Текст книги "Осенний мост"

Автор книги: Такаси Мацуока

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 34 страниц)

1867 год

Гэндзи взглянул на цепочку с крохотными белыми яблоками, которую сжимал в руке.

Что они символизировали, любовь или смерть? Или и то, и другое? Во всяком случае, складывалось впечатление, что в их клане смерть и любовь неразрывно переплетены. Его отец и мать умерли во исполнение пророчества, приведшего к рождению Гэндзи.

Он много лет презирал отца за слабость и трусость. Он понимал смерть матери. Роды – это всегда серьезный риск. Но что это за самурай такой, который умирает от любви? Когда-то Гэндзи казалось, что он знает ответ. Теперь он не был в этом уверен. Что же в конечном итоге привело отца к смерти, слабость или сила? Сила слабости, которой не понимал Гэндзи-мальчик, сделалась исполнена глубокого смысла для Гэндзи-мужчины. Что же означала его способность понимать подобные вещи, что он силен или что он слаб?

Пользуясь тем, что он в башне один, Гэндзи громко рассмеялся.

Он снова посмотрел на крохотные каменные яблоки, лежащие у него на ладони, и коснулся их другой рукой. И сжал, так крепко и так надолго, что они стали не холодными, как подобает камню, а теплыми, как его плоть и кровь.

Окумити-но ками Гэндзи, князь Акаоки, просидел в главной башне замка “Воробьиная туча”, наедине с прахом своей возлюбленной матери и своего глубоко уважаемого отца далеко за полночь.

1860 год

У князя Киёри слегка закружилась голова. Сперва он подумал, что выпил слишком много сакэ. Затем он заметил, что его язык и горло начинают неметь, а конечности покалывает; вокруг госпожи Сидзукэ возник легкий светящийся ореол, напоминающий далекую радугу. Поскольку сама госпожа Сидзукэ была полупрозрачной, общий эффект лишь усилил ощущение головокружения.

Когда вы сказали мне, что мы более не встретимся после сегодняшней ночи, я неверно понял, что вы имели в виду. Вы хотели сказать, что я умру, – сказал Киёри.

Нет, мой господин, – возразила госпожа Сидзукэ, – я не это хотела сказать. Я сказала ровно то, что имела в виду: что после этой ночи мы более не увидим друг друга. Я никогда не говорила с вами загадками и никогда не пыталась вас обмануть.

Вы хотите сказать, что не знали, что я буду отравлен? – Киёри взглянул на пустую миску из-под супа. – Яд был в супе, верно? Кто меня убил?

Я знаю многое. Я делилась с вами лишь малой частью своих знаний. Неужто вы предпочли бы, если бы я заранее рассказывала обо всем, что ждет вас в жизни: обо всех ваших победах и трагедиях, свершениях и разочарованиях? О том, где, когда и от чего вы умрете?

Киёри покачал головой.

Вы, как всегда, правы. Я и так уже знал куда больше, чем мне хотелось бы. Если бы я знал все, и без того тяжелая ноша сделалась бы просто невыносимой.

Вы хорошо несли ее, господин Киёри. Благородно, мужественно и достойно.

В самом деле? – Киёри тяжело осел набок. Пока что он дышал без затруднений. Однако же, мышцы его начинали слабеть. Вскоре он уже не сможет сидеть прямо. – Так кто меня убил? Эта сёгунская змея, Каваками Липкий Глаз?

Сидзукэ изящным движением скользнула к нему, не отрывая колен от пола, и словно бы мягко коснулась его руки. На самом же деле она не могла прикоснуться к нему, как и он не мог прикоснуться к ней.

Не волнуйтесь, – сказала Сидзукэ. – Сохраняйте спокойствие. Следуйте ритму дыхания.

Если это дело рук Каваками, – упрямо стоял на своем Киёри, – значит, предатель проник в самое сердце клана. Над Гэндзи нависла опасность. Я должен предупредить его.

Ноги уже не повиновались ему. Киёри пополз к нише, где хранились бумага, чернила и кисти.

Каваками здесь ни при чем, – сказала Сидзукэ, – и Гэндзи ничего не грозит. Тот, кто отравил вас, сам погибнет вскорости после Нового года.

Она не стала говорить старому князю, что это сделал его сын, Сигеру, и что Сигеру сойдет с ума, и что смерть Киёри – лишь первое из многих чудовищных убийств, которые Сигеру совершит на протяжении сегодняшней ночи. Пророчество, которое она сообщила ему, и котором он много лет назад поделился с князем Нао, вот-вот должно было исполниться до конца. После кровопролитий этой ночи единственными Окумити, оставшимися в живых, станут Гэндзи и Сигеру, а вскорости останется один Гэндзи.

Киёри прополз всего несколько шагов и дальше ползти не смог. Он перекатился на спину и уставился в потолок. Даже моргать уже было трудно.

Сидзукэ подошла к нему и опустилась на колени рядом с ним.

Киёри взглянул на нее и произнес:

Гэндзи будет в безопасности…

Да.

Клан останется жить…

Да.

Мы свергнем сёгуна Токугава…

Да.

Вы говорите это не затем, чтобы обмануть и утешить умирающего?

Нет, мой господин. Я никогда не стала бы так поступать.

Киёри начал задыхаться. Слабеющие мышцы груди уже не выдерживали собственного веса.

Скажите… последнее… Кто вы?

Ваш верный друг, мой господин, как и вы – мой.

Я имел в виду…

Теперь каждый вздох был для Киёри великой победой. Он так и не сумел договорить, что же он имел в виду.

Сидзукэ склонилась над ним. Если бы она могла, она бы сейчас обняла его, чтобы утешить и успокоить.

Князь попытался сказать что-то еще, и не смог. Он выдохнул и не сумел сделать новый вдох.

На глаза Сидзукэ навернулись слезы. Как глупо с ее стороны: плакать по князю Киёри, человеку, при чьей смерти она присутствовала, но который родится лишь через пять сотен лет.

Но что же еще ей оставалось? Она была женщиной, на глазах у которой прошла вся жизнь этого мужчины. Как же она могла не плакать?

1308 год

Сидзукэ старалась забыть так же истово, как другие старались что-либо запомнить. Она от рождения знала обо всем одновременно, и ее единственная надежда обрести самосознание заключалась в избавлении от одновременности и всезнания. Другие имели склонность помнить очень мало. Ей же слишком много нужно было забыть. Она знала, что здесь, в замке, был розовый сад. Но забыла, когда он был. Здесь никто и не слыхал о князе Нарихире, который посадит эти розы. Он еще не появился на свет. А вот теперь, в башне, она не сумела подняться на тот этаж, который искала.

Сидзукэ остановилась на лестничной площадке и уставилась на потолок.

Что там такое? – спросил Хиронобу.

Ничего.

Она как можно небрежнее прошла к окну, выходящему на юг, и принялась смотреть на извилистое побережье острова Сикоку и лес, такой темный на фоне светлых вод Тихого океана. Хиронобу и так уже беспокоился после того, как она расплакалась, не найдя розового сада. Он забеспокоится еще больше, если она спросит у него, куда делся седьмой этаж. Сидзукэ знала, что этот этаж будет там уже при ее жизни, потому что именно там появится на свет ее дочь, и именно там умрет она сама.

Вспоминание и забывание оказались куда более сложным делом, чем она думала. Сидзукэ всю жизнь прожила в монастыре Мусиндо, малолюдном и уединенном месте. Но даже там нелегко было отличать прошлое от будущего и настоящее от них обоих, равно как и воспоминание от видения, а предчувствие от кошмара. Насколько же труднее все станет в стенах этого замка, где куда больше придется вспоминать и забывать – а у нее осталось так мало времени, чтобы справиться с этим всем.

Что, башня тебе чем-то не нравится?

Нет-нет, вовсе нет, мой господин.

Ниронобу улыбнулся и обнял ее.

Когда мы наедине, тебе вовсе не нужно называть меня “господин”.

Сидзукэ юросила взгляд на двух телохранителей; те старательно делали вид, что не замечают столь открытого проявления чувств со стороны своего князя.

Оставьте нас, – приказал Хиронобу.

Господин…

Телохранители поклонились и, пятясь, покинули комнату.

Если замок недостаточно велик, я перестрою его для тебя. Скажи, чего тебе хочется, и ты это получишь.

Этот замок очень хорош и ни в чем не нуждается.

Хиронобу должен будет построить седьмой этаж, и в самом ближайшем времени. Однако же, он должен построить его, веря, что это его собственная идея, потому что если он будет думать, что идея исходит от нее, это плохо повлияет на его чувство собственной значимости. Сидзукэ не знала причин этого, но знала, что именно так все и обстоит. Многие несчастья, что обрушатся на этот клан, произойдут из-за пагубной привычки придавать чьему-либо малому существованию чрезмерное значение. Эта привычка была свойственна не только ее мужу, но и всем самураям. Сидзукэ ничего не могла с этим поделать. За свою жизнь она многое поняла, но ничего не изменила. Она видела сквозь время, но не могла действовать за его пределами.

Не знаю, не знаю… – сказал Ниронобу. Теперь он смотрел туда же, куда и Сидзукэ, на волны, накатывающие на берег. – Мой отец построил эту башню…

В его голосе проскользнула нотка неудовлетворенности. Возможно, это потому, что сыновья всегда стараются превзойти отцов?

Сидзукэ прижалась к мужу. Она чувствовала тепло его тела сквозь ткань их одежд. Хиронобу был очень теплым. Вскоре и она тоже сделается теплой, и жар их тел сольется.

1796 год

Да, господин Киёри, – сказал архитектор. – Я полностью понял, чего вы желаете.

Надеюсь, что да, – сказал Киёри. Даже собственные слуги не принимали его всерьез. Ему было всего пятнадцать лет, и он стал правителем этого княжества всего месяц назад, после внезапной кончины отца.

Я понял, мой господин.

Но?

Вы сказали, что хотите построить еще один этаж, седьмой, потому что обнаружили, что в древности здесь был седьмой этаж.

Да. И?

Вы прекрасно описали его, мой господин. Однако же было бы очень хорошо, если бы я мог хотя бы взглянуть на чертеж. Как говорил учитель Конфуций, “один рисунок может сообщить больше, чем тысяча иероглифов”.

Раздражение Киёри начало перерастать в гнев.

Вы что думаете, если бы у меня был чертеж, я бы не показал его вам сразу?

Вы имеете в виду, что у вас его нет? Не понимаю. А у кого же он?

Ни у кого.

Но… – Архитектор запнулся.

Продолжайте.

Прошу прощения, господин. Должно быть, я неверно вас понял. Мне показалось, будто вы сказали, что видели чертеж.

Нет, – отрезал Киёри. Он не мог сказать всю правду. Это повлекло бы за собой слишком много сложностей. – Я сказал, что видел седьмой этаж.

Архитектор моргнул, потом глаза его расширились. Он начал понимать.

Видение?

Да.

Киёри надеялся, что дальнейших объяснений не потребуется.

Архитектор согнулся в земном поклоне.

Позвольте вас поздравить, господин Киёри, и выразить надежду, что мы будем облагодетельствованы еще множеством видений.

Спасибо.

Я немедленно займусь строительством – или, точнее говоря, восстановлением – этого этажа.

Хорошо. Когда будете готовы настилать пол, позовите меня, я хочу это видеть.

Вы желаете наблюдать, как будут настилать пол?

Да.

Призрак, посетивший Киёри прошлой ночью, сказал ему, что пол следует настелить в точности так, каким он был прежде.

“Если будет допущена хоть малейшая ошибка, – сказал призрак, – я буду появляться перед вами либо с ногами, уходящими в пол, либо буду парить над этим полом”.

“Но если ты мое видение, какое это имеет значение?” – спросил Киёри.

“Человеческий разум может воспринять лишь определенное количество того, что ему кажется невозможным, – сказала она. – Если превысить это количество, результатом станет безумие”.

– Хорошо, мой господин. – Архитектор снова согнулся в поклоне. – Все будет исполнено.

Известие о том, что молодой князь унаследовал отцовский дар, разлетелось быстро. С этого дня слуги и вассалы смотрели на него уже иначе. Когда Киёри говорил, они слушали внимательно. Когда он приказывал, они повиновались без колебания. Это в других местах люди могли смеяться над провидческими способностями князей Окумити. Но не здесь, не в княжестве Акаока. Сила клана основывалась на мистическом предвидении, и это было основой выживания и процветания всего княжества.

И потому здесь провидческий дар давал огромную власть, пусть даже провидцем оказался пятнадцатилетний мальчишка и пусть даже его предвидение было не совсем таким, как все думали. Все равно никто не сможет стать мудрее его.

Во всяком случае, Киёри на это надеялся. Ведь ее видит только он, верно же?

1308 год, главная башня

Сидзукэ проводила каждую ночь в покоях мужа или вместе с ним в своих покоях, когда он предпочитал приходить к ней. Все прочее время в течение первой недели своего пребывания в замке она проводила на верхнем этаже башни.

Но почему? – поинтересовался как-то Хиронобу. – У тебя есть твои придворные дамы, с которыми можно играть в разные игры. Музыканты, певцы, поэты – все в твоем распоряжении. Если тебе захочется покататься, ты можешь выбирать любую лошадь. Или экипаж, если тебе так больше нравится.

Меня притягивает вид, который открывается оттуда, – сказала Сидзукэ. – Я прожила шестнадцать лет на земле, за стенами монастыря. И возможность очутиться так высоко и видеть так далеко – это для меня настоящее чудо. Я знаю, что эта башня – дом воинов, их орлиное гнездо. Если мне не полагается там находиться… – Сидзукэ улыбнулась мужу и поклонилась.

Хиронобу рассмеялся.

Дом воинов? Вряд ли. Самураи клана Окумити не выслеживают врагов издалека. Мы не собираемся сидеть в осаде и не собираемся ее дожидаться. Мы – кавалеристы. Лучшие во всей Японии. Во время войны мы скачем в атаку. Это нашим врагам приходится высматривать, не идем ли мы. А когда они видят нас, обычно бывает слишком поздно.

Во время первого разговора, состоявшегося между ними, Хиронобу рассказал, как он разгромил крупную армию Ходзё и в результате возвысился до статуса князя. Очевидно, таков обычай самураев: постоянно хвастаться своими деяниями, а когда говоришь о будущем, говорить так, как будто великие подвиги, которые ты поклялся совершить, уже все равно что свершены. Преувеличение оказывалось намного важнее реальных фактов.

Сидзукэ поклонилась.

Как же счастливы жители этого княжества! Они наслаждаются безопасностью и покоем, которых столь многие лишены. Войны опустошают страну. Но здесь, в Акаоке, царит мир.

Да, – согласился Хиронобу. – Безопасность и покой.

Сидзукэ видела, что он наслаждается этими словами. Позднее он использует их в истории, которую пишет. Когда последующие поколения будут читать ее, они будут поражаться его достижениям, совершенным в совершенно невероятных условиях. Они будут удивляться, как же получилось, что такой выдающийся владетель и военачальник – к тому же пользующийся репутацией провидца – не стал сёгунгом и даже не завоевал весь Сикоку, самый маленький из трех главных островов Японии.

А могу я задать вопрос? Или, может, это невежливо?

Ты – моя жена, – величественно изрек Хиронобу. – Ты можешь спрашивать меня о чем угодно, и в этом не будет ничего невежливого.

Благодарю вас, мой господин. Это очень великодушно с вашей стороны.

Хиронобу снова рассмеялся. Он уселся рядом с Сидзукэ и обнял ее за плечи.

Ты опять назвала меня «господин». Мы здесь одни. Подобные формальности излишни.

Он прижался лицом к ее шее и вздохнул.

Ты пахнешь чудеснее, чем любые благовония, какие мне только доводилось нюхать.

Сидзукэ покраснела.

Нобу-тян, – прошептала она, назвав мужа детским уменьшительным именем.

У Хиронобу перехватило дыхание, а когда он снова заговорил, в голосе его слышалось неприкрытое сексуальное возбуждение.

Ты… – только и произнел он, и запустил руку в широкий рукав ее кимоно.

Сидзукэ легла на пол. Нависшее над ней лицо Хиронобу было бледным, не считая крови, прилившей к векам, скулам и губам. Казалось, будто он горит. Над ним был потолок.

Сидзукэ знала, что вскорости там будет пол седьмого этажа главной башни.

После этого случая Хиронобу никогда уже не возражал против продолжительных визитов Сидзукэ в башню.

Сиди здесь, сколько хочешь, – сказал он. – Если бы я столько прожил за стенами храма, мне бы тоже нравилось любоваться такими видами.

Вы очень добры, – отозвалась Сидзукэ. – Только истинно мужественный человек может быть так добр.

Сидзукэ действительно, как она и сказала, поднималась сюда ради видов, но не ради тех, о которых говорила.

Она сидела, медитируя, в позе лотоса, сложив руки на уровне живота, полуприкрыв глаза, и дыхание ее становилось еле заметным. Она усаживалась в позу медитации и сосредотачивалась всем своим существом на прямо противоположной цели. Вместо того, чтобы позволить уйти всем ощущениям, а потом и этому, последнему ощущению, Сидзукэ хваталась то за одно, то за другое, выделяла какую-нибудь одну иллюзию изо всех прочих, изучала бессмысленные мнения по бесполезным вопросам, наполняла саму пустоту не-мысли размышлением, воображением, рассуждением, надеждой, похотью и страхом. Она приманивала чувственный поток голода, жары и холода, боли и удовольствия, сладости и горечи, запаха, вкуса, осязания, зрения, нынешний, воображаемый и вспоминаемый. Внутреннюю тишину и покой затоплял рев десяти тысяч голосов, ревущих одновременно.

Она позволит уйти всему позднее. А сейчас необходимо было вернуть некоторые воспоминания и предостережения, от которых она напрасно отказалась в своем ревностном стремлении постичь настоящее. Во время пробуждения она по ошибке приняла ограниченные пределы монастыря Мусиндо за реальность и очистила свое сознание от знаний, в которых нуждалась. Теперь же, чтобы заново обрести их, ей пришлось снова мысленно обратиться к своему безумию.

Внезапно по ее позвоночнику пробежал предостерегающий холодок и разошелся по спине, плечам, шее, затылку. За ее спиной в комнату вошло некое существо, обладающее сознанием. Со стороны лестницы не донеслось ни звука, ни шевеления воздуха, которые могли бы сообщить о чьем-то приближении. Что же это, вновь явившееся к ней ужасное видение или опасность, исходящая от скрытно подобравшегося человека?

Сидзукэ приостановила свои попытки ухватить и осмыслить происходящее внутри нее и обратила внимание вовне. Ей не понадобилось оборачиваться, чтобы узнать пришедшего. Она не могла больше читать в разумах других людей. Здравый рассудок с такой способностью несовместим. Но одно из своих свойств Сидзукэ все-таки сохранила: а именно, способность ощущать намерения. И по его намерениям она узнала этого человека.

Если ты это сделаешь, – сказала Сидзукэ, – Хиронобу узнает, что это был ты.

Она услышала совсем рядом с собой короткий, резкий выдох. Ее слова заставили пришедшего остановиться всего в нескольких шагах от нее.

Пусть знает, – отозвался Го. – Пускай казнит меня. Я приму смерть как награду, если ты тоже будешь мертва.

Сидзукэ повернулась к нему. В руках у него не было оружия. Он что, собрался выбросить ее из окна? Возможно.

Она улыбнулась.

Ты действительно уверен, что я не умею летать?

Ведьма! – яростно прошипел Го и вытащил меч из ножен.

Мой муж не станет убивать тебя быстро. Он сперва прикажет тебя пытать, а потом посадит на кол.

Ты что, думаешь, что я боюсь боли? Не больше, чем смерти, а смерти я не боюсь вовсе.

Он шагнул к ней.

Своей – да, – сказала Сидзукэ.

Он снова остановился.

Ведь ты, великий военачальник, несомненно, обдумал все возможные последствия, которые повлечет за собой твоя измена. Хиронобу казнит тебя не в одиночку. С тобой отправятся в преисподню твои вассалы, твои слуги, твоя жена. И Чиаки.

Имя сына словно бы мгновенно лишило Го сил. Он опустил меч и, пошатнувшись, отступил.

Я убью тебя! – сказал он.

Убьешь, – согласилась Сидзукэ. – Но не сегодня.

Достачно скоро.

Нет, недостаточно.

Недостаточно для чего?

Это ты тоже узнаешь недостаточно скоро, – сказала Сидзукэ.

Го убрал меч в ножны.

Я не позволю одурачить себя лживыми словами и фальшивыми предсказаниями. Ты знаешь не настолько много, как пытаешься изобразить. Это все старые ведьминские фокусы.

Он развернулся и быстро зашагал к двери.

Я знаю, кто я такая, – сказала Сидзукэ.

Го остановился и снова взглянул на нее.

Все знают, кто они такие, кроме младенцев, идиотов и сумасшедших.

Я знаю, кто ты такой.

Все знают, кто я такой. Этого княжества не существовало бы, если бы не я.

Я знаю, кто я такая, потому что я знаю, что ты такой, – сказала Сидзукэ. – Как это печально: отец, стремящийся убить свое дитя, вместо того, чтобы защитить ее.

Будь ты проклята навеки, – сказал Го, – вместе со всеми ведьмами, что когда-либо выходили из этой зловредной реки крови.

Сидзукэ слышала, как он спускается по лестнице, и как его шаги затихают вдали. Ее отец не войдет больше в эту башню до последних дней их жизни.

Если прежде Сидзукэ прилагала все силы, чтобы забыть, то теперь она так же усердно старалась вспомнить. Ей пришлось это сделать из-за призрака, появляющегося в башне. Возможно, она что-то знала о нем в дни своего всезнания и безумия, но затем она все это вычеркнула из памяти.

Кто он такой?

Ей нужно было вспомнить это прежде, чем будет построен седьмой этаж. Если он – друг, ей не нужно больше прятаться от него. Если же он – враг, ей нужно постичь его характер, чтобы знать, как от него защищаться. Этот призрак пугал ее, а она отвыкла бояться.

Впервые Сидзукэ увидела его в день своего приезда в замок. Она сидела в комнате на шестом этаже башни, охваченная разочарованием, которое вызвало в ней отсутствие седьмого этажа, и вдруг услышала, как кто-то поднимается по лестнице. На пороге появился незнакомый молодой человек. Ему было лет пятнадцать-шестнадцать, не больше. Заткнутые за поят взрослые мечи казались слишком большими для него. Лицо его отличалось скорее искренностью, чем разумом, и скорее решимостью, чем красотой. Судзукэ уже готова была окликнуть его – и тут вдруг поняла, что показалось ей странным.

Молодой человек был полупрозрачным.

Он повернулся в ее сторону и, казалось, уставился прямо на нее.

Судзукэ застыла. Возможно, неподвижность вкупе с удлиннившимися вечерними тенями скрыли ее. Возможно, она была для него такой же полупрозрачной, как и он для нее, а поскольку она сидела в тени, ее труднее было рассмотреть. Возможно, он был всего лишь галлюцинацией.

Призрак прошел мимо Сидзукэ, как будто ее здесь и не было. Когда он добрался до дальней стены, то начал подниматься в воздух; его ноги шагали по ступенькам, которых не существовало.

Сидзукэ едва сдержала крик. Она укусила себя за руку, чтобы удержаться и не вскрикнуть от испуга. Она боялась, что стоит ей издать хоть звук, как это привлечет его внимание.

Но перед тем, как уйти в потолок, это существо заговорило.

Госпожа Сидзукэ! – позвал он. – Можно войти?

Очевидно, он получил дозволение от кого-то, поскольку поклонился и мгновение спустя скрылся в потолке.

Сидзукэ сидела, боясь пошевельнуться. Ей до ужаса хотелось убежать от этого существа, которое определенно было демоном, но ей столь же сильно не хотелось привлекать его внимание. Она осталась на прежнем месте и стала прислушиваться. Но ничего не услышала. Время шло, а она все сидела, парализованная страхом.

Сумерки сменились ночью. Сквозь окна башни затопило темнотой новолуния. Лишь редкие лучики звезд, пробивающиеся сквозь облака, позволяли провести границу между тенями.

Наконец-то страх оставаться здесь превзошел страх сдвинуться с места. Стараясь двигаться как можно тише, Сидзукэ направилась к лестнице, подобрав подол кимоно, чтобы слои шелка меньше шуршали.

Когда она уже добралась до лестницы и решила было, что путь к бегству открыт, появился второй призрак. Это был мужчина чуть старше двадцати. Загорелый, сильный, с уверенными манерами человека, которому уже доводилось воевать и убивать, и, конечно же, с двумя мечами за поясомю

Как и первый призрак, он пришел по лестнице.

Как и первый призрак, он был полупрозрачным и не обратил внимания на Сидзукэ.

Но, в отличие от первого, этот пошел прямо на нее. Сидзукэ быстро попятилась и едва успела убраться с его пути, прежде чем он вошел в комнату. Он поднялся в воздух тем же пугающим образом, что и первый, и, как и тот призрак, остановился и произнес потрясшее ее имя.

Госпожа Сидзукэ. Это я.

Затем это существо тоже скрылось в потолке.

Сидзукэ прижалась спиной к стене. Она очутилась в ловушке. Она не могла рискнуть спускаться по лестнице. Вдруг она встретит еще одного демона, и тот пройдет прямо через нее? Сидзукэ не была уверена, что ее рассудок достаточно крепок, чтобы пережить подобное потрясение и устоять. Однако же, если она не уйдет отсюда, то, несомненно, через некоторое время либо кто-то из этих демонов, либо новоприбывший обнаружит ее и…

И что? Неопределенность лишь подбавляла страху.

Сидзукэ надеялась, что Хиронобу придет сюда за ней. Но она знала, что он не придет. Ее хитроумное замечание о доброте и мужественности заставило его гордиться тем, что он предоставил жене свободу, которую, по его мнению, она желала.

Судзукэ заметила под потолком движение тьмы среди тьмы, еле различимый силуэт человека, спускающегося по незримым ступенькам. Он добрался до пола комнаты и двинулся к лестнице – и к Сидзукэ.

Ей уже некуда было отступать. Который это? Сидзукэ сама не знала, кого из двоих призраков она боится больше. Поговаривали, будто самые опасные демоны маскируются, чтобы легче было обманывать и запугивать людей. В таком случае, тот, который казался моложе, мальчишка, был опаснее мужчины. Когда призрак приблизился, Судзукэ показалось, что это и вправду худший из двух, поскольку силуэт был меньше, чем у воина.

Существо прошло мимо выхода на лестницу и подошло к окну. Теперь он находился в двух шагах от Сидзукэ, прижавшейся к стене. Он повернулся, и в свете звезд она увидела сухопарое, морщинистое лцо старика.

Сидзукэ закричала от ужаса и беспомощности, и помчалась вниз. Лишившись от потрясения всякой осторожности, она наполовину сбежала, наполовину свалилась с лестницы. На всем пути ее преследовали демонические причитания. Лишь очутившись в объятиях Ниронобу, Сидзукэ осознала, что этот вой исходил из ее груди.

Схватить всех! – приказал Хиронобу.

Да, господин!

Самураи выхватили мечи и ринулись в башню.

Сидзукэ знала, что они никого не найдут, потому что там никого и не было – только призраки.

Хиронобу крепко обнял ее.

Ты в безопасности, Сидзукэ. Ты в безопасности.

Сидзукэ в отчаяньи вцепилась в мужа. Ее трясло. Нет, она не в безопасности. Она никогда больше не будет в безопасности.

За миг до того, как закричать, Сидзукэ подумала, что видит третьего демона. Но затем она узнала в старике и того мальчишку, и воина. Это было вовсе не три демона, а один и тот же. Он прожил целую жизнь за каких-нибудь несколько часов.

Что же явится ей на следующий раз? Разлагающийся труп?

К горлу Сидзукэ подкатилась волна желчи. Сидзукэ сдержала эту горькую, горячую волну и удерживала ее, как ей показалось, очень долго, прежде чем так вернулась обратно.

Хиронобу мгновенно возложил ответственность за нападение, которое, как он предположил, предпринял нанятый ниндзя, на соседнего князя, которого он издавна не любил. Сидзукэ даже не стала пытаться переубедить его. Да и как бы она это сделала? Если она скажет мужу, что нападающий был не человеком, а демоном, и если он ей поверит, это все равно не избавит врага Хиронобу от подозрений с его стороны. Если уж такие подозрения возникли, они будут расти и расти, пока не придут к очевидному, с его точки зрения, выводу. Подлый трус, способный нанять ниндзя, несомненно, не остановится и перед тем, чтобы нанять колдуна и вызвать демона. А если Хиронобу ей не поверит, если он сейчас усомнится в ее здравом рассудке, то впоследствии, в будущем, когда она поделится с ним пророчествами, его восприятие будет уже искажено. Грядущее, которое она предвидит, настанет, невзирая ни на что. Но сопутствующие обстоятельства могут тогда оказаться прискорбно иными. Сидзукэ не могла пойти на такой риск. Придется допустить страдания и гибель ни в чем не повинного человека.

В ту же ночь Хиронобу отправил гонцов к главным своим вассалам. Прежде, чем утреннее солнце прогнало росу с листвы, он в сопровождении девятисот конных самураев отправился на восток, дабы атаковать князя Теруо. К этому времени потрясение, которое Сидзукэ испытывала с момента появления демона, привело к лихорадке, ознобу, головокружению и постоянной тошноте.

Она удалилась в свои покои еще до рассвета. Она отпустила своих дам. Все равно если призрак явится, они ничем ей не помогут. Как и монахини в монастыре, они совершенно не ощущали демоническое присутствие. Они будут видеть лишь, как ведет себя сама Сидзукэ, и просто сочтут ее безумной. В коридоре перед ее комнатой встали стражники. Поскольку они выполняли приказ Хиронобу, Сидзукэ не могла отослать их. Она лишь надеялась, что ей удастся сдержать настолько, чтобы они ничего не услышали.

Если бы она была достаточно мужественной, она не стала бы дожидаться, пока демон придет к ней. Она пошла бы в главную башню и сама нашла его. Но она не настолько отважна.

Сидзукэ осталась одна. Она боялась идти и боялась оставаться на месте, боялась спать и боялась бодрствовать, боялась медитировать и боялась предаться видениям. В мире не осталось места или состояния рассудка, которые могли бы послужить ей убежищем.

С наступлением ночи тезавшее ее лихорадочное возбуждение лишь усилилось. В конце концов, побежденная болезненным состоянием, страхом и изнеможением, Сидзукэ прилегла. Но стоило ей улечься, как ее сознание принялось то затуманиваться, то проясняться с обманчивым коварством. Когда Сидзукэ казалось, что она бодрствует, она пыталась пошевелиться и обнаруживала, что не может этого сделать. Когда ей казалось, что она спит, она обнаруживала, что думает, будто спит, а это, конечно же, означало, что на самом деле она бодрствует. Однако же, она и тогда не могла двигаться. Ни пошевелить пальцем, ни приподнять веки, ни изменить ритм дыхания, ни расслабить или напрячь мышцы – все это было выше ее сил. И все то время, пока Сидзукэ вела эту безнадежную борьбу, она слышала отдаленный, размеренный, высокий звук, нечто среднее между чириканьем и хныканьем. Сперва Сидзукэ приняла его за пение цикад. Но в нем не было характерного для цикад ритма. Этот звук скорее напоминал затихающий звон храмового гонга, только вместо того, чтобы делаться тише, он становился все громче и пронзительнее. Не было ли это предвестьем приближения демона? И снова Сидзукэ принималась бороться, чтобы обрести власть над своим телом, ну хоть сколько-то. За ее внешней неподвижностью скрывался страх, ужас, порожденный не столько болью или параличом, сколько ужасными предчувствиями. Если бы только она могла открыть глаза, или сжать кулак, или хотя бы прошептать слово…

Внезапно звон смолк. И в то же самое мгновение Сидзукэ услышала за дверью чей-то голос.

Почему я должен бояться? Это всего лишь комната, такая же, как и все остальные.

Голос принадлежал юноше и был незнаком Сидзукэ.