Текст книги "Извек (Княжье похмелье)"

Автор книги: Святослав Аладырев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

... По притопленной гати тащились долго. Кони, чувствуя близкую бездну, ступали осторожно. После каждого шага замирали, пробуя копытом неровную каменистую тропу. Когда остров начал теряться в дымке, впереди из белой мути выступила уцелевшая дорога. Кони толкали мордами в спины, подгоняли хозяев, торопясь выбраться из рясочного киселя. Выбравшись на твердое, едва дождались когда Дружинник с ополченцем заберутся в седла, и нетерпеливой рысцой припустили по дороге. Скоро показался край болот с оторочкой елового бора. Дорога упиралась в берег и, взобравшись на пригорок, скатывалась в жидкий распадок. Извек остановил Ворона и оглядел волглую лощину. То здесь, то там торчали измученные нелегкой жизнью корявые кустики. Звон ручейка, струящегося рядом, казался совершенно чуждым в этом безмолвии. Спереди, серую унылость перегораживал непроходимый ельник, сзади расстилался зеленый ковер бездонных трясин. – Привал. – непривычно тихо скомандовал Сотник и мягко спрыгнул на траву. Микишка ссадил Дарьку и, подав ей дедовский посох, слез сам. Извек все еще осматриваясь по сторонам, потянул с коня удила. Ворон дрогнул боками, дождался пока снимут узду и устало двинулся к ручью. Когда припал к воде, аж застонал от блаженства. – А-а, – улыбнулся Извек. – Утреннее похмелье это тебе, брат, не вечерний водопой. Ворон жадно втягивал воду. Чуть посторонился, когда сзади, подгоняемый вчерашним бодуном, затопотал белоголовый. Напившись, побрели вдоль ручья, набивая брюхо сочной травой. Микишка стянул рубаху и, оглядев царапины на ребрах, бросил заскорузлую холстину в ручей. Придавив камнем, оттер мокрой ладонью потемневшие потеки на боку и растянулся на траве. Сотник помедлил, но тоже потянул с себя доспех. Забросив рубаху отмачиваться, занялся костром. Едва пламя захрустело лапником, оставил огонь на попечение Дарьки. Отыскал в суме моток веревки и принялся сдирать с доспеха и наручей почерневшие брызги. Через некоторое время, от ручья донеслись мокрые шлепки. Микишка, сложив обе рубахи в жгут, постукивал камнем мокрую материю. Простучав с обеих сторон, споласкивал в ручье и снова долбил, пока от холстины не отошли бурые пятна. Оглядев в очередной раз оставшиеся желтые разводы, махнул рукой и принялся отжимать. Заметив благодарный кивок Сотника, пробурчал: – Пока и так сойдет. Всяко лучше чем раньше. Дарька оглядела себя, но решила отложить стирку до следующего раза, не раздеваться же при мужчинах. Алтын понимающе кивнул. – Ничего, девонька, на тебе грязи меньше, а скоро и до бани доберемся, и до стирки человеческой. Пока костер и полуденное солнце сушили рубахи, кони наелись и сонно дремали. Извек оглядел свою работу и остался доволен. С удовольствием влез в чистую рубаху, напялил надраенный доспех и, застегивая наручи, двинулся к коню. – Просыпайся, друже! Пора выдвигаться...

... Местность постепенно менялась. Исчезла сырость и, среди темного ельника, все чаще попадались лиственные деревья. Скоро они совсем вытеснили колючих собратьев и заблестели трепещущей на ветру зеленью. Дорога свернула вбок и выбежала на прозрачную опушку. Сотник долго вглядывался в горбины далекого окоема, принимая глазами отложенные в памяти заметы. Почесав лоб, потупился, обернулся к спутникам. – Ну, ребята, вроде как расходиться время приспело. Прошлые беды позади, впереди дорога к новым. Он грустно усмехнулся, заметил как Микишка вдруг растерялся, забегал глазами, не находя слов, зачем-то потер нос, ухо. В очередной раз подняв глаза на Сотника, тихо спросил: – И куда теперь? – Мне туда, – Извек махнул рукой за спину. – Тут уже недалече, денек-три и доеду. – М-м-м, – неопределенно протянул Алтын, кивнув. – А когда доделаешь? – Когда доделаю? А как доделаю, так обратно поеду, токмо другой дорожкой. Подлинней, потише, поспокойней через горки и долины. На обратном пути, коли жив, рисковать да торопиться никчему, да и некуда. Заеду только к одному знакомому за обещанным... и ближе к Киеву подамся. Микишка в смятении зарылся пальцами в буйные кудри. Позабыв о замершей рядом Дарьке, с отчаянной надеждой глянул на Сотника. – Слушай, а может меня в Киев возьмешь, глядишь и в княжьей дружине примут, а? Сотник улыбнулся. – Да я сам об этом думал. Такие молодцы нам к пользе. Только... – он глянул на мрачнеющую Дарьку и замялся. Микишка же наоборот, засиял как новая цареградская монета. Казалось, сейчас соскочит с Шайтана и примется от радости нарезать бегом вокруг Извека. – Уговорились! – звонко заключил он. Вот только Дарьку отвезу к родне в Городище. Сестра у меня там есть, Калиной кличут. Ведунья. Добрая – сил нет. У нее и пристрою, а сам прямиком к Киеву! – Гоже! Если доберешься раньше меня, спроси на княжьем дворе Эрзю, Мокшу или Ра... – Сотник осекся, вспомнив, что Рагдая не будет, поправился: Спросишь Эрзю или Мокшу. Любому из этих двоих скажешь, что я прислал. До времени устроят, а там и я объявлюсь. Микишка скучковал брови, прикрыл веки и медленно, почти по складам, повторил. – Эрзя и Мокша... Мокша и Эрзя. Когда снова открыл счастливые очи, Ворон уже стоял рядом, а Сотник протягивал руку. Алтын с готовностью растопорщил пятерню. Хлопнули, стиснули до хруста в пальцах, подержали, глядя друг другу в глаза, разняли. Извек провел тыльной стороной ладони по щеке нахмуренной девчонки, подмигнул. – Прощай, Дарья. И не грусти, ты веселая лучше. Да и не с чего грустить, жизнь впереди долгая и счастливая. Через годок-другой замуж тебя отдадим, а? – Сотник лукаво глянул на Микишку. – Найдем, что ли жениха? – Угу, – промычал враз посерьезневший Алтын. – Поищем, коли надо будет. В глазах Сотника запрыгали смешинки. Заметил, как зарделись Дарькины щечки, как замерла, будто перепелка, даже дышать перестала. Благо сидит впереди ополченца – тому не видать. – Вот и славно, ребятки, значится еще погуляем на свадебке, а пока... Он резко развернул Ворона и, не сказав больше ни слова, пустил с места в галоп. Гнал не оглядываясь, приподнявшись над седлом и пригнувшись к черной гриве. Две пары глаз следили за удаляющимся всадником, пока тот не превратился в точку с пыльным следом. Наконец и Шайтан, ведомый легким движением узды, тихо тронулся с места. Сидящие на его спине молчали. Ветер скоро высушил нечаянные слезы расставания и они, боясь нарушить хрупкую тишину, мечтали каждый о своем. Микишка уже топал сапогами по дубовым ступеням киевского детинца, уже сидел за столом княжеского пира, сжимал в руке кубок зелена вина, беседовал в одном ряду с лучшими воями: Эрзей, Мокшей, Извеком. Дарька же шла к капищу, рука об руку с суженым. Смотрела с ним в воду и видела рядом со своей отросшей косой буйные кудри...

ЧАСТЬ 4

Глава 20

...Мудрость заключается не в том, чтобы знать правильные ответы, а в том, чтобы задавать правильные вопросы. Витим – Большая Чаша

Неопрятные клочья облаков залетали на самую вершину. Студеный ветер бросал их на сточенный временем каменный зуб и туманные обрывки орошали скалистую площадку промозглой водяной пылью. Стоящий на продуваемом со всех сторон пятачке, казалось, не замечал ни ветра, ни отяжелевшей от влаги одежды. Он ждал назначенной встречи и был погружен в нескончаемые думы, тяжелые как скала под ногами. Внезапная вспышка осветила пряди мокрых волос, вьющихся темными беспокойными змейками. Последовавший за вспышкой, грохот тряхнул воздух и скалу, но не того кто на ней стоял. Нехотя, будто выполняя обязательную и нелюбимую работу, повернул голову навстречу приближающемуся свисту, поднял глаза. Вдалеке, из месива туч вылетел огненный шар и ринулся к скале, постепенно замедляя полет. Стоящий на ветру рассеянно глянул вокруг себя и неторопливо отшагнул к краю. Из под ноги выскользнула глыба величиной с седло боевого коня и, кувыркаясь, скрылась в кипящих облаках. Однако, наступивший на нее – даже не покачнулся. Задумчиво поглядев на босую ногу, что зависла над бездной, вновь повернулся к огненному колесу и только тогда медленно вернул ступню на каменную твердь. Свечение, тем временем, поутихло и обнажило раскаленный полупрозрачный пузырь с ссутулившимся человеком внутри. Очередной рывок ветра вздернул на его пути обрывок тучи, и та, соприкоснувшись с волшебным жаром, мгновенно растаяла. Приблизившись к скале, огненный шар завис над краем, теряя яркость и вытягиваясь в длинный кокон. От мокрой одежды ожидающего моментально пошел пар. Высыхающие волосы светлели и сворачивались в золотые кудри. Не успев остыть окончательно, кокон с треском лопнул и гость мягко спрыгнул на камень. Взгляды встретились. Некоторое время оба молча стояли под резкими порывами ветра, потом шагнули вперед и стиснули друг друга в крепких объятиях. На миг глаза мыслителя потеплели, но в следующее мгновенье снова потухли, превратившись в два озера печали. Прибывший тоже отстранился. Будто смутившись проявлением чувств, отвел глаза и оглядел бескрайние нагромождения туч. – Ну вот и встретились. Не соскучился? – Все шутишь, – отозвался ожидавший. – Рассказывай, что приключилось. – Да ничего хорошего, чего бы ты не знал. Однако не худо бы все это маленько подправить, пока не поздно. – А не поздно? – печально спросил золотоволосый и взглянул на гостя. Глаза задержались на прядях волос, что начали терять былой огненный цвет. Несколько серебряных нитей заблудились и в гуще рыжей бороды, но глаза все так же метали зеленые молнии. Гость пожал плечами попытался улыбнуться. – Пока еще нет, но нужно поспешить. Сбылось предвидение, времена опять меняются. Ученик уже оседлал черного коня. Кошма-Скупорук решил расстаться со своим сокровищем. Надо бы Ученику пособить, теперь ему быть одним из камней в опоре бытия, а Кошма свидетелей не оставляет... – Почему Ученик? – Почему? – переспросил рыжеволосый. – А почему мы когда-то... и до сих пор. Наверное потому, что может. В синих глазах мыслителя мелькнула тень понимания. – Тогда пора, – произнес он, выныривая из океана дум. – Веди! Рыжеволосый кивнул и указал за нагромождение свинцовых туч. Мыслитель проследил за рукой и от скалистой площадки в нужном направлении побежала дорожка застывшего воздуха. Казалось ветер и облака смерзлись в прямую, гладкую как лед полосу. Снизу и по бокам все так же бесновалась стихия, но под ногами была прозрачная твердь, над которой все так же неистово проносились клочки серого промозглого тумана. Двое двигались не торопясь, но каждый шаг по невидимой дороге переносил их на сотню полетов стрелы. Через дюжину шагов ветер утих и за тучами блеснуло солнце. Рыжеволосый оглянулся на спутника, размеренно ступавшего босыми ногами. Тот все так же смотрел перед собой, но видел что-то по другую сторону земли...

...Извек заново прокручивал разговор с Кощеем. Что-то неуловимое скребло душу, вызывало из подполов сознания странное раздражение. Неспроста, ох неспроста вся эта затея Бессмертного. Уж слишком добрым казался вечный злыдень. И объяснил все слишком понятно, ни один из доводов не вызывал сомнения. Это то и настораживало. Да и, судя по тому, что говорили в народе, верить ему нельзя. Ни в чем. Извек и не верил, но куш, предложенный хозяином сказочной пещеры, был слишком велик, чтобы не попытаться его получить. Вот только что будет потом... Не плюнет ли Кощей на свое слово, когда все будет сделано. Хотя, с другой стороны, надо сначала сделать. Кощей говорил, что Сотнику это под силу, однако, надо еще доехать... а доехав, умудриться сделать все как надо. Извек еще раз припомнил напутствие Бессмертного: ...на берегу – четыре скалы, торчат подобно нацеленным в небо перстам. Если отплыть от берега на полет стрелы, то две крайние перекроют пару других. В том месте, где четыре скалы станут двумя, и надлежит бросить яйцо. Тревожные мысли потеснила разумная думка: а на чем отойти от берега? Вплавь? Оставив коня с оружием на берегу? Дурость! Что он, селезень – с яйцом по волнам шоркаться?! Нет уж, лучше соорудить плот, если будет из чего... Ну да ладно, дойдем – увидим, а там и поглядим... Вновь вспомнилась Лелька. Ее звонкий смех, глаза, волосы. Почему-то захотелось бережно взять это чудесное созданье, положить за пазуху и замереть... Четыре скальных перста увидал издали. В обе стороны, сколько хватало глаз, тянулся пологий берег, а над прибоем, до самого глазоема, простиралась ровная серо-голубая гладь. Подъехав ближе, разглядел белый дымок костра и две сидящих фигуры. Один понурил голову с золотыми, как спелые колосья, кудрями. Другой бодро поглядывал по сторонам и спорил с костром огненной шевелюрой. Рядом ни коней, ни лодки – явно забрели пешком. Тот, что держался попрямее, оглянулся и помахал рукой. Второй даже не двинулся, сидел ссутулившись, не отводя глаз от костра. – Ты глянь, – пробормотал Сотник. – Какие тут люди приветливые, к себе зовут и за колья не хватаются. Конь не выказал никакой настороженности и, не обращая внимания на голос хозяина, спокойно двинулся к костру. – Ты что, травоед, договаривался с ними тут встретиться... на бережке посидеть, рыбки поесть? Не пойму только, кто тут хозяин, я или твои блохи? Может дальше мне тебя везти? Седло с уздечкой – себе напялить, а ты будешь копытами мне в бока тыкать... Конь скосился. Извек заметил в умных глазах укор, махнул рукой. Отпустив повод проворчал: – Ладно-ладно, умней тебя по дорогам скакали, да всех волки съели. Ступай, раз сам знаешь. Один из сидящих у костра казался знакомым. На гордо посаженной голове колыхались длинные рыжие лохмы, где-то уже виденные, но давно и мельком. Поверх белой рубахи без узора, на могучей груди, висело несколько шнуров с оберегами. Штаны из добротной кожи заправлены в крепкие сапоги. Второй, незнакомец в полотняной одежде, сидел босиком. Огрубевшие ноги, давно отвыкшие от обуви, протянул к огню, в задумчивости пошевеливал пальцами. На лице печать бесконечной усталости, будто сто лет держал на плечах небо, землю и воду в придачу. Копыта Ворона замерли в пяти шагах от костра. Тот, что по-хозяйски махал рукой, поднялся и дружелюбно заговорил. – Исполать тебе, путник, – он прищурился. – И коню твоему. – И вам, добрые люди! – кивнул Сотник, а сам подумал: может я вообще лишний, с конем побазарите... Рыжеволосый хмыкнул, будто услыхав эти мысли, поглядел на коня, спрятал улыбку в бороде. – Окажи честь, присядь к нашему огоньку, отдохни с дороги. – Ну ежели не обременю, – Извек спрыгнул на землю, зыркнул на коня, как древлянин на печенега, шагнул к пустовавшему камню, присел. Взгляд упал на резной посох, лежащий между незнакомцами. В голове роились суетливые мысли: где же все-таки видел?.. На дворе у князя?.. Весен семь тому... Неужели?! В голове, тыкаясь в стенки черепа, заметалась догадка. Тот, меж тем, почему-то кивнул и протянул пруток с жареным морским зверем, растопорщившим шипастые складные ноги. – Долго же ты ехал! Заждались! – Так дороги, теперь сами знаете какие, – оправдался Сотник, принимая пруток. – Каждый встречный бросается помочь, кто мечом, кто дубиной, лишь бы быстрей доехал. Босой незнакомец оторвался от невеселых дум, поднял синие глаза. – Всегда так было, и еще долго будет. Главное, доехал. Он посмотрел на рыжеволосого. Тот неторопливо потянул из-за камня кувшин и три серебряных кубка. Наполнил, протянул гостю и своему тоскливому спутнику. Отпив глоток, подбодрил: – Ты поешь, поешь. Нам, сытым, только поболтать, а у тебя, небось живот к спине прилип. Извек вспомнил про жареного зверя, оглядел со всех сторон, щелкнул пальцем по красному закопченному панцирю. Смикетив, что зверь вроде рака, только очень изуродованного богами, примерился и с хрустом обломил одну ногу. Брызгая соком, раскрошил зубами бугристую броню, жадно сжевал белое мясо и ополовинил кубок. Вздохнув, поднес ко рту вторую ногу, помедлил и беззаботно поинтересовался: – А почто ждали-то? Я сюда, вроде как, случайно заехал! Сотник опять захрустел угощением. Рыжий улыбнулся, глянул на мыслителя. – Да слыхали, что Кощей кое-что перепрятать решил, а поручил тебе. Извек замер с клешней в зубах. Прищурился, отложил еду, поправил меч. – А вам что за дело, кто, кому и что поручил. Не у вас же скрал. А свое куда хочет, туда и прячет... – Да ты успокойся, – засмеялся рыжий. – Нам чужие яйца без надобности. Ты ешь, ешь, а перепрятать успеешь, мы тебе даже поможем. Сотник с сомнением отхлебнул вина, выжидающе молчал, пока незнакомец не продолжил. – В вещице этой огромная сила схоронена, и нам хотелось бы знать, что она упрятана хорошо и надолго. Тем паче, что яйцо это у Кощея не всегда было, и до того, как он туда свою смерть упрятал, в скорлупе уже много чего понапихано было. В нем же полмира уместиться может, только сумей открыть и закупорить. Сотник недоверчиво кивнул, поглядел на неторопливый прибой. – А помочь как собираетесь? Вместе со мной поплывете, или на берегу, коня стеречь останетесь? – Поплывем! – ответил Рыжеволосый. – Чего коня стеречь? Тут, на полдня вокруг, ни души не сыщешь. Он глянул на спутника. – Как там у нас с лодочкой? Мыслитель оторвался от дум. Рассеянный взор скользнул по берегу и вернулся к огню. Веки закрылись, тело обмякло и застыло, как осенний омут. Через некоторое время пошевелил пальцами на ногах, разомкнул губы. – Уже не далече. – проронил он задумчиво и оглянулся. Сотник тоже обшарил глазами синюю полоску на стыке воды и неба, но ничего не увидел. Однако, рука незнакомца поднялась и ткнула пальцем вдоль берега. – Ага, – улыбнулся рыжеволосый. – Идет потихоньку. Пождем, уже скоро. Извек таращил глаза в указанном направлении, но видел лишь рябь на поверхности воды, да чаек, мельтешащих над волнами. Иногда казалось, что различает темную точку, но не был уверен, что она не мерещится. Наконец, устав щуриться, вернулся к еде. Когда догрыз седьмую лапу, снова бросил взгляд на море и замер. Неясная точка выросла и превратилась в лодью с обрывками паруса. Корабль лихо сек воду острым носом и, раскачиваясь от боковой волны, быстро приближался. Что-то в этом неуклонном движении настораживало. Сотник отложил круглый панцирь, не сводил глаз с моря, пока не понял, в чем странность. На приближающейся посудине, ни на носу, ни у руля, ни за прибитыми вдоль борта щитами не было ни души. Лодья с драконьей мордой плыла сама по себе, будто бы не замечая волн и встречного ветра. Ярл Якун как-то рассказывал о дракарах, что долгие годы странствуют по морям без команды. Но тогда Извек не поверил, приняв все за хмельные байки и сказки северного народа. Теперь вовсю таращился на такой дракар и не верил глазам. Будто ведомый крепкой рукой, корабль шел к ним. Едва нос посудины проскреб полоску берега, незнакомцы поднялись. Рыжий мотнул головой. – Пойдем прокатимся, пока не уплыл. – А пойдем. – ответил Извек, вставая. Достав из сумы яйцо, двинулся к морю. Подождал пока оба заберутся на борт, передал Кощееву реликвию и, подтянувшись, перенес тело на палубу. Не успел оглядеться, как под днищем скрежетнула береговая галька и дракар двинулся от берега. Помня научение Кощея, Сотник вперился взглядом в скалы. Как и было обещано, столбы медленно заползали один на другой и скоро остались видимыми только два ближайших к воде. – Табань, приехали! – скомандовал Извек и тут же почувствовал как доски дернулись из-под ног. Едва успев ухватиться за ближайший щит, со страхом заметил как двое тоже покачнулись, но пальцы рыжего цепко держали кругляк скорлупы. Корабль замер, как выпь посреди осоки. Оба незнакомца сгорбились над яйцом. По ушам жахнуло, будто над головой лопнула гусельная струна, толщиной в руку. Палубу на миг заволокло дымом. Когда ветерок сдул белые клубы, в ладони мыслителя была узкая вершинка яйца, напоминающая чашу, только внутри ее было черно, как в бездне. В руках рыжеволосого сияла вторая часть. В открывшемся срезе искрились черные кристаллы, мелькали непонятные пятна, проблескивали части незнакомых вещей. Мыслитель вытянул вторую руку, разжал кулак и во все стороны брызнули лучи ослепительного света. Сотник зажмурился, а когда открыл глаза, это яркое уже впихивали в скорлупу. Судя по тому как напряглись пальцы рыжеволосого, упихать было не так легко. Наконец лучи утонули в мерцающем хаосе, и мыслитель выдернул руку обратно. От резкого движения, из яйца выпала и покатилась белая бусина. Извек остановил ногой, подобрал, протянул обратно. Рыжеволосый отмахнулся. – Возьми себе, пригодится, их тут и так выше крыши, аж вываливаются, – он захлопнул скорлупу. – Порядок! – А че это за горох? Жемчуг? Так почему не блестит? Или не жемчуг... – Желанья. Вернее, исполнение желаний, причем любых. Одна бусина – одно исполнение, а почему не блестит, не знаю. Вон у него спроси. Он кивнул на молчаливого. Тот поднял голову, глянул на бусинку и негромко, будто оставаясь во власти печальных дум, заговорил: – Заблестит, когда исполнится. Только... черной станет, – он умолк, но, поймав непонимающий взгляд Сотника, пояснил: – От гнева богов почернеет. Нам, вечным, не по нраву, если что-то без нашего ведома случится. А над людскими желаниями боги власти не имеют. Он опять ушел в себя, потеряв к разговору всякий интерес. – О, как! – подмигнул Рыжеволосый. – Береги теперь. Такой горох под ногами не валяется и в огороде не растет. Ну, швыряй. Да не желание, яйцо швыряй! Извек потрясенно шагнул к борту, заглянул в черную воду. Подержал Кощееву реликвию на вытянутой руке и разжал пальцы... В голове молотами стучали последние слова незнакомца : ...нам вечным... без нашего ведома... От судорожной догадки потемнело в глазах, так который же из них. Захлопнул рот, собрался духом, оглянулся и опять уронил челюсть. На дракаре никого не было. Посудина сама собой разворачивалась к далекому берегу. Ворон топтался у кромки воды, отступал когда шипящая пена норовила подобраться к копытам и игриво отскакивал от брызг. Дождавшись когда хозяин спрыгнет с дракара, потрусил к нему. Сотник взобрался в седло, повертел в руке белую бусину и, развязав шнурок Мокшиного кошеля, кинул подарок к монетам, авось пригодится. Миновав каменные столбы оглянулся. Корабль резал волны вдалеке от берега, направляясь по одним богам известному пути...

Глава 21

Городище встретило Алтына всегдашней суетой. Шуму добавил необычный скакун Микишки. Сбежавшийся народ долго таращился на рогатого коня, ухали, гомонили, тыкая пальцами в тройные копыта, кивали на козлиный хвост и дивились странному окрасу. Сестра поглядела на алтына с привычной укоризной, мол, всегда у Микишки все не как у людей, вот и конягу чудную где-то отыскал. На Дарьку глянула приветливо. Бабьим чутьем сразу угадала в чумазом парнишке девку. Кликнув мужа, оставила Алтына у конюшни устраивать Шайтана. Сама же, кивнув Дарьке, чтобы шла следом, направилась к дому. Огнев молча определил козлоконю место, поставил кадушку с водой и только потом, почесав щеку, на всякий случай спросил: – Жрет как все? Или что-нибудь вроде пшеницы с медом? – Как все, – успокоил Алтын и, погладив изогнутый рог, задумчиво добавил. – Хотя, кто ж от меда откажется... – Тогда и овес сойдет. – деловито заключил Огнев и сыпанул из мешка в берестяные ясли. Шайтан жадно втянул воздух. Трепеща белыми ноздрями, чуть ли не отталкивая руки хозяина, нырнул узкой мордой в зерно. От вожделения даже заскреб копытом по устилавшей пол, свежей соломе. Солнце не сдвинулось и на палец, а во дворе уже дымила баня. Мужчины, наскоро перекусив в светлой горнице, вертели в руках кружки с квасом. Коротали время за разговором, ждали когда женщины помоются. Скоро Калина кликнула, чтобы шли. Оба остолбенели, когда в дверях встретилась посвежевшая после бани Дарька. Платок скрывал остриженность волос, оставляя взору милое личико и ярчайшую синеву глаз. Чуть великоватая рубаха с вышивкой не скрывала гибкую фигурку. Шелковый шнурок стягивал узкий в поясе стан, отчего внучка волхва напоминала молодую березку. Муж Калины задрал брови на лоб и заторопился к бане. Не менее удивленный Алтын, с трудом оправился от столбняка, и с отвисшей челюстью поспешил следом. – Ну и красавицу ты себе отыскал... – вполголоса протянул Огнев, покосившись на обескураженного Микишку. Тот смущенно закусил губу и развел руками. Задержавшись в дверях, оглянулся и, понизив голос обалдело оправдался. – Да не искал я ничего... Она сама нашлась. Просто в наших краях нечисть жуткая завелась... – Вот такая? – перебил Огнев, кивнув сторону дома. – Не-е, другая! – отмахнулся Алтын, не уловив шутку. – Заполонила все Гиблые Проплешины, загубила село, в котором горючую землю добывали. Теперь шастают туда-сюда стадами, губят все, что увидят, ни пройти, ни проехать. Там мы с Извеком ее и встретили. Сирота. Дед ее на наших руках умер. Одна она из тех мест и спаслась. И Шайтан тоже оттуда. Правда, он то и есть та нечисть. Вернее конь этой нечисти. Отбился от своих, а мы после боя подобрали. Алтын вздохнул и сочувственно закончил: – Тоже видать сирота... Огнев обалдело крякнул, с улыбкой вспоминая рогатую сиротку, покрупнее многих коней. Молча стянув одежду, толкнул дверь предбанника и взялся за кадушку с душистыми вениками. Скоро, растянувшись на полатях, Микишка уже по порядку припоминал все приключения. К тому времени, как распаренные мужчины выбрались на воздух, Дарька уже помогала Калине с ужином. Слово за слово поведала, как встретилась с Алтыном и его спутником, как чудом уцелели по дороге и как Алтына позвали в Киев. Умолчала лишь про намерение Извека и Микишки найти ей хорошего жениха. Калина жмурилась, приговаривая: – Эк же вас угораздило, гоже что хоть целы остались. Когда еда уже парила на столе, в дверях показались разрумяненные лица. Микишка вновь вылупился на Дарьку, а Огнев втянул носом заманчивые ароматы и подтолкнул Алтына коленом. – Проходи за стол, че поперек двери уперся? Дарька будто не заметила замешательства, а Калина переглянулась с мужем и еле заметно улыбнулась. Уселись. Ели с аппетитом, не спеша. Огнев между делом поведал о новостях в городище, выслушал о намерениях Микишки ехать в Киев. Поглядывал на жену, но мнения не выказывал. Надо, де, покумекать, пораскинуть чем способно, а там уж и говорить. К концу ужина Дарька с Микишкой осоловели и едва раздирали глаза. Переглянувшись с мужем, Калина повела гостью спать. Микишка крепился изо всех сил, но подчиняясь вескому слову Огнева, все же сдался и, прихватив шкуру огромного, добытого Огневом, сохатого, побрел на сеновал. Бросив подстил сразу за входом, поправил ногой завернувшийся край и тут же повалился на приготовленную лежанку. Заснул прямо в воздухе, раньше чем коснулся плотной шерсти.

Прожив седьмицу, Дарька обвыклась с хозяйством. Везде все поспевала, во всем выказывала умение и сноровку. Калина с мужем не переставали удивляться и радоваться гостье. Перестала ли нестись птица, захворала ли скотина – девчонка, будто понимая язык живности, без труда называла причины беды и, либо помогала сама, либо советовала что надо сделать. Занедужит ли кто из соседей – Дарька тут как тут: и боль заговорит, и жар снимет. Случалась ли у местной ребятни рана-ссадина, вмиг останавливала кровь, промывала болячку и, намяв хитрых трав, ловко приматывала чистой тряпицей – зарастало как на собаке. По всему выходило, что дед ее был не самой слабой верьви*. Видя, что Дарька всем пришлась по душе, Микишка ходил довольный как медведь в корыте меда. Все с устройством спутницы решилось само собой и об отъезде в Киев думалось с легким сердцем. Огнев же, замечая как Алтын все чаще задерживает взгляд на хорошенькой гостье, начал подначивать его остаться. – А чего нам, почти красивым, – посмеивался он. – Столбись здесь! Девку тебе боги удружили справную. Ты тоже, жених хоть куда, ежели в баньке пропарить, причесать, да со двора не пущать. Так что неча лосем гонным носиться, становись у нас. Алтын слушал, пожимал плечами, но чувствовал, что Огнев шуткует не просто так. У мужа сестры глаз наметанный. Да и они с Дарькой все больше робели друг при друге, а это признак верный: прицепила озорница Лада к молодым жилку-ниточку. И тянет, и сушит та незримая ниточка их обоих. Может и остался бы с радостью, от добра добра не ищут, но свербили Алтына мысли о Киеве. Пора было трогаться в путь, тем паче, что начинал чувствовать, как еще немного и вряд ли сможет уехать от внучки волхва. Решилась же кручинка проще, чем думалось. Однажды утром Микишка проснулся в решительном состоянии духа. Едва продрав глаза, бросился на конюшню. Торопливо взгромоздил на Шайтана седло и, сдернув со стены суму, принялся собирать вещи. Прихватив нож, отыскал кресало и кремень, а когда двинулся в сарай, в поисках фляги, увидел на дворе позевывающего Огнева. Остановился, в ожидании сетований или привычных прибауток, но муж сестры только утвердительно качнул головой. – Ну и добро! Баба может ждать, а мужик должон решать. Только, чего ж в второпях-то? Хозяйки, чай, сами в дорогу соберут. Ты же не суетись, пойдем, покусаем что-нибудь на завтрак, посидим на дорожку. На пороге появились Калина с Дарьей. С первого взгляда поняли что к чему, без слов принялись за дело. Не увидев в глазах девчонки ни смятения, ни печали, Алтын с облегчением вздохнул и двинулся за Огневом. Тот накинул рубаху, неторопливо прошел в горницу, снял с накрытого стола широкий рушник. Сели, молча принялись за еду. Насыщались медленно, чтобы еда укладывалась плотно и не подпрыгивала в брюхе на быстром конском ходу. К концу трапезы Огнев сыто потянулся и, как бы между прочим, заметил: – Ты вот что, паря, втихую не уезжай, загляни к соседям попрощаться. Когда-то еще свидитесь. А времена ноне сам ведаешь какие. Толи степь нагрянет, да не сдюжим, толи ты в чужих краях башку себе свернешь... Гоже было бы уважить нашенских. А мы уж, после твоего отъезда, на погосте браги на четыре стороны плеснем, Велесу с Перуном слово замолвим, пусть приглядят. – Быть по сему, дядько Огнев! – согласился Микишка и двинулся на двор. На крыльце столкнулся с Дарькой. Девчонка удивила безмятежным спокойствием. С улыбкой протянула начищенный до блеска шестопер. На коже рукояти мелкой цепочкой чернели тайные знаки. Явно выжгла заранее, но не показывала, чтобы не напоминать о дороге. Алтын смущенно опустил глаза, будто бы рассматривая ее работу. – Благодарень тебе, светлая! – только и смог вымолвить он, но девчонка уже скрылась с глаз и больше, за все время сборов, не показывалась. Прощаясь с соседями, Микишка поначалу обеспокоился ее пропажей, но вскоре решил, что так оно будет лучше. К чему душу бередить. Увидит слезы замучат думки, что зря уехал. Не заметит печали – самому станет кисло от ее равнодушия. Утвердившись в этих мыслях, почти успокоился. Губы сами зашептали слова старой походной песни: А я не успел попрощаться с тобою до слез Легко обернуться обратно... Простить без молитв – гривой старца дорос Без обряда... К полудню обошел всех соседей. Наконец, благословленный до невозможности и обвешанный напутствиями, как шелудивый пес репьями, вывел Шайтана со двора. Пока обнимался с Калиной и Огнивом, глаза сами собой побежали по сторонам: вдруг да мелькнет расшитый подол Дарьки. Ан нет, не случилось. Вскочив в седло, махнул рукой. На миг заметил в глазах родни странное выражение, но присмотреться не успел: Шайтан резво взял с места и, распугивая суетливых кур, помчался вдоль домов. За городищем дорога плавно забирала вверх и ныряла в тень прозрачного березняка. Вихрем взлетев по склону, козлорогий внезапно убавил прыть, повел головой и остановился. Микишка недоуменно ткнул каблуками в серые бока, но Шайтан стоял как вкопанный. – Вот те раз... – удивился Алтын внезапному упрямству. – Эдак мы до Киева не доедем! В кустах неподалеку что-то шевельнулось. Микишка прищурился, пытаясь разглядеть причину остановки, а когда рассмотрел, едва не выпал из седла: над кудрявой бузиной всплыло навершие посоха, под ним мелькнула медвежья безрукавка и на дорогу вышла настороженная Дарька. Одежду Калины сменили прежние полотняные штаны и рубаха со сложным волховским узорочьем. На ногах – крепкая обувка с толстым подбоем. Плечо нагружено дорожным мешком. Остановившись у кустов, взглянула в глаза Алтына. В очах за решимостью читалась опасение, что могут прогнать, однако голос был холоден и независим. – Не возьмет ли добрый путник с собой калику перехожего? Обузой не буду, харчами не стесню, авось пригожусь... – Разума моя. – выдохнул Микишка. Сердце ополченца с грохотом заметалось от хребта к грудине. Спрыгнув на землю, привлек Дарьку к себе, но заметив любопытный взгляд Шайтана, неохотно отстранился и так же церемонно ответил: – Уважь, почтенный калика, раздели со мной путь. С другом любая дорога вдвое короче. А про харчи не рубись, чай, лягушки на Руси еще не перевелись. Какое-то мгновенье оба еще суровили лица, но не удержали расползающихся щек и захохотали. Отсмеявшись, Алтын подвязал мешок к седлу и подсадил Дарьку в седло. Она привычно пристроила посох по правую руку и подождав, когда Микишка усядется сзади, прильнула спиной к его груди. Шайтан, будто вспомнив о дороге, без понуканий двинулся дальше. Седоки Молчали. Счастливо принимали глазами текущую навстречу дорогу. Подставляли лица теплому ветерку, пропитанному запахами горьких трав. Местами, путь пролегал в сырых низинках и, под копытами, слышался сочный хряст папоротника. Когда же дорога вновь вылетала на луга, Шайтан прибавлял ходу и несся по самое брюхо в цветах верояни*. Наконец, отведя душу в скачке, козлорогий решил передохнуть и двинулся шагом. Укачанный плавным ходом, Микишка жмурился как сытый кот. Неожиданно, в птичьи трели вплелся новый голос. Алтын прислушался и затаил дыхание: Дарька негромко выводила зачин старой провожальной песни: Улетай, первым проблеском солнца. Улетай, в гордый вызов орла. Брось в огонь шелест в грубых ладонях, Не вернуть окриком тебя...