Текст книги "Крест"

Автор книги: Светлана Прокопчик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

…Ядвигу похоронили сразу после рассвета на монастырском кладбище. Задерживаться не стали. Эрик взял у отца Сигизмунда его парадную коляску, посадил туда дочь с няней. И поехали обратно.

В Тыряни их встретили мужики. Эрик остановился, внятно объяснил, что хозяйки нет, а имением ее до совершеннолетия дочери он станет управлять сам. Мужики одобрительно загалдели, да они уж давно привыкли, что князь здесь частенько бывает, боялись лишь, чтоб не подарил их какому другому хозяину. О пропавшем зерне – оно сгорело вместе с домом – Эрик сказал, что беспокоиться нет нужды. В его поместьях люди никогда с голоду не мерли. А в ближайшие дни он пришлет к ним управляющего, тот составит обстоятельный отчет.

Ехали медленно – из-за коляски. Эрик, впрочем, неудовольствия не показывал, хотя предпочитал двигаться побыстрей. Оттар не теребил его, подспудно чувствуя себя виноватым: если б он сразу, едва увидев кровавую луну, разбудил бы Эрика, если б они тронулись в путь ночью, а не после полудня…

Засветло в Найнор не успевали, решили ночевать в Годиноре. Эрик взял в седло уставшую от сидения в экипаже дочь, показывал ей окрестности, негромко рассказывал какие-то валадские сказки. Дочь у него была на диво непоседливой, Оттар порой удивлялся, как Эрик удерживает ее. Она заливисто смеялась, так как была еще слишком мала, чтобы понять, какое горе на нее обрушилось. А Эрик едва улыбался – углами губ. И только сейчас Оттар обратил внимание, что у него поседели виски.

Проезжали через Вешняки. На майдан, завидев их, высыпали крестьяне с Костаном во главе. Оттар напрягся, натянул поводья, заставив коня танцевать на месте.

– Что такое? – будто проснулся Эрик.

Крестьяне стояли плотной группой, набычившись. В стороне с важным видом выпячивал пузо староста. Оттару он не нравился, но ему благоволил отец.

Эрик помрачнел, ссадил захныкавшую дочь на руки няне.

– Езжайте вперед, – приказал он кучеру и егерям. – Усадьба Годинор будет через полчаса по правой стороне. Мы вас догоним.

Проводив взглядом коляску и егерей, поднявших тучу пыли (а дождь так и не пошел, мимоходом отметил Оттар), Эрик спешился. Оттар последовал его примеру, сделал знак крестьянам. Те притащили скамью для господ, а их коней привязали к ближайшей изгороди.

Староста шагнул вперед, но его оттеснили – Костан и двое мужиков. Стояли, комкая в мозолистых руках шапки, смотрели в утоптанную землю майдана, а на скулах играли желваки. Староста зашипел что-то, но Эрик, к радости Оттара, кивнул крестьянам. Те неловко бухнулись в пыль на колени.

– Ваша милость, – обратился Костан. – И вы, – он поклонился Оттару, – молодой хозяин. Тут у нас спор вышел… Рассудите, ваша милость! – в голосе его послышались плачущие нотки. – Это ж если так дальше пойдет, у нас зерна-то совсем не будет!

"Зерно". Оттар уже не мог слышать это слово. В памяти всплыли трупы на пепелище, оставшемся на месте уютного дома Ядвиги. У Эрика гневно затрепетали ноздри.

– Ваша милость, – говорил Костан князю, – молодой хозяин знает, так я еще раз скажу. Если солгу, пусть он меня пороть прикажет. По зиме старики говорили, что сушь великая придет. А у нас земля и без того пустая стала, не родит совсем. Порешили между собой общинный луг распахать, особливо же сушь ждали. А на старых полях скот пасти, ну и посеять немного…

Оттар помнил эти предпосевные склоки. Каждый день Костан и староста приходили в Годинор, лаялись с утра до ночи. Староста не хотел отдавать луг: у него одного скота больше, чем у всего села, он от скота и жил. Ему тучное пастбище терять хуже смерти. А остальные хотели на том лугу хлеб сеять.

Оттар в конце концов принял решение сам: луг пахать. Ему как хозяину хлеб выгодней был. Да и крестьяне сразу успокоились.

– Тут, спасибо молодому хозяину, и вышла вся правда: повсюду недород, а у нас на том лугу хлеба богатые, – продолжал крестьянин. – И берегли мы его пуще глаза. Лес вокруг вырубили, чтоб не сгорел, от дичи хранили, днем и ночью от птиц стерегли. Да вы ж сами, ваша милость, все видели. Собрали хлебушек. И где то зерно сейчас?

Оттар покосился на Эрика. Молодой князь побледнел, как смерть.

– Оно на мельнице, – с важностью ответил староста, не дожидаясь разрешения голос подавать. – Договорились же, что сразу мучицу делить станем.

– Ага, а ты с мельником в сговоре! – пробился вперед тощий горластый мужичонка. – Половину зерна, небось, в свой карман кладешь! Почему на общинной мельнице, или на господской молоть не стал, а?

– На какую мельницу ты повез зерно? – равнодушно спросил Эрик у старосты.

Тот степенно огладил бороду, только было открыл рот – Эрик внезапно слетел со скамьи, что-то свистнуло в воздухе, а поперек широкой старостиной хари появилась алая полоса – рубец от плети. Шапка со старосты слетела и укатилась под изгородь. Эрика трясло от бешенства:

– На колени, пес! – шипел он. – Кому дерзить вздумал, раб?!

Староста рухнул в пыль, упал на четвереньки и уткнулся разбитым лицом в землю – на всякий случай. Эрик пнул его, в такт пинку заколыхалось сало на брюхе старосты. Сам он жалобно ойкнул. Князь нагнулся, схватил его за волосы, дернул вверх так сильно, что чуть не сломал шею:

– Где зерно, вор?!

– У Т-тимофея-мельника, в-ваша милость, – проблеял староста, глотая слезы.

Эрик ударил его так, что староста отлетел. Обернулся к попятившимся крестьянам, те на всякий случай снова попадали на колени скопом, сдирая шапки.

– Эй, ты, – Эрик поманил горластого. – Веревка есть?

Спросил негромко, неестественно тусклым голосом. Мужичок – Оттар так и не вспомнил, как его звать, – подхватился и побежал по пыльной дороге, петляя кривыми ногами.

Староста с воплем кинулся в княжеские сапоги:

– Не губи-ии-и! Все отдам, все, только не губи, не губи, я отплачу…

Он орошал слезами майдан, намертво вцепившись в колени князя. Эрик пнул его несколько раз, тот не отлипал. Оттар подал знак Костану, тот без лишней суеты ухватил старосту за загривок, оторвал от князя и оттолкал в сторону. Староста теперь вопил в полный голос.

– Заткнись, – ощерился Эрик. – К Тимофею повез, да? И думаешь, я не знаю, что Тимофей месяц назад сгорел дотла?! Кого обмануть хочешь, раб? Где зерно, я спрашиваю?! Кому продал, отвечай!

Вернулся мужичок. С крепкой веревкой. Не дожидаясь распоряжений, ловко забрался на сук старого вяза, соорудил петлю. И остался сидеть на суку.

– Н-н-ник-кому, – отчаянно заикаясь, непрестанно оглядываясь на петлю, залепетал староста. – Все, все в целости, до последнего зернышка, Господом клянусь, Изначальным Отцом клянусь! Вот те крест, ничего не утаиваю, все отдам, все…

– Где? – выплюнул Эрик.

– Я покажу, ваша милость, все покажу…

– Я сказал: где?

– В старой церкви, ваша милость, в ней все лежит, Господом клянусь… Она сама развалилась, а крипта в целости. Вот туда и свез до поры, покуда купцы не приедут, не скупят… Там ход за колодцем, а крипта хорошая, каменная, и не погорит оно, и…

Эрик сурово посмотрел на Оттара. Тот кивком подозвал Костана:

– Отправь людей, пусть проверят. И мешки посчитают. Есть грамотные, или мне с вами ехать?

– Я, молодой хозяин, ежели позволите, своего сына отправлю. Он отрок грамотный и честный. И люди ему верят, и ваш батюшка. Он у нас, как за покупками кто едет, так всем советует. И как купцы здесь проезжают, так ни один торг без него не обходится.

Зерно считали и проверяли до заката. Потом повезли из крипты, на майдане еще раз пересчитали и тут же поделили. Горластый мужичок успевал всюду – и мешки таскать, и делить, и подводы разгружать…

– Верно, ваша милость, – поклонился Костан Эрику, повернулся к Оттару, поклонился и ему: – Молодой хозяин. Все как есть верно. А на той подводе – оброк, так мы сами сейчас свезем в Годинор, покуда лошадей не распрягли, прямо с вами и довезем, чтоб греха по дороге не случилось. А, ваша милость, с этим что делать? – показал на старосту.

У Эрика плохо блеснули глаза. Староста съежился, умел бы – как крот в пыль зарылся.

– На сук его! – приказал Эрик звонко.

Крестьяне с ревом кинулись на старосту, потащили к вязу… Горластый оказался там раньше всех, а петлю он загодя приготовил. Через миг вороватый староста уже болтался на дереве, сучил ногами, хрипел и извивался. Все орали и с хохотом кидали в него камнями и сухим навозом.

Эрик тем временем негромко спросил у Оттара:

– Кто тут самый уважаемый?

– Костан, – так же тихо отозвался Оттар. – Ох, хорошим бы старостой был…

– Значит, будет, – решил Эрик. – Скажи крестьянам.

Крестьяне новому старосте обрадовались пуще, чем казни старого. Кричали, подбрасывали в воздух шапки, хвалили князя и молодого хозяина… Оттар подозвал слегка опешившего Костана:

– Костан, никаких празднеств, – шепнул, чтоб Эрик не слышал. – У молодого князя вчера супруга почила. Да, была у него супруга, никто в княжестве не ведал… Я-то знал. Помещица из Тыряни.

– Госпожа Ядвига? – уточнил Костан. – А девочка, никак, княжна наша?

– Ну да. Тоже Ядвига. Ты траур пока не объявляй, пожди, пока князь сам скажет, но и праздников не устраивай. – Подумал, прикинул мысленно: – До Ай-Эр. Но если он не скажет про то, что овдовел, чтоб ты – никому! Ты мужик неглупый, придумаешь, отчего праздников делать нельзя.

Костан поклонился:

– Будет сделано, молодой хозяин.

Как-то незаметно и умело новый староста навел порядок на майдане. Вопли прекратились, крестьяне разошлись, остались лишь те, кто хозяйский хлеб в Годинор отвозить взялся. Эрик был уже в седле, Оттар поспешил последовать ему.

– Зерно, зерно… – мрачно говорил Эрик по дороге. – Я прикажу вешать любого, кто украдет хоть горсть хлеба, будь то крепостной, свободный или заезжий. Иначе у меня к Ай-Эрам княжество в крови по колено будет…

В Годиноре Оттар приказал старому Михею отвести князя в гостиную, а сам принял зерно у крестьян. Когда управился, семейство уже отужинало, но спать никто не расходился. Даже няня с маленькой Ядвигой не ушли. Няня дремала у окошка, а девочка сидела на коленях у Эрика. Вокруг них юлила Оттарова мать.

– И как хороша-то дочка у вас, ваша милость, пригоженькая какая… Вся в вас пошла. И кудерьки черные, и глазки-то серенькие…

Эрик не обращал на нее внимания. Ядвига тоже, она старательно откручивала серебряные пуговицы на камзоле отца.

– Жениха-то не нашли еще? – лебезила мать. – Ой, ну до чего хорошенькая! Ангелочек! И глазки какие умненькие, и сама – ну прямо как лепесток розы! Ах, повезет кому-то… А что, ваша милость, чего далеко ходить? Есть у нас и жених – наш-то младший, Карл.

Оттар, торопливо ужинавший, – Эрика накормили раньше, – чуть не подавился от материной непосредственности. Сидевший подле него Карл залился багровым румянцем.

– Тоже красавец, да и благородного сословия, и от отца ему в наследство кой-чего перепадет, – уговаривала мать. – А и будут жить рядышком, вы свою дочурку видеть будете, все ж спокойней, если зять – ваш вассал… А, ваша милость? Ну чем не жених?

Эрик не выдержал:

– Тем, что мой вассал!

Встал и унес ребенка. Следом за ним засеменила проснувшаяся нянька. Из коридора донеслось хныканье Ядвиги:

– А где мама? Мама мне сказку на ночь рассказывает…

– Мама на небесах, – отвечал ей Эрик спокойно. – Сказку тебе сегодня я рассказывать буду.

Мать возилась с рукоделием, поджав губы. Отец подремывал в большом кресле, единственном в доме, Карл тяжко вздыхал над Писанием: нагрешил, и отец Августин, ставший приходским священником после отца Франциска, наказал его ежедневным чтением. Оттар вытянул гудевшие ноги, опершись лопатками на спинку жесткого стула, похожего на отцовское кресло, и блаженно прикрыл глаза по примеру отца: перенимал привычки главы дома.

– Карл ему не понравился, – ворчала уязвленная мать, – вассал, видите ли… Да где он лучше-то найдет для своего отродья? Какой отец порядочного семейства согласится взять в дом это порожденье блуда?

Отец, не открывая глаз, лениво выговорил:

– Захлопни рот, дура. На князя хулу возводишь, не на батрака.

– А коль князь блудит, так и сказать о том нельзя? До чего дошли, а! В порядочный дом нагулянного ребенка приносит, и еще уважения требует… Ох, что будет-то, когда молодежь такая пошла…

– Мать, помолчи, – поморщился Оттар. Он не встревал в эти ежевечерние перепалки по всякому поводу, привык, что отец считает мать курицей, а та не обижается. – А то скажешь еще где… Законная дочь у него. Женился на Ядвиге из Тыряни.

– К которой ты посвататься хотел? – возмутилась мать. – На этой распутнице?!

– Ты дурь свою при себе держи! – вскипел отец. – Из-за твоего языка все пострадают! А что, – обратился он к Оттару спокойно, – если женился, то почему не знал никто?

– Без отцовского благословения потому что, – пояснил Оттар, на ходу придумав приемлемую причину. – Я в свидетелях был, а венчал отец Сигизмунд. Старый князь все же узнал недавно, и что Эрик женился, и что дочь растет. Поругался, но сына простил. Приказал Эрику жену и дочь в Найнор привезти, чтоб как положено все было. Потому что в клане Хайрегард можно жениться на бесприданнице, но нельзя плодить бастардов, – вспомнил он рассказы Эрика. – А Ядвига что? Она небогата, но роду хорошего. Из орросской златирии она, дочь прославленного рыцаря. И что старше, тоже неважно. Наследника родить может? Может. Эрик за ней вчера и поехал, чтобы в Найнор забрать. А не вышло… – и рассказал, что они застали в Тыряни.

Отец хмурился, мать часто крестилась. В глазах Карла Оттар увидел гнев. Хороший гнев, праведный. И от Тыряни перешел к делам родного поместья:

– В Вешняках старосту вздернули.

Повисло нехорошее молчание. Оттар не поверил ощущениям, напрягся всем телом. Отец сидел, подавшись вперед, и сверлил взглядом притихшую мать.

– Кто? – выдохнул отец.

– Эрик. Мы проезжали днем сегодня, а там воровство всплыло. Теперь Костан старостой. Ну, это к лучшему, он воровать не станет.

– А зерно? Зерно нашли?

Оттар медленно выпрямился. Посмотрел еще раз на отца – тот почуял неладное, потянулся будто бы лодыжку почесать. А мать губы поджала, проворчала что-то с явным укором. Даже слезу подпустила, так обидела ее сыновняя тяга к справедливости.

– Нашли, – вымолвил Оттар. – А я понял, отчего ты, батя, благоволил к тому вору… Значит, ты опустился до сделок с ворами? Значит, мой отец – вор? И ворует не где-то, а у собственных рабов? Исподтишка?

– Оттар! – взвизгнула мать. – Как ты смеешь отцу дерзить! Да если б он не брал долю со старосты, мы б тебе коня не купили, да и камзольчик, который ты к празднику надеваешь, он тоже с тех денег куплен! У нас еще Карл растет, ему тоже нужно! Где нам столько денег взять?!

Оттар встал. Глубоко вздохнул.

– Лучше жить нищим, чем вором. И ноги моей в этом доме больше не будет. Коня и одежду я здесь оставлю. Я не прикоснусь к награбленному. Карл хочет – пусть пользуется. А про меня забудьте.

И ушел, хлопнув дверью. Ночевал на сеновале у хуторянина Станислава, в миле от отчего дома. А утром, дождавшись на дороге Эрика, пешком отправился с ним в Найнор.

Когда зубчатые стены княжеской цитадели показались в виду, хлынул дождь.

***

На Журавлином хуторе завелась нечисть. Оттуда пришел крестьянин, перепуганный, рассказал, что по ночам в лесу хохот и гиканье, а утром поленницы раскатаны, изгороди поломаны… На скот нападают. Коров не пасут, холодно ведь, так которое уже утро хозяйки встают – а коровы выдоены! Пять овец пропало. Прямо из дома. Собаки, как стемнеет, лаять перестают вовсе. Один мужик ночью во двор по нужде вышел – и забыл, что сделать хотел: все цепные кобели лежали кверху брюхом да храпели! И как избавиться от такой напасти, никто не знал. Уж и святой водой кропили, и молитвы читали – ну ничего не помогает. Не иначе, священника посильней звать надо.

Оттар вспомнил, что Вальтер дал ему заветные слова. Решил съездить, попробовать: а вдруг удастся нечистую силу отогнать? Выйдет тогда даже от адовых служителей польза. Словом, взял на конюшне мерина и поехал. От Найнора, где он жил после ссоры с родителями, до хутора было три часа. К закату Оттар добрался до места.

Крестьянам сказал, что будет их охранять, он же рыцарь, а рыцарей вся нечисть боится. Местные в его удачу не особо уверовали, но постелили Оттару в крайнем доме. Он ничейный был, домишко-развалюха, хозяин помер лет пять назад. Так-то его уже почти растащили на разные нужды, но переночевать в хорошую погоду можно было. И говорили, что как раз вокруг этого дома по ночам хохот и пляски нечисти и происходят. Не иначе, как прежний жилец, до того, как на погост переселился, близкое знакомство с нелюдьми водил.

Свечу Оттар не зажигал, сел на крылечко, на небо засмотрелся. Осенние звезды яркие, мигают себе с небесной тверди… От опушки донесся приглушенный хохот. Оттар сразу понял, что не человек: хохот больше на уханье филина походил, только и не птичий голос это был. Встал, направился к лесу.

На опушке постоял. В лесу действительно творилось неладное: треск, шум, пересмешки, топот. Оттар глянул на луну – ясно, полнолуние. И двинулся вглубь по тропинке.

Он не сделал и сотни шагов, как путь ему преградила фигура в два человеческих роста, широкая, с руками до земли. Глазки у нечистого сверкали красным. И раньше, чем тот напал, Оттар произнес громко и четко:

– Хаве Багацале.

Нечистый дух постоял еще, потом повернулся спиной и кинулся наутек. Оттар засмеялся, но, как выяснилось, рано. Потому что нечистый, отбежав на безопасное расстояние, засвистел, заулюлюкал на весь лес. И завопил вполне человечьим голосом:

– Он с Устааном знается!

А лес хором отозвался:

– Гнать проклятого! Гнать предателя!

В Оттара полетели шишки, камни, сучья. Он едва успевал закрывать голову, улепетывая, а под ноги ему совали палки. Иногда падал, поскользнувшись, один раз ему в лицо кинули дохлую лягушку. А по спине больно колотили шишки, которыми швырялась разгневанная нечисть.

На опушке они отстали, и Оттар сумел беспрепятственно добраться до хибары, закрыться изнутри. Он ничего не понимал. Как же так, это ведь нечисть! Явно нечисть… Почему тогда она так себя ведет?!

В дверь и в стены забарабанили, со всех сторон заскрипели старые бревна. С ужасом Оттар понял, что они сейчас раскатят хибару и все равно до него доберутся. Метнулся к оружию, ухватил шпагу, заорал:

– Живым не дамся!

В ответ – хохот. С потолка посыпалась труха, там кто-то отчаянно царапался в доски. Из-под ног тоже доносилось шуршание. В дымоходе пыхтела застрявшая нечисть… Вылетел ставень, и в окно втиснулась ужасающая морда – наполовину медвежья, наполовину человечья. Морда скалила клыки в палец величиной и щелкала ими так, что искры летели. Оттар ткнул в нее шпагой, но руку повело в сторону, и клинок воткнулся в стену. Сколько он ни пытался, вытащить его не удалось.

Тощая дверь затряслась под градом богатырских ударов, Оттар попятился к печке-развалюхе. Отступал до тех пор, покуда не уперся в нее лопатками. И в тот же миг деревянный засов разлетелся в щепу, а дверь распахнулась, с грохотом ударившись о стену. На пороге возник давешний лесной великан, только уже с дубиной на плече. Ею он стукнул об пол, как посохом, пол задрожал и застонал. И вместе с ним тоненько закричал Оттар:

– И-и-и…

Великан хохотнул и, перехватив дубину, шагнул в избу. Оттар закрыл глаза: все, конец бесславной жизни. Но снаружи послышался цокот копыт, и чей-то громовой голос перекрыл весь гам:

– Пр-р-рекратить!

Великан ойкнул, присел, заметался по избушке. С трудом – так перепугался – отыскал дверь, вывалился в нее, и на дворе столкнулся с приехавшим.

– Озверели совсем? – осведомился тот.

Оттар узнал голос отца Франциска. Да если бы и не узнал – великан заискивающе затараторил:

– Отец Франциск, да мы ж ничего дурного…

– Как ничего дурного?! – гневно воскликнул священник. – Я за милю ваши вопли услыхал! О ваших выходках все княжество судачит! Совсем изворовались! А ну перекрестись!

Оттар подкрался к двери. В лунном свете было видно маленького, но гордо выпрямившегося отца Франциска, спрыгнувшего со спины высокого жеребца, и ссутулившегося великана. Тот отнекивался и креститься не хотел.

– Да я тебя и не видал раньше… – с нехорошим намеком протянул отец Франциск. – Ты кто такой? А ну говори, покуда я тебя в землю не вбил!

– Отец Франциск! – умоляюще вскричал великан. – Да леший я, леший, Феофилактом меня звать! А вот у меня с собой…

Он заковырялся в собственной шерсти. Отец Франциск брезгливо отмахнулся:

– Ох, и воняет от тебя…

– Вот! – обрадовался леший, протягивая священнику трубочку с двумя висюльками-печатями – крест и вроде бы шишка.

– Сейчас посмотрим… – процедил священник. Вынул из седельной сумы кресало, леший принес ему горстку сухого мха. Отец Франциск высек искры, запалил сухую веточку, вручил ее лешему. Тот за импровизированный факел схватился осторожно – лесные жители огня боятся – а священник развернул свиток. – Так, грамота верная. И печати не подделаны.

– Ну так я ж говорил! Мы тут все честные, все Хиросу как поклонились, так и живем в его воле. Мы тут…

– А ты все равно перекрестись, – настаивал священник.

Леший тяжко вздохнул и неуклюже перекрестился.

– И "Отче Небесный" прочитай. Давай-давай, не развалишься!

– Ну отец Франциск!

– В землю захотел?!

Леший сдался. Тем временем к нему в кружок подтянулись остальные сообщники. И таких отвратных харь Оттар даже в пьяных снах не видывал.

– Ну что ж, – сказал священник, когда леший исполнил приказ. – А теперь, дружок Феофилакт, ответь мне: что вы тут за разгул учинили?

Тот потоптался неуверенно, пряча дубину за спину, явно ее стесняясь:

– Свадьба у нас, – шепнул стыдливо. – Дочку замуж выдаю. Полвека жениха ей искал, думал, уж не найду. Вот, на радостях и…

– На радостях, значит? Коров выдоили, пять овец украли – на радостях?!

– Четыре! – возмутился леший. – Пятую волки задрали, я ее не трогал!

– А волки задрали потому, что ты собак усыпил. И не отпирайся. Как убытки возмещать думаешь?

Леший тяжко вздохнул:

– Ну, заплачу я. Есть у меня золотишко из старого клада.

– Сразу никак нельзя было заплатить? – Священник обошел лешего кругом. – Значит, так. За потраву заплатишь, и заплатишь честно. Учти, я крестьян спрошу, проверю твою плату. А за то, что сразу не платил, на Ай-Эры двух кабанчиков сюда пригонишь, жирных. Вы их не едите, а людям подарок будет. И всю зиму волков отгонять станешь! Это тебе наука впрок. А праздники свои справляйте так, чтоб люди по ночам не просыпались. Ясно тебе? – грозно спросил он.

– Ясно, ясно, – закивал леший. – Значит, за молоко и овец заплатить, волков отгонять, и кабанчика пригнать…

– Двух! Я сказал – двух.

– А если одного, но большого?

– А ты что, поросятами расплачиваться собрался? Да чтоб тебе самому так долги платили!

– Вы что, отец Франциск? – перепугался леший, упал перед ним на колени. – Не губите меня! Я все сделаю, все, только такую кару не накликайте!

Отец Франциск засмеялся:

– Понятно, чего ты боишься! Слово твое все слышали, теперь не откажешься. Встань. И скажи, зачем в дом полезли в нарушение Правил.

– Мы Правила не нарушали, – сумрачно буркнул великан. – Мы, где люди спят, не заходим, днем не шастаем, к святым местам, ежли на нас креста нет, ближе мили не подходим. А дом этот брошенный, и в нем дурной человек сидит. Не хозяин. Тать он, – совсем уж обиженно заявил леший.

– И что ж этот тать натворил? – насмешливо уточнил священник.

Оттар чуть не намочил штаны.

– Плохие слова сказал, – наябедничал мерзавец-леший. Наклонился к уху священника и что-то ему нашептал.

– Да неужели? – Отец Франциск будто бы даже и не удивился нисколько. Позвал: – Эй, кто б ты ни был, выйди на свет! Вреда тебе не причинят.

Нечисть негодующе взвыла при последних словах священника. Оттар шагнул на крыльцо. У отца Франциска вытянулось лицо:

– Оттар? Оттар Горлард? А я тебя в Найноре сегодня искал… Ты правда это говорил?

– Правда, – кивнул Оттар.

– Вот! – завопил леший, но отец Франциск прервал его жестом:

– Ты не лезь… Оттар, и где ты эти слова узнал?

– У разбойников подслушал, – невозмутимо солгал Оттар. – По прошлому году. Я за одним по лесу гнался, он бежал и кричал, и перед ним даже ветви расступались, а я падал на каждом корне. Я решил, это против нечисти, чтоб ее отгонять. Когда услышал, что тут творится, решил съездить, навести порядок.

– Оттар, эти слова произносит лишь тот, кто подписал пакт со слугами Устаановыми, – спокойно объяснил отец Франциск. – И пакт этот – о продаже души. Никогда больше не говори этих слов.

Оттар сделал вид, что страшно перепугался, трижды осенил себя крестным знамением, забормотал молитву. Отец Франциск тем временем обмотал поводья жеребца вокруг столбика у крыльца, ступил на порог.

– Отец Франциск! – нерешительно позвал леший. – Отец Франциск, у нас тут… обычай у нас есть. Хирос нам права выбирать имена не дал. У нас с тех пор принято, чтоб на свадьбе человек был, и как его зовут, так и ребенка называем. У моего отца на свадьбе старуха одна, Феофилактия, была, и меня Феофилактом звать… Отец Франциск, я ж и на дорогу к этому, – леший побрезговал назвать Оттара по имени, – вышел, чтоб за свадебный стол позвать. Обрадовался – сам идет, не пришлось мне крестьян будить. А он – вона как… Отец Франциск, не откажите! Мы и накормим, и напоим, и о конеке вашем позаботимся… Ну нельзя ж, чтоб детки без имени оставались!

Отец Франциск рассмеялся:

– Ну ладно, коль так просишь, уважу твое семейство! Оттар, – бросил он через плечо, – ты отсюда не уезжай пока, меня дождись.

И легко вскочил в седло, гостеприимный леший взял его коня под уздцы. За ними к лесу потянулась целая кавалькада нечисти, тихонько булькая и улюлюкая шепотом. Оттар качал головой: чего только в жизни не случается!

– Каков епископ, а? – раздалось за спиной.

Оттар подскочил на месте и осел, сползая по стене. Ночной гость, в нарядном плаще и совершенно живой на вид, если не считать мертвенной бледности, шагнул, рукой в перчатке поддержал рыцаря-неудачника под локоть. Чертов Вальтер даже довел его, разом обессилевшего, до широкой грубой скамьи, заботливо погладил по плечу. Остановился у клинка, так и торчавшего из стены, и легко вынул его. Осмотрел лезвие – не осталось ли щербин? – вернул Оттару.

– Ну и епископ у вас, – еще раз повторил он. – Всю лесную живность по имени и в лицо… по мордам, то есть, знает. Да-а, не ожидал я…

– Я тоже.

– А ты хорош! – возмутился Вальтер. – Кто тебя за язык дергал лешему такие слова говорить?! Я тебе для чего их сказал?! Чтоб ты с лешими переговоры вел?!

– Я откуда знал, что у него с Хиросом пакт? – вяло защищался Оттар.

Вальтера передернуло при упоминании имени Хироса. Даже лицо вмиг пошло сизыми пятнами, впрочем, скоро исчезнувшими.

– Ты этого имени при мне не произноси, – сухо потребовал он. – Я уже не тот. Я ныне в милости у Повелителя, – он горделиво подбоченился, стряхнул пыль с плаща. – Как видишь, мне не надо дожидаться, пока ты уснешь. Отныне я могу приходить по ночам и в яви. А если заслужу особую милость, то смогу и днем. Правда, в тени. Во-первых, солнце вредно для моей кожи, во-вторых, на свету видно, что я слишком бледный.

– Поздравляю с повышением, – брякнул Оттар.

У Вальтера блеснули глаза:

– О, спасибо! Я и не думал, что ты сможешь понять мои чувства! Это так приятно… Пожалуй, мне даже неудобно ругать тебя за неосмотрительность. Я лишь попрошу тебя быть осторожней с нашими словами. Но ты хорошо ответил епископу. Правильно ответил.

– Если бы не он, мне пришлось бы туго, – признался Оттар.

– Ну, не будь таким глупым! Неужели ты думал, что я оставлю тебя в беде? Ведь эти слова – одновременно и обращение ко мне. Я не мог не откликнуться. – Помолчал. – Я вижу, у тебя затруднения. С родителями.

– Да никаких затруднений. Ненавижу их. Уйду в королевскую армию, и все. Или к Эрику старшим егерем пойду, он предлагал. Противно, конечно, все княжество меня знает как будущего барона, самому себе хозяина… ну, почти хозяина. А тут я на службу нанимаюсь!

– Да, я тоже об этом подумал. И даже посоветовался кое с кем. Мы пришли к выводу, что ты слишком жестоко обошелся со своими родителями. И не говори, что нам недоступно милосердие. Нам все доступно. Ведь само рыцарство появилось лишь благодаря Повелителю: он создал отряды молодых воинов, которые охраняли путников на пустынных дорогах. Впоследствии идея рыцарства была приписана другому, но… Впрочем, сейчас это не важно. Важно, чтобы ты понял: эти идеи не только не чужды нам, но и глубоко понятны. И мы твое поведение не одобряем. Тебе то же самое сказал бы всякий священник. Ты не имеешь права судить самовластно. Для суда в мире существуют другие. Повелитель и… ну, я готов признать, что для кого-то судией может быть и этот раб. Еще Изначальный Отец и его Неподсудный. Но не простые смертные! Кто ты таков, чтоб осуждать родителей? Или ты сам безгрешен? Твоя мать убивается от горя, она не спит ночами, на ней лица нет, а слезы текут беспрестанно. Твой отец молчит целыми днями, и даже твой брат Карл чувствует себя тоскливо. Ты обязан пожалеть их. В конце концов, если так желаешь справедливости, то призови на суд князя. Пусть он решит. Это будет по закону.

– Я не верю, что ты полон благими намерениями.

– Отчего ж? Разве ты не помнишь, куда ими дорога вымощена? – Вальтер каркающе рассмеялся. – Хотя ты прав. Не буду тебе лгать. Нам надоели их вопли и призывы к этому рабу, чтоб он вернул тебя в лоно семьи. Потому мы решили, что будет хорошо, если их желание выполним мы. Что-то в этом есть, не так ли?

– И что я буду с того иметь?

– О, я слышу речь разумного человека! Оттар, ты повзрослел и изменился. Мне отрадно видеть произошедшие перемены. Ты действительно делаешь большие успехи. А на твой вопрос отвечу так: отец сделает тебе неплохой подарок, а я приложу все усилия, чтоб ты от этого подарка получил и выгоду, и удовольствие. Большего пока не скажу. Но ты и сам скоро узнаешь. Завтра твой отец собирается в Найнор – он тебе и скажет. А ты подумай, чего хотел бы, и тебе не надо призывать меня или же кого-то еще, не надо произносить никаких имен – достаточно лишь вообразить желаемое, и ты это получишь. Обещаю.

– Я подумаю, – сказал Оттар.

Вальтер согласно кивнул и покинул хибару. Гулкие доски крыльца приняли два удара каблуков – и наступила тишина. Оттар спустя полминуты выглянул: разумеется, снаружи никого не было. Тогда он закрыл дверь и придвинул к ней скамью, на которой и растянулся.

Интересно, что за перемена случилась с Вальтером? Такой услужливый стал, и никаких угроз… Какие-то подарки делает. К чему бы это?

Отец Франциск вернулся под утро. Долго стучать священнику не пришлось: Оттар умел спать чутко, по-воински. В слабом утреннем свете он разглядел серые тени под умными глазами епископа, а на груди его вместо привычного креста висела золотая сосновая шишка на золотой же цепи.