Текст книги "Дети разбитого зеркала. На восток (СИ)"

Автор книги: Светлана Жуковского

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Со всех сторон наплывали волны запахов, говорящих о тайнах плоти и страсти, о делах, творящихся под покровом тьмы, о дарах, разверзающих чрево – дающих и отнимающих жизнь. Воздух пел песню, которую издавна поёт весенний ветер каждой вошедшей в пору девушке – приглашал в путешествие в страну ночи, обещая боль – а потом сладость, а потом – притихшее ожидание чудесной награды, перед которой меркнет любая сладость. Мало кто из девушек слушал эту песню до конца, а ведь дальше там было снова про боль и утрату иллюзий, про звериную нежность к беспомощному тёплому комочку, являющую собой наибольшее счастье земного удела каждой из женщин, – и про рождённый вместе с комочком постоянный, холодный, утробный страх, делающий поистине жалким этот удел.

Лишь припавшим к лону богини было дано освободиться от страхов, стать частью силы, вершащей пути рождений и умираний. Но свою плату богиня брала всегда.

Пожалуй, во всём мире не нашлось бы ничего более чуждого Энтреа, чем те энергии, что клубились сейчас вокруг его постели. В отличие от многих, он не носил в своей душе призрачного двойника противоположного пола. Он весь был – как пущенная стрела, летящая точно в цель – и эта цель не имела ничего общего с продлением человеческого рода. Однако каким-то немыслимым образом призыв богини нарушил дурное равновесие между жизнью и смертью, в котором пребывала личность юного мага. Женская половина души Энтреа всё-таки существовала. Прикосновение к ней могло помочь залечить страшные раны, повредившие не только тело Энтреа, но и самую его глубинную суть.

Энтреа едва подозревал о своём двойнике, изредка безотчётно улавливая приметы присутствия Фран в своих мыслях. Но теперь каким-то сверхъестественным, неожиданно проснувшимся чутьём он заметил далёкий огонёк её жизни и рванул навстречу. Тёмные крылья отчаяния несли его над землёй, внизу стелились дороги, поля и города, блестели ленты рек – но ему не было до них никакого дела. Его тянуло дальше, на восток – в осаждённый и взятый приступом город, где в ловушке кольца крепостных стен билось сердце в точности такое же, как у него самого.

Дух Энтреа кружил над городом как большая хищная птица, как воздушный змей, связанный невидимой ниткой с маленькой сильной рукой. Его промедление не проистекало от нерешительности – он всего лишь был очень слаб и тратил последние силы, вызывая, собирая остатки своего "я" из мрака апатии и беспамятства. И в то же время его талант, его необычайная магическая одарённость, его пробуждённое могущество – они никуда не исчезли,– и какая-то отдельная часть ума Энтреа в мельчайших подробностях проницала всё, происходящее в окрестностях Таомеры и внутри её стен. Он видел, как храбро сражались защитники города – и как мало было этих защитников перед лицом роксахорова войска. Видел, как была прорвана и смята оборона: поток нападающих перехлестнул крепостные зубцы и вскоре выплеснулся на улицы, азартно, играючи добивая разрозненных ополченцев. Кое-где горожане ещё держались – стрелкам из крепостной башни пару раз удалось отразить натиск на ворота, и теперь там возникли затор и некоторая неопределённость.

Но вот посреди пустынной площади Энтреа заметил одинокую неприкаянную фигуру. Странно и неуместно выглядел в воюющем городе человек, который не торопился, не прятался и очевидно не имел при себе оружия. И ещё он казался очень знакомым – пусть его лицо и скрывал небрежно намотанный платок.

В тот самый момент, когда Энтреа понял, что подобно герою какой-нибудь страшной легенды, ему довелось встретиться со своим двойником, что платок, расшитый золотыми драконами, прячет его собственное лицо, и что сейчас, сию минуту, как в самом причудливом сне, он должен шагнуть в зеркало и встретиться с ужасающей неизвестностью – ему открылась ещё одна тайна. Не слишком-то хорошо шли дела его космического близнеца, пропавшей сестры, отколотой половины души. Фран тоже настиг убийца. Неизвестно, какое чудо помогло ей уйти, но дальше идти оказалось некуда – вокруг была только смерть.

Вокруг него, Энтреа, была только смерть. Но внутри...

Внутри сознания, куда он проник, открывалось так много невероятных возможностей – и архитектура чужого разума, парадоксальным образом похожая и противоположная собственной, показалась запутанной только вначале – пока внутренний взор заслоняла досадная дымка боли, злости и страха. Пока изумлённая вторжением душа принимала в себя другую душу.

Если раньше сознание Энтреа напоминало огромный дом, полный запертых дверей, то теперь все двери были открыты, а светильники зажжены. Правда, как и положено в зазеркалье, правое и левое поменялись местами, что несколько усложняло правила игры, ничему, впрочем, всерьёз не препятствуя. Однако разум Фран не был преображён инициацией у Чёрного озера, и внезапно попавшее в него чужеродное зерно сообщило ему некоторые новые свойства, внеся какой-то новый порядок в узоры сознания – подобно тому, как меняет кристалл свойства насыщенного раствора или мороз – зеркало водной глади. Вот и славно – чтобы выжить и возродиться, Энтреа понадобится разум, обитающий в теле Фран, – а Фран, пожалуй, самой не хватит способностей спасти это тело.

– Ну вот, – слепой обманщик улыбался с весьма довольным видом, – спасибо, сестрица.

Энана невозмутимо завязывала на голове платок. Вокруг громоздились развалины зала, полускрытые разросшейся зеленью. Над головами светило солнце.

– Теперь придётся здесь всё переделывать, – утомлённо зевнула богиня, – я слишком добра к тебе, братец. Надеюсь, достаточно на сегодня.

Эмор совсем было откланялся, – но в проёме обвитой лианами полуразрушенной арки, вспомнив о чём-то, остановился.

– А ведь я же просил. Не вешайте мне этот серп в изголовье кровати. Он меня раздражает.

Энана подняла глаза к небу.

– Но это... традиция. Напоминание. Вся жизнь женщины – жертва богине, а у мужчины – единственный шанс заслужить её милость. В комнатах для гостей всегда так.

– Мне всё равно. Вели, чтоб убрали.

– Как скажешь, красавец. Лишь бы ты улыбался.

Глава двадцатая

Музыкант

Сет умел не злиться на неудачи. Чтоб верно отражать реальность, ум человека должен быть спокойней водной глади.

Однако разыскать Фран не удавалось.

Ей некуда было деться из осаждённого города, из этой гостеприимно распахнутой братской могилы, но Сет, уже злоупотребляя остротой и интенсивностью чувств, многократно усиленных медитацией, постом и омой, так и не смог найти неведомое убежище. Какая-то сила прятала змеёныша, какая-то непростая, непонятная магия – и обход домов ближайших улиц, и разговоры с защитниками города оказались так же бесполезны.

Сет ещё надеялся успеть до того, как в город войдёт война – одиночке посреди человеческой стихии сложно управлять ситуацией. И было бы совсем неплохо вовремя отсюда убраться – где-то там ходит по земле ещё один Змей, и ждёт его, и обязательно дождётся.

Не то чтобы сорвавший задуманную казнь призрак воронёнка совсем не пошатнул его уверенности в выбранном плане действий. Уверенность всегда была рабочей условностью – изменчивый мир постоянно подкидывал новые события, открывал новые перспективы. И теперь случившееся камнем перекатывалось в памяти, грозя смять и разрушить прежде выстроенные цепочки рассуждений. Но пока Сет не мог этого позволить. Он решал, он взвешивал: злой соблазн ли не дал ему уничтожить Фран, или это и вправду был друг, примчавшийся на помощь из темноты небытия? И неважно, во что ему хотелось верить – приходилось наравне рассматривать оба варианта.

Сет наблюдал за таомерцами – ребята искренне забеспокоились, когда хватились пропажи. Знакомая история: чем-то это странное создание порой привлекает хороших честных людей, не подозревающих подвоха. Им и без того было, чем заняться – разгорячённые полураздетые мужчины слаженно плотничали, мастеря тяжёлые рамы для больших самострелов, подвозили и обтёсывали камни для метательных машин, прикидывали, как можно объединить в одну упряжку разную хитроумную оборонную механику, чтобы малым числом защитников нанести наибольший урон врагу.

Солнце припекало по-летнему. Пахло стружкой, пылью и потом.

Паренёк с гитарой вызвался помочь Сету в поисках.

– Чудная девчонка. Сколько мы с ребятами её гнали – или действительно ушла? Под стеной есть ходы на речку, по темноте да умеючи можно варваров обойти. Что у такой на уме? Если кому и знать, то тебе. Твоего поля ягода.

Музыкант был совсем непохож на воронёнка – русоволос, простоват – но последние слова неприятно кольнули сердце мгновенным узнаванием.

– Почему?

– Понимаешь, такие, как вы видите совсем не то, что есть на самом деле. Вы ищете во всём скрытые смыслы, знамения и пророчества – а на самом деле мир устроен намного проще. Там, за стеной, – Пустыня. И она пришла убивать.

– Девочка что-то рассказывала тебе?

– Я спрашивал, а она говорила. Она знает песни, которых никто не знает. А то, что рассказывает про себя... ну, это как в песнях – боги, герои, предопределение – но в жизни так не бывает.

– Ты не веришь в богов?

Парень закинул голову вверх, уставившись в небо, подыскивая нужные слова.

– Верю. Им не верю, пожалуй. Но мне легче, чем Фран – им до меня нет никакого дела. Подозреваю, что не услышал бы про эти вещи ничего интересного, не знай она, что мне осталось жить совсем немного.

–Жалеешь?

– Нет. Я бы не стал ничего менять. Я ненавижу тех, кто приходит убивать. Это мой город. Я всё равно буду здесь.

Они обходили дом за домом, заглядывали в чуланы и подвалы, но не находили ничего, кроме признаков недавней печальной заброшенности, следов ещё вчерашней мирной жизни.

Музыканта почему-то не удивлял особый интерес Сета к персоне Фран и еретик осторожно продолжил расспросы. Следовало признать – он рано закончил тот разговор в кабаке. Сосредоточенный на стремлении скрыть собственные намерения, на борьбе с забрезжившей иррациональной симпатией, он пропустил что-то важное.

– Ты ведь тоже неправильный сектант, – вдруг прервал его мысль собеседник, – остальные слишком хорошо воспитаны для мести.

– Мести? – озадаченно переспросил Сет.

– Разве вы с ней не заодно?

– Наверное, нет, – осторожно проговорил еретик, – скорее всего, у нас разные планы.

– Жаль. Если девчонка, мечтающая убить Роксахора – это смешно, то у тебя могли бы быть шансы.

Взгляд еретика сделался хмурым и недобрым. Он очень старался понять.

– Почему Роксахор? Она говорила об ученике, погубившем учителя. Я думал, она обвиняет себя.

Юноша рассмеялся лёгким и тёплым смехом:

– Мне кажется, это совсем на неё не похоже – в чём-то винить себя... так ты не знаешь? Дело в обиде, которую нанёс юный варвар вашему общему учителю. Роксахор наведывался в монастырь незадолго до смерти отца Великой Ереси, и был не слишком учтив. Фран ему не простила. Мне кажется, она очень любила старика.

Потом музыкант о чём-то задумался. Молчание между ними постепенно остывало, из него медленно уходили доверие и дружелюбие. Наконец, горожанин сказал:

– А ведь ты ей не брат, да? Ты охотник и пришёл по её душу? Ты охотник, не воин?

Сет ответил не сразу. Ополченцы видели в нём союзника. Не слишком-то выгодно и довольно жестоко развеивать это заблуждение.

– Меня готовили к большой войне – и она началась. На самом деле, мы с тобой на одной стороне. Но у нас с братьями свои задачи. Мы не воюем с людьми. Мы воюем за людей.

– Всё-таки фанатик, – музыкант со злостью пнул камешек на дороге. Потом спросил спокойнее:

– Объясни мне тогда, что с ней не так, пёс. Нет, она со странностями, конечно – но разве может одна малахольная девка быть страшнее взбесившейся Пустыни?

– Она не девка, – терпеливо ответил Сет, – она вообще не человек. Это только спектакль – для тебя и для остальных. Я всё думал – почему её занесло сюда, если Змею дорога в Меду? Ты открыл мне глаза, мальчик. Варварам Роксахора предназначено выступить против Рдяного Царя. Сейчас в это трудно поверить, но воинственный сброд станет армией, спасающей человечество. Если кто-то не остановит юного льва в самом начале пути. Не представляю, как она собирается его убить – но я бы на твоём месте не смеялся.

Лицо сбитого с толку музыканта стало почти детским. В круглых карих глазах читались отвага и вызов, а ещё предательски блестели слёзы досады.

– Я не верю.

Сет кивнул, провёл перед собой рукой в прощальном приветствии и повернулся, чтобы уйти. Мальчик окликнул его неожиданно твёрдым голосом:

– А кто ты сам, – человек? Всё, что у тебя есть – магия, писания, предсказания и толкования – что ты знаешь о людях?

Сет на мгновение замедлил шаг.

– Я – пёс, – спокойно ответил он, – мне и не надо быть человеком.

Только опыт смерти может сделать из мага настоящего мага.

Если звёзды сойдутся, как надо, – даже тот, кто глупо отворачивается и убегает от призывов судьбы, неизбежно ступит – след в след – на предназначенный ему путь.

Смерть Учителя стала для Фран первым шагом. Сильные чувства, которые проснулись в её душе, ломали искусственные преграды и запреты, сдерживающие подлинную природу её личности. Её всё меньше смущало отличие этой природы от рядовой человеческой, а пугающий чёрный провал в сердцевине души всё больше дразнил предвкушением возможностей, до которых стоило только протянуть руку.

Сет заставил её сделать второй шаг. Какое-то потустороннее вмешательство не позволило ему довести дело до конца – но и остановить запоздало: теперь уже собственная смерть заглянула ей прямо в глаза. Слабеющего захвата убийцы не достало на то, чтобы хрустнули позвонки, однако горло было раздавлено – полуослепшая, почти задушенная, еле выцарапалась Фран из тисков жёстких рук и бросилась бежать, с каждым судорожным всплеском последних сил всё больше превращаясь в живучего, но искалеченного и обезумевшего зверя. Тёмное животное чутьё привело её к случайному укрытию – и покинуло, оставив бесчувственное тело и замершую на пороге перехода душу.

А за порогом её дожидалась чёрная река – и какой-то частью измученной души Фран ощутила, что её уже несут тяжёлые лаковые волны и ход течения необратим. И вот тогда извечное упрямство оставило Фран и внезапно – с ужасом и надеждой – она поняла, что готова принять сомнительное предложение с той стороны. Да, в самой сердцевине её существа зиял вход в бездну, но силу, которую предлагала ей бездна, не нужно было брать взаймы – эта сила была её по праву. Её сокровище, её наследство, её продолжение.

В этот миг пустой шелухой слетели с неё прежние заблуждения: невозможно было убежать от судьбы, убежать от себя. На королевском пиру не отводят чашу с напитком. Зато потом – да, потом она будет делать то, что пожелает. Если не выберет равнодушные воды Чёрной реки, глухие к любой её воле.

И Фран сделала правильный выбор. Так она стала магом. Так она стала взрослой. И всё же в этом выборе чудился лёгкий привкус обмана, затаённая надежда когда-нибудь снова всё переиграть. Потому что нет ничего невозможного для живого человека.

Тонкая ниточка силы потянулась в реальность из непостижимой бездонной пропасти, поддерживая и врачуя плоть, незаметно, исподволь, меняя свойства ума и сердца. Впрочем, полноценной инициацией это всё-таки не было – не хватало присутствия старшей духовной сущности, проводника в мир небывалого. И ещё одной вещи не хватало для того, чтобы из нежизнеспособного кокона выбралось окрылённое магией совершенное в своём роде существо – времени. Отдалённые звуки битвы разбудили Фран слишком рано.

И вот тогда, когда Фран покинула временный приют, в окнах которого уже разгоралось весёлое пламя, когда, привыкая к боли и утрате ощущения собственной неуязвимости, ковыляла по городу – и размышляла о том, как теперь ей распорядиться жизнью варварского царя и что делать, если её собственной персоне вместе с доверенной ей реликвией вскоре будет суждено оказаться в распоряжении варваров – в этот самый момент прямо с неба обрушился на неё удар, подтолкнувший к последнему – третьему – шагу.

Это было худшее из переживаний в её жизни. Рядом с этим померк даже ужас видения Чёрной Волны. Словно ослепительная молния ударила прямо в мозг, просветив насквозь весь опыт прошедших с рождения лет, спрятанные воспоминания и тайные мысли. И в этом безжалостном свете Фран успела заметить, что не все из этих мыслей и воспоминаний – её. Внутри её головы был кто-то ещё. И даже потом, когда боль вторжения утихла, ощущение постороннего присутствия осталось – как заноза, как стрела в боку. «Как кол в заду» – мрачно подумала Фран, прислушиваясь к изменениям в своём внутреннем мире. Впрочем, неожиданно и насильно навязанное, это присутствие не было вовсе чужеродным – так, можно привить на яблоню грушу, но попробуйте проделать это с розой. Насколько можно было заметить, незваный гость поразительно точно вписался в очертания освоенных пространств её личности – и притих, затаился. Но что-то продолжало происходить за пределами чувствительности, в каких-то глубинных структурах ума – и с этим взбешённая и испуганная Фран ничего не могла поделать.

Одержимость – гнусная штука, и сначала Фран показалось, что опасные игры с волшебными силами в самом деле не довели до добра. Неожиданно промелькнувшее воспоминание о незнакомом купце, расстающемся с жизнью посреди ночной Дороги, подкрепило это предположение, а у одержимости появилось имя.

Вот так встреча, Энтреа, – больше похожая на нападение из-за угла, и это в минуту, когда все силы и присутствие духа нужны, чтобы выжить и выполнить предназначенное.

Откуда-то стало ясно, что таинственный двойник никогда не разделял её предубеждения к магии и не ведал отречений и ограничений. Его дар был неизмеримо сильнее – но больше от личности Энтреа не осталось сейчас почти ничего – тонкая материя, из которой соткана душа и воля человека казалась повреждённой и трепетала разрозненными лоскутами. По крайней мере, это обнадёживало – двойник не мог влиять на решения и действия Фран. Пока не мог.

И всё же в таком положении вещей обнаружились некоторые преимущества.

Зрение стало меняться практически сразу. Каким-то внутренним взором Фран теперь видела город насквозь, словно живую карту, на которой в лучах её внимания проступали детали и подробности.

Местным приходилось совсем плохо. Ещё недавно она надеялась как-то помочь весёлым бородатым парням в их безумном желании отстоять обречённую Таомеру. Теперь было поздно. Расчёт на неопытность варваров в деле взятия городов оказался напрасным. Казалось бы, всё сходилось – разведка не усмотрела под стенами ни осадных машин, ни признаков подкопа, а к штурму стен с помощью лестниц в городе хорошо подготовились. Но вышло так, что продуманная оборонная механика оказалась досрочно разрушена двумя доставленными накануне во вражеский лагерь магаридскими пушками. Их выстрелы были тем шумом, что разбудили Фран в её логове. Варварам здорово удалась жестокая шутка – никто не ждал ничего подобного. Империя не воевала с помощью пороха, а сведения о подобных орудиях доходили лишь как рассказы о редкостных диковинах заморских стран. Какие-то силы неузнаваемо меняли мир – и явно благоволили Роксахору.

Но не Таомере, нет. Новым волшебным зрением Фран видела проломы, появившиеся в стене. Бои шли уже на улицах, но противостоять хлынувшим в проломы врагам было сложно – уцелевшие защитники понемногу отступали в укрытие. Несколько человек обороняли от варваров высокие, обитые медью ворота. Вскоре ворота пали. Под безжалостным обстрелом из башни захватчики открыли их изнутри, прежде растащив образовавшуюся груду мёртвых тел. И тогда в ворота вошла лавина.

Мысли Фран метались, рассчитывая путь к спасению. Меньше всего ей хотелось оказаться в самой гуще схватки. Она никогда не была смелой – несмотря на то, что всегда считала себя опасной. Возможно, именно сейчас она опасней, чем когда бы то ни было – но для того, чтобы убивать, нужно желать чьей-то смерти. Посреди хаоса, заполнившего её душу, только к одному из нападавших обнаружилось чувство, очень похожее на ненависть – и словно путеводной звездой высветило из мрака план – сквозь дворы и дома, стремительно и скрытно, где скользя вдоль строений, где перекатываясь, где ползком – добраться до входа в тайный подземный лаз, ведущий в башню над осквернёнными воротами. Ей приходилось слышать от ополченцев, что есть секретные переходы – и под землёй, и в толще стены,– но теперь весь город был у неё перед внутренним взором, будто стеклянный, – и не требовался проводник. Требовалось чуть задержаться, чтобы раздобыть хоть какое-то оружие и утолить жажду – пересохшее отёкшее горло едва пропускало воздух, нехорошо кружилась голова. А потом, – если повезёт, – она ещё увидит гордую золотую гриву в бойницы воротной башни. Оттуда ещё стреляют, ещё держат оборону уцелевшие горожане.

И ещё, ей зачем-то был нужен Сет – но этот... он сам её найдёт.

С первым же ударом пушек Сет словно прозрел. След присутствия Фран ясно высветился в грозовом эфире разрушительных энергий, заполнивших город. Но было что-то ещё. След словно давал отдалённое эхо, двоился, обманывая с направлением поиска. Пусть. Главное – Сет чувствовал змеёныша и расстояние между ними уменьшалось.

Однако задача совсем не была простой. События разворачивались слишком быстро, город заполнялся воюющими людьми. Сет не собирался ввязываться в битву ни на одной из сторон – обе воспринимались им скорее как дружественные – но его могли и не спросить. Впрочем, намерение до последнего уклоняться от стычек не продержалось слишком долго. Ровно до того момента, как он увидел музыканта.

Сет ещё успел как-то отстранённо подумать, что так и не спросил его имени – он давно избегал коротких знакомств, ведь привязанности делают человека слабым и уязвимым.

Сейчас с мальчиком не было гитары. Он довольно ловко управлялся с двуручной секирой – один против троих нападавших, вооружённых лёгкими кривыми мечами и короткими топорами. Преимущество в длине оружия позволяло создать зыбкий круг безопасности. Но долго это продолжаться не могло – паренёк отступал к стене ближайшего здания и не видел, как по скату невысокой крыши к нему подбирается ещё один противник.

Сет не успел совсем немного – прыгнувший сверху варвар сбил музыканта с ног, в то время как меч еретика наискось рубанул шею одного из атаковавших, был выдернут обратно, и, между стальными пластинами, нашитыми на кожаный доспех, вошёл между рёбер в спину второму. Третий, похоже, успел зацепить падающего мальчика – до того, как Сет отвлёк его внимание на себя. Музыкант, уже в падении, резким, пружинным, закрученным взмахом снизу сумел достать того, кто прыгнул и дал Сету время закончить с предыдущим.

И в те несколько минут, которые понадобились Сету, чтобы убить последнего из четырёх, к нему вдруг пришло понимание, почему он не мог не вмешаться в происходящее.

Это было глупо, это шло вразрез со всеми выстроенными планами и с тем, как предписывал действовать голос долга. Сет не дал бы отвлечь себя ни эмоциям, ни личным предпочтениям, – но теперь оставалось только признать, что до сих пор пребывал неосознанным главный мотив его действий, основа всех убеждений – последняя заповедь Учителя. Невольно Сет оказался слепым, но верным орудием её исполнения.

"Не дайте разорить тёплые гнёзда" – он никогда не забывал эти слова. Но не увидел в Таомере такого гнезда, ведь её колыбели были пусты, а их обитатели унесены в безопасное место. И даже в словах музыканта о пустыне, которая убивает, он не сумел расслышать эхо учительских слов. Но теперь, когда город считай что пал – где искать безопасное место? Куда Роксахорова армия двинется дальше? Они там, на её пути – "слабые создания, не ведающие зла, окружённые беспомощной любовью, не способной ни от чего уберечь". И на короткое, но решающее мгновение, Сету было дано испытать такую любовь.

Он был старшим товарищем, теряющим друга и матерью, теряющей своего ребёнка. Таомера стала Краем Пустыни, воронёнок – музыкантом, а музыкант – воронёнком. И стало отчётливо и предельно понятно, что некоторые вещи невозможно исправить, но совершенно невозможно дать повториться им снова.

У него было чувство, будто довелось долго и мучительно нашаривать путь в темноте, а потом где-то открылась дверь – и в потоке яркого света каждый дальнейший шаг внезапно стал прост и понятен. Всё, что он делал теперь – было правильно, словно парус поймал нужный ветер и несёт его точно к цели.

Сет помог подняться мальчику и позволил заглянуть себе в лицо. В требовательном, цепком взоре музыканта недоверие сменилось изумлением, затем – пониманием. А потом мальчик хотел что-то сказать и, вдохнув, согнулся от боли.

Паренёк зажал рану рукой, скомкав, стянув на боку край стёганой куртки, и, не теряя впустую времени, повёл еретика за собой – к ближайшему участку стены. Им ещё удалось свободно подняться наверх, но когда они пробирались по полуразрушенному переходу, вокруг уже свистели стрелы. Сет почти нёс на себе музыканта, когда они добрались до укрытия – и очень вовремя, поскольку подвесной мост, соединяющий переход с башней, уже начинали поднимать. Остальные входы тоже были отрезаны. Мальчик и еретик оказались последними, кто нашёл здесь спасение.

В глубоком каменном чреве воротной башни.

Глава двадцать первая

Башня

Действительно, всё заживало очень славно.

Поразительно быстро отрастали даже волосы, выстриженные на месте страшной раны на голове Энтреа. А сейчас нежные девичьи руки снимали бинты с его рёбер и меж прикосновений пальцев различались робкие, как к святыне, прикосновения губ. И под волшебной сетью невесомых касаний бережно лелеемые мощи незаметно обернулись живым дышащим телом, которое сонно, но несомненно отзывалось на ласку – так же, как любое другое тело, как великое множество прочих тел.

А потом девушка осмелилась поднять голову и вздрогнула, встретив взгляд из-под тёмных ресниц – по-змеиному холодный и очень трезвый. Пролепетала замирающим, сбившимся голосом:

– Вы вернулись, господин?

Энтреа прикрыл глаза, словно прислушиваясь к чему-то. А потом ответил:

– Я мог бы уже вернуться. Но есть две вещи, ради которых стоит повременить. Взвесить жизнь варварского царя и решить, сочтены его дни – или, умножившись, принесут пользу Принцу? Выяснить, что за штуковину хранит при себе мой двойник. Не могу рассмотреть. Девчонка мешает мне. Пытается мешать – но помощи от неё будет больше.

– Что мне сделать для вас, господин?

– А что это было? Прекрасно. Самое то, перед тем, как отправиться обратно под землю, в сырость и темноту.

Подкрашенные глаза юной жрицы Энаны испуганно распахнулись:

– Под землю? В мир мёртвых?

– Да нет. Это какая-то нора, подземелье. Моя подружка пробирается в башню, но сейчас я устроил ей перерыв. Мне нужно кое-что обдумать, а ей – восстановить силы. Нам пришлось изрядно потрудиться. Интересно, видит ли она тебя во сне?

Башню построили в три яруса. Из нижнего, прорезанного насквозь главным въездом в город, не было хода наверх. Можно было подняться только со стены, по подвесным мостам с обеих сторон. На третий этаж вёл люк с массивной приставной лестницей. Именно там собрались уцелевшие защитники города. Все девятнадцать человек.

И Сет вместе с ними.

Поднимать раненых, балансируя на узких ступеньках – непростая задача, особенно если так или иначе ранен практически каждый – не считая пятёрки стрелков, что были здесь изначально. На вопрос, зачем это нужно, кто-то коротко бросил:

– Выкуривать будут.

Собрали и затащили наверх всё, что нашли из запасов продуктов, воды и оружия. И только когда заперли крышку люка тяжёлой железной задвижкой и рухнули без сил, то вспомнили, что хорошо бы ещё втянуть за собой лестницу. Идею встретили парой крепких слов и оставили пока как есть.

Музыканта Сет перевязал ещё внизу, и теперь медленно обходил остальных, подворачивая или снимая одежду, смывая кровь, вынимая наконечники стрел, обрабатывая наспех замотанные, чем придётся, раны. Кое-где пригодились игла и нитки, почти что везде – заранее припасённая фляга с омой. Ребята протягивали ему бинты, разодрав на полосы подолы рубах.

Темнолицый бородач с выбитым глазом раздражённо отклонил помощь:

– Собираетесь вечно жить? Отвоевались, голуби. Тпру, приехали. Город взят. Нет больше никакой Таомеры.

Ему ответил тихий голос музыканта:

– Но мы-то есть. Мы – город. А башню можно удерживать долго.

– Сейчас долбанут из пушки, посмотрим на ваше "долго". И где твоя белая ведьма? Ты говорил, она будет с нами, когда нам придётся жарко.

– Так может, ещё всё неплохо? – бледно пошутил кто-то из молодёжи.

Голос музыканта стал твёрже:

– Никто не обещал нам победу. Она всегда говорила, что город падёт – в красках, в картинах. Отчаянно добивалась, чтобы люди ушли. И смогла-таки всех разогнать.

– Кроме нас, дураков, – хмыкнул из ниши бойницы парень с самострелом.

– Может, и дураков. Слишком быстро всё это кончилось. Только лучше так, чем – как в той песенке про кольцо. Жить ничтожеством и сходить с ума в поисках оправданий.

Сет обошёл башню по кругу и, вернувшись на прежнее место, разместился рядом с музыкантом.

– Я не знал. Фран и вправду помогла вывести жителей?

– Это что-то изменит для тебя?

– Посмотрим.

– Она заявилась в город в красном балахоне. Угрожала, предсказывала. Чтобы добавить веса словам, открывала прошлое – говорила людям вещи, которых никто не знал, и не должен был знать. Да и так, по мелочи... Я уже тогда сомневался, что она действительно из ваших. Языки Огня не разбрасываются такими фокусами. То, что это девчонка, и раньше было нетрудно заметить. Присмотрелся получше. Напоил, расспросил. Ну, на выпивку мог бы не тратиться – она и так была со мной откровенна. Кажется. Видно, чем-то понравился. Не знаю, что она сказала властям – для них было отдельное представление – но после этого дело пошло быстрее. Я проводил на запад маму и сестру. Сам остался. Она обещала остаться тоже. Получается, здесь обманула.

– Нет, – коротко отозвался Сет, – они не обманывают.

Мальчик глянул – и промолчал.

И тогда долбануло из пушек. Несколько мощных ударов сотрясли толстые стены. Девятнадцать мужчин в тесном каменном кольце затаили дыхание. В промежутках между выстрелами было слышно, как с потолка сыплется какая-то труха.

А потом всё стихло. Башня устояла.

– Припасы кончились? – осторожно предположил кто-то.

– Терпение, – внезапно оживился невзрачный горожанин средних лет, – не дураки же они. Круглую башню пушки не берут. Я знаю. Папаша мой строил. Ох, и смеялись над ним, и пальцем показывали. Невдомёк было всем, что варвары в силу войдут. А он как чуял, чем обернётся. Всё по науке делал – толстые стены, бойницы эти наклонные. Городские деньги вышли – сам платил рабочим. Матушка билась, ругалась – всё без толку. Так и оставил семью без гроша. А меня мальчишку брал на стройку, повторял – вот твоё наследство...