Текст книги "Сталин"

Автор книги: Святослав Рыбас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 74 страниц)

Что ж, «ордену меченосцев» требовались воины, а не сибариты.

Глава пятьдесят первая

Стратегическая драматургия. Разведка предупреждает о готовящемся нападении Германии. Переворот в Югославии. Немцы захватывают Югославию и Грецию. Заключение договора о ненападении с Японией. Вопрос вины Сталина в неготовности СССР к войне

О принятии Гитлером плана «Барбаросса» советское руководство узнало очень быстро. Спустя десять дней, 29 декабря 1940 года, советский разведчик полковник Н. Скорняков («Метеор») сообщил начальнику Разведуправления Генштаба РККА, что «Гитлер отдал приказ о подготовке войны с СССР», война будет объявлена в марте 1941 года. Документ был разослан Сталину, Молотову, Тимошенко, Мерецкову.

Четвертого января 1941 года «Метеор» в подробном донесении уточнил: визит Молотова в Берлин «можно сравнить с посещением Бека». [27]27
  Польский министр иностранных дел посетил Германию за несколько месяцев до нападения немцев на Польшу.


[Закрыть]

Кроме того, в донесении говорилось, что «Гитлер считает состояние Красной Армии сейчас настолько низким, что весной он будет иметь несомненный успех».

Советская разведка и ранее получала информацию о сосредоточении немецких войск на границах СССР, но теперь она обрела конкретику.

Как сегодня стало известно, в первой половине июня 1941 года Разведуправление РККА и Управление внешней разведки НКГБ составили две секретные записки о подготовке нападения Германии на Советский Союз:

«Перечень донесений военной разведки о подготовке Германии к войне против СССР январь – июнь 1941 года» и «Календарь сообщений агентов берлинской резидентуры НКГБ СССР „Корсиканца“ и „Старшины“ о подготовке Германии к войне с СССР за период с сентября 1940 по 16 июня 1941 года». (На «Календаре…» стоит дата 20 июня 1941 года, то есть до начала военных действий – 48 часов.)

Историк военной разведки Владимир Лота считает, что оба документа готовились по заданию единственного руководителя, которому подчинялись обе разведки, – Сталина. Это подтверждает и Судоплатов. Если учесть, что на рабочем столе вождя были две равновеликие стопки донесений, в одной – о неизбежном нападении немцев, в другой – отвергающие возможность нападения в 1941 году, то Сталин оказался перед задачей небывалой трудности.

В среднем в первой половине 1941 года военная разведка направляла в Кремль ежемесячно шесть донесений о нарастании военной угрозы со стороны Германии.

Обратим внимание на утверждение агента «Дожа», что военные не поддерживают планов Гитлера, «так как это приведет к кровопролитной войне, которая неизвестно чем закончится».

Заканчивается «Перечень…» двадцатью сообщениями, полученными от сотрудника германского посольства в Москве Клегеля, в которых прослеживается приближение трагического часа. В последнем от 21 июня 1941 года (19.00) указан срок нападения – «немедленно». Его содержание: «Посольство утром получило указания уничтожить все секретные бумаги. Приказано всем сотрудникам посольства до утра 22 июня захватить свои вещи и сдать их в посольство. Живущим вне посольства – переехать в посольство. Считают, что наступающей ночью будет решение. Это решение – война».

В предыдущих донесениях были стратегические и военные сведения, а в этом – просто бытовые. Судьба свершилась.

Война в течение последнего предвоенного полугодия надвигалась на СССР со стороны Балкан. 23 января Болгария дала согласие на присоединение к Тройственному союзу. Страна, которую Сталин открыто назвал зоной советских интересов и которая была мостом к проливам, ушла из-под его влияния.

Немцы предприняли меры защиты Констанцы «от бомбардировок независимого противника с моря», то есть от советских ВВС. 26 февраля Кремль узнал о вводе немецких войск в Софию. Но Сталин, кроме дипломатических заявлений, ничего не мог сделать. К тому же продолжающаяся война Англии на Балканах настраивала его на изоляционистский и подозрительный подход и к ней, так как он хорошо знал об антироссийской политике Великобритании в отношении российских интересов в районе проливов.

Положение СССР быстро ухудшалось. В ночь с 26 на 27 марта 1941 года в Белграде произошел военный переворот. Прогерманское правительство Д. Цветковича, подписавшего 25 марта договор о присоединении к Тройственному пакту, было заменено проанглийским правительством генерала Д. Симовича. Советская разведка и Коминтерн тоже принимали участие в перевороте. 5 апреля СССР заключил с Югославией договор о взаимопомощи. В Берлине это послужило сигналом к интервенции, так как подчинение Югославии Москве перечеркивало военные планы Гитлера.

Шестого апреля германские войска вошли в Грецию и Югославию. 12-я германская армия под командованием фельдмаршала Листа к тому времени располагалась на болгаро-турецкой границе и готовилась к нападению на Советский Союз после захвата Балкан. Теперь немцы были вынуждены переориентироваться.

Именно операция в Югославии задержала их нападение на СССР более чем на месяц и, как выяснилось в октябре–ноябре, стала одной из причин провала блицкрига. После короткого наступления немецких танковых дивизий и венгерской армии на Дунайском фронте югославские войска были сдавлены с обоих флангов. С севера со стороны Загреба и Любляны наступление поддерживали итальянцы. Еще один удар был нанесен с болгарской территории. В результате 28 югославских дивизий в беспорядке откатились в Сараево, где 17 апреля сдались.

Одновременно с этими событиями немцы начали оккупацию Греции, где в середине февраля высадились английские войска. Армия Листа под прикрытием бомбардировочной авиации повела наступление четырьмя танковыми колоннами. Преодолевая горы, немцы стремительно двигались вперед.

Восьмого апреля они взяли Салоники. 21 апреля греческая армия капитулировала.

Английские войска сумели провести сложнейшую эвакуацию, из 57660 солдат были вывезены на кораблях около 43 тысяч.

Двадцать седьмого апреля немцы были в Афинах.

После югославской катастрофы, как мы помним, Сталин позвонил писателю Эренбургу и опроверг установки своих собственных пропагандистов. Фактически московский договор Молотова – Риббентропа перестал существовать в главном политическом смысле, ибо никаких консультаций перед введением войск в Югославию Гитлер проводить не пожелал.

Но Эренбург не мог компенсировать крушение надежд Сталина и Молотова на то, что югославы навяжут немцам длительную войну.

Восемнадцатого апреля 1941 года заместитель начальника советской разведки Павел Судоплатов подписал специальную директиву: всем резидентурам в Европе: всемерно активизировать работу агентурной сети и линий связи, приводя их к требованиям военного времени.

Глядя на карту Европы, где все государства, кроме Центральной Швейцарии и сражающейся Англии, были подчинены Германии или сотрудничали с ней, Сталин должен был ощущать размеры угрозы. Но одно дело ощущать и другое – знать. Он не знал, во что выльется угроза. У него были основания считать, что он сумеет отвести ее каким-либо гроссмейстерским ходом.

В апреле 1941 года был заключен договор с Японией о нейтралитете, что могло показаться огромным успехом, так как гарантировало от войны на два фронта. Так, кстати, и считалось в советской историографии: мол, победы на Хасане и Халхин-Голе убедили японскую военщину, что воевать с Красной армией бесперспективно.

На самом деле за советско-японским договором стояла Германия, политическое руководство которой посчитало, что необходимо нацелить японскую армию на Сингапур, центр английских владений в Юго-Восточной Азии. Этим Япония отвлекла бы от Европы и Соединенные Штаты. В такой стратегии было много рационального: уводя Англию и Америку, Гитлер планировал обеспечить беспрепятственное проведение плана «Барбаросса».

У США были огромные интересы в Тихоокеанском регионе, и, как мы помним, именно здесь американский капитал стал выдавливать английский. Японцы, захлопнув двери в Китай перед носом Вашингтона и Лондона, вынудили англосаксов сплотиться. В июле стало действовать американское эмбарго на поставки авиационного бензина за пределы Западного полушария. В октябре 1940 года американцы ввели эмбарго на поставки Японии железного и стального лома, начали выводить свои капиталы из Японии.

В феврале 1941 года Китаю были предоставлены большие займы: от США – 500 миллионов долларов, от Англии – 50 миллионов фунтов стерлингов. Западные демократии не собирались уходить из региона. Тем более что у них здесь не было крупных сухопутных частей, а гоминьдановский Китай имел трехмиллионную армию.

Одновременно в Вашингтоне понимали многовариантность начавшейся борьбы. Одна из самых страшных угроз заключалась в образовании союза Японии – СССР – Германии, направленного против Англии и США. Поэтому американцы вели себя в отношении Токио очень осторожно, опасаясь, что полная экономическая блокада подтолкнет его к Москве.

Например, после бензинового эмбарго Япония потребовала от Индонезии увеличения поставок нефти в шесть раз, и Государственный департамент США порекомендовал голландским властям удовлетворить японские требования на 60 процентов. Пока еще Штаты не были готовы к войне.

Они были заинтересованы в нападении японцев на СССР, чтобы навсегда ликвидировать угрозу образования евразийского блока. Но на европейском театре и США, и Англия видели в Советском Союзе единственного партнера по борьбе с Германией. Отсюда следовал печальный для Кремля вывод: Запад заинтересован в скорейшем вхождении СССР в войну.

И что же должен был сделать Сталин? Ему оставалось только маневрировать.

Однако здесь японское правительство в предвидении растущей угрозы западной блокады решило выяснить планы Берлина. В Германию выехал министр иностранных дел Е. Мацуока.

Двадцать третьего февраля 1941 года на встрече Риббентропа с японским послом было сказано: Германия уже выиграла войну в «экономическом и политическом отношении». Теперь в интересах Японии надо нанести решающий удар по Сингапуру, «чтобы уничтожить ключевую позицию Англии в Восточной Азии». Риббентроп подытожил: «Все это быстро решит исход войны в нашу пользу и удержит Америку от вступления в войну».

Для Японии южное направление являлось экономически более выгодным, чем северное, и предложение германского министра было принято.

Во время разговора Риббентроп почти открыто признал, что Германия «в случае нежелательного конфликта с Россией» быстро одержит победу.

Показательно, что Гитлер был настолько уверен в мгновенном разгроме СССР, что не захотел сообщить японским союзникам о нападении, не желая делиться с ними добычей.

Двадцать третьего марта 1941 года министр иностранных дел Японии проездом в Германию прибыл в Москву. На вокзале его встречал Сталин. На следующий день Сталин и Молотов провели с японцем предварительные переговоры, и тот уехал. 25 марта Разведуправление получило донесение военного атташе в Японии Ю. Глущенко, в котором раскрывалась основная цель приглашения Мацуоки немцами: убедить японское правительство отвлечь Америку.

Согласно протоколу беседы Риббентропа и Мацуоки, Германия гарантировала выступление на стороне Японии в случае нападения на Японию Советского Союза. При этом немцы не хотели, чтобы Япония заключала договор о ненападении с Советами.

Таким образом, складывалась ситуация, при которой Япония и СССР были заинтересованы (хотя и по разным причинам) в заключении договора, а немцы своими действиями подталкивали их к этому.

К тому же Гитлер пообещал Мацуоке, что в случае конфликта с американцами Германия будет на стороне Японии.

Шестого апреля Мацуока вернулся в Москву, начались трудные переговоры с Молотовым. Вплоть до 12 апреля, когда у японского министра состоялась встреча со Сталиным, договор не был подписан. При этом учтем, что немцы уже оккупировали Югославию. За время пребывания в СССР японец посетил Ленинград, совершил экскурсии по Москве, осмотрел технологический и автомобильный институты, встретился с начальником Генштаба Жуковым и побывал на спектакле «Три сестры» по пьесе А. П. Чехова во МХАТе.

Подчеркнем, что советский руководитель, зная о необходимости для японцев исключить возможность второго фронта, держался твердо. Он хотел ликвидировать наследие тяжелого Портсмутского мира (1905) и добиться отказа японцев от концессий на Северном Сахалине и прав на рыбный промысел. Шуленбург сообщал в Берлин, что несколько раз встречался с Мацуокой, но тот не раскрывал ему содержание переговоров.

Все должно было решиться на встрече японца с нашим героем.

В беседе со Сталиным разгорелся спор. О Северном Сахалине, который Япония хотела получить.

Сталин прямо указал на то, что сегодня Япония контролирует все выходы Советского Приморья в Тихий океан; если она получит Северный Сахалин, Советский Союз будет «вовсе закупорен».

В ответ Мацуока сказал, что Япония не будет возражать, чтобы СССР вышел к океану через Индию, то есть повторил идею Гитлера о войне СССР с Англией в Индостане.

На это Сталин ответил, что СССР не нужна война в Индии.

Мацуока предложил помощь Японии в поставках каучука и других товаров из Индонезии.

Ответ Сталина был категоричным: «Взять Северный Сахалин – значит мешать Советскому Союзу жить».

Судя по опубликованной записи переговоров, Мацуока уступил в спорных вопросах.

Тринадцатого апреля (это было воскресенье) договор о нейтралитете был подписан.

Особенность документа: японцы пошли дальше, чем хотели того в Германии. Видимо, они хорошо запомнили шок от германо-советского пакта, заключенного Риббентропом в Москве во время боев на Халхин-Голе, и постарались обеспечить свою безопасность.

Сталин приехал проводить Мацуоку на Ярославский вокзал. Как вспоминает Молотов, «мы со Сталиным крепко напоили Мацуоку и чуть ли не внесли его в вагон» ³⁹⁹.

Они даже пели «Шумел камыш». Все были довольны. В донесении Шуленбурга от 13 апреля 1941 года описывается дружеская обстановка проводов ⁴⁰⁰.

Сталин акцентировал свое дружелюбие к присутствовавшим на перроне немецким дипломатам, хотя только что добился важнейшего результата на пути к созданию прочной обороны от немцев.

Что получилось в итоге? Весь мир воспринял известие о договоре как свидетельство успеха сталинской политики. Советский Союз снова ускользал от угроз, а в Англии и США поняли, что Москва не будет вмешиваться в их разборки с Японией. Гоминьдановское руководство Китая тоже было недовольно.

Да, Сталин выстраивал крепость и надеялся в ней отсидеться хотя бы год, пока не закончится перевооружение армии. Договор с Японией укрепил его надежду, что еще можно будет продолжить торг с Гитлером и пожинать плоды неприсоединения к враждующим сторонам. Он знал, что всем выгодно сделать его союзником, используя при этом любые средства, вплоть до провокаций, дезинформации и блефа.

Югославия не оказала должного сопротивления и не задержала немцев? Что ж, зато на Востоке обеспечен пусть и временный, но покой. А немцам тоже еще найдется что предложить. Главное, не делать резких движений.

Примерно так рассуждал Сталин, читая десятки донесений разведки.

Дату 22 июня 1941 года, день нападения Германии на СССР, принято считать символом сталинского провала: готовясь к отражению агрессии и держа в страшном напряжении экономику и население страны, вождь был застигнут врасплох. Жертвы и лишения периода индустриализации в годы войны выросли до исполинских размеров. Даже победив в войне, СССР в 1945 году по состоянию экономики и размерам человеческих потерь представлял собой проигравшее государство. Можно ли руководителя такого государства не обвинять в непростительных ошибках?

Но как ни странно это покажется, мы его не обвиняем.

В историческом сознании русских дата 22 июня стала вовсе не символом сталинского провала, а знаком великой народной трагедии, равной монгольскому нашествию. Равно как древнерусские князья, не сумевшие защитить страну от более сильного врага, так и Сталин в 1941 году не воспринимается как единственный виновник случившегося.

Вообще, те, кто хотят видеть в одном Сталине источник преступлений, не вполне понимают ход истории.

За внезапными авиаударами по советским военным аэродромам и танковыми прорывами надо попытаться разглядеть образ несправедливого Версальского мира, заключенного тогда, когда Сталин еще не влиял на мировые события. Именно Версаль породил национал-социализм в Германии и вызвал из дохристианских глубин родоплеменную жажду мщения. Так получилось, что Сталин должен был стать главным воином, противостоящим страшной силе. Плох он был или даже ужасен, но другого воина тогда в Европе не было. Разве что еще Черчилль на своих островах, поддерживаемый Рузвельтом и борющийся с частью британской политической элиты, сторонниками чемберленовского курса на умиротворение Германии.

Сталин тоже до самого крайнего рубежа старался договориться с Гитлером подобно тому, как московские князья договаривались с ханами Золотой Орды. Но – не случилось.

Впрочем, он предвидел нападение и делал все, что мог, чтобы выиграть не только время, но и перегруппировать ресурсы.

Кроме созданных по его инициативе стратегических резервов, была отведена в глубокий тыл тяжелая артиллерия, которая таким образом и была сохранена и в 1942 году была введена в дело.

Как вспоминает Микоян, перед войной немцы предложили выплатить компенсацию за оборудование, которое они не имели возможности (или не хотели) поставить по условиям экономического договора 1940 года. Микоян не соглашался на компенсацию, но Сталин, к удивлению, согласился. Объяснение было простое: надо взять золото, иначе начнется война и ничего не получим.

Действия Сталина накануне нападения Германии показывают, в каком трудном положении он находился.

Четвертого мая 1941 года Сталин был назначен председателем правительства с сохранением всех прежних должностей. (Молотов стал заместителем председателя, Жданов – вторым секретарем ЦК.)

Не веря, что Гитлер осмелится вопреки всякой логике открыть еще один фронт на востоке, Сталин готовился к худшему.

Пятого мая в спецсообщении Разведуправления РККА говорилось, что «за два месяца количество немецких дивизий в приграничной зоне против СССР увеличилось на 37 дивизий (с 70 до 107). С учетом румынской и венгерской армий это количество возрастает до 130. Идет усиленная подготовка театра военных действий: строятся вторые линии железнодорожных путей, склады боеприпасов, аэродромы, бомбоубежища и т. д.».

Какие еще нужны подтверждения?

В тот же день, 5 мая, в 18 часов Сталин выступил в Андреевском зале Большого Кремлевского дворца перед молодыми офицерами, выпускниками шестнадцати военных академий. Они отбывали в войска во все округа. Он должен был сказать им правду, другой возможности сделать это у него могло не оказаться.

То, что он им сказал, и есть очищенное от дипломатических условностей его предвидение будущего.

Что такое правительственный прием? Это особо торжественное мероприятие со своим ритуалом, где, кажется, нет места для откровений.

Вот на сцене зала появились члены Политбюро, нарком обороны Тимошенко, генералы и адмиралы. Главным, понятно, было выступление Сталина. Что же услышали лейтенанты?

Он признал, что «пока у Германии лучшая в мире армия», однако тут же напомнил о судьбе «великой армии» Наполеона, вторгшейся в Россию. Он рассказал о новейшей военной технике, уже поставляемой в войска, которая превосходит германскую.

В его оптимизме звучало и предостережение. Он признал, что Финская кампания показала неготовность Красной армии к ведению современной войны, и рассказал об «экстренных мерах», которые принимаются для устранения недостатков в военной технике и в боевой подготовке войск. Впрочем, всей правды офицеры все-таки не услышали. Не знал ее и Сталин. (Добавим, что «экстренные меры» не включали предоставление командирам соединений необходимой самостоятельности, как это было в вермахте.)

После выступления Сталина всех пригласили в Георгиевский зал на банкет. Там наш герой произнес несколько тостов: «за пехоту», «за артиллерию» и – «за войну». Последний тост был неожидан. На первый взгляд его спровоцировал начальник Артиллерийской академии генерал-лейтенант Сивков, который предложил «выпить за мир, за сталинскую политику мира, за творца этой политики, за нашего великого вождя и учителя Иосифа Виссарионовича Сталина».

Услышав это, Сталин замахал руками и попросил слова.

Очевидец так описал эту сцену:

«Он был очень разгневан, немножко заикался, в его речи появился сильный грузинский акцент.

– Этот генерал ничего не понял. Он ничего не понял. Мы, коммунисты, – не пацифисты, мы всегда были против несправедливых войн, империалистических войн за передел мира, за порабощение и эксплуатацию трудящихся. Мы всегда были за справедливые войны за свободу и независимость народов от колониального ига, за освобождение трудящихся от капиталистической эксплуатации, за самую справедливую войну в защиту социалистического отечества. Германия хочет уничтожить наше социалистическое государство, завоеванное трудящимися под руководством Коммунистической партии Ленина. Германия хочет уничтожить нашу великую Родину, Родину Ленина, завоевания Октября, истребить миллионы советских людей, а оставшихся в живых превратить в рабов. Спасти нашу Родину может только война с фашистской Германией и победа в этой войне. Я предлагаю выпить за войну, за наступление в войне, за нашу победу в этой войне.

Сталин осушил свой фужер, все в зале сделали то же самое. Воцарилась тишина» ⁴⁰¹.

Конечно, Сталин ответил непонятливому генералу, но по сути в этом ответе выразилась его главная мысль, почему-то не нашедшая места в сорокаминутном выступлении со сцены. Это раскрывает колебания нашего героя.

Тревога переполняет его, донесения разведки уже вопиют, а тут генерал Сивков со своей «миролюбивой политикой» сглаживает эффект от его не до конца откровенной речи, – и Сталин взрывается.

Да, теперь он их предупредил.

Однако через несколько дней последовало ужасное известие: 10 мая заместитель Гитлера по партии Р. Гесс перелетел в Англию и ведет там переговоры. О чем? О заключении мира? Если так, то у Гитлера развязываются руки. В тот же день, словно дополняя тяжесть информации, прекращаются бомбардировки Англии. (Заметим, что против англичан на всех фронтах было сосредоточено 122–126 немецких дивизий.)

В недавно рассекреченных документах Комитета госбезопасности СССР есть свидетельства, объясняющие состояние кремлевского руководства. Разведка сообщала, что США и Великобритания окажут помощь СССР только в случае неспровоцированной агрессии Германии. Но если же Советский Союз нанесет превентивный удар, что тогда? Тогда он останется в одиночестве.

Сталин знает, что СССР к войне не готов, но войны избежать не удастся. Вопрос в сроках. Когда?

Восьмого мая ТАСС опровергает слухи о сосредоточении советских войск на западной границе. На самом деле войска сосредоточивались.

Девятого мая СССР разрывает дипломатические отношения с эмигрантскими правительствами оккупированных немцами Бельгии, Норвегии, Югославии.

Двенадцатого мая признается прогерманское правительство в Ираке, пришедшее к власти в результате антибританского восстания под руководством германской агентуры.

Какая тут «наступательная война», за которую он предложил тост?

Словно в ответ на этот вопрос Генеральный штаб представил 15 мая «Соображения по плану стратегического развертывания Вооруженных сил Советского Союза». Документ был написан от руки начальником оперативного управления А. М. Василевским и не подписан ни Тимошенко, ни Жуковым. Предлагалось нанести превентивный удар по германским войскам в направлении Польши.

Эти «Соображения…» были прочитаны Сталиным и остались без последствий.

Когда Тимошенко напомнил его недавнее выступление перед выпускниками военных академий, Сталин объяснил: это делалось для поднятия духа офицеров. Он запретил объявлять всеобщую мобилизацию и приводить пограничные округа в боевую готовность. Запретил «дразнить» немцев, не то «головы полетят».

Однако в приграничные округа Генштаб направил директивы, которые впоследствии оказали важнейшее влияние на весь ход военной кампании 1941 года. Предусматривалась вероятность отступления вглубь страны, а также на случай вынужденного отхода – подготовка к эвакуации промышленных предприятий, государственных учреждений, складов и т. д. Определялись три рубежа обороны: фронтовой – по границе, стратегический – по линии Западная Двина, Днепр (Нарва, Сольцы, Великие Луки, Конотоп), государственный (Осташков, Сычевка, Ельня, Почеп, Рославль, Трубчевск). На основании директив Генштаба округа должны были в кратчайший срок с 20 по 30 мая представить на утверждение оперативные планы обороны. Фактически это было началом скрытой мобилизации. В мае–июне из тыловых округов, Северо-Кавказского, Приволжского и Уральского, на стратегический рубеж обороны перебазировали несколько армий и корпусов. Всего на западном направлении было 170 дивизий, 57 из них прикрывали границу. Заглядывая вперед, в первые месяцы войны, надо сказать, что 28 дивизий не вышли из окружений, 70 дивизий понесли тяжелые потери, но более 70 кадровых дивизий вместе с вновь собранными (всего более 200 дивизий) сорвали решающий этап плана «Барбаросса» – «воспрепятствовать своевременному отходу боеспособных сил противника и уничтожить их западнее линии Днепр – Двина».

Четырнадцатого мая в «Известиях» появилось сообщение ТАСС, целью которого было выяснение намерений немцев и стремление втянуть их в длительные, до осени, переговоры, а там уже распутица не позволит начинать военные действия.

В нем говорилось: Германия «неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта», слухи о ее предстоящем нападении беспочвенны; СССР не готовится к войне с Германией, летние сборы и маневры РККА – это рутинное обучение войск.

Но напрасно Кремль ожидал ответа на свой зондаж. Берлин будто ничего не заметил. Тогда посол Деканозов 18 июня встретился со статс-секретарем германского МИДа Вайцзеккером, чтобы узнать реакцию. И – никакой реакции!

Похоже, неопределенность рассеивалась. Могучая, боеспособная, но не вполне подготовленная Красная армия должна была принять страшный удар.

Но как быть с личным письмом Гитлера, которое он направил Сталину 14 мая? Оно беспрецедентно: «Я пишу это письмо в момент, когда я окончательно пришел к выводу, что невозможно достичь долговременного мира в Европе – не только для нас, но и для будущих поколений без окончательного крушения Англии и разрушения ее как государства. Как вы хорошо знаете, я уже давно принял решение осуществить ряд военных мер с целью достичь этой цели. Чем ближе час решающей битвы, тем значительнее число стоящих передо мной проблем. Для массы германского народа ни одна война не является популярной, а особенно война против Англии, потому что германский народ считает англичан братским народом, а войну между нами – трагическим событием. Не скрою от Вас, что я думал подобным же образом и несколько раз предлагал Англии условия мира. Однако оскорбительные ответы на мои предложения и расширяющаяся экспансия англичан в области военных операций – с явным желанием втянуть весь мир в войну, убедили меня в том, что нет пути выхода из этой ситуации, кроме вторжения на Британские острова.

Английская разведка самым хитрым образом начала использовать концепцию „братоубийственной войны“ для своих целей, используя ее в своей пропаганде – и не без успеха. Оппозиция моему решению стала расти во многих элементах германского общества, включая представителей высокопоставленных кругов. Вы наверняка знаете, что один из моих заместителей, герр Гесс, в припадке безумия вылетел в Лондон, чтобы пробудить в англичанах чувство единства. По моей информации, подобные настроения разделяют несколько генералов моей армии, особенно те, у которых в Англии имеются родственники.

Эти обстоятельства требуют особых мер. Чтобы организовать войска вдали от английских глаз и в связи с недавними операциями на Балканах, значительное число моих войск, около 80 дивизий, расположены у границ Советского Союза. Возможно, это порождает слухи о возможности военного конфликта между нами.

Хочу заверить Вас – и даю слово чести, что это неправда…

В этой ситуации невозможно исключить случайные эпизоды военных столкновений. Ввиду значительной концентрации войск, эти эпизоды могут достичь значительных размеров, делая трудным определение, кто начал первым.

Я хочу быть с Вами абсолютно честным. Я боюсь, что некоторые из моих генералов могут сознательно начать конфликт, чтобы спасти Англию от ее грядущей судьбы и разрушить мои планы. Речь идет о времени более месяца. Начиная, примерно, с 15–20 июня я планирую начать массовый перевод войск от Ваших границ на Запад. В соответствии с этим я убедительно прошу Вас, насколько возможно, не поддаваться провокациям, которые могут стать делом рук тех из моих генералов, которые забыли о своем долге. И, само собой, не придавать им особого значения. Стало почти невозможно избежать провокации моих генералов. Я прошу о сдержанности, не отвечать на провокации и связываться со мной немедленно по известным Вам каналам. Только таким образом мы можем достичь общих целей, которые, как я полагаю, согласованы…

Ожидаю встречи в июле. Искренне Ваш,

Адольф Гитлер» ⁴⁰².

Можно только догадываться о том, что испытывал Сталин, прочитав письмо. Он знал, что согласно всем установкам германских военных и политическим заветам Бисмарка немцы не могут рисковать воевать на два фронта. Пока Англия не будет повержена, Гитлер не повернет войска на Восток. Это подтверждают и донесения разведки. Но если Берлин и Лондон сговорятся? Полет Гесса может быть началом такого сговора. А Советский Союз все еще не готов к войне! Поэтому Сталин при всей его недоверчивости должен был лелеять надежду на честность фюрера. Да, это германские генералы могут затеять провокацию на границе, но надо не поддаться, вытерпеть. К тому же Россия – это не Франция, русские будут мужественно сопротивляться, а к длительным военным действиям Германия не готова. У нее нет стратегических запасов не только бензина, но армия даже не ведет закупок шерсти, крайне необходимой для зимнего обмундирования. А без теплого обмундирования невозможно вести никаких военных действий на Русской равнине.

И склонившись в сторону своей надежды, Сталин тем не менее предпринял несколько серьезных шагов, которые, как стало ясно потом, сорвали германскую стратегию молниеносной войны.

Впоследствии Жуков признался, что в случае развертывания на границе второго эшелона обороны наши войска были бы разбиты, «а Ленинград и Москва пали в 1941 году».

За три дня до начала войны Политбюро приняло решение о создании второго стратегического эшелона («второй линии») вдоль Днепра, что свидетельствовало об изменении прежней установки на войну «малой кровью, на вражеской территории».