Текст книги "Сын лейтенанта Шмидта"

Автор книги: Святослав Сахарнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Глава двадцать четвертая
МОЛЧАЩАЯ ОБЕЗЬЯНА

Выходя из двери правления, председатель столкнулся нос к носу с критиком.

– Ключ от квартиры Вяземского у вас? – поинтересовался литератор.

– А в чем дело? У меня.

– Звонил Букинич, завтра приезжает. Может быть, сходим проверим комнату? Мало ли что. Ключ я передам.

Апартаменты поэта встретили их все теми же ароматами сложенного в углу дерматина и брошенного у порога собачьего коврика. После того как раздернули шторы, косой луч упал на щит с костылями. Костыли настороженно вспыхнули. Председатель уселся в антикварное кресло.

– Шикарная комната, – задумчиво произнес он. – Не перестаю ей удивляться. Метров тридцать, не меньше?

– Тридцать два. Кофе не желаете?

– Что-то не тянет. Так, говорите, тридцать два? Прямо танцевальный зал.

– Здесь когда-то планировался кабинет хозяина. Когда вселялась семья ювелира, этаж весь перестраивали, но ювелир закапризничал, предпочел жить отдельно от родственников.

Разговор показался председателю интересным.

– Давно хотел вас спросить, – быстро спросил Николай. – Сколько у ювелира было всего домов?

Малоземельский рассмеялся:

– Даже затрудняюсь сказать. Знаю – вот этот, еще один большой дом на Офицерской. А что?

– Так, пустое любопытство. А загородные? Надо же после рабочего дня предпринимателю выехать погулять среди кустов черноплодной рябины и крыжовника.

– Ах вот вы о чем! Говорят, было еще по дому в Царских Прудах и в Заозерске. Вы любите задавать вопросы, и все они какие-то… Я часто думаю: на кого вы похожи? Худенький брюнет… На Михаила Зощенко. Тихий человек, который вот-вот устроит скандал.

Николай усмехнулся.

Облако цвета голубого офицерского белья наплыло на солнце. Костыли погасли, председатель посмотрел на щит.

– Странно, – произнес он. – Отчего Вяземский сделал это сооружение таким высоким? От пола до потолка. На небольшом квадрате эти железнодорожные реликвии смотрелись бы лучше.

– Реликвии ни при чем. Раньше здесь стоял камин. Когда его убрали, стену плохо отштукатурили, и Вяземский решил закрыть ее щитом. Костыли появились позднее, сперва здесь висел самаркандский ковер.

Пораженный председатель приподнялся в кресле. Запахи дерматина и коврика пропали. Облако ушло.

– Что вы сказали? – глухо выдавил он из себя. – Какой камин? Повторите еще раз.

– Камин. Для престижного загородного дома камин тогда был обязателен. Неужели вы думаете, что богач мог сэкономить на нем?

Председатель товарищества по поиску надводных и подводных сокровищ почувствовал, что летит в пропасть. Стены комнаты разверзлись, и над его головой открылось ослепительно чистое небо. Полет прервался, председатель повис, не долетев до дна. Из пустоты до него стало доходить:

– Когда дом строили, он был за чертой города. Его все так и называли – загородный. Даже при мне старуха Крандылевская говорила…

«Загородный…»

– А вы сами-то камин видели? – хрипло выдавил из себя председатель.

– Нет, его убрали до того, как я въехал. Но каминную решетку видел. Отличная фигурная решетка, Вяземский очень гордился ею. Она была снята и стояла вон в том углу. Чугун. Отливали на Путиловском заводе. Он продал ее в минуту крайнего безденежья.

Сын лейтенанта Шмидта почувствовал, что всплывает. Достигнув наконец края пропасти, он выбрался на твердую землю.

– Что значит фигурная? Вы хотите сказать, что на решетке были какие-то фигуры?

– Три обезьяны, – медленно произнес критик, с интересом наблюдая, как движутся скулы собеседника. – Три чугунные обезьяны. Распространенный восточный сюжет: одна сидит, закрыв ладонями глаза, вторая – закрыв рот, третья – уши. Ничего не вижу, ничего не говорю, ничего не слышу. Решетку выломали, дымоходы заложили. Можете убедиться, приподняв щит.

Николай встал и осторожно, чтобы щит не сорвался с петель, заглянул под него. На стене, от пола до потолка, выступая из-под краски, ребрилась кирпичная кладка. Вздохнув, он ласково погладил ее.

– Так, говорите, три обезьяны? А где, скажем, сидела молчащая, вот тут?

– Тут, в центре.

Председатель товарищества покачался на носках. Доски под линолеумом ответили ему ласковым скрипом. Он весело потер руки.

– Отлично. Комнату мы осмотрели, проверю воду и газ и можете пускать сюда вашего питомца муз.

– А ключ?

– Ах, ключ! – Пальцы председателя нежно погладили в кармане металлический стерженек. – Понимаете, совсем забыл. Сегодня придет слесарь, будем делать дубликаты. Этот закажу первым. Вы сейчас уходите? Ничего, я завтра сам и отдам. Идет?

В правление Николай ворвался, как охотник, обнаруживший след зверя.

– Аврал! – бросил он двум галеасцам, которые, томясь, разглядывали у окна женский журнал «Лиза». – Сэм, сейчас же – во двор, караулить Малоземельного. Как только покинет дом – дадите сигнал.

– Что-нибудь случилось? – забеспокоился Федор.

– Пустяк. Вам и в голову не придет, – Николай говорил медленно, подбирая слова. – Я нашел загородный дом. Что вы так смотрите на меня? Я не сошел с ума. Нашел камин и даже сидящую перед огнем обезьяну. Наш час пробил. Федор, приготовьте лом и топор. Сэм, идите сторожить. Быстро, быстро!

Стоило только критику покинуть дом и удалиться в сторону троллейбуса, как председатель и работники правления вскрыли квартиру поэта.

Она встретила их настороженной тишиной.

Подведя своих соратников к поблескивающему богатырскими костылями щиту, Николай распорядился:

– Сэм, вы быстро рубите линолеум. Начинаете отсюда, делаете два длинных разреза, когда прорубите их, отваливаете лоскут. Вы, Федор, поднимаете доски… Не теряем времени, начали!

Заинтригованные члены товарищества, не заставляя себя уговаривать, приступили к работе. Когда квадрат линолеума с треском упал набок и открылись почерневшие старые доски, дворник, не мешкая, подцепил ломом среднюю.

– Жмите, Федя, жмите, только не сломайте.

Доска, вскрикнув ржавыми гвоздями, приподнялась. Из щели пахнуло тленом.

– Еще немного… Еще… Достаточно.

Опустившись на колени, Николай просунул

руку в открывшийся провал. Он протолкнул руку в подполье до самого плеча и замер. Дворник и слесарь-референт, затаив дыхание, следили за ним.

Освещенное бронзовым солнечным светом лицо председателя сделалось по-античному жестким. Костыли над его головой загорелись тусклыми факельными огоньками.

– Нашел! – выдохнул сын лейтенанта и начал медленно вытаскивать руку. – Я нашел клад.

Кочегаров ахнул: рука председателя тащила из подполья ларец.

История обнаружения кладов поучительна и, как правило, печальна. На человека, обнаружившего сокровище, его мстительные духи– хранители обрушивают все мыслимые неприятности.

Вот, что говорит прошлое кладоискательства.

Купец и археолог-любитель Шлиман раскапывает Гиссарлыкский холм. Пройдя стены древней Трои, он обнаруживает в комьях глины блестящие металлические подвески. Отослав рабочих-турок, они с женой продолжают копать. Из земли одна за другой показываются золотые диадемы и застежки, цепи и блюда, пуговицы и ожерелья. «Вот оно – сокровище царя Приама!» – шепчет удачливый купец. Клад сохранен и вывезен в Европу. И тогда весь ученый мир восстает против удачливого любителя. «Не так копал, не там нашел Трою, разрушил то, что нельзя было разрушать, оставил нераскопанным самое ценное». Огорченный Шлиман едет в Италию и умирает от пустякового воспаления уха.

Другой энтузиаст и меценат лорд Карнарвон приезжает по вызову своего друга-археолога Картера в Египет, в долину царей. Найдена гробница фараона. При свете свечей они сбивают печати с двери погребальной камеры, и из тусклого красного мрака появляются части позолоченной колесницы и ложе, украшенное головами фантастических зверей. А там, за следующей дверью, – саркофаг с мумией самого правителя, и снова золото, золото… Но недовольные божества тут как тут: не проходит и полгода, как лорд умирает от укуса комара.

Бросим археологию, посмотрим, как обстояли дела у других любителей добывать клады.

Француз и пират Лолонуа грабит города и захватывает в плен испанские корабли. Осадив на побережье благословенной Панамы городок Мерида, он обшаривает окрестный лесок. Не спрятали ли там испанские гранды, услышав о его приближении, свои сокровища? Вместе с матросом-негром он копает под толстоствольной сейбой и – о, удача! – их лопаты натыкаются на крышку сундука. Крышка отброшена, сундук набит до краев серебряной посудой. Разбогатевший пират садится на корабль и отплывает. Но клад не дремлет. Не проходит и месяца, как дарьенские индейцы захватывают корабль француза, а капитана варят в котле и съедают.

Еще один разбойник, капитан Кид. Командуя кораблем ее величества королевы Англии, офицер находит на островке в Красном море клад, бросает службу и поднимает на своем корабле черный флаг со скрещенными костями. Но, прослышав о том, что всем пиратам объявлена амнистия, возвращается в Европу. Есть шанс прожить остаток дней в достатке. И тут духи, оберегающие клады, находят, как отомстить. «Вы, – говорит судья, перед которым предстал бывший моряк, – не пират, а дезертир. А это совсем другое дело». Судьба капитана – виселица.

«О, меня звали капитан Кид. Когда я под парусом плыл…»

Кладов надо бояться.

– Спокойствие! Будьте джентльменами. Что за жалкое стремление вскрыть ларец немедленно? Сначала закройте дырку в полу… Вот так. А теперь приготовьте стол для хирургической операции. Будем работать в перчатках, с ультрафиолетовой гигиенической лампой и кухонным ножом.

Сын лейтенанта веселился.

Постелив на стол снятую с кровати Вяземского простыню, счастливые золотоискатели, затаив дыхание, приступили к извлечению самородка. Осторожно, чтобы не повредить ларец, Николай ввел под крышку лезвие. Осторожно нажал, крышка открылась, и жадным взорам галеасцев открылась испачканная желтыми пятнами ткань. В нее завернут какой-то предмет. Дрожащими руками ткань развернули…

В комнате воцарилась мертвая тишина. Она была такой густой, что ее можно было резать ножом. Под тряпкой оказалась всего лишь пачка разноцветных бумаг. Прошептав: «Не может быть!» – Николай отделил несколько листков.

– Печально, но факт, – глухо произнес он. – Облигация его императорского величества ипотечного банка. Одна тысяча рублей… Вексель кредитного на доверии товарищества города Самары – три тысячи… Кредитные билеты Ревельской совместной русско-английской страховой компании… – Он оглядел своих соратников. – Когда-то этим бумагам не было цены, на них мы могли бы скупить всю губернию, – сантехник тяжко вздохнул, а дворник по-коровьи переступил с ноги на ногу. – Мы могли бы для вас, Федя, приобрести пакет акций железной дороги, которая проходит через Арбатов, а для вас, Сэм, как для гражданина Соединенных Штатов, купить должность сборщика налогов в теплой Джорджии… Вы ошеломлены? Я тоже.

– Давайте посмотрим под полом еще, – взмолился сборщик налогов.

Оторвали две доски. В подполье было пусто.

– Я знаю, что случилось, – произнес сантехник. – Они вернулись, вынули яйцо, продали его, а на вырученные деньги купили эти бумаги. На ценных бумагах горят все. Капец!

Председатель правления молчал, он был бледен, Кочегаров, который первый раз видел его таким, испуганно смотрел на своего капитана.

– Кладите доски на место и прибивайте линолеум, – сказал наконец Николай. – Я пошел к себе. Когда кончите, вернете мне ключ.

Как известно, бывают поступки, которые лучше бы те или иные фигуранты истории не совершали.

Так, например, когда Другу народа Марату старая служанка сообщила, что ванна готова, суровому якобинцу следовало отказаться.

– Помоюсь в другой раз… Что-то сегодня не хочется, – должен был сказать он.

Но он этого не сделал, залез в ванну, а поскольку трибун имел привычку принимать вечерних просителей дома, то ему пришлось принять в порядке очереди и Шарлотту Корде.

– Что у вас за дело? – сурово спросил член Конвента.

– Письмо из провинции. Там заговор, – пролепетала девица. Она была не замужем и впервые смотрела на голого мужчину.

– Что ты боишься, дурочка? Никогда не видела народного трибуна?

Что произошло дальше, известно. Пока Марат читал, девица выхватила из лифа кинжал и вонзила его в грудь вождя. Затем последовали термидоры, брюмеры, и Франция снова получила монархию.

Так же совершенно напрасно секретарь Политбюро Горбачев однажды не отказался от путевки на курорт в Италию. Вообще от поездки туда. Отпуск он с супругой провел отлично, но последствия этого отпуска для великой страны были ужасающи.

– Ты смотри, какие тут отели! Махровые полотенца дают, халат купальный, попользуешься и можешь увозить с собой. А магазины, а рок-ансамбли! Нет, нужно завести это все у нас. Все переделать, перестроить. Поскорее, пока мы живы!

С ним не стали спорить. Затем последовали Карабах, Чечня, раздел Черноморского флота, УНА-УНСО, двадцать пять миллионов соотечественников за рубежом и, наконец, чемоданчик, который неосторожно открыл журналист Холодов.

Не следовало и председателю правления покидать своих товарищей в квартире поэта, потому что, спустившись на свой этаж, он увидел стоящую около дверей правления поджидавшую его компанию, один вид которой заставил искателя сокровища вздрогнуть. У дверей правления стояли директор «Атланта» в белом френче с охранником, стояло кресло с забинтованным и упакованным в гипс седоком, а около них суетился что-то объясняющий им единоутробный брат критика.

Завидя спускающегося по лестнице Шмидта, Вергилий облегченно вздохнул и тут же приступил к обязанностям переводчика:

– Наконец-то, дождались. Разрешите представить: глава фирмы господин Костакос. – Белый френч ласково кивнул. – Это господин Шмидт, – переводчик разразился длинной фразой, из которой владелец белого костюма должен был узнать, какую важную роль играет в доме хозяин кабинета. – Господин Костакос уже реализовал в нашей стране несколько проектов.

– А как же, наслышан, – Николай мучительно соображал, может ли владелец «Атланта» знать о посещении галеасцами Литературного архива и дома в Заозерске. – Рад познакомиться с представителями заокеанского бизнеса. Входите, располагайтесь. Скажите господину директору, что меня давно интересует Греция, – говоря это, председатель прикидывал, чем может грозить ему этот визит. – Правда ли, что в море близ Салоник обнаружена женщина, играющая в любовные игры с быком, – статуя, которую искали триста лет?

– В Греции каждый год делаются археологические находки, – туманно ответил Мелководский. – Господин Костакос пришел по делу. Он хочет уточнить, кому принадлежит сейчас дом. Ведь не Союзу же писателей?

– Нет. Все сметено могучим ураганом. Приватизирован и разваливается. Находится под особым покровительством мэрии. Недвижимость – самое дорогое, что открыло человечество после изобретения огня. Признайтесь, как вы с ними сработались? И откуда у вас греческий? Вы ведь англичанин. Раньше у них была переводчица-испанка. Ее шокировали некоторые их просьбы.

– С просьбами теперь все в порядке. А греческий у меня такой же, как и английский. Дело в том, что наш гость хочет снять на время квартиру в вашем доме.

Пол под ногами Николая мелко задрожал, как это бывает на далеких Курильских островах при начале землетрясения.

– У нас нет никаких свободных квартир, – председатель говорил зло и быстро. – Лавочка закрыта: пусть обращается к маклерам. Они найдут ему апартаменты в центре с видом на сфинксов или на коней Клодта.

Несмотря на то что заявление председателя было сделано на русском языке, оно вызвало неожиданно бурную реакцию со стороны механического экипажа. Электрическое кресло заволновалось и выбросило из антенны голубую молнию.

Выслушав коляску, директор «Атланта» вытащил из кармана компьютерную книжечку-справочник и, помигав ею, показал что-то Вергилию.

– Шпенглер, – удивленно произнес тот. – Фамилия человека, готового сдать свою квартиру «Атланту», – Шпенглер. У господина Костакоса есть его письменное согласие. Аренда на полгода. Все дела по сдаче квартиры в аренду будет вести департамент недвижимости. Вам не следует возражать, Шмидт, могут быть большие неприятности.

Словно подтверждая слова пушкиниста, электрическое кресло решительно повернулось на месте и покатилось к дверям.

– Наше время вышло. Прощаемся. Господин Костакос искренне благодарит. Ему было очень приятно поговорить с вами.

Механическая коляска исчезла, за ней исчез белый френч, последним направился к выходу охранник. В коридоре он столкнулся с дворником и сантехником, которые, закончив ремонт пола у Вяземского, возвращались в правление.

При виде электрической коляски Сэм испуганно отпрянул в сторону, а ошеломленный Кочегаров застыл на месте, как камень.

– Ростов? – спросил, проходя мимо него, мрачный кавказец.

– Арбатов, – негнущимися губами ответил галеасец, на что абрек удовлетворенно сказал: «А-аа-а!» – и проследовал дальше.

– Этого нам еще не хватало, – пожаловался Николай, когда вооруженная «Сезамом» дверь за атлантами закрылась, а его соратники застыли у стола, с нетерпением ожидая разъяснений. – В мирный писательский племсовхоз вламывается шайка хищных зарубежных скотопромышленников. Может быть, положить эту роковую шкатулку на место? Что сказал вам этот черноусый цербер, Федя? И что вы ему ответили?

– Он спросил, из какого я города. Я ответил – из Арбатова.

– И напрасно, надо было молчать. Не гарантирую, что у вашей сожительницы теперь не будет неприятностей… А как они ловко продали свои акции! Брали только доллары, которые назавтра взлетели в цене. Гениальная затея! Кстати, в кооперативе неплатежи, боюсь, что не смогу вам вручить очередную зарплату. Придется класть зубы на полку. В крайнем случае отдам вас во временное услужение к Паскину, у него, кажется, у единственного дела идут хорошо: ведь любовь человека к собаке зародилась еще в пещерах.

– Так что им все-таки здесь было нужно? – слесарь-референт зло посмотрел на своего председателя, а морщины на лбу дворника сложились в ижицу.

– Рвутся к нам под крышу. Боюсь, что не пройдет и недели, как по нашим коридорам и лестницам нельзя будет пройти, чтобы не наткнуться на телевизионщика или на реставратора. Интересно, они будут сверлить стены или только просвечивать их томографом? Одним словом, дела наши дрянь, господа.

Оставив дворника и сантехника обсуждать возможные последствия падения рубля и визита античных титанов, председатель покинул правление. Ему вдруг захотелось в тишину вязов. Захотелось походить по аллеям, послушать, как обмениваются собачьими новостями старушки, посмотреть, как их питомцы и питомицы гоняют по кустам котов. Может быть, даже просто посидеть на скамейке, не думая о таких ужасных вещах, как подвалы с гробами в загородных домах, мыслящие кресла, находки в Греции и судьба Шпенглера. Впервые в жизни председатель товарищества почувствовал себя смертельно усталым.

Глава двадцать пятая
ПОЧЕМУ ВЫ НЕ ВСКИДЫВАЕТЕ РУКИ ВВЕРХ?

Сигнальный гудочек запорного устройства «Сезам» пел не переставая.

– Кто там? – недовольно спросил Николай.

– Дежурный по общежитию, – ответил старушечий голос.

Недоумевая, какого еще дежурного могло занести к нему, председатель нажал кнопку, разрешающую вход, и вскоре в комнату бочком протиснулся, настороженно посматривая по сторонам, старичок в парусиновых туфлях.

– Вы будете начальник? – спросили туфли. – Ваш человек от нас сбежал.

Николай понял, что речь идет об институтском общежитии.

– Сбежал и денег не отдал, – продолжал старик. – У наших студентов назанимал, а сам через окно ночью с чемоданом ушел. Я предупредил всех – входную дверь на ночь закрываю: кооператоры, у нас лица кавказской национальности, все комнаты сняли, девок водят.

Закрываю, сказал, а он – через окно. Они думают, что если я пенсионер…

Что думают доверчивые студенты и любвеобильные кавказцы, председателя мало интересовало.

– Что значит сбежал? – недовольно прервал он старика. – Это вы о ком? Неужели Сэм?

– Он.

Озадаченный председатель достал ключ от ящика, в котором хранил остатки правленческих денег, и открыл его. Денег не было. По лицу предводителя галеасцев пробежала черная тень.

– Ладно, я разберусь.

Не успел старичок удалиться, как за дверью послышались новые шаги и в комнату неловко, как-то боком протиснулся Кочегаров. Весь вид дворника выражал крайнюю степень смущения и вины.

– Входите, не стойте в дверях, Федя, – печально сказал Николай. – Все текущие дела побоку. В правлении траур. Я уже знаю: вслед за жителем Варшавы нас покинул еще один обладатель заграничного паспорта. Бежал, прихватив печать и энную сумму денег. Хуже всего, что деньги он главным образом взял у студентов. Почему вы не вскидываете руки вверх и не кричите: «Позор!»? Или вы уже считаете, что предательство больше не порок?

Заместитель председателя по уборке территории, продолжая двигаться боком, как краб, подошел к окну, вздохнул и уселся на стул.

– Отчего вы не смотрите мне в глаза? Или вы тоже занимали деньги? Сегодня по радио объявили, что доллар упорно ползет вверх. На валютной бирже паника. Вас не волнует валютный курс?

Кочегаров засопел.

– Знаете, Шмидт, – сказал он, поднимая наконец глаза на председателя, – я давно хотел вам сказать. У вас ничего не выйдет. Хрустальное яйцо… Теперь мне не хочется думать о нем. Я скажу вам больше – мне страшно. Эти атланты… Что делает забинтованный в коляске? Что за человек их директор? А потом, охранник. Он все время поводит локтем. Вот так. Знаете отчего? У него под мышкой пистолет. Я не хочу, чтобы в меня стреляли из пистолета. Когда-то в Коктебеле я спокойно ходил по берегу с одним линьком и меня боялась шпана. Сейчас боятся только автомата Калашникова. Вы никогда не возьмете в руки автомат. И я тоже. Последний раз я поверил, когда мы с вами ломали пол, а теперь я не верю, нет.

– К чему вы это, – тревожно спросил Николай.

– Я уезжаю. Я не бегу, как Наседкин. Я пришел к вам. Знаете, почему он убежал? На человеке, который поймал нас на чердаке, были кроссовки с красными ромбами. Помните рабочих в Царских Прудах? На них на всех были такие кроссовки. И у телевизионщиков тоже. Это конец, Шмидт. Они не отстанут. Они поселятся в доме и начнут искать. Сломают все полы и стены, а потом убьют вас… Сэм убежал, а я честно пришел и честно говорю. Я не верю. Займите мне на дорогу, и я уеду в Арбатов. Моя женщина пишет, что на том месте, где был сквер, выстроили шикарный особняк и в нем теперь казино. Месяц назад один человек выиграл двадцать тысяч. На них можно спокойно жить целый год. Я тоже хочу выиграть.

– Хотите получить от жизни свои дивиденды? Вас ждет очередное разочарование, Федя. Все изменилось. Счастье больше не сдает козырные карты мелким искателям приключений. Место у окошечек учреждений, где шуршат купюры, заняли молодые люди в костюмах от Кардена и Зайцева. Они подъезжают к дверям на «вольво» и «ауди», и кассиры, по свежепахнущим авизо, выдают им столько пачек, сколько укладывается в кейс. Все, от директора банка до кассира, знают, что авизо поддельные… Вам больно за неверно прожитую жизнь?

Кочегаров тяжело вздохнул:

– Почему неверно? Угол на старости лет у меня есть. Просто у нас с вами, Николай, многое не получилось. Может быть, мы не вовремя родились, а?

– Может быть, – Николай вздохнул. – Говорят, что все города стоят на огромных каменных плитах. Эти плиты непрерывно движутся, они наползают и подминают друг друга под себя. Так и люди. Потрогайте мое сердце. Оно сокращается шестьдесят раз в минуту. Как мало! Я всегда хотел радоваться жизни, а она отказала мне в самом простом – во взаимности. Мы расстаемся. Должен признаться, Федя, я не тот, за кого себя выдавал. Я никогда не был директором фирмы, которая импортирует кактусы из Мексики, никогда не был в Акапулько и не летал над Антильскими островами. В меня не стреляли из винтовки М-18, и я не был под судом за нелегальный провоз валюты. Адвокат Пилсудский не защищал меня. Подозреваю, что такого адвоката в России никогда не было… А поиски яйца? Нелепый эпизод. Я пытался поступить так, как поступали все – сменить кожу. Сыграть роль, надеть на голову картонный ящик. Ведь всю жизнь я был школьным учителем и преподавал географию и астрономию. И родился я не в шикарном Сочи, а в маленьком заштатном городе, где до сих пор живет моя несчастная мать.

– Отец бросил ее?

– В общем, да. По характеру он был бродяга и только недавно вернулся в лоно семьи. Мать пишет, что теперь он изобрел универсальное лекарство от всех болезней. Если бы мы нашли яйцо, я бы отдал ему свои деньги, чтобы он облагодетельствовал человечество.

– Видите этот парк, – спросил он. – Профессору-ботанику, который закладывал его в конце прошлого века, все говорили: ничего не выйдет, вырубят или вытопчут, а на пустыре построят карусели, чтобы зарабатывать деньги. А скорее всего, вас посадят, обвинят в растрате сумм, которые царь и Дума отпустили на создание парка. Профессор молчал и вместе со студентами ковырял лопатою землю. Ему некуда было отступать. Так и мне, Федя. Правда, профессора не забыли. После всех неприятностей, которые у него действительно были, какие– то сердобольные люди похоронили его прямо в парке. Могила под красноствольной березой. Кто-то до сих пор раз в год приносит и кладет на нее цветы. Выходит, что профессор ковырял лопатой суглинок не зря… Что-то сломалось, Федя, все пойдет теперь не так, как раньше. Но я остаюсь, я решил искать хрустальное яйцо до конца. Я отпускаю вас. Надеюсь, что арбатов– ская вдова еще не прописала в своем сердце никого другого. Торопитесь, как раз успеете посмотреть вместе с ней тридцать вторую серию мексиканского сериала. Поезжайте. Вот вам рубли, которые еще оттягивают мне карман. Они у меня последние, но возвращать их не надо.

Не говоря ни слова, Федор сунул в брючный карман протянутые Николаем бумажки. Они обнялись, причем Кочегаров издал носом звук, очень похожий на звук велосипедного насоса.

– Ничего, ничего. Если в Арбатове у вас сорвется, Козьма Прутков всегда примет вас.

– Прощайте, Шмидт, – пробормотал Кочегаров, неловко повернулся и тяжелой походкой грузчика вышел из комнаты, не затворив за собой сразу потяжелевшую дверь.

– Вот и все. От армии, с которой Наполеон вступил в Россию, осталось не то десять, не то пятнадцать полков, – печально сказал сам себе Николай, возвращаясь к опустевшему столу, – но впереди Наполеона ждал Париж. Парижа у меня нет. Остается надеяться; что в один прекрасный серый туманный день раздастся телефонный звонок и суровый мужской голос попросит о свидании, чтобы сообщить мне что-то очень важное. Авось не убьют. Надо ждать.