Текст книги "Женщина, которая легла в постель на год"

Автор книги: Сью Таунсенд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

Глава 36

Мистер Лин очень обрадовался, увидев почерк сына на конверте, который забрал с районного почтамта в пригороде Пекина. Наверное, Хо написал, чтобы почтительно поздравить родителей с праздниками. Мистер Лин слышал, что в Англии принято всенародно отмечать день рождения Иисуса Христа, который, как говорили знающие люди, был не только сыном английского Бога, но и коммунистом-революционером, запытанным и казненным оккупационными властями.

Мистер Лин решил, что подождет и распечатает конверт дома. А лучше вручит письмо жене и посмотрит, как она обрадуется. Оба скучали по сыну. Решение отправить Хо учиться в Англию далось им нелегко, но не годится, чтобы сын стал рабочим, как родители. Они хотели, чтобы Хо сделался пластическим хирургом и зарабатывал много денег. Юные китаянки во всем мире стыдятся своих узких глаз и маленьких грудей и готовы платить за исправление ошибок природы.

Мистер Лин остановился у киоска, чтобы купить живую курицу. Он выбрал ту, которой хватит на несколько дней, заплатил и, держа птицу вниз головой, пошел на фруктово-овощной рынок, где приобрел упаковку яблок в подарок жене. Упакованные яблоки стоили в пять раз дороже развесных, но мистер Лин очень любил свою жену. Она редко ему прекословила, ее волосы по-прежнему оставались черными, а на лице пока прорезалось совсем немного морщинок. Грустила она только в те минуты, когда задумывалась о дочери, которой им не суждено было обзавестись.

Он дошел до детской площадки у блочной башни, на двадцать седьмом этаже которой находилась их квартира. Мистер Лин задрал голову и присмотрелся к своему окну. Он надеялся, что лифт работает.

* * *

Когда мистер Лин, тяжело дыша, пришел домой, жена встала со стула и поспешила встретить мужа.

– Смотри-ка, кто нам написал, – сказал он и протянул  письмо от Хо.

Жена радостно улыбнулась и бережно потрогала яркую красно-зелено-золотую рождественскую марку, словно драгоценность.

– Это в честь дня рождения английского Иисуса, – сказала она.

Курица пищала и вырывалась. Мистер Лин отнес ее на крохотную кухню и бросил в раковину. Потом супруги сели напротив друг друга за маленький стол. Миссис Лин положила между ними письмо.

Мистер Лин вытащил из пакета упаковку яблок и разместил рядом с конвертом.

Жена застенчиво улыбнулась.

– Это тебе, – сказал он.

– Но я тебе ничего не купила! – воскликнула она.

– В этом нет нужды, ведь ты подарила мне Хо. Ну, давай же, открывай конверт.

Миссис Ли медленно и осторожно распечатала письмо и пробежала взглядом первые строчки. Затем внезапно прекратила чтение, лицо женщины окаменело. Она отодвинула листок к мужу и прошептала:

– Мужайся, дорогой.

Мистер Лин несколько раз вскрикнул, читая послание. Дойдя до конца, он сказал:

– Никогда не любил мак [23]23
  Поппи (англ. Poppy) – в пер. с англ. «мак».


[Закрыть]. Лишенное гармонии, вульгарное растение  и разрастается быстро как сорняк.

Курица протестующе пискнула.

Мистер Лин встал, взял острый нож и деревянную доску и быстро перерезал птичью шею. Бросил курицу обратно в раковину и долго смотрел, как яркая кровь стекает в слив, рисуя пламенеющий цветок.

Глава 37

В канун Нового года незнакомая женщина позвонила у входа и спросила, возможно ли поговорить с Евой.

Титания, чья очередь была открывать дверь, заколебалась:

– Могу я узнать, как вас зовут?

– Я живу в конце Редвуд-роуд. Пожалуй, предпочту не называть свое имя.

Титания пригласила гостью подождать в вестибюле, а сама поднялась наверх.

Увидев ее, Ева сказала:

– Надо же, ты надела этот жуткий фартук, который Брайан подарил мне на Рождество. Что еще ты прибрала к рукам?

– Только твоего мужа, – рассмеялась Титания.

– Этот тусклый оливковый цвет тебе, однако, идет. Носи его почаще, – посоветовала Ева и добавила: – Зови ее наверх.

Когда Титания ушла, Ева пальцами расчесала волосы и поправила подушки.

* * *

Женщина была среднего возраста и, похоже, довольно давно приняла решение позволить волосам расти а-ля натюрель, седыми и кудрявыми. В сером спортивном костюме и серых же кроссовках она походила на беглый карандашный рисунок на белом листе.

Ева пригласила незнакомку присесть на залитый супом стул.

Гостья спокойным тоном объяснила:

– Меня зовут Белла Харпер. Я прохожу мимо вашего окна как минимум четыре раза в день.

– Да, я видела, как вы отводите детей в школу, – кивнула Ева.

Белла вытащила из кармана ветровки горсть бумажных платков.

Ева внутренне приготовилась к неизбежному. У нее давно уже развилось отвращение к слезам. Нынче люди слишком легко дают волю плаксивости.

– Мне нужен совет, как лучше уйти от мужа, – сказала Белла. – Это Рождество стало для меня пыткой. Он всех нас измучил. Мне кажется, будто мои нервы обнажены и на них дует ледяной ветер. Не уверена, что смогу и дальше с этим справляться.

– И почему же вы пришли ко мне? – спросила Ева.

– Потому что вы всегда здесь. Иногда ранним утром я хожу тут поблизости и вижу, как вы курите у окна.

– Я глупая женщина, – погрустнела Ева. – Вам не имеет смысла просить у меня совета.

– Я должна поделиться своей историей с кем-то, кого не знаю и кто не знает меня.

Ева подавила зевок и попыталась выглядеть заинтересованной. По ее опыту, советы никогда не приводили ни к чему хорошему.

Белла вертела салфетку в пальцах.

Ева подсказала:

– Ладно, жили-были… Подходяще?

– Да, жили-были мальчик и девочка, и жили они в одной деревне. Когда им исполнилось по пятнадцать, они обручились. Обе семьи были очень счастливы. Однажды мальчик вышел из себя, потому что девочка не могла бежать с ним наравне. Он закричал на подружку и напугал ее. Потом, незадолго до свадьбы, мальчик и девочка сидели в его машине. Девочка вытащила прикуриватель из гнезда и случайно уронила его на коврик. Мальчик ударил ее по правой щеке. Потом развернул лицом к себе и саданул по левой. Он выбил девочке два зуба, и ей пришлось срочно идти к стоматологу. Синяки сходили шесть недель. Но свадьба все равно состоялась. Прошло совсем немного времени, и мальчик принялся избивать девочку каждый раз, когда был не в духе, но вслед за побоями всегда умолял ее о прощении. Мне следовало уйти от него до рождения детей.

– Сколько у вас детей? – спросила Ева.

– Двое мальчиков, – вздохнула Белла. – Я так его боюсь, что не могу расслабиться, когда он дома. Как только он возвращается с работы, сыновья расходятся по своим комнатам и запирают двери. – Белла заломила руки. – Конец истории.

– Хотите совет, что вам нужно сделать? – нахмурилась Ева. – Сколько вы знаете сильных мужчин?

– О, нет, я против эскалации насилия.

– Сколько вы знаете сильных мужчин? – повторила Ева.

Белла мысленно подсчитала:

– Семерых.

– Позвоните этим семерым и попросите их прийти вам на помощь. Сами понимаете, что пора.

Белла кивнула.

– Как зовут вашего мужа?

– Кеннет Харпер.

– И как долго вы собираетесь жить и мириться с Кеннетом Харпером?

Белла опустила глаза и сказала:

– Я хотела начать новый год без него. – Она бросила взгляд на часы и в ужасе воскликнула: – О нет! Он в пабе, но к девяти вернется домой на ужин. Уже восемь, а картошка нечищеная! Мне пора. Муж сердится, когда я запаздываю с едой.

– Где ваши дети? – перебила Ева всполошившуюся Беллу.

– У моей мамы, – ответила Белла, которая уже подскочила и шагала от кровати к двери.

– Соберите своих защитников, позвоните им прямо сейчас. Скажите, что ждете их здесь.

– Я не одобряю линчевателей, – покачала головой Белла.

– Это не линчеватели, а ваши родные и друзья, способные защитить вас и ваших детей. Представьте, что вы живете в вашем доме без Кеннета Харпера. Ну же, закройте глаза и вообразите.

Белла зажмурилась так надолго, что Ева обеспокоилась, не заснула ли гостья.

Потом Белла достала телефон и начала обзванивать номера из списка быстрого набора.

* * *

Вернувшись из винного магазина с шестью бутылками игристого, упаковкой пива «Карлинг блэк лейбл», ящиком розового вина и двумя огромными пакетами чипсов для празднования Нового года, Брайан удивился, обнаружив в своем доме группу мужчин, сидящих на лестнице и прислонившихся к стенам вестибюля.

Он кивнул незнакомцам и пошутил:

– Боюсь, вы рано пришли на день открытых дверей, потому что наши двери еще закрыты.

Предводитель незваных визитеров, крепыш во фланелевой клетчатой рубашке и грязных высоких сапогах, объяснил:

– Моя сестра попросила нас помочь ей выставить мужа из дома.

– В канун Нового года? – ахнул Брайан. – Бедный парень. Разве это не чересчур?

Мужчина помоложе, сжимающий и разжимающий кулаки, сказал:

– Ублюдок этого заслуживает. Я еще у алтаря хотел ему голову оторвать.

Здоровяк с обветренным лицом и собственноручно сделанной стрижкой, добавил:

– Дети не зря его боятся. Но она никогда не уйдет от него, потому что козел угрожает, что повесится. Да хоть бы и так.

Сидящий на ступеньках мужчина постарше с усталыми глазами покрутил головой:

– Надо было сбросить мерзавца в силосную траншею, когда явился просить руки моей дочери. – Он посмотрел на Брайана, которого счел приблизительно своим ровесником, и спросил: – У вас есть дочь?

– О да, – кивнул Брайан. – Ей семнадцать.

– Что бы вы сделали, если бы узнали, что вашу дочь регулярно избивают?

Брайан поставил ящик с вином на пол, подергал себя за бороду и задумался.

Наконец сказал:

– Я бы связал негодяя, заткнул ему рот кляпом, отвез в ближайшую каменоломню и нейлоновой веревкой привязал к подходящему валуну морскими узлами. Потом докатил бы камень до обрыва вместе с довеском, сбросил вниз и дождался всплеска. Проблема решена.

Нервный мужчина возразил:

– Но так же нельзя. В какой стране мы бы жили, если бы спокойно убивали тех, кто нам не по душе? Превратились бы в Сомали, только с более холодным климатом.

– Этот парень спросил, что бы я сделал в определенной ситуации, и я ему ответил, – возразил Брайан. – Короче, мне тут еще праздничную вечеринку организовывать. Но если вам нужны координаты каменоломни…

– Спасибо, но не думаю, что дойдет до крайних мер, – вздохнул пожилой мужчина. – Но если все же придется, то у нас прямо за домом силосная траншея, да и свиньи всегда голодны.

– Ну, желаю вам всего хорошего. Счастливого Нового года, – резюмировал Брайан. Он протиснулся мимо мужчин, неся покупки, зашел на кухню и принялся выставлять бутылки на стол. Титания уже протирала бокалы.

– Каждый раз, открывая входную дверь, я сталкиваюсь с чьими-то проблемами, – посетовал Брайан.

Наверху Белла говорила по телефону с мужем. Тот вопил так громко, что Ева боялась, как бы телефон не взорвался. Белла дрожащим голосом произнесла:

– Кеннет, я со своей семьей. Мы всего в нескольких домах от нашего и сейчас уже подойдем. – Она отключила телефон и сказала Еве: – Я не могу так с ним обойтись.

– Этим гадам все сходит с рук, потому что они знают – мы их жалеем. Вот и играют на нашем мягкосердечии. Если вы всей командой пойдете туда сейчас, в десять и духу его не будет в вашем доме.

– Но куда он денется? – всхлипнула Белла.

– Его мать жива? – спросила Ева.

Белла кивнула:

– Да, она живет всего в пяти милях отсюда, но Кеннет никогда ее не навещает.

– Значите, этот Новый год она отпразднует не в одиночестве, не так ли?

* * *

Позже Ева наблюдала из окна, как семеро мужчин и Белла разговаривают на улице.

Потом они целенаправленно двинулись в сторону дома Харперов.

Глава 38

Ева поняла, что наступила полночь, по бою церковных колоколов и взрывам фейерверков. Она услышала, как внизу хлопнуло шампанское и Брайан завопил: «С новым годом»!

Она подумала о прошлых празднования Нового года. Ева всегда ожидала от новогодней ночи чего-то большего. Тщетно надеялась, что случится нечто волшебное и необычное, едва стрелки часов сойдутся на двенадцати.

Но раз за разом все проходило одинаково.

Она никогда не пела с общим хором «Старое доброе время». Ей нравились слова «Да здравствует доброта!», и она завидовала тем, кто оживленно и шумно праздновал, но не могла взять кого-то за руки и водить хоровод. Люди разрывали кольцо и приглашали ее присоединиться, но Ева всегда отказывалась.

– Мне нравится смотреть, – уверяла она.

А Брайан, пролетая мимо, говорил:

– Ева не умеет веселиться.

И это было так. Ей даже не нравилось само слово «веселиться». Оно ассоциировалось с натужной жизнерадостностью, клоунами и дешевым фарсом, с северокорейскими парадами, где ряды одинаковых детей синхронно танцевали с приклеенными улыбками.

А сейчас ей хотелось пить и есть. Очевидно, о ней опять забыли.

Ранним утром Брайан прошелся по улице, разнося по соседям листовки с приглашением на день открытых дверей. На флаере было написано (Еву передернуло при слове «заглядывайте»):

« Милости просим, заглядывайте и веселитесь!

Давайте познакомимся.

Приносите выпивку с собой.

Закуски найдутся, но лучше подкрепиться перед визитом.

Воспитанные дети допускаются.

Наши двери будут открыты для вас с 9:30 вечера.

P.S. Доктор Брайан Бобер проведет короткую экскурсию по обсерватории и, в зависимости от ясности (или, как выражаются неастрономы, погодных условий/облачности), возможно, получится увидеть Сатурн, Юпитер, Марс и другие планеты поменьше или подальше».

Ивонн через интернет купила Еве очаровательный медный колокольчик с Бали в качестве средства связи с остальными обитателями дома, но Ева еще ни разу не позвонила в него. Ей казалось не вполне приличным призывать таким образом других людей, чтобы те ее обслуживали. Лучше подождать, пока кто-нибудь о ней не вспомнит и не принесет что-нибудь поесть. За стенкой близнецы что-то бормотали и со сверхъестественной скоростью барабанили по клавиатурам. То и дело раздавались взрывы смеха и выкрики: «Дай пять!».

Ева услышала, как по лестнице поднимаются Руби и Ивонн.

– Не знаю, идти с этим к доктору или нет, – бормотала Руби. – Это может оказаться безвредной кистой.

– Как тебе известно, Руби, – отвечала Ивонн, – я тридцать лет проработала в регистратуре. Уж я-то смогу отличить кисту от чего похуже.

Ева услышала, как мать и свекровь заходят в ванную.

Руби говорила без привычной уверенности:

– Мне снять жилет, блузку и бюстгальтер?

– Ну, я же ничего не смогу определить сквозь несколько слоев ткани, верно? – отозвалась Ивонн. – Не стесняйся, я в своей жизни тысячи сисек повидала.

Повисла тишина, а затем Руби промямлила:

– Думаешь, у Евы нервный срыв?

– Подними руку над головой и замри… – скомандовала Ивонн. – Да, конечно, у нее нервный срыв. Я это с первого дня твержу.

Снова тишина.

Потом снова голос Ивонн:

– Одевайся.

– И? Что думаешь? – спросила Руби.

– Думаю, тебе обязательно нужно на рентген. У тебя там опухоль размером с лесной орех. Как давно ты о ней знаешь?

– Я слишком занята, чтобы шляться по больницам. – Руби заговорила тише. – Мне ведь нужно приглядывать за ней.

* * *

Ева гадала, верно ли, что у нее нервный срыв.

Несколько лет назад Джил, работавшая вместе с Евой в библиотеке, внезапно начала разговаривать сама с собой, бормоча про то, как несчастлива в браке с Берни Экклстоуном. Потом она принялась швырять на пол все книги в красных обложках, выкрикивая, что они следят за ней и передают сведения в МИ5. Если кто-то отваживался к ней приблизиться, она обзывала доброхота агентом Системы. Какой-то дурак вызвал охрану и попытался выволочь Джил через запасной выход. Она дралась со сторожами как дикое животное – в ход шли зубы, ногти и рык, – а потом вырвалась и побежала в парк, граничащий с территорией университета.

Ева и охранники помчались за ней. Грузные мужчины вскоре запыхались и отстали, и вышло так, что догнала беглянку именно Ева. Джил бросилась ничком на землю и вцепилась в пучки травы, приговаривая: «Помоги мне! Если пальцы разожмутся, меня ветром унесет!».

Тогда Ева подумала, что лучше всего будет сесть Джил на спину и таким образом закрепить ее на земле. Когда подбежали задыхающиеся сторожа, Джил снова начала кричать и вырываться. Через парк на большой скорости проехала полицейская машина со включенной сиреной. Ева больше ничем не могла помочь коллеге. Полицейским и охранникам наконец удалось скрутить Джил и затолкать в автомобиль, тут же умчавшийся прочь.

Когда Ева наконец получила разрешение навестить Джил в психиатрическом отделении, то сначала ее даже не узнала. Джил сидела в безликой комнате на пластмассовом стуле и слегка раскачивалась. Другие пациенты пугали Еву. Телевизор вопил невыносимо громко.

«Это бедлам, – ужаснулась тогда Ева. – Самый настоящий бедлам. – Идя к выходу по территории больницы, она думала: – Я лучше умру, чем окажусь в подобном месте».

Несколько лет спустя она видела любительскую постановку «Марат/Сад» [24]24
  « Марат/Сад» – пьеса немецкого драматурга П. Вайса (1964 г.), экранизированная П. Бруком в 1967 г. Полное название пьесы исчерпывающе описывает содержание: «Преследование и убийство Жана-Поля Марата, представленное артистической труппой психиатрической лечебницы в Шарантоне под руководством господина де Сада».


[Закрыть]в исполнении студентов и преподавателей. Брайан очень убедительно изображал лунатика. Несколько недель после спектакля Еву преследовала мысль, что безумие таится прямо за углом и выжидает, когда она крепко уснет, чтобы пробраться к ней в голову и поработить ее.

 * * *

Ева немного подремала. Проснувшись, она испугалась, увидев на заляпанном супом стуле свою многодетную соседку Джули.

– Я смотрела, как ты спишь. Храпишь довольно громко, – сказала Джули. – Пришла вот пожелать тебе счастливого Нового года, чтобы хоть ненадолго выбраться из того дурдома, который зову своим домом. Я на грани, Ева. Они меня совсем не слушают. Потеряли ко мне всякое уважение! Мы целое состояние истратили на рождественские подарки для мальчишек. Стив купил старшим по приставке, а для Скотта – отдельный телевизор, чтобы малыш мог смотреть мультики перед сном. Еще они получили от Санты большой мешок разных игрушек и половину уже успели поломать. Стиву не терпится вернуться на работу, как и мне.

Обозлившаяся от голода Ева выпалила:

– Бога ради, Джули, если сыновья плохо себя ведут, забери ты у них эти чертовы приставки! Запрети озорникам гулять, пока не научатся уважать старших. И напомни Стиву, что он – давно уже взрослый мужчина. Этот его заискивающий тон на ребятню не действует. Он вообще умеет повышать голос?

– Только когда смотрит по телику футбол.

– Вы со Стивом боитесь приучать свой выводок к дисциплине, потому что думаете, что за строгость дети вас разлюбят, – поставила диагноз Ева и тут же заорала: – Вы ошибаетесь!

Джули подскочила и замахала рукой у лица.

Ева пожалела, что сорвалась на крик, – теперь обе не знали, что сказать дальше.

Соседка критическим взглядом посмотрела на волосы Евы.

– Хочешь, я тебя подстригу и прокрашу корни?

– Когда дети снова пойдут в школу, ладно? Прости, что сорвалась, Джули, но я ужасно голодна. Принесешь мне немного еды, пожалуйста? Домашние постоянно забывают, что я здесь лежу.

– Или забывают, или пытаются голодом выманить тебя отсюда! – хмыкнула Джули.

* * *

Когда Джули отправилась назад в домашнюю анархию, на Еву нахлынул приступ жалости к себе, и она почти раскаялась, что не пасется сейчас внизу у фуршетного стола. До нее донесся крик Брайана:

– «Brown Sugar»! Давай, Титания!

Заиграла музыка, и Ева представила, как муж с любовницей танцуют по кухне, подпевая «Роллинг Стоунз».

Глава 39

Первого января Брайан и Титания большую часть послеобеденного времени занимались любовью. Брайан принял виагру в пятнадцать минут третьего и до сих пор не истощился.

Время от времени Титания поощрительно стонала:

– Боже мой!

Но на самом деле с нее уже было достаточно. Брайан исследовал и заполнил почти все ее отверстия, и Титания порадовалась, что ему, очевидно, приятно этим заниматься, но ее ждали дела и встречи. Она рассеянно забарабанила пальцами по спине любовника, чем только подзадорила его, и не успела опомниться, как Брайан перевернул ее лицом вниз так, что она едва не задохнулась, вдавленная в набитые утиным пером подушки. Ей пришлось буквально бороться за глоток воздуха.

– Боже мой! – воскликнула она. – Ты меня убиваешь!

Брайан на пару секунд остановился, чтобы перевести дух, и сказал:

– Слушай, Титания, можешь кричать что-нибудь другое? «Боже мой» мне ничуть не помогает.

Титания, все еще лежа на животе и упершись ногами в стену, ответила:

– Мы словно два водяных буйвола в одной упряжке, которые без конца крутят чертово колесо. Сколько виагры ты принял?

– Две таблетки, – признался Брайан.

– Одной было бы достаточно, – буркнула Титания. – Я бы уже успела закончить с глажкой.

Брайан предпринял сверхчеловеческое усилие, представляя себе разные образы, которые годами помогали ему возбудиться и кончить дело: декольте мисс Фокс, учительницы физики в школе имени кардинала Вулси, француженок топлесс на пляже близ Сен-Мало, женщину, лижущую рожок мороженого в булочной, и сливки на кончике ее языка.

Но ничего не сработало. Битва продолжалась.

Титания поглядывала на часы. Ее голова и туловище уже свисали с изножья кровати. Она увидела свои скомканные носки, которые считала похороненными под комодом.

– Боже мой на небесах! – воскликнула она. – Да сколько можно?!

– Давай займемся жестким сексом? – прохрипел Брайан.

– Я уже им занимаюсь, потому что до чертиков зла! – рявкнула Титания. – Если ты сейчас же с меня не слезешь, я…

Ей не пришлось заканчивать предложение. Брайан наконец изверг семя, да так яростно и шумно, что Руби, стоявшая в саду над канавой и промывавшая дурнопахнущую щетину старой швабры под садовым шлангом, предположила, что зять поселил в сарае дикое животное.

Но ее больше ничто не могло удивить. Когда-то она думала, что отдавать фунт семьдесят за бутылку воды из Исландии – самая большая глупость в мире, если из крана льется вполне хорошая вода. Но она ошибалась.

В какой-то момент, когда она отвлеклась, весь мир сошел с ума.

* * *

Александр зашел в дом Евы – дверь обычно закрывали только на щеколду – и закричал:

– Привет!

Отозвалась одна Ева.

Он поднялся наверх, мысленно репетируя, что именно скажет. Он уже давно не признавался женщине в любви.

– С Новым годом, – приветствовала Ева. – Выглядишь замерзшим.

– Ага… И тебя с Новым годом. Ездил на Бикон-хилл порисовать. Никогда прежде не писал заснеженный пейзаж. Не знал, что в снеге так много оттенков белого. Чудная мешанина получилась. На обратном пути увидел Руби и подбросил ее домой. Говорит, Брайан и Титания очень шумно изображали животных в его сарае.

– Уже слышу, как соседи вострят перья, готовясь писать петицию о жестоком обращении.

Оба рассмеялись.

– Меня интригуют их отношения, – призналась Ева.

– По крайней мере у них есть отношения.

– Но они, похоже, не нравятся друг другу.

– Мне нравишься ты, Ева, – сказал Александр.

Глядя ему в глаза, Ева ответила:

– И ты мне нравишься, Алекс.

Пространство между ними стало хрупким, словно дыхание замерзло и могло легко разбиться на осколки от неправильного слова.

Ева встала на колени и посмотрела в окно на снег.

– Свежие сугробы… здорово для снеговиков, катания на санках. Я бы с радостью… – Она замолчала, но Александр быстро подхватил:

– И ты можешь, Ева! Можешь съехать с горки, обнимая меня за талию! У меня есть санки в грузовичке.

– Только не начинай пытаться выманить меня из кровати!

– Вот уже несколько лет, как мне приходится напрягаться, чтобы затащить женщину вкровать, – пошутил Александр.

Ева улыбнулась.

– Думаю, моим первым новогодним зароком станет «не пускать в свою жизнь нового мужчину».

– Мне жаль это слышать. Я ведь пришел признаться, что люблю тебя.

Ева перекатилась с середины кровати на край и прижалась к стене.

– Я что-то не так понял?

Ева осторожно произнесла, не желая оскорбить чувства Алекса:

– Возможно, я подавала неверные сигналы, как сказала уволенная работница железной дороги.

– Возможно, мы оба подавали неверные сигналы. Могу ли я просто описать, что чувствую?

Ева кивнула.

– Я люблю тебя, – улыбнулся Александр. – Хочу жить с тобой до конца своих дней. И тебе не придется вставать с кровати. Берусь таскать тебя прямо в ней по Сэйнсбери,  а если захочешь, и в Гластонбери отвезу.

Ева покачала головой.

– Нет, не желаю это слушать. Я не стану отвечать за чье-то чужое счастье. У меня плохо получается.

– Я сам буду за тобой присматривать и отвечать за твое счастье. Мы вполне можем быть вместе. Я залягу в кровать рядом с тобой. Сделаюсь Йоко для твоего внутреннего Джона, если пожелаешь.

– У тебя есть дети, и у меня есть дети, – сказала она. – И ты наверняка знаешь, что Брианна в тебя влюблена. Не хочу соперничать за мужчину с ней.

– Это просто детское увлечение. Истинная любовь всей ее жизни – Брайан-младший.

– С меня уже хватит присматривать за маленькими детьми.

Голос Александра от изумления подскочил на октаву:

– Тебе не нравятся мои дети?

– Они чудесные и забавные, – вздохнула Ева. – Но с меня достаточно воспитания подрастающего поколения. Невыносимо смотреть, как разбиваются их иллюзии, когда ребятишки понимают, в каком мире мы живем.

– Бывает, и разбиваются, но мир-то все равно фантастически прекрасный. Если бы ты видела, как сегодня мерцал снег под солнцем… и деревья, с которых серебряным дождем сыплется иней…

– Прости, – повинилась Ева.

– Могу ли я прилечь рядом?

– На покрывало.

Александр снял промокшие ботинки, поставил их на батарею и растянулся рядом с Евой.

Свет не горел, а солнце село, но мерцающий снег на улице позволял видеть очертания предметов в комнате. Ева и Александр держались за руки и смотрели в потолок. Говорили о бывших любовниках, о его покойной жене и о ее живом муже. В комнате было тепло, становилось все темнее, и вскоре они уснули бок о бок, как мраморные статуи на надгробьях.

* * *

Вернувшись после похода в магазин, где она потратила подарочные купоны на альбом для рисования акварелью для Александра, Брианна открыла дверь комнаты Евы и увидела мать спящей на покрывале.

На подушке лежала записка. Брианна взяла листок в коридор и прочитала.

«Дорогая Ева,

Сегодня случился один из лучших дней в моей жизни. Снег был чудесен, а лежа рядом с тобой после обеда я чувствовал себя счастливым, впервые за долгие годы.

Мы любим друг друга, я в этом уверен. Но постараюсь соблюдать дистанцию. И почему все, связанное с любовью, причиняет такую боль?

Алекс».

Брианна отнесла записку в свою комнату, разорвала на мелкие клочки и спрятала их в пустом пакете из-под чипсов, который достала из мусорной корзины.