Текст книги "Дети разбитого зеркала. На восток (СИ)"

Автор книги: Светлана Жуковского

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

...Но тело, оставленное мной, как сброшенное платье, что происходило с ним в те долгие дни полуяви над гладким блеском полированного стола? Всплыли в уме ползучие слухи о тайных лабораториях Чертога и прислуживающих там безмолвных демонах. Жар залил мои щёки и снова отхлынул. Удивлённый слуга подхватил внезапно вставшую и пошатнувшуюся гостью.

– Что с вами, госпожа?

– Нет, ничего, спасибо.

Моя плоть была нема и хранила свою тайну.

– Встречались ли мы раньше, госпожа? Благородную кровь видно сразу. Чернь и рождённые под этим небом не имеют души. Здешние молодые господа – на что уж высокие, белозубые – всё равно мертвецы.

Тусклое лицо и глазки грызуна. Имеет ли это значение?

– Сам-то кто? Неужто из деревни?

– Нет, – сонная улыбка, – я неудачник. Всегда мечтал о могуществе, а теперь испугался. Не хватает духу предстать перед княжеским Зеркалом. Истинное Желание, которое оно выполняет, бывает ведь для человека и сюрпризом. Никто не знает глубин своей души.

– Я думала, сюда дорога лишь тем, кто умирает от жажды. Как попал сюда ты, малодушный?

Он пожал плечами.

– Чем шире ворота, тем больше народу, госпожа. Не сочтите за труд запомнить моё имя. Сиви,– к вашим услугам...

Глаза Принца были темны и широко открыты:

– О каком Зеркале он говорит?

А потом вернулись охотники. Нет, они не привезли трофеев. Они никогда их не привозили. Но всеобщее оживление, блеск глаз и алость губ свидетельствовали, что охота была удачной.

Огромный обеденный зал сразу стал меньше, слуги добавили освещения, по плитам пола носились, цокая когтями, борзые с развевающейся шерстью.

Я оглядываюсь в поисках знакомых лиц. Собственно, даже не лиц – того неуловимого, что всегда выдаёт индивидуальность. Случай весьма прост: из всех обитателей замка только один когда-то был человеком.

Он один выглядел усталым. Тяжёлые веки, презрительно сжатые губы, красивое лицо и жёсткие седые космы, лёгшие на плечи вишнёвого бархата. Что ж, в прошлый раз на нём была волчья шкура. И этот старый, воняющий псиной подонок бросил меня в беде, – я это точно знала.

Здравствуй, Вито, я рада тебя видеть. И я действительно была рада. Было в его натуре что-то, чего всегда недоставало моей. Он приблизился и поцеловал мне руку. Выползший из грязных притонов, теперь он – хозяин замка и основатель династии. И он ничуть не изменился. Кем были женщины, родившие ему сыновей? Глаза вампира сузились. Он тоже меня узнал.

– Ты всё-таки вернулась, девочка. Я не забыл тебя, маленькая святоша. Кто это с тобой?

– Юный Принц. Князь ждёт этого мальчика. Поможешь нам попасть в Чертог?

– Мне не трудно. А ты всё та же. Не думал, что ты приснишься мне снова. Я ведь лишился сна, и не без твоей вины, красавица.

Я пояснила Принцу, и голос мой дрогнул:

– Это значит, исчезла двойственность его существования. Днём он жил, как все люди, а сновидения приводили его сюда. Ты и сам теперь спишь где-нибудь под кустом, утомлённый блужданиями в чаще. И если вдруг умрёшь во сне, то обретёшь бессмертие в этом мире.

– А наяву?

– Какой ты веры наяву? Вот и спроси своего священника.

– Значит, чтобы вернуться назад, я должен всего лишь проснуться?

– Чтобы проснуться там, придется заснуть здесь.

Вито мрачно улыбнулся.

– Всё верно. Вот мне и не спится.

Принц заметно успокоился и выглядел уверенней. Я же тревожно спросила вампира, сколько времени прошло с тех пор.

– Как мне не светит солнце? Около века. Я видел твою казнь и кое-что из того, что творилось после. Не многие выжили в этом безумии. Я – нет. С той поры я жду тебя, милая. Где ты была так долго?

– Не знаю. Боюсь, что в разных местах... одновременно. Я только – только возвращаюсь, и не уверена, что целиком.

– У тебя более целый вид, чем в последнюю нашу встречу. Да и здесь многое изменилось. Князь собирает армию.

Тут не выдержал Принц и вмешался со всей горячностью благонравного ребёнка:

– Армию демонов? Вы говорите о Князе Ужаса, заточённом богами в Месте-Которого-Нет, господине зла и хаоса, ненавидящем всякую жизнь?

– Скорее, её тупую неизменность. Не забывай, что он и сам был богом, богом перемен.

– Богом – изменником. И вы хотите его возвращения на землю, новых Страшных веков? Снова отдать детей человеческих исчадиям бездны?

Кольца блеснули на перчатке вампира.

– Дети людские тоже не слишком добры к своим братьям. Здесь нет демонов, кроме нас.

А мы родились среди людей и сбежали сюда от их пошлости и жестокости. Мир груб с мечтателями и беспощаден к одарённым Силой. Можешь спросить у дамы.

Никто из нас не вернётся добровольно. А тот, кто может нам приказать, развоплощён и унижен и никогда не покинет Места-Которого-Нет. Дух Князя, ставший бледным воспоминанием на ветру небытия, избегает распада ценой особого, нечеловеческого усилия воли. Гости вроде нас развлекают Князя в его заточении, но ничто не способно придать ему реальности.

Так силы Света обошлись с Врагом.

Не думаю, что очень справедливо, ведь Князь был божественно равен каждому из Светлых Шести.

И довольно об этом. Богословие – забава стариков. Для юных существуют другие удовольствия.

Вито сверкнул зубами и жестом подозвал из стайки молодёжи черноглазую красавицу с ослепительно обнажёнными руками.

– Мара, девочка, я представлю тебя гостям. Внучка моей старшей дочери. Дитя, наш Принц ещё не видел замка. Ты не могла бы показать его гостю?

Девица послушно увела Принца, и вампир улыбнулся в ответ на мой встревоженный взгляд.

– Вито – спросила я, оставшись с ним наедине, – что за армию ты упоминал?

Он притянул меня к себе со светской развязностью:

– Прежде узнаю – может и ты не прочь взглянуть, на обстановку одних покоев... весьма уединённых...– и тут же вздохнул, отнимая руку, – всё та же монахиня. Ладная, страстная девка, – но до чего ж фанатик. Никаких удовольствий. Каково это – всю любовь обратить к богу, да ещё и прокля...

– Стой!

– Ну, сообщи, если передумаешь. Что до армии... сама понимаешь, наше поколение тут ни на что не годится. Анархия, тщеславие и эгоизм. А вот наши дети с недавних пор стали получать приглашения на службу при Чертоге. И служба, и награда за неё весьма секретны. Остаётся ждать новостей. В этом мире довольно свежее ощущение.

– Какие они, молодые господа?

– Само совершенство. Бестии, не знающие сантиментов. Хищники, рождённые для стаи, умеющие ждать, терпеть и подчиняться, признающие только силу. Видела мой клан? Думаешь, они чтят во мне основателя и патриарха? Вовсе нет. Давно бы сожрали, да только не могут. Мечтатель здесь я один.

– Они не способны преображать реальность?

– Для этого у них маловато фантазии.

Вампир подозвал слугу и сделал распоряжения об ужине для гостей. За снедью пришлось посылать в деревню: в замке запасов не держали.

Потом оглядел меня с ног до головы:

– А теперь скажи мне, девочка, почему я вижу тебя в венчальном платье?

– Каком?! Я пыталась взглянуть на себя со стороны.

– Поверь мне на слово, в этом доме не водится зеркал. Постой спокойно.

Мы встретились глазами, и я вспомнила – он всегда понимал меня лучше других...

– Я-то, конечно, не обольщаюсь. Да и мальчик, если поразмыслить, тебе не пара, даже если забыть его молодость. Надеюсь, Мара догадается вернуться с ним к ужину. Или к завтраку хотя бы...

***

Мы неслись по неведомым пустошам, и за нами летели наши плащи. Принц, измученный бессонной ночью, смотрел вперёд запавшими блестящими глазами, не говоря ни слова. Его пальцы крепко сжимали повод огромного пурпурного коня со взбиваемой ветром гривой.

Прибыв ко двору, мы не стали отвлекаться на отдых и разговоры. Перекинувшись десятком приветствий, мы прошли к постоянно открытому Зеркальному Залу Чертога.

Зеркало – главный способ общения с Князем. А в некотором роде и сам Князь, то есть место его постоянного присутствия, и ещё – центр сложнейшей паутины желаний, ткань которой образует мнимую реальность этого мира.

У Зеркала кто-то был. Не считая зрителей, притихших и невидимых во мраке. Наедине с огромным стеклом, чья высота превосходит три человеческих роста, а края оплавлены и испещрены пузырьками, в зеленоватом пятне света на гладком гранитном полу виднелась обнажённая фигура. Иногда по ней пробегали серебристые блики, и тело окутывалось мерцанием рыбьей чешуи. Так прошло какое-то время.

Внезапно воздух сгустился – до того, что с трудом проходил через лёгкие и колыхал, как вода, ткани одежды и пряди волос. В заложенных ушах гудели призраки тысяч голосов, перед глазами поплыли цветные вспышки.

Нечеловеческий вопль привёл нас в чувство. Принц сжал мне руку. Стало жарко.

Лимонного цвета пронзительное сияние охватило стройное тело. Оно плавилось у нас на глазах, как горячий, вылитый в воду воск – кожа стекала с костей, таяли кости и плоть, клубясь и рождая всё новые формы. Сияние медленно гасло, из золотого и оранжевого становясь малиновым, тускло рдеющим, как угли под слоем пепла. Затихали конвульсии свершившейся трансмутации.

Существо перед зеркалом казалось тёмным ворохом неживой материи. Но вот он дрогнул и стал расти, пытаясь подняться на тонких звериных ногах. Горбатая тварь в неведомом мучительном усилии закинула назад голову с острыми ушами. Раздался хлопок, и горб на спине уродца взорвался парой громадных, тончайших, прекраснейших кожистых крыльев, просвечивающих багровым, как шёлковые знамёна на закатном солнце. Вига обернула к зрителям кошачью голову со смеющейся алой пастью, взметнулась в коротком восторженном танце и, взмыв вертикально вверх, исчезла в световой шахте. Пряный ветер коснулся наших лиц...

– Так бывает всегда? – пересохшим ртом спросил Принц.

– Нет. У каждого это по-своему и каждый раз заново, – отозвался невидимый в темноте вампир,– теперь иди.

Принц помедлил, но потом пересёк зал уверенным и твёрдым шагом.

– Вито,– прошептала я.

– Да?

– Не знаю, что со мной. Кто я такая и каких натворила бед, приведя сюда этого мальчика?

Вдруг стало страшно. Присмотри за ним, хорошо?

– Да, – так же тихо и бесцветно отозвался он.

Целую вечность Принц Ченан просто стоял и смотрел в безмолвную глубину стекла. Не шелохнулись даже перья на его берете, так неподвижно он стоял. Перед ним проносились образы, рождённые Зеркалом для него одного, ему одному предназначенные...

Прошуршали шелка. Приблизилась Мара, зашептала у меня над плечом:

– Он видит будущее... Великая судьба, великая корона. Четвёртый принц, восьмой ребёнок императорского дома получит Империю и власть над живыми и мёртвыми. Избран, избран княжеской мудростью...

– Избран – для чего?

– Догадываюсь, милая, но хочу сама всё увидеть. Дед мой, я решила, я не вернусь в замок, я остаюсь при дворе.

– Я тоже,– коротко отозвался вампир.

Принц провёл рукой по глазам, повернулся и пошёл обратно. Белое лицо с провалами глазниц над высокими скулами, сжатые губы, огненные пряди волос. Прямая спина, внезапно утратившая гибкость молодости.

Мы окружили его, а он нас даже не видел. Мара завладела его рукой и повела к выходу, на воздух. За ними потянулись молодые вампиры.

– Чего ждём мы? – спросил меня Вито, но, по-видимому, уже не нуждался в ответе. Сняв перчатку, коснулся моей щеки.

– Делай то, что считаешь нужным, Саад из Халлы. Тони, как ты помнишь, обещал молиться и за тебя. Только вряд ли мы из тех, кому ещё могут помочь молитвы. Ох, женщина, ты никогда не знала, чего ты хочешь...

Он легко подтолкнул меня. И я пошла, понимая, что назад уже не вернусь.

***

Сколько раз я стояла здесь? Зеленоватое свечение привычно окутало моё тело и проникло в сознание, позволяя разом представить все земли и воды этого мира, которых действительно стало много больше, как и их обитателей. И в воздухе над ними дрожали отзвуки страстей и надежды, алчности и нетерпения, ожидание наполняло атмосферу, и это казалось новым в мире, которому нечего было ждать.

Я могла многое вылепить из этой реальности силой своего желания, но у меня не осталось больше желаний. Меня вела лишь холодная безрассудная потребность знать и, следуя ей, я шагнула туда, где никто раньше не был. Я вошла в Зеркало.

Толстое зелёное стекло с повисшими тут и там воздушными пузырьками впустило меня и сомкнулось вокруг громадным аквариумом со стенками, блестящими, точно ртуть. От одной отделилось моё отражение и выступило навстречу во всей полноте телесного правдоподобия. Оно улыбнулось, и свадебные кружева наших платьев из белоснежных стали багровыми, а лилии в волосах обернулись розами, горящими, как рубины.

Отражение протянуло руку, пристально глядя мне в глаза, и тут я увидела, как темнеет и сморщивается кожа моего двойника и облетает сухими листьями на пышные оборки платья, как увядают губы, западает нос, и пустеют глазницы, и всё шире становится зубовный оскал.

В вырезе платья проступили дыры меж рёбрами, и лишь шнуры сухожилий ещё связывали вместе мелкие косточки протянутой мне кисти.

Мои живые пальцы коснулись ждущих мёртвых, и не стало ни тех, ни других, слившихся на границе магической амальгамы, как закатное солнце сливается в море со своим отражением.

Ещё полшага, и я лицом к лицу с могильным призраком, в чьём дыхании – холод, распад и отчаяние.

Я закрываю глаза и бросаюсь вперёд, навстречу смертному мраку, навстречу бездне, распахнутой, как объятие.

...Рвётся тонкая плёнка иллюзии, а за ней – голый утёс над равниной опалесцирующих тяжёлых туч и штормовой ветер, выбивающий из-под ног единственную опору. Чёрное небо усеяно звёздами, видна широкая дорога млечного пути.

Ветер сбивает дыхание, но я всё равно зову, зову своего господина, чёрного ангела Ангромади, князя в алмазной короне, развенчанного властителя Тьмы.

Космическая пустота вздрагивает и прислушивается, а потом отзывается и наполняется Присутствием, грозная сила которого оглушает, и каждая точка межзвёздного мрака становится зрачком, впившимся в моё лицо.

Так было и в нашу первую встречу, в тот роковой час, когда маленькая монахиня Саад заблудилась во сне и нашла дорогу в Место-Которого-Нет, позволив ему, хоть немножко, но – быть, ведь сон, разделенный с кем-то, перестаёт быть просто сном.

Тогда впервые явилась ей чёрная изнанка белого света, а врождённое чувство справедливости заставило признать, что с Господином Невозможного обошлись неподобающе и отдать ему всю свою преданность и своё пылкое сердце.

Тихий голос рождён эфиром, его вибрации пронизывают тело и заставляют позвоночник гудеть, как струну или отзвонивший колокол.

– Что тревожит тебя, дитя? Зачем ты меня звала?

– Чтобы знать правду. Расскажи мне о моей смерти.

– Тебе отрубили голову на площади города, где ты родилась и куда вернулась после изгнания из монастыря.

– За что?

– За колдовство. И ты была невинна, как овечка, ведь ты губила себя бескорыстно, а колдовство всегда преследует выгоду. Казнили тебя по навету. Месть отвергнутых поклонников, сломавшая машину мироздания.

Казнь сопровождалась множеством смертоносных знамений, и городские власти пообещали прощение и награду любому преступнику и подонку, согласному схоронить останки в безопасном для горожан удалении. Охотник нашёлся, и Ашеронский лес, куда он отволок в мешке твоё тело, с тех пор удвоил свою дурную славу.

– А потом?

– Добрая девочка, полюбив меня, ты совпала с одной бессмертной тенью и уже не могла просто умереть. Я слышал в твоей крови шум подземных рек, бегущих в Чёрное озеро. Эта судьба так легко не отпустит. И ещё твоя клятва. Сами боги не в силах ни отменить её, ни исполнить, а от неё зависит многое. Твоя смерть могла разрушить Вселенную.

Я перенёс тебя в Чертог, но я не властен давать жизнь и воскрешать мёртвых. А потом долгие годы искал средство вернуть на орбиту твою планету – со всем своим искусством и терпением – бесплодно.

Но кто– то позаботился о судьбах мира и появился Принц – мальчик, способный делать Существующим Несуществующее. Ему хватило поцелуя, чтобы поднять тебя из гроба.

Я почти теряю сознание от мощи и глубины бесплотного голоса.

– В чём я клялась тебе?

– В верности.

– Это слово многое значит.

– Именно. Ты принесла мне Кольцо. Привела Ченана. И сделаешь больше, чем кто бы то ни было для моего Возвращения.

– Что за кольцо?

– Ты не помнишь?

– Нет.

– Пусть так, тебе и не нужно помнить.

Я говорю очень тихо, так, что сама не слышу своих слов, срываемых с губ и уносимых прочь нестихающим ветром:

– Отпусти меня.

Я вдруг понимаю, что ничего больше не хочу узнать. Я проиграла. Странными путями вела меня судьба, и вот я здесь, кругом пустота, и мне всё равно, что случится дальше. Ни будущего, ни прошлого – одно предрешено, другое забыто. Он ошибся. Я мертва. Чтобы дать кому-то жизнь, настоящую жизнь, мало воли и власти. Я всего лишь глупая женщина, но я думаю, что для этого нужна любовь. Божественная Любовь.

Я глупая женщина, и в его ответе мне послышалась нежность, когда он сказал: "ты свободна".

И ещё он сказал:

– Ты всегда была свободна, Саад, свободна совершать все ошибки, которые подсказывала тебе твоя гордость. Можешь ли ты любить, не отрекаясь от своей любви?

Впрочем, отныне это не важно. На руке казнённой колдуньи было кольцо с реликвией величайшей власти. И этой властью в мёртвое тело я вложил зерно, предназначенное проснуться и прорасти для неслыханной славы.

Принц разбудил вас обоих.

Ступай, но пускай иногда меня в свои сны, Саад, мать Великого Змея.

***

Слышите, отец Берад?

...В год затменья, беспощадный год

Мёртвая колдунья понесёт,

И родится на исходе года

Змей на гибель честного народа,

И тринадцать лет в глуши таиться

Будет, словно отрок иль девица,

До поры, когда война огня

Принесёт на мирные поля,

И в огнях войны на теле змея

Засверкает медная броня...

Всё сбывается, и Великий Змей уже пришёл на землю. Он родился на исходе года, отмеченного затмением, года, когда Принц Ченан заблудился в Ашеронском лесу. Милостью Небес я не помню ни часа его зачатия, ни часа его рождения, и всё же это я его безумная мать, осенённая жестокой благодатью.

Как могло случиться такое? Думаю, всему виной какой-то изъян в магии, вызвавшей меня к жизни. Он коснулся не тела, сумевшего выносить и родить младенца, а духа, разорванного и не принадлежащего больше этому миру и этому времени.

Но знаете, отец, – даже в ущербном существовании, одолженном силами тьмы взамен одной непростительной клятвы, есть надежда услышать волю Создателя и служить Его славе. Некоторые говорят, что Господь в своей мудрости может обратить любое зло и горе к радости и любви, и наши страдания не напрасны, а наши ошибки подобны жемчужинам на покрывале тайны, наброшенном на нечто несказанно прекрасное, что будет явлено нам в надлежащее время. Скоро я узнаю об этом всё.

А ваше предназначение ещё не исчерпано, и я оставляю вас бродить по всем дорогам ада, священник, потому что Змей уже здесь, и вас это касается больше, чем многих других. Остановите его, если сможете.

Однажды, на дикой скале в еловом лесу, когда мои ноги и руки были изранены и кровоточили, так же, как и моя душа, в звёздном небе надо мной распахнулось окно, показавшее мне будущее, и увиденное потрясло меня больше, чем что бы то ни было во всех моих жизнях, особенно когда я поняла, что это будущее, судьбу всех и каждого на этой планете, ношу я у себя под сердцем.

Ноги сами понесли меня к краю обрыва, у подножия которого, разбиваясь о камни, убегала из тёмного леса маленькая злая река.

И тут, в полушаге от гибели, я представила, что вместе с жизнью, свившей во мне гнездо, я уношу из этого мира надежду на любое будущее. Что, если другого просто нет? Что, если, разрушая предсказанную историю, я подорву её космические основы и обреку на бесконечное повторение вчерашнего дня?

Тогда я упала на колени, и это была моя первая молитва за прошедшую сотню лет. Я молилась до самого утра, и это была самая бессвязная и самая горячая молитва, когда-либо звучавшая под звёздным небом. Когда-нибудь, священник, Вы повторите её слово в слово.

Потому что Великий Змей Амей Коат уже начинает свой путь. Да помогут вам добрые боги и Тот, кто поручил их заботам ваши короткие жизни.

Прощайте.

Глава четвёртая

Фран

Фран чувствовала себя рыбиной, выброшенной на солнечный берег из тёмных подводных глубин, сумрачным чудищем, которому нет места среди людей. Она лежала на боку ( ведь рыбины лежат только на боку ), её светлые волосы смешались с песком, а пальцы просеивали песчинки. Мысли она перебирала так же вяло и бесцельно, пока не подумала о том, что забыла спросить священника, кто такая вига.

Вигой её дразнили дети. Маленькие гадёныши ненавидели её и боялись. Она была старше, сильнее и умнее, но они всё равно не отставали, потому что их было больше, а ещё потому, что она никогда не жаловалась родителям.

Алма и так понимала. Она стыдила детей, защищала старшую дочь, а отец в такие минуты очень странно на неё смотрел.

В монастырь сегодня лучше не ходить. С утра звонил их колокол, извещая о чьей-то смерти, а от похоронной суеты Фран всегда старалась держаться подальше. Правда, обычно Фран всех покойников в округе чуяла ещё за сутки, а на этот раз – ничего. В воздухе не веяло смертью. Было что-то другое, печальное, но не страшное, словно тихий привет из запредельных миров.

"Ведьма, бесовка, вига мохноногая, тощая уродина" – так они кричали вчера. Почти все дети деревни сбежались, – "Хвост и шерсть в портки упрятала – думает, не знаем! Скинь штаны – проверим. Не хочет, боится, держи её! Пусть молитву почитает! Упирается... Ну точно – ведьма! Глянь, как смотрит, вот укусит! А я говорю, надо хвост ей подпалить. Против таких огонь – первое средство. Ничего, мы так. Ещё камнями можно. Держите!"

Они нагибались за камнями, когда их разогнал кузнец. Но даже кузнец не очень её привечает – его молодая жена недавно родила первенца и ему не нужны неприятности. Глаз-то у Фран нехороший, так говорят.

С удвоенной силой вернулась вчерашняя обида, и тут Фран ощутила приближение Чёрной Волны. Эта беда всегда караулила где-то неподалёку. То зло, что таилось в потёмках её души, вдруг поднималось и застилало весь белый свет...

С давних времён прятаться и размышлять Фран приходила в одно и то же место – со всех сторон окружённый скалами кусок песчаного берега, куда никто не знал дороги, и откуда море казалось особенно таинственным и прекрасным.

Фран грелась на солнце, растворялась в лучах и звуках, и её маленькое тело, живущее своей занятною тихой жизнью, становилось частью этого сияющего мира – такою же, как камни и ракушки.

Море дарило ей сравнения, когда Фран пыталась разгадать безымянные движения собственной души. В ней тоже были солнечные отмели и странные находки в полосе прибоя, были полные жизни и движения опасные глубины, скрытые сверкающей голубой плёнкой, по которой вдали письменами свободы скользили призраки проплывающих кораблей.

Но божий мир не знал Чёрной Волны.

Никто не знал – кроме Фран, пока лишь её одной.

Всегда начиналось с того, что темнело и зеленело небо, небо Фран, которое в этот момент заслоняло видимый мир со всеми его чудесами. И горизонт вздымался и набухал Тенью, неотвратимо и беспощадно движущейся. Постепенно становилось понятно, что приближается стена воды: чёрно-зелёная, прошитая змеящимися молниями, она идёт наравне с такой же стеной мрачных туч, охваченных мутным подозрительным свечением, заражающим всё вокруг – вскоре и вода и земля испускают языки тусклого пламени, и Фран, поднимая руку, замечает на пальцах напёрстки зелёного огня.

Заворожено смотрит она на невообразимо огромную гору воды, идущую к берегу, и видит, как верхушка волны ныряет вперёд и обрушивает вместе собой, увлекая в бездну, тучи, и чаек, и два крошечных островка, на которых обычно зимуют морские собачки.

Гигантский вал приближается, наматывая на себя, подобно полотну, гибнущую Вселенную, засасывает воздух, вызывая сокрушительный ветер, сдувающий камни и швыряющий тебя навстречу неизбежности.

Тут Фран исчезает.

Чтобы покинуть навязчивое видение ей надо стать куском пустоты – без страхов, без памяти, без желаний. Она научилась это делать, и в этом её спасение. Но неопытному уму нужен образ, помогающий подобному бегству.

И Фран превращается в дохлую рыбу, просвечивающую вылезшими из брюха тонкими рёбрами, безобидную, старую, вонючую дохлую рыбу, неинтересную даже чайкам. Её сознание отсутствует, почти замирает сердце и останавливается дыхание. Тело холодеет. Никто в эту минуту не признал бы в ней живого человека, но берег безлюден, и Фран лежит так до тех пор, пока её не приводит в чувство вечерняя прохлада.

Девочка поднимается. Её сотрясает озноб, стучат зубы. Земля плывёт под ногами. Фран падает. На этот раз обошлось. Но когда-нибудь она обязательно попадётся. Каждый раз – всё ближе и ближе. Вскоре ей уже не удастся бежать. Бежать от себя самой.

Фран сворачивается клубком, как раненый зверь, и ждёт. Решение приходит, когда уже всё небо усыпано звёздами. Немного помедлив, она уверенно выбирается в потёмках к монастырю Девы Амерто.

Сестра Люс кутается в тёплую шаль, в её кротких глазах – изумление.

– Не ребёнок, а кара небесная.

– Я знаю, – серьёзно кивает Фран, – он правда уехал?

– Воистину.

– И ничего не просил передать?

– Он заходил к тебе домой перед отъездом, но тебя не застал.

– Может, просто вернулся в часовню?

Сестра качает головой.

– Уехал из этих мест. Кое-что случилось, Фран, и нам требуется расследование. Отец Берад вызвался отправиться в Халлу и собрать нужные сведения. Халла – это на севере.

– Я знаю.

– Почему ты не дома, Фран?

– Так.

– Переночуешь у нас?

Фран мотает головой. От неё пованивает тухлой рыбой.

– Спасибо, Люс, ты добрая, но ты мне не поможешь.

Девочка отступает в темноту.

– Спокойной ночи, Фран.

Фран кивает головой и бредёт прочь. Оборачивается. Монахиня ещё стоит на пороге.

– Люс, ты не знаешь, кто такая вига?

Женщина делает жест, отводящий беду.

– Боевой демон армии Князя Тьмы. Большая кошка с крыльями дракона... Оставайся-ка у нас. Ночь на дворе, чепуха в голове, недалеко и до несчастья. Но Фран уходит.

Конечно, она отправляется не домой. Неразумная надежда ведёт её к древней часовне на берегу, посвящённой Господу Адомерти, создателю всех вещей, той, что была восстановлена из забвения и запустения отцом Берадом, появившимся в их краях как раз в год рождения Фран. В детстве она бывала здесь часто, собирала для священника цветы, а он угощал её монастырскими коврижками и медовыми сотами.

Выросшая в подозрительного и застенчивого подростка, Фран почти перестала приходить в маленький домик при часовне. Трудно сказать, чего она страшилась больше – разочароваться в единственном друге или разочаровать его самой. Но сейчас, пробираясь во тьме козьими тропками, она испытывает непонятную обездоленность и тягостное недоумение, вызванное странностью мироустройства, лишившего её всякой поддержки на пороге первой большой беды. Ей хватает ума понять, что самой ей не выбраться, а монастырь и деревня – не те места, где можно найти помощь. Берад был вестником из другого мира. Его светлый ум и образованность, опыт длинной и сложной жизни могли подсказать ей выход. Могли бы.

Она находит дом пустым и незапертым. Немного бродит в темноте, спотыкаясь об оставленные вещи, и почему-то начинает успокаиваться, и вдруг ощущает всю накопившуюся за день усталость. На кровать, пахнущую сухими травами от бессонницы, она садится уже со слипающимися глазами и сразу же проваливается в глубокий, словно колодец, сон. И на самом дне колодца что-то блестит.

***

...О, гений далёкого города! Башни и шпили твоих владений навсегда поразили мой ум, растревожили сердце.

Золото колоколен ждёт меня, чтоб возвеличить на золотом престоле в новом моём обличье – в тяжёлом венце прохладном, в рубинах и жемчугах, имперские леопарды лягут к моим ногам. И в бархат багряный окутан, встретив меня у ворот, руку протянет – смутный – тот, кто давно меня ждёт.

Тронул эфирные струны сторожевых моих снов летнею ночью безлунной твой троекратный зов. Над завитками курений вглядываясь в темноту, мой господин и пленник, видишь ты – я иду.

Ощупью пробираюсь чащею смутных гаданий. В блеске камней и эфесов – другой красоты обещанье. В жёлтых глазах пантеры, меж стихотворных строк, в шёлке павлиньих перьев – будущей встречи намёк.

Как корень растения жаждет воды средь великой суши, стремится душа моя так же испить ту далёкую душу. Сложить свою власть и силу к ногам его светлой славы, быть преданным юным другом и демоном древним кровавым, разящей крылатой тучей, послушной единой воле, отдавшей навеки другу всё лучшее и плохое – то страшное, что таиться пока за закрытой дверцей, где твари в броне драконьей погибнуть без единоверца...

О, пламенные завесы видений! Откройте на миг драгоценный облик, и я разыщу его всюду, кто бы ни ждал меня в конце пути...

***

Когда Фран проснулась, было светло. И на душе тоже стало светлее. Все вещи вокруг сияли незамутнённой утренней ясностью – такими она видела их в детстве, в этой же самой комнате. Здесь всегда было хорошо. Чисто и пусто и пахло травами и воском.

И ещё: голос, звучавший в её голове перед пробуждением, избавил её от тоски. Она не запомнила ни единого слова, но осталось чувство, что говорил кто-то близкий, похожий, очень знакомый, и словно бы звал в дорогу. Вот и славно. Но кто же укажет путь?

Фран огляделась. Свежая побелка стен, на деревянном столе – книга и записка. Фран долго смотрит на неё, прежде чем взять в руки.

"Девочка, не в лучшие времена я покидаю этот край – и тебя тоже. Оставляю тебе книгу. Вряд ли самое подходящее чтение для ребёнка, но не такой уж ты ребёнок, а рисунки чёрной и красной тушью должны тебе понравится особенно. Это редкий сборник "Пророчеств" из оренхеладских скрипториев.

Книга попала мне в руки недавно, словно бы для того, чтобы я мог перечитать её другими глазами. Никогда не сомневаясь в её правдивости, я воспринимал откровения пророкам иносказательно, как поэтический символ судьбы народов. Теперь же жду буквально и во плоти пришествия Амей Коата, коронующего Рдяного Царя и открытых властью этого союза врат в Бездну, впускающих алчное воинство падшего ангела.

Помнишь юношу, о котором я рассказывал? Тринадцать лет назад я малодушно оставил его, устрашившись ответственности, которую накладывал на меня мой долг исповедника. А теперь оставляю тебя, пытаясь исправить то, что вряд ли можно исправить.

Я любил его как сына, а должен был начать процесс, предать церковному суду. Если верить Саад (что бы ты ни слышала про женщину, скончавшуюся в монастыре, она не простая безумица), то я оставил его в руках демонов, и они завладели его душой. И всё зашло слишком далеко – настолько, что меж людей уже ходит рождённый в затмение Змей, никем не узнанный, не достигший предписанной силы и, очень на это надеюсь, пока ещё уязвимый.