сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 69 страниц) [доступный отрывок для чтения: 25 страниц]
У меня же свои напасти —
Вечно хлопоты, суета…
Если сердце твое горюет,
Горе сердце мое поймет.
Жены древности! Вы могли бы
Мне помочь уйти от забот? [19]
– Вот и еще строфа, – промолвила Мяоюй. – Сколько в ней глубокой печали!
– Я не разбираюсь в музыке, но эта мелодия и в мою душу вселила скорбь, – отозвался Баоюй.
Снова зазвенели струны циня.
– Слишком высоко взяла, – заметила Мяоюй, – не гармонирует с прежним.
Вновь послышалось пение:
Жизнь людей в этом бренном мире —
Пыль житейская, круговорот.
Все, что в небе, и все, что в мире,
В прошлой жизни исток берет;
Обретя исток в прошлой жизни,
В смерти жизнь не найдет конца,
Но с луною сравнятся разве
Человеческие сердца? [20]
Мяоюй изменилась в лице.
– Почему она перешла на другой тон?! От такой печальной мелодии могут расколоться даже камни! Это уж слишком!
– Что значит «слишком»? – спросил Баоюй.
– А то, что она долго не проживет! – отвечала Мяоюй.
В это время послышался жалобный звук – будто струна лопнула. Мяоюй быстро встала и пошла прочь.
– Что случилось? – окликнул ее Баоюй.
– Скоро сам поймешь, – последовал ответ, – не стоит сейчас об этом говорить!
Баоюй, полный уныния и дурных предчувствий, направился во двор Наслаждения пурпуром. Но об этом здесь речи не будет.
Даосская монахиня пропустила Мяоюй в ворота кумирни и заперла их. Мяоюй прошла к себе в келью, прочла сутру, поужинала, воскурила благовония и отпустила монахинь.
Опустив занавески, она села на молитвенный коврик за ширмой, поджала под себя ноги и предалась созерцанию.
В третью стражу Мяоюй вдруг услышала шум на крыше. Подумав, что напали разбойники, она испуганно вскочила и выбежала на террасу. Вокруг не было ни души, только по небу плыли одинокие облака и ярко светила луна.
Было не холодно. Мяоюй постояла, опершись о перила террасы, и вдруг услышала мяуканье кошек на крыше.
Вспомнились слова Баоюя об успокоении души, сердце затрепетало, Мяоюй вся горела, но, овладев собой, вернулась в келью и вновь опустилась на молитвенный коврик. Однако душа никак не могла успокоиться и вдруг рванулась куда-то; Мяоюй почувствовала, как коврик уходит из-под нее, ей почудилось, будто она вне кумирни. Вдруг появилась целая толпа знатных юношей, все они жаждали взять ее в жены, подхватили и потащили к коляске. Потом налетели разбойники и, угрожая ножами и палками, поволокли Мяоюй за собой. Она громко плакала, звала на помощь.
Разбуженные криками, прибежали монахини с факелами и светильниками, столпились вокруг Мяоюй, а она лежала, широко раскинув руки, с пеной на губах. Когда ее попытались привести в чувство, она, с выпученными глазами и проступившими на щеках красными пятнами, закричала:
– Мне покровительствует бодхисаттва! Как вы, насильники, смеете так обращаться со мной?
Перепуганные монахини не знали, что делать.
– Очнитесь, это мы!
– Я хочу домой! – крикнула Мяоюй. – Отвезите меня!
– Ваш дом здесь, – сказала старая даосская монахиня. – Куда же вас везти?
Она велела буддийским монахиням помолиться богине Гуаньинь, а сама решила погадать. Вытащила гадательную бирку, открыла соответствующее место в книге толкований и прочла, что странное поведение Мяоюй можно объяснить ее встречей с духом зла в юго-западном углу.
– Да! – подтвердили остальные монахини. – В юго-западном углу сада Роскошных зрелищ никто никогда не жил. Наверняка там обитает дух зла.
Все переполошились, бегали вокруг Мяоюй.
Монахиня, которую Мяоюй привезла с собой с юга и которая была предана ей больше других, сидела на своем молитвенном коврике у постели Мяоюй, не отходя ни на шаг.
Вдруг Мяоюй повернулась к ней и спросила:
– Ты кто?
– Ведь это же я, – отвечала монахиня.
– Ах, ты! – произнесла Мяоюй, пристально посмотрела, обняла монахиню и сквозь рыдания проговорила: – Ты моя мать, если ты не спасешь меня, я погибла!
Монахиня ласково гладила ее, утешала. Старуха даоска налила чаю, Мяоюй выпила немного и лишь на рассвете уснула. Послали за доктором и стали гадать, что за болезнь приключилась с монахиней.
Все говорили по-разному: нервное расстройство от чрезмерных забот, горячка, наваждение, простуда.
Пришел доктор и первым делом спросил:
– Она предается созерцанию?
– Постоянно, – последовал ответ.
– Заболела вечером?
– Да.
– Значит, в нее вселился дух блуждающего огня, – определил доктор.
– Это опасно? – с беспокойством спрашивали монахини.
– К счастью, она предавалась созерцанию не очень долго, – ответил доктор, – злой дух не успел глубоко проникнуть, и ее можно спасти.
Он прописал жаропонижающее лекарство, Мяоюй приняла его и постепенно успокоилась.
Между тем слухи об этом происшествии распространились за пределы дворца Жунго, и конечно же нашлись любители посплетничать.
– Разве может молодая женщина вести монашескую жизнь? – говорили люди. – Она хороша собой, вот только характер странный! Интересно, кому попадет такой лакомый кусочек?
Прошло несколько дней. Мяоюй понемногу приходила в себя, но душа ее по-прежнему пребывала в смятении, мысли путались.
Однажды к Сичунь пришла Цайпинь и спросила:
– Слыхали, что случилось с настоятельницей Мяоюй?
– Не слыхала. А что?
– Как я поняла из разговора барышни Син Сюянь со старшей госпожой Ли Вань, – принялась рассказывать Цайпинь, – на Мяоюй нашло наваждение. Как раз в тот вечер, когда вы играли с ней в шашки. Всю ночь она кричала, будто ее хотят похитить разбойники. Она и сейчас еще не совсем здорова. Не кажется ли вам все это странным, барышня?
Сичунь промолчала, а про себя подумала: «Мяоюй непорочна, но нити, связывающие ее с бренным миром, пока не оборваны. Жаль, что я родилась в знатной семье, а то непременно пошла бы в монахини, порвала бы все связи с суетным миром и не думала бы ни о чем мирском. Тогда никакое наваждение не страшно!»
Тут на Сичунь будто снизошло просветление, и она сочинила гату:
Уж если великая сила миров [21]
Своих не оставит на свете следов, —
На что уповать остается тому,
Кто видит в Ученье основу основ?
В том суть, что любой, кто на свете живет,
Пришел в эту жизнь из пространства пустот,
А после того, как свой век отживет, —
Назад, в пустоту совершит поворот! [22]
После этого Сичунь приказала девочке-служанке воскурить благовония, посидела немного, раскрыла книгу по шашкам и отыскала главы, написанные Кун Юном и Ван Цзисинем [23] . Здесь перечислялись приемы игры «как в лист лотоса завернуть краба», «как иволга сражается с зайцем», но этот раздел Сичунь показался скучным, а раздел «тридцать шесть способов вырваться из угла» – непонятным и путаным, остановилась она на разделе «десять драконов убегают от коня».
Но только было она углубилась в чтение, как во дворе послышались шаги и кто-то крикнул:
– Цайпинь!
Если хотите узнать, кто это был, прочтите следующую главу.
Глава восемьдесят восьмая
Баоюй, к великой радости всей семьи, расхваливает сироту;
Цзя Чжэнь для поддержания порядка в доме наказывает дерзких слуг
Итак, кто-то снаружи позвал Цайпинь. Сичунь показалось, что это Юаньян, и она не ошиблась.
Цайпинь вышла и вскоре вернулась вместе с Юаньян и девочкой-служанкой, которая несла что-то завязанное в желтый платок.
– В будущем году старой госпоже исполняется восемьдесят один год, что соответствует «тайной девятке», – сказала Юаньян. – По этому случаю будут заказаны молебны на девять дней и девять ночей и дан обет переписать три тысячи шестьсот пятьдесят один раз «Алмазную сутру» – «Цзиньганцзин» [24] . Переписчиков уже наняли. Обычно «Цзиньганцзин» считают оболочкой, а «Книгу сущности» – основой, поэтому при переписке в «Цзиньганцзин» решено включить «Книгу сущности». Старая госпожа высоко ценит эту книгу, а поскольку бодхисаттва Гуаньинь почти всегда является в облике женщины, необходимо, чтобы невестки и внучки старой госпожи переписали эту книгу триста шестьдесят пять раз. Так они проявят уважение к старой госпоже и сами очистятся от грехов. Все барышни грамотны, кроме второй госпожи Фэнцзе, у которой, кстати, и времени нет, и могут переписать каждая понемногу. Да и супруга старшего господина Цзя Чжэня на это согласна, что же говорить о нас?
– Чего-нибудь другого я, может быть, и не смогла бы сделать, а сутры перепишу с большой охотой, – промолвила Сичунь и предложила Юаньян: – Садись, выпей чаю!
Юаньян положила на стол сверток и села рядом с Сичунь.
– А сама ты будешь писать? – с улыбкой спросила Сичунь.
– Шутите, барышня! – укоризненно произнесла Юаньян. – В прежние годы я, правда, этим баловалась, но видели ли вы, чтобы в последнее время я кисть в руки брала?
– А ты возьми! По крайней мере зачтется тебе в заслугу, – отвечала Сичунь.
– Мне другое зачтется, – промолвила Юаньян. – Как уложу старую госпожу спать, так начинаю читать молитвы и после каждой молитвы откладываю по зернышку риса. Вот уже три года, а то и больше. Зернышки я храню, и когда старая госпожа в день своего рождения закажет молебствия, сварю их и поднесу Будде, выразив тем самым свое почтение старой госпоже.
– Ну, тогда старая госпожа наверняка превратится в Гуаньинь, а ты – в ее прислужницу Лунънюй! – засмеялась Сичунь.
– Разве я достойна такого счастья?.. – покачав головой, отвечала Юаньян. – Я никогда никому не прислуживала, кроме старой госпожи, и не знаю, какими узами нас связала судьба в прежней жизни!
Она поднялась, но прежде, чем уйти, велела девочке-служанке развернуть сверток, вынула содержимое и сказала:
– Здесь пачка тонкой белой бумаги, на нее и следует переписывать «Книгу сущности». А вот тибетские благовония, воскурите их, когда будете переписывать.
На том Юаньян распрощалась и вышла.
Вернувшись в комнаты матушки Цзя, она застала там Ли Вань – они играли со старой госпожой в нарды, и Ли Вань выигрывала.
Глядя на них, Юаньян едва сдерживала смех.
В этот момент вошел Баоюй с двумя бамбуковыми корзиночками в руках. В корзиночках были цикады.
– Я слышал, бабушка, вы по ночам плохо спите, – сказал, он, – вот и принес вам цикад, чтобы по ночам скучно не было.
– Опять балуешься! – засмеялась матушка Цзя. – Пользуешься тем, что отца дома нет.
– Я не балуюсь, – отвечал Баоюй.
– А почему цикад ловишь, вместо того чтобы в школу ходить? – спросила матушка Цзя.
– Я не ловил их, мне Цзя Хуань дал, – оправдывался Баоюй. – Тут как-то учитель велел Цзя Хуаню и Цзя Ланю придумать параллельные фразы, но Цзя Хуань не смог, и я подсказал ему. Учитель похвалил Цзя Хуаня, и он в благодарность купил мне этих цикад. А я вам их принес в знак своего глубокого уважения!
– Ведь Цзя Хуань каждый день ходит в школу, почему же не смог выполнить задания? Надо было учителю его побить хорошенько! Тебе и без того достается. Помнишь, как ты перепугался, когда отец заставлял тебя сочинять стихи? А ты еще лезешь с подсказкой? Этот Цзя Хуань просто бессовестный, воспользовался чужим трудом и решил подарком отделаться. И как только ему не стыдно! Ведь еще маленький, а какой хитрый! Представляю себе, что будет с ним, когда вырастет!
При этих словах все рассмеялись.
– А Цзя Лань сам выполнил задание, – спросила матушка Цзя, – или же ему Цзя Хуань подсказал? Ведь Цзя Лань младше.
– Цзя Лань сам все придумал, – отвечал Баоюй.
– Что-то не верится, – промолвила матушка Цзя. – За нос небось меня водишь! Куда это годится?! Ведь ты старший и должен среди них выделяться, как верблюд в стаде баранов. Ты уже и сочинения умеешь писать!
– Я правду говорю! – стоял на своем Баоюй. – Цзя Ланю никто не помогал, учитель его похвалил, сказал даже, что он сделает карьеру. Не верите – позовите Цзя Ланя и сами проверьте, каковы его знания!
– Если это и в самом деле так, я очень рада, – отвечала матушка Цзя. – Может быть, мальчик чего-то добьется в жизни.
Поглядев на Ли Вань, матушка Цзя вспомнила Цзя Чжу и с грустью сказала:
– Ты не опозорила памяти своего покойного мужа, сумела воспитать сына! Теперь у тебя будет опора в жизни и…
Слезы помешали ей договорить.
Сердце Ли Вань дрогнуло, но, желая утешить матушку Цзя, она улыбнулась:
– Все это благодаря вашим заботам, бабушка! Если Цзя Лань оправдает ваши надежды, мы будем бесконечно счастливы. Радоваться надо, а не печалиться! – И, обратившись к Баоюю, она продолжала: – А вы, дядя Баоюй, в другой раз не захваливайте Цзя Ланя, это ему только во вред – он ведь еще ребенок. Где ему понять, что вы любите его и жалеете? Того и гляди зазнается и перестанет стараться!
– Ли Вань права, – сказала матушка Цзя. – Цзя Лань еще мал, и перехваливать его не нужно, но и чрезмерная строгость ни к чему. Мальчик и без того робкий, может заболеть, и все наши старания пойдут насмарку.
Ли Вань быстро смахнула навернувшиеся на глаза слезы.
Как раз в это время пришли Цзя Хуань и Цзя Лань справиться о здоровье старой госпожи. Цзя Лань поклонился матери и встал возле бабушки, готовый ей услужить.
– Баоюй говорит, что учитель тебя похвалил за успехи в учебе, – сказала матушка Цзя. – Это правда?
Цзя Лань молчал, лишь смущенно улыбался.
– Ужин готов! – объявила Юаньян. – Какие будут распоряжения, почтенная госпожа?
– Пригласите тетушку Сюэ, – приказала матушка Цзя.
Хупо не мешкая послала за тетушкой Сюэ одну из младших служанок.
Между тем Баоюй с Цзя Хуанем ушли.
– А вы поужинаете со мной, – обратилась матушка Цзя к Ли Вань и Цзя Ланю.
Игру со стола убрали и поставили все для ужина. Вернулась девочка-служанка и доложила матушке Цзя:
– Госпожа велела вам передать, что тетушка Сюэ занята делами и у себя дома, и здесь и не может прийти.
После этого все сели ужинать, но об этом мы рассказывать не будем.
Поужинав, матушка Цзя прилегла и завела разговор о разных пустяках. Вошла девочка-служанка и что-то прошептала на ухо Хупо. Та подошла к матушке Цзя и доложила:
– Старший господин Цзя Чжэнь пришел справиться о вашем здоровье.
– Поблагодарите его за внимание и скажите, пусть идет отдыхать, за целый день он устал, – отвечала матушка Цзя.
Утром Цзя Чжэнь снова занялся делами, принимал слуг, дежуривших у ворот, которые явились к нему с докладами. Потом пришел мальчик-слуга и сообщил:
– Староста из поместья прислал фрукты.
– А список присланного есть? – осведомился Цзя Чжэнь.
Мальчик протянул ему лист бумаги; там значились кроме фруктов несколько сортов овощей и дичи.
– Кто раньше ведал приемом продуктов? – спросил Цзя Чжэнь, пробежав список глазами.
– Чжоу Жуй, – поспешил сообщить привратник.
Цзя Чжэнь распорядился позвать Чжоу Жуя.
– Проверь, все ли есть, что указано, и отправь в кладовые, я сниму копию со списка и потом еще раз проверю, – велел он Чжоу Жую и распорядился: – Передайте на кухню, чтобы дополнительно приготовили несколько блюд и хорошенько угостили людей, которые привезли фрукты. И проследите, чтобы им, как полагается, дали денег.
Чжоу Жуй почтительно поддакнул и удалился.
Распорядившись, чтобы фрукты вместе со списком отвезли во двор к Фэнцзе, он через некоторое время возвратился и спросил Цзя Чжэня:
– А вы, господин, проверили, сколько привезено фруктов?
– У меня на это нет времени! Список у тебя, сам бы и проверил, – сказал Цзя Чжэнь.
– Я проверил, – отвечал Чжоу Жуй. – Все в порядке. Ровно столько, сколько значится в списке. Копия у вас, господин, можете позвать людей старосты и спросить, не ошибся ли я.
– Что ты болтаешь! – произнес Цзя Чжэнь. – Подумаешь – фрукты! Не стану же я подозревать тебя в воровстве!
Пришел Баоэр и с почтительным поклоном обратился к Цзя Чжэню:
– Прошу вас, старший господин, поручите мне какое-нибудь дело вне дворца!
– Это почему?! – удивился Цзя Чжэнь.
– Я здесь слова не смею сказать, – ответил Баоэр.
– А зачем тебе говорить?
– В таком случае, зачем я один сберегаю ваше добро? – возразил Баоэр.
– Я ведаю арендной платой и доходами с поместий, – вмешался тут Чжоу Жуй, – через мои руки ежегодно проходят крупные суммы, и ни разу я от господ не слышал упрека! Стоит ли затевать разговор из-за пустяков? Послушать Баоэра, так можно подумать, мы все доходы от господских земель разворовали!
– Этот Баоэр, видимо, просто склочник. Нечего ему здесь делать, – произнес Цзя Чжэнь и крикнул: – Убирайся! – после чего обратился к Чжоу Жую: Твоих объяснений мне тоже не нужно – занимайся своими делами!
Когда Чжоу Жуй и Баоэр ушли, Цзя Чжэнь прилег было отдохнуть, как вдруг услышал шум у ворот. Он тут же послал слуг разузнать, что случилось.
– Баоэр подрался с приемным сыном Чжоу Жуя, – вернувшись, доложили слуги.
– А кто он, этот приемный сын? – осведомился Цзя Чжэнь.
– Зовут его Хэ Сань, – ответил привратник. – От нечего делать он вечно сидит у ворот, задирает каждого прохожего, пьянствует, скандалит. Узнал, что Баоэр поругался с Чжоу Жуем, и полез в драку.