Текст книги "Дети разбитого зеркала. На восток (СИ)"

Автор книги: Светлана Жуковского

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

"Как же ты раньше справлялась сама" – подумал Сет, вынимая пробку. А потом приложился к дырявому боку, чувствуя, как по телу разливается тепло.

А дальше произошло странное.

Собираясь напиться, Фран отошла в сторону и запрокинула голову. Быстро и жадно глотая крепкую сладкую влагу, она, казалось, никак не могла остановиться. Делая небольшие передышки, она словно прислушивалась к чему-то внутри себя и возвращалась к вину снова и снова. А потом уронила бочонок на пол и отвернулась к стене.

Сначала Сет думал, что её тошнит. Мучительно вздрагивала узкая спина, однако звуков хлещущей обратно жидкости почему-то не доносилось. Опираясь о стену левой рукой, правую девочка поднесла к лицу. После, медленно развернувшись, протянула её еретику.

На случайно попавшей в тончайший луч чумазой ладошке внезапно что-то блеснуло. Сет оторопело уставился на нежданный подарок.

Окровавленный сгусток света.

Маленькое стеклянное сердце.

Сет едва удерживал себя от того, чтобы поверить, искал и не находил подвоха. Он ещё не распознал, что за штуковину тянула к нему Фран, но замечательно ощутил, как дрожало и выгибалось пространство под напором переполнявших вещицу чудесных сил.

– Это тебе, – хрипло сказала Фран, и странно было снова слышать её голос, – от Учителя. Кто-то должен знать, что с этим делать.

– Всё в порядке с твоим языком? – уточнил еретик, – вроде, варвары в таком понимают.

– Ну, почти. Остальное – иллюзия. Я же всё-таки маг.

К последним словам прилагалась задумчивая усмешка – похоже, они о чём-то напомнили Фран.

– Маг, – согласился Сет, рассматривая крохотный прозрачный сосуд, – молодой и глупый. Значит, вот, в чём секрет. Слишком лихо тебе всё даётся. Рука не дрогнула забить варвара ради лука?

– Ну,– девочка помрачнела, – это была не я. Реликвия не при чём. Я несла её, чтоб отдать.

– Тогда кто?

– Тише, я не хочу, чтоб он слышал. Давай что-нибудь поедим.

Действительно, из набитой раздавшейся сумки доносились запахи еды. Похоже, Фран удалось совершить набег на какой-то погреб. Конечно, тут не до свежей стряпни, но и без того изобилие снеди для изголодавшихся измученных людей казалось ошеломительным.

Горсти мелких сушёных рыбёшек и вяленых ягод, куски солонины, какой-то паштет в запечённой корке из теста, тяжёлая голова пудинга, оставленная в холоде созревать да там и забытая заторопившимися хозяевами. Без лишних церемоний всё пошло в дело. Беглецы насыщались быстро и молча, не глядя друг на друга. Слишком силён оказался в каждом пробудившийся голос тела, слишком острой, почти болезненной стала радость утоления голода.

Однако потом, наблюдая, как разомлевшая Фран облизывает жирные пальцы, Сет ненароком поймал странный взгляд, неуместный блеск её глаз и с изумлением понял, что нравится ей – в самом простом и незатейливом смысле. Не то чтобы раньше еретику не доводилось приглянуться захмелевшей девчонке – за годы странствий он приобрёл богатый жизненный опыт – но всё это так не вязалось с тем, что он знал о лукавом создании... То, что он знал, то, что думал, ломалось и плавилось в тёмной сладости таомерского вина, оставляя ум носиться по волнам неопределённости. Взамен ум подкинул ему неясное воспоминание.

Сет поднёс к глазам полученную реликвию, не без труда рассмотрев в полумраке, как внутри небольшого сосуда перекатываются несколько капель влаги. Но прежде, чем он успел озвучить свою догадку, с быстротой молнии метнулась навстречу Фран и зажала рукой его рот.

–Все, – зачастил глуховатый взволнованный голос, – всё, передышка кончилась. Готов ли ты, пёс, сделать то, чему тебя столько учили? Готов, изгоняющий бесов? То, что сидит в моей голове – не лучше беса, и кроме тебя мне никто не поможет. Может статься, я вправду твой враг, но вот же тебе и оружие. Раздели нас – я стану в два раз слабее. Изгони моего двойника и, возможно, ты справишься с нами по очереди. Ты ведь знаешь о ком я, да?

Сет отвёл её руку с лица.

– Назови его имя.

– Ты знаешь. Энтреа.

Сет кивнул.

Потом подумал, подбирая слова.

– Почему? Ты легко отдаёшь то, что нужно брать с боем. Не хочешь могущества?

– Не хочу, – буркнула Фран, – я бы лучше сама по себе. Но меня ведь не спросят, правда?

Сет заметил, как дрогнул её голос.

– Не совсем. Нас учили, что зло – это выбор. Ты узнаешь его, когда встретишь. Тогда и решится.

Девочка усмехнулась.

– Значит, прямо сейчас отречься не выйдет?

Сет неожиданно для себя самого погладил её по голове.

– Не берусь судить, что у нас выйдет. На что уж проще убить – и то не сложилось. А нужен предельно опасный и сложный обряд. Дырка в руке отнимает силы. Не помешала бы ома, выправить крен, но придётся справляться так.

Фран без слов бросилась в сторону сумки и извлекла из её обмелевших глубин гладкую медную чашу и стянутый шнурком мешочек.

– О, – еретик не сразу нашёл, что сказать, – послушай, ты молодец. Это меняет дело. Возможно, всё у нас выйдет. Мне нужно что-то спросить у тебя, но, кажется, лучше после.

Фран утвердительно закивала.

Сет распустил в вине опаловый порошок. Сосредоточился, коротким усилием воли сделал вино горячим, растворяя в нём крошечные кристаллы. Для него больше не было обычных ограничений. Настал самый особый из тех особых случаев, для которых приберегается магия. Странно, но Сет не чувствовал на себе взгляда Тёмного Одо. А ведь там, наверху, сейчас день. В опустевший мешочек еретик положил Слёзы Зеркала и повесил на шею. Коротковат шнурок, но пока лучше так – всё возможно во время обряда, не хватало ещё потерять.

Отхлебнул через край, подождал. Жидкий огонь заструился по телу, развоплощая, снимая физические преграды. Не допив почти половину, еретик передал чашу Фран.

И тогда началось.

Сет читает молитву Господу Адомерти, обращая все мысли к беспорочной основе мира, стремясь настроиться в лад изначальному замыслу, не запятнанному грехом. И чем больше ему удаётся достичь понимания предвечной гармонии, тем ясней её свет обрисовывает неприглядную истину: средоточием греха является сам Сет и дело всей его жизни – в юности это открытие оскорбляло и ранило, а теперь он уже привык. Магия суть насилие над установленными Творцом законами этого мира – неизвестно, слыхали ль о ней до того, как разбилось священное Зеркало, но колдовать повсеместно начали после. Могло ли случиться такое без попущения свыше? Сет не знает, но просит о малой милости – послужить нечестивым орудием божьему промыслу, вверяет себя в руку Господа.

Отрекаясь от собственной воли, он чувствует, как прибывает сила – и знает: напора этой мощи не вынести свободному человеку. Но сейчас он нуждается в ней без остатка, потому что напротив – средоточие всякого зла и источник погибели.

Две души держат ответ под его испытующим взором, две души в одном теле, и каждая – его законная добыча. Из двух бездонных тёмных провалов тянутся потусторонние сквозняки.

Сет видит обычно сокрытое: ома расцвела в его сознании огненным цветком и освещает путь.

Путь напоминает лабиринт – Сет видел подобный в Халле, у входа в библиотеку, и теперь он всплывает в сознании, чтобы помочь представить недоступное взгляду. Чуть позже он становится похож на звёздный водоворот, раскручивающуюся в пространство спираль небывалых энергий, снабжённую множеством ответвлений и завитков. Сет бредёт по колени в звёздах – часть огоньков вспыхивает ярче, часть гаснет под его ногами. И прямо над головой, словно отражение на серебряной зыбкой изнанке водной глади, огромной медузой висит почти такой же водоворот – тут и там соединённый с нижним столпами подвижных искр.

Еретика поражает готовность, с которой Фран открывает ему свой ум, неловко стремится ему помочь. Каждый из огоньков в потоке – малая искра души: мысли, чувства, воспоминания. Вглядевшись в любую, возможно постичь полноту момента внутренней жизни. Вот Фран, совсем ещё малышка, лепит из песка ровные холмики и украшает их камнями и ракушками – это будет кладбище для её обидчиков. Вот – размышляет о том, каково целоваться с Хлаем, а здесь – закрывает глаза купцу со вспоротым животом. Вот, набравшись смелости, вызывается помочь Воронёнку с мытьём его длинных волос, а потом пересчитывает украдкой позвонки на смуглой склонённой шее. В братстве Огня стриглись коротко, а то и брили голову наголо, но маленький братец выделился и тут. Сет явственно ощущал тяжесть белого треснутого кувшина (он помнил его ещё целым), звук и блеск льющейся воды, брызги на босых ногах.

Однако, всматриваясь слишком пристально, легко упустить общую картину, потеряться в россыпи фрагментов. А общая картина такова: кто-то ещё, слишком похожий на Фран, чтобы быть чужаком, вторгся в её владения. Медуза над головой запускает всё новые щупальца в круженье её огоньков. И Сет замечает, что тусклые участки верхнего лабиринта начинают от этого светиться ярче, наливаются жизнью. Энергия Фран заполняет прорехи в разорванном духе Энтреа. Какое-то, явно нерядовое событие подточило силы юного мага: вот зачем ему понадобилась сестрица. Впрочем, заметно движение и в обратную сторону – незваный гость всё больше врастает в сознание Фран, пытается подчинить движение звёздных потоков, влиять на волю и разум.

Как разорвать эту связь? Сет подозревал, что обычные способы тут не помогут. Бесы, которых случалось изгонять прежде, некрепко цеплялись за ткань реального мира, и подготовленному магу не стоило большого труда вернуть их в Место-которого-нет. Но Энтреа был человек, больше того – самый сильный маг из всех, кто когда-то рождался.

Но где-то и он уязвим – нашлась же та сила, что сумела ему нанести опасную рану. Вот где ключ, где разгадка. Если найти исток, то событие, что ввергло Энтреа в недавнюю беспомощность, станет понятно, как к нему подступиться.

Всматриваясь в линии верхнего лабиринта, Сет пытается угадать направление, в котором следует продвигаться. В движении большинства огоньков присутствует закономерность: соединяясь в цепочки, они повторяют последовательность событий – или порядок, в котором те запечатлелись в сознании. В это время случайная искра летит ему прямо в лицо и отбрасывает назад – в одно из сравнительно свежих воспоминаний Фран.

... На девушке, из глаз которой смотрит сейчас еретик, вместо обычной одежды – балахон кровавого цвета. Она старательно разглаживает его на коленях, слушая негромкий перебор струн. Какие-то задворки – вполне возможно, что Таомеры, вечер, нагретые солнцем камни.

– У меня для тебя подарок, – говорит чей-то голос.

Фран вздрагивает, когда поднимает глаза. И есть отчего – на камушке чуть поодаль, наигрывая что-то на лютне, сидит её точная копия. Копия, если не считать старинного фасона дорогого платья, спокойного достоинства движений и нежного сияния благополучной юности над убранной цветами и жемчугом головой.

– Это песня про демона, – говорит она и в нежном сиянии появляются новые оттенки, – говорят, такого рода духов можно обнаружить, ткнув ножом в налетевший из пустоты вихрь. Раненый воздух окрасит нож кровью.

А потом поёт несильным, но чистым голосом, с отстранённым задумчивым видом:

Спускаясь пологим склоном,

За руки, как малые дети,

Схватившись, едва знакомы,

Ступаем в долину смерти.

Проспали последние сроки,

Спросить – никого не встретить,

Прости, расставлены сети-

Не сбиться с такой дороги.

Свистящий пустынный ветер

Засеет глаза песками,

Живые алмазные зерна

Во влажных зрачках растают,

И вскроются ныне, навеки,

Глубинные темные реки.

Оступятся узкие ступни,

Застыв, остановится спутник,

Скрипучим захвачен смерчем,

И знаки в следах проступят-

Ожогом по коже – встречник-

Дух, демон, убийца, встречник-

Вдох– воздух ревнивый плечи

Надежным сожмет объятьем,

Оплавится белое платье,

Смолою дохнет и нефтью,

И душу взаймы – навечно-

Возьмет, обещая счастье

Стать злою и гибкой плетью,

Бессмертной пустыни частью.

Спускаясь пологим склоном,

Никто не услышал бы эти

Слова, что нашептывал ветер

Тому, с кем едва знакомы,

Никто увидеть не мог бы

Сияния синей стали

Ножа, что вспоров лишь воздух,

Вдруг пламенно алым стало,

И алые, алые капли

Горели на белой коже

Того, с кем едва знакомы,

Того кто всего дороже.

Никто не узнает, как долго

Вой ветра над телом рыдает,

Пока, без заметного толка,

Я нож о бедро вытираю.

– А ещё это песня о том, что неплохо спросить себя, собираясь сразиться с Пустыней: не эту ли смертоносную силу ты любишь в том, кого любишь? Не этот ли страшный секрет приворожил твою душу – готовность отречься, забыть, уничтожить: чужое, непостижимое.

На середине фразы дрогнув, ломается голос, и вот, спадает личина: напротив сидит слепой бродячий певец – рот вот-вот готов растянуться в длинной ухмылке.

Фран не удивлена.

– Я никого не люблю, – хмуро заявляет она.

Её собеседник фыркает, потом принимает серьёзный вид и кивает.

– Мне-то можешь не говорить.

Девочка не замечает его веселья.

– Это Саад?

– Что скажешь, одно лицо? И не только лицо, дорогая. Я вижу всё больше сходства. Не пойму, почему, но меня это радует. Ты заметила? Есть и отличие.

– Нет.

– Не важно. У Саад были зелёные глаза.

Сет идёт дальше, наугад, осторожно нащупывая дорогу. Сквозь него проносится бешеный вихрь образов и картин, способный свести с ума любого – кроме таких, как он. Маг начинается с умения удерживать в памяти очень много вещей – и всё равно это слишком. Знакомый обряд встал на дыбы и ринулся вскачь – и стоит огромных усилий не дать себе свергнуться в пропасть. Сверни Сет немного в сторону – вот они, ответы на все вопросы. Но и сейчас вспышки чужой памяти порой затмевают, застят понимание цели пути – а впереди ещё один неведомый мир, опрокинутый в потустороннюю зеркальную бесконечность.

Наконец вот он, один из мостов, соединяющих Фран и Энтреа – сноп взметнувшихся искр переносит Сета через границу. На мгновение он чувствует себя словно муха на потолке – подвешенным вверх ногами, но потом звёздный лабиринт оказывается там, где надо, и течёт, омывая бёдра, изредка доплескивая до лица. Напрягая внимание, Сет находит нужную мерцающую прядь и следует за ней, не позволяя себя отвлечь игре переменчивых образов в глубинах чужой души. Нить ведёт в самое сердце тёмной раны, обезобразившей светоносную плоть звёздного водоворота.

Мимоходом Сет успевает заметить в мелькании прожитых мальчиком дней красивую строгую женщину с подведёнными глазами, луну над чёрной водой, выпущенную в небо пару голубей, отблески пламенных снов, сомнительного знакомца Фран с повязкой на зрячих глазах, и снова сны – разделённые пополам с сестрицей. Каждый из этих двоих – блестящая рыбка на остром крючке пронзительно-ярких видений, а где-то во тьме ждёт рыбак, но он, в свою очередь, тоже лишь чей-то улов. Упрямая рыбка-Фран хочет скинуть нахлебника, что присосался и кормится за её счёт, но по-настоящему её свобода в руках рыбака, а тот держит крепко, очень крепко. Сейчас, изнутри, еретик хорошо понимал, чем так манит, так тянет к себе Рдяный Царь (помимо действительно неодолимой роковой чувственной прелести) – надеждой осуществиться, раскрыться во всей полноте своего предназначения, на пределе возможностей проявить свой магический дар, в котором и есть вся жизнь настоящего мага.

Сет представлял, насколько его способности уступают каждому из близнецов – но это не могло его обескуражить. Он крепко знал своё дело. Вокруг поднимались декорации, возведённые силой его ума. Но в этом иллюзорном мире у него были кое-какие права. Он узнает, чего боится Энтреа, вообразит и вызовет к жизни нужное оружие – и оборвёт все мосты, соединившие вместе этих странных детей. Достало бы сил – как здорово было бы не ограничиться этим, разом выжечь весь выводок. Но – нельзя. Теперь нельзя. Забрезжило что-то в девчонке. Неясное что-то. Надо бы с ним разобраться.

А если так, то и мальчик способен преподнести сюрпризы.

Интересно, заступничество призрака маленького братца распространяется и на него?

То, что это не так, Сету пришлось понять очень скоро.

Он не был готов к тому, что видел Энтреа в миг катастрофы. Он никогда бы не смог к этому подготовиться. Но предусмотреть вероятность чего-то подобного был просто обязан.

Непростительная ошибка.

Потому что враги человеку близкие его.

Не было у еретика никого ближе Воронёнка. Впрочем, там, дома, его все любили. Маленький братец единственный попал в Край пустыни совсем неразумным младенцем. Сет отчётливо помнил, как в год затмения заявился в Обитель один из Языков с пегой кобылицей в поводу и извлёк из складок пыльной красной хламиды странный, пищащий, мокрый насквозь кулёк. Посмеиваясь, выслушал учитель историю о потрясённых пламенной проповедью тёмных селянах, вручивших так кстати подвернувшемуся Гончему неугодное дитя, и о мытарствах брата, не сумевшего ни пристроить, ни бросить подкидыша, так и дошедшего с этой нежданной обузой до стен монастыря. Сет помнил, как мальчик рос, учился ходить, а потом и драться, таскал из библиотеки книги и читал их на крышах, поджаривая на солнце худые бока, а потом, лукаво щуря блестящие чёрные глаза, изводил окружающих бесконечными вопросами.

А теперь...

А теперь Сет сжимает в руке нож убийцы – и вместе с убийцей смотрит на то, как отлетает, сходит на нет так много, так крепко обещавшая жизнь.

На какой-то краткий миг исполосованное кровью лицо кажется растерянным и беззащитным. Потом собирается, сосредотачивается взгляд. Поверх кровавых полос, наперекор пляске теней и жарким бликам костра проступает, вытапливается откуда-то изнутри потусторонний призрачный свет. И внезапно становится ясно, что Рав – воронёнок подчиняет, присваивает накатившую невесть откуда волну необузданной дикой магической силы и необычайно ловко и точно обращает её против врага.

С небольшим запозданием Сету удаётся определить источник мощной, архаичной, неупорядоченной магии – древний жреческий нож, который Энтреа всадил в живот молодого еретика. Сет чувствует, как на его руке сцепились стальные пальцы, мешая попытке вытащить клинок, разорвать волшебный обсидиановый мост.

С небольшим запозданием Сет пытается покинуть видение, осознав неиллюзорную угрозу в глазах уже мёртвого друга – но всё ещё действующего мага, всё ещё действующего бойца.

И уже совсем поздно, фатально не успевая уйти из-под внезапной яростной атаки, Сет неожиданно понимает, что никто иной, как воронёнок и был тем непревзойдённым оружием, которое одно стоило бы выставить против Змея.

Рушится, рассыпается мнимая реальность, которую больше не в силах поддерживать гаснущее сознание, хлопают, расползаются на ледяном ветру ветхие полотнища расписанных звёздами декораций.

Падая в холодную чёрную пустоту небытия, Сет уже не чувствует, как в ответ на его последние мысли дрогнул, потеплел в основании шеи старинный флакон на коротком шнурке.

Маленькое стеклянное сердце.

Глава двадцать шестая

Дальше вниз

Как ни странно, она чувствовала себя хорошо. Очень хорошо.

И лучше всего было знать, что она – это она. Без посторонних в её голове.

Пока, Энтреа.

До встречи.

Хотя без новой встречи она бы обошлась.

Её двойник – кто он ей? Надо спросить слепого обманщика, когда появится снова.

Впрочем, можно и так. Внутренний голос шепнул ей ответ.

Брат. Потерянная родная душа, что смущала неясным эхом внезапно двоящихся мыслей и сновидений – если припомнить, то всю её жизнь.

Брат. И близнец, вероятно.

Какая же гадость.

Вот кто, значит, главный козырь в трижды подлой игре. Эмор как-то обмолвился, что она, Фран – лишняя карта. Неужто есть надежда, что путь Змея не её судьба, что найдётся способ прожить достойней, чем стать врагом всем тем, кто ей как-нибудь дорог? Что можно не предавать Берада, Алму, учителя, можно прямо смотреть в глаза Сету?

Принц достанется тоже не ей, но она как-нибудь переживёт. Или нет?

Не успев ещё толком обрадоваться, Фран затосковала. Вот значит как. Любовное наваждение – унизительная штука, но одна лишь мысль о том, что придётся отказаться от Принца, поднимала в душе бурю ревности и негодования.

Плохо, очень плохо.

И ничего не поделать.

Разве что – вот, еретик. Он спас её от Энтреа, может, поможет сладить и с этой бедой?

С усилием всмотревшись в полумрак, Фран понимает, что помочь кому бы то ни было еретик сможет нескоро. Похоже, ему и самому нужна помощь.

Безотчётно девочка делает странную вещь: сложив пальцы левой ладони, позволяет зародиться там огоньку, а потом маленьким фонариком отпускает плавать по воздуху. Опомнившись, оторопело смотрит на него какое-то мгновение, а потом поворачивается к Сету.

Его глаза закрыты, дыхание еле заметно. На лице отросла щетина. "Как у покойника" – почему-то проносится в голове. Большое сильное тело еретика лежит бесполезным грузом, а сознание замкнуто, как орех, и никак не проникнуть сквозь его скорлупу. Если где и чудится жизнь – то в стеклянном флакончике на крепкой шее. Что-то происходит с древней реликвией – у Фран она так себя не вела. Подумав, Фран решает – чему бы не подвергла реликвия еретика, тому это скорее во благо – поэтому лишь поправляет врезавшийся в кожу шнурок. А вот рука мужчины в остатках почерневшей сбившейся повязки оказывается мокрой, липкой и очень горячей.

Фран обтирает рану остатками вина и стягивает, закрывает её ладонями. Сила сидит в ней сжатой пружиной, плещется запертым морем. Фран не собирается давать ей волю, но на краткое время позволяет истечь, устремиться наружу, сбегая по венам к запястьям. Кисти словно заливает растопленным золотом. Вместо пальцев – десять горящих фитилей, и в этом огне распадается, плавится ткань реального мира – и сгущается снова по воле юного мага.

Раны больше нет. Чуть заметен короткий рубец. Фран собирает в комок и бросает в угол грязные тряпки. Дальше уже не её дело. Еретик справится – или не справится – сам.

Сколько же времени прошло с начала ритуала? Ничего не разберёшь, с этой их омой. Страшно хочется есть, и давно – прямо очень давно – не мешает помыться. Путь к еде она помнит, но пока непонятно, как провернуть остальное. Ничего, теперь-то ей всё по плечу.

Когда Сет очнулся, он был дома. Каким– то краем сознания он понимал, что всё это неправда: и очнулся он совсем не окончательно, и дома давно больше нет.

Но сейчас он лежит на постели в пустой среди бела дня монастырской спальне. Рядом с ним на полу сидит Воронёнок.

– Прости, – говорит мальчик, – сам не знаю, как это вышло. Здорово я тебе зазвездил.

– Ты молодец, – слегка привстаёт Сет, поражаясь собственной слабости, – вытащил меня, да?

Маленький братец доволен собой и горд похвалой, но виду не подаёт.

– Пришлось повозиться, пока во всём разобрался. Если что – ты не думай. Работу твою я доделал.

Сет помнит, что призрак может лгать. Даже не лгать, а морочить голову, играть какую-то роль, предписанную чужой потусторонней волей. Услышав бесцеремонный прямой вопрос, демонические создания часто вынуждены ответить правду – ложь ведь тоже в каком-то смысле акт творения, а эти сущности бесплодны. Но сейчас рядом с ним не призрак – он говорит с другом.

– Завершил ритуал?

– В общем, да. Разделил близнецов. Крепко парень в девочку врос, ещё бы немного – и всё, без возврата. Одну только ниточку не допилил – глубоко, побоялся. Какая-то связь всё же будет у них – ну, как раньше. Как обычно у близнецов.

– Спасибо.

– Ага. Круто пришлось, верно? Я бы тоже не потянул, если б сам, без помощи. Эта штука у тебя на шее – как ты её запустил?

– Не знаю. А что она делает?

– Всё, – голос Воронёнка тих и серьёзен, – мне кажется, всё. Если я с тобой говорю, думаешь, я не знаю, что мёртв? Так вот: нет. Теперь нет. Не так, как раньше. Я страшно рад за нас, брат. Мне казалось, что наши дела безнадёжны. Может, и ошибался.

Сет понимает, что должен спросить что-то важное. Как ему не хватало этой возможности – посоветоваться.

– Выходит, я тоже? Всё, что я делал, было ошибкой? Не стоило так с девицей?

Неожиданно, Воронёнок смеётся:

– Это не твоя ошибка, брат. В этом мы оба с тобой дураки. Монастырское воспитание – не умеем с девицами. Чем-то бабы насолили дорогому учителю, а нам теперь расхлёбывать. Он-то, кстати, тоже признал, что неправ. Вон, и Фран напоследок благословил.

С души словно сняли тяжёлый камень – а раньше Сет и не знал, что он тут.

– Значит, Змеем ей не бывать?

Воронёнок больше не смеётся.

– Э, нет. Это тебе никто не может сказать. Она и сама ещё не знает. Выбор за ней. Но повлиять – попробуй. Ты ей нравишься. Вдруг чего и выйдет.

Волшебное зрение не покинуло Фран вместе с одержимостью, и теперь она бродила по непроглядному мраку подземелий, поражаясь тому, как далеко и глубоко простирается сеть подземных пустот. Летящий рядом огонёк слегка рассеивал тьму для обычного человеческого взора, позволял замечать камни и ямы под ногами. Фран чувствовала страшную древность этих камер и переходов. Часть из них выточили подземные реки, часть проделали люди – и случилось это давно, ещё до Тёмных Веков. Похоже, горожане даже не догадывались о большинстве пещер, довольствуясь малым количеством самых доступных.

Она искала воду – и нашла, и смыла с себя грязь и вонь последних дней – и ей казалось, что в ледяной воде она истончается, становится прозрачной, невидимой, как стекло. Тут недолго бы и замёрзнуть – но тело само обсушило себя и согрело разгоревшимся мягким внутренним жаром. Магия вросла в её плоть и кровь, но ещё не сроднилась с сознанием – новые способности удивляли. Наконец, она стала тем, чем должна была стать, и душа трепетала между счастьем и страхом последней, окончательной метаморфозы.

А ещё Фран надеялась отыскать хоть какие-то приметы человеческого присутствия, узнать, уцелели ли парни, что покинули башню незадолго до взрыва.

Но волшебное зрение не помогало.

Не нашлось в холме под городом ни одной живой души, кроме Фран и еретика. И это действительно огорчало.

Среди ополченцев Фран поняла то, что не успела понять в Братстве Огня – что можно не быть одиночкой. Для неё это сложный, но важный урок. И хотя настоящее боевое товарищество останется навек недостижимым, это она запомнит: на битву следует отправляться с кем-то.

И потом, она просто к ним привязалась. Даже к нескладному Тони, погибшему вместе с башней.

Где же искать их? Неужто там, наверху?

Но вот, что-то привлекло её внимание в самой глубине.

Теперь Фран могла видеть в темноте и на расстоянии, однако картинка выходила весьма схематичная, будто начертанная пером. И всё же – невероятно – там были люди. Много людей. Куда больше, чем те полтора десятка бойцов, что ушли в подземелье.

И Фран заторопилась, спускаясь вниз. Ну, это просто сказать, что вниз. На самом деле запутанный лабиринт переходов бросал её в разные стороны, заставлял выписывать далёкие досадные крюки.

Путь давался нелегко – особенно по наклонным крутым коридорам. Но иногда сквозь грохот срывающихся камней она различала далёкий гул человеческих голосов и в непонятной надежде отчаянно стремилась навстречу – оступаясь, задыхаясь, ссаживая кожу в узких проёмах.

Но вот, сырые каменные стены расступились. Своды пещеры резко ушли вверх, образуя огромный, как собор, подземный зал. Абсолютно тёмный. Тихий – если не считать усиленного эхом звука падающих капель.

Что-то здесь было не так.

Она же слышала голоса. Эхо шутит с ней злые шутки? Но люди? Она и сейчас ощущает присутствие. Зал полон народу.

Всплеск страха. Огонёк-фонарик взвился вверх и вспыхнул яркой ракетой.

Защитники Таомеры. Да, они были здесь.

Ну, может не Таомеры – но ведь как-то же называлось это место тысячи лет назад. Город на холме. И холм тогда был повыше, – так почему-то подумалось Фран, – и город побольше. Только из города тех времён никто не успел уйти – разве что вниз, в пещеры. Там они и остались.

Сидели, привалившись к природным оплывшим колоннам, похожим на потухшие свечи, лежали, обнявшись, вдоль уходящих во тьму стен. Матери прижимали к себе хрупкие тела младенцев, в костлявых пальцах мужчин рассыпались ржавые мечи.

Фран шла по проходу, оставленному телами, не отводя от жестокой правды расширенных глаз – и какое-то новое чувство поднималось в её душе. Картины свершившейся беды, неприглядной мучительной смерти не пробудили в ней естественного ужаса и отвращения. Она всматривалась в высохшие оскаленные лица, гадая, что выпало этим людям – голод, холод, отчаяние, – и вдруг начала понимать, что не чувствует жалости. Сочувствие, сожаление – всё это то, что приходит снаружи. А она ощущала себя вместе с ними. Вместе с людьми. Всегда изгой, всегда одиночка, Фран долго и трудно училась этому – у Берада, Хлая, в обители ереси, в городе у ополченцев, – и только здесь, среди мертвецов, настигло её, наконец, поразительное откровение – родство, причастность всему человеческому роду, всему живому – в отчаянном противостоянии жестокой бессмысленной гибели.

Искры любви и тепла – против мрака и хаоса.

Что за чудовищная катастрофа погубила этих людей? Фран уже знала, да. Но когда добралась до ровной сухой стены в дальнем конце зала – увидала своими глазами.

Он был хороший художник – парень в кожаной куртке, рука которого, в ставшем слишком просторным рукаве, всё ещё сжимала уголёк из ближайшего костра.

Сцена за сценой разворачивалась на светлой стене хроника жутких времён. В картинах неравной и безнадёжной борьбы людей с порождениями бездны странным образом сочетались смятение человека и трезвое внимание наблюдателя. Сотни фигур волна за волной катились на верную гибель и, разбиваясь в кровавом прибое, слой за слоем ложились под ноги врагам – намеченные быстрыми движениями, стремительными штрихами.

Но вот: военный совет на стенах города – и постройки очерчены любовно и твёрдой рукой, да так, что становится очевидной простота и бедность нынешней Таомеры в сравнении со старшей сестрой. И со спокойной подробностью прорисованы адские твари: вот эти крылатые – виги, а затянувшие небо тучи словно бы рваных одеял – смертоносные манты. И драконы. Огромные змеи, изрыгающие огонь, в котором сгорают, осыпаются пеплом стройные башни.

Странным образом это очень напоминает последнее из видений Чёрной Волны. За исключением драконов – но Фран могла просто не досмотреть. Значит, мир знал такое и раньше. Значит все её предчувствия – о тех же вещах, что описаны в книге Пророчеств. И вроде бы всё без того очевидно, но в это мгновение, будто повернулись какие-то шестерёнки её ума, – будущее и прошлое сложились, сошлись, будто стрелки на циферблате и пробил час взглянуть правде в глаза.

Вот что им всем предстоит. Восстание Ангромади. Нашествие адских тварей, сметающее города и стирающее холмы. Выжигающее пустыни – предания варваров говорят, что в древности эти края были цветущим садом. Кем надо быть, чтоб пожелать стать частью этой силы? Фран ищет в себе ответ и боится его найти. Но находит другое: ужасный, крамольный, и завораживающий, как взгляд в глубочайшую бездну, вопрос – не придётся ли ей превратится в Змея, даже пожелай она стать Спасителем?