Текст книги "Остров водолазов"
Автор книги: Святослав Сахарнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Остров Шикотан и некоторые обстоятельства еще одной аварии
К концу недели на остров неожиданно приехал Василий Степанович и привез нам письмо.
Желтый конверт в руках Аркадия восторженно трещал.
– Написал! – удивленно и обрадованно говорил мой друг. – Узнал адрес и написал. Вот человек!
Письмо было от Белова.
Аккуратным почерком педанта владивостокский инспектор сообщал, что из-за обилия дел он задерживается на Шикотане, где расследование аварии идет очень медленно из-за крайней занятости свидетелей. Во второй половине письма он сообщал, что ему удалось узнать новые обстоятельства, связанные с судьбой «Минина» и «Аяна». Дело в том, что один из этих двух пароходов, находившихся с 1922 года на камнях Два Брата, был снят японцами в 1927 году и переведен на остров Шикотан. Остатки его, как утверждают рыбаки, могут быть осмотрены здесь прямо с берега при помощи небольшой шлюпки. Этим объясняется указание лоции на остатки всего одного парохода близ упомянутых выше камней Два Брата…
– Вот это номер! Все меняется. Надо срочно ехать к нему, – сказал Аркадий. – А вдруг это и есть «Минин»? Отсюда добраться до Шикотана несложно?
– С Кунашира – нет, – ответил Василий Степанович. – Легче всего. Там ходит рейсовый катер «Орлец».
– Тогда мы идем с вами.
– Катер ждет.
Изменный оседал в воду и терял обычную резкость красок до тех пор, пока над лиловой чертой воды не осталось одно голубое пятно. Мы шли на Кунашир, чтобы оттуда тотчас же двинуться на Шикотан…
Следующим утром нас уже принял на борт «Орлец».
Был штиль, неправдоподобный штиль со стеклянной водой и синими островами на горизонте. За кормой таял в белой дымке вулкан Менделеева. Двуглавый Тятя угадывался с левого борта. Справа розовые облака пятнали белесое небо.
Мы сидели на носу «Орлеца» и молчали. Боцман-кореец подошел и вылил под ноги Аркадию ведро соленой воды. Аркадий не обратил внимания. Боцман вытащил из-за рубки швабру и стал елозить ею по палубе. Серые мочалистые пряди извивались в голубых лужах, как змеи.
Шикотан возник, как слабый рисунок на стекле, плоский и длинный.
В Мало-Курильске на причале нас встретил Белов. Усевшись на ящик из-под сайры, маленький инспектор достал из портфеля лист чистой бумаги и начал рисовать остров. Он вытянул его наискосок с северо-востока на юго-запад и нанес с океанской стороны в верхнем углу аккуратную звездочку. Около нее он написал «Мыс Край Света», пониже – там, где берег делал изгиб, понаставил в воде крестиков и нарисовал упавшую мачту. У нее было несколько перекладинок.
– Так обозначают затонувшие суда, – объяснил я Аркадию. – Пароход лежит здесь.
Потом Белов вытащил из портфеля пачку потрепанных машинописных листков, и мы с Аркадием принялись их читать. Слабый ветер шевелил бумагу, слепые буквы прыгали перед глазами.
Вот что узнали мы из многословных, но вразумительных донесений тридцатилетией давности.
Обнаружив два парохода, затопленных во время эвакуации Приморья, японцы, у которых к тому времени широкое развитие получили легководолазные работы, решили обследовать их.
Один из пароходов оказался в хорошем состоянии. Он пробил себе днище в районе мидельшпангоута и лежал на боку. Доступ к пробоине был открыт. Японцы работали на нем около года. Они наложили на пробоину пластырь, а изнутри залили ее цементом. После этого из парохода стали откачивать воду. Работа была окончена осенью. Пароход всплыл, его потащили в Малокурильскую бухту.
Двум буксирам, которые вели судно, оставалось обогнуть мыс Край Света, как неожиданно погода испортилась. Подул резкий ветер. Буксиры пытались отвести пароход мористее, но это им не удалось. Прижимной ветер развернул пустую коробку и потащил ее на камни. Буксиры отдали якоря – якорцепи лопнули. Обрубив буксирные канаты, люди смотрели, как приближается к камням только что поднятый со дна моря корабль. Ему повезло, в последний момент течение втащило его между скалами. Там пароход заклинило. Дальнейшие обследования показали, что попытки вторично спасти его не имеют смысла. «В отлив обломки парохода значительно выступают из воды» – так заканчивалось описание аварии.
– Ну что же, – сказал Аркадий. – Это прекрасно. Если это и верно «Минин» и он возвышается над водой, то лучшего нельзя и желать.
Белов забрал у нас смятые листки, аккуратно сложил их и, сколов скрепками, сунул обратно в портфель…
В день, который предшествовал нашей поездке на Край Света, я стал свидетелем того, как Белов ведет расследование.
Инспектор сидел в углу дощатого барака, на массивной табуретке перед таким же, рубленным из тяжелых корабельных досок, столом и терпеливо выслушивал здоровенного верзилу в синей капитанской куртке, аккуратно записывая каждую его фразу.
– Восстановим еще раз последовательность ваших действий, – сказал инспектор. – Начните с момента отхода.
– Вышел я из бухты, – пробасил здоровяк. – Тут – он.
– Каким вы шли курсом?
Капитан вздохнул:
– Триста десять.
Белов взял со стола из стопки один журнал, полистав его, подтвердил:
– «Занзя»… Триста десять… – и внес запись в опросный лист.
– Десятый раз спрашиваете, – сказал капитан.
– Триста десять… – протянул Белов. – Дальше?.
– Тут – он.
– Кто он?
– «Тисс».
– Где вы находились в момент обнаружения?
– На мостике, где же.
– На мостике…
– Туман. Помощник доложил: «Судно!»
– Время?
– В журнале записано.
Белов опять листает журнал:
– Девять сорок три.
Капитан опять вздыхает:
– Значит, девять сорок три.
– Вот вам чистый лист. Будем восстанавливать прокладку.
Они выписывают из судового журнала доклады помощника и начинают прокладывать на бумаге пеленга и расстояния.
– Так! – соглашается наконец капитан.
– Хорошо. Теперь берем журнал «Тисса».
Они наносят на лист то, что записал второй капитан.
– Получается… – тянет Белов.
– Ерунда, – говорит капитан и багровеет. – Как же так: я его обнаружил справа, в стороне, а он меня – прямо по носу? А шли мордотык: я триста десять, он – сто тридцать два.
– Ерунда, – соглашается Белов. – Значит, или у одного из вас был неисправен радиолокатор, или – записи неверны.
– У него, у собаки, – говорит в сердцах капитан.
Белов берет со стола еще один журнал.
– Вот записи, которые вы вели с двенадцатого марта по двадцать седьмое августа. Это ваш журнал?
– Мой.
– Страница двадцать вторая. Три часа пятнадцать минут. Курс двадцать семь, скорость двенадцать узлов. Вот обсервованное место. Берите карту… Следующий момент. Четыре часа пять минут. Еще одна обсервация. Какое расстояние между ними?
Капитан раздвигает ножки циркуля и снимает с карты пройденный путь.
– Восемнадцать миль.
– А сколько вы могли пройти за пятьдесят минут при скорости двенадцать узлов?
Капитан, достает из кармана огрызок карандаша и начинает подсчитывать на уголке карты. Белов морщится и подвигает к капитанской руке остро отточенный карандаш.
– Без малого десять миль.
– Без какого малого?
– Ровно десять.
– Другое дело… Так как это могло быть?
Шея капитана из багровой становится черной.
– Сколько же вы прошли за пятьдесят минут – десять миль или восемнадцать?
Капитан молчит.
– Вот акт проверки радиолокационных станций. На обоих судах станции исправны. Вы говорите – неверны записи «Тисса». Почему я должен верить вашему журналу, а не его?.. Кстати, я проверил его журнал. Он велся правильно.
– Суд? – прямо спрашивает капитан.
Белов поднимает плечи:
– Вот этого я не знаю. Ущерб выплачен?
– Нет еще… Могу идти?
– Идите.
Капитан мнет в руках фуражку, кивает Белову и выходит, опрокинув по дороге стул.
Я выбираюсь из угла, откуда внимательно наблюдал процедуру расследования…
– Так что и верно – суд? – спросил я Белова, после того, как перед моими глазами дважды прошли капитаны. Они были очень похожи, водители «Тисса» и «Занаи», но, вероятно, только внешне, так как безукоризненная точность документов, представленных «Тиссом», убеждала в аккуратности его капитана.
– Может быть, обойдется одним арбитражем.
– Но ведь дело это как будто ясное? Коли записям журнала «Занаи» верить нельзя, остается принять истиной прокладку «Тисса». Тогда виновной оказывается «Заная».
– Выходит так. Да-а, если бы можно было восстановить прокладку!..
В голову мне пришла мысль.
– Михаил Никодимович, – сказал я, – в районе острова были в тот день еще суда?
– Скорее всего – да.
– На них, конечно, работали радиолокационные станции?
Белов кивнул. Я понимал, что предлагаю ему непосильный труд. Если собрать журналы всех судов, которые плавали тогда в районе столкновения, и выписать их радиолокационные наблюдения, то среди сотен безымянных отметок могут попасться и места «Занаи» и «Тисса»…
А если нет? Тогда весь каторжный труд пойдет насмарку.
Больше мы ничего не сказали друг другу.
Позвонили из рыбного порта и сообщили, что машина, выделенная в распоряжение инспектора, уже вышла.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ,
о том, что мы увидели, попав на Край Света
У машины, которую нам дали, на потрепанных, облепленных сухой грязью шинах висели цепи. Кузов был высоко и настороженно поднят.
Мы погрузили надувную лодку. Взревел мотор. Кузов угрожающе затрещал. Пыльная дорога понесла нас мимо однообразных деревянных бараков.
Мы проехали поселок, дорога кончилась. Перед нами начали прихотливо извиваться две разбитые коричневые колеи.
Впереди синел горный перевал.
– Я бы предпочел асфальт! – сказал Аркадий.
Едва он успел это сказать, одно колесо взобралось на обочину, второе нырнуло вниз, – Аркадий свалился на меня.
Мы ехали по полю, усеянному камнями. Жалобно стонали рессоры, хрустел кузов.
Поле кончалось, и начиналась топь. Мотор ожесточенно завыл. Густая коричневая жижа поплыла вровень с осями. Шофер поминутно то включал, то выключал коробку скоростей, наконец круто заложил руль вправо и съехал в ручей.
У ручья было прочное каменистое дно. Мы шли теперь, как торпедный катер. Шумный водяной вал перед носом машины с ревом захлестывал берега. Когда ручью приходило в голову сделать слишком крутой поворот, мы летели к одной из стенок кузова.
– Простите, – сказал я, увидев, что моя нога прочно стоит на ботинке Белова.
Ручей сделал петлю и ушел далеко в сторону. Снова появилась колея. Она шла теперь круто вверх. Машина лезла по склону туда, где среди поросших мелким бамбуком полян стояли увешанные голубым мхом ели.
Я перегнулся через борт и стал срывать со встречных кустов листья.
– Осторожнее – тут есть и ипритка! – сказал Белов.
– Что?
– Сумах ядовитый. – Палец Белова указывал на куст с маслянистыми темно-зелеными листьями. – Может быть тяжелый ожог!
Я отдернул руку.
Синяя стена гор уже нависала над нами.
Держась обеими руками за крышу кабины, Аркадий стоял, как капитан на мостике корабля.
Начался перевал. На последнем подъеме стало сыро. Подул холодный ветер. Машина натужно взревела, преодолела крутой подъем, ударила кузовом и остановилась.
Впереди, тускло поблескивая в лучах неяркого солнца, лежал Тихий океан. Свежий ветер дул порывами в лицо. Рваная линия побережья змеилась у наших ног…
Начался спуск. Машина катилась легко и непринужденно. Расхлябанный кузов пел ритмичную песню: крак-крак-крак… Купы голубоватых деревьев неслись нам навстречу. Сделав зигзаг, дорога вышла к берегу. Впереди на плоском коричневом мысу высветился белый столбик маяка.
– Вот он какой – Край Света! – прошептал Аркадий.
Мы проехали мимо маяка. Белая башня, с кольцевым балконом и стеклянным фонарем наверху, была окружена грудой пристроек. Бетонные казематы соединялись между собой глухими переходами. Маяк был похож на крепость, которой предстоит выдержать осаду долгих зимних штормов.
Машина резко затормозила и стала. Мы рухнули друг на друга.
– Вот ваш пароход, – сказал Белов.
Внизу под обрывом, в центре небольшой бухточки, причудливо громоздились скалы. Между двумя острыми, как лезвия ножей, кекурами виднелся изуродованный корпус судна. Черные бакланы, вертя змеиными шеями, рядками сидели на его палубе.
– Дальше не поедем, – сказал шофер.
Разделив поклажу – корпус шлюпки, весла, помпу, рюкзак, – осторожно ступая, гуськом мы начали спуск. Из-под ног вырывались и с грохотом уносились вниз камни.
Тропинка кончилась. Последние метры мы ползли ногами вперед, один за другим съехали на черный, пропитанный водою песок.
Отсюда было хорошо видно судно. Грудой железного лома оно лежало метрах в пятидесяти от берега. По сторонам высились, как надгробные памятники, кекуры.
Стали надувать шлюпку. Ручная, похожая на круглую гармошку, помпа хрипела и проталкивала в нее с каждым вздохом все меньшую порцию воздуха. Мы провозились с лодкой целый час, пока наконец борта ее не округлились.
– Мало! – сказал Белов.
Накачали еще.
– Будет очень смешно, если мы утонем на этом матраце, – сказал Аркадий. – Вследствие личной халатности погиб инспектор по авариям. Правда, смешно?
Мы бросили лодку на воду, вставили в веревочные петли весла, уселись и, чувствуя себя в лодке, как неопытные канатоходцы на проволоке, стали грести.
Подойти к судну оказалось нелегко: острые края железных листов ножами торчали во все стороны. Они грозили распороть наше утлое суденышко. Мы кружили до тех пор, пока не приметили ровную стенку – остатки корабельной надстройки. Лодка ударилась о нее, Аркадий вцепился руками в иллюминатор. Белов с неожиданной легкостью вспрыгнул на судно.
Мы осмотрели пароход.
Острые раковины балянусов, как волчьи зубы, торчали на покрытых водою листах. Зеленые нитевидные водоросли пятнали стены. Мелкие крабы шурша убегали при нашем приближении. На дне залитых черной водой трюмов мерцали фиолетовые иглы ежей.
Годы и вода не сумели окончательно разрушить корпус судна. Его палуба сохранилась почти на всем протяжении; борт, правда, во многих местах разошелся, но надстройка в средней части судна была цела. Над ней торчали изогнутые остатки мачт.
Аркадий карабкался с одной балки на другую, лазал, обдирая в кровь ладони, по остаткам судовых трапов, заглядывал в каждый люк.
– Где тут шлюпочная палуба? – спросил он.
– Мы стоим на ней.
Белов сидел на корточках и скоблил угол между двумя балками. Балки соединялись треугольной кницей. Перочинным ножом Белов пластинку за пластинкой отделял гнилое железо.
Я молчал, так как уже понял тщету поисков. Вода вымыла из корабельных кают все. То, что избежало ее разрушительного действия и не было унесено волнами, скрывалось теперь под грудой обрушившегося в трюмы железа, а смытое с палубы могло лежать на дне бухты только под слоем песка. Для того чтобы извлечь здесь что-нибудь, нужно было иметь, самое малое, и кран, и рефулер.
– Что вы делаете? – спросил Белова Аркадий.
Маленький инспектор поднял лицо:
– Помогите.
Мы присели рядом с ним и стали расчищать углубление, сделанное Беловым. Из-под ржавчины, поблескивая, показалось железо.
– Нет, тут плохо видно, – сказал Белов, и мы покорно перешли вслед, за ним к противоположному борту.
Мы кончили расчищать новый угол только через час, когда наши ладони были перепачканы коричневой пылью, а пальцы кровоточили.
– Что мы делаем? Вы можете сказать или нет? – не выдержал Аркадий.
Инспектор вытер тыльной стороной ладони лоб.
Угол был расчищен, заклепки, которыми соединялись кница и балки, обнажены.
– Это не «Минин», – сказал Белов. – Это «Аян». – Он осторожно усмехнулся.
Воцарилась тишина, великолепная тишина, которая всегда сопутствует неудаче. Слышны были только бормотание волн и тоскливые крики бакланов.
– Может быть, вы перестанете говорить загадками? – спросил Аркадий. – Из чего вы это поняли? На судне нет ни одной надписи.
– Вот. – Белов погладил ладонью очищенные от ржавчины заклепки.
– Что вы хотите сказать?
– В тысяча девятьсот девятом году фирма Ланц перешла на крепление палубного бимса со шпангоутом с помощью кницы и восьми заклепок, вместо шести, как это делалось ранее… «Минин» был построен в девятьсот шестом году, «Аян» заложен в девятьсот девятом… Здесь восемь заклепок.
Я взглянул на Аркадия. Тот слушал Белова, хмурясь и кивая в такт его словам.
– Значит, это «Аян», – сказал Аркадий и захохотал. – Значит, это «Аян»!
Со стороны берега уже раздавались автомобильные гудки.
Назад мы ехали той же дорогой. Машина, воя и бросаясь из стороны в сторону, мчалась по ломкой, стеклянной воде ручья. Обезумевшие форели выскакивали из-под колес. Аркадий держался рукой за мое колено и счастливо улыбался.
– Ты понимаешь, – кричал он мне в ухо, – я струхнул. Как только увидел этот пароход, струхнул: в нем бы нам ничего не найти. Не найти – слышишь? А так – еще есть шансы!..
Белов внимательно смотрел поверх наших голов.
У самого въезда в поселок нам попался навстречу вездеход, который стоял у обочины дороги. Обнаженные колеса были увешаны комьями грязи. Одна из гусениц лежала на траве.
– Разулся? – крикнул наш шофер, сбавляя газ.
– Поди ты… – беззлобно ответил водитель вездехода.
Двое пассажиров поодаль обреченно смотрели на гусеницу.
Мы с шиком проехали мимо них, свернули на берег бухты и покатили по черной, усыпанной рыбьей шелухой дороге. Я сначала подумал, что это шелуха, но потом понял – это была соль.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ,
в которой мы с Аркадием снова расчищаем заклепки
Не застав на Кунашире Василия Степановича, – он уехал на Итуруп, – мы с Аркадием вернулись на Изменный и с первым же катером отправились к Двум Братьям. Мы везли с собой лодку, небольшую лодку, которую нам дал Матевосян для того, чтобы обследовать опушку мелей.
Океан тускло покачивался за черной грядой рифов. Белые гребешки вспыхивали в тех местах, где вода скатывалась с камней, образуя водовороты.
Сперва мы прошли в лодке вдоль внутренней стороны гряды. Черные блестящие камни неторопливо проплывали мимо борта. Пузырчатые тени шевелились у их оснований. Камни местами так близко стояли друг к другу, что мы могли отталкиваться от них веслами.
Греб я. Ломкие острые брызги летели за корму.
Аркадий лежал на носу лодки и держался за борт побелевшими от соленой воды пальцами. Брезентовая куртка сошлась на его спине угрюмыми складками.
– Что видно?
Он махнул рукой. Найти что-либо с внутренней стороны каменной гряды было маловероятно.
Мы пересекли отмель и вышли в океан. Едва заметная зыбь лениво двигала воду. Она была очень длинной, неторопливо поднимала нас, уползала прочь и, дойдя до камней, затапливала их один за другим.
Мы бродили между камней, то и дело уклоняясь от их острых, покрытых липкими водорослями краев.
– Вижу! – сказал вдруг Аркадий.
Он вытянул руку. Там, впереди, резко отличаясь от горбатых, облизанных волнами каменных лбов, виднелся правильный черный прямоугольник.
– Это не камень, – сказал Аркадий.
Я перестал грести.
– Похоже.
Мы прошли между извилистой каменной грядой и зарослью бурых ламинарий, проскользнули мимо высокого, островерхого рифа и очутились около ржавой, в черных подтеках, железной платформы. Камни, как губы тисков, держали обломки с двух сторон. Смятый, безжизненный металл грудою оранжевого лома уходил в глубину.
– Пароход, – глухо сказал я. – Неужели мы нашли его?
Аркадий не ответил.
Нос лодки ударился о платформу. Держась за ее края руками, мы по одному перебрались на обломки судна.
Прозрачные рачки при виде нас, как брызги, покатились по палубе.
Под платформой бормотала вода.
Я подошел к краю, перегнулся и посмотрел вниз. В зеленоватой глубине шевелились бесформенные тени. По стене из желтого металла, корчась и выгибаясь, ползла морская звезда.
– Теперь, – сказал Аркадий, обращаясь ко мне, – давай проверим.
Он присел на корточки и начал скоблить ножом источенные временем балки.
Я присел рядом. Лезвие с каждым движением все глубже погружалось в коричневую ломкую кору. На руки Аркадия оседала красная пыль. Мы расчистили угол и стали считать заклепки. Их было шесть.
– Это «Минин», – сказал Аркадий. – Это «Минин». Надо срочно сообщить Василию Степановичу. Пусть везет водолазов.
Мы медленно плыли назад. Вялая зыбь по-прежнему мешала грести. Она подкрадывалась, поднимала лодку и поворачивала ее носом к Изменному. Остров дрожал на горизонте. Впереди поднимали над водой черные головы Два Брата. Где-то за ними раскачивался на воде наш бот.
Мы добрались до него и рассказали Матевосяну и Григорьеву о находке.
– Теперь самое главное, какое там дно, – сказал Григорьев и объяснил, что если дно каменистое, то предметы, упавшие с «Минина», могут быть найдены невдалеке от судна. Если – ил, то в топком его разливе давно утонуло все, что могло быть сброшено ударами волн, и тогда наши шансы на успех близки к нулю.
– Я схожу промерю глубину, – сказал Аркадий. – Забыли смерить глубину; вот шляпы!
Он снова ушел на лодке, на этот раз с Матевосяном. Когда они вернулись, бригадир сказал:
– А ведь нашли! Э! Я думал, не найдете. Городские люди… Неглубоко там.
– Двадцать метров, – сказал Аркадий.
Мы вернулись на Изменный, и Аркадий тотчас же дал Степняку радиограмму.
– Таких длинных радиограмм не бывает, – сказал Матевосян, когда радист отказался передавать текст.
– Бывают. Это очень важная. О выполнении плана даете длинные радиограммы? А это наш план.
Слова о плане убедили бригадира.
В ответ Василий Степанович сообщил, что вылетает на Сахалин за водолазами, и обещал вернуться с ними к концу недели.
В ожидании его приезда мы бродили по острову. Тропы приводили нас на вершину кальдеры.
Был вечер. Расплющенное солнце неподвижно висело над входным мысом. В бухте тяжелым плоским стеклом лежала вода. Синее пламя заката тлело в прибрежных скалах. По склонам кальдеры ползли неверные тени.
Мы спускались с Аркадием по витой уклончивой тропинке вниз к берегу. Бухта медленно наливалась синью, цвет ее уплотнялся. Огненная полоса протянулась между входными мысами. На ее фоне возник черный силуэт. Он медленно двигался, едва возвышаясь над поверхностью воды.
– Что это? – прошептал я.
Силуэт на воде стал тонким, изогнулся и пропал в слепящем блике.
– Что это? – повторил я.
Аркадий хмыкнул:
– Тень, волна, плавающее дерево, – откуда я знаю?
Мы шли по тропинке. Фиолетовые тени змеились у наших ног. Подкравшийся с моря туман вошел в бухту. Серые клубы его приближались к причалу.
Аркадий повернулся ко мне.
– Сергей, – сказал он. – Я все время думаю: что может быть в пенале, увезенном Соболевским? Карты открытых первыми мореплавателями земель? Разгадка Сахалина? Ведь до Невельского его считали полуостровом, частью таинственной земли Татарии. Неизвестные письма Германа или других путешественников?
– Карты, письма… Можно подумать, что ты не биолог, – сказал я. – Скажи лучше, кто это сейчас был. Косатка?
Аркадий не ответил.
Мы вернулись к себе в дом. Я лежал на койке, закинув руки за голову. Мысли мои были тревожны и нечетки.
Глубокая ночь входила в распахнутое окно.
Аркадий сказал:
– Сергей, ты не спишь? Прости меня. Я не прав. Это была косатка.
– Отстань.
Смутное воспоминание гнало меня из постели. Однажды в детстве мы с Аркадием бродили по берегу Люботинского озера. Что-то накатило и сжало грудь. Мучительно захотелось кричать. Я попробовал и захлебнулся. Нерожденный звук рвал на части горло. В тот вечер я написал первые неумелые стихи…
Я сбросил одеяло, распахнул дверь и вышел на воздух. Было сыро и прохладно. Туман уже оторвался от земли и поднялся над вершинами деревьев. Бледные звезды едва различались вверху. Они светили, окруженные радужными кольцами. Белый силуэт Аркадия появился в черном прямоугольнике открытой двери.
– Сергей, иди домой! – сказал Аркадий. – Каждый из нас не очень-то хорошо понимает самого себя. Что же требовать от других? Иди…
