Текст книги "Все дальше и дальше"

Автор книги: Сью Уэлфер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Глава 12

Примерно в то же время в зимнем саду Моники Мак затушил сигаретный окурок о каменный пол.

– Почему это мне нельзя прийти? Обещаю, я буду себя хорошо вести. Буду пай-мальчиком, вот тебе крест! – На улице сгущались сумерки. Моника зажгла кремово-белые свечи в напольных и настенных подсвечниках, и в наступающей темноте отблески пламени рисовали причудливые тени на стеках старого дома и стеклянном потолке, сквозь который виднелось ночное небо.

– Не думала, что у тебя есть сердце, Мак, и что бы ты ни говорил и ни обещал, мой ответ все равно «нет». Я тебе уже тысячу раз говорила. Ты похож на отвратительного злобного ребенка. Тебя не пригласили на ланч в воскресенье, и разговор на этом окончен. Finito, fin, конец, так что упрашивать меня не имеет смысла. Понял? Там буду я, Сара, тот нудный тиран, за которого она вышла замуж, и ее мальчики. – Моника пересчитала их по пальцам и, надев очки, изучила меню, которое предложил Фредо. Жареная нога ягненка, молодой картофель, йоркширский пудинг… Просмотрев список гарниров, она перешла к десерту: летний пудинг, клубника со сливками или сыр. Незамысловато, но вкусно.

Именно когда принесли меню, Мак завелся. Он упрямо посмотрел на Монику.

– Прошу тебя, будь лапочкой. Умоляю.

– Нет. У нас будет милый цивилизованный воскресный ланч для всей семьи. Где нет места для самовлюбленного Лотарио, который будет шнырять повсюду и пугать моих гостей. И я знаю, черт возьми, что ты преследуешь Сару только потому, что она тобой не интересуется. Когда женщина сопротивляется, то становится в сто раз привлекательнее. А теперь налей мне еще джина с тоником и прекрати вести себя, как полный придурок.

Мак надулся.

– Раз ты меня не пустишь, я буду бродить по саду, как неприкаянная измученная душа, бледный и голодный, заглядывать в окна и жалобно стонать, бряцая цепями.

Моника подняла стакан и смерила его взглядом.

– В воскресенье обещают грозы и проливные дожди.

Мак хмыкнул.

– Я возьму зонтик.

Тем временем в церкви святого Варфоломея Сару не покидало ощущение, будто за ней наблюдают. Зажгли верхний свет, и гости стали немного бледнее, кожа вокруг глаз порозовела по сравнению с началом вечера. Струнный квартет собирал инструменты и нотные пюпитры. Из динамиков доносилась тихая сексуальная джазовая мелодия, и оставшиеся гости наслаждались атмосферой успешно проведенной вечеринки.

Некоторые мужчины развязали бабочки и расстегнули пару пуговиц на рубашке; одна из женщин бродила по залу, держа в руках босоножки. У шведского стола стоял Лео Бэннинг с бокалом в руке и обсуждал с членами комитета спонсорскую схему.

– Центр святого Варфоломея и развитие искусств в нашем городе – отличное денежное вложение. Мы старательно избегаем средоточия власти в одних руках. Можно вложить всего пятьсот фунтов, – произнес он, многозначительно глядя на Сару, хотя его слова относились ко всем.

Рядом с ними стоял Адам Грегори, Лиза, одна из пожилых дам, с которой Лео разговаривал ранее, и еще несколько человек: члены совета попечителей и просто зеваки. Разговор уже несколько раз заходил об одном и том же и опять вернулся к первоначальной теме: центр святого Варфоломея и планы на будущее.

Толпа в зале заметно поредела: остались лишь те, кто был живо заинтересован в успехе вечера, организаторы, музыканты, их семьи и друзья. Было почти одиннадцать часов, еще не поздняя ночь, конечно, но на час позже, чем Крис должен был заехать за Сарой. Если он сейчас не приедет, ее обещала подвезти Лиза. Но беспокойство о том, где он может быть, было несравнимо со странным ощущением безмятежности.

Еще недавно она бы топталась у выхода или торчала на автостоянке, нервно поглядывая на часы и следя за каждой приближающейся машиной с горящими фарами, сжимаясь от напряжения, выгибая шею, чтобы посмотреть, не Крис ли едет в фургоне, но по какой-то причине сегодня все было по-другому, хотя она никак не могла понять, почему.

Чуть раньше десяти она вышла на улицу, посмотреть, не приехал ли Крис, и постояла до десяти минут одиннадцатого, а потом вернулась в церковь и взяла еще один бокал вина. В глубине души она хотела быть жесткой и не поддаваться на его запугивания. Ей почти сорок, бога ради, неужели она не имеет права высказаться и самой решать, как жить? И если не сейчас, то когда?

– …Инвесторы получат гарантированное право доступа в мастерскую и в выставочный зал. В системе полно трещин, существует множество возможностей и вариантов. Немного везения, и мы сможем найти подходящую схему для каждого участника.

Пожилая дама кивнула.

– Кто-то посвятит центру свободное время, кто-то обеспечит материальную помощь: таким образом, никто не останется в стороне. Проект уже вызвал огромный интерес.

Остальные члены комитета одновременно, словно по команде, кивнули.

– Проект будет неразрывно связан с интересами нашего сообщества.

Учитывая ее семейный бюджет на настоящий момент, 500 фунтов в год – все равно что пять миллионов. Сара снова оглянулась, всматриваясь в лица: ее не покидало ощущение, будто за ней следят. И лишь тогда она заметила Криса. Он прятался за одной из колонн. Точнее, стоял в тени, не так уж далеко, чтобы заподозрить его в том, что он прятался, но все же.

Лиза посмотрела на часы:

– Поедем?

– Я только что видела Криса.

Лиза обернулась и попыталась разглядеть его в толпе.

Сара задумалась: интересно, он уже давно за ними наблюдает? С того момента, как они виделись, он принял душ и принарядился. На нем была простая рубашка с открытым воротом и кремовые брюки. Он закатал рукава, обнажив мускулистые загорелые руки. Он выглядел прекрасно, даже сексуально и расслабленно по сравнению с похожими на пингвинов гостями в накрахмаленных манишках и фраках и женщинами в коктейльных платьях. Сара улыбнулась и подняла руку, чтобы привлечь его внимание.

Может, она на самом деле была с ним слишком жесткой? И только она стала упрекать себя за то, что вела себя, как сварливая мегера, как Крис поймал ее взгляд, и в тот же момент выражение его лица ожесточилось, добродушное открытое любопытство сменила мрачная угрюмость. Это было отвратительно, словно захлопнулась крышка мышеловки. Саре показалось, будто он дал ей пощечину.

Покраснев и почувствовав неловкость, она потихоньку начала отодвигаться в сторону. Меньше всего ей хотелось, чтобы Крис подошел и присоединился к гостям, но Лео Бэннинг, похоже, не разделял ее опасения.

– Вы уже уходите? Я надеялся, что вы останетесь и выпьете с нами в баре за успех проекта. – Он посмотрел на собравшихся в поисках поддержки. Все одобряюще забормотали.

Лицо Сары стало пунцовым, к щекам прилила горячая волна.

– Я бы с удовольствием, но мне пора идти, мой… – Она замялась на слишком долгое мгновение, не решаясь произнести слово «муж», потому что знала, что сможет выговорить это лишь с раздражительной или злобной интонацией, если не хуже, – …мой спутник уже здесь.

– Почему бы ему не пойти с нами?

Только через мой труп, подумала Сара, отрицательно качая головой, бормоча извинения, придумывая оправдания и прощаясь, отчаянно желая уйти поскорее. Она торопливо попятилась к двери.

– Спасибо за чудесный вечер. Я замечательно провела время.

Лео улыбнулся, наклонился и поцеловал ее в обе щеки.

– Вам спасибо.

Сара почувствовала себя Золушкой. За его спиной, склонив голову набок так, чтобы другие не видели, Лиза хихикала и изображала, будто вызывает рвоту. М-да, нарушать социальные нормы можно в любом возрасте, независимо от пола.

Сара сдержала улыбку и отвернулась, почти врезавшись в Криса на полном ходу. Выражение его лица напоминало кремень. Он схватил ее за локоть, делая вид, будто она поскользнулась. Жест был нарочитым и преувеличенным.

– Ты же сказала, что будешь ждать меня на улице. Я торчал в этом гребаном фургоне черт знает сколько времени. Ты просила заехать за тобой в десять, – процедил он сквозь зубы.

Сара накинула шаль, повесила сумочку на плечо и замерла на несколько секунд, чтобы взять себя в руки. Он надушился бальзамом после бритья, который она подарила ему на Рождество. От него пахло сандалом, апельсином и чем-то еще, отчего в любой другой вечер при других обстоятельствах у нее потекли бы слюнки, а по телу пробежала бы дрожь.

– В десять я ждала тебя на улице, – она говорила ровным, подчеркнуто миролюбивым голосом, и думала, что сказать дальше, как повести игру. Меньше всего ей хотелось устраивать сцену перед лицом Лео Бэннинга и других членов попечительского совета. Но что бы она ни сказала, это не имело значения.

– От тебя воняет спиртным.

Она уставилась на него:

– Что?

– Представляю, как ты будешь вонять утром, раз сейчас от тебя несет, как из винной бочки. И ты волновалась, что я тебя опозорю? – огрызнулся Крис. Он даже не пытался скрыть издевку в голосе. Сара потащилась за ним, надеясь, что никто на них не смотрит. Она чувствовала себя, как маленький ребенок, которому устроили выволочку. Припаркованный на двойной желтой линии среди «БМВ» и «вольво», побитый фургон бросался в глаза, словно танцовщица живота на слете священнослужителей. Крис рванул дверцу и с треском захлопнул ее, едва Сара успела забраться на сиденье.

Когда они тронулись с места, повисла минутная пауза, и Сара задумалась, как себя вести. Может, лучше рассмеяться, попытаться разрядить напряжение, или с достоинством напустить на себя дух молчаливого протеста? Но прежде чем она решила, что же лучше, Крис заговорил:

– Знаешь, твое поведение начинает меня очень беспокоить.

Очень странно, ведь Сара думала абсолютно о том же.

Итак, оказалось, что все, что Дженни Бек рассказала Крису о Саре, – чистая правда. Это единственный возможный вывод. Какое совпадение: только Дженни поведала ему о том, какие ходят сплетни, как он собственными глазами увидел парочку в художественном центре.

Дженни Бек охотно повторяла, что роман Сары и Лео – не более, чем слухи, грязные слухи, которые, вероятно, не имеют подтверждения, она ясно дала это понять, но теперь Крис понимал, что она просто пыталась защитить его чувства. В таких ситуациях всегда понимаешь, кто твой настоящий ДРУГ.

И теперь, когда он все знал о Лео и Саре, оглянувшись назад, он не испытал никаких угрызений совести из-за того, что поехал к Дженни Бек.

Крис отвез Сару домой; всю дорогу она не произнесла ни слова. Действительно, что она могла сказать при таких обстоятельствах, когда он собственными глазами видел, как она любезничает с этим проклятым викарием?

Припарковав «Транзит» у крытой полиэтиленом теплицы, Крис пошел к дому, очень медленно ступая по гравию и обдумывая последствия того, что сегодня услышал и увидел. Небо над его головой было чистым и ясным, словно темно-синее одеяло, насквозь проеденное миллионом серебристых дырочек моли. Но Крис был поглощен мыслями и ничего не замечал.

Викарий вился вокруг Сары, как комар, Крис видел, как она смеялась и как этот ублюдок пялился на нее. Как он мог так долго этого не замечать? Боже, она начала красиво одеваться, укладывать волосы, все классические приметы налицо, и этот подонок даже звонил ей наутро после вечеринки у Моники Карлайл! Бесстыжая свинья, наглый донельзя, для викария он дьявольски нахален.

И Крис знал, что эта кошелка, Моника Карлайл, соврет не моргнув глазом, лишь бы защитить Сару, и в особенности, чтобы насолить ему. О да, он уже почти слышит, как она планирует свое грязное дело. В темных зловонных глубинах воображения Криса оживали злобные параноидальные тролли.

Отталкивающая гримаса на его лице сменилась раздраженным выражением, и, наконец, он надулся от жалости к самому себе. Сара и викарий. Он фыркнул. История прямо из воскресной газетенки. В ту ночь, когда Сары не было дома, они могли быть где угодно: дома у Моники, в отеле, в мотеле, в приходском коттедже, мало ли где еще. Разве теперь разберешь, где правда, где ложь?

И на деревенских танцах в субботу вечером они протанцевали вместе почти весь вечер, а он даже тогда ничего не заподозрил, даже ухом не повел. Как можно быть таким наивным? Доказательства были у него налицо, нужно было лишь присмотреться повнимательнее.

Крис думал, что Лео Бэннинга вообще не интересуют женщины: это вовсе не значит, что он предпочитает мужчин, просто до разговора с Дженни Крис вообще не воспринимал Лео, как противника. Он плохо его знал: они разговаривали всего раз или два на школьных спортивных соревнованиях и здоровались на улице. Он считал, что Лео, будучи викарием, помогает людям решать проблемы и смотрит на людей как на паству, овец, за которыми нужен присмотр, а не как на… как на… пылких телок. Это слово пришло ему в голову, когда Крис пытался подобрать подходящее определение для привлекательных женщин и при этом не показаться неандертальцем. Слишком поздно.

Но самое главное и самое худшее, самое обидное, то, что Сара и Лео Бэннинг выставили его полным идиотом. Именно по этой причине, ни по какой другой, Криса переполняли злость и обида.

Он расправил плечи и направился к двери черного хода, разгорячившись и дрожа от яростного возмущения. Свернув у живой изгороди, Крис замялся на несколько секунд: свет в ванной еще горел. Он подождал, толком не зная, зачем, и через минуту свет погас, а окно у кровати озарилось мягким золотистым сиянием лампы. Он стоял очень тихо, дыша прерывисто и неглубоко, слыша все звуки в саду, затаенное биение своего сердца и бархатистое движение крови в венах. Прошла минута, может, чуть больше, свет погас, и дом погрузился в темноту.

Крис почему-то глубоко вздохнул с облегчением, будто в темноте его грехи не могли бы его отыскать. Крис покраснел, несмотря на то, что в саду никого не было – никого, кроме него самого и его совести, которая сверлила его пристальным взглядом.

Тем временем в Хэйрхилле Дженни Бек перекатилась на бок на кровати и уставилась в потолок. Она лежала так уже давно, размышляя о новых возможностях, которые жизнь преподнесла ей в подарок. Между сводчатым потолком и лампочками нависла причудливая паутина, изящное свидетельство мастерства и хитроумия паука и неряшливости и лени хозяйки. Надо ее убрать. Вокруг нее на кровати громоздились кучи подушек, спутанный комок простыней и одежды. Воздух был насыщен чувственностью, так, что ее можно было почти потрогать руками.

Окна спальни были распахнуты, и с улицы доносился мягкий шепот теплого летнего ветерка в кронах деревьев. Мотыльки плясали танго в свете фонаря, а какая-то птица декадентско-кричащей окраски залилась рок-н-ролльным риффом в бархатистой мягкой темноте.

Дженни перекатилась на живот. Ее сын, Питер, опоздал на полчаса, ожидая получить взбучку, но она его не тронула, потому что на этот раз у нее было на уме совсем другое.

Ее одежда все еще хранила запах Криса Коулбрука, по крайней мере, Дженни так казалось. Она притянула платье к лицу, глубоко вдохнув, чтобы убедиться. Да, это его запах: едва уловимый аромат лосьона после бритья и теплый мускусный запах мужского пота и тестостерона.

Когда Крис приехал, волосы у него все еще были мокрые и завивались на шее. Его загорелая кожа слегка порозовела после душа. Он стоял на крыльце черного хода и улыбался. Он явно был рад ее видеть, счастлив находиться здесь, но нервничал: она поняла это, заметив, как он переминается с ноги на ногу, сомневается, прежде чем зайти в дом. Дженни тоже приняла душ и переоделась в золотисто-желтое платье из мягкого хлопка.

– Я открыла бутылку красного вина, – сказала она, будто они вернулись к давно начатому разговору. – Надеюсь, ты любишь красное. Полезно для сердца.

Все время от звонка Криса до его приезда Дженни носилась, как пчелка. Выключила флюоресцентную лампу на кухне, засунула грязную посуду вместе с объедками в посудомоечную машину, побрызгала спреем против мух и освежителем воздуха, притащила настольную лампу и зажгла свечи в гостиной. Она оставила дверь черного хода открытой, включила фонарь у входа и поставила кассету с романтическими балладами. Пара капель духов из дьюти-фри за ушами, и Дженни Бек была готова практически к чему угодно.

Крис все еще нервно улыбался, оглядывая ее с ног до головы. Восприняв это как приглашение, Дженни бросила бутылку и бокалы и подплыла к нему, изобразив встревоженное выражение лица.

– О Крис, бедный твой глазик, – промурлыкала она низким сексуальным голосом. – Дай-ка я взгляну.

Крис смущенно посмотрел на нее и с несчастным видом провел пальцем по пурпурно-желтому подтеку. Дженни подошла к нему на цыпочках – она была босиком – и поцеловала синяк нежно, словно новорожденного младенца.

Крис затаил дыхание и отклонился назад.

Она улыбнулась и схватила его за руку.

– Ты такой храбрый, Крис. Даже не знаю, как тебя отблагодарить.

Его лицо смягчилось, хотя все еще хранило настороженное выражение. Тогда она поняла, что он почти клюнул на удочку.

– Мне так трудно справляться со всем в одиночку. Мне кажется, никто не подозревает, как мне тяжело. – Слегка поежившись, она прикусила губу, будто храбрясь и сдерживая девичьи слезы благодарности. Крис приподнял руку, будто чтобы почесать нос или одернуть рукав, всего на сантиметр, но Дженни только это было и нужно: она приблизилась к нему, и он инстинктивно отреагировал, обняв ее. Прижавшись к широкой груди Криса, Дженни не могла сдержать торжествующей улыбки. Она извивалась, прижимаясь ближе и издавая тихие животные стоны удовольствия и одобрения. Он ответил первобытным рычанием, от которого у нее перехватило дыхание.

Дженни подняла глаза, изобразив взгляд беззащитного олененка, и прижалась к нему нежно и в то же время соблазнительно. Она чувствовала, как интеллект и здравый смысл борется в нем с первобытными инстинктами, не поддающимися контролю: повисла минутная пауза, и она почти физически ощутила, как все рациональные мысли падают в бездну страсти, и в этот момент Крис Коулбрук наклонился и поцеловал ее.

По опыту Дженни знала, что теперь нужно просто следить, чтобы разгоревшееся пламя не погасло и инстинкты сделали свое дело. Ее язык проскользнул между губами и коснулся его губ. Крис опять застонал и напрягся, и тут, когда Дженни подумала, не применить ли более тонкую уловку, вдруг дернулся вперед и крепко, напористо поцеловал ее, отодвинув ее осторожный язычок в сторону своим, будто ему нечего было терять.

Дженни повизгивала и извивалась от искренней радости и изумления. Боже, до чего же он хорошо целуется. Сара Коулбрук полная идиотка. И только она подумала о Саре, как ее понесло.

В ту же секунду она забыла, что это она, Дженни, раззвонила всем, что у Сары роман с Лео Бэннингом, а Сара тут ни при чем. Она забыла, что это она, подслушав один-единственный телефонный разговор, соединила Сару с викарием в воображении всех своих друзей и знакомых, которым было не лень ее слушать. Когда Дженни прижалась к Крису совсем близко, все это вылетело у нее из головы: ложь, сплетни и ухищрения, – и легенда затвердела в ее подсознании, как бетон, и превратилась в правду.

Поэтому, чуть позже, когда они с Крисом целовались, обнимались и распалялись все сильнее, свернувшись калачиком на диване, и делали все то, чем бы она никогда не подумала заниматься со своим мужем, Дженни с легкостью выложила ему все о Саре и Лео, в сокращенной форме, разумеется, ведь ей хотелось пощадить его самолюбие. Она с легкостью налила им по бокалу вина, чтобы смягчить его растущее чувство вины и впечатление от зловещих историй о том, что всем уже давно известно, что происходит между Сарой и Лео, только он один ни о чем не подозревает. И, проводя пальцами по густым темным курчавым волосам на его груди, Дженни сама поверила каждому своему слову – ну, почти каждому.

Тем временем в приходском доме Лео Бэннинг в одиночестве сидел в своем кабинете. Половицы старого дома поскрипывали и трещали, как больные суставы, измученные жарой долгого летнего дня. Через приоткрытую дверь из холла доносилось успокаивающее тиканье больших часов, стоявших на страже в прихожей и отсчитывающих минуты ночного времени.

Часы подарила ему мать, когда он закончил богословский колледж, торжественно вручив ему фамильную ценность, передававшуюся от одного поколения к другому, символизируя наступление строгой зрелости. Он скучал по матери. Кроме того, тогда ему подарили два ящика розового шампанского, немереное количество копченого лосося и таймшер на маленькую виллу в Греции.

Как давно это было? Он стал вспоминать, и число прошедших лет показалось ему настолько внушительным, что он прекратил считать.

Лео сидел так уже очень давно и смотрел на телефон. Он думал; вспоминал старых друзей, старые добрые времена, случайные происшествия в жизни, которые всплывают на поверхность после того, как излишек бренди высвободит сознание.

Гарри наверняка еще не спит, без сомнений. Скорее всего, гуляет где-нибудь с Пипом и Бруки. Ночная жизнь – их естественная среда обитания.

Лео подлил в бокал для бренди остатки хорошего коньяка и покрутил бокал в руке, глядя, как кусочки льда ударяются о хрусталь. Гарри, наверное, сейчас в клубе или дома, свернулся калачиком на диване, необязательно в одиночестве. И что он ему скажет, если сейчас позвонит и застанет Гарри дома? Что ему одиноко? Что ему отчаянно хочется поговорить с кем-то, кто хорошо его знает, кто все еще его любит? Что он скучает по нему? Что, хотя время, безусловно, лучший целитель, горе оставляет в душе длинный белый шрам, который никогда не заживет.

Янтарная жидкость прилипала к стенкам бокала. Он сам выбрал это убежище в дикой глуши, сам облачился во власяницу, и теперь едва ли стоит жаловаться на то, что все произошло именно так, как он себе представлял.

Не стоит ему так много пить. От алкоголя он становится сентиментальным, и это совершенно ни к чему после столь успешного вечера. Вдруг он подумал о Саре Коулбрук. Милая женщина, он не понимал, почему они раньше не встретились. Было бы здорово работать с таким человеком в центре святого Варфоломея: ее энергия заражает его. Потом он подумал об Адаме Грегори и о том, как Адам Грегори смотрел на Сару Коулбрук, и отчего-то ему стало грустно.

Он уставился на кусок льда, сияющую жидкость в бокале и поставил бокал на кофейный столик, рядом с фотографией в рамке. На снимке были Тим, Гарри, Бруки и Пип, в чудесный летний вечер в Греции, бог знает сколько лет тому назад. Не притронувшись ни к бокалу, ни к телефону, он поднялся в спальню.

Саре снилось, что они с Маком танцуют до потери сознания в огромном зале церкви святого Варфоломея, а Лео Бэннинг с Адамом Грегори хлопают в ладоши, отстукивая ритм, и изумленно смотрят на них. Крысолов с деревенских танцев выкрикивает фигуры и повороты, а Мак кружит ее вокруг себя. Она была рада снова увидеть заводилу, хотя теперь у него отчего-то были маленькие козлиные рожки, которые выглядывали из-под шапки густых черных кудрей и очень ему шли. Он помахал рукой и завертелся в танце.

Крису снилось, что он сидит за столом у себя на кухне и ждет, пока ему подадут ужин. Было темно и сумрачно, и еду почему-то все не несли и не несли. Он не мог вспомнить, кто ему готовит и что сегодня на ужин. И не мог понять, куда подевалась Сара. Только он было подумал, что все про него забыли, как откуда ни возьмись появилась Дженни Бек и сказала ему, что все будет в порядке. Тони Креветка угостит всех жареной рыбой с картошкой.

– Тебе придется заплатить, разумеется, – заявила Дженни, встряхнув салфетку и повязав ее ему вокруг шеи тугим узлом. Она наклонилась ниже, он почувствовал цветочный аромат ее духов и понял, что она пригласила его не только на жареную рыбу.

Монике Карлайл снилось, как она плывет на юг Франции на красной парусной яхте. А Маку не снилось ничего – он так напился, что не смог доползти до коттеджа и уснул в шезлонге в зимнем саду, похрапывая и ворочаясь, как веселый маленький поросенок.

Лео Бэннинг долго не мог уснуть. Когда же наконец погрузился в сон, ему приснился снег, такой белый, что болели глаза, затвердевший на поверхности, словно поджаристое безе, и такой глубокий, что казалось, невозможно и опасно пройти по нему к тому месту, где стоял Тим: Тим, Гарри и остальные. Когда же Лео наконец добрался до того места, обливаясь потом, изнывая от усталости и злости, Тим пропал. Он словно испарился.

Лео проснулся на несколько секунд и невидящим взглядом уставился в темноту. Ему было грустно, но в то же время он чувствовал облегчение, что ему не приснилось что-то более натуралистичное. Похоже, его сознание решило слегка приукрасить жестокую реальность.

Адаму Грегори снилась Сара.