сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 69 страниц) [доступный отрывок для чтения: 25 страниц]
– В прошлом году она болела, – промолвила тетушка Сюэ, – но потом поправилась и до последнего времени была здорова. Вот только со старой госпожой из дворца Жунго несколько дней назад произошло нечто странное – стоило ей закрыть глаза, как мерещилась Юаньчунь. Что за причина – понять никто не мог. Стали разузнавать, оказалось, с Юаньчунь ничего не случилось. А третьего дня старая госпожа вдруг говорит: «Как это Юаньчунь одна приехала к нам?..» Все подумали, что старая госпожа бредит, и не придали ее словам значения. А она опять говорит: «Вы вот не верите, а не кто иной, как Юаньчунь мне сказала: „О, как быстро минута расцвета прошла! Вы должны бы себя оградить поскорей от житейского зла!“ Все говорили: „Чувствуя приближение смерти, человек всегда вспоминает о прошлом и задумывается о будущем“. А на следующее утро в доме поднялся переполох, прошел слух, будто наша государыня тяжело больна, и женщинам из семьи Цзя велено прибыть во дворец ее навестить. Все принялись собираться в дорогу, но только вышли за порог, как пришла весть о кончине Чжоу-гуйфэй. Не кажется ли тебе странным, что слухи, о которых ты говоришь, совпали с тем, что у нас происходило?
– Слухи есть слухи! – вмешалась в разговор Баочай. – Даже во дворце Жунго слово «государыня» всех сбило с толку, поднялся переполох, и успокоились, лишь когда выяснилось, что умерла другая гуйфэй. В последнее время из дворца Жунго приходили и молодые и старые служанки и все в один голос уверяли, будто знали, что умрет не наша государыня. Я их спросила: «Откуда же вы это знали?» Они ответили: «Как-то раз из провинции приехал гадатель, чьи предсказания всегда сбываются. Старая госпожа велела написать гороскоп Юаньчунь, положить между другими гороскопами и отправить гадателю. Тот заявил: „По-моему, время рождения барышни, явившейся на свет в первый день первого месяца, указано неверно. А если верно, она не может жить в вашем доме, слишком высоко ее положение“. – „Это не важно, – сказали гадателю, – предскажите судьбу согласно гороскопу“. Тогда гадатель промолвил: „Из циклических знаков „цзя“ и „жэнь“, означающих год рождения, и „бин“ и „инь“, означающих месяц рождения, три знака символизируют „утерю чинов и разорение семьи“. Только знак „шэнь“ толкуют как „достижение высокого положения вдали от дома“; это значит, что барышня в семье проживет недолго и пользы от нее для родных не будет. Что касается дня рождения, то он падает на циклические знаки „и“ и „мао“ и означает дерево в начале весны – оно расцветает и с каждым днем становится краше, чем больше его полируют, тем изящнее из него получается вещь. Первый циклический знак „син“, означающий час ее рождения, относится к стихии „золота“, что предвещает знатность, второй знак „сы“ предсказывает, что высокого положения добьется лишь тот, кто окажется вдали от дома. Такое сочетание знаков истолковывается как „взлет к небу на крылатом коне“. Еще гадатель говорил, что в один прекрасный день барышне улыбнется счастье и она станет знатной. „Небо и луна будут ей покровительствовать, и она удостоится милости стать обитательницей перечных покоев. Если гороскоп этой барышни правилен, быть ей государыней…“ Не значит ли это, что гадатель предсказал все точно? Мы помним, как он сказал: „Жаль, что слава ее и процветание недолговечны! Год со знаком „инь“ и месяц со знаком „мао“ грозят ей гибелью, ибо к тому времени она уподобится дереву с ажурной, очень непрочной резьбой“. Это предсказание, видимо, все забыли и напрасно беспокоились. Мне случайно пришли на память слова гадателя, и я хочу спросить старшую госпожу Ли Вань: разве в обозначение нынешнего года входит циклический знак „инь“, а в обозначение нынешнего месяца – знак «мао“?
Едва Баочай умолкла, как в разговор вмешался Сюэ Кэ.
– Чужие дела нас не касаются, – сказал он. —А вот какая злая звезда принесла старшему брату такое несчастье, хотелось бы знать. Возьму-ка я гороскоп Сюэ Паня, отнесу гадателю, пусть скажет, грозит ли брату опасность.
– Этот гадатель откуда-то приезжал, не знаю, в столице ли он сейчас, – заметила Баочай и принялась помогать тетушке Сюэ собираться во дворец Жунго. Там ее первым долгом спросили, как обстоят дела у Сюэ Паня, на что тетушка Сюэ ответила:
– Ожидаем решения высших чиновников. До смертной казни, надеемся, дело не дойдет!
Услышав это, все немного успокоились, а Таньчунь обратилась к тетушке Сюэ:
– В прошлый раз, когда все разъехались, дом оставили на ваше попечение, но сейчас у вас у самих полно забот, и неловко вас просить о таком одолжении. Поэтому госпожа беспокоится.
– Все это время я и в самом деле не могла вам помочь. Сюэ Кэ уехал выручать Сюэ Паня, от нашей невестки проку никакого, а Баочай одной не управиться. Но сейчас начальник уезда, где находится Сюэ Пань, занят приготовлениями к похоронам Чжоу-гуйфэй и судебными делами не занимается. Сюэ Кэ вернулся домой, и я смогла навестить вас.
– Поживите у меня несколько дней, тетушка, – попросила Ли Вань. – Я буду рада.
– Мне и самой хочется у вас пожить, – ответила тетушка, – вот только Баочай одной дома тоскливо.
– Взяли бы ее с собой, – произнесла Сичунь.
– Как-то неловко, – ответила тетушка. – Ведь раньше она жила здесь.
– Ничего ты не понимаешь, – вмешалась Ли Вань. – Как она может прийти, если у них в доме такое несчастье?!
Сичунь смутилась и не произнесла больше ни слова.
Пришла матушка Цзя, возвратившаяся из дворца, справилась о здоровье тетушки Сюэ и поинтересовалась, как дела у Сюэ Паня. Тетушка ей все подробно рассказала.
Баоюй, который тоже был здесь, услышав, что тетушка Сюэ упомянула о Цзян Юйхане, подумал: «Если он в столице, почему не навестил меня?» Но расспрашивать не решился.
Заметив, что нет Баочай, Баоюй опечалился, но тут пришла Дайюй, и он сразу повеселел и вместе с сестрами остался ужинать у матушки Цзя.
Тетушка Сюэ согласилась погостить у старой госпожи и расположилась в ее флигеле.
Баоюй, возвратившись домой, едва переоделся, как вдруг вспомнил о поясе, некогда подаренном ему Цзян Юйханем.
– У тебя сохранился красный пояс, который я тебе отдал? – спросил он у Сижэнь.
– Сохранился, – ответила Сижэнь. – Что это ты о нем вспомнил?
– Просто так!
– Говорят, старший господин Сюэ Пань связался с негодяями и совершил убийство! Слышал? – спросила Сижэнь. – Чем думать о всяких глупостях, занимался бы лучше науками! А то беспокоишься о каком-то поясе.
– А я не беспокоюсь, – возразил Баоюй. – Есть он или пропал, мне все равно. Я только спросил, а ты невесть что наговорила!
– Ничего плохого я не сказала, – отвечала Сижэнь. – Кто постигает науки и знает правила поведения, должен неустанно совершенствоваться. Радоваться любимому другу, когда тот приходит, относиться к нему с уважением.
Слова Сижэнь взволновали Баоюя, и он воскликнул:
– Нескладно получилось! Я только что от бабушки, у нее собралось столько народа, что мне не удалось перемолвиться и словечком с сестрицей Дайюй. А она словно не замечала меня и ушла первая. Сейчас сбегаю к ней на минутку!
– Поскорее возвращайся! – крикнула вслед Сижэнь. – Я заговорила о друге, а ты и обрадовался!
Баоюй промолчал и направился к павильону Реки Сяосян. Дайюй он застал за книгой.
– Почему ты так рано домой убежала, сестрица? – с улыбкой спросил Баоюй, подойдя к девушке.
– Ты не обращал на меня внимания, не разговаривал, что же мне оставалось делать? – ответила Дайюй тоже с улыбкой.
– Все так шумели, что я слова не мог сказать, – оправдывался Баоюй. Он старался угадать, что читает Дайюй, но ничего не понимал. Не мог найти ни одного знакомого иероглифа. Все они, правда, что-то напоминали. Один иероглиф, казалось ему, обозначает «гортензию», другой – слово «безбрежный», третий – слово «большой», рядом стоял иероглиф «девять», только с лишней чертой, между иероглифами «большой» и «девять» – иероглиф «пять», затем подряд шли иероглифы «пять», «шесть» и «дерево», а под ними – снова «пять».
Баоюй смотрел и не переставал удивляться. Потом сказал:
– Ты сделала поистине огромные успехи, сестрица. Даже книги по магии выучилась читать!
Дайюй прыснула со смеху.
– Ты что, не видел нот для циня? А еще считаешь себя ученым!
– Это я нот не видел?! – вскричал Баоюй. – Но ведь здесь нет ни одного знакомого иероглифа! А тебе откуда эти знаки известны?
– Не были бы известны – не стала бы читать! – возразила Дайюй.
– Не верю, – произнес Баоюй. – Впервые слышу, что ты умеешь играть на цине. У нас в кабинете их несколько висит. В позапрошлом году к нам приезжал один музыкант, кажется, Цзи Хаогу. Отец попросил его что-нибудь сыграть, но гость, повертев в руках цинь, заявил, что инструмент никуда не годится, и обратился к отцу: «Если вам, почтенный господин, хочется послушать мою игру, я как-нибудь приеду со своим цинем и охотно исполню вашу просьбу». Но он так и не приехал. Видимо, решил, что батюшка не разбирается в музыке. А ты почему вздумала скрывать свои способности?
– Ничего я не скрываю! – воскликнула Дайюй; – Я и в самом деле не умею играть. Просто почувствовала себя лучше и стала просматривать книги. Заметила на полке ноты для циня и заинтересовалась. Объяснения в начале книги к правилам и приемам игры на инструменте оказались понятными. Игрой на цине древние успокаивали душу и воспитывали характер. Когда я была в Янчжоу, то брала уроки музыки, даже научилась играть, но потом все забросила. Верно говорят: «Три дня не поиграешь – пальцы теряют гибкость». Недавно мне попались ноты, но текстов песен при них не было, только указаны названия, поэтому я уловила мелодию лишь после того, как разыскала слова песен. Хорошо исполнять песни – трудно. В книге говорится, что Ши Куан [7] игрой на цине мог вызвать ветер и гром, драконов и фениксов. Мудрейший Кун-цзы учился играть на цине у Ши Сяна [8] и считал, что в игре на этом инструменте его учитель не уступает Вэнь-вану. Когда истинный музыкант встречает человека, способного понять музыку его души…
Ресницы Дайюй дрогнули, она опустила голову.
– Милая сестрица, как все это интересно! – воскликнул Баоюй. – Но прошу тебя, объясни мне хоть несколько из тех знаков, которые перед тобой!
– А что тут объяснять, – промолвила Дайюй, – ты с одного слова все поймешь!
– Я, видимо, туп. Объясни, что значит иероглиф «большой» с крючком и знак «пять» между ними, – попросил Баоюй.
– Ну ладно, смотри, – засмеялась Дайюй. – Иероглиф «большой» со знаком «девять» означает, что во время игры на цине большой палец следует положить на девятый лад. Знак «пять» с крючком – что правой рукой надо ударить по пятой струне; таким образом, это не иероглифы, а условные значки для обозначения определенного музыкального тона. Все очень просто. Что касается слов «протяжно», «мягко», «свободно», «плавно», «бодро», «весело», то они означают, как надо играть, обычно – в каком темпе.
– Милая сестрица, ты так хорошо знаешь правила игры на цине, что можешь научить всех нас играть, – сказал Баоюй.
– Злоупотреблять игрой на цине нельзя, – ответила Дайюй. – Древние брали цинь в руки, чтобы успокоить душу и заглушить низменные страсти. Уходили в самую дальнюю комнату внутренних покоев, в лес, в горы либо на берег реки, где тишина, где дует свежий ветерок и светит луна. Там они, бывало, погружаются в благовонные волны, их не тревожат суетные мысли, плоть и дух пребывают в равновесии, и тогда душою они сливаются с божествами и проникают в сущность самого «дао». Вот почему древние говорили: «Трудно встретить того, кто понял бы музыку души твоей». И они играли в одиночестве под свежим ветром и ясной луной, среди голубых сосен и причудливых скал, среди диких обезьян и старых аистов, чтобы не осквернить цинь. Игра на нем – большое искусство. Прежде чем взять в руки цинь, необходимо привести в порядок одежду, начиная с головного убора, надеть следует плащ из перьев аиста либо широкий халат, подражая предкам, – лишь тогда ты достоин коснуться божественного инструмента. Вымой руки, воскури благовония, сядь на мягкое ложе, положи цинь на столик так, чтобы его пятый лад находился против твоего сердца, и начинай играть обеими руками – лишь тогда тело и душа придут в гармонию. Играть следует торжественно или бодро, в зависимости от настроения…
– Я хотел учиться развлечения ради, – сказал Баоюй. – А так, как ты говоришь, действительно трудно!..
Вошла Цзыцзюань и, взглянув на Баоюя, с улыбкой спросила:
– Чем это второй господин так взволнован?
– Сестрица просвещает меня в моем невежестве! – воскликнул Баоюй. – Так бы и слушал ее без конца.
– Я не об этом, – сказала Цзыцзюань. – Скажите лучше, что привело вас нынче сюда? Почему раньше не приходили?
– Я слышал, сестрица больна, и не хотел ее беспокоить, – ответил Баоюй. – Кроме того, школа отнимает все время.
– Не утруждайте, пожалуйста, барышню, – прервала его Цзыцзюань. – Она лишь недавно поправилась.
– А я заслушался и не подумал, что она устала! – воскликнул Баоюй.
– Я совсем не устала, – возразила Дайюй, – напротив, эта беседа для меня – развлечение. Боюсь только, что не очень хорошо объясняю.
– Не бойся, постепенно я все пойму! – заверил ее Баоюй, вставая, и добавил: – В самом деле, сестрица, тебе нужно отдохнуть! Завтра расскажу о нашем разговоре Таньчунь и Сичунь и пришлю их к тебе, пусть учатся музыке, а я буду вас слушать.
– Выбрал для себя самое легкое, – засмеялась Дайюй. – Но если слушать не понимая… – Она осеклась, подумав о своих чувствах к Баоюю.
– Главное – научитесь играть, я буду с удовольствием слушать, – промолвил Баоюй. – А окажусь «быком» [9] , не обращайте внимания.
Дайюй слегка улыбнулась и покраснела, а Цзыцзюань и Сюэянь рассмеялись.
Баоюй собрался уходить, когда вошла Цювэнь, а с ней другая служанка, державшая в руках горшок с орхидеей.
– Госпоже прислали в подарок четыре горшка с орхидеями, – сказала Цювэнь, – но ей некогда заниматься цветами, и она велела один цветок отнести второму господину Баоюю, а другой – барышне Дайюй.
Дайюй заметила два бутона на одной веточке – и сердце ее дрогнуло. Она не знала, счастливое это предзнаменование или несчастливое. Из задумчивости ее вывел Баоюй. Поглощенный мыслями о цине, он сказал:
– А почему бы тебе, сестрица, не сочинить песню на мотив «Гляжу на орхидею»?
Дайюй стало не по себе. Проводив Баоюя и вернувшись в комнату, она поглядела на цветок и подумала: «Весной все расцветает, на деревьях появляются листья, а я молода, но немощна, словно тростник или ива осенью! Если бы мои мечты сбылись, возможно, я постепенно поправилась бы! Но проходит весна, и ветер и дождь срывают лепестки!»
При этой мысли слезы заструились из глаз Дайюй. «Что это с барышней? – подумала Цзыцзюань. – Только что была веселой, а поглядела на цветы – и расстроилась».
Цзыцзюань всячески старалась развлечь барышню, когда явилась служанка от Баочай.
Если хотите узнать, с чем она пришла, прочтите следующую главу.
Глава восемьдесят седьмая
Расстроенная печальными стихами и воспоминаниями, девушка играет на цине;
в предающуюся созерцанию молодую монахиню вселяется дух блуждающего огня
Итак, Дайюй велела впустить служанку. Та справилась о здоровье Дайюй и отдала письмо. Дайюй предложила служанке чаю, а сама принялась читать письмо:
«Увы, я не смогла провести с тобой день твоего рождения. На нас обрушилось столько неприятностей, а мать уже стара, ей не углядеть за всем. По целым дням у нас грызня и скандалы, а тут еще свалилось несчастье – неотвратимое, как ветер или дождь. Я совершенно не сплю, ночами ворочаюсь с боку на бок, одолевают мрачные мысли! Мы с тобой очень близки по духу, и ты должна меня понять!
Помнишь нашу «Бегонию»? А как мы осенью любовались хризантемами и ели крабов, помнишь? Весело тогда было. Запали в душу такие строки:
Ты родилась в недобрый день, под несчастливою звездой.
Тогда предчувствие невзгод жизнь омрачило всей семье.
Сковала, как сирот, сестер неодолимая печаль,
А матушка в года свои совсем ослабла, одряхлела…
Покоя не было у нас весь день, с рассвета до темна
Рычанье тигра, песий лай [10] не утихали ни на миг,
Потом обрушилась беда… Весь дом несчастье потрясло, —
Неистовей, чем ветра шквал, сильней, чем ливень в непогоду [11] .
Ночь глубока, а я томлюсь. Ворочаюсь, и – не заснуть.
О, бесконечная печаль! Нет ей начала, нет конца!
С тобою мысленно делю раздумья грустные свои,
Лишь у тебя могу искать сочувствие и пониманье…
Я вспоминаю, как возник наш круг – «Бегония» – в те дни,
Когда осенняя пора в нас породила свежесть чувств,
Любуясь хризантемой, мы вкушали крабов не спеша,
Был тесен долгий наш союз, и всем казалась жизнь отрадной.
…Я помню фразу из стиха, которую хочу прочесть:
«Одну лишь верхнюю из веток
Не заслоняет тень от мира,
А веток остальных удел
Неторопливо расцветать…»
Никто так горько не вздыхал о быстротечности расцвета,
Как мы с тобою в те часы, когда одни цветам внимали…
…Воспоминанья о былом сейчас растрогали меня,
Я в четырех строфах тебе поведать так хочу об этом.
Нельзя сказать, что нет причин прорваться стону моему;
И все же песню предпочту, в которой растворятся слезы.
Прискорбно: меняется времени счет,
И снова холодная осень подкралась.
Тревожит по-прежнему горе семьи,
Живу одиноко, в разлуке печалясь…
Мне чудится в северной комнате мать, —
Возможно ль не помнить ее треволненья?
Печаль ее, нет, не могла я унять,
Поэтому в сердце, как прежде, – смятенье…
* * *
Сгущается в небе копна облаков,
И ветер вздыхает и стонет уныло,
Иду к середине двора, где листва
Под инеем белым засохла, застыла.
Куда мне податься? Что делать? Как быть?
Утрачена радость. Приходит усталость.
Лишь горечь да жалость в глубинах души,
