Текст книги "Сын лейтенанта Шмидта"
Автор книги: Святослав Сахарнов
Жанр:
Юмористическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
Они вышли из дома. По проспекту русского фельдмаршала, взявшего когда-то в плен Емельку Пугачева, мчалась, обгоняя друг друга, разная моторизованная сволочь. Рядовые граждане перебегали проспект вне зоны перехода. Из переулка выступила демонстрация гомосексуалистов. Они шли на митинг и несли огромный надувной презерватив. Резиновое изделие пропускало воздух. Демонстранты то и дело останавливались и подкачивали изделие насосом.
– Однако вернемся к нашим бумажкам, – сказал Николай. – Что, если нам прямо сейчас махнуть в мэрию? Незачем откладывать дело в долгий ящик. Американский паспорт при вас? Это обеспечит хороший прием. Может, и повезет.
Глава тринадцатая
ВАКХ И ВАКХАНКА
Мэрия, куда направили свои стопы два члена товарищества, помещалась в бывшем дворце бывшей великой княгини. Дворец был недавно отремонтирован. Помещения лучились. Горели начищенной бронзой приделанные к стенам на каждом углу светильники. Сияли отполированным дубом двери, косо вниз отражали дневной, льющийся из зеркальных окон свет, плафоны. На них сиротливо жались притерпевшиеся ко всему ангелы и купидоны. Они видели и балы, которые устраивала в прошлом великая княгиня, и перепоясанных пулеметными лентами матросов, и чинных, в белых сорочках и черных галстуках депутатов советов трудящихся, молчаливых, вежливых, со спрятанными на груди красными книжечками, и шумных, скандальных народных депутатов без книжечек, но с такими же галстуками и, наконец, теперь наблюдали деловито вышагивающие, увешанные учеными бородами комиссии и делегации, а также бесшумно скользящие группки «новых русских», шепотом произносящих заветные слова «лицензия» и «квота».
Да, ремонт был произведен на славу. Со стен и дверей были тщательно соскоблены надписи «Председатель исполкома», «Партбюро» и «Комната депутатов Верховного Совета». Самый придирчивый взгляд уже не мог обнаружить под двуглавым орлом в большом зале крамольные серп и молот. На том же месте в фойе, где 70 лет подряд смотрели друг на друга два основоположника, уже год, как были прикреплены горельефы, привезенные из запасников музея – два гримасничающих сатира.
– А ничего, что они – гм, гм! – тоже с бородами? – спросил было мэр, когда ему показывали после ремонта фойе.
– Ничего, у этих бороды клином, а у тех были лопатой, – успокоили подчиненные.
Впрочем, некоторые фривольные детали дворца пережили все власти. Так, в приемной начальника департамента недвижимого имущества, куда так стремился Николай, сохранилась в неприкосновенности скульптурная группа «Вакх и вакханка». Игривая пара была застигнута врасплох, когда разбитной бог пытался поднять подол у предмета своей страсти.
Показывая расставленным на всех поворотах молодым людям в штатской одежде одолженную у Малоземельского коричневую писательскую книжечку и повторяя каждый раз про Сэма: «Этот со мной!», председатель товарищества поднялся путаницей коридоров на второй этаж и там отыскал массивную дубовую с медью дверь с табличкой «Департамент недвижимого имущества». Уступая чугунному плечу сына лейтенанта, дверь нехотя приотворилась и открыла огромную, под стать ей, приемную, где за большим канцелярским столом на фоне резвой вакхической пары сидела секретарь – сухопарая дама в больших белых очках.
– Вы, граждане, что? – с неудовольствием спросила она.
– Милая вещица, – подмигнув в сторону веселой скульптуры, сообщил Николай. – Золотой век человечества. Мы по делу.
– Короче, – в лице секретаря не дрогнул ни один мускул.
– Видите ли, правление организации, которую я представляю, заинтересовали некоторые документы, которые в настоящее время находятся у вас.
– К Якову Зевсовичу предварительная запись. Сегодня он не сможет вас принять.
– Но мы – это особый случай. Я, как видите, не один. Со мной иностранец. Гражданин Соединенных Штатов. Самюэль Михайлович, покажите, пожалуйста, ваш паспорт.
Сэм, достав из нагрудного кармана серо-синюю книжечку, протянул ее секретарю. Вид этого заурядного типографского издания произвел ожидаемое впечатление. Бережно раскрыв его, мельком взглянув внутрь, девица пробормотала: «Извините, минуточку», – и бросилась ко второй массивной двери с Горгоной Медузой на бронзовой ручке, которая могла вести только в обитель таинственного Якова Зевсовича.
– Начальник департамента рад принять зарубежного гостя, – сообщила она, появившись снова в дверях.
Если секретарша Якова Зевсовича была воплощением суровости и неприступности, то ее начальник представлял собой полную ей противоположность. Его гладкий череп был покрыт веселым пушком, цвет щек говорил о хорошем пищеварении, и весь он походил на биллиардный шар, на котором вместо головы укрепили розовый персик. Увидев входящих, персик заколебался, глазки и небольшой рот пришли в движение, радостная улыбка осветила лицо Якова Зевсовича. Он вышел из-за стола и так стремительно протянул руку заморскому гостю, что стало очевидным – его первыми словами будут:
«Ну, вот, наконец-то и вы. Что же так долго задержались?»
Но начальник департамента продолжал улыбаться молча, и Николай представил:
– Мистер Наседкин Самюэль, гражданин Соединенных Штатов, эмигрант…
«Очень рад», – написалось на лице начальника.
– Живо интересуется делами родного города. Приехал по приглашению наших писателей.
Творческие планы – инвестиции в небольшое совместное издательство. Петроградский андеграуд, рукописные сборники, издаваемые в мрачные времена «Госиздата».
При слове «инвестиции» начальник департамента в восторге развел руками.
– У вас прекрасная секретарша, – сказал Николай. – Еле смогли прорваться. С такой можно даже руководить выдачей квот на нефть и алмазы.
Персиковый человек порозовел еще больше.
– Что вы, что вы! Какие квоты! Наш профиль – пустяк, домишки…
– Между прочим, – жестко прервал его Николай, – мы к вам тоже с безделицей и тоже дом. Будущее издательство интересуют письма свидетелей Серебряного века, в частности тех, кто жил по адресу Старовоздвиженская, 17.
– Ну, как же, как же! – Яков Зевсович радостно вскинул руки, – бывший Фаберже. Кто же не знает! Вы на нашей последней выставке антиквариата в музее не были? Было много экспонатов зарубежных фирм.
– К сожалению, не смог, но как-то проездом в Лондоне присутствовал на аукционе «Сотби»…
И Николай выразительно пересказал начальнику недвижимости содержание виденной когда-то ленты.
– Завидую, завидую… Вы тоже писатель?
– В общем, да. По совместительству возглавляю правление тамошнего кооператива.
Для того чтобы оценить объем будущего издания, мы хотели бы ознакомиться кое с какими документами. Мистер Наседкин будет вам очень благодарен.
– Как дела в Штатах? – поинтересовался персиковый человек, поворачиваясь лицом к заморскому издателю. – Имеете широкий круг авторов? Поэтов издаете?
– Чейза недавно выпустили, – неуверенно произнес Сэм, который впервые был в таком представительном учреждении и у которого в голове по этому случаю образовалась каша из прозаиков и поэтов.
– Чейз разве поэт? – удивился его собеседник.
– Набоков новую книгу принес, – продолжил слесарь-референт, и тут же стальной каблук Николая Шмидта опустился ему на ногу.
– Наследники замучили. До сих пор разбирают сундуки. Покойники написали столько, что возник книжный демпинг, – вмешался глава галеасцев. – Так как насчет нашей просьбы? В Литературном архиве сказали, что письма взяты вами. Нам всего на день-два.
– Что за вопрос? Рад оказать такую пустячную услугу. Можете считать, что письма у вас.
Лицо персикового человека затуманилось, отчего стало понятно – аудиенция окончена.
– Сейчас распоряжусь. Их вам дадут немедленно. – Он снял трубку аппарата и произнес: – Томочка, у меня господа… Да, они. Распорядитесь, чтобы то, что они просят, нашли и выдали… Именно так, как обычно. – Он снова лучезарно заулыбался.
Николай сурово наклонил голову и направился к двери.
– Телефон вашего правления у меня есть, – сухо сказала секретарь, когда председатель нетерпеливо замер у ее стола, – как только письма будут найдены, я вам позвоню.
– Но они нам нужны сейчас. Яков Зевсович так вам и сказал. Идемте сейчас же к нему. – Он рванул на себя бронзовую ручку с Горгоной. Дверь не шевельнулась – она уже была заперта изнутри…
Когда на столе у секретарши зажужжал телефон, мраморный божок в приемной на минуту перестал поднимать подол у предмета своей страсти и обратился в слух.
– Они ушли? – спросил полуприглушенный голос Якова Зевсовича.
– Ушли.
– Больше ко мне ни под каким видом не пускать.
Выйдя из мэрии на площадь, навстречу конным статуям императоров и сырому, косо летящему над мостовой карельскому ветру, Николай сказал:
– Дело дохлое. Писем у них не получить. Не судиться же с мэрией? В жизни я стоял перед судьей и двумя народными заседателями всего один раз. Пренеприятное, доложу я вам, дело. А ведь меня защищал знаменитый московский адвокат Пилсудский. Нелегальный провоз валюты. К счастью, наша судебная система уже тогда начала давать сбои. Отделался легким испугом… Вы хотите что-то спросить? Откуда у специалистов по недвижимости такая странная любовь к архивным письмам? А вы заметили, как ловко они нас выпроводили? И как разговаривала с нами секретарша? По мордам их бил еще Петр Первый, и все бесполезно… Делать нечего, обойдемся без писем.
Глава четырнадцатая
КАРАМАЗОВ И БРАТЬЯ
– Привет председателю кооператива. Имею небольшое дельце. – Шпенглер, с которым до сих пор безуспешно пытался познакомиться поближе Николай, сам возник на пороге и, подняв над головой руки, как футболист, забивший гол, радостно покачал ими. – Тут ко мне придет небольшой грузовичок. Пускай постоит около дома. Возражений нет?
За окном начинался жидкий вечер. В кронах парка, опережая звезды, уже желтела зажженная до срока лампочка. Собаки, кончив выгуливать хозяев, молча покидали аллеи. Драматург присел на краешек стула и стал ждать ответа.
Оскорбленный приемом в мэрии, Николай решил подражать городским чиновникам и продолжил изучение составленной еще во времена правления Магариты инструкции по взиманию с жильцов квартирной мзды. Выждав несколько минут, он отложил ее.
– Так, говорите, небольшой грузовичок?
– Маленькая машинка. Она никому не помешает.
– А знаете, что вы – единственный, в чью квартиру я так и не смог попасть. Хотелось бы осмотреть. Мало ли какой нужен ремонт.
– О чем речь? Всегда рад. Давайте заходите прямо сейчас.
Бейсбольная шапочка исчезла раньше, чем хозяин кабинета успел сказать:
– Пошли!
А несколько минут спустя сын лейтенанта стоял перед дверью четвертой квартиры и, пеняя себе, раз за разом нажимал кнопку звонка. Равнодушное жужжание говорило о том, что неуловимый хозяин и на этот раз сбежал.
Ночь председатель товарищества спал плохо. Ему снились архивные письма в ящиках, персиковый человек, мраморный трудяга – фавн… Николай ворочался на своем жестком спартанском ложе до тех пор, пока не услышал, что за окном глухо зарычал какой-то зверь. Кто-то скреб лапой асфальт. Натянув штаны, председатель правления вышел на крыльцо.
В голубой джинсовой мгле перед домом двигался пароход. Жалобно вскрикнув, надломился и упал на землю сбитый железом молодой тополек, чавкнув, осела под колесом и рассыпалась клумба.
Перед домом разворачивался длинный, как железнодорожный вагон, прицеп, из тех, которые шоферы-дальнобойщики называют «шаландами».
– Ты что делаешь? – крикнул Николай, подбегая к авточудовищу.
Над ним в воздухе парила, подобно будочке у небесных врат, освещенная изнутри кабина. В ответ на вопрос из нее донесся небесный глас:
– Отойди, козел!
После чего с неба по металлической лесенке спустился в синем спецфартуке широкомордый в клетчатых рукавах ангел. Он, кряхтя, забрался под колеса, лязгнуло железо, ангел снова взлетел в кабину. Зарычал мотор, кабина качнулась и поплыла чудесным образом отдельная от прицепа, а тот, упираясь стальной ногой в землю, остался неподвижным, загораживая теперь подъезд к дому.
– Ты что делаешь? Немедленно убери ее! – закричал Шмидт, прыгая как обезьяна рядом с удаляющейся от дома кабиной.
Небесный глас повторил:
– Уйди, недомерок, задавлю! – после чего кабина скатилась на четырех огромных колесах с тротуара на мостовую, описала петлю и, плюнув в председателя длинной струей синего дыма, умчалась.
– Ничего себе – маленькая машинка! Небольшой грузовичок. Травить таких надо, – возмущался председатель, вернувшись в правление.
Спать ему больше не пришлось. Всю ночь около шаланды возникали какие-то тени, сходились и расходились, постукивали по металлическим стенкам, щупали колеса, возились около замков, но каждый раз, когда председатель правления включал свет или выходил на крыльцо, – легко, как летучие мыши, разлетались.
Утром вместе с первыми лучами солнца в комнату проник тощий человек с плоским серым чемоданчиком.
– Козьма Прутков – это вы? – осведомился он. – Накладные на груз. Джин. Распишитесь в получении… – С ловкостью фокусника он извлек из чемоданчика гроздь разноцветных листиков.
– Никакого груза я не заказывал и расписываться нигде не буду.
– Ваша фамилия Шпенглер?
– Я – здешний ворон.
Оперу Даргомыжского «Русалка» тощий человек не знал и потому продолжил настаивать:
– Тут сказано: «Старовоздвиженская, 17. Получатель – Правление кооператива». Печать у вас гербовая?
– Немедленно уберите свой автопоезд. И уходите сами.
– Как знаете. – Тощий вздохнул, сгреб со стола листики, сказал загадочно: – Бурнет будет недоволен. – И исчез.
– Бурнет! Кто такой Бурнет? Губернатор Аляски? Производитель жидкости против клопов? Президент телекомпании «5-й канал»? Не хватает только, чтобы он оказался…
Чего не хватает, председатель товарищества так и не успел придумать. Зазвонил телефон. В трубке переливался девичий голос:
– Господин Шмидт? Это я, Капа. Вы просили меня узнать, кто взял письма. Те, что вы искали… Так вот, я нашла расписку. Письма взял человек по фамилии Шпенглер.
Первой же мыслью предводителя галеасцев, когда он положил трубку, было: «Вот это да! Немедленно к нему».
И снова ни на звонки, ни на стук, квартира номер 4 не ответила.
Глубоко задумавшись, председатель вышел на улицу.
Перед крыльцом, скрестив руки на груди, стоял дворник и с большим интересом наблюдал, как Малоземельский и его брат пытаются починить мотор у «Москвича».
Стоя у открытого капота и запустив руки по локоть в механическую утробу, пушкинист настойчиво убеждал:
– Ремень у тебя не тянет. Если мотор греется, первым делом всегда смотри ремень.
Увидав председателя правления, критик помахал рукой и сделал бровями: «Вот видите, что с моей лошадкой».
Пока председатель и дворник осматривали шаланду, пытаясь разобрать надписи на бортах и на пломбах, до них доносились обрывки разговора, который вели между собой заложники отслужившего свой век механического экипажа.
– Ты почему противоугонное не сменил? – выговаривал младший брат старшему. – Кто теперь ездит с таким противоугонным? У тебя только блокирует двери, а качок, а звук? Запиши, дам адресок.
– Может, обойтись без звука? – слабо отбивался критик.
– Не обойдешься, надо идти в ногу со временем. Мой человек тебе как хочешь сделает: машина стоит, сигнал молчит. Заведут мотор – как завоет! Можно отрегулировать – будет кричать на подъезд, или – на ауру, на магнитное поле. Слабо?
Наконец председателю и дворнику удалось на одной из пломб прочитать английское «Piterhed».
– Издалека шла, – с уважением произнес Кочегаров. – Импорт внутри.
О визите человека с серым чемоданчиком председатель промолчал. «Что, если попросить Малоземельного разыскать Шпенглера?» – пришло ему в голову. Николай подошел к помятому «Москвичу».
Там братья продолжали развивать тему борьбы с угонщиками.
Владелец аварийного «Москвича» замялся:
– Неудобно вмешиваться. Шпенглер этого не любит, а он фигура неоднозначная. Ну, да ладно, рискну. Сегодня в полдень он должен быть в магазине «Карамазов и братья». А вечером у него билет в театр «Кирпичная стена». Дают «Евгения Онегина». Если не встретите днем, вечером могу составить компанию.
– Спасибо.
Полдень застал Николая на заднем дворе дома, выстроенного в начале века в центре города вологодским коммерсантом, который решил таким образом отметить свое вхождение в элиту столичного купечества. Изрядно обтрепанный и ободранный революционными и перестроечными бурями, он, кроме своих обязательных для столицы пяти этажей, отличался еще двумя грифонами над парадным подъездом и многопудовыми чугунными воротами. Ворота были щедро обклеены бумажками, сообщавшими об услугах, которые оказывают всем желающим жильцы этого дома: «Излечиваю от алкоголизма и табакизма»; «Опытный венеролог дает советы вступающим в брак»; «Авторские права. Могу восточную мудрость и тайны тибетской медицины». Над дверью, где когда-то была дворницкая, висела вывеска «Ремонт телефонов». Тут же кучковались продавцы аппаратов. Они мрачно молчали, на груди у каждого светилась табличка «Автоответчик». «Имею память» и даже совсем таинственное «Дешево врублюсь».
В глубине заднего двора сиял ребристым алюминием похожий на самолетный ангар сарай, лежали аккуратно сложенные штабелем пенистые бетонные блоки, а в козлах, как винтовки в солдатской пирамиде, стояли стальные и медные трубы.
Николай отворил дверь сарая и замер. Мир охоты на обывателя, воплощенный в пласты и пирамиды кафеля, матерчатых и синтетических «под дуб» и «под шелк» обоев, обрушился на него. Грудами высились розовые, нежно-зеленые, манящие в свои глубины ванны, светили отраженным светом мойки для посуды, рядами стояли закованные в панцири, на тонких ножках, похожие на корабли инопланетян кухонные плиты. Посреди торгового зала клумбой росли голубые и желтые унитазы, а на них молча сидели в ожидании работы похожие на репинских бурлаков грузчики.
Окинув зал быстрым взглядом – Шпенглера не было, – Николай подошел к висящим на стенах рекламным щитам. Огромные фотографии обещали «спальню с зеркальным потолком», гостиную «Людовик каторз» и «плоский телевизионный экран во всю стену, с которым ваши близкие будут чувствовать себя как в Японии». Цены скромно не указывались.
И уж совсем не было цен на цветных изображениях трехэтажных особняков, которые «могут быть построены и сданы вам под ключ в престижных районах пригорода».
«Ого, тут и Царские и Заозерск. У ювелира губа была не дура. И у драматурга Шпенглера: сарайчик-то хорош, очень занятное место для деловых свиданий!» Мысли председателя галеасцев были прерваны черно-белым в манишке продавцом, который бесшумно возник за спиной.
– Господин что-то хочет приобрести?
– Да вот присматриваюсь… Хотелось бы… – председатель на минуту задумался, решив поразить продавца экстравагантностью запроса. – Оконные рамы. Понимаете, построил дачу на перешейке, престижное место, а в окнах древкомбинат «Лодейное поле». Неловко перед соседями. Хочу заменить.
– Вам вакуумированные? – с готовностью, нимало не удивляясь, откликнулся продавец, поправил галстук-бабочку и стал похож на скрипача, поднявшего смычок, чтобы заиграть Гайдна. – Можем предложить итальянского производства. Доставляют прямо из Болоньи. Рама с двумя или тремя стеклами, полная пыле– и звуконепроницаемость. Как господин желает: чтобы окна открывались традиционно, как привыкли мы, русские, или – как европейцы – вокруг горизонтальной оси?
– Вокруг горизонтальной, – с трудом нашелся ошеломленный Николай. – Вот только беда – размеры не догадался взять.
– Ваш телефон? – в руках у продавца появилась крошечная записная книжечка-компьютер.
Пока Николай судорожно соображал, какой телефон ему назвать, дверь ангара растворилась и в нее цепочкой, как идут в связке альпинисты, вошла девятка одинаково коротко остриженных молодых людей в коротких черных кожаных куртках. Правые руки все вошедшие держали под полой, а лица у всех, как это полагается альпинистам, были защищены масками.
При виде вошедших кассирша взвизгнула, продавец-скрипач уронил записную книжечку и побледнел. Вошедшие молча направились к сидевшим на унитазах грузчикам. Те покорно поднялись. В воздух взлетели вырванные из-под полы металлические прутья, с утиным кряканьем расселись и брызнули яичной скорлупой унитазы.
– Убивают! – раздался кассиршин голос, но он утонул в треске и звоне.
Небольшая кучка покупателей шарахнулась в дальний угол, бледный администратор в полицейской будочке протянул было руку к телефону, но сорванный со шнура аппарат тут же врезался ему в голову. С грохотом перевернулась ванна, с жалобным криком опрокинулась мойка, рухнули марсианские газогрейные аппараты, из их животов поползли кишочки проводов.
– Милиция, – прошептал, прячась за Николая, продавец.
Ударом под коленку его сбили на пол.
Последним рухнул прикрепленный к стене стенд с образцами кафеля, а за ним, пискнув, расселся под ударом металлической палки щит с Людовиком каторз.
Погром кончился так же неожиданно, как и начался. Куртки и чулки на лицах исчезли. Перепрыгивая через розовые осколки и путаясь в разорванных на полосы обоях, убегали покупатели, администратор уже звонил по телефону. Продавец поднялся, потер ногу и спокойно сказал стоявшим в стороне грузчикам:
– Надо быстро все убрать, мальчики, – после чего, адресуясь к администратору, добавил: – Я тебе говорил, что сегодня наедут. Черный же обещал.
«Нет, это не место для задушевной беседы со Шпенглером. Да он уже и не придет. Перенесем рандеву на вечер, – решил Николай. – Надеюсь, в театральном мире разборки носят более цивилизованный характер!»
Входя в глубокой задумчивости в метро, он машинально вместо приобретенной по случаю у бомжа проездной карточки показал служебное удостоверение с гербом умершего писательского союза.
«Опять льготы кому-то дали, – печально подумала, глядя в его молодецкую спину, пожилая, живущая на крошечную зарплату, контролерша. – И дают, и дают. И все проходимцам… Никак этот фермер».
На обложечке удостоверения была напечатана серебром крылатая лошадь.