Текст книги "Журнал «Если», 2002 № 06"
Автор книги: Святослав Логинов
Соавторы: Олег Дивов,Алексей Калугин,Дмитрий Володихин,Джин Родман Вулф,Владимир Гаков,Джеймс Бенджамин Блиш,Владислав Гончаров,Виталий Пищенко,Сергей Питиримов,Шон Макмуллен (Макмаллен)
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)
С берега остров казался ближе, хотя и больше, чем я помнил. Теперь между сушей и краем земли было куда больше воды. Иллюзия казалась настолько странной, что я похлопал Пола по плечу и сказал:
– Пари, что не сможешь докинуть камень до берега.
Пол расплылся в улыбке.
– Сколько ставишь?
– Да не получится у него, – вмешался Питер. – И ни у кого не получится.
Первые нормальные слова с нашего появления здесь. Остальные что-то сердито бурчали.
Я, так или иначе, собирался заплатить Полу за бензин, поэтому пообещал, что если он добросит камень, наполню его бак на первой же заправке по пути домой.
Камень взлетел в воздух, описав высокую дугу, как выпущенная из лука стрела, и, наконец, с плеском упал в воду, насколько я могу судить, футах в тридцати от берега.
– Ну вот, – завопил Питер, – я же говорил!
– Мне показалось, что до берега совсем близко, – возразил я.
– Должно быть, солнце тебя ослепило, – уверенно заговорил Пол.
– Камень упал футах в четырех вверх по обрыву.
Подняв еще один камешек, он принялся перебрасывать его с руки на руку.
– Если хочешь, я повторю.
Сначала я просто ушам не поверил. В жизни не подумал бы, что Пол из тех, кто обманом пытается получить деньги за проигранное пари!
Я оглянулся на мальчишек. Обычно они так и загораются, стоит предложить побиться об заклад, но эти чересчур рассердились на наше вторжение, чтобы вмешаться. Однако все смотрели на Пола с величайшим презрением, каковое способны испытывать только дети и только к подобным типам.
– Ладно, плачу, – кивнул я и попросил мальчишку сесть с нами в ялик, чтобы потом привести его назад.
Когда мы подошли к машине, Пол упомянул, что сегодня в административном центре округа будет бейсбольный матч, играют команды класса «А». Поэтому мы поехали прямо туда и посмотрели игру. То есть я сидел, тупо уставившись в пространство, а когда игра кончилась, так и не смог сказать, какой счет.
По пути домой я купил Полу бензин.
Мы вернулись как раз к ужину, а после трапезы вместе с Полом и папой Палмиери уселись на крыльце с банками пива. Немного потолковали о бейсболе, а потом Пол ушел. Я рассказал папе несколько историй о том, каким Пит был в детстве, когда повсюду бегал за нами, и о драке с Питером из-за лягушки. И стал ждать, когда он меня поправит.
Папа долго молчал, и наконец я не выдержал:
– В чем дело?
Папа разжег потухшую сигару и вздохнул.
– Ты все знаешь, – утвердительно буркнул он.
Я честно признался, что ничего не знаю и уже начал думать, будто медленно схожу с ума.
– Хочешь послушать? – спросил он голосом, который мог бы принадлежать автомату, если бы не итальянский акцент. Я кивнул.
– Мы с мамой приехали из Чикаго, когда Мария была совсем крошкой, тебе это известно?
– Что-то такое слышал.
– Подвернулась неплохая работенка – десятником на кирпичном заводе. Вот мы и переехали.
– Да, помню, я в то время тут жил.
– Мы сняли маленький белый домик на Франт-стрит и разложили вещи. Даже купили кое-что новое. Все знали, что у меня хорошая работа, и охотно давали в кредит. Думаю, мы пробыли в городе пару месяцев, когда я вернулся с работы и увидел в доме незнакомого парнишку. Мама держала Марию на коленях и приговаривала:
– Смотри, Мария, это твой старший братик.
Я подумал, что у нее, наверное, в голове помутилось или она просто меня разыгрывает, словом, что-то в этом роде. Вечером парнишка ужинал с нами, словно в этом нет ничего особенного.
– И что вы сказали? – допытывался я.
– Да ничего. В девяти случаях из десяти это самое лучшее, что можно сделать. Выжидал и смотрел в оба глаза. Приходит ночь, и парень поднимается наверх, в маленькую комнатку, которой мы не собирались пользоваться. Ложится и засыпает. Не поверишь, у него там стоит топчан, в шкафу его вещи, на столе учебники и все такое. Мама говорит, что придется купить ему настоящую кровать, поудобнее, когда видит, как я заглядываю в комнату.
– Но она единственная, кто…
Папа закурил новую сигару, и я вдруг осознал, что уже совсем стемнело и мы оба говорим так тихо, словно опасаемся чужих ушей.
– Все, – ответил он. – Назавтра после работы я иду в школу к монахиням. Думаю, если опишу его приметы, может, они узнают, кто он.
– И что же?
– Стоило назвать свое имя, как они в один голос запели: ах, вы папа Питера Палмиери! Прекрасный ребенок!
Он снова долго молчал, прежде чем добавить:
– Когда в следующий раз получаю письмо от своего отца из Старого Света, он спрашивает: «Как мой маленький Питер?»
– Вот так просто? И все?
Старик кивнул.
– С тех пор он живет с нами. И в самом деле, хороший мальчик, лучше, чем Пол или Мария. Но он так и не вырос. Сначала он – старший брат Марии. Потом – брат-близнец. И, наконец, младший брат. Скоро он станет слишком маленьким, чтобы принадлежать маме и мне, и тогда, думаю, уйдет. Ты единственный, если не считать меня, кто заметил. Ты ведь играл с ним в детстве, верно?
– Да.
Мы просидели на крыльце еще с час или больше, но разговаривать уже не хотелось. Когда я встал, папа вдруг встрепенулся.
– И еще одно. Трижды я брал святую воду из церкви и брызгал на него, спящего. Ничего. Ни ожогов, ни криков, вообще ничего.
Настало воскресенье. Я надел лучшее, что у меня было: чистую спортивную рубашку и приличные брюки – и попросил водителя грузовика, остановившегося у кафе, подвезти меня в город. Я знал, что монахини из Непорочного Зачатия обязательно пойдут к первым двум мессам. Поэтому и хотел улизнуть от Палмиери, которые наверняка потребовали бы, чтобы я отправился с ними. Так что пришлось часа три прошляться по городу: все было закрыто. Потом я подошел к маленькому монастырю и позвонил. Открыла молодая незнакомая монахиня и отвела меня к матери-настоятельнице, оказавшейся сестрой Леоной, которая когда-то преподавала в третьем классе. Она почти не изменилась. Монахини вообще редко меняются: прикрытые накрахмаленным убором волосы, ни капли косметики. Во всяком случае, стоило увидеть ее, как возникло ощущение, что я только вышел из класса. Не думаю, правда, что она меня вспомнила, хотя я назвал свое имя. Объяснив, в чем загвоздка, я попросил показать личное дело Питера Палмиери. И она отказалась. У них наверняка было полно записей, табелей и дневников, накопившихся за двадцать или более лет, но хотя я молил, заклинал и орал, а под конец и угрожал, она непреклонно повторяла, что личное дело каждого ученика – вещь конфиденциальная, оно может быть показано только с разрешения родителей.
Тогда я изменил тактику. Прекрасно помню, что когда учился в четвертом классе, фотограф сделал общий снимок. Как сейчас вижу фотографа, то и дело нырявшего под темную тряпку и снова выглядывавшего на свет Божий. Ну в точности согбенная монахиня, которая целится в камеру! Я спросил сестру Леону, нельзя ли взглянуть на фото. Поколебавшись, она все же согласилась и велела молодой монахине принести большой альбом, где хранились все классные фото с того года, когда была основана школа. Я попросил поискать снимок четвертого класса сорок четвертого года, и она, пошуршав бумагой, открыла нужную страницу.
Нас выстроили ровными рядами на школьном крыльце попеременно, мальчиков и девочек. В точности, как я помнил. У каждого мальчика по бокам стояли девочки, а впереди и сзади – по мальчику. Я был уверен, что Питер стоял прямо за мной, на одну ступеньку выше, и хотя я не вспомнил имен девочек, стоявших справа и слева, но узнал лица.
Снимок немного пожелтел и выцвел, но, увидев школьное здание по пути в монастырь, я поразился, насколько новее оно казалось тогда. Я нашел на снимке то место, где должен был находиться сам, во втором ряду от двери и примерно на три ступеньки выше нашей учительницы, сестры Терезы. Но моей физиономии там не было. Вместо нее между двумя девочками выделялось крохотное, но отчетливо видное загорелое лицо Питера Палмиери. Я пробежал глазами по списку имен внизу снимка, но мое имя там не значилось. А его – значилось.
Уж не знаю, что я наплел сестре Леоне и как выбрался из монастыря. Только помню, как мчался куда-то по почти пустым воскресным улицам, пока не набрел на редакцию местной газеты. Солнечные лучи отражались от позолоченных букв вывески, а стекло в окне сверкало слепящим пламенем, но я сумел разглядеть смутные силуэты людей внутри. Поэтому принялся пинать дверь ногой, пока один из них не открыл дверь и не впустил меня в пропахшую чернилами комнату. Там оказались два сотрудника. Я никого не узнал, но все же выжидающее молчание хорошо смазанных, блестящих прессов было так же знакомо, как все остальное в Кассонсвилле. Знакомо и неизменно еще с тех пор, как я вместе с отцом приходил сюда давать объявление о продаже дома.
Я слишком устал, чтобы пикироваться с ними. Словно в монастыре из меня что-то вынули, и я ощущал свой пустой живот, с глотком горького кофе на самом дне.
– Пожалуйста, сэр, выслушайте меня, – попросил я. – Был такой мальчик по имени Пит Палмер. И родился он в этом городе. Остался в Корее, когда военнопленных обменивали в Панмунджоне, и отправился в Красный Китай. Там работал на текстильной фабрике, а когда решил вернуться домой, его засадили в тюрьму. Он сменил имя, после того как Уехал отсюда, но это не имеет значения. Наверняка здесь о нем много чего осталось, потому что он был местным. Можно посмотреть ваши архивы, кончая августом и сентябрем пятьдесят девятого? Пожалуйста.
Они переглянулись и уставились на меня. Один – совсем старик с плохо прилаженной вставной челюстью и в зеленых очках: копия киношного газетчика. Второй – жирный, со злобной мордой и тупыми глазами-пуговицами.
Наконец старик прошамкал:
– Ни один кассонсвилльский мальчишка не продался коммунистам! Уж я бы знал!
– Так я могу посмотреть? Пожалуйста, – повторил я.
Он пожал плечами.
– Пятьдесят центов в час за пользование архивом. Страниц не вырывать. Ничего с собой не уносить.
Я дал ему два четвертака, и он повел меня в архив. Но там ничего не оказалось. Даже за пятьдесят третий, когда производился обмен. Я попытался найти газетное объявление о моем рождении, но документы до сорок пятого года не сохранились: старик объяснил, что они «сгорели вместе со старой лачугой».
Я вышел и немного постоял на солнце. Потом вернулся в мотель, собрал вещи и отправился на остров. На этот раз ребятишек там не оказалось. Было очень одиноко. И очень спокойно. Я немного побродил и нашел пещеру на южной стороне. Лег на траву, закурил последнюю из двух оставшихся сигарет, слушая плеск волн и глядя в небо. Не успел я опомниться, как уже стемнело. Пожалуй, пора домой.
Когда берег реки растворился во мраке, я отправился в пещеру. Спать.
Теперь я думаю, что с самого начала понимал: больше мне острова не покинуть. На следующее утро я отвязал ялик и пустил вниз по течению, хотя знал, что мальчишки найдут его зацепившимся за какой-нибудь сучок и приведут обратно.
…Как я живу? Люди приносят кое-что. Рыбачу целыми днями. Даже зимой. Подледный лов называется. Здесь, на острове, растут черника и грецкие орехи. Много размышляю, и если хотите знать, это куда лучше, чем те вещи, без которых, по словам приплывающих ко мне на остров людей, невозможно обойтись.
Вы бы удивились, узнав, как много народа хочет со мной потолковать. Один-два посетителя каждую неделю! Привозят мне рыболовные крючки, а иногда одеяло или мешок картофеля. Некоторые даже клянутся, что много бы отдали, лишь бы оказаться на моем месте.
Ну, и мальчишки, разумеется, приплывают. Я не имел в виду их, когда говорил о посетителях. Папа ошибался. У Питера по-прежнему та же фамилия, и, вероятно, так будет до скончания века, вот только мальчики редко зовут его по фамилии.
Перевела с английского Татьяна ПЕРЦЕВА
Шон Макмаллен
БАШНЯ КРЫЛЬЕВ
Иллюстрация Алексея ФИЛИППОВА
Барон Реймонд во главе своего войска прибыл в Башню Крыльев утром последнего дня июня 1303 года, почти сразу же после летнего равноденствия. Погода выдалась ясной, теплой и безветренной. Деревня, что лежала рядом с башней, была покорена и занята настолько быстро, можно сказать, молниеносно, что ни с той, ни с другой стороны потерь не случилось. Однако гонец добрался до башни задолго до того, как люди Реймонда приготовились к внезапной атаке. Леди Анджела сама соизволила выслушать измученного селянина, который, задыхаясь и глотая слова, во второй раз выпалил грозное предупреждение.
– Англичане, вооруженные, дюжины, дюжины, дюжины, – пыхтел он так громко, словно на него давила свинцовая тяжесть. – Солдаты Реймонда.
Леди Анджела накинула подбитый мехом плащ поверх блио [7]7
Платье особого покроя. (Прим. перев.)
[Закрыть]с красивым кушаком. Темные волосы, разделенные прямым пробором, заплетенные в две косы и уложенные в прическу «бараний рог», прикрывала тончайшая вуаль. Какой разительный контраст между этим олицетворением изящества и хрупкости и грубыми мужчинами в доспехах, толпившимися вокруг нее. И все же она была их предводителем.
– Я приказал поднять мостик и расставил лучников на стенах, как только он прошел в ворота, – доложил сенешаль. – Людей Реймонда можно увидеть с дворовой стены. Башня окружена. Думаю, там не менее трех тысяч англичан, и они уже расчищают землю под лагерь. Примерно на триста ярдов к югу.
Они поднялись по ступенькам, ведущим на стену, и убедились, что англичане и в самом деле рубят кустарник и возводят шатры.
– Солнце почти весь день будет у них за спиной, – заметила леди Анджела, – и кроме того, они вне досягаемости стрел наших лучников.
– Вы правы, госпожа. Недаром барон считается опытным и храбрым воином.
– Не забудьте, он умеет читать и писать. Прочел все мои книги, когда два года назад мы вернули его к жизни и ухаживали до тех пор, пока он окончательно не оправился.
– И взгляните, чем он платит за вашу доброту.
– Я ничего иного не ожидала. Таков мир.
Сенешаль никогда не переставал удивляться необычайной способности леди Анджелы понимать суть вещей и глядеть в самый корень. Остальным женщинам не было дела ни до чего, кроме детей и хозяйства. Она же владела одиннадцатью языками, с девятнадцати лет управляла башней и помогла своим людям выдержать две осады. Кроме того, она успела написать четыре трактата: по математике, лекарственным растениям, принципам действия рычагов и способам птичьего полета. На самом верху Башни Крыльев была устроена голубятня, и леди Анджела проводила много времени, сидя у окна и наблюдая, как птицы взмывают в небо и кружат над башней. Кроме того, она часто рисовала их на аспидной доске и пергаменте. Бывало и так, что ее «птицы» представляли собой сооружения из красного шелка и стеблей камыша. В округе поговаривали о колдовстве. Творения леди Анджелы не давали покоя не только крестьянам, но и знати, не говоря уже о служителях Божьих.
– Барон прочел вашу книгу о крыльях и полетах, пока восстанавливал силы, – напомнил сенешаль. – Должно быть, поэтому донес английскому королю, что вы ведьма, и воспользовался этим предлогом для нападения.
– Если не он, так кто-нибудь другой, – философски заметила леди Анджела.
Барон Реймонд и его главный специалист по осадным орудиям Уот мерили шагами участок плотной утоптанной земли, тянувшийся на двести ярдов от внешней защитной стены Башни Крыльев.
Двое его рыцарей в это время стояли на страже, но со стороны крепости не вылетело ни одной стрелы.
– Довольно ровная поверхность для большой машины, ваша милость, и идеальное расстояние от стен, – объявил Уот. – Стрелы сюда просто не долетят, зато требушет [8]8
Род метательного орудия. Классический требушет изображен на иллюстрации Л. Филиппова к рассказу. (Прим. ред.)
[Закрыть]может действовать в полную мощность.
Реймонд, сложив руки на груди, мрачно оглядывал башню. Внешнюю стену окружал наполненный водой ров. В самом центре возвышалась единственная, тонкая, элегантная башня, как говорили, самая высокая в Англии, Шотландии и Уэльсе. Летом 1301 года он пробыл здесь два месяца после того, как был найден в ближайшем лесу раненым и сгорающим от жара. В то время леди Анджеле исполнилось двадцать восемь. Она лечила его маслами и настоями собственного изготовления. Некоторые были из трав, собранных на ближайших лугах, остальные привозили из таких далеких стран, как Святая земля, Африка и даже легендарный Китай. Лекарства сняли жар, вытянули гной из ран и вернули больному силу.
– Ваша милость, правду говорят, что она ведьма? – осведомился Уот.
– По крайней мере, так утверждают епископы. Она изобретает устрашающие машины и изучает запретные искусства.
– Но машина, которую собираемся создать мы, не менее устрашающа, – возразил Уот, потирая шею. – Всего за один день она способна разрушить стены замка, на постройку которых ушел десяток лет.
– Да, но моя осадная машина сделает работу для Эдуарда Длинноногого. Он христианский монарх, помазанник Божий, так что церковники вряд ли осмелятся оскорбить его. Поэтому меня и не обвинят в сговоре с сатаной.
Уот уже хотел что-то ответить, но разум все еще не мог охватить всю сложность рассуждений господина. Поэтому он закрыл рот, сосредоточенно нахмурился и, наконец, почесал в затылке. Барон рассмеялся.
– Такое сочетание мыслей и слов называется логикой. Мавры изучили ее по работам древних греков, а уж я все узнал от Олрена.
– Вашего мавританского друга? Не доведет он до добра, ваша милость.
– Зато, вполне вероятно, поможет заполучить Башню Крыльев, которую я передам своему королю. Олрен сейчас в башне.
– Шпионит за леди Анджелой, ваша милость?
– Можно сказать и так. Прикажи крестьянам расчистить участок и валить лес.
А в это время леди Анджела стояла на верху башни. Полная зерна ладонь совсем скрылась под крыльями голодных, дерущихся за еду птиц. Гость из Мавритании прислонился к южной стене, глядя на второй лагерь, который устраивали английские завоеватели. Стражники обходили его дозором по всему периметру, шатры были поставлены, выгребные ямы почти вырыты, а плотники воздвигали временный забор, чтобы уберечься от метких лучников леди Анджелы. В лесу раздавался стук топоров, сопровождаемый грохотом падающих деревьев.
– Англичане валят дубы, – заметил Олрен.
– Я считала количество ударов на каждое дерево, – вздохнула леди Анджела. – Они рубят самые толстые деревья. Не из тех, что идут на костер.
– Вы очень наблюдательны, прекрасная госпожа. И какой же вывод сделали?
– Они строят осадную машину. Барон Реймонд – мастер по стенобитным орудиям и намерен взять эту башню.
– Превосходно! В точности мои мысли! Житейская мудрость подсказывает: неплохо бы вашим людям броситься в атаку и уничтожить почти готовое устройство.
– У меня всего пять рыцарей, девять дюжин лучников, в два раза больше солдат и пятьсот крестьян с пиками. По моим подсчетам, войско барона состоит из трех тысяч закаленных ветеранов и такого же количества крестьян и ремесленников. В этих обстоятельствах мы вряд ли можем что-то предпринять. Пусть за нас борются стены.
– Стены – союзники ненадежные, прекрасная леди. Правильно собранный требушет сможет расправиться с ними за день.
– Я могла бы изобрести требушет, который кидал бы их камни обратно, – заметила леди Анджела. – У нас много леса, и рабочие руки есть.
– Значит, вы так и сделаете?
– Нет. Почти все мои плотники жили в деревне, где перестраивали мост через реку. Здесь осталось только двое. А у барона – около шестидесяти. Его орудие будет готово за неделю. Мне же понадобится, дай Бог, месяц.
– Как ни грустно, но вы правы. И что же будет, когда стены падут?
– Король Эдуард приказал взять эту башню. Барон Реймонд мечтает снискать милость короля. Многие церковники ждут не дождутся, пока меня сожгут, как ведьму. Едва первый камень врежется во внешнюю стену, мой сенешаль сдаст башню и станет молить барона сохранить жизнь всем вам.
– Нам, прекрасная леди? А что будет с вами?
– Я воссоединюсь со своими птицами.
Барон Реймонд снова мерил шагами расчищенный участок, устанавливая вехи через определенные интервалы. Уот шагал рядом, наблюдая и оценивая работу. Прямоугольное дубовое основание огромного требушета было уже закончено, и плотники прикрепляли четыре колеса, каждое в половину человеческого роста.
– При таком расположении вех, ваша милость, вы промахнетесь ярдов на двадцать, – указал Уот.
– Прекрасно, воспользуемся этой повозкой вместо мишени, – решил барон, показывая на брошенную около рва телегу. Заложив руки за спину, он в который раз засмотрелся на башню.
– Жаль рушить такую прекрасную постройку, – заметил Уот.
– И все же башню нужно взять.
– Говорят, вы когда-то ухаживали за леди Анджелой. Разве не затем вы поехали во Францию, чтобы победить на турнире, устроенном в ее честь?
– Я выиграл три турнира в ее честь.
– О, какое благородство!
– Она даже не ответила на мои письма, – вздохнул барон, качая головой.
– На многих дам производят неизгладимое впечатление воинские подвиги, ваша милость.
– Только не на леди Анджелу. Ее пренебрежение и холодность огорчили и рассердили меня.
– Возможно, она пренебрегает всеми мужчинами?
– Нет, эта леди восхищается только ученостью. В 1292 году, проезжая через Оксфорд, она повстречала престарелого монаха, великого ученого по имени Роджер Бэкон. Он тронул ее сердце куда сильнее, чем самый храбрый, самый благородный рыцарь. И вбил ей в голову мечты о том, что он назвал «устройствами для полетов», а также неуважение к властям в целом и к церкви в частности. Увы, я умею читать и писать, но не считаюсь ученым. Куда мне до престарелого монаха, который уже десять лет как мертв! Поэтому и прибыл сюда, а сейчас строю осадную машину, чтобы привлечь ее внимание другими средствами.
Корф и Гай осмотрели двенадцать блоков из песчаника, что были расставлены аккуратными рядами перед их шатрами. Каждый весил около четырехсот фунтов.
– Прекрасный твердый камень, – заметил Гай.
– Способный пробить дыру в самой мощной замковой стене.
– Замки выходят из моды. Скоро их совсем не останется.
– В таком случае, как же сохранять мир? – удивился Гай, почесывая голову.
– Постоянная армия. Стены замка способствуют лени хозяев. Стены не нуждаются ни в еде, ни в убежище. А вот люди требуют зерна в амбарах и золота в сундуках. Это означает мудрое правление и тяжкий труд.
– У барона Реймонда есть замок.
– Да, но он в нем не нуждается.
Оба повернулись в сторону Башни Крыльев, возвышавшейся над зелеными летними полями. Голуби лениво кружили над ней, дым из кухонных труб поднимался за стенами. В ста футах от стены надрывался барон, поднимая тяжеленное бревно с каменными противовесами. Присев, он вскинул груз над головой, встал, потом снова уселся на корточки и снова опустил. Проделав это раз тридцать, он остановился передохнуть, и Уот вручил ему рог с элем.
– Что это он делает? – прошептал Корф.
– Хочет стать сильнее, – пояснил Гай.
– Но он и без того могуч.
– Значит, ему так не кажется.
– Да уж, настоящий храбрец наш барон.
– Ну, пора за работу.
Они устроились поудобнее и принялись долбить. Когда явился Уот, пожелавший проверить, как идут дела, среди осколков и пыли возвышались два каменных шара по триста фунтов весом каждый, а каменотесы усердно трудились еще над двумя.
Через три дня после прибытия Реймонда в лагере появилась упряжка быков, тащившая уложенный на пять телег длинный сосновый ствол. Уот тщательно осмотрел ствол диаметром приблизительно два фута и почти идеально прямой, одобрительно кивнул и велел строить четыре опорных рамы. Только потом телеги убрали, и двадцать плотников, вооруженных теслами, принялись сначала сдирать кору, а потом обрабатывать светлую влажную древесину. К вечеру ствол превратился в восьмиугольную балку.
Уот вынул веревку с узелками и древесный уголек, отмерил две точки у основания и позвал старшего плотника.
– Принеси сверло и просверли здесь и здесь, – велел он. – К утру нужно установить оси для корпуса и противовес.
– Значит, будем работать при свете факелов? – спросил плотник.
– К чему такая спешка, господин? Мы и так закончим завтра.
– Хозяйка башни наверняка строит свой требушет. Мы должны успеть первыми.
– Что там может построить женщина? У нее нет ни умения, ни сообразительности.
– Женщина, владеющая Башней Крыльев, разбирается в механике, математике и метательных машинах. И если вздумает создать свой требушет, он, вне всякого сомнения, будет метать камни с такой точностью, что наше орудие будет в два счета уничтожено вместе с плотниками вроде вас.
К утру отверстия были просверлены и расширены, как раз в тот момент, когда были готовы тяжелые деревянные оси. Под ясным голубым небом крестьяне спешили вырыть ямы для распилки, и вскоре туда потащили дубовые стволы. Плотники, трудившиеся посменно, поспешили превратить их в оси, рукоятки, штыри и стойки.
Леди Анджела, стоя на коленях в своей комнате, на самом верху башни, осторожно вставляла шип в шелковую петлю. Работая крошечным храповиком, она опустила метательную стрелу требушета высотой всего в двадцать дюймов. Олрен внимательно наблюдал за ее действиями с другого конца комнаты. Он был одет как английский дворянин, в шелковое сюрко, только тюрбан оставался мавританским.
– Секрет хорошего требушета в том, что его можно регулировать, – поясняла леди Анджела, не поднимая головы. – Он должен быть на колесах, так, чтобы приблизительный прицел можно было легко изменить и оптимизировать точность метания. Более тонкой регулировки можно достичь, чуть подвинув лоток для камня в любую сторону. Однако настоящее изящество конструкции кроется в ящике с противовесами.
– Машина идентична той, что воздвигается в двухстах ярдах за стенами башни, – заметил мавр.
– Противовес свисает с короткого конца стрелы требушета и поднимается по мере того, как опускается длинный конец. Вес камней в ящике – те самые мускулы, которые двигают рукой и швыряют каменный заряд. Опускающийся противовес немного толкает машину вперед, добавляя силы к метанию. Добавьте несколько камней, и дальность выстрела будет большей. Нет ничего проще. Это чудо-конструкция, совсем как мои прекрасные голуби.
– Прекрасная госпожа, эта чудо-конструкция предназначена для уничтожения вашей башни. По-моему, в ваших глазах она должна быть уродливее морды демона.
– Но почему? Разве ястреб становится уродливее оттого, что убивает голубей? Или кошка потому, что питается мышами?
– Ваши речи затейливее искусной вышивки, прекрасная госпожа, но стоит ли напоминать, что Башня Крыльев сейчас находится в положении мыши или голубя?
– Жизнь коротка, опасна и гнусна, Олрен, к тому же она неизменно ведет к смерти.
– Да, и, как правило, мучительной.
– Совершенно верно. Я могу погибнуть от крестьянского ножа, которым мне перережут горло, или от каменного шара, пущенного из требушета и врезавшегося в Башню Крыльев.
– Вероятнее всего, шар разобьет стену, в образовавшийся пролом хлынут воины Реймонда, и вас возьмут в плен.
– И сожгут, как ведьму.
– Прекрасная госпожа, вы создаете устройства из шелка и тростника, которые летают, словно птицы. Считается, что дама благородного рождения должна заниматься вышивкой или игрой на арфе, и уж, во всяком случае, не править своими поместьями и не командовать вооруженными людьми, не говоря уже о том, что подражать полету ангелов – великий грех.
Леди Анджела пожала плечами, но не подняла глаз от модели.
– Мои неверие и нечестивость хорошо известны. А ты какого мнения, Олрен? Что мне предпринять?
– Прекрасная госпожа, я всего лишь мавр. Не подобает мне высказывать собственное мнение.
– Но я имею право спросить. Это моя башня, и ты – мой гость.
– Я… желаю вам встретить человека, который… был бы достоин вас. И превосходил бы благородством рода. Родственную душу, которая бы понимала вас. Такого господина, который лелеял бы вас, вместо того, чтобы отдавать приказы и править силой.
– Неужели такой человек существует, о мудрый и справедливый мавр?
Я каждый день молю Аллаха, чтобы это оказалось так, прекрасная госпожа.
Леди Анджела наконец подняла глаза и показала на окно. Олрен подошел туда и выглянул наружу.
– Взгляни на парапетную стену. Там сидит лучник и ест хлеб с сыром. Рядом стоит миска с супом.
Олрен послушался и оглянулся как раз в тот момент, когда леди Анджела потянула за шнур модели. Ящик с противовесами, полный камней и песка, упал, потянув стрелу вниз. Праща выгнулась, отпустив на волю шип, промелькнувший мимо самого носа Олрена. Минуту спустя он шлепнулся в суп. Лучник вскрикнул, выругался и огляделся в поисках шутников. Но, не заметив ничего подозрительного, снял шлем и почесал в затылке.
– Поразительная точность! – с истинным восхищением выдохнул Олрен.
– Математический расчет, – поправила Анджела и, встав, открыла большой сундук, откуда вынула шнуры и охапку зеленого шелка.
– Олрен, в прошлом году, во время второго визита сюда, ты рассказал мне историю. Сто сорок лет назад в Константинополе один турок сделал белые крылья, со многими складками и сборками, скрепленные ивовыми прутьями. Потом надел крылья и спрыгнул с очень высокой башни.
Прекрасная госпожа, он свалился к подножию башни, переломал все кости и умер в муках. Мой прадед присутствовал при этом.
– И его описание крыльев перешло к тебе, а от тебя – ко мне. Я поразмыслила и усовершенствовала конструкцию. Теперь человек может падать с огромной высоты и останется жив.
Она подняла треугольник травянисто-зеленого шелка с длиной сторон приблизительно в ярд и тесемками, прикрепленными к каждому углу. С тесемок свисало переплетение кожаных ремней, но одна из них была короче остальных.
– Похоже на небольшой капюшон, – заметил Олрен. – Что это такое?
– Не знаю, как назвать, но с его помощью можно спрыгнуть с этой башни и благополучно приземлиться. Может, стоит назвать его летательным капюшоном.
Она вынула из ящичка мышку и прижала к себе.
– Здравствуй, Архимед, ты понимаешь, что эти варвары готовы вломиться в наш дом, – шепнула она, подув в крохотную усатую мордочку. – Ты знаешь, что случилось с первым Архимедом, не так ли?
– Римский солдат убил его, когда он работал над геометрической теоремой, – пропищал Олрен вместо мышки.
– Мы не можем допустить, чтобы ты разделил его судьбу, Архимед, но не бойся. Эти крылья тебя спасут.
Она подошла к окну, уселась на подоконник и ловко затянула ремешки на крохотном тельце.
– Посмотри! Ремни сделаны так, что держат Архимеда лишь тогда, когда он висит в воздухе. На земле он легко освободится.
Леди Анджела отпустила мышь. Треугольник шелка сначала падал камнем, потом сделал плавную неглубокую дугу, словно голубь, расправивший крылья. Мавр удивленно вскрикнул.
– Мышь, и летит!
– Если хватит шелка, и свиньи смогут летать, – засмеялась леди Анджела.
Архимед перебрался через стену двора, потом через внешнюю стену и ров. Мужчины вопили, тыкали в него пальцами, но никто не спустил стрелу. Лучникам Башни Крыльев запрещалось стрелять во все, что летало. И, наконец, шелковый треугольник опустился в поле рядом со рвом.