Текст книги "Жена навеки (...и смерть не разлучит нас) (СИ)"

Автор книги: Светлана Волкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Никогда не поднимай руку на мага, щенок. Я могу выпустить тебе кишки, не притрагиваясь пальцем. Сам пойдешь или в бараний рог тебя скрутить?

Тибальд поднял руки ладонями вперед, криво ухмыляясь.

– Спокойно, Кадмар. Сдаюсь тебе на милость. Только идиот на моем месте не поймет, что его песенка спета. Веди меня куда хочешь. Но я должен убедиться, что о Нальдани позаботятся. Слышишь, Нолгар? Поклянись, что исцелишь ее. Ради своего внука Марела, который убьет себя, если она умрет.

Нолгар сказал:

– Твою сестру отправят к целителям. Ей окажут надлежащий уход и лечение. В том числе магическое. Она не виновата в твоих кознях и не должна пострадать. Релан, доставь Дерана и Нальдани в Палаты Лекарей.

Кадмар схватил низвергнутого Диктатора за руку и поволок к выходу. Тибальд вырвал руку.

– Убери лапы, скряга. Сам пойду.

Когда они ступили на крыльцо, заваленное камнями обрушенного фасада, вдруг раздался женский крик:

– Стойте! Я с ним.

Нолгар недоуменно посмотрел на внучку.

– Эрени, в чем дело?

– Я его жена. Я должна быть рядом и разделить участь мужа.

– Он взял тебя насильно, девочка. Ты не обязана следовать за ним. Совет может приговорить его к изгнанию или казни.

– Значит, придется изгнать или казнить меня. "Пока корни наши в земле и не опала листва, смерть не разлучит нас". Я сама сказала слова клятвы. По собственной воле. Никто не имеет права разлучать жену с мужем.

Тибальд обернулся. Его лицо приняло землистый оттенок, глаза потухли.

– Не надо, Эрени. Я освобождаю тебя от клятвы. Вернись в дом деда и будь счастлива. Я принудил тебя.

Девушка смотрела на мужчину, который прошлой ночью грозил убить ее, но вместо этого схватил и держал, чтобы не пустить к убийственному чародейству. Который кричал от ужаса над погибающей сестрой.

– Клятва расторгается по согласию двоих, Тибальд. Я не даю согласия. Я остаюсь твоей женой и разделю твою участь. Как ты хотел того вчера.

Нолгар с болью смотрел на внучку. У него было достаточно силы удержать ее. Запереть в собственном доме, как до этого запирал Тибальд. Но так мог поступить кто угодно – только не чтящий правила и обычаи Нолгар.

– Ты в своем праве, Эрени, – горько промолвил он. – Уведи обоих в темницу, Кадмар. Я созову суд завтра на рассвете. Каким бы ни был приговор, жена разделит его с мужем.

Глава 21. В мучительном ожидании

Мы с Морани сидели в том самом овражке, где несколько дней назад укрывались вместе с мелким Далраном. Сейчас, как и тогда, мы ждали возвращения Нолгара. Вот только на этот раз имели все шансы не дождаться.

Супружник прямо предупредил нас,  что он и тот маг из города, Деран, могут не вернуться. Он посадил меня и Морани в расщелину под переплетенными корнями дуба. Отдал жареные крылышки куропаток, которые забрал из лагеря прачечника Андра. Запечатал овраг магическим барьером и сказал, что барьер рассеется сам по себе шестнадцать часов спустя.

Если до того времени Нолгар не придет за нами, значит, он погиб. Нам придется вылезать и оставаться в лесу одним. Рассчитывать только на себя. Бежать, прятаться от ищеек Диктатора и товарищей Андра. Да и от прочего лихого люда, что может подкарауливать двух беззащитных женщин в дикой местности.

Нолгар мысленно связался с Борасом, своим учеником. Предупредил нас, что передал Борасу наши энергетические слепки – меня и Морани. По ним хевья-ученик будет чуять нас, где мы идем. Сможет встретить, когда доберется до озера Фросах. По словам Нолгара, не раньше чем через две недели. А это время мы должны будем продержаться сами по себе.

Это если Нолгар падет в сражении и не вернется сам. Ни я, ни Морани и думать о том не хотели. Но муж твердо собрался рискнуть собой – и этим Дераном – чтобы свалить мерзавца Тибальда, который заварил всю кашу.

Теперь мы сидели и ждали их возвращения. Я исподтишка разглядывала женщину, влюбленную в моего постылого супружника. Она была уже немолода. После ночи в лесу это было особо заметно. Лет тридцать пять, а то и все сорок. Русые волосы обрамляли удлиненное лицо. Глаза – добрые и слегка грустные. Подбородок жестковат, но его жесткость сглаживалась тонкими очертаниями губ и теплой улыбкой – когда Морани улыбалась.

Я видела это лишь раз – когда Нолгар впервые обратился к ней за минувшую ночь. Ее глаза и губы так и лучились теплом. Муженек заговорил, что мы обе должны делать, если он не вернется, и взгляд Морани потух. Больше улыбка ни разу не заискрила на ее миловидном, печальном лице.

– Давно любишь Нолгара? – спросила я в лобешник.

В деревне я любила так делать – спрашивать людей прямо о том, что они мнили тайной за семью печатями. Как бы не так. Любую тайну можно разглядеть, если присматриваться.

Морани отреагировала так, как я и ждала: вспыхнула и опустила взгляд.

– Не понимаю, о чем ты.

– Я вижу, что ты любишь его. Он знает?

– Нет, – отрезала она холодно. – Не о чем знать.

– Ну и дура. Знал бы, глядишь не полез бы ко мне. Глядишь, по-другому бы кончилась вся эта заварушка с вашим Тибальдом, прачечником и его друзьями.

– Ты не понимаешь. Любовь не влияет на политику. Тибальд хотел получить власть, и получил бы ее любым способом. Не через прачечника – так через других людей. Всегда найдутся недовольные, алчущие больше. Те, кто считают себя не на своем месте и хватаются за любую возможность исправить это. Даже иллюзорную.

Мы говорили на глотта, и я не поняла ничего из ее бестолковой речи. Пару слов я не знала вообще, остальные казались бессмысленным набором. Ох уж эти глотта, вечно их тянет рассуждать да философствовать. Толку-то от их рассуждений.

– А ты пробовала? Говорила, что любишь? Сказала бы, и он оставил бы меня в покое. Не цеплялся за мертвую жену.

– Ты не понимаешь. – Вот заладила, не понимаешь да не понимаешь, как ворона свое "кар". – Нолгар любит только Дейрани. До сих пор. Любит тебя – ее в тебе.

– То-то и оно, что ее во мне, если она там есть. Не меня. Меня он не видит и не слышит. Впрочем, понемногу начинает. Он не сказал тебе, что согласился отпустить меня через год после свадьбы? Если я захочу.

От меня не укрылось, как вспыхнули ее глаза. Но вслух она сухо ответила:

– Нолгар не обсуждает со мной супружескую жизнь. Это касается лишь вас двоих.

– А то! Ты же молчишь себе в тряпочку! Вот тебя и не касается. И никогда не коснется, если будешь дальше молчать. Тебе годков уже сколько? Небось пятый десяток вот-вот разменяешь? Так и собираешься бобылихой до конца дней прожить? Ни детей, ни мужа, о любви ни гу-гу? Не теряла бы ты время. Ты ж не бессмертная, как он! Так и умрешь пустоцветом, в тоске да одиночестве.

– Я не бессмертная, – прошептала Морани. – Меня он потеряет, как потерял ее. И будет страдать. Не хочу, чтобы он страдал.

– Ага, лучше самой пострадать, ну конечно. Только ты не одна, элатейя. С тобой вон сколько страдальцев заодно. И ты думаешь, меня ему не придется терять? Я тоже не колдунья. Даже полюби его, тоже умру и оставлю вдовым, как эта ваша Дейрани. Пусть на двадцать годков позже чем ты. Вот только ты его любишь, а я нет. И он меня не любит.

– Меня тоже... – прошептала женщина. Ее притворство окончательно ушло. Ни холодности, ни сухости в голосе. Лишь беспросветная тоска да боль одиночества. – Только Дейрани. Он никогда не видел никого другого. Даже после ее смерти. Он давно мог увидеть, что люблю его... Если бы только обратил взгляд. Но он не замечал меня иначе как друга.

– А ты и рада. Сама старалась. Поговори с ним. Теперь все иначе. Он знает, что я не люблю и не склонюсь к нему. Он увидит. Услышит. Только скажи ему. Если не скажешь, услышать нечего.

– Ты не понимаешь, – повторила в третий раз. – Если Нолгар узнает, отстранит меня. Перестанет разговаривать совсем, перестанет общаться. Он не такой, как прочие мужчины. Будь он как все, ему могло бы льстить внимание влюбленной женщины. Он мог бы даже склониться ко мне... пусть ненадолго. Но у Нолгара не так. Принципы и честь превыше всего. Если он узнает о моей... – запнулась, будто не в силах выговорить "любовь", – о моих чувствах, порвет со мной общение совсем. Потому что это против принципов – давать надежду той, на чьи чувства он не может ответить.

– Вдруг сможет. Не узнаешь, если не откроешься. А отстранит – да и пусть его. Забудешь и найдешь другого, не такого упертого. Все лучше, чем так. Откройся ему.

– Какой смысл говорить об этом сейчас?! Лишь бы он вернулся. Неважно, откроюсь я или нет. Лишь бы он выжил.

– Это да! Выживет он, выживем и мы. Иначе крендец.

Морани поморщилась. Ну конечно, куда ей переживать о таких низменных вопросах. Она и так принесла себя в жертву своей безответной молчаливой любви. От такого рукой подать, чтобы и вообще от жизни отказаться. А вот я хотела жить. И к горным хра эту любовь. Столько годков без нее прожила, и еще столько же проживу, как Морани. Лишь бы дожить.

Так что я вместе с ней молилась за возвращение Нолгара. Духам-хранителям. А она небось Фросаху, или неведомым божествам ксаранди, о которых мне так и не удалось выведать, есть они вообще у них или нет. Даже Эрени ничего не говорила о богах – собственных богах ксаранди. Не тех, кого они почитали на Ремидее, не Хозяев. Почитали они кого-нибудь в своем родном мире, было ли там кого чтить – у медовой не было ответа. Может, самих ксаранди чтили как богов, покуда они не ушли из своего мира?..

Солнце клонилось к закату, когда мы услышали мужской голос, незнакомый:

– Ксара Морани! Кса... Лесс! Вы тут?

В другой раз я посмеялась бы, как меня упорно пытаются именовать ксарой. Но сейчас было не до смеху. У меня сердце в пятки рухнуло, когда Морани откликнулась:

– Гарбал! Мы здесь, внизу!

– Что ты делаешь! – прошипела я.

– Это друг. Он из моей партии. Оставался со мной до конца, даже когда Тибальд оклеветал меня. Наверняка его прислал Нолгар...

От ее слов я сначала похолодела. Прислал Нолгар – значит не смог прийти сам. Значит, случилось худшее. Над нами склонилась голова мужчины.

– Наконец-то, элатейя! Я все еще не могу попасть к вам – барьер пока действует. По расчетам Нолгара, он истает через полчаса.

– Что с ним, Гарбал?! Он жив?! Почему не пришел за нами сам?

– Шутите, элатейя? Он в делах по горло. Столько хлопот после этого мерзавца Тибальда.

– Так Тибальд пал?! Нолгар победил?

Следующие полчаса, пока магия супружника не давала нам вылезти из оврага, приятель Морани рассказывал, что случилось в Лударе. И отвечал на вопросы, которыми мы обе наперебой его закидывали.

Подробностей он не знал, он ведь не был очевидцем схватки Нолгара и псов Тибальда. Но поведал, что бедолага Деран пострадал в этой драке. Неизвестно, придет ли снова в сознание. И останется ли магом. Его ранило колдунство некоего Кадмара, когда Деран спасал сестру Тибальда.

Я помнила ее – смазливая, высокомерная, противная девица. Было бы ради кого подставляться. Но Деран и не ради нее полез на рожон. Думал, что это не она, а Эрени.

Медовая Грива тоже "порадовала". По собственной воле отправилась в темницу вслед за муженьком. Тем, кто насилием и обманом взял ее замуж. Впрочем, чему удивляться. Ясно же в кого она такая сумасбродная. Все они малость не в своем уме в этой семейке. Что Нолгар, что его детки да внуки.

Завтра самозваного Диктатора будут судить. И все мы надеялись, что огребет он по заслугам. За все подлости и злодеяния заплатит. Вот только Эрени заявила, что разделит его участь... И дурацкие обычаи глотта давали ей право. Никто не мог помешать, если она того хотела. А ведь муженек ее такого натворил, что его и казнить могли.

За рассказами и расспросами прошло почти три четверти часа. Гарбал поднял с земли камушек и пульнул в овраг. Камушек приземлился прямо мне под ноги. Парень радостно воскликнул:

– Барьер иссяк! Выбирайтесь, ксары! Я отведу вас в Лудар.

Мы с Морани полезли наверх. Нам предстоял путь домой, горячий ужин, теплая ванна и отдых... Наконец-то на мягкой перине, а не на голой земле. Чует мое сердце, после такого я почти полюблю глотта!

***

Тюрьма в Лударе была небольшой. Камер всего три, одна попросторнее, две – совсем тесные одиночки. Большей частью они пустовали. Преступления совершались редко, и правосудие было скорым.

– Посади их в одиночные камеры, – велел Кадмар хранителю тюрьмы – и единственному надзирателю в ней.

– Почему это в одиночные? – возмутилась Эрени. – Мы супруги. Вы не имеете права разлучать нас.

– Вы преступники, ксара Эрени. Не вам определять условия содержания.

– Я не преступница, ксар Кадмар! Я пришла сюда, чтобы быть рядом с мужем. Это мое право!

– Не надо, Эрени, – сдавленно прошептал Тибальд. – Не спорь.

– Я не спорю. Я знаю законы. Сажайте нас в одиночную камеру, если желаете. Но вдвоем в одну!

Кадмар скривился.

– Будь по-вашему, ксара. Скрасьте супругу последние часы жизни.

Он ушел, приказав посадить их в общую камеру. Надзиратель отвел их вниз и запер железную дверь.

Тибальд всматривался в лицо жены.

– Зачем тебе это? Я сделал все, в чем меня обвиняют. Я принудил тебя, шантажировал, угрожал твоим родным. Одно твое слово – и наш брак аннулирован. Ты станешь свободной.

Эрени посмотрела на него странным взглядом. На мгновение Тибальду показалось, что сейчас она бросится к двери и застучит в нее, призывая надзирателя выпустить ее. Но вместо этого девушка с силой ударила его по щеке.

– Свободной?! Да как у тебя язык поворачивается такое говорить?! Думаешь, я когда-нибудь освобожусь от твоих пут? Ты так старался, чтобы привязать меня к себе. А теперь предлагаешь быть свободной? Не дождешься, Диктатор! Не все случается по твоей воле! Я не смогу тебя забыть, не смогу вычеркнуть из памяти. Ты отравил мое тело и душу. Я никогда не стану свободной от тебя!

По щеке бывшего Диктатора расползался румянец от удара. А глаза наливались горечью.

– Эри... Я не хочу, чтобы ты умирала из-за меня. Как Нальда. Я виновен в ее гибели. Не хочу быть виновным в твоей. Невыносимо умирать, зная, что из-за меня погибли два самых близких мне человека.

Эрени вздрогнула, услышав это "два самых близких человека". Неужели он и правда дорожит ею настолько, что отвел место в своей душе рядом с сестрой? С Нальдани они воспитывались вместе с детства, он нес ответственность за нее после смерти родителей. А с Эрени его связывало несколько дней под одной крышей и несколько сумасшедших ночей в одной постели. Но он бросился к ней, когда она чуть не вбежала прямиком в смертоносное заклятье.

Эрени хотела сказать, что и ей он близок. Что их убийственная, изнуряющая страсть приковала к нему ее душу стальной цепью. Но вдруг вспомнила про другого мужчину, который тоже бросился спасать ее. Ринулся прямиком в проклятую Люльку, думая, что упала она, а не Нальдани. Деран кричал ее имя. Он не знал, что в доме Тибальда есть еще одна женщина. Увидел, как с лестницы падает женское тело, подумал, что это Эрени, и пожертвовал собой ради нее. Он был бы цел и невредим, если бы Эрени не позвала его на помощь. Если бы не интриги ее мужа.

Девушка ожесточенно сказала:

– Ты виновен еще и в гибели Лимара. Забыл про него?

– Нет. Поэтому и предлагаю тебе уйти.

Эрени покачала головой. С тем же пылом и горением, с каким залепила мужу пощечину, она внезапно обняла его.

– Нальдани жива, Тибальд. И она поправится. Нолгар обещал помочь ей. Он сдержит слово. Не бросит ее. Она не умрет. Ни она, ни Деран. Целители вытащат их.

Тибальд напрягся. Он отстранил жену, мнительно посмотрел на нее. В его глазах вспыхнуло пламя ревности.

– Тревожишься за Дерана? Он бросился в Люльку, крича твое имя. Ты так ему дорога, что он рискнул собственной шкурой ради тебя? Что между вами двумя, Эрени?

Девушка покраснела.

– Деран мой друг! Он сделал то, что любой человек сделает ради близкого! Я бы тоже рискнула собой ради друга.

– Друг? Подумай, Эрени. У тебя есть шанс выйти замуж за своего... "друга". Я по-прежнему готов дать тебе свободу.

Размахнувшись, Эрени влепила ему пощечину с другой стороны.

– Еще хоть раз услышу от тебя слово "свобода", ты... Ты пожалеешь, что родился на этот свет, Диктатор Тибальд!

На этот раз вместе с розовым пятном по лицу мужчины расползалась широкая улыбка.

– Ты любишь меня, Эри. Всегда любила, даже когда язвила при наших встречах. Поэтому согласилась выйти за меня, а не потому, что я угрожал оставить в тюрьме твоих родителей.

– Не напоминай, а то я тебе еще раз врежу! Ты бы оставил их здесь? В этой ужасной холодной камере?!

– Зачем об этом говорить сейчас? Они у себя дома, в тепле. Вместо них в ужасной камере сижу я. И зачем-то ты. Завтра, быть может, я останусь без головы.

– Не останешься. Думаешь, почему я пошла сюда за тобой? Почему сказала, что разделю твою участь? Если Совет увидит, что вместе с тобой придется казнить меня, они вынесут иной приговор. Изгнание вместо казни. Или вообще исправительные работы. Никто больше не умрет.

Тибальд покачал головой.

– Ты плохо знаешь своего деда. Он собственноручно казнит тебя, если так предписывают правила и обычаи. Он пойдет на все ради их соблюдения.

– Нет. Нолгар любит меня. Он хочет мне счастья. Он найдет способ спасти тебя, если ты мне дорог.

– Обещай, что если твои ожидания не оправдаются, если я... если мне вынесут смертный приговор, ты позволишь расторгнуть брак.

– Я не хочу думать об этом. Здесь и сейчас, рядом с тобой...

Она потянулась к нему, приникла губами. Она целовала его – сама, первой! Тибальд ошеломленно ответил на поцелуй. Эрени скользнула пальцами по его одежде, отыскивая застежки. Тибальд промямлил, нехотя отрываясь от ее нежных губ:

– Эри... Не самое подходящее место, чтобы заняться любовью...

– Это лучшее место и лучшее время, Тибальд! – твердо сказала она. Вернула ему слова, что он сказал ей утром, когда Нолгар атаковал их дом. – У нас может не быть другого. Я не хочу терять ни секунды, пока мы рядом.

Он прошептал:

– Сумасбродка... Моя сладкая, медовая сумасбродка. Я хочу тебя безумно, Эрени. Здесь и сейчас... Это и правда лучшее место и время...

В эту ночь, запертая в темнице как преступница, не знающая, что принесет им день грядущий, Эрени наконец признала и приняла свои чувства к Тибальду. Полностью, без утайки. Не осталось ничего, что она хотела бы скрыть или подавить, не пустить наружу. На грани между жизнью и смертью стыд теряет власть.

Глава 22. Слово Хозяина

Наконец я спала не на жесткой земле под открытым небом, а под крышей дома, на пуховой перине. Родственнички супружника встретили меня сдержанно и прохладно. Видать, считали, что их проблемы из-за меня, а не мои из-за них. С Нолгаром я не успела перекинуться словечком, но Вилта принесла мне ужин прямо в спальню, сказав, что по его распоряжению. Слава духам-хранителям – не придется едать рядом с кислыми рожами родственничков. Видать, он тоже понимал, что они мне не рады, и решил избавить нас от общества друг друга.

Завтрак наутро Вилта подала здесь же. А потом мы пошли в эту Базилику, где заседали правители ксаранди. Где должны были судить гада Тибальда, который и заварил всю эту кашу. Делать мне бы там нечего, глаза б его не видели. Да вот только вместе с ним на скамье подсудимых сидела Медовая Грива. По собственной воле и дурости. К чему приговорят его, то и с ней станется. Так что пошла я с Вилтой как миленькая, надеясь, что мерзавца пощадят. У нас бы в деревне за все его дела в смоле вываляли бы, к дереву привязали, голой задницей в муравейник.

Базилика стояла прямо на берегу озера. В ней было три яруса, каждый – с широкими арочными проходами. Обычно совет города заседал на втором этаже. На первом проходили публичные мероприятия, как сегодня. Народу набилось на нижний ярус – не счесть.

Городской совет – почти четыре десятка человек – сгрудился в переднем конце зала. Остальное место заняли простые горожане, желавшие видеть суд над обманщиком. Сам мерзавец стоял ровно между советом – своими судьями – и зрителями. Медовая Грива стояла бок о бок с ним, не отходила ни на шаг. Держала за руку и всем своим видом показывала, что разорвет любого, кто покусится на ее драгоценного муженька. Ну не дуреха ли?!

Начал говорить Нолгар, следом за ним – Морани. Из их рассказов люди узнали, что Нолгар никогда не помогал хевья, в чем обвинял его Тибальд. Только спасал меня и внука. А к хевья пришел много позже, узнать – как им удалось сбежать из города и почему дюжина магов до сих пор их не заловила.

После Морани супружник вытолкнул вперед прачечника Андра. Его руки сковывала тяжелая цепь с кандалами. Люди зашептались, бросали на бандита яростные взгляды. В их глазах главным виновником был он, а не Тибальд.

Андр поведал, как они готовили налет. Что почти все идеи исходили от Крама. Сам Андр лишь собирал и организовывал людей. Рассказал, что после атаки магов на прачечную к ним явился глотта в капюшоне, из-под которого выбивались светлые волосы, и велел бежать на пристань. Подтвердил, что Нолгар не помогал им отбивать атаку. И в лесу, где они скрывались несколько дней после бегства, его тоже не было. А явился он к ним много позже, допытаться, кто им помогал. Пересказал признание Крама Нолгару – о глотта в капюшоне, который подсказывал, что говорить и делать.

Вызвали и меня перед народом. На своем кривом ксаранди, иногда сбиваясь на хевья, я рассказала все, чему была свидетелем. Про Крама – чего он желал и о чем просил меня. Про похищение, сражение в прачечной, укрывище в лесу, ну и как Крама мертвым нашли.

А вслед за мной выступать повелели некоему магу по имени Релан. Тот сообщил, что был телохранителем Диктатора. И позавчера тот собрал троих из четырех телохранителей, охранять его при разговоре с одним из налетчиков. Тибальд якобы хотел завербовать его. Он предупредил магов, что хевья – ненадежный тип. И если он почувствует опасность от налетчика, то прикажет убить его. И приказ последовал. А потом он велел отнести тело к медвежьей берлоги и обставить все так, будто налетчика задрал медведь.

– И вы покорно исполняли такие приказы, ксар Релан? – недоверчиво спросил кто-то из Совета. – Убивали, когда Диктатор давал вам команду?

– Таковы полномочия военного диктатора, – сухо ответил маг. – Долг предписывал нам защищать и повиноваться.

– Тогда почему вы отступились от своего долга? Почему не защищаете его сейчас?

Мужчина не изменил интонаций.

– Я предан, но не слеп. Когда ксара Эрени при мне обвинила супруга в пособничестве хевья, я не воспринял ее слова. Но когда ксар Нолгар повторил те же обвинения в доме Диктатора, я вспомнил ее речи. И задумался, что ксар Нолгар по своему характеру и впрямь не мог совершить тех преступлений, в которых Диктатор обвинял его. Он слишком прямолинеен. Но за эти дни рядом с Диктатором я наблюдал, сколь изворотлив, расчетлив и хладнокровен его ум. Если кто мог исподволь помогать налетчикам-хевья, то Тибальд, а не Нолгар. И у него имелся мотив. Без их налетов он не стал бы Диктатором. Я сложил два и два. Потому сейчас стою перед вами и рассказываю то, чему стал свидетелем.

Член совета, пытавший Релана, воскликнул:

– Что ж, следующей мы пригласим свидетельствовать ксару Эрени?

Медовая Грива ответила, звонко и ясно:

– Закон дает мне право не свидетельствовать против супруга!

– Тогда, ксара, вам придется разделить его участь после приговора. Вы знаете об этом?

– Да, – с вызовом ответила Эрени. – Я готова к этому.

По залу вновь пробежал шепоток. Я заметила, как нахмурились лица многих горожан. Медовую Гриву любили в Лударе.

– И мы не можем пригласить мага Дерана, чтобы он дал свою часть показаний? – спросил дотошный член совета.

Нолгар ответил:

– Увы. Деран и ксара Нальдани пострадали в магическом сражении. Сейчас оба пребывают без сознания в Лекарских Палатах.

– Что ж... Нет смысла откладывать суд до того, как они придут в сознание и смогут свидетельствовать. Картина ясна. У Совета Лудара достаточно оснований, чтобы сделать выводы и принять решение. Будет ли свидетельствовать сам обвиняемый?

Взгляды устремились на Тибальда. Тот ответил, ровно и невозмутимо:

– Пользуюсь правом обвиняемого на молчание.

Несколько членов Совета переглянулись. Кто-то сказал:

– Тогда пора выносить вердикт. Мой голос – виновен.

"Виновен!" "Виновен," – полетело со всех сторон. Над головами членов совета взметнулся лес рук. Морани, которая формально вела это собрание, спросила:

– Кто голосует за невиновность ксара Тибальда?

Молчание. Ни одной руки. Элатейя промолвила:

– Тогда Совет должен вынести приговор. Закон предписывает исправительные работы, изгнание или смертную казнь. Напоминаю, что приговор разделит ксара Эрени – супруга обвиняемого.

– Исправительные работы – слишком мягкая кара за такое преступление, – молвил еще один член совета, незнакомый мне. Собственно, они все были мне незнакомы, кроме супружника и Морани.

– Изгнание или смерть? – спросил кто-то другой.

– Изгнание! – произнес твердый голос Нолгара.

– Изгнание! – эхом подхватила Морани.

Несколько голосов тут же присоединились нестройным гамом. Кто-то упорно отмалчивался, большинство один за другим повторяли: "Изгнание!"  И в этом неслаженном хоре вдруг прозвучал один голос. В отличие от прочих, он показался мне знакомым... Но я никак не могла припомнить, где его слышала.

– Ксары, позвольте высказать мнение, прежде чем мы приступим к голосованию.

Шум смолк, Совет внимательно воззрился на говорившего. Он повел речь, и я понимала каждое слово, даром что то была речь глотта:

– Ксары, наша жизнь сосредоточена в городских стенах. Мы заботимся о ней, холим и лелеем наш Лудар. Но за его пределами тоже есть жизнь. Задумываемся ли мы о той жизни, когда приговариваем наших преступников к изгнанию? Что они сделают, когда окажутся за стенами города? Как будут выживать? Единожды преступники, они продолжают творить преступления. От их рук могут страдать невинные люди – случайные прохожие, жители деревень...

Люди зашептались. Я фыркнула – неужели раньше глотта не задумывались о том, что делают изгнанные? Не задумывались, откуда берутся разбойники? Как можно быть такими наивными?!

Говоривший продолжал:

– Подумайте, на что способен в изгнании такой человек, как Тибальд. С его умом и хитростью. Он станет не просто разбойником. Его способностей хватит, чтобы объединить всех разбойников Арвихи. Собрать из них армию. Отомстить, нанести удар по Лудару. Ксары, если мы сейчас изгоним Тибальда, то однажды можем вновь увидеть его нашим Диктатором. Он вернется с армией изгоев и преступников – таких же, как он сам. Подумайте как следует, прежде чем выносить приговор.

В воцарившейся тишине прозвучал голос самого Тибальда:

– Тебе так жаль бесценных кристаллов, Кадмар? А ведь если бы я остался Диктатором, мог бы возместить тебе их стоимость из казны. Ты перемудрил собственную жадность.

Кадмар... Вот как звали говорившего. Я вспомнила его имя и его голос. Я слышала их в прачечной. Это он возглавлял атаку магов. Нолгар обращался к нему по имени, просил позволить нам уйти. А он отвечал: "Ты умрешь вместе с ними, Нолгар. Пособник предателей – сам предатель. Жена и внук не оправдание".

Кадмар даже не повернулся к Диктатору. Лишь сказал:

– Я понимаю, почему Совет Лудара с такой легкостью голосует за изгнание. Никто не хочет, чтобы молодая, невинная ксара Эрени приняла смерть. Но она сама совершила выбор. Никто из нас не в ответе за него. Но мы в ответе за невинных, которые могут пострадать в будущем от руки Тибальда. Ради их благополучия и своей совести я голосую за смертную казнь.

Омертвелое молчание – и следом робкий возглас: "Смертная казнь!" И еще один. И еще. Беспомощный взгляд Морани. Сжатые кулаки Нолгара, ногти до крови впиваются в кожу. Лишь они двое и еще несколько человек повторяют: "Изгнание", но их голоса тонут в изобилии других, требующих казни.

Все, что было дальше, слилось для меня в сплошную безумную дымку. Бледная Морани еле слышно повторяет: "Смертная казнь", – вынося приговор подонку Тибальду...и Медовой Гриве. Четверо мужчин подходят к бывшему Диктатору, двое берут под руки, двое встают сзади. Так они выходят из Базилики.

Никто не хватает за руки Эрени. Она стоит, ни жива ни мертва, пока конвой окружает ее мужа. А потом бросается к нему, пытается вырвать его руку из руки конвоира. Ее оттаскивают и ведут за ним. Толпа начинает растекаться из Базилики на площадь.

– Андр! – крикнул кто-то. – Где прачечник?! Казнить и его!

– Андр свидетель, а не обвиняемый! – отрезал Нолгар. – Его не судили.

– Так судить и казнить вместе с ними!

"Казнить Андра!" – подхватила толпа. Прачечник отчаянно заверещал, когда к нему потянулись десятки рук, вперились десятки ненавидящих глаз. Но тут людей отшвырнуло ударной волной, а вокруг душегубца обрисовался прозрачный слой с пробегающими голубыми искрами. Нолгар рявкнул:

– Андр добровольно дал показания на условиях помилования! Он покинет Лудар целым и невредимым, и никогда не вернется в город!

– Станет изгнанником? – крикнул кто-то в толпе. – Тоже сколотит свою банду? Если казнить Диктатора, казнить и его!

Нолгар стоял на своем:

– Андр под моей защитой! Я не нарушу данное слово. Он уйдет из города, и те, кто попытаются его задержать, будут иметь дело со мной!

Тут прозвучал отчаянный женский крик:

– Защити родную внучку, Нолгар! Спаси и ее, как спасаешь этого мерзавца! Она твоя плоть и кровь! Неужели ты отступишься от нее?!

Лаини. Мать несчастной Медовой Гривы. Я чуть не удержалась, чтобы не закричать вместе с нею: "Спаси ее! Отдай им прачечника и спаси Эрени!" Кричать не было смысла. Кто я тут, что значит мое слово. Ни Нолгар, ни толпа не послушают меня.

Он скорбно сжал губы.

– Я не могу спасти Эри, Лаини. Она сама выбрала свою участь. Никто из нас не может ее изменить.

– Ты можешь! – кричала несчастная мать. – Забери ее, уведи! Ты же ее дед, ее защитник!

Ногти мужа до крови вонзились в его ладонь. Но он промолвил:

– Она больше не в моем роду, Лаи. Она сделала выбор. Я не могу мешать.

– Будь ты проклят, Нолгар! Все из-за тебя! Если бы ты не привел эту хевья в наш дом!

– Сомар! – крикнул муж. – Уведи Лаини. Не дело ей смотреть на это. Тармил, помоги отцу и матери! Никому из вас не надо тут быть.

Я смотрела, как отец и сын уводят горемычную мать... Сердце заледенело. Неужели он сам будет просто стоять и смотреть, как его внучку казнят? И как они собираются сделать это?!

Ответ я узнала, когда на площадь вышел мужчина в белом плаще. Белый считался у глотта цветом траура. Вокруг стали перешептываться, и я разобрала, что это – смотритель тюрьмы, и он же палач. В Лударе ему приходилось редко выполнять свои обязанности. И вот настал один из дней, когда его ждала работа...

Я смотрела, как в центр площади вкатили толстый, широкий пенек. Как белоплащник-палач снял с пояса огромный топор... Смотрела и ждала, когда же этот чудовищный сон закончится. Я проснусь, Медовая Грива будет за стенкой дома, живая и невредимая, и ей ничего не будет угрожать...