Текст книги "Осенний мост"
Автор книги: Такаси Мацуока
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 34 страниц)
Это был тот же самый океан – и, однако же, ничего не было тем же самым. Берега залива Сан-Франциско не напоминали Хэйко залив Эдо, равно как и пронизывающий холод калифорнийской осени не имел ничего общего с более мягкой прохладой этого же времени года в Японии.
Но волны с их непрестанным бегом иногда заставляли ее унестись мыслями в иное место и иное время, когда она была самой прекрасной гейшей великой столицы сёгунов из рода Токугава. Сейчас ей казалось, что это было давным-давно, – особенно когда она пыталась мыслить мерками японского календаря. Одиннадцатый месяц четырнадцатого года царствования императора Комэй. Слова и числа, обращенные к отдаленной, почти затерявшейся в памяти эпохе.
Неужели в самом деле прошло всего лишь два года с тех пор, как она впервые встретила Гэндзи?
Она тогда чудовищно недооценивала его, как и все остальные. Эту ошибку нетрудно было совершить. Гэндзи не выказывал ни капли серьезности, которой стоило бы ожидать от высокородного самурая в столь сложные времена, и на губах его слишком часто играла улыбка, даже тогда, когда окружающие не смогли бы усмотреть никаких поводов для веселья. Кроме того, он одевался, как щеголь. Подобные наряды были бы уместны для актера, и никто не стал бы отрицать, что молодой господин достаточно красив, чтобы украсить собою сцену любого театра Кабуки – но он же, в конце-то концов, не был актером! Он был знатным самураем, наследником княжества Акаока, и, если верить упорно бродящим слухам, был наделен пророческим даром. Казалось бы, можно было бы ожидать, что он хотя бы позаботится о том, чтобы не бросаться так в глаза своим внешним видом.
Наниматель Хэйко, князь Каваками, глава сёгунской тайной полиции, описал Гэндзи как испорченного и ограниченного дилетанта, как человека никчемного, которого интересую только женщины и вино, а отнюдь не воинские традиции самураев. Сперва казалось, будто ее наблюдения это подтверждают. Но как только Хэйко позволила, чтобы Гэндзи соблазнил ее, она поняла, что Каваками чудовищно ошибается. Гэндзи вел себя как слабак и одевался как слабак, но тело его выдавало. Вся его кажущаяся мягкость – а в одежде он выглядел мягким и слабым – была результатом искусно изображаемой вялости. Приученные к дисциплине мышцы и сухожилия связывали его кости воедино, придавая телу упругую силу – так тетива лука превращает безвредный изогнутый кусок дерева в смертоносное оружие. Хэйко, благодаря своей воинской подготовке превосходно знавшая человеческую мускулатуру, с первой же их ночи поняла, что Гэндзи много лет упражнялся в верховой езде, владении мечом, кинжалом и копьем и в стрельбе из лука. То, что столь хорошо информированный человек, как Каваками Липкий Глаз, не знал об этом, свидетельствовало, что тренировки проистекали в глубокой тайне. А отсюда напрашивался один-единственный вывод: поведение Гэндзи предназначено для того, чтобы привести наблюдателей к неправильному выводу – что и случилось с Каваками.
Хэйко не стала докладывать об этом Каваками. Она сказала себе, что это не особенно ценная информация. Означают ли эти сведения, что клан Гэндзи, Окумити, замышляет измену против сёгуна? Так в этом можно было и не сомневаться. Вражда между кланами сторонников сёгуна и кланами его противников длится уже почти три сотни лет. И тем не менее, невзирая ни на что, эти три сотни лет были тремя столетиями мира. Бесконечные заговоры будут длиться до тех пор, пока одна из сторон не одержит окончательную, решающую победу над другой. Поскольку войны между кланами почти никогда не носили настолько решительный характер, то весьма похоже было, что заговоры будут тянуться до тех пор, пока само солнце не упадет с неба. А значит, она, Хэйко, пока что не обнаружила ничего такого, о чем стоило бы докладывать. Так она сказала себе. А к тому времени, как Хэйко узнала правду, она была уже не орудием Каваками, а любовницей Гэндзи.
Теперь все это казалось бесконечно далеким. Быть может, потому, что месяцы, проведенные в Америке, стали самыми длинными месяцами в ее жизни. Уверенность в том, что вскоре Гэндзи призовет ее обратно, домой, каким-то образом заставляла время течь намного медленнее.
Хэйко… – послышался рядом мягкий голос Мэттью Старка. Хэйко не слышала, как он подошел. Воспоминания притупили ее восприятие нынешней реальностию – Кажется, скоро с моря поползет туман. Нам стоило бы пойти домой.
Хорошо, Мэттью, спасибо.
Хэйко приняла предложенную Старком руку и тяжело оперлась на нее; они принялись взбираться по тропинке обратно к дороге. Теперь холм казался намного более крутым, чем при спуске.
Лучше бы ты так не утомляла себя, – сказал Старк. – Доктор Уинслоу говорит, что женщинам в твоем положении следует проводить последние недели в постели.
Эта идея была настолько глупой, что Хэйко захотелось рассмеяться, но она сдержалась. Возможно, чужеземцы много знают о науке, – но они вопиюще мало знают о простейших фактах природы.
Четыре недели в постели отнимают силы, а не прибавляют их, а мне, когда подойдет время, потребуются силы.
Иногда ты говоришь скорее как самурай, чем как женщина, – сказал Старк, помогая Хэйко усесться в экипаж.
Хэйко улыбнулась ему.
Я считаю это комплиментом, Мэттью. Спасибо.
Я вовсе не полагал, что это комплимент.
Но все же он улыбнулся ей в ответ, прежде чем дернуть поводья и послать лошадь вперед.
Хэйко мысленно велела себе перестать думать о Старке и других американцах как о чужеземцах. Это их страна. Здесь чужеземка она. Но она пробудет здесь недолго. Взгляд ее смягчился. Она задремала. Задолго до того, как они вернулись в Сан-Франциско, Хэйко уснула, и ей снился замок «Воробьиная туча».
1308 год, замок «Воробьиная туча»Госпоже Сидзукэ было шестнадцать лет, когда князь Хиронобу спас ее и привез в замок «Воробьиная туча» как свою жену. Сразу же после приезда она самостоятельно, ни разу не заплутав в запутанных коридорах, прошла во внутренний дворик, чем немало удивила князя Хиронобу. Все коридоры в замке нарочно были построены таким образом, чтобы сбивать чужаков с толку, мешать нападающим, которые могли бы во время осады преодолеть внешние укрепления.
Как ты узнала, как пройти сюда?
Но Сидзукэ, добравшись до дворика, застыла в растерянности.
Где они?
Кто – они?
Цветы, – отозвалась Сидзукэ.
Цветы? – Хиронобу рассмеялся. – Здесь не место для цветов. Здесь оплот воинов, наводящих страх. А вот и один из них. Го, познакомься с моей женой. Сидзукэ, это мой телохранитель, Го.
Го, рослый, мрачного вида мужчина ничего не сказал Сидзукэ и даже не поприветствовал ее. Вместо этого он обратился к Хиронобу.
Тебе не следовало этого делать, мой господин.
Ты чересчур серьезен. Это вопрос любви, а не войны или полититки. Перестань беспокоиться, – сказал ему Хиронобу и пояснил жене:– Он был мне нянькой и наставником воинских искусств, еще когда я был ребенком. Иногда мне кажется, будто он до сих пор считает, что ничего не изменилось.
Но Сидзукэ не интересовал Го. Она прошла в центр дворика.
Они должны быть здесь, вот на этом самом месте.
Что должно быть здесь? – удивился Хиронобу.
Цветы, – ответила Сидзукэ. – Розы «Американская красавица».
Какие-какие розы?
«Американская красавица».
Американская? Что такое – «американская»?
Сидзукэ нетерпеливо повела плечом.
А где князь Нарихира? Наверное, он посадил их не туда, куда нужно было.
Судя по выражению лица, Хиронобу уже был серьезно встревожен.
Кто такой князь Нарихира?
Хозяин этого замка, – сказала Сидзукэ.
Сидзукэ, хозяин этого замка – я, – напомнил ей Хиронобу.
Годы спустя, когда она вспоминала это происшествие, Сидзукэ даже немного забавляло, что тогда она совсем не понимала, насколько же ее знание отличается от знания всех прочих людей. Но тогда разочарование было слишком острым, просто нестерпимым. Ей так не терпелось увидеть эти великолепные цветы, красные, розовые, белые! По щекам ее покатились слезы.
Когда Хиронобу попытался утешить ее, Сидзукэ только и смогла вымолвить:
Я не стала бы их срезать! Мне только хотелось увидеть их! Розы «Американская красавица»…
ГЛАВА 3
Монгольский сундучок
– Ты веришь в то, что знание будущего и знание прошлого – это разные вещи.
Да, верю, – сказал князь.
На самом деле, они равны.
Чушь, – сказал князь. – Прошлое уже свершилось. Будущее еще не наступило. Как это может быть одним и тем же?
Если ты знаешь прошлое, ты можешь изменить его?
Конечно, нет, – сказал князь.
И чем тогда знание неотвратимого отличается от знания того, что уже произошло?
“Аки-но-хаси”. (1311)
1867 год, дворец “Тихий журавль”
Ханако, заглянув в кабинет, увидела, что госпожи Эмилии за столом нету, и зашла, чтобы убрать. Эту работу стоило бы оставить на служанок, но в нынешнее время молодые женщины стали уже не так надежны, как прежде. Они слишком любопытны, им не хватает дисциплины, и они чересчур любят сплетничать. Всем было известно, что госпожа Эмилия трудится над переводом на английский “Судзумэ-но-кумо”, скрытой от непосвященных истории клана Окумити. Если какой-нибудь свиток остался развернутым, или даже свернутым, но не убранным, для какой-нибудь служанки искушение могло бы оказаться непреодолимым. Уже одно это было достаточной причиной, чтобы взяться за эту работу самой. Так сказала себе Ханако. Она знала, что столь незначительная работа не входит в круг ее обязанностей и вообще не вяжется с ее высоким статусом. В конце концов, она – жена главы телохранителей князя Гэндзи, господина Хидё, и ее саму величают госпожой. Но старые привычки изживаются с трудом. Она появилась на свет дочерью низкородных крестьян, в долине у монастыря Мусиндо, на протяжении шести сотен лет служившего князьям Акаоки аванпостом. Когда ей было девять лет, она лишилась родителей. Добрый старый настоятель монастыря, Дзенген, пожалел ее и пристроил на службу к князю Киёри, деду и предшественнику князя Гэндзи. Ей было двадцать два года, и у нее не было ни семьи, ни связей, ни приданного, и ей светила судьба старой девы, когда князь Гэндзи лично устроил ее брак с Хидё, самураем, которым она давно уже восхищалась издалека.
Ханако до сих пор поражал неожиданный поворот ее судьбы. Теперь, в двадцать девять лет, она была матерью благородного сына, женой самого доверенного сотоварища князя и лучшей подругой госпожи Эмилии, американки, которая в силу странного поворота судьбы стала членом клана, насколько это вообще мыслимо для чужеземца.
Ханако подколола пустой левый рукав кимоно, чтобы он ей не мешал. Она никогда не делала так, если рядом кто-то находился, поскольку, как ей казалось, это привлекало излишнее внимание к отсутствию у нее левой руки. Хотя со времен битвы у стен монастыря прошло всего шесть лет, люди уже говорили о ней с почтением, именуя ее “великим сражением у монастыря Мусиндо”. Ханако, Хидё, князь Гэндзи и госпожа Эмилия входили в число тех немногих, кто выжил, попав в засаду, устроенную шестью сотнями вражеских мушкетеров, и одержали победу, хотя это и казалось невозможным. Естественно, в рассказах их подвиг был возвеличен, и Ханако, вовсе сама того не желая, прославилась мужеством, поскольку утратила в том бою левую руку. И потому теперь ей казалось, что привлекать внимание к своему увечью – пусть даже ненамеренно, – это хвастовство.
Свитки лежали повсюду. Некоторые из них были развернуты, некоторые – нет. Эмилия, обычно такая аккуратная, оставила на своем рабочем месте непривычный беспорядок. Может быть, ее неожиданно куда-то позвали? Тогда Ханако очень правильно поступила, решив убрать здесь. Слишком много свитков развернуто. Только такой человек, как она сама, преисполненный решимости не глядеть на них, сможет приблизиться к свиткам и не прочитать ни единого иероглифа.
Чтобы отвлечься, Ханако попыталась вспомнить, как будет “Судзумэ-но-кумо” по-английски. Эмилия совсем недавно говорила ей об этом. Кажется, по-английски это звучит куда более странно, чем по-японски. Как же оно там…
Ханако свернула очередной свиток и положила его рядом с предыдущим. Если уложить свитки в таком же порядке, в каком они были, Эмилии будет потом нетрудно разобраться в них, хоть они уже и не развернуты.
Ах, да! Вспомнила! “Воробьиная туча”. Ханако произнесла эти слова вслух, чтобы потренироваться с произношении, услышать звуки и получше их запомнить.
“Воробьиная туча”, – выговорила Ханако и осталась вполне довольна собою. Она произнесла английские слова очень отчетливо.
Что? – спросила Эмилия и выглянула из-за стола, стоявшего в дальнем углу комнаты. Очевидно, она сидела на полу.
Простите, – извинилась Ханако. – Я не поняла, что вы здесь. Вас не было за столом, и я вошла, чтобы убрать.
Она поклонилась и хотела уже уйти.
Нет-нет, Ханако, не уходи, – попросила Эмилия. – Я все равно как раз собиралась тебя искать. Взгляни-ка!
Она указала на стоящий рядом с ней небольшой сундучок, обтянутый кожей, с потускневшим рисунком на крышке.
А, вы открыли новый ящичек со свитками! – сказала Ханако. – Как это, должно быть, интересно для вас!
Они очень сильно отличаются от всех остальных. Даже сундучок, в котором они лежат, другой. Это японская работа?
Ханако взглянула на дракона, кружившего, подобно яростным клубам красного дыма, над синими горами.
Нет, – сказала она. – Это ближе к китайскому стилю, но в рисунке есть нечто более дикое, более варварское. Возможно, это сделано монголами.
Эмилия кивнула. Она казалась не то встревоженной, не то сбитой с толку; а может быть, она просто устала. Хотя Ханако была знакома с Эмилией уже несколько лет, и за это время ей довелось встречаться и с другими чужеземцами, она до сих пор не всегда могла определить, что же за эмоции написаны у них на лицах. В отличие от японцев, чужеземцы зачастую не стремились скрывать свои чувства, но сам этот недостаток внутреннего контроля мешал Ханако понимать их. На лице одновременно отображалось слишком много мимических сигналов, и в их числе – некоторые совершенно неуместные. Иногда Ханако сидела у Эмилии, когда ее навещал кто-нибудь из ее друзей-американцев – флотский офицер, Роберт Фаррингтон, или тот скотовод, Чарльз Смит. Во время этих визитов она часто читала на лицах мужчин отражение чувств, носящих настолько интимный характер, что она краснела от стыда. Но Эмилия, казалось, не узнавала этих проявлений, поскольку продолжала разговор, как будто ничего не произошло, и сама не гневалась, не оскорблялась и не смущалась. Ханако не раз думалось: интересно, а они вообще понимают друг друга или нет?
Теперь Эмилия, очевидно, думала одновременно о множестве разных вещей, – вероятно, этим отчасти и объяснялось написанное у нее на лице замешательство. Но когда она заговорила снова, то отчего-то резко изменила тему.
Тебе что-нибудь известно про телохранителя по имени Го? – спросила Эмилия.
Конечно, – отозвалась Ханако, радуясь тому, что Эмилия забыла про свитки и переключилась на другую тему. Эти свитки имели право читать лишь князья и их наследники. Князь Гэндзи сделал исключение для Эмилии. Потому она имела право их читать. Ханако – не имела. – Го – один из великих героев нашего клана. Если бы не он, господин Хиронобу умер бы в раннем детстве, и так и не дал бы начало роду князей Акаоки.
Этот Го был монголом?
О, нет! – отозвалась Ханако, шокированная столь вопиющим предположением. – Я уверена, что нет.
А откуда он был?
Откуда? Он был из Японии.
Но откуда именно из Японии?
Ханако на мгновение задумалась.
Я не припоминаю, чтобы мне доводилось слыхать что-либо об его детстве. Разве только то, что он научился ездить верхом раньше, чем ходить. – Она улыбнулась. – Но это, конечно же, просто легенда. А так о нем всегда говорят только как о телохранителе господина Хиронобу. Он был телохранителем князя с самого его детства и до конца.
До конца… – повторила Эмилия. – Какого конца?
Они вместе погибли в сражении, – сказала Ханако, – удерживая армию Ходзё, чтобы маленький сын князя смог бежать и впоследствии отомстить.
Это тоже было знаменитым эпизодом из истории клана.
Этот сын, Дандзуро, стал вторым князем нашего княжества. Едва лишь выйдя из детского возраста, он помог сокрушить регентство Ходзё. – Вдруг Ханако в голову пришла мысль, от которой ее пробрал озноб. И, не удержавшись, она спросила: – А что, в “Судзумэ-но-кумо” написано иначе?
Эмилия покачала головой.
Нет, все написано в точности так, как ты сказала.
А! – Ханако сразу стало легче на душе. Такое нередко случалось в различных кланах: вышестоящие знали нечто такое, чего не говорили нижестоящим, а рассказывали вместо этого совсем иное. А уж в таком клане, как клан Окумити, на протяжении многих поколений возглавляемый пророками, это и вовсе могло очень сильно различаться. Но теперь, когда она сама затронула тему свитков, лучше всего для нее будет поскорее удалиться, пока тема не всплыла опять. Ханако поклонилась подруге. – Прошу прощения, что побеспокоила вас, Эмилия. Теперь я вас покину, чтобы не мешать вам работать.
Ханако, мне нужна твоя помощь.
Ханако заколебалась.
Я с радостью сделаю все, что смогу, если для этого мне не придется читать свитки или выслушивать что-либо, написанное в них.
Это не те свитки, которые тебе запрещено читать, а другие.
И с этими словами Эмилия протянула Ханако свиток, который держала в руках.
Ханако снова поклонилась, но свиток не взяла.
Я не могу.
Это не “Судзумэ-но-кумо”.
За проведенное здесь время Эмилия чрезвычайно далеко продвинулась в изучении японского языка. Однако же Ханако совершенно не была уверена, что Эмилия в состоянии различить, что является, а что не является частью тайной истории клана. Если свиток извлечен из одного из этих сундучков, как он может не быть частью их истории? Отказаться взять этот свиток было бы чрезвычайно невежливо. Но принять его – значит, нарушить основополагающее правило клана. И все же лучше избегать оскорбления, пока это возможно. Ханако нерешительно взяла протянутый ей свиток. При первом же указании на то, что Эмилия ошиблась, она немедленно прекратит читать.
Но Ханако довольно было бросить взгляд на беглые строки, написанные фонетическим письмом хирагана, и увидеть почти полное отсутствие сложных иероглифов кандзи, чтобы понять, что Эмилия права. Никто не стал бы писать историю клана столь неофициальным образом. Но едва лишь Ханако принялась читать, как упоминание о князе Нарихира и известном, неверно истолкованном пророчестве о розах заставило ее остановиться.
Эмилия, я не могу.
Похоже, это своего рода дневник, – сказала Эмилия. – Не история, а сплетни.
Что бы это ни было, но здесь идет речь о князьях и о пророчествах, – сказала Ханако. – С моей стороны было бы дурно читать это дальше.
Эмилия улыбнулась.
А разве никто здесь и сейчас не говорит о пророчествах? Разве сам князь Гэндзи не становится темой сплетен?
Ханако улыбнулась в ответ. Конечно же, Эмилия права. В клане Окумити пророчества, мысли и действия князя постоянно служили темой разговоров, споров и рассуждений. Это не было должным поведением. Но такова уж человеческая природа – чего иного от нее ожидать? Ханако стала читать дальше. И к концу первого абзаца не удержалась от смеха.
Да, – кивнула Эмилия, – я тоже засмеялась на этом месте. Я бы перевела его так: «Когда небеса отдали мужчинам власть над миром, боги тем самым показали, что в их чувстве юмора очень много вредности».
Да, я полагаю, это правильный перевод.
Это писала женщина, – сказала Эмилия.
В том не может быть никаких сомнений, – согласилась Ханако. – Почерк, стиль, тема – все это очень женское. – Она прочла еще немного и заулыбалась; теперь, когда Ханако уверилась, что она не читает ничего запретного, ей сразу стало спокойнее. – Она говорит о делах любовных – очевидно, о какой-то тайной и трагической любви.
Среди всего прочего.
Интересно, а как эти свитки смешались с прочими?
Это не совсем так. Они не смешаны с прочими. – Эмилия подняла крышку сундучка с красным драконом и синими горами. – Вот здесь они все написаны в одном стиле.
Тогда этот сундучок поместили вместе с другими по ошибке.
Мне вот еще что интересно, – сказала Эмилия. Она сняла сверху грубую ткань, и под ней обнаружился прекрасный шелк цвета небесной синевы, с пеной облаков на нем и с узором из разноцветных роз. – Это не те самые розы, котрые в вашем клане называют «Американской красавицей»?
Да, похоже, это они и есть, – согласилась Ханако. Ей снова сделалось не по себе. – Я думаю, это должны быть они, раз они упомянуты в свитке.
Их впервые посадил князь Нарихира, – сказала Эмилия.
Да.
А когда это произошло?
В восемнадцатом году правления императора Огимати, – сказала Ханако.
А какой это год по западному календарю?
Ханако быстро произвела подсчет.
Полагаю, 1575.
Эмилия кивнула.
Так я и думала. Но я решила было, что ошиблась в расчетах. Чужеземцу легко запутаться в японском календаре и в порядке следования императоров. – Она внимательно взглянула на рисунок на крышке сундучка. – Мне потребовалось две недели, чтобы прочитать их. Я закончила вчера. И с тех пор не могу думать ни о чем другом.
Кажется, Эмилия хотела сказать что-то еще, но все же промолчала.
В конце концов Ханако спросила:
А почему вы подумали, что ошиблись в дате?
Из-за роз, – отозвалась Эмилия, – в рукописи и на ткани.
В самом деле?
Ханако не понимала, из-за чего Эмилия так волнуется. Наиболее распространенным символом клана Окумити был воробей, уворачивающийся от стрел, что летели в него с четырех сторон. Именно он красовался на боевых знаменах клана. Но на протяжении последних двух сотен лет эти розы почти так же часто употреблялись в качестве символа. Их можно было обнаружить на флагах, на кимоно, на доспехах, на клинках и рукоятях мечей. В том, что они появлялись в записях мужчины или женщины, принадлежащих к клану, или на ткани, которой обернуты свитки, не было совершенно ничего таинственного.
Эти розы были посажены в 1575 году, – сказала Эмилия, – значит, никто не мог написать о них прежде того года, в который о них впервые упоминается.
Совершенно верно, – согласилась Ханако.
И все же они явственно упоминаются в этих свитках, – сказала Эмилия, – а их автор говорит, что пишет все это в четвертом году правления императора Ханазоно.
Ханако быстро мысленно пробежалась по календарю.
Но этого не может быть! Четвертый год правления императора Ханазоно – это 1311 год по христианскому календарю!
Я должна поехать в замок «Воробьиная туча», – сказала Эмилия.
Ханако пришла в ужас. Как только Эмилии могла прийти в голову подобная мысль? Замок находился в трех сотнях миль отсюда. Его и дворец разделяла малонаселенная местность, по которой бродило все больше неистовых самураев, настроенных против чужеземцев; возглавляли их так называемые Люди Добродетели. За последнее время нападения на чужеземцев стали делом привычным. До сих пор жертвами нападения никогда еще не становились женщины. Но все знали, что Эмилия – гостья князя Гэндзи, а он возглавлял список тех, кого Люди Добродетели считали внутренними врагами.
Но какова причина для подобного путешествия?
Эмилия взглянула в глаза Ханако и произнесла:
Мы друзья. Мы настоящие друзья.
Да, – подтвердила Ханако. – Мы настоящие друзья.
Эмилия еще несколько долгих мгновений смотрела на нее, затем повернулась к сундучку и принялась доставать оттуда свитки. Когда все они были извлечены, Эмилия достала оттуда же шелк и развернула его. И Ханако увидела, что это кимоно.
Что ты можешь про него сказать? – спросила Эмилия.
Оно скроено на современный манер, – сказала Ханако. Действительно, если свитки и вправду настолько старинные, какими кажутся, то это удивительно. Хотя ничего потрясающего в этом нету; их могли завернуть в него когда-нибудь недавно.
Эмилия приложила кимоно к себе.
А еще?
Ну, оно очень изысканное, – сказала Ханако. – Скорее всего, оно предназначено для особых случаев. Для каких-нибудь больших празднеств.
Например, для свадьбы? – спросила Эмилия.
Да, оно вполне подошло бы для свадьбы. Не для гостьи, конечно же. Оно слишком роскошное. Его могла бы надеть только невеста. – Ханако присмотрелась к буйству искусно вышитых роз. Невеста должна быть очень красивой, иначе все внимание будет приковано не к ней, а к ее кимоно. – И для него требуется специальный оби.
Эмилия снова повернулась к сундучку.
Вот такой?
В руках у нее очутился церемониальный пояс, столь же роскошный, как кимоно, прекрасно сочетающийся с ним по цвету и богато расшитый золотыми и серебряными нитями.
Да, – согласилась Ханако, – он идеально сюда подходит.
Но что свадебное кимоно и пояс к нему делают в сундучке с древними свитками? Ханако пробрал озноб.
Этот сундучок прислали мне, – сказала Эмилия. Голос ее звучал еле слышно, как будто она говорила против воли.
Ханако не поняла, что беспокоит Эмилию. Всем ведь известно, что князь Гэндзи попросил Эмилию перевести тайную историю клана на английский язык. Он приказал, чтобы все свитки были доставлены ей. Естественно, если вдруг обнаружился еще один сундучок, его должны были переслать Эмилии, как это делалось со всеми свитками, найденными за те годы, пока Эмилия трудилась над переводом. Тридцать поколений князей Окумити читали эти свитки. Столько лет, столько людей – неизбежно какие-то фрагменты истории должны были затеряться. «Воробьиное облако» – очень большой замок, с потайными комнатами и ходами. Поскольку читать свитки мог только князь, или тот, кто получил от князя дозволение, человек, обнаруживший свитки, просто не осмелился заглянуть в них, а потому не мог и понять, что они не являются частью истории клана. (Некоторые князья не относились серьезно ни к истории, ни к запрету, и потому бывали времена, когда к свиткам получали доступ не только члены княжеского рода, но и их любовницы, собутыльники, гейши или монахи. Таким образом, многое из истории стало общим достоянием – или, точнее говоря, общей почвой для сплетен). Так что в том, что сундучок прислали Эмилии, не было ничего таинственного. И однако же Эмилия явно была встревожена.
Его нашли и прислали сюда потому, что так приказал князь Гэндзи, – сказала Ханако.
Нет, – возразила Эмилия. – Я не это имела в виду. Это невозможно. Даже думать об этом – уже граничит со святотатством, и все же… – Эмилия тяжело опустилась на пол. Кимоно и пояс легли ей на колени. – Я должна поехать в замок. Это – единственный способ все опровергнуть. А я должна это опровергнуть, должна!
Опровергнуть что? – не поняла Ханако.
Что этот сундучок действительно был прислан именно мне, – сказала Эмилия.
