Текст книги "Извек (Княжье похмелье)"

Автор книги: Святослав Аладырев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

...За разоренной весью следы измельчились в сухой земле, но дорога не разветвлялась и Радман целый день вел войско, не особо беспокоясь, что преследуемый потеряется. Когда же стежка приблизилась к реке и на участках влажной почвы стали попадаться глубокие отпечатки, в глазах Радмана уже проблескивало нетерпеливое торжество. Хан благодарил небо, что оно не посылало дождя. Не смущало даже то, что дорожка все чаще терялась в полосах сочной травы. Скоро он должен найти того самого ненавистного уруса, которого он десятки раз встречал в тяжелых сновидениях. Однако, во сне враг показывался издали, как в злополучный день побега из плена. В этот же раз предстояло сбыться заветной мечте: встретить убийцу брата глаза в глаза. При одной мысли об этом, рука хана тянулась к оружию и, твердые, как корень ковыля, пальцы любовно оглаживали богатую серебряную рукоять. Нет, думал Радман. Не все упомнили предки, перечисляя три великих радости. Есть четвертое наслаждение в жизни, превосходящее все остальные – месть! Долгожданная, взлелеянная как ребенок и упоительная как глоток воды после изнурительной жажды... Сладостные мысли хана прервались. Дозорные, едущие в пределах видимости, остановились и Радман, в нетерпении, погнал коня вперед. Осадив скакуна, требовательно глянул на следопыта. Тот молча указал вниз по склону, где у самого берега желтели обрубки сосновых стволов. Над старым кострищем рогатились два колышка с обгоревшей перекладиной. Второй жест направил взор хана на землю под ногами коня, где хорошо различались глубокие замины от подков. Радман погладил голову орла, венчающую рукоять клинка и направил коня к берегу. Прощупав глазами каждую пядь земли вокруг кострища, выпрямился. – Теперь уже скоро! Догнать догоним. Не спугнуть бы, не упустить. Дозорные, повинуясь взгляду хана, поскакали дальше. Войско двинулось следом, обтекая заросший соснами склон. Светлый лик солнца висел в небе еще некоторое время, но скоро, будто обиженный зрелищем степняцкой своры, набросил на себя паволоку облаков и не показывался до самого вечера. Лишь на закате ненадолго высунулся, чтобы окрасить небо пурпуром, и грустно утонуть в волнах дальнего леса. Свет стремительно покидал вечернее небо заставляя кочевников остановиться. Наскоро пожевав сушеной конины, воины улеглись без привычных вечерних разговоров. Каждый знал, что хан выступит в утренних сумерках, как только можно будет отличить кусты от травы. Лишь дозорные, напрягая зрение и слух, двинулись в ночную темень. Радман долго лежал, глядя в догорающий костер. Рисуя себе ярчайшие картины расправы, не заметил как веки смежились. Сон обрезал звуки и образы реального мира, а на далеком берегу, за рухнувшим мостом, снова возник всадник на обрывке мрака. На фоне блистающего доспеха, снова стриганули крупные черные уши и, будто бы прощаясь до следующей встречи, всадник поднял руку в насмешливом приветствии. Радман услышал, как скрипнули собственные зубы. Показалось, что разделяющая их река вдруг исчезла и насмешник, пославший роковую стрелу, стоит возле своего черного жеребца. Вот рука с мечом пошла вверх и клинок блеснул в приветственном вызове на поединок. Из горла хана вырвался клекочущий звук. Радман дернулся за оружием и... открыл глаза. Край неба чуть позеленел, обозначив границу земли и воздуха. У костров зябко ежились разбуженные вернувшимся дозором воины, а рядом один из телохранителей дожидался его пробуждения.

Глава 14

В жизни, все намного проще, чем мы думаем и... гораздо сложнее, чем это может показаться на первый взгляд... Витим – Большая Чаша

Вечер застал Сотника у нагромождения скал. Три вершины будто собрались обмолвиться словом, да так и застыли посреди расстилающейся во все стороны мертвой пустоши. Оставаться на равнине, на ночь – и себя не любить, и коня потерять: кто знает, какие тут охотники по ночам шастают. Извек со вздохом поглядел на бугристый окоем, и направил коня к среднему исполину. Сумрачные глыбы, медленно вырастая, уходили вершинами к облакам. Средняя, самая большая, выделялась темными подпалинами, будто слагающий ее камень обгорел в давнишнем пожаре. Ворон прядал ушами, храпел, жалобно постанывал. Сотник наклонился, потрепал жесткую гриву. – Полно, травоед, не ворчи, скоро отдохнем. Конь скосил на хозяина карий глаз, стриганул левым ухом, мотнул головой. В проходе между скал замедлил шаг, почти остановился. Впереди, маячила одинокая фигура. Извек двинул плечами, удивляясь, что не заметил фигуру издали, поправил меч и послал коня чуть наискосок. Высокий незнакомец не двигался. Стоял без оружия, на ровном каменном пятачке, освещенном заходящим солнцем. Последние лучи падали на длинное лицо аскета, с квадратным волевым подбородком и прямым острым носом. Седеющие волосы торчали короткой густой щеткой, оттеняя черные, сросшиеся над переносьем брови. На камне рядом поблескивал странного вида плащ, сквозь ткань которого то и дело просвечивал шершавый гранит. Отставив руку с цветком, неизвестный самозабвенно созерцал яркие алые лепестки. Выждав, когда всадник приблизится, с умилением поднял глаза и приветливо улыбнулся. – Исполать тебе, добрый молодец! По делу спешишь, или от дела бежишь? полюбопытствовал он и, аккуратно воткнул цветок в одну из сверкающих застежек. Ладная одежда незнакомца никак не вязалась с серыми стенами скал. Такому бы жить в замке, подумал Извек, а то и во дворце, хотя во дворцах одежки поплоше будут. – От дела, от дела, – поспешно согласился Извек. Аскет кивнул, довольный ответом. Легким движением подхватил плащ, закинул через плечо. – Не откажи, мил человек, откушай со мной хлеба-соли, да поведай, что на белом свете деется? А то сам не знаешь, подозрительно подумал Сотник, на дурака уж не больно похож, вернее уж больно не похож. Будто услыхав эти мысли, незнакомец пожал плечами. – Давно тут живу, отшельничествую помаленьку, вдали от мира, делов не знаю. Так что не откажи, будь ласков. – Отчего ж не отобедать, – простецки ответил Извек, тоже прикидываясь лаптем. – Отобедать мы завсегда рады, а... где ты тут живешь? – А тут и живу, – небрежно бросил странный отшельник, и сухощавая длань плавно качнулась в сторону. Сотник недоверчиво проследил за рукой и едва не выпал из седла. Он мог дать на отсечение хвост своего коня, что миг назад в мрачной каменной тверди не было никакого прохода. Однако, в створе невесть откуда взявшейся пещеры, весело поблескивали факелы. Неровный свет выхватывал из темноты гладко отесанные стены, а ровный пол, казалось был вытерт сотнями ног. Незнакомец подхватил с камня искристый плащ и двинулся по проходу первым. Не желая выказывать недоверия, Извек ткнул каблуками в черные бока. Ворон то ли всхрапнул, то ли выдохнул из-под хвоста, дико сверкнул белком ошалелого глаза и нехотя зашагал следом. Каменный рукав вывел в небольшой светлый зал. Копыта Ворона то гремели по плитам пола, то беззвучно ступали по богатым коврам. Стены украшала искусная резьба, изображавшая шествие диковинных зверей. Заморские драконы и грифоны перемежались с полканами и многорукими людьми. За ними следовали лошади с рогом во лбу, крылатые псы и куча других тварей, о которых даже слышать не приходилось. Дольше всего взор задержали девы с рыбьими хвостами. Чувствуя как в сердце возвращается давешняя кручина, Сотник тяжело вздохнул и отвел глаза. В центре зала, посреди россыпи ярких подушек, возвышался каменный монолит, накрытый узорчатым ковром с коротким блестящим ворсом. На ковре сгрудились подносы снеди, вазы сладостей и кувшины вина. У дальней стены переливался цветами радуги небольшой фонтан, обрамленный хрустальным берегом в локоть высотой. Сквозь прозрачные кристаллы то и дело просвечивали яркие плавники невиданных рыб. Посреди звенящей воды, три аметистовых змея, стоя на хвостах, сплетались в сверкающую колонну. Из пучеглазых голов к расписному потолку взлетали искристые струйки воды и, рассыпаясь мириадами жемчужных брызг, падали в круглое озерцо. Незнакомец прошел к подушкам, жестом пригласил спешиться. Извек огляделся, неохотно покинул седло, отрицательно двинул головой. – Извиняй, дядько, пока не напою коня и не дам чего поесть, за стол не сяду. – Ах, это... Тогда веди вон туда, – с улыбкой промолвил хозяин и указал взглядом на фонтан. – Вода чистейшая, и сколько хочешь. Скрывая удивление, Извек повел коня вглубь зала. Чуть не споткнулся, когда из воздуха, возле фонтана, выпрыгнула круглая бадья с горой отборного овса. Ворон, завидев угощение, зацокал чаще. Не дожидаясь, пока расседлают, с разгону врубился мордой в крупные продолговатые зерна. Сотник еле оттащил, чтобы сдернуть уздечку. Седло уже сволакивал под шумное хрупанье крепких зубов. Пока собирал сбрую, пару раз глянул на диковинных рыб, беспокоясь, как бы коняга не сглотнул. Уложив в кучу седло, переметную суму и колчаны, направился к столу. Поискал глазами лавку, однако, рассмотрев как устроился хозяин, выбрал подушку побольше и привычно уселся лицом ко входу. Конь мирно хрупал за спиной, вздыхая и постанывая от удовольствия. Сотник рассудительно решил не отставать и потянул к себе блюдо с чем-то страшно душистым и похожим на еду. Пока гость уминал угощения, хозяин молчал. Только когда откупорили второй кувшин, незнакомец наполнил свой алмазный кубок и провел пальцами по сверкающим граням. – Так как в миру? – мягко напомнил он, отпил глоток и выжидающе посмотрел на гостя. Сотник помолчал, кумекая что и как можно говорить. Однако, незнакомец действительно походил на человека, который просто любопытствует, потому как врядли сам скоро выберется на люди. Скорее всего у хозяина были веские причины не прекращать отшельничества. Судя по всему, ему и одному было вполне сносно. – В миру-то? – переспросил Сотник. – В миру все как всегда – ни правды, ни покоя, теперь еще и богов перелопачивать взялись, новую веру на Русь волокут. По дороге, как водится, жгут все подряд, чтобы посветлее было, а землю кровушкой заливают, по мокрому-де волочить легче. – И кто же волочит? – Знамо кто, Красно Солнышко наше: Владимир-князь, да чернецы заморские. Их сейчас к нам наползло, как тараканов на сладкую сурью, не меряно. – А что за вера? – поинтересовался хозяин и отставив кубок, придвинул золотой кальян. – Вера? Вера хитрая. В какого-то бродягу Иисуса Христоса, коего тамошние людишки, за его доброту, на перекладине распяли. Причем с одобрения его же отца. Окромя того рассказывают и про мать этого Христа. Дескать зачала его непорочно, от голубя белого, на окно ее севшего. О как! Сотник раскраснелся от вина, говорил в охотку. Незнакомец слушал внимательно, согласно покачивал головой. – Однако, – продолжал Извек. – Такая оказия, помнится, и в наших краях случалась. Был у нас в дружине один бывалый вой, Ледогором звали. Силы нечеловеческой, одним ударом быка валил. И пока он на ратном поле кровь проливал, не свою, конечно, а басурманскую, жена его от скуки ребенком обременилась. Тоже видать непорочно, от голубя какого-то. Так вот воротился Ледогор из похода, подивился на это чудо и неделю от удивления не просыхал. А потом выловил этого голубя, да изломал птахе весь клюв, только перья летели. Больше этот голубок ни к кому летать не будет. Извек перевел дух, не спеша приложился к чаше. Хозяин улыбнулся рассказу, долил гостю вина. – Как, говоришь, новому богу имя? – Иисусом кличут, а по батюшке Христос, – ответил Сотник, почесал русую бороду и хмыкнул чужеземному имени. – Осталось к нам до кучи и Алоха приволочь, чтоб уж полный кишмиш в головах был. Хозяин забулькал кальяном. В задумчивости прикрыл глаза, меж бровей пролегли глубокие морщины. Когда в воздухе растаяло третье сизоватое облачко, медленно кивнул. – Да, припоминаю, был такой Иисус. Приходил к нашим волхвам учиться. Лет десять донимал, что да как, где правда, где кривда, что есть панацея, а что яд. Только поучили его волхвы, поучили, да прогнали палками. Бестолков уж слишком. Все, что можно и не можно, перевирал. Ни рожна из наук так и не понял. Ты ему одно талдычишь, а он все по-своему переиначивает. Там где и так ясно, он все с ног на голову перевернет, запутает, да еще кучу объяснений навыдумывает. Там же где надо причины и следствия запомнить, все мимо ушей пропускает, мол, кому надо пусть и так поверит. Умишко-то хиленький, да и телом слабоват. Хозяин выдохнул клуб дыма и задумчиво добавил: – А народишко его, в ту пору, молился Яхву. Был у Белобога такой ученик, тоже так себе, ни рыба, ни мясо. У них видать все такие: и хитрые, и пронырливые, да бестолковые. Извек поперхнулся вином. На собеседника уставился, как на блаженного. – Уважаемый, ты ничего не путаешь? Эт когда ж такое могло быть? – Веков восемь тому. Может девять, разве точно упомнишь. Мне времен считать незачем, что в том проку. Это поначалу в диковинку было, а на пятнадцатой сотне надоедает. – Постой, постой! – забормотал Сотник, тряся головой. – Вижу не врешь, да и незачем. Знаю, есть на свете долгожители, но десять веков... о таком ни разу не слыхал. – Да слыхал ты все, – устало ответил незнакомец. – Про меня любая собака слыхала раз по сто. А то и больше, ежели с детства считать. – Так как же тебя звать-величать? – Кощеем меня кличут. А до того Кошмой звали, а еще раньше... ну, то уже не помнят. Извек вмиг протрезвел. Волосы на голове зашевелились, стараясь выбраться из под плетеного кожаного ремешка. За спиной, возле бадьи с овсом глухо ухнуло. Извек медленно повернулся на звук и встретил стеклянный взгляд Ворона. Конь черной статуей сидел в хрустальном фонтанчике, нижняя челюсть отвисла, уши торчали в стороны. – Чахлык Нэвмирушший, – пробормотал Сотник. Губы одеревенели, но перепутавшиеся было мысли быстро разбирались по местам, и оторопь постепенно проходила. Кощей тоже глянул на обалдевшего коня, двинул черными бровями. – А ты говоришь, что не слышал. Да успокойся, хлопец, я чту покон. Вы тут гости так что забудь про все, ешь, пей, отдыхай. Он вновь наполнил кубки. Извек взял свой, жадно глотнул, утерся рукавом. – Ну дела! Кому расскажи, что сам Кощей вина наливал,.. в морду плюнут и пошлют к Никите-словоблуду, врать учиться. А уж если поведаю, что... мой Ворон, своим задом, у Бессмертного хрустальный фонтан поганил... тут и дурачок-Шишига брехуном обзовет. – А ты и не рассказывай, к чему язык трудить, коль не поверят. – негромко проговорил Кощей и опять приложился к кальяну. Сотник наморщил лоб, опустошил кубок, вперился в хозяина пристальным взглядом. – Почтенный, так ты говоришь... сам этого Христоса видывал? – И видывал, и слыхивал, и палю поперек задницы, на прощанье прикладывал, дабы больше не вернулся. – Так отчего ты его сразу не придушил, чтобы он дурью не маялся? До чего ж полезное бы дело сделал. – Всех не передушишь, – вздохнул Кощей. – Думаешь, он один такой? Нет, человече! Свято место пусто не бывает. Всегда находятся те, кому своя же несуразность покоя не дает. Вот и прут, как бараны, кто в боги, кто в оракулы, а кто в светлые князья... За спиной послышались судорожные глотки. Отошедший от страха Ворон шумно хлебал из фонтана, изредка сплевывая зазевавшихся рыбешек. Бессмертный невозмутимо продолжал: – Веков через пять-шесть примчался еще один хитрозадый, Мамед ли, Махмед, не помню. Тоже в ученики набивался, но оказался совсем... ни в зуб ногой ни пальцем в небо. Того тоже спровадили, да он, сметливей оказался. Дабы не возвращаться домой, не солоно хлебавши, отправился в земли этого Иисуса. Добравшись, ходил и собирал то, что тот напривирал. Год слушал и записывал, год читал и переделывал, год обратно добирался. Наконец воротился с великомудрой книжицей, – Кощей усмехнулся. – Иудейскому Талмуду с ней и рядом не пылиться. – Неужто так мудра? – не поверил Извек. – Мудра ли, нет ли, не скажу. Но вывернута хитро. Хотя, раболепия, конечно, поменьше... Сотник рассеянно кивнул, озадаченно потер бороду, поднял глаза на Бессмертного. – А скажи ка, почтенный, отчего так не кузяво вышло? Тебя послушаешь, так эти пришельцы в собственных портах путаются. Почему ж Светлые не совладали? Почто на нашу землю допустили? Видать, сильны те пришельцы? И почему друг с другом на ножах, если одним и тем же дышут? Кощей раздраженно скривил губы, побарабанил пальцами по алмазным граням бокала. Наконец, со скукой в голосе, заговорил: – А кто сильней? Князь, или псарь с конюхом? – он жестом остановил очевидный ответ и продолжил. – А когда князь на войне, в его опочивальню и псарь, и конюх повадиться могут. А повстречавшись в опочивальне, друг другу в глотку вцепятся, выясняя, кому из них хозяйничать. Светлым, тоже не сладко: у них порой как у вас, нос вытянут – хвост завязнет, хвост вынут – нос застрянет. Ну да что это мы все о грустном? Поговорим о тебе. Хозяин обратил взор к дружиннику. Сотник откинулся на подушки. Вино веселило и, растворяя давешние страхи, настраивало на задушевную беседу. Он лениво потянулся за крупным стручком канареечного цвета, отломавшимся от такой же желтой грозди, понюхал, повертел в руках, бросил обратно. – Смотрю я на тебя, Кощей, и все думаю, хороший вроде мужик, не жадный, даже конягу моего уважил. А рассказывают про тебя такое, что... – У нас всегда много рассказывают, – перебил Кощей. – Делов на жмень, а шуму на мешок. Хотя, кое о чем, может и не врут. Случалось и чудил, сдуру, пока не наскучило. Где – по молодости, где – по горячности. Бывало, и с девками баловал. Только, думаю, не больше вашего Владимира. Тот тоже – и на баб неугомонен, и на расправу скор. В князьях, правда, маленько остепенился, но только маленько. А что до меня, то признаю. Тыщи полторы разных батыров и витязей конечно же сгубил, – он помолчал, вспоминая. – Да! Как Бессмертным прозвали и до сего дня, тыщи думаю полторы, не боле. – Негоже, – снисходительно протянул Сотник. – Почто столько народу извел? Неужто такой злой? – Да какой там злой?! Сами виноваты! То им молодильные яблоки с живой водой подавай, то гусли-самогуды с сапогами-скороходами, то несметные богатства. А то вынь да положь каких-то принцесс плененных или царевен краденых. Один раз за Смерть-Бороной приходили, а я сам о ней только раз слышал... – заметив как Извек замер, Кощей осекся, развел руками и, глянув на гостя слишком честными глазами, сменил тему. – И ладно бы добрым словом попросить, так нет же – зальют глаза и лезут напролом, как лососи на нерест. Отгородишься стенами – прут через стены. Уйдешь под землю – кротами роют. На гору залезешь – муравьями карабкаются. Ну как тут не осерчать? – Кощей хлебнул из кубка, сделал скорбное лицо. – Потом и того хуже стало. Прознали, что смерть моя в яйце и давай наезжать на расправы все, кому не лень. Ни здрасьте, ни до свидания. Наскакивают, пинаются, как узкоглазые из горных монастырей, будто нет ни благородных мечей, ни всесокрушающих топоров. Ну... и сами, конечно, полегли – кто ж им простит такое издевательство? А позже, когда одна ведьма проболталась, что яйцо спрятано – вообще покоя не стало. До этого, редко да метко, лучшие бойцы приезжали. Орлы! Любо-дорого посмотреть. Теперь же любой землекоп в герои лезет. Перерыли всю округу, едва скалы не вывернули. Траву повыдирали, каждую песчинку просеяли, Ящер их задери. Пришлось перепрятывать поукромней. Яйцо теперь в утке. Утка, само собой, в зайце. Заяц – в сундуке. Сундук – на сосне. Да, хлопец, на сосне, а не на дубе, как многие думают... – А сосна? – не удержался Извек. Кощей ухмыльнулся. – Ты рот-то закрой, и уши подбери, а то по плечам висят, пыль собирают. Бессмертный подмигнул гостю, понизив голос продолжил: – Про то и дело у меня к тебе. Не возьмешься ли снести... – Эт я враз, – гаркнул Сотник. – Снесу напрочь, и сосну, и ель, и все, что там еще растет... – он примолк, заметив кислую гримасу хозяина. Кощей раздраженно сверкнул глазом: – Какие же вы все торопливые! – Так мы же не бессмертные, – оправдался Извек растерянно. – Нам рассусоливать некогда. – Снести и перепрятать в другое место, подальше и понадежней. А то и до сундука уже куча охотников, друг другу на головы лезут. Окрест тех мест, все дубравы вытоптали, скоро за рощи примутся. – Бессмертный испытующе Посмотрел на гостя. – Ну как, возьмешься? Извек выдержал взгляд, приложился к кубку, не сводя глаз с собеседника, осушил до дна. – Так просто и доверишься первому встречному? – Не так просто, и не первому, – Кощей улыбнулся, мечтательно прикрыл глаза. Длинные пальцы поглаживали алмазные грани кубка. – Ты отнесешь то, что надо, туда, куда надо. А я похлопочу для тебя. – Я привык сам для себя хлопотать, – отрезал Извек. Брови скакнули к переносице. – Сам! Всегда и везде! – Ой ли? Там, где я буду, сам не дохлопочешься. Так что послушай старшего, а топорщиться потом будешь. Сотник скрестил руки на груди, хмыкнул. – Излагай, папаша... Точнее дедуля! – Так вот, – тихо продолжал Бессмертный. – Ты отвезешь яичко, выбросишь его и забудешь, что Кощей тебе докучал. А я тем временем переговорю с кем надо, глядишь, да уступят старому приятелю, отпустят девку за тебя. И тебе радость, и баба при деле. Она ж тоже по тебе сохнет. Не знаю уж, что в таком нашла, но забыть не может, если слухи не врут. Лицо Извека застыло. Кощей спокойно ждал, пока взор синих глаз прояснится. Наконец Сотник справился с голосом, хрипло заговорил. – Старик, я правда сейчас слышал то, что ты сказал, или...? – Правда, правда. Услуга за услугу. Ты утрясешь мои людские заботы, я твои нечеловечьи. Ну как, сговоримся? – Сговоримся, ежели не надорвешься. Только объясни еще одно, почему сам не сделаешь. – Самому мне не способно, уж слишком я заметен. Стоит отойти от гор, сразу узнают, слетятся как комары на голую задницу. Придется не делом заниматься, а от назойливых отмахиваться. Хлопотно уж больно. – Неужто не сдюжишь, – не поверил Извек.– Ты же велик и могуч. – Не я один. Те тоже, не первый век на белый свет смотрят. Не будь их, я бы сам до моря прогулялся. Так что решай, откажешься – не обижусь. Сотник задумался. Кощеевым доводам верилось не очень, но награда того стоила. Русалка не выходила из головы, заполняя сердце тоской и отчаяньем. – Уговорил. Объясняй куда и как ехать. – Объясню, конечно же объясню! – оживился Кощей. – И расскажу, и покажу. Бессмертный щелкнул пальцами и, рядом дружинником возникла большая полукруглая чаша на кованной витой треноге. Заглянув в нее, Сотник почувствовал, как челюсть устремилась вниз. Вместо отражения потолка пещеры, в чаше покачивался краешек леса. Можно было рассмотреть даже отдельные кроны деревьев и прогал с елезаметной стежкой. – Поначалу поедешь сюда, – начал Кощей. – Найдешь дорогу, давно не езженную, но еще заметную... Сотник кое-как справился с лицом, негоже вою выказывать оторопь, смотрел на меняющиеся картинки и старался не пропустить ни одного слова. Дорога получалась неблизкая, и память должна была стать единственным проводником по новым местам. Глаза запоминали виды новых мест, в уши влетали малознакомые названия: Лемеш, Вышень, Проплешины... Беседа продлилась далеко за полночь. Бессмертный терпеливо рассказывал о каждой местности, обращал внимание на те или иные приметы, способные помочь в определении направлений. Уже под утро выложил перед гостем потертую дорожную флягу. – Фляга нескончаемая, – пояснил он. – Сколько из нее ни пей, она все полная. Да, вот еще утку жареную возьми. – он выдернул из воздуха тушку размером с трехмесячного порося. – Будешь есть, хребет не бросай. За ночь на нем еще нарастет. Печенья горсть. Последнее тоже, оставляй в сумке, не успеешь проголодаться как еще пять-шесть горстей прибудет. Бессмертный помолчал, раздумывая. Потом нехотя поднялся, откинул несколько подушек и выволок на свет потертые ножны с невзрачной рукоятью. – Меч-Кладенец! Не ржавеет, не ломается, не тупится, почти не утомляет. Сотник освободил ножны, глянул вдоль лезвия, качнул оружие в руке. Поискав глазами, на чем испытать, отломил от грозди невиданный желтый плод. Подкинул перед собой и, ощущая необычную легкость клинка, размашисто рубанул. Удивленно вскинул брови и снова потянулся к грозди. Рубанул еще раз. При ударе лезвие наливалось странной тяжестью, которая мгновенно исчезла на замахе. – Гожо! – с горящими очами восклицал Сотник, рассекая на лету желтые огурцы. – Эх, гожо! Чтобы остановить этот, почти детский восторг, Кощею пришлось бросить в дружинника тяжелый золотой подсвечник. Развалив и его с той же легкостью, Извек восхищенно осмотрел идеальную рубящую кромку и бережно положил клинок поверх фляги. Бессмертный, со скукой смотревший на забаву гостя, указал на гору подушек. – Уже поздно, доблестный Извек, отдохни с дороги, а я отправлюсь за поклажей. К утру обернусь. – И то верно, – согласился Извек. – Ступай дедуля! А мы с коником пока всхрапнем, чай, намаялись за день. Кощей направился к стене и скрылся в толще услужливо распахнувшейся скалы. Сотник переглянулся с Вороном, пожал плечами и завалился на мягкие подушки. Лежал, рассматривая вырезанное на стенах, шествие диковинных зверей, пока усталость и вино не смежили веки. Во сне, снова влетал в ночную реку, рыскал в черноте скрюченными пальцами, что-то хватал, но в руках, вместо Лельки, всякий раз оказывалась то коряга, то трава, то холодный рыбий хвост. Разбудил звякнувший в руках Кощея кубок и какой-то знакомый запах.. Извек продрал глаза, сел, зыркнул на Ворона. Тот спокойно набивал брюхо овсом. Причина запаха покоилась тут же, в двух шагах от фонтана. Кощей, ничуть не смущенный этим обстоятельством, жестом пригласил к столу и Извек, сладко потянувшись, присоединился к утренней трапезе хозяина. Пока завтракал, посматривал на белое, в голубых прожилках, Яйцо с два кулака величиной. Насытившись направился к Ворону. Кощей молча булькал кальяном, ждал, когда Извек оседлает коня и соберет дорожный скарб. Сам подал Яйцо и искоса смотрел, как Сотник застегивает пряжку. С удовлетворением убедился, что руки дружинника не дрожат, значит, ничего скверного не замышляет. – В добрый путь?! – полувопросительно произнес он. – Прокатимся – увидим! – улыбнулся Извек. В дальнем конце пещеры уже зияла дыра выхода. Кощей поднял раскрытые ладони. – Не обессудь, мил человек, проводить не смогу. Нам вдвоем теперь лучше не показываться. О вещичках моих не беспокойся, пусть покуда у тебя побудут. Только не отдавай никому. Встретимся, вернешь. – Не отдам! – пообещал Извек. – Что мне доверено, то только у мертвого заберут! – Вот и славно! – подытожил Бессмертный, со странной улыбкой. Сотник протянул ладонь и почувствовал холод крепкой Кощеевой длани. В следующий миг ловко вскочил в седло и направил Ворона через зал... Когда хвост жеребца скрылся за поворотом, хозяин брезгливо оглядел свои владенья. В следующий миг бадья с овсом и горка конских каштанов растворились в воздухе. Бессмертный шагнул за фонтан и скользнул к незаметной двери. Тень былой скупости оставила на лице кислый след: уж очень он не любил нарушать покой своих легендарных кладовых. – Ради достижения цели приходится расставаться со многими любимыми вещами! – философски изрек Кощей, вступая в зал поменьше. – Но, на время, – добавил он задумчиво. – Только на время... Взгляд его упал на вырезанное в скальном монолите кресло, в виде раскрытого рта. Сиденьем служил исполинский язык, над изголовьем нависала губа с торчащими из под нее клыками, а на месте подлокотников топорщились два не к месту пристроенных уха. Кощей опустился на вытертый до блеска камень, откинул голову на верхнюю губу и прикрыл глаза. Через некоторое время вокруг сгустился сизый туман и почти скрыл его сухощавую фигуру. Под сводами зала зазвучали неясные голоса, звяканье железа и хриплый хохот. Скоро звуки приблизились и стали четче. Уловив нужный голос, Бессмертный медленно вздохнул и заговорил, обращаясь к кому-то находящемуся очень далеко...

–...Далеко, – пробурчал Бутян, громко чавкая. – Да и скудновато, чтобы тащиться за тридевять земель. – Неча! – поддакнул Дрозд, косоглазый подручный атамана. – В такую даль киселя хлебать? Не-е! пока обратно доедешь, опять проголодаешься. Он заискивающе глянул на Бутяна. Главарь перестал жевать, хлебнул из ковша и потянулся за следующим куском. Широченная лапища зависла над сочными дымящимися окороками. Пальцы подергались и, выбрав цель, вцепились в самый поджаристый шмот, покрытый душистой румяной корочкой. Втянув носом душистый пар, Бутян вгрызся в мякоть и, вырвав зубами изрядный кус, продолжил: – Ты бы, что-нибудь поближе разведал, да побогаче. Чтобы и вина, и еды, и золотишка поболе. Вроде давешнего каравана. Теперь, сам видишь, порева всей ораве недели на три достанет. Он по хозяйски обвел поляну рукой, с зажатым в ней укушенным окороком. Мощные, как у молодого скакуна, зубы снова впились в мясо. Не переставая жевать, Бутян слазил за пазуху и выволок пузатый кошель. – На вот, награди своих людей! Заслужили. Вы ведь у нас передовой разъезд. Без вашего нюха нам и зубы ни к чему. Так, что разузнайте что-нибудь поближе, а пока пейте и гуляйте. Хмуро слушавший вожака, Адиз увидал мешок с монетами и посветлел лицом. Подбросив тяжелый кошель на руке, сверкнул лисьим глазом. – Разузнаем! Вот только глотки промочим, и пыль дорожную с доспеха смахнем. – Смахните, – кивнул Вожак, с шумом проглатывая очередной кусок. Не успело мясо провалиться, как он замер с напряженным лицом и перестал замечать все вокруг. В голове зазвучал знакомый вкрадчивый голос: – Исполать тебе, доблестный Бутян. Рад знать, что ты в добром здравии. Не окажешь ли мне услугу. – Кощей сделал паузу. Бутян молчал, зная любовь Бессмертного к пространным учтивым вступлениям. Кощей тем временем продолжал: – Не съездишь ли со своими соколами поохотиться? Не близко, правда, но обещаю куш золотом. Каждому из твоих людей, столько сколько поместится в их шапки. Тебе отдельно – сколько сможешь унести. Бутян хищно улыбнулся, пробормотал сквозь зубы: – Сделаем. Для хорошего человека всегда рады. Что там? Весь, войско, обоз? – Путник. Один. Верхом на черном коне с длинными ушами. Мне нужен его меч, дорожная фляга, сумка, конь. Возьмешь это и привезешь мне, к Черной Горке. Там и расплатимся. – Заметано о, наищедрейший, хотя ты явно переплатил. Куда послать Адиза с людьми? Кощей помолчал. Бутяну послышался терпеливый вздох и в голове опять зазвучал негромкий голос. – Поедешь сам, и возьми всех своих людей, много не будет. Доберетесь до Серых Гор, встанете у дороги на выходе из Блуждалого леса. Человек поедет недели через две-три. Смотри не упусти. Голос умолк. В уши снова хлынул шум лагеря. Бутян влил в пасть ковш вина и глянул на подручного. Тот с готовностью таращил косые глаза. Помнил, что каждый раз, когда Атаман разговаривал сам с собой, приходилось срочно срываться с места. Теперь Дрозд ожидал приказа. Бутян стер с нижней губы капли вина и кивнул подручному. – Чирикай! Косоглазый поспешно мигнул и дернул из-за плеча перевязь с боевым рогом. Наспех обтер рот, приложился губами к серебряной оковке рога и, зажмурившись, надул щеки. Мощный хриплый стон, похожий на крик смертельно раненного Ящера, распугал сидящее на окрестных деревьях воронье. Воздух наполнили дружное карканье и беспорядочное хлопанье крыльев. По земле захлопали крупные лепешки птичьего помета. Косоглазый досадливо сморщился, кашлянул, глотнул вина и, глубоко вдохнув, снова приложился к рогу. На этот раз щеки едва не лопнули от натуги и... воздух над поляной продрал неимоверной силы рев. С десяток ворон, случившихся рядом, попадали замертво. Одна или две угодили в парующий котел с кипящим варевом, но этого уже никто не заметил. Все вскочили и, выплевывая недожеванные куски, бросились к лошадям. На ходу пытались высмотреть причину внезапной тревоги. Бутян довольно осклабился, блеснув на солнце лошадиной улыбкой: дисциплина – сестра удачи. Поднявшись, поправил на поясе топор, оглянулся. Сзади уже подбегали два рослых громилы, держа в поводу крупного серого жеребца. Атаман, не глядя, поймал повод и, удивительно легко для своей стати, запрыгнул в седло. Ковырнув в зубах ногтем мизинца, осмотрел войско. Еще раз довольно хмыкнул, вспоминая слова знакомого мудреца, теперь уже покойника: "мастерство вином не зальешь". Вокруг, стремя в стремя, стояли готовые к бою всадники. Правда, с трезвых коней смотрели, осоловевшие от вина и пищи, морды. Кое-кто качался и съезжал то на один, то на другой бок, но все поголовно с оружием в руках, готовые к чему угодно, когда угодно и где угодно. Смотрят преданно, хотя, некоторые уже мало что видят. Бутян ласково обвел взглядом своих головорезов, прокашлялся и заговорил голосом перекрывавшим шум любого боя: – Сынки! Жорево и порево – это очень здориво, однако, доедим потом. А пока надо кой-куда съездить и человечка одного сыскать. За него платят... Войско с готовностью рявкнуло что-то невразумительное, отчего в котле с похлебкой прибавилась еще одна ворона. Бутян развернул коня и, взмахнув рукой, окликнул подручного: – Дрозд! Десятка Камшука догонит потом. Пусть грузят добро в повозки и волокут следом. Косоглазый грохнул себя кулаком в грудь и поскакал отдавать распоряжения. Улыбка Бутяна вновь явила на свет квадратные зубы. – Ну, сынки, в путь?! – гаркнул он в полный голос и, под радостный хмельной рев, двинулся к просеке. Войско плавно потекло за атаманом, вытягиваясь в походную колонну. Со свистом и гиканьем вперед проскакал дозорный разъезд во главе с Адизом. Только им разрешалось ехать "поперед батьки". Бывалые воины знали свое дело и спешили выдвинуться на тыщу саженей вперед, дабы при надобности войско успело перестроиться к бою. Через некоторое время за спиной Атамана послышался быстрый топот. Дрозд осадил скакуна в трех шагах позади и, поравнявшись, бодро доложил: – Обоз готов, идет следом. Камшук со своими замыкает. – Вот и гоженько, – кивнул Бутян. А теперь слушай здесь. – Да, батька! – Скоро будем на месте, там станем ждать, пока не появится один человечек. Как появится – будем его немножко убивать. Причем насмерть. Предупреди всех десятников: меч, коня, флягу и сумку – мне! В цельности и сохранности! Сделаете – кошели станут тяжелее, много тяжелее. Не сделаете – развешаю всех на деревьях, как белка грибы. – Одна душа? – удивился косоглазый. – Это ж, на раз сморкнуться! Бутян с интересом поглядел на подручного. Когда отвел взгляд, на лошадином лице блуждала тень зловещей улыбки. – Не кажи гоп, хлопец! Чую не простой человечек. Оч-чень не простой...