Текст книги "Извек (Княжье похмелье)"

Автор книги: Святослав Аладырев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

...Войско неспешно катилось по равнине, но в этой кажущейся медлительности чувствовалась неотвратимость морского прилива. Три сотни всадников растянулись коровьим языком, сохраняя неуловимое глазом построение. Лишь опытный взор мог заметить, что каждый из трехсот, строго держался отведенного места в колонне, постоянно находясь в поле зрения десятника. Те, в свою очередь, постоянно поглядывали в голову колонны, где вокруг главаря держалась кучка вестовых. Бутян гордился своим войском. Он лично отбирал бойцов себе под стать. Сам же их натаскивал, используя богатый опыт и знания, накопленные смолоду, когда был наймитом в Цареградской страже. За годы, проведенные на службе, узнал почти все о воинских манерах разных народов. Изучил их слабые и сильные стороны. Смекалистый ум находил ошибки и недостатки, но природная хитрость подсказывала не лезть к военачальникам с советами, а мотать все на ус и выживать в любых ситуациях. Наконец, заматеревший в боях Бутян убедился, что в наемниках учиться больше нечему. Улучив момент, прихватил с собой маленько Цареградского золота и подался на вольные хлеба. Тут же мало помалу, стал собирать под своим началом крепких сорвиголов, сколачивая небольшое, но весьма справное по выучке войско. А с войском уже начал думать о том, чтобы потихоньку обосновать где-нибудь маленькое княжество и, к старости, зажить спокойно и беззаботно, наставляя детей и воспитывая внуков. Вдохновляли на это и уверенность в собственных силах, и пример одного древнего героя, про которого услышал в детстве от старого баяна. Тот герой, собрав на Дону ватагу лихих голов, тоже, в конце концов, добыл себе и власть, и славу, и счастливую старость. А мы чем хуже, частенько размышлял Бутян, глядя на своих рослых воинов. Крупное длинное лицо атамана чуть светлело, смягчая обычную суровость, однако, это не особо смягчало груботесанные черты. Что ж поделаешь, ежели уродился с такой рожей: могучая нижняя челюсть выдавалась вперед, за тонкими губами скрывались огромные крепкие зубы, которым, если бы не заостренные хищные клыки, могла позавидовать любая породистая лошадь.

ЧАСТЬ 3

Глава 15

Не подмажешь – не поедешь, не упав – не полетишь. Витим – Большая Чаша

Укутанная тающим туманом дорога, уводила все дальше в лес. Нити солнечных лучей, прорвавшись сквозь густую листву, колыхались над травой и высвечивали россыпи крупных росинок. Извек достал из переметной сумы Кощеево угощение. Придирчиво осмотрел душистые лепешки с орехами и сморщенными коричневатыми ягодами. Не заметив ничего необычного, попробовал, удивился свежести, будто печенье только на рассвете рассталось с жаром печи. Ворон бодро топотал под разноголосый щебет утренних птиц. Жадно ловил ноздрями аппетитный запах, косил глазом и фыркал, успешно выклянчивая лакомство: каждая третья лепешка доставалась ему. Наевшись, Сотник обмахнул бороду и, на всякий случай пошарил в суме. С удовольствием убедился, что там еще осталось, отряхнул руку, застегнул потертый ремень. Лес становился гуще. Солнечные зайцы постепенно исчезли, и под изумрудным пологом воцарились прозрачные светлые сумерки. Завтрак навеял благостное настроение, будто все события последней седьмицы приснились и теперь наступило светлое пробуждение. В голове промелькнула мысль: может все привиделось, и Лелька, и берег, и река... Может воображение в полудреме просто вытянуло ее образ из далеких юношеских грез? Может и не было ее у костра... – Было! – ответила тупая игла в сердце. – Было! Будто в подтверждение, Ворон ржанул, потряс гривой и шумно вздохнул. Извек нагнулся вперед, почесал жесткую челку. – Ниче, ниче! Все у нас будет хорошо. Вернемся – найду и тебе хорошую кобылку и, на ночь в поле отпущу... а то и на две. Ворон заметно воспрял духом. Цокот стал звонче, черные лопухи вытянулись в небо. Извек усмехнулся. – Как нам все-таки мало надо для счастья. Чтобы жилось не голодно, не холодно и было к кому приласкаться. Потом, конечно же, детишки... Ну, само собой, чтобы было на что их с мамкой побаловать. А там, чтобы для отпрысков хорошие пары нашлись. И, чтобы внуки радовали, и чтобы героями были. И чтобы в ратном деле с ними всегда Спех был. И, конечно же... Ворон звякнул удилами. – Да... – спохватился Сотник. – Для счастья нужно совсем немного. Наезженная просека вывела на тесную полянку и разделилась надвое. – Ага, вот и развилка, – изрек Извек. – Видишь, травоед, не соврал Кощей. Все как в сказке: направо поедешь – хрен знает, куда уедешь. Налево поедешь – хрен знает, когда приедешь, хотя нам вообще-то налево. А назад поедешь... – Да никуда ты, сказочник, не поедешь. Здесь и останешься... На полянку из-за деревьев медленно вышли рослые мужики с наглыми мордами. В руках недобро поблескивало разномастное оружие. У кого меч, у кого палица или кистень. Двое при топорах. Один то ли с рогатиной, то ли с самодельным копьем, увенчанным жутким наконечником в локоть длиной. – Как же я не люблю охоты и засады... – досадливо сморщился Извек. В тот же миг сзади, отрезая путь к отступлению, грохнулось толстое неструганное бревно с привязанными торчмя заостренными кольями. Такие же шипастые загородки перекрыли и оба разветвления дороги. Ворон остановился, стриганул шелковистыми ушами. Приехали, подумал Сотник, плакало Кощеево яичко, эти мордовороты из него глазунью сварганят. В такой тесноте не развернуться, а на коне без маневру воевать не сподручно. Перед внутренним взором мелькнуло Лелькино личико, и он с тоской пробормотал: – Извиняй, девка, неувязочка вышла. Попробуем, конечно, отбрехаться, однако, ежели что, не обессудь. Он глянул на матерого мужичину вдвое шире остальных. Вожак лениво прислонился к стволу, по-хозяйски осматривал и коня, и всадника. – Кошель кидай сюда, мечик налево, суму с харчами – направо, одежу сымай и клади прямо перед ногами, тады может и отпустим живым. Ну... или еле живым, – он цыкнул зубом и отлепился от дерева. – И с лошадкой своей прощайся, мои хлопцы с утра ничего не ели, от голоду с ног валятся. Он оглянулся на сытые рожи товарищей, с десяток глоток глумливо захохотали. Ворон переступил копытами, но Извек придержал повод и с укоризной глянул на главаря. – Почто, уважаемый, коника пугаешь? Он у меня робкий, теперь от страху спать ночью не будет, а убаюкивать некому. – Ниче, мы его убаюкаем! Заснет без задних ног! – разбойник зло усмехнулся и, под дружное ржание, двинулся вперед. – Слезай! Растопыренная пятерня потянулась к уздечке. Извек почувствовал, что вылетает из седла и едва успел сжать ногами конские бока. Ворон одним прыжком развернулся, вскинул зад и впечатал оба копыта в улыбающуюся морду. Главаря отбросило в кусты. Еще один дикий прыжок и конь, как ни в чем ни бывало, снова встал мордой к разношерстной компании. – Предупреждать надо, – сквозь зубы прошипел Сотник, косясь на бандитов. Улыбки застыли и медленно стекли с заросших бородами лиц. Мужики подобрались, поудобнее прихватывая оружие. На главаря не оглядывались – из гущи промятых кустов не доносилось ни звука. Зато всадник вдруг торопливо заговорил: – Эй, робята, не горячись! Ну, дурной он у меня, сам иногда боюсь. Вы еще не знаете, как он кусается. Да лучше и не знать. Намедни ярл Якун на него брагой дыхнул, так он у ярла полщита откусил. Дракон, а не конь, хоть и дурной маленько. Ворон, тем временем, кротко ущипнул пучок травы и, пытаясь сжевать, зазвенел удилами. Разбойники замерли, недоверчиво переглянулись и уставились на оборванного детину с копьем. Тот повел холмами плеч, прищурился, оценивая расстояние. Могучая ручища с бревноподобным древком пошла вверх. Ворон всхрапнул, недожеванная трава веером разлетелась в стороны. – Понял! – шепнул Извек и, как клещ, вцепился пятерней в гриву. Едва вторая ладонь упала на меч, конь вмял задние копыта в землю, и бросил мускулистое тело вперед. Сверкнули выпученные глаза копейщика. С удивительной для гиганта ловкостью он все же успел увернуться от черной, как смоль туши, но меч всадника достал по хребту. Клинок с хрястом прорубил мощную спину и сбил копейщика на траву... Едва коснувшись земли, Ворон снова крутнулся волчком и замер, как вкопанный. Двигались только трепещущие от возбуждения ноздри, да глаза, цепко следящие за каждым движением противников. Извек отцепился от гривы, прибрал повод, сделал страшное лицо. – Ну все, робята, шутки кончились. Щас слезу с этого дурака и возьмемся за вас всурьез, причем вдвоем. Кого этот бешеный не загрызет, того сам раскрошу. Мужики мрачно поглядывали на упавшего приятеля. Умирающий скреб руками траву. Кровь из глубокого проруба залила обездвиженные ноги. В последнем усилии он все же поднял голову. Пальцы потянулись к лежащему рядом копью, но по руке уже побежали судороги. Неожиданно детина прерывисто вдохнул, дернулся и уткнулся в землю. Ватага сдвинулась с места и стала медленно надвигаться. Извек, как мог незаметно, выдвинул ноги из стремян. Почувствовав осторожное движение, конь дрогнул боками и еле слышно ржанул. Извек приготовился к очередному прыжку, приметив рябого верзилу с потертым кистенем. Тот двигался вперед осторожно, но был ближе других. Сотник прикинул расстояние и тихо шепнул одними губами. – Давай! Ворон стрелой сиганул с места. Используя мощь лошадиного прыжка, Извек с силой дернулся в сторону. Вылетая из седла, развернулся боком и со всего маху обрушился на рябого. Оказавшись между землей и дружинником, разбойник смягчил падение всадника, но не выдержал двойного удара. Сотник услышал как у того хрустнули ребра. Перекатившись через голову, вскочил и оказался под градом беспорядочных ударов. Сзади доносились предсмертные хрипы, и топот, перемежающийся глухим стуком. В какой то миг Извек замер, не обнаружив перед собой нападавших. Трое оставшихся отступили к деревьям, круглые глаза перебегали с дружинника на гарцующего коня и обратно. Еще один с трудом встал на ноги. Не поднимая разбитой головы, сделал пару шагов и упал к ногам Ворона. Разбойники попятились. – Ну что, гуляки? – зло произнес Извек. – Догуливать будем? Вопрос подстегнул оставшихся. Еще мгновенье и, трое уцелевших скрылись в кустах, с хрустом проламывая себе дорогу. – Вот и повоевали, – вздохнул Извек и погладил коня по ушам. – Не! Врет бабка! Ты раньше не человеком два года был, а по меньшей мере драконом, и точно бешеным. Ну ладно, поехали дело делать. Нам налево. Ворон послушно двинулся к левой дорожке и встал перед заостренными кольями, дожидаясь когда хозяин уберет препятствие. Сотник удивленно выгнул бровь, своротил перегородку и вернулся в седло. – Ну, дела! Может, с тебя и уздечку снять? Сам будешь поворачивать, а мне только говорить куда?! Ворон, как обычно, ничего не ответил. Извек в десятый раз принялся перемалывать в уме беседу с Кощеем. Получалось странно. Вроде бы все было по уму, но в душе не проходило ощущение чего-то гадкого. Может, стоило дать Бессмертному в морду и, как подобает доброму вою, развернуться и самому броситься искать Лельку? А он, как презренный жид, ввязался в странную историю где обещана услуга за услугу. В который раз захотелось плюнуть на договор, достать Яйцо, грохнуть его, окаянное, о землю и... к ней – желанной, таинственной, прелестной... Однако уговор дороже денег! Дал слово – держись! И деваться теперь некуда – честь превыше всего. К тому же, может и не врет Бессмертный, что людскими хлопотами русалку не достать?! Сотникова голова шла кругом. Грешным делом начинал завидовать Рагдаю. У того только любовь не земная, а любимая – совсем человеческая... Извек отвлекся от раздумий, завертел головой, сверяя местность с рассказом Кощея. Пока вроде все шло, как по писанному. Путь пролегал по холмам, кое-как одетым в смешанное редколесье. За холмами ожидалась ровная возвышенность. За ней, если верить Бессмертному, начинался настоящий лес через который тянулась наезженная дорога до Вышеня, небольшого городища на окраине обжитых земель. Вечерело. Все блекло на глазах и постепенно приобретало цвет остывающей булатной поковки. Солнце расплескало за день всю ярость и едва теплилось за горсткой кучевых облаков. Последние связки вялых лучей высветили круглую впадину. На дне различались заросшие травой и осевшие в землю руины. На поверхности остались несколько растрескавшихся гранитных плит. Пока Извек осматривался, Ворон со скрипом выдрал пук травы и, перекладывая удила поудобней, захлопал губами. Недовольно замер, пока хозяин расстегивал пряжку и со вздохом облегчения вывернул голову из уздечки. – Проглот! – буркнул Сотник и потянул ремень подпруги. Уложив седло на траву, выложил съестное на плоский камень. В два больших глотка промочил горло и взялся за ужин. Жевал без особого желания, все обдумывал пути-дорожки, на которых оказался. Пока прихлебывал вторично, вспомнилась присказка Деда Пильгуя – кривая стрела прямо не летает. Невесело заглянул в горлышко фляги. Усмехнулся ромейскому утверждению, что истина в вине и хлебнув еще раз, завалился на траву. Едва закрыл глаза, как появилась Лелька. Стояла по пояс в воде и манила точеным пальчиком. Вокруг плескали мелкие плотвички, гоняемые парой щурят. Сотник делал осторожные шаги к русалке, но та оказывалась все дальше и дальше от берега. Внезапно нога Извека попала в яму, он окунулся с головой и... проснулся. Небо еще не начинало светлеть, но сон больше не шел. Ворон тоже, будто и не спал вовсе, бодро ощипывал кусты. Выехали затемно. Впереди, сколько хватало глаз, простиралось умытое росой поле. Ни дорог, ни троп. Одна трава с сочными, хрустящими на все лады, стеблями. Как ни странно, Ворон ни разу не потянулся губами к лакомой зелени. Растопырив ноздри шумно вдыхал прохладный воздух с редкими облачками тумана и за три сажени обходил холмики особо густой травы. Сотник молчал, присматривался к черным ушам коня. Они то и дело подергивались, настороженно ловя отсутствующие звуки. Скоро рассвело еще больше и Извек понял причину этой настороженности: в изумрудной поросли одного из холмиков рыжела рукоять меча. Чуть подальше над такой же зеленой кочкой, как подснежники на прямых деревянных стеблях, сверкали белизной оперения стрел. Над виднокраем показалась лысина солнца. Его лучи скользнули по росе и обнаружили в гуще травы останки, питавшие буйную зелень. Настырные стебли с неудержимой силой пробивали истлевшую одежду и, миновав кости, протискивались сквозь любые щелки побуревших от дождей доспехов. Кое где сверкали широкие улыбки черепов, разрубленных вместе со шлемом. Местами, склонившись над землей, темнели обветренные древки копий. Изредка попадались холмики побольше, в них просматривались дуги лошадиных ребер. Вся земля была пропитана смертью и Ворон чуял это несмотря на запахи цветущих трав. Ноздри коня продолжали топорщиться, даже когда мертвое поле кончилось и показалась длинная стена вековых деревьев. Желая побыстрей убраться от неприятного места, Ворон припустил торопливой рысцой, но быстро успокоился и перешел на размеренный шаг. Скоро достиг перелеска. Чем дальше, тем больше дорожка превращалась в широкую просеку. Сотник, пригретый солнцем, начал задремывать. Опять привиделась Лелька. Девчонка весело смеялась и шла навстречу Извеку, но храп Ворона спугнул виденье, и русалка умчалась, распустив по ветру длинные сполохи волос. Конь вывернул голову, заметил, что глаза хозяина открылись и снова навострил морду вперед. – Че фырчишь? Шел себе спокойно и иди, не мешай думать, – проворчал Сотник недовольно, и тут только заметил крепкого парня, появившегося из за поворота тропы. Молодец неспешно брел, глядя себе под ноги. Под мятой рубахой угадывались богатырские плечи, распахнутый ворот открывал крепкую шею с висящим на шнурке круглым оберегом. Сзади поблескивал, заткнутый за пояс, добротный шестопер. Наклонив кучерявую голову, хлопец упер щетинистый подбородок в мощную грудь и приближался, не замечая ничего вокруг. От нечего делать цеплял носками сапог шишки и распинывал их по кустам. Не пропускал и мухоморы. Разваливал в труху красные в пупырышках шапки, какое-то время стоял, тупо глядя на россыпь грибных ошметков, и шел дальше. Погруженный в себя, что-то бормотал, гулко и неразборчиво. Извек остановил коня, подождал. Наконец, когда кучерявая макушка грозила боднуть коня в морду, Сотник привстал в стременах, кашлянул: – Здрав будь, паря! О чем сетуешь? Может помочь чем? Кучерявый вскинул голову, едва не зацепив конские ноздри. Ворон с храпом отшатнулся, увидав разбитую морду хлопца. Сотник присвистнул: глаз хлопца задавлен фиолетовым мешком, черные лепешки губ перекосились и не давали рту полностью закрыться. На обеих распухших скулах по две-три засохших ссадины. Ворон закачался от стукнувшего в нос перегара. Парень медленно вынырнул из глубоких дум. Покрасневшие, без тени испуга, глаза съехали с лошадиной морды, отыскали лицо всадника. – Здорово, коль не шутишь! – проговорил он, пытаясь улыбнуться. – А то намедни тоже начали за здравие... и наздоровались... Кучерявый сморщился и слизнул выступившую на губе капельку крови. – Да нет, не шучу, – серьезно произнес Сотник. – Мне шутить недосуг, я по делу еду. – И мне сейчас не до них, – не расслышал парень. – Хотя и без дела иду. Он отступил в сторону, освобождая дорогу, но всадник снова заговорил. – Ты случаем не подскажешь, далеко ли еще до Вышень– града? – До Вышеня ? Не, не далече. Шагом поедешь – скоро доберешься, а поскачешь – еще раньше будешь. Молодец отвернулся, но голос дружинника снова не дал погрузиться в истребление мухоморов. – А далеко ли оттуда до Гиблых Проплешин? Кучерявый поднял красные, как у вурдалака, глаза. – Эт те мимо надоть, через город не попадешь. Везде разъезды. Ни туда, ни оттуда не пущають. На проплешинах, последнее время нечисть разгулялась. А тебе-то туда зачем? – Парень подозрительно пробежал взглядом по всаднику, ремням упряжи, коню, задержался на копытах. Убедившись, что дыма из под ног не видно, расслабился, махнул рукой со сбитыми костяшками. – Хотя мне без разницы. Из лесу выйдешь – по левую руку, ближе к окоему, увидишь курган. Объедешь справа. За ним начинается овраг и через полторы тыщи шагов распадается на пять пальцев. Поедешь по безымянному. Он и выведет на край Проплешин, аккурат там, где дорога. Только ночью не суйся, пережди в овраге у ручья, а утречком по туману и поедешь. Коли повезет, то стражи не будет, она обычно подале стоит. Сотник кивнул. – Добро, так и сделаю, спасибо за совет! – Не благодари раньше времени, может на смерть едешь, мне такая благодарность не нужна. – Ну тогда может выпьешь за мое здоровье? – предложил Извек, достал Кощееву баклагу и протянул ее парню. Тот открыл рот, глаза ожили. – Выпью! Это я всегда готов, особливо за здоровье. Он ловко поймал флягу, рванул пробку и запрокинул голову. Кадык запрыгал. Вино, направляемое опытной рукой, булькало в глотку не теряя по дороге ни капли. – Гожо-о! – выдохнул кучерявый. Чуть отдышавшись, вопросительно показал всаднику пробку, тот кивнул: – Пей-пей там еще много. Парень восхищенно глянул на щедрого незнакомца, приложился повторно. Оторвавшись от баклаги, закупорил и с сожалением отдал владельцу. – Благодарствуйте, дядько! Ожил! Слава богам, теперь живее всех живых... – Ну, бывай! – Извек спрятал вино в суму, тронул коня. – Эй! Погодь чуток! – донеслось сзади, парень подбежал, заглянул в глаза. – Возьми меня с собой, вдруг пригожусь. А то жуть как надоело дома сидеть. Одни и те же морды, одно и то же пойло, одно и то же веселье... в конце, он указал на свое неровное лицо. – Возьми! Дорогу подскажу. Мне в наших краях каждый бугорок знаком. Лучше всех ведаю, как и куда пробраться. – Ну пойдем, коли так, – согласился Извек. Конь без понуканий продолжил путь, а битый детина скакнул от радости и зашагал рядом. – Будем знакомы, меня Микишкой кличут, по прозвищу Алтын, – он гордо хмыкнул. – Это потому, что больше алтына с собой никогда не ношу. Все остальное на месте выигрываю, в корчме ли, на базаре, или на привале, когда в походе. Только мы давно в походах не были. Как к Киеву пристали, так и стережем землю с этой стороны, от всяких там басурман. Теперь вот нечисть расплодилась, ее удерживаем. Вот. А тебя как рекут? – С рождения Извеком звали, а по прозвищу... по прозвищу Сотником кличут. – Никак войском командовал? – воскликнул Микишка с уважением. – Да нет, какой из меня воевода. – Странная кличка! – Обыкновенная, – Извек вздохнул. – Как-то на реке Смородине, через мосток ехал, а навстречу – сотня, или около того, степняков. Мосток узкий, не разъехаться. А я, если честно, с ночи еще не просох, как тут уступишь. Ну, коня назад отослал, он-то трезвый, а сам встал посередь... и, всю ту сотню во хмелю и... того. А они, оказалось, к князю наниматься ехали. Те, кто с берега видел, кричали, да я занят был. С тех пор и прозвали Сотником. А коня Вороном звать. Умный, спасу нет, с полуслова все понимает. Жеребец гордо вскинул голову, уши поставил торчком, хвост коромыслом. Алтын похлопал глазами, восхищенно протянул. – Ну ты силен! – Да уж, – кивнул Сотник. – Что могу, то могу. Иной раз столько выпью, что сам удивляюсь. И упасть бы пора, ан нет, полдружины на ногах не стоит, а я, размявшись брагой, только во вкус вхожу. А уж если с закуской... Микишка выпучил глаза, долго шел молча, а челюсть захлопнул, только когда в рот влетела муха. Впереди посветлело. Лес расступился и вдалеке на холме показался Вышень. Из-за ограды торчали крыши домов, кое-где к небу тянулись сизые дымки очагов, а у ворот, еле заметные с такого расстояния, сновали людишки. Дорога сворачивала вправо, но кучерявая голова Микишки мотнулась в противоположную сторону: – Нам туда. Во-он курган, а чуть дальше – начало оврага. Когда солнце миновало зенит, холм остался позади, почти загородив измельчавший на таком расстоянии Вышень. Копыта коня мягко бухали по еле заметной ложбинке, которая постепенно углублялась и переходила в овражек. Тот, в свою очередь, рос, пока пологие пятиаршинные склоны не обернулись песчаными осыпями в семь саженей высотой. Двигались вдоль ручья, покуда не добрались до небольшого озерца. В разные стороны расходились овражки поменьше. – Теперь гляди, – объяснял Микишка. – Сзади будет рука, слева, значитца, большой палец, за ним будет указательный, средний и безымянный. Нам туда. – А мизинец? – А, как раз на конце мизинца, у дороги, дозор. Там тоже родничок, возле него они и сторожат, дабы ни туда, ни оттуда ни души не проскочило. С ними колдун, чтобы личины с нечисти сшибать. С кого личины собьют – под топор. – А ежели не собьют? – А тоже под топор. Вдруг да кудесник оплошал, чтоб уж не думалось. – Тоже верно, – согласился Извек, а про себя подумал. – Везде все одинаково: бей своих, чтоб чужих боялись. Ворон двинулся в указанный отросток оврага, отмечая копытами ровную дорожку пересохшего русла. Скоро показался хилый родничок, дававший начало былому ручью. Однако, без помощи дождей источник совсем ослаб и теперь еле наполнял песчаное корытце не больше конской головы. Желоб оврага измельчал до двухсаженной канавы и уткнулся в непроходимый бурелом. – Вот они, – гордо улыбнулся Алтын. – Гиблые Проплешины. Только тут не пролезешь, обождем до утра, а там, в тумане, и двинем по опушке. Саженей через двести дорога, широкая, милое дело ехать. Он довольно потянулся и улегся на теплый песок. Извек соскочил с седла. – Добро, здесь и подождем. Ворон тут же принялся общипывать чахлые кустики. Нехотя оторвался от еды, когда хозяин, сдернул уздечку и потрепал за длинное ухо. Когда из переметной сумы показалась жареная утка, величиной с индюка, Микишка подскочил, как ужаленный. – Ну, дядько, ты даешь! – Пока не даю, пока только достаю, – поправил Извек, выгреб пару горстей лепешек и, наконец, к вящей радости Алтына, выволок давешнюю флягу. – Ну, пора и перекусить. Микишка всхлипнул от восторга. – Какое там перекусить! Попируем не хуже князя, правда вина маловато... – Хватит тебе вина, – проворчал Сотник. – Его здесь целой дружине хватит, и коням в придачу. Алтын оглянулся на Ворона, который тоже удивленно пялился на флягу. – Видать, непьющие у вас дружины! – сочувствующе предположил Микишка. – Пьющие, пьющие! Извек отломил утиную ногу, протянул спутнику и весело добавил. – И едящие! Причем много. Ну, за встречу! Микишка самозабвенно осушил чашу и вгрызся в румяную утятину. Закрыв глаза, прожевал сочный кусок. – До чего ж необыкновенная хозяйка готовила, здоровья ей и долгих лет, уважительно изрек он и снова вцепился в утиную ляжку, наблюдая счастливыми глазами за повторным наполнением плошек. – Эт ты точно сказал, – улыбнулся Сотник. – И про хозяйку, и про долгие лета. И надо бы дольше, да некуда. Он поднял чашу, кивнул. Осушили по второй. Умяли ножки, принялись за крылья. Чаши наполнялись еще несколько раз, пока Микишка, глядя на оставшееся от утки туловище, не забеспокоился. – Слушай, давай остальное оставим. По Проплешинам дня два переть, а жрать там нечего, нечисть всего зверя извела, галок с воронами и тех пожрали. А морды нелюдям натощак бить не больно сподручно. – Не боись, паря, не оголодаем. – Да я не боюсь, но все же оставить бы птицу, вон еще печенья куча, а я за водой сбегаю, вина, наверное, тоже на глоток. – Ну, сбегай, ежели не лень. Печенье – тоже еда, хотя и не совсем для мужиков. Алтын уцепил плошки и припустил к ручью. Сотник с неохотой спрятал остаток гуся, следом побросал кости, взамен выгреб лепешек, оглянулся. У ручья удивленный Ворон внимательно наблюдал, как здоровый молодец, на полусогнутых ногах, семенит с плошками по песку. Извек встал, подождал водоноса и вытянул вперед руки. – Плесни-ка! Счастливое лицо Микишки вытянулось, он судорожно глотнул. – А как же вода? – Твою на две разольем, вином разбавим, вот и будет хорошо. Плещи! Алтын опустил одну чашку. Из второй, тонкой струйкой, лил на широкие жилистые ладони. Вода кончилась, Сотник вытер руки о штаны и присел к печенью. Флягу двинул приятелю. – Наливай! Тот бережно располовинил оставшееся в своей чашке. Взялся за флягу и выронил из рук. Схватил крепче, поднял и замер. Отгоняя наваждение, тряхнул головой. – Она же... – Да наливай ты! – не выдержал Извек. – Не чудится тебе, не... чудится! Фляга полная. Вино, в дрожащих руках, полилось неверной струйкой. Неверяще глядя на рубиновый напиток, Микишка обалдело забубнил. – Светлые боги, чудеса! И не сплю вроде, и не намухоморился, и не упился пока... как есть чудеса! Извек ухмылялся зачарованности спутника. Наконец не выдержал, успокоил. – Да не рубись ты так, Микиша, сказано тебе – все хорошо. Ты в здравом уме, не бойсь и не удивляйсь. А флягу я у знакомой кикиморы позаимствовал, если это тебя утешит. Парень опустил флягу, обиженно посмотрел на дружинника, сдул с пробки песчинки и буднично сунул в горловину. – Почто сразу не сказал? У кикимор знамо дело, и не такие чудеса встретишь. Тем более у знакомых. Я уж думал, ты сам колдун. А кикимора эт ничего, она баба своя. А своя баба... Он умолк, поднес чашу ко рту. Украдкой окунул край оберега, глянул, облизал и с удовольствием выпил. Помолчав, блаженно заключил: – Своя баба – это хорошее пойло. Сладкие лепешки уходили в охотку. Когда на тряпице остались две, Алтын сыто зевнул. – А это, думаю, на завтрак сгодится. С утра много есть – вредно. – А с вечера? – С вечера вообще – смерть! А умирать лучше сытым! Он засмеялся, но, когда над головой прошла волна теплого воздуха, смолк, икнул и оглянулся. За спиной стоял Ворон, шумно втягивал аромат печенья и выразительно смотрел на Микишку. – Понял, понял! Только не гляди так, а то заплачу! – проворчал Алтын, сгреб лепешки и, отдав жеребцу, показал пустые руки. Ворон благодарно ткнулся губами в ладони, коснулся ноздрями Микишкиной физиономии, тот болезненно поморщился. – Болит? – посочувствовал Извек. – Есть маленько, – признался Алтын, тряхнув чубом. – У нас вечно все не слава Роду. То одно, то другое, то третье, всякое разное... а морды, по утру, всегда разбиты одинаково. Скушно... – Да уж че ж веселого, – согласился Извек. – Когда с утра морда синяя, разве гоже... Эт ежели у других морды синие, тогда весело, а когда у себя... – Вот я и решил, плюнуть на все, да на мир посмотреть. – с серьезным лицом закончил Микишка. Сыто потянувшись, опустился на теплый песок и, поправив шестопер, забросил руки за голову. Осоловелые от сытости глаза мечтательно уставились в небо. Извек двинул к себе седло, прилег, примостив голову на потертой коже. С удовольствием вдохнул вечерний воздух, огладил русую бороду. – Эт правильно. Дома сидючи, ума не наживешь. А почто в последний раз скучать начали? Нечто повздорил с кем? – Не-е, – протянул Микишка. – Я тихий. Ну, почти всегда. Даже в журке почти не бываю. Разве что изредка, когда пить хочется. А последний раз... в общем длинная история... – Да мы, вроде, и не спешим, – подбодрил Сотник. – Расскажи! Ночь, небось, не короче будет. Да и мне интересно послушать где, как и кто чем дышит. – Не, не спешим, – поддакнул Микишка. Собрав на лбу складки, подумал и, решившись наконец, неохотно заговорил: – Ну... Завелся у нас как-то лиходей. Как какой мужик в журке задержится, так у его бабы гость объявляется. Да такой ласковый, что жинки одна другой радостней оставались. И мужам благо: ни тебе упреков, ни ворчания. Некоторые, правда, призадумались. Уж больно жинки довольны, когда они из корчмы приползают. Репы чесали долго, потом все же смикетили. Опосля того, как одному с пьяных глаз в ночи примерещилось, как из верхних окон его терема будто бы кто-то на землю сиганул. Он с улицы к терему, да под окнами на грабли наступил. Когда в себя пришел, вокруг уж покой и тишина. Он к жонке, та – ни сном ни духом... Словом чудеса да и только. Однако мужики решили, что завелся в Вышеньграде злыдень-проказник. Ну тут уж расстарались. И засады на него делали, и облавы на огородах учиняли, да только шалун как лазил, так и не унялся. Иной раз и боярским дочкам подолы задирал, опосля чего вся родня по полночи с кольями металась. Да только зря все это, с коровьими мозгами молодого оленя не поймаешь... А не пойман – не вор. И что глупой девке во тьме примерещилось – это уже ее дело. Может то леший к ней в окно лазит. А леший, он чью хошь личину на себя напялит. Микишка замолчал, мечтательно прикрыл глаза. Извек лыбился. Услыхав про лешего, хмыкнул и осторожно поинтересовался: – И ко многим этот леший лазил? – Ко многим, – вздохнул Алтын кротко. – Да разве его окаянного поймаешь. Он ведь как сквозняк, шасть и нету его. – Ага, – поддакнул Сотник. – Его дело мужеское: набедокурил – в кусты! И что, с тех пор так ни разу и не сцапали? Лицо Микишки омрачилось. Он снова уставился в небо, рубаха на груди медленно поднялась, опала. – Разок-то сцапали. В самый последний. Из-за того, что у одной хозяюшки меду перебрал, и ладно бы просто перебрал, так еще с собой кувшинчик прихватил. С тем гостинцем, после трудов праведных, в корчму подался. Там с друзьями и отведывал, пока один боярин не признал посудинку из своего дома. – Микишка болезненно перекосился, горестно помотал головой. – Вот так и погуляли: начали за здравие, а потом... Сотник ухмыльнулся. Прикрыл веки, но снова услышал голос Алтына: – А ты с чего в наши края забрел? – А тоже на мир посмотреть, да по дороге дела нашлись. Правда ежели бы не одна баба... дура... словом, сидел бы я сейчас в корчме с другами своими, да мед с пивом пил. Ладно, давай сны смотреть, вдруг что интересное увидим. – Ага, давай поглядим, – согласился ополченец...