Текст книги "Извек (Княжье похмелье)"

Автор книги: Святослав Аладырев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Ночь пролетела как молодость, когда оглядываешься на нее, поверх светлых голов внуков, опираясь на плечи детей. Не успели вернуться спозараночные, а ватага уже седлала коней. Солнце, будто похмельный витязь в корчму, вовсю лезло из-за леса. Умытые и пышущие силой вои разбрызгивали сапогами обильную росу, на мир смотрели весело и бесшабашно. Даже Лешак выглядел посвежевшим, а в глазах начал проблескивать прежний огонь. Мысль, что скоро увидится с Извеком, на которого так незаслуженно осерчал, постепенно пересиливала душевную тягость от пакостной выходки Млавы. Эрзя, открывший было рот для походного клича, едва не свалился с седла, когда Лешка поставил жеребца на дыбы и гаркнул во все горло: – Выходим! Тронулись. Скоро Мокша поравнялся с Эрзей. Потеребив чуб, будто что-то вспомнил, окинул взглядом отряд. – Надо было Рахту с Сухматом кликнуть! Эрзя наморщил нос, отмахнулся. – Поздно! – Как так поздно? – Утекли лешего ловить. Два дня уж как. – Опять последнего? – не поверил Мокша. – А какого же еще? Ежели б не последний, разве кто ногой бы шевельнул! Мокша озадаченно помолчал, пожал плечами. – Так они ж семь штук уже последних наловили, а все не уймутся. – Этот, говорят, самый последний. – Ага, как же, – хохотнул толстяк. – Я эту сказку еще про самого первого слыхал. Тогда тоже брови гнули, да губы надували, клялись, что распоследнейший. Теперь вот за восьмым отправились. Эрзя утомленно вздохнул, и блеснул глазом на друга. – Да нет их, семи-то. – Как нет? Должны же вроде все у князя в зверинце сидеть. – А так и нет! Сбегают все. Больше седьмицы еще ни один не просидел. Поговаривать уж стали, что не лешие это вовсе, а так: мороки какие-нибудь. Ради куражу попадаются, чтобы перезимовать, а как глянут, чем у нас кормют, так восвояси подаются, на вольные хлеба. – А может статься, они одного и того же ловют? – Могет и так. – рассудительно согласился Эрзя. – Токмо, завсегда в разных местах. – И не мудрено! – со знающим видом изрек Мокша. – Он уж, бедный, небось не ведает в какой стороне от них, ретивых, укрыться. Вот и сигает по разным местам. – Могет и эдак. Впереди показался многовековой дуб. Темнел раскидистой громадой возле самой дороги. В широкой тени могла разместиться малая дружина, а под нижними ветвями легко мог пройти конный с княжьим знаком на копье. Всадники притихли. Тянули шеи, пытаясь разглядеть за дубом знаменитую развилку, венчающую окончание Киевских земель. Разглядели скоро, когда дуб загородил полнеба. Ревяка задрал голову, губы начали было сплетать слова, но по плечу хлопнула ручища Мокши. – Но но, не засыпай! А то чую, опять глазы в кучу, мысли к песне, был Ревяк и нет Ревяка! Дай-ка топорик, грамотку нацарапать. Ревяка опустил туманный взгляд, будто во сне выудил из-за пояса топор, и вновь вознес взор к небу. Пока балагур шумно сопел у ствола, песня обрела образ и уложилась под темечком до более подходящего случая. В другой раз останется лишь острогать, да огладить сердцем, положить вдоль напева души... – Готово! – донеслось от дерева. Мокша, пыхтя, закончил работу. Вернув топорик улыбающемуся Ревяке, отошел на дорогу, глянул на дело своих рук. Горделиво обернулся на спутников. – Так, робята, бабка Агафья баила, что Сотник наш должон тут проехать. Однако каждый пень в лесу знает, что для Извекова коня семь дней не крюк, а с таким хозяином и все восемь. Поэтому сделаем так: – Мокша кашлянул, почесал затылок, глянул на Эрзю, который хитро щурился, но лицо старался делать попроще. Вы, гуртом двинете по левой стежке. Левая она завсегда самая короткая. Мы с Эрзей двинем по правой, которая крюком лежит, потому как правая – самая трудная. Ежели бабка не соврала, то деваться Извеку некуда, на одну из дорог все одно выйдет. – А коль не встретим? – улыбнулся Велигой. – Значитца рано поехали. А потому доедем до ближайших весей, буде оные имеются, расспросим тамошних и, назад, к этой развилке. Ежели Сотник до нас прибудет – увидит зарубки на дереве и обождет. Ежели нет... – Тады будем кататься, пока снег не выпадет! – подытожил Эрзя под общий гогот. Выпрямившись в седле, махнул рукой. – Все ясно! Поехали что ль.

Глава 29

Внучка волхва поправила посох поудобней и вполоборота повернулась к Алтыну. – А мы правильно едем? Микишка поморщил кожу на лбу, покусал губу, пожал плечами. – А тут до Киева одна дорога. Можно, конечно, и через степь, только там вряд ли ближе будет. Тот путь по кругу идет. А на этом скоро должна быть развилка, от нее, до киевских земель дня три, если напрямки, как глаз видит. По земле, знамо дело, подольше. Ну а вдвоем, да на Шайтане, думаю, за седьмицу будем. Он ласково погладил Дарьку по плечу и, помолчав, добавил: – Ежели, конечно, нигде по дороге не задержимся. – Хорошо бы не задерживаться. – вздохнула Дарька, вспоминая частые заминки на Проплешинах. – Хорошо бы. Будто проникнувшись желанием седоков доехать быстрее, Шайтан усердно примолачивал траву трехпалыми копытами. Время от времени требовательно выгибал пепельную шею. Дарька со смехом чесала набалдашником посоха у основания ушей, отчего каждый раз слышалось блаженное урчание. Алтын тоже улыбался. Чувствовал себя счастливо. И потому, что ехал в Киев, на княжью службу, и потому, что рядом была Дарька. Скоро показалась долгожданная развилка. Правда, с той стороны откуда подъезжал Шайтан, казалось что две стежки устремляются к огромному одинокому дереву и, миновав его, сливаются в одну дорогу. Та, чуть погодя, выбегала на простор и стелилась по степи, заходящей широким лоскутом на земли киевской Руси. Алтын покосился на дорогу. Рассмотрел на обочине вывороченные с корнем пожелтевшие пучки травы. Следов после недавнего дождя не осталось, но то, что трава вытоптана по краям не оставляло сомнений, что проскакал не один конь. Не желая волновать Дарьку, промолчал. К чему преждевременные опасения, если не ведомо кто и незнамо куда проскакал. Когда поравнялись с исполинским стволом, девчонка ткнула локотком в Микишкины ребра и указала на бугристую кору. На шершавых наростах желтели свежие зарубки. Алтын направил Шайтана ближе, но, вглядевшись в знаки, с досадой цыкнул. – Такого слова я не знаю. – Это не слово. – засмеялась Дарька. – Это буквицы, каждая из которых есть не звук, но смысл. Смотри, вон "Зоря", "Бысть", рядом – "Чети" и "Пути" с "Омегой". А внизу – "Сотня" с буквицей звуком "И", знать имя. Правда, начертаны не по-покону, да видно условлено так. – Так че пишут-то? – не выдержал Микишка. – Ниче ж не понять. Дарька пожала плечами, вздохнула. – Так и я не все поняла. Смотри сам, – она подняла руку и стала водить от знака к знаку. – Свет знаний, бытие в совести, согласие, и... конец пути, либо остановка. Внизу же непонятно, толи означение начертавшего, толи того кому предназначено. Алтын почесал кучерявую макушку, потянул повод и направил Шайтана дальше. – Ну и гоже! Не нам послано, не нами и прочтется. Глянь ка, вот за этой равниной должна быть киевская земля. Что-то внезапно покорежило светлый настрой Алтына. В широком седле Шайтана вдруг стало неуютно, как раку в котле с закипающей водой. Голова поворотилась вбок, будто кто-то потянул за уши. Пробежав глазами вдоль небозема, увидел грязное пятно, ползущее по волнам сухих трав. От пятна по ветру стелился могучий язык поднятой в воздух пыли. Прикинув силу ветра, Микишка присвистнул. Выходило не меньше сотни всадников. Судя по форме пятна, догоняли не знающие строя степняки, что и вдесятером умудряются скакать ордой. Шайтан, почуяв беспокойство хозяина, задрожал ноздрями и ускорил бег. Рога уложил по встречному ветру, забрал к показавшейся впереди полосе леса. Дарька лишь раз бросила взгляд назад и, не проронив ни слова отвернулась. Больше не оглядывалась, будто бы забыв об опасности, но тонкие пальцы, казалось вот-вот продавят плотную древесину дедовского посоха. Микишка все чаще оглядывался. Теперь уже не было сомнения, что их заметили. Далекая туча всадников уже не смещалась в сторону, а казалось замерла на месте, как бывает, когда кони скачут точно по направлению к цели. Лесок впереди заметно вырос, но не сулил беглецам надежного укрытия, если преследователи успеют сильно сократить разделяющее их расстояние. Скоро глаза уже различали отдельные массивы деревьев. – Быстро догоняют! – поинтересовалась Дарька, почти не повышая голоса. Еще раз удивившись хладнокровию девчонки перед лицом смерти, Алтын постарался сделать голос таким же спокойным. Беспечно, как на масленичных гуляниях, ответил: – Не-е, не быстро! Просто догоняют! Дарька кивнула. Не сказав больше ни слова, подняла глаза к солнцу, будто надеясь, что Ярила спрыгнет с неба и скроет их ночной тьмой. Однако тот видимо созерцал что-то в другой стороне и его путь до окоема насчитывал еще полторы дюжины пальцев. Скоро от общей кучи отделились около десятка всадников и, рискуя загнать коней устремились вперед. Видя, что беглецы приближаются к спасительному лесу, решили любой ценой догнать раньше. Привстав в стременах и пригнувшись к гриве, настегивали взмокших коней, смахивая со скуластых лиц клочки пены. Сквозь узкие щелочки глаз видели широкую спину всадника, а когда тот оглядывался, различали впереди второго седока и удивлялись выносливости их скакуна. Заранее радовались добыче. Даже если у этих двоих не окажется ни денег, ни дорогого оружия, такой конь сам по себе хороший куш. Приблизившись на полет стрелы завыли от досады, когда беглецы влетели в редкий перелесок. Однако разглядев, что это лишь рощица, стоящая на отдалении от основного лесного массива, смекнули что к чему и погнали еще пуще, обходя рощицу по краю. Пока Шайтан сбавил ход и петлял между деревьями, степняки окончательно сократили отставание. Когда деревья вдруг кончились и беглецы вылетели на открытый участок, сбоку выметнулась погоня. Дикий визг преследователей выстудил сердце и Микишка, понял, что уже не уйти. С запоздалой досадой осознал, как ошибся, приняв узкую полоску деревьев за опушку. Глянув на близкую границу векового леса, выдернул шестопер и примерился половчей соскочить, но вой вдруг оборвался. Степняки резко осаживали коней, растерянно оглядывались друг на друга, указывали вслед беглецам, что-то кричали. Несколько человек прикладывали руки к голове и топорща ладони наподобие рогов. Но Алтын не успел задуматься об этом – сверху упала густая тень. Черная тяжелая туча поглотила солнце и, зарокотав, хлестнула по земле голубой ветвистой молнией. Завыв от страха, степняки погнали измученных коней назад, а Дарька, наконец оглянулась. Микишка не узнал ее побелевшее лицо с черными кругами у глаз. – Эй, ты чего! – воскликнул он, придерживая Шайтана на краю густолесья. – Все хорошо, – еле слышно отозвалась девчонка. – Все хорошо, теперь уйдем. Гроза, тем временем, набирала силу. Порыв ветра вцепился в гриву леса и, остервенело рванув верхушки, плеснул первыми каплями дождя. Сразу стало темно как зимой в погребе. Мощные струи воды в мгновение ока промочили одежду и забросали землю сбитой листвой. От Шайтана повалил густой пар. Белоголовый дышал тяжело, но на смертельно загнанного был не похож. Тряся мокрыми кругляками ушей, стремился поскорей углубиться в лес и напролом пер через буйный малинник. Почувствовав прикосновение Дарькиной ладошки, воркнул как токующий теререв и засучил куцым обрубком хвоста. Туча над головой напыжилась, и снова раскололась слепящим зигзагом. Оглушительный треск едва не вдавил всех троих в мокрую хвою. Шайтан дрогнул всем телом, задрал вбок мокрую морду, жалобно посмотрел на людей. Дарька успокаивающе похлопала по острому как сулица рогу, прошептала несколько слов и козлоконь почти перестал дрожать. Микишка озирался по сторонам. По разнице краев неба пытался засечь направление, хотя определить светлую сторону было не так просто. Проехав еще немного, вспомнил про зажатый в руке шестопер. Смахнул капающую с лица воду, стал неловко заталкивать его между поясом и намокшей рубахой. Устроив наконец оружие на прежнее место, обнял освободившейся рукой Дарьку и мгновенно почувствовал как ее колотит крупная дрожь. И тут до Алтына дошло. – Разума моя, так это ты Перуновых Коров призвала? Спутница только кивнула в ответ, накрыв лапищу Микишки маленькой ладошкой. Тот, глядя на ярящуюся стихию, присвистнул. После очередного громового раската приблизил губы к ее уху, тихо поинтересовался: – А на долго ты такой Карачун устроила? Дарька откинула голову, отыскала взглядом глаза Алтына. – Со страху, думаю, надолго, – виновато пробормотала она. – Хорошо если до темноты кончится... – Эт хорошо! – похвалил Микишка. – Эт гораздо хорошо! Опосля такого дождичка наших следов и с псами не отыщешь. Сама вот только измучилась. Дарька погладила его пальцы. – Ничего, к утру все пройдет. Мне бы только поспать немного. А во сне опять силы наберу. Микишка застонал от досады. Где ж тут спать, когда ливень как из ведра и пусто, как в амбаре весной. Пошарив глазами по колоннаде сосен, вынул из тонких рук посох, снял ее безрукавку и прижав девчонку к себе, укрыл медвежьей шкурой сверху. Заглянул в лицо, заметил слабую улыбку. Почувствовав жар его тела, Дарька прикрыла глаза и едва не замурлыкала от вливающегося в нее тепла. Скоро дрожь прошла и она задремала. Гроза тоже остепенилась и, будто только из гордости, тужилась затихающим дождем. Сосняк пошел вниз, переходя в череду мелких овражков. За стволами обозначилось светлое пятно. Микишка оживился и с надеждой впился глазами в подымающуюся от земли туманную дымку. Как и ожидал, на пути стали попадаться поваленные стволы, подкопанные овражками и не удержавшиеся на тонком слое почвы. Упавшие вековые гиганты лежали подобно мостам, небрежно перекинутым с одного склона на другой. Дождь прекратился. Туча сползала с небосклона и в воздухе натянулись струны лучей заходящего солнца. Решив, что степняки не рискнут двигаться по лесу на ночь глядя, Микишка направил скакуна вдоль одного из овражков и скоро увидал то, что искал. Гигантской птичьей лапой в воздухе торчали корни древней сосны, свалившейся в сторону от оврага. Под громадным выворотнем чернело подобие норы. Песок, на котором стояло дерево, осыпался, в то время как корни еще держали собой толстый слой дерна, образовывающий надежный навес. Даже в самые сильные ливни, в такие берлоги не попадало ни дождинки. Подобравшись ближе, Алтын спрыгнул на мокрый песок и торопливо вскарабкался по склону. Внимательно осмотрев темный провал, остался доволен. Как и ожидал, под земляным пологом было сухо и достаточно просторно для двух человек. Над входом торчало могучее нагромождение корней, часть из которых тянулась к небу, а другая пронизывала стены и потолок норы толстыми, высохшими до звона змеями. Воодушевленный удачной находкой, вернулся к Шайтану, снял Дарьку с седла и осторожно отнес к берлоге. Затем спустился за посохом и пристегнутым к седлу добром. Снова забравшись к убежищу, выволок из сумы белую праздничную рубаху. Еще раз вспомнил добрым словом Калину, позаботившуюся, чтобы брату было в чем появиться в Киеве. Натертая воском, кожа сумок не успела промокнуть и полотно было сухим как осенний лист. Помявшись немного, Алтын отвернулся и, протянул рубаху за спину. Сзади послышался шорох, рубаха выползла из руки и маленькая ладошка, на миг, благодарно стиснула Микишкины пальцы. Прошелестела сухая ткань и усталый Дарькин голос произнес: – Как мне в таком наряде? Алтын медленно развернулся, окинул взглядом спутницу и просиял, глядя на доходящий до щиколоток подол и свисающие до колен рукава. – Красивше не бывает! Только в плечах узковата и коротка маленько. хохотнул он, но тут же сделал суровое лицо. – А теперь спать! Переметная сума, распрощавшись с огнивом, обозначила изголовье и Дарька, не особо сопротивляясь приказу, тут же свернулась калачиком. Некоторое время еще слышала, как ополченец выжимает промокшую одежду и развешивает ее на корнях выворотня. Уже засыпая, различала клацанье кремня по кресалу и треск разгорающегося костра. Потом звуки истончились и растаяли, уносясь на крыльях тихого Дремы. Микишка глядел в огонь. Вспоминал пережитый страх, удивлялся внезапному отступлению преследователей, думал как выбираться дальше, чтобы снова не нарваться на степняков.

...Аман-Гельтулей чувствовал свою значимость. Раньше и шапка десятника казалась несбыточной мечтой, а теперь по приказу хана он вел целую сотню воинов. Аман– Гельтулей гордо посматривал вокруг себя, хмурил брови, определяя направление движения. Изредка, со скрытой радостью, видел следы проехавших недавно соплеменников и даже различал отпечатки копыт ханского жеребца. Сердце наполнялось гордостью, что ведет отряд точно к Радману. Любой другой не смог бы так быстро отыскать своих в чужой земле, разве что следопыт Алибек... Осматривая хозяйским взглядом расстилающуюся вокруг степь, одним из первых заметил в стороне одинокую точку. Сотня, по первому же взмаху его руки, свернула в сторону незнакомца и стала набирать скорость. Какое-то время Аман чувствовал себя сносно, но скачка неуклонно поднимала в голове муть и каждый скок отзывался толчком под теменем. Благо боль не усиливалась и пока можно было терпеть. Впереди уже можно было рассмотреть далекую фигурку всадника и пепельную масть его скакуна, однако, как Гельтулей ни старался, не мог разглядеть привычный, для росских лошадей, хвост. Видя легкую добычу, несколько горячих голов вырвались вперед. Следом, не желая отставать, прибавила ходу и вся сотня. Толчки, в голове Амана, стали превращаться в топорные удары, но он все еще терпел, боясь выказать слабость. Расстояние сокращалось и скоро стала понятной медлительность беглеца: над серым крупом обозначились два седока. Однако, выносливость скакуна с обрубком хвоста вызывала удивление. Лошади степняков уже порядком взмокли, а серый снова прибавил ходу. Голову Гельтулея кололи тяжелые удары раскаленного молота. Не в силах терпеть боль, он свистнул и крутнул рукой. Оглянувшись на свист, десяток скороходов, застегали коней чаще и вырвались вперед. Аман потянул повод, заставив коня перейти на шаг. Тяжело дыша, смотрел как встала вся сотня. Всадники вертели головами то на Гельтулея, то на удаляющихся соплеменников. Посыльный хана перевел дух, приблизился к ним. Не обращая внимания на злые недоуменные взгляды, проехал сквозь оторопелых воинов, остановился, глядя вслед удаляющейся погоне. Чуть погодя, небрежно бросил через плечо: – Если до леса не догонят, то ушли урусы. Никчему всем лошадей загонять. Если же догонят, то справятся сами. Те, кто слышал его слова, согласно закивали, передавали сказанное дальше. Там невнятно мычали, успокаивались, хвалили правильное решение. Однако, когда беглецы нырнули в стену зелени, по сотне пронеслось раздосадованное рычание. Преследователи же рванулись в обход перелеска и рычание стихло. Когда всадники скрылись с глаз, Аман понял, что то, что казалось опушкой всего лишь островок деревьев. Его войны должны были обойти преграду и встретить беглецов с обратной стороны. Гельтулей отвязал от седла бурдюк, с удовольствием напился и терпеливо ждал возвращения погони. Ждать пришлось недолго. Из-за деревьев выехали охотники. По мере приближения, стали видны растерянные лица. На многих угадывался плохо скрываемый страх. Аман-Гельтулей недовольно поморщился: все-таки упустили, однако вид бойцов вызывал любопытство. Кони остановились, роняя пену. Десятник затравленно взглянул на ханского посыльного и попытался сморгнуть заливающий глаза пот. Заговорил нервно, оглядываясь на своих воинов. Те торопливо кивали, подтверждая слова десятника. – Мы почти догнали уруса, скакали наперерез, можно было докинуть камнем. Только это не урус совсем.. – А кто же, – насмешливо перебил Аман-Гельтулей. – Не знаю, только конь под ним... не конь, а Скакун Иблиса. Белая как кость голова, короткий, как у барана хвост и острые, как кинжалы рога. Старики рассказывали, что к тому, кто увидит его, приходит смерть. Отряд сдвинулся плотней, каждый силился расслышать говорившего. Едва десятник замолчал, все взоры устремились к Гельтулею. Тот ухмыльнулся, провел рукой по запыленному лицу. Не верил сказанному, но понимал, что десять бывалых воинов врать не будут. – Смерть приходит? – переспросил он. – А вы до сих пор живы?! По плотной толпе прокатился смешок, но рука Амана поднялась и все вновь утихли, ловя каждое слово. – Упустили, так упустили! Идем дальше. Хан ждет. Он развернул коня и двинулся обратно по истоптанной конями земле. Скоро, цепкий взгляд вновь выхватил среди ковыля следы Радманова войска и к Гельтулею вернулось благодушное настроение. Еще немного и он успешно догонит хана. Быть может даже останется сотником приведенного отряда. Он оказался прав. На следующий день, недалеко от виднеющейся впереди реки, догнали Радмана. Сделав преданно-суровое лицо, Гельтулей выехал вперед. Остановившись на почтительном расстоянии, приложил ладонь к груди, склонил голову и повел рукой назад, к застывшим за спиной всадникам. Хан кивнул и, скользнув по сотне холодным взглядом, двинулся дальше. Аман-Гельтулей выкрикнул короткую команду и, ведомые им воины послушно двинулись за ним. Гельтулей ликовал. Сомнения рассеялись. Теперь, с молчаливого согласия Радмана, он стал полноправным сотником. У Радмана около двух сотен, у него сотня. В этом походе он – второй человек, после хана. Теперь-то он удачу из рук не упустит...

Глава 30

Улыбнешься ты устало, ты не думала, не знала, тайной грустью провожала дней обман... Дмитрий Ревякин

Лелька ступала по остывшему за ночь песку. Заметив створку ракушки, присела, попробовала пальцем край, бросила, двинулась дальше. Через несколько шагов подобрала наконец осколок с острым краем и, развернувшись к встающему солнцу, остановилась. Отмечая новый день, сделала маленький надрез на краю рукава, уже пятый. Отбросив скорлупку, продолжила изнурительный путь. Под палящими стрелами Ярилы темнело в глазах, но русалка была бы рада, если бы день удлинился вдвое. Тогда и ей удастся пройти больше и, быть может ускорить встречу. Тело русалки, не привыкшее к долгим сухопутным переходам, отзывалось болью в каждой клеточке. А может просто начинались отголоски страшного предупреждения о тридцати трех днях человеческой жизни. Сегодня она наконец не выдержала и некоторое время пробыла в воде. Плыла против течения, выбиваясь из сил, но несмотря на это, скоро почувствовала как ей стало легче. Кости перестали плющиться в невидимых клещах и сухожилия больше не разрывались от невыносимого огня. С уходом боли проснулось чувство голода и ей пришлось остановиться, чтобы как-то утихомирить стонущий желудок. Три крупных перловицы* приостановили голодные спазмы, а огромный, только что полинявший рак, показался сказочным лакомством и напрочь прогнал все воспоминания о голоде. Покончив с едой, снова пошла по суше. Сокращая извивы реки, двигалась от излучины к излучине, но скоро почувствовала, что засыпает на ходу. Кое как добрела до заросшего деревьями берега, вновь спустилась к воде и прикорнула в корнях большой ивы. Впервые за последние годы увидела сон. Пригрезилось заплаканное лицо Даны, которая что-то гневно кричала, но вместо слов слышались только плеск воды и топот далеких коней... Проснулась внезапно, от ощущения страха. Села, прислушалась, всмотрелась вдоль деревьев в обе стороны русла. Река по-прежнему дышала спокойствием, но сердце все колотилось пойманной птицей. Не переставая прислушиваться, Лелька осторожно двинулась по берегу. Держалась в тени деревьев, но скоро почти успокоилась и зашагала смелей, пока не услышала конское ржание. Сердце вновь екнуло: вдруг это тот, кого искала, однако, донесшийся из-за деревьев хруст подсказал, что всадник едет не один. Поддавшись внезапно нахлынувшему ужасу, побежала по песку. Поравнявшись с камышами остановилась, чутко ловя каждый звук и вновь различила шум идущих сквозь заросли коней. Не зная куда деваться, отступила в воду и, жалея, что опять мокнет и без того выцветшая рубаха, отплыла в гущу камышовых стеблей. Река вернула чувство безопасности, но Лелька забралась поглубже и замерла, не сводя с берега встревоженного взгляда. Скоро хруст валежника приблизился, заставив погрузиться до самых глаз. Из прибрежных кустов выросли лошадиные морды. Глаза вожделенно смотрели на реку, но всадники не торопились устраивать коням водопой. Забросив поводья на ветви, огляделись и, как муравьи, высыпали на берег. Потягиваясь и разминая уставшие в седлах тела, подступили к самой кромке. Приседали, опускались на четвереньки и жадно пили, черпая руками прохладную воду. Напившись, наполнили походные фляги и только тогда отвязали лошадей. Кони, толкая друг друга, наперегонки потрусили в реку. Первые забредали по колено и вставали опустив головы. Задние, желая добраться до невзбаламученной воды, потыкались в плотную стену хвостов, но жажда пригнула их головы там, где стояли. Никто не заметил, как среди зелени камышей блеснули полные ужаса глаза и, колыхнувшаяся поверхность воды скрыла движение перепуганной русалки. Пока лошади жадно утоляли жажду, десятники выкрикивали команды, указывали куда уложить седла и где разводить костры. Дозорные, прихватив полоски вяленного мяса, спешили из лагеря. Радман, в сопровождении телохранителей, двигался вдоль берега. Прежде чем покинуть седло, проехал вдоль костров и, только убедившись, что все в порядке, спешился. Тут же подскочил один из приближенных и, ухватил коня, побежал вверх по течению: ханский конь должен пить чисто. Скоро к небу потянулись нити костров. Вокруг каждого сгрудились до полутора десятков пропыленных воинов. Двигались челюсти, текли негромкие разговоры, в лучах закатного солнца лоснились широкие скулы. Вокруг костра хана наоборот царило молчание. Хан терял терпение, злился на все, что видел. Уже начал сомневаться правильно ли сделал, послушавшись совета и заехав ближе к киевским землям. Снова переспросил лазутчиков, но те еще раз убежденно заверили, что вернуться можно только по двум тропам, которые сходятся у древнему дереву и сливаются в одну единственную дорогу. Выслушав их, Радман направился вдоль лагеря. Следом, безмолвные как тени двигались телохранители. На обратном пути до слуха хана донесся знакомый голос лучшего следопыта. Хан остановился в стороне от света костра, прислушался к разговору. Видел расстроенное лицо Алибека, считавшего себя великим следопытом. – Ай-вах, какая девка... – качал головой Алибек. – Какая девка. Стан гибкий как тюльпан весной... Ножка маленькая, как листок плачущего дерева... Пояс тонкий, как древко копья, а волос, ай-вах, длинный как зимняя ночь... – Волосы тоже по следу определил? – недоверчиво вскинул брови Тушан. – Эй, зачем след? Алибек волос нашел. Длинный как песня старого акына. Цветом как край неба перед рассветом... Ай-вах, какая девка... – Эй, таких не бывает! – отмахнулся Тушан. – Может тебе Пери привиделась? У костра громко захохотали. Алибек раздул ноздри, сверкнул глазами. Рука дернулась к шапке. Пальцы бережно выудили щепку, уцепили что-то с краю. Щепка крутясь волчком скользнула к земле и в руках великого следопыта оказался поблескивающий в свете костра волос. Руки разошлись в стороны, но пальцы так и не дошли до концов волоса. Смеющиеся рожи вытянулись. – Аллох экбер! – воскликнул Тушан. – Где видел? Алибек презрительно махнул рукой вдоль берега. Не желая больше говорить, обиженно поднял щепку, начал сматывать находку. Все уважительно загомонили. Головы раскачивались, языки оценивающе цокали, каждый рисовал в воображении описанный образ. Все стихло, когда из кустов выступил Радман. – Так ли хороша как сказал? Алибек замер от неожиданности, но не теряя достоинства глухо ответил: – Может даже лучше. – Поймаешь? – Один, не знаю! – задумчиво произнес следопыт. – Впятером изловлю. Сидящие у костра с интересом уставились на хана. Тот пробуравил Алибека взглядом, кивнул. – Утром возьмешь восьмерых. Как поймаешь, догоните. Если будет такая, как сказал, то не пожалеешь. Не говоря больше ни слова, Радман двинулся в темноту. Великий следопыт расправил грудь, по-хозяйски оглядел сидящих у костра. – На этой земле есть такие девки, которым любая Пери позавидует...

Глава 31

Смерть воина – не старуха с косой! Это милая и ласковая ожога, что утешит нас на своей девичьей груди. Витим – Большая Чаша.

Сотник потерял счет времени. Каждый день казался седьмицей, вся прожитая жизнь – кратким мгновением. По вечерам едва расседлав коня, тяжело опускался на землю, допоздна смотрел на звезды, засыпал уже под утро, ненадолго. Во сне улыбался, снова разговаривал с Лелькой, видел счастливыми Рагдая и Ясну, но рассветы топили все в волнах серой реальности. Попив из родника или ручья, трогался в путь. В полдень третьего или четвертого дня обвел равнину рассеянным взглядом, ехал вроде правильно, однако, впервые дорога в Киев не радовала. Конь, не привыкший к долгому молчанию, тщетно ворочал ушами, пока наконец не услышал хозяйский голос: – Что-то наша жизнь корчит нам кислые гримасы. И каждый день все горше и горше. Ворон согласно дернул головой. Чувствовал, как хозяина гложет черная тоска. Опахала ушей разошлись в стороны и поникли как завядшие васильки. В последнее время, под тяжестью кручины, хозяин стал другим. Разговаривал все реже, а когда говорил, голос звучал глухо, бесцветно. Чуялось, что причиной всему не разговор ночью на лесном капище и даже не встреча с Мокшей, после которой пришлось так долго мотаться под открытым небом. Главная ожога Извеку случилась после встречи со странной девчонкой, от которой пахло рекой и туманом. Ворон помнил как сам потянулся к речной незнакомке. Большинство киевских матрон пахли иначе, все больше душными заморскими притираниями, от коих едва не сшибает с копыт и забивает ноздри сладкими пряными смрадами. Конь громко втянул пропитанный степью воздух, ощутил как рука Сотника похлопала по шее. Тихий голос ласково произнес. – Не вздыхай, ушастый. Жизнь долгая, авось и до лучших времен доживем... Черные лопухи резанули по ветру, застыли, улавливая неслышимый звук. Извек вяло оглянулся, почти сразу заметил на вершине холма двух всадников. С такого расстояния, на фоне неба не различались ни одежда, ни лица. Однако, посадка в седле и сложение коней выдавали кочевников. Оба усердно махали руками пока рядом не появился еще один, судя по осанке, главный. Все трое замерли, глядя в сторону одинокого путника. – Подраться что ли, – вслух подумал Сотник. – Может полегчает. Ворон продолжал плестись, поглядывая на степняков и, казалось, был не против. Извек уже собрался натянуть повод, когда вокруг троицы, подобно черной траве, начали вырастать фигуры воинов. Купол холма заполнился десятками всадников. Все, в ожидании приказа, смотрели на предводителя. Взгляд Сотника скользнул по колчанам. Один был пуст, во втором топорщилось не больше половины стрел, степняков же перевалило за сотню и они продолжали прибывать. – Нет, травоед, – протянул Извек. – Нынче забава отменяется. Не люблю засады и охоты. А тут, чую, ежели не первое, то второе уж точно учинят. Надо бы утекать отсюда, пока ветер без сучков... и без дрючков. Вместо ответа Ворон взбил копытами пыль и стремглав понесся над островками ковыля. Фигурки на холме недолго оставались на месте и, когда дружинник оглянулся, черная стая уже стекала по склону. Сотник досадовал, что дал волю кручине и пропитавшая душу тоска приглушила прочие чувства. Притупилось и ощущение опасности, которое делало зрение острым, а движения быстрыми. Отголосок страха лишь лениво перевернулся с боку на бок и вновь безразлично затих. Впервые угроза быть убитым, принималась с безразличием, и это безразличие испугало по настоящему. Во истину – воин в тоске опасен... для себя. Нет, так не пойдет, подумал Сотник, не для того Селидор так долго маялся с оболтусом Вешкой, чтобы тот, из-за душевной маеты, сгинул до срока. Да и друзья бы не поняли, сложи он голову бездумно, не попытавшись вывернуться из клещей Несречи. Извек снова глянул за спину. Степняки уже скатились с холма и пылили по равнине плотным табуном. Надеясь на выносливость своих лошадок, скакали ровно, уверенные, что конь киевского ратника запалится первым. Ворон не торопился их разочаровывать, держал размеренный галоп, готовый в любой момент наддать или умерить пыл. Он, в отличии от хозяина, не прекращал кормиться и теперь ломил резво, с удовольствием, полный свежей нерастраченной силы. Сердце дружинника наконец проснулось и погнало кровь мощней, быстро учащая удары. В голове прояснилось, мысли забегали с прежней прытью. Внезапно, яркой искрой, сверкнуло воспоминание о ведьмином угощении. Извек судорожно стал припоминать, осталось ли хоть одно из яблок. Прикинув, сколько сжевал сам и сколько отдал Ворону, решил, что одно-два должно остаться. Прогнувшись назад, потянулся к седельной суме. Не сразу справившись с застежкой, скользнул рукой внутрь. Поминая Ящера, зашарил рукой в неразберихе барахла. Попадалось то огниво со скребницей, то плошка, то мешочек с запасными тетивами. Наконец, под лошадиным гребнем и мотком веревки нащупал два сморщенных комочка. – Яга! – воскликнул Сотник, дивясь, что плоды, за все время пути, не размялись и не сгнили. Коли целы, то и свойств своих утратить не должны. Осторожно вытянув усохшие яблоки, сунул в сапог и продвинул поглубже, чтобы не вывалились. Теперь, когда есть хоть какое-то подспорье в бою, осталось лишь найти удобное место... если, конечно, не удастся уйти от погони. К досаде, голая степь не особо старалась заботиться о беглеце и, лишь дразнила краешком леса, показавшимся по правую руку, на самой границе огляди. Постепенно забирая в ту сторону, Сотник еще раз обернулся. Преследователи раскусили его замысел и строй раскололся надвое. Треть всадников отделилась и припустила напрямую к далекому лесу. Остальная масса непоколебимо следовала за ним. Расчет был прост: путь к лесу отрежет один отряд, второй же измотает и настигнет по прямой. Извек оскалился, знал, что Ворон, даже по дуге, сможет обойти первых и изрядно измотать вторых, а там... как накатит. Присмотревшись к отделившимся, насчитал около сотни. Что за роковое число, мелькнуло в голове, не могли двумя десятками обойтись? Хотя, че нам сотня! Мы и не такие дела заваливали! Он хмыкнул, ощущая за голенищем плотные кругляки яблочных сухарей. Солнце уверенно воцарилось в зените и во всю силу прижаривало плечи и макушки. Ворон, лоснясь взмокшей шкурой, упрямо сек подковами пушистые ковыли. По груди Извека то и дело пробегали щекотливые ручейки. Лицо же не успевало заблестеть бисером: упругий встречный ветер высушивал пот, покрывая кожу мельчайшим налетом соли. Только из под волос, иногда скатывались крупные мутные капли. Степнякам тоже было не сладко. Все чаще, то один, то другой, снимали тяжелые мохнатые шапки и скакали без них, остужая мокрые головы. Оскаленные пасти некоторых лошадей запенились. Клочья еще не срывались со сверкающих удил, но чувствовалось, что еще немного и, по ветру полетят первые пташки лошадиного измора. Посланные на перехват преодолели почти половину расстояния, но видя, что беглец уходит по прямой, успокоились. Скакунов уже не гнали, однако, ослушаться приказа не осмеливались и, все больше удаляясь от основного войска, продолжали править к лесу. – Ну, что, травоед, покажем как надо ногами шевелить! – крикнул Сотник, пригибаясь к шее Ворона. Конь с готовностью прибавил прыти, переходя на свой неповторимый ход, вызывающий зависть всей дружины. Сухие метелки ковыля смазались в размытые полосы, ветер выпрямил трепещущую гриву, хвост едва дрожал сдавленный уплотнившимся воздухом. Извек почувствовал, как сила встречного потока привычно перекрыла горло, борясь с удушьем, задышал сквозь сжатые зубы. Оглянувшись зарычал от злорадства: степняцкий табун безнадежно отставал. Под копыта лошадей полетели крупные желтоватые хлопья. Конь предводителя и с тремя десятками жеребцов еще держались, но скорость, как и у прочих, оставляла желать лучшего. Отделившийся отряд, уже сливался с темной полоской леса и Извек прикидывал расстояния между группами. Оглянувшись еще раз, решил, что самое время, и направил Ворона по пологой дуге к лесу. Свистящий в ушах воздух не дал услышать летящий следом вой бессильной ярости. Степняки поняли, что недооценили кованного по-киевски коня, и теперь всадник быстро удалялся к спасительной линии леса. Радман видел, что уже не угнаться, но губы тронула злая улыбка. Там, впереди, уже ждут семь десятков всадников, которым приказано взять кровного врага живым. Ну, в крайнем случае, полуживым, чтобы тот мог видеть глаза хана, слышать перед смертью его слова. Улыбка стала еще шире, когда разглядел, как его войны растягиваются у леса полумесяцем и беглец движется в самую западню. Радман знал, что опытные батыры уже сжали в руках жесткие арканы, видел, как далекие точки собираются в плотный полукруг, в центре которого сейчас тот самый лучник, на черном, как душа Иблиса, коне. Хан уже не спешил. Зверь сам шел в ловушку, и стоило поберечь хороших коней. Он поднял руку, всадники перешли на шаг. То, что случилось после этого, заставило Радмана оторопеть и вновь бросить коня в сумасшедший галоп...