веревка была протянута под дверью, было также нечаянностью?

– Нет, сударь, но…

– А то, что как только отворилась дверь, в нее полетели туфли и еще какие-то вещи, – это также нечаянность?

– Нет, сударь, – отвечал уныло бедный Парсон.

– Что же было нечаянностью, в таком случае?

– Вы, сударь… то есть мы вас не ждали…

– В этом я уверен. Позвольте узнать: для кого предназначались ваши приготовления?

– Для вельчитов, сударь… Они…

Парсону хотелось поскорее объясниться, но учитель снова перебил его, обратившись к Кьюзеку и компании:

– А ваши приготовления для кого предназначались?

– Для парретитов, сударь, – был единодушный ответ.

– Так… – произнес мистер Паррет серьезно, потом, помолчав, начал: – А теперь выслушайте меня. Мне приходилось уже в этом году беседовать с вами по подобным поводам. Это не первый раз, что вы попадаетесь в недозволительных шалостях. В настоящую минуту все вы, как я вижу, очень сконфужены. Конечно, вам стыдно не потому, что вы сознаете всю нелепость вашей проделки, а только потому, что мне пришлось случайно пострадать от нее. Так или иначе, но вашим шалостям должен быть положен предел, и я вас накажу. Во-первых, до конца учебного года каждый из вас лишается прогулки на один час ежедневно, кроме суббот.

Вздох облегчения послышался из кучки подсудимых, когда была произнесена эта первая половина приговора. Вторая половина была строже:

– Во-вторых, до конца учебного года ни один из вас не имеет права посещать чужие отделения без моего разрешения.

Парсон и Тельсон обменялись грустным взглядом: для них этот приговор был очень жесток; он означал для них почти полную шестинедельную разлуку, потому что нельзя же считать свиданиями встречи во время уроков!

– Я должен сказать вам следующее, – продолжал между тем учитель. – Некоторые из вас принадлежат, как я вижу, к моему отделению, и все вы учитесь в моем классе. Ни один из вас, как известно вам самим, не отличается прилежанием, и большинство ваших одноклассников и учится и ведет себя лучше вас.

– Это правда, сударь, – заметил чистосердечно Тельсон.

– Так вот что я намерен сделать, – сказал мистер Паррет. – Всякий раз, как я услышу о какой-нибудь недозволительной проделке, в которой будет участвовать кто-нибудь из вас, я буду наказывать весь ваш класс. Захотите ли вы подвергать ваших товарищей незаслуженному наказанию или нет, это я предоставляю вашей совести.

Мистер Паррет знал, с кем имеет дело, и взвесил свои слова заранее. Эти дети были необузданные шалуны и несносные ученики, потому что каждый из них обладал достаточным запасом лени, но все они были безукоризненно честны, и учитель совершенно верно рассчитал действие, которое должно было произвести на них его решение. Пока они подвергали неприятностям только себя, ни один из них не подумал бы ограничить свои беспорядочные наклонности, но товарищей они, конечно, подводить не станут.

Отпустив мальчиков, мистер Паррет пошел к директору и рассказал ему о том, как он поступил. Директор вполне одобрил решение своего коллеги и по этому поводу разговорился с ним о состоянии дисциплины в школе вообще.

– А что, Паррет, как идут наши внутренние дела? – спросил директор. – Вам это должно быть известно лучше, чем мне.

– Сказать по правде, я не совсем ими доволен, – отвечал мистер Паррет. – Очень может быть, что мало-помалу все придет в порядок; но я нахожу, что назначение старшиной Ридделя было, во всяком случае, рискованным опытом: он для этого слишком непопулярен.

– Причина его непопулярности лежит не в его личности. Будь это так, я не назначил бы его, – возразил директор. – Кроме того, я убежден, что в конце концов он заставит товарищей уважать себя.

– Вопрос в том, скоро ли это ему удастся при его неуверенности в своих силах.

– До меня дошли слухи, что Блумфильд и другие классные старшины вашего отделения составили оппозицию против Ридделя. Правда ли это? – спросил директор.

– Совершенная правда, и в этом-то лежит секрет почти всех недавних беспорядков, – отвечал учитель. – Но мне кажется, сударь, что ни вы, ни я не должны вмешиваться в это дело. С этим затруднением Риддель должен справиться сам, и если он этого не сумеет, он не годится в старшины.

– Я с вами согласен и убежден, что Риддель справится со всеми своими затруднениями. Если власть его признается так медленно, то это только потому, что в своем отделении ему нечего делать.

Директор помолчал с минуту и потом заговорил о предмете, не имевшем, по-видимому, никакой связи с предыдущим.

– Отделение Вельча по-прежнему, кажется, страдает полным отсутствием порядка? – спросил он.

– Разве может быть иначе? Ведь там нет ни одного надежного классного старшины, ни одного такого, который мог бы оказывать хорошее влияние на младших, – заметил мистер Паррет.

– Мало того: мне известно, что влияние двух-трех из них положительно вредно, – подтвердил директор. – Знаете, Паррет, что мне пришло в голову? Что Риддель был бы отличным старшиной для отделения Вельча, разумеется оставаясь при этом главным старшиной. Правда, он нерешителен, но ведь тут и не нужно крутых мер, К тому же Ферберн будет прекрасным старшиной для своего отделения. Что вы на это скажете?

– Конечно, Риддель прекрасный юноша, но я боюсь, что эта задача будет ему не по силам.

– Пусть попробует. Это выяснится в какие-нибудь две недели… Я со своей стороны верю в Ридделя.

На этом глава школы и его помощник расстались.

Сильк и Джилькс сидели в комнате последнего, нимало не помышляя о грозившей им перемене. Дни, по обыкновению, были заняты докуриванием сигарных окурков и разговорами вполголоса. Беседа была таинственная и не совсем дружелюбная.

– Сегодня утром он получил письмо из дому. Я знаю это потому, что за завтраком мы с ним сидели рядом и я видел, как он читал письмо, – говорил Джилькс.

– Что же было в этом письме? – спросил Сильк так естественно, точно читать чужие письма было самой обыкновенной вещью.

– Я не мог разобрать всего. Знаю только, что письмо было от его брата и что в нем была повестка на деньги.

– На какую сумму?

– Я не рассмотрел.

– Где он теперь? – спросил Сильк помолчав.

– Не знаю. Должно быть, в исповедальне (на языке двух друзей это слово означало комнату Ридделя), или нет… сегодня день раздачи книг, значит он в библиотеке.

– Какая тоска эта библиотека! – заметил с досадой Сильк. – Теперь этот мальчишка вечно торчит там. Как ты думаешь, зайдет он к нам перед ужином?

– Не знаю.

– Так узнай. Ступай и тащи его сюда без дальнейших церемоний, он мне нужен.

Последнее было сказано таким повелительным тоном, что Джилькс возмутился.

– Что это тебе так загорелось? Неужели ты не можешь подождать до утра? – спросил он с нетерпением.

– Могу или не могу, это не твое дело. Сказано тебе, что я хочу видеть его сегодня, и баста! – был выразительный ответ.

– Нет, не баста. Я не позволю тебе больше командовать мной, мне это надоело! – проворчал Джилькс,

Сильк улыбнулся скверной улыбкой.

– А, тебе надоело меня слушаться, так и мне надоело молчать про некоторые вещи, – произнес он небрежно.

Джилькса передернуло.

– Да ведь я вовсе не отказываюсь исполнить твою просьбу. Только зачем ты говоришь со мной таким неприятным тоном? – заметил он уже в примирительном духе.

– А ты не рассуждай, а лучше поворачивайся живей.

Странную власть приобрел за последнее время Сильк над своим товарищем: несмотря на происходившие между ними частые ссоры, кончалось всегда тем, что Джилькс уступал.

Так было и на этот раз: после последнего грубого замечания Силька он беспрекословно встал и пошел искать Виндгама. Он нашел его, как и ожидал, в библиотеке, занятого сортировкой, книг для раздачи.

– Вот он где! – сказал Джилькс с оттенком ласковой фамильярности в голосе. – Ты, кажется, живешь здесь?

– Тебе-то что, хотя бы и жил? – отозвался Виндгам с нескрываемым неудовольствием.

– Ты еще долго будешь сегодня возиться с книгами?

– Не знаю. А что?

– Сильк велел тебе передать, чтобы ты зашел к нему: ему нужно поговорить с тобой.

Лицо Виндгама омрачилось. Он был в эту минуту под свежим впечатлением свидания с Ридделем. Друг его брата был добр к нему, как всегда. Мальчик сознавал, что платит ему неблагодарностью за его дружбу, и после каждой встречи с ним больно чувствовал укоры совести. Поэтому требование Силька являлось теперь особенно некстати.

– Передай Сильку, что я не приду. Я буду занят здесь весь вечер, – сказал Виндгам Джильксу, не глядя на него.

– Я бы советовал тебе пойти к нему, – заметил на это Джилькс, подчеркивая тоном свои слова.

– Я ведь сказал, что мне некогда. С какой стати я обязан являться к нему по первому его требованию?

При всей смелости этих слов в тоне их слышалась неуверенность.

– Ему нужно сообщить тебе что-то важное. Я серьезно советовал бы тебе пойти, и поскорее, – повторил Джилькс.

Виндгам с сердцем швырнул в угол бывшую у него в руке книгу и, пробормотав: «Когда уж я от них избавлюсь!», быстро пошел из комнаты. Джилькс задержал его на минуту:

– Послушай, мальчик, не хорохорься ты перед Сильком! Если дойдет дело до ссоры, он насолит и тебе и мне. Ты ведь знаешь, что он ни перед чем не остановится, благо сам-то он умеет выходить сухим из воды. Не ссорься с ним, будь добренький.

Виндгам ничего не ответил на эту тираду.

– А, Виндгам, как мило с твоей стороны, что ты зашел! – встретил его Сильк, точно они были с ним в самых лучших отношениях.

– Джилькс сказал мне, что тебе зачем-то нужно меня видеть, – отвечал Виндгам холодно и не поднимая глаз на Силька.

– Это правда… Я хотел предупредить… Дело в том, – тут Сильк принял таинственный вид, – что на днях вышел один довольно неприятный для всех нас случай… я надеюсь, что он не будет иметь особенных последствий, но…

– Что ты хочешь этим сказать? Говори прямо, – перебил его Виндгам, начиная пугаться не на шутку.

– В последний раз, когда ты водил нас с Джильксом в «Аквариум»…

– Я водил вас? Как тебе не стыдно! – воскликнул ошеломленный Виндгам.

– Ну, когда мы ходили в «Аквариум», не все ли равно? В последнюю субботу перед гонками нас, или, вернее, тебя, видели.

– Ты не шутишь? – спросил бедный мальчик, бледнея, и прибавил поспешно: – Кто меня видел?

– Я не могу тебе этого сказать.

– Скажи только, был ли это кто-нибудь из учителей или из классных старшин.

– Нет, не спрашивай, я все равно не скажу. Да, наконец, не в том дело, кто видел, а в самом факте.

Сочиняя эту ложь, Сильк нимало не подозревал, как он был близок к истине. Как удивился бы он, если б узнал, что два свидетеля наблюдали за ними с козел кареты директора в ту самую минуту, когда они выходили из «Аквариума»!

– Сильк, неужели он донесет на меня? – спросил Виндгам, и в голосе его послышалось отчаяние.

– Право, не знаю. Разумеется, я постараюсь помешать этому, – отвечал Сильк уклончиво.

– Голубчик Сильк, постарайся! Если ты меня не выручишь, я пропал.

– Не бойся, дружище, я выручу тебя, чего бы это мне ни стоило… но… услуга за услугу: и ты меня должен выручить.

– Можешь рассчитывать на меня, – сказал обрадованный мальчик. – В чем дело?

– Видишь ли, я немножко запутался. С этими проклятыми гонками я проиграл кучу денег, все из-за этого дурака… то есть оттого, что директорские взяли приз. Так не можешь ли ты одолжить мне пару соверенов?

На одну минуту у мальчика вытянулось лицо, но он тотчас же овладел собой и ответил с готовностью:

– Изволь. Денег у меня нет, но я сегодня получил повестку на три фунта стерлингов. Завтра же я схожу и получу по ней деньги.

– Если хочешь, я получу за тебя, мне завтра все равно надо в город.

– Пожалуй, – и Виндгам достал из кармана и передал Сильку свою повестку.

– Так, значит, из полученных денег тебе будет следовать один соверен, а два соверена и десять шиллингов останутся за мной. Я их возвращу тебе, будь покоен, – сказал Сильк, пряча бумагу в карман.

Но мальчик и не беспокоился о деньгах: ему было не до того. Он думал лишь о том, исполнит ли Сильк свое обещание, и, несмотря на то, что, уходя, ему об этом напомнил, он еще далеко не был покоен за свою судьбу.