Текст книги "Крест"

Автор книги: Светлана Прокопчик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

– Только не говорите, сын мой, что Ладенгир внимателен к запретам Церкви, – парировал отец Франциск.

– Ну, оно, конечно, да… Хотя не ко всем запретам. А кстати, отец, почему пистолеты запретили? Устаан их не изобретал, я точно знаю. И даже Устанары тут ни при чем. Человек их придумал, самый что ни на есть обычный человечек.

– Да потому, – вздохнул Франциск, – что зла в них много. Из лука так легко не убьешь. Тут долгое обучение нужно, а любое обучение неотделимо от воспитания духа. А какое обучение с этими пистолетами? Стрелять из них проще, убивать проще. В руку попал, пол-руки оторвало! Вот тебе и калека. Это если рана не загноится. Если загноится, так и помрет человек. Из лука или арбалета – так и ничего, выжил бы, а из пистолета – умрет. Надо бы и пушки запретить, вот только поздно Церковь спохватилась. Надо все запрещать, что облегчает убийство.

– Понятно… – протянул барон. – Если так, то вы, конечно, правы. Хотя у пистолета дальность никакая, они только в упор страшны. С другой стороны, слабаки да трусы и бьют в упор. Не фига им жизнь облегчать… А мне наплевать, я и голыми руками кого хошь уделаю так, что мало не покажется! – Усмехнулся победоносно: – Я, отец, все-таки атаман Левобережного казачьего войска. У меня лет с десяти ни одного года не было, чтоб меня не зашивали, а моих врагов не хоронили.

– Жестокая у вас там жизнь.

– Да бросьте. У нас дури не в пример меньше. Нет у нас такого, что златирин непременно шпагой на слова отвечать должен. А поединки, если уж дело до них доходит, у нас совсем другие. Мы ж даже спим с оружием. Обычно где сцепились, там и деремся. И не до первой царапины, а пока можем. Но поединки все-таки редкость. Именно потому, что убивать умеют все. У нас в порядке вещей, получив вызов, остыть и извиниться. Если крепко оскорбят, можно и людей своих поднять, да и… Ну, как обычно. Только потом наместник и правому, и виноватому вломит так, что мало не покажется. А по большей части – на кулаках отношения выясняем. А что? Мы народ простой, силы в руках хватает. Иного и отпинать прилюдно не грех, пусть мы оба титулованные по самое не могу… – Помолчал. – Хотя за облыжное обвинение в колдовстве и у нас поплатиться можно здорово. – Покосился на отца Франциска, объяснил лаконично: – У нас Арантав под боком. Лезет оттуда… всякое. И половина земли больная, потому что двадцать лет назад Устаан прошел и наплевал. Так что у нас в деревнях человека соседи могут спалить заживо, если только заподозрят его в колдовстве.

– Понимаю. К нам тоже приходили "беженцы", – кивнул отец Франциск.

– Эх, моя бы воля – выжег бы весь Арантав к чертовой матери!

– Кто ж вам позволит? Арантавом брат короля правит.

– Ну и что? Он черный маг. Политика политикой, а законы никто не отменял. Наместник наш уже сказал, что поддержит, Церковь меня на крестовый поход благословила, казачество только и ждет, чтоб я приказ отдал. Так что я со всех сторон прав. Теодора мне, положим, без суда убить не позволят, ну и ладно, я его в Нортиннаут пешком и в серебряных цепях с удовольствием пригоню. А вот сынка его, Карла, порешить жизненно необходимо. Да и не его это сын, если честно… Только в Арантав и думать нечего соваться, если в войске нет хотя бы одного серьезного боевого мага. А в идеале нужен десяток хороших берсерков. Я, собственно, еще и для того сюда ехал, чтоб с Хайрегардами потолковать на предмет их соучастия.

– Не знаю, что и посоветовать…

– Да ничего. Эрик оклемается, поговорю с ним. – Иоган тяжело вздохнул, глядя на раненого князя. – И чего его понесло выделываться? Надо было зарубить подонка сразу. А он перед профанами высокое искусство показывал. Зачем?! Ну что, тут кто-то понял, что именно он показал?!

– "Танец Птицы", если не ошибаюсь.

– Не ошибаетесь, – кивнул барон. – Ну, вы поняли. Я понял. А больше – никто! Эта толпа не отличит хорошего румальского фехтовальщика от Танцора! Нет, ну зачем?! Полузлатирский сброд развлечь захотел, людской симпатии ему не хватает? А результат – довыделывался. Нет, он что, не видел, с кем дерется?! У парня на весь лоб – Устаанова печать. Свеженькая такая, ясная. Я ее видел четко. И в жизни не поверю, что Эрик ее не заметил. Вот и спрашивается: какого черта он выпендривался? Надо было рубить сходу, колдунов и так развелось как саранчи, теперь и присягнувшие полезли… Там в толпе еще один такой был, завтра найду и убью. Без выкрутасов, мне расположение толпы профанов ни к чему, с одного удара и положу.

Епископ вдруг припомнил детскую выходку барона, вздумавшего кидаться снежками на дуэльной площадке. Попросил разъяснений.

– А! – обрадовался барон. – Так это я печать снимал. Подумал: Эрик ранен, а рукой этого быка с печатью будет водить Устаан. Нечестно. Дай, думаю, хоть печать сниму, раз уж мне зарезать паршивца не дают. А печать, чтоб вы знали, кровью берсерка снимается запросто. Это еще Валенсары открыли. Вот я и швырнул в Горларда снегом, смешанным с кровью берсерка. Мне о таком фокусе в Румале рассказали, я там жил несколько месяцев. Только в Румале снега нет, поэтому там в ведро с водой несколько капель крови добавляли – и обливали человечка…

Иоган опять замолчал, уставившись в окно. Епископ искоса наблюдал за ним и ловил себя на ощущении, что молодой человек ему кого-то напоминает. Казалось, он уже встречал эти светлые, будто добела выгоревшие на солнце волосы, пронзительно-синие глаза… Через несколько мгновений епископ понял: ладенгирский аристократ похож на Альтара Тарнисского, прекрасный портрет которого занимал почетное место в галерее Найнора.

– Вы, ваше святейшество, извините меня за фамильярность, – спохватился Иоган. – Я только сейчас сообразил, что зову вас не как положено, а как у нас принято, у Ладенгиров. Ну, вы же знаете, у нас вера своя…

– Знаю, – спокойно согласился отец Франциск.

– Вы, наверное, думаете, я не только иноверец, но еще и хам, – искренне расстроился Иоган. – Я не хотел, честно.

Отец Франциск улыбнулся устало:

– Ну еще не хватало мне Ладенгира заставлять играть по общим правилам! Сын мой, не столь уж я глуп. И не столь самонадеян, чтоб судить тех, кого Хирос не осуждал.

– А Эрик выживет, – внезапно сказал Иоган.

– Дай-то Бог, – вздохнул епископ. – Дай-то Бог…

…Всадник, ведя в поводу оседланного коня, влетел в теснину улицы Мертвой Головы (сто лет назад тут по суду казнили лошадь, затоптавшую пешехода. А отрубленную ее голову насадили на копье и поставили на перекресток – чтоб другим коням неповадно было). Остановился перед домом старого врача, соскочил наземь и забарабанил в дверь. В окнах домов напротив тут же замелькали лица любопытных кумушек. Всаднику открыл слуга-араб, чью смуглую кожу еще не выбелило северное солнце Аллантиды – в услужении у Махмуда он находился недавно. Слуга низко поклонился, приглашая гостя внутрь.

– Хозяин где? – резко спросил Ларс.

– Я здесь, – послышался мягкий голос с тягучими интонациями. – Кому нужен Махмуд айн-Шал ибн-Хаман?

Ларс разглядел в полутемной прихожей еще одну фигуру. Араб был уже в шубе, с холщовой сумой, в которой он носил инструменты, на плече. Ларс изумился – ну откуда старик вызнал, что его к раненому позовут? – но сдержался, промолчал. Может, и в хрустальном шаре высмотрел, за что запросто казнят, ибо колдовство. Только Ларсу все равно, ему главное, чтоб молодой хозяин выжил.

Приблизившись, врач уточнил:

– Его сиятельству Хайрегарду нужна моя помощь? Какому из них?

– Молодому. На дуэли ранили.

– Каков характер раны?

– Да его пополам разрубили! – для убедительности Ларс показал жестом, как именно.

Врач что-то чирикнул слуге, тот исчез за ковром, отделявшим прихожую от дома.

– Кто перевязывал князя?

– Отец Франциск, епископ наш.

Махмуд обрадовался, заулыбался:

– Досточтимый светоч Церкви умеет оказывать помощь. Князь в надежных руках.

Слуга вынырнул из-под ковра с еще одной сумкой, врач повесил ее на свободное плечо. Ларс подвел ему своего мерина, более смирного, чем жеребец князя.

На Стефаницу, к особняку Хайрегардов, прибыли раньше кареты священника. На парадном крыльце их встретил сам старый князь, жестом оттеснивший дворецкого. Заметив рядом с камердинером врача, старик посерел:

– Ларс, где мой сын? Как, черт побери, ты посмел оставить его? А вы, уважаемый Махмуд, что вы здесь… Устаан вас раздери, что с моим сыном?!

– Он ранен, ваше сиятельство, – втянув голову в плечи, пробормотал Ларс виновато.

– Что?! Да кто тебе разрешил отойти от него, ты, отродье бешеной суки?!

Казалось, князя вот-вот хватит удар. И несдобровать бы Ларсу, ибо Ругерт, несмотря на возраст, рукой обладал тяжелой и точной, а в такой ситуации мог и забыть, что Хайрегард никогда не опускается до битья слуг. Но внимание хозяина отвлек врач:

– Ваше сиятельство, позвольте пояснить. Ваш сын остался на попечении высокочтимого отца Франциска, который не только светоч Церкви, но и последователь наших ученых-хирургов. Чем мог помочь слуга, когда раненый находится в столь надежных и умелых руках? Только взяв на себя миссию посланца.

Хайрегард утих, по крайней мере, настолько, что несчастному Ларсу не грозила немедленная смерть. Араб продолжил:

– Если ваше сиятельство позволит, я приготовлю все для немедленного осмотра раненого.

Князь обернулся к дворецкому, показал на врача. Окрик немногословного хозяина означал, что все распоряжения араба должны выполняться раньше, чем он договорит последнее слово.

Дворецкий почтительно склонился, тут же дал знак лакеям. Врач прошелся по первому этажу, осматриваясь, выбрал самую светлую комнату. Со слугами он разговаривал совсем не так, как с хозяином. Собственно, не разговаривал вообще, только отрывисто отдавал приказания:

– Мебель вынести, все вымыть, принести чистый стол, растопить камин и наносить горячей воды.

Пока вымуштрованные лакеи выполняли распоряжение, Махмуд приглядел небольшой столик для своих инструментов. Проверил комнату, в которую уже приволокли обеденный стол и большую ванну. Кивнул:

– Чистую скатерть на оба стола.

Оттеснив его, два лакея втащили огромный котел с горячей водой из кухни. Врач сбросил одежду, оставшись в тонком шелковом халате, на который натянул другой – белейший, принесенный с собой. Аккуратно снял тюрбан, замотал голову новым шарфом, закрывшим лоб и брови. Длинный конец его свисал на правое плечо; долго и тщательно мыл руки сначала в холодной, затем в горячей воде. Достал из сумки бутылочку, плеснул в ладонь немного бесцветной жидкости с резким винным запахом, растер ею пальцы. И лишь после того разложил на маленьком столике серебряные инструменты, начищенные и остро заточенные. Прикрыл их салфеткой, вынул томик Сорала и присел у окна, погрузившись в чтение. Наверное, молился за успех.

Епископская карета прибыла как раз, когда все было готово. Ларс метнулся к крыльцу; с помощью четырех дюжих лакеев молодого князя осторожно извлекли, на плаще внесли в дом. По бокам раненого придерживали отец Франциск и Иоган Ладенгир. Старый князь, увидев безжизненное тело сына, без сил осел в подставленное вездесущим дворецким кресло. Ларс командовал уже в комнате, приготовленной для операции, где раненого переложили на стол, а горничные суетились с тряпками, подтирая пол за лакеями. Араб, церемонно поклонившись священнику, произнес особенным тоном:

– Встретить многоуважаемого коллегу – огромное счастье для старого врача. Не откажется ли его мудрость продолжить заботу о раненом, ассистируя при операции? Участие просвещенного епископа – огромная честь для старого врача.

– Я преклоняюсь пред вашими знаниями, досточтимый Махмуд айн-Шал ибн-Хаман. И если жалкая помощь ученика нужна светочу медицины, то мне остается только отдать все силы ради спасения жизни князя, – в том же ключе отозвался отец Франциск.

Араб уважал епископа: тот стал его учеником, невзирая на духовный сан. Но и отец Франциск, безусловно, платил ему почтением.

Дворецкий разыскал для священника чистое платье – чтобы пыль с одежды не попала на рану, а араб с поклоном протянул такой же шарф, каким покрывал собственную голову. И даже помог намотать тюрбан. Закрепил свисающий конец широкой ленты так, чтобы он закрывал нос и рот, жестом приказал священнику сделать то же самое. И вдвоем они удалились в комнату, плотно притворив за собой дверь. Ларс тут же оседлал стул рядом с комнатой – приготовился ловить и исполнять срочное поручение.

Иоган Ладенгир, проводив взглядом эту немыслимую пару, вслух поразился:

– Никогда бы не подумал, что такое возможно: араб и епископ у ложа одного больного. Да у них же вера разная! А они друг друга "досточтимый" называют, комплиментами обмениваются… Араб даже тюрбаном поделился. И чего только здесь не увидишь!

Старый князь, уставившись застывшим взором в одну точку, похоже, совершенно не замечал незнакомого человека в своей гостиной. Зато Иоган видел его прекрасно. И решил, что надо его отвлечь от грустных мыслей, а то старый князь, потрясенный горем, рисковал не дожить до выздоровления сына. А в том, что Эрик поднимется, Иоган был уверен.

Потому он бесцеремонно уселся напротив старика, не обращая никакого внимания на неодобрительные взгляды дворецкого, и завел легкомысленный монолог. Князь ронял односложные ответы, по-видимому, так и не замечая, что с кем-то разговаривает.

– Да выживет он, – добродушно сказал Иоган. – Я рану видел. Тяжелая, и кто другой от нее помер бы. А Эрик выкарабкается.

Старый князь очнулся. Внимательно оглядел гостя. Иоган безмятежно улыбался.

– Иоган Ладенгир, вольный барон дель Рагервик, – представился он.

Старый князь молчал. Потом осторожно, медленно сказал:

– Вы очень… похожи на Альтара Тарнисского.

– Можно сказать и так. И даже лучше так, меньше вопросов у посторонних возникает.

– В этом доме нет посторонних, – с гордостью ответил князь. – Но я понял вас… видите ли, мне не хочется порой произносить некоторые слова…

– …особенно те, которые звучат как "Неподсудный Хаоса", – закончил за него Иоган. – Не беспокойтесь. Все мои враги уже знают.

– И вы пришли за Эриком.

– Собственно, нет. Просто познакомиться хотел.

Старик вздохнул с явным облегчением. Виновато повел рукой в сторону комнаты, где уединились араб и епископ. Иоган покивал сочувствующе и принялся рассказывать о поединке. Он искусно описал поведение противников перед боем, воздержавшись лишь от рассказа про девушку – ибо не совсем понял, что за отношения связывали развратницу и молодого князя. Вскользь – чтобы не травить душу отца – поведал о ранении. Зато с жаром расписал конец поединка.

Ларс вскочил, повинуясь оклику изнутри комнаты, распахнул дверь и позвал лакеев. Вскоре четверо слуг прямо на столешнице вынесли раненого и повлекли наверх, в его покои. Врач отправился за ними, но быстро вернулся.

Разматывая тюрбаны, араб и священник приблизились к Хайрегарду. Махмуд айн-Шал ибн-Хаман с немалой гордостью сообщил:

– Инлах велик и милостив! Рана тяжела, но не смертельна. К счастью, молодой князь обладает изящным телосложением, и наслоения жира не помешают ране затянуться вовремя. Но при этом у него крепкое здоровье. Если не случится горячка, он встанет с постели через четыре недели, хотя долго не сможет пользоваться правой рукой. Правильное лечение со временем избавит его и от этого воспоминания.

– А если горячка? – спросил Иоган.

– На все воля Инлаха… Князь потерял много крови, и горячка очень опасна. Но зимой воспаление ран происходит редко, на холоде гниение останавливается.

Врач долго и подробно объяснял, как ухаживать за раненым, чем поить, когда можно накормить и какой пищей. Обещал зайти вечером, взглянуть на молодого князя. И отказался говорить о гонораре до тех пор, пока Эрик не окажется вне опасности. Вскоре он ушел. Вслед за ним распрощался Иоган Ладенгир, которого Ругерт уже успел пригласить в Найнор – погостить до весны.

Поднявшись в кабинет, старый князь налил себе вина, епископу воды. Но отец Франциск запротестовал:

– Вина, князь. Так я не волновался никогда. Полагаю, один бокал не зачтется мне как грех пьянства.

Князь не возражал. Епископ торопливо выпил, бледное лицо его слегка порозовело. Переведя дух, твердо сказал:

– Он будет жить. – Помолчал. – Я даже рад, что врач, приглашенный на поединок, отказался спасать его – разгляди он Печать, а при перевязке это неминуемо, и Эриком немедленно заинтересовались бы люди Теодора. Это был ужасный риск, приглашать непосвященного. Странно, что Эрик забыл. Он должен был позвать Махмуда. И меня немало беспокоит этот молодой человек, Иоган Ладенгир…

– Он не человек, – перебил его Ругерт. – И даже не настоящий тарнид, хотя к ним он ближе, чем к нам. В сущности, он нечто среднее между нами. Нет, не так – он высшее над нами. В его жилах течет тарнисская кровь, но у него, как и у людей, есть душа.

– Скажите… он именно то, что я подумал?

Ругерт, сбросивший с плеч тяжесть неизвестности, засмеялся:

– Не знаю, что именно вы подумали, но он – Неподсудный Хаоса.

– Не ожидал я, что судия нашего мира будет выглядеть и вести себя столь обыденно, с некоторым даже шутовством…

– А вы почитайте, что вытворял Альтар Тарнисский, – напомнил старый князь. – Тоже был… шутник. Это мы полагаем, что судия должен быть бесстрастным. А в действительности Неподсудный – Хаос во плоти. И потому он неподсуден, что не нам судить его поступки и наклонности.

Епископ помолчал, потом заметил:

– Знаете, князь, я, по некоторому размышлению, решусь дать совет. На вашем месте я бы открылся герцогу Эстольду. Время пришло.

Старый князь покачал головой, и не было понятно – то ли он согласен с епископом, то ли не одобряет эту идею. В дверь осторожно постучали, дворецкий доложил о прибытии Эстольда Стэнгарда, герцога дель Хойра, королевского наместника в Еррайской провинции.

– Легок на помине, – заметил отец Франциск.

Герцог ворвался, как буря. На нем лица не было, и его полнота от бледности казалась болезненной. На лбу выступили крупные капли пота.

– Князь, какое же несчастье… – Упал в кресло, тут же вскочил, заметался по кабинету. Кажется, собрался выдернуть остатки волос. – О Хирос, я как чувствовал… Бедный мальчик, такой молодой… И какой был способный!..

– Эстольд, я подозреваю, тебя неверно информировали, – осторожно перебил отец Франциск.

Тот аккуратно умостился на краешке стула, вопросительно уставился на священника, ожидая дальнейших пояснений.

– Он жив, хотя с постели встанет не скоро.

Эстольд шумно выдохнул воздух, на щеки вернулся румянец. Гулко глотая, осушил немаленький бокал вина и снова вскочил с места:

– Нет, на самом деле жив? Господи Всеблагий, это просто чудо! Велинг примчался с вестью, что Эрик победил, но умирает от ран. Боже Милосердный! Я плакал как ребенок. Ингрид до сих пор рыдает. Конечно, я тут же поехал сюда, я в глубине души надеялся… нет, я просто верил, что это неправда. Это не могло быть правдой! Он не имел права умереть в такой миг, с ним связаны надежды стольких людей… Господи, Отец наш Изначальный, спасибо тебе…

Он носился по кабинету, восклицая радостно, временами клянясь, почему-то преимущественно тарнисскими богами, смеясь и ужасаясь. Эрик много для него значил.

– Можешь сам убедиться, что мой сын жив, – обронил князь.

Взволнованный герцог не обратил внимания на то, как переглянулись хозяин дома и епископ. Ругерт немедленно проводил герцога к жилым покоям, тихонько приоткрыл тяжелую дверь спальни Эрика. Там царила полутьма, в дальней углу истуканом застыл Ларс, не спускавший глаз с молодого хозяина. Иногда бесшумно подходил, мокрой салфеткой освежал лоб и скулы больного.

Эрик полулежал на подушках, не то спал, не то все еще был без сознания. Волосы, тщательно промытые от крови, разбросаны по плечам, голова клонилась набок. Торс его почти полностью скрывал плотный слой бинтов, свободной оставалась только левая рука.

Герцог, ступая на цыпочках, приблизился и замер, слушая тяжелое, но ровное дыхание раненого. Затем его внимание что-то привлекло, он наклонился над постелью, не поверил собственным глазам, схватил канделябр, поднес поближе. На левом плече Эрика отчетливо виднелось нечто, похожее на искусную арабскую татуировку. Будто бы мастер набросал бордовыми линиями на снежно-белой бумаге цветок розы на стебле с одним листком. А потом аккуратно вырезал и наклеил на плечо Эрику. Рисунок был совершенным, и несведущий человек вряд ли поверил бы, скажи ему, что украшение это – врожденное.

Герцог выпрямился, ошалевшим взглядом уставился на Ругерта. Тот кивнул на дверь.

До самого кабинета двигались молча – Эстольд не находил слов, а остальные хранили эту тайну не первый год. Только в кабинете герцог пришел в себя:

– Князь, ты мой тесть, почти отец. Но, Хирос меня забери раньше времени, что это значит?! Это же… Это же Печать, самая настоящая! Печать, вы это понимаете?! Знак высшей силы! Ты говорил, он берсерк! А он такой же Хранитель, как и Теодор?! А я-то голову ломал: что ж происходит, ни у кого из принцев в потомстве нет Хранителя… Никак, опять смены династий ждать надо. А оно вот как… Так Эрик на самом деле бастард?! Получается, он сын короля? – замер, глядя на собеседников. – Нет? А откуда тогда Печать? Она же только по наследству передается… И почему ты сказал, что он берсерк?

– Эрик мой сын, – спокойно ответил Ругерт. – Не знаю, почему у Эстиваров пропала Печать. И Эрик действительно берсерк. Но я никогда не говорил, что он чистый берсерк. Эрику доступно пять из шести видов высокой магии, а шестая доступна частично. Настолько сильных магов в мире не было никогда.

Эстольд поежился, зачем-то попятился, потом грузно осел в кресло.

– Так это что – новый Царь Мира? – шепотом спросил он. – Эрик? Нет? А зачем тогда ему столько силы?

– Чтобы убить Устаана, – коротко ответил епископ. – Исключительно для этого и ни для чего больше.

Герцог нервно захихикал:

– Устаана… что вы такое говорите… Послушайте, а как же Хирос? Вроде все верят, что он поразит Устаана, после чего начнется смыкание времен и Последний Суд…

– Никакого Последнего Суда не будет, – возразил отец Франциск. – И что подразумевается под смыканием времен, я тоже не знаю. Зато мне точно известно, что нам предстоит в действительности. Хирос простил своего убийцу, но Устаан в тот день убил двоих – бога и человека. На бой вместо Хироса выйдет человек.

– Четыреста лет мы готовились к его рождению, – рассказывал старый князь. – Четыреста лет назад Рерик Хайрегард отыскал его тело в бернарской долине Клайквеер. Перед смертью тот маг успел наложить на себя заклятье, которое позволяло ему возродиться. Рерик привез в Аллантиду его останки, а дух принял в себя и передал старшему сыну. Тело мы похоронили в Найноре, а дух четыреста лет жил в нашей крови, переходя из поколения в поколение. И все эти века мы, Валенсары, тарниды и Ладенгиры ждали его возрождения. Уходя, Валенсары подарили нам свой клановый символ – белую розу. Но это не просто символ – это еще и знак того, что именно нашему роду они передают на хранение свою Печать, свою способность в нужный миг собрать в кулаке всю магическую силу страны. Никто из Хайрегардов не мог получить ее, ибо предназначена она тому, чьего второго рождения мы так ждали. Мой сын, Эстольд, – действительно моя плоть и кровь. Но в то же время он – родившийся второй раз Юлай Валенсар.

Эстольд булькнул горлом, оглянулся растерянно, как ребенок, который думает – то ли расплакаться, то ли еще подождать.

– Убью Горларда, – сообщил он. – Собственными… э-э, руками. Подставлю подножку, потом сяду сверху и раздавлю. Ха! – обрадовался он. – Так теперь Теодор Арантавский у нас попляшет! – он радостно потер ладони. – Пусть у него Священный Меч, но корона – у Эрлинга. И Эстивары никогда не могли равняться с Валенсарами. Эрик справится с Теодором и без оружия. Эх, Эрика бы подучить еще… – мечтательно произнес герцог. – Найти, что ли, колдуна? Твое святейшество, ты как на это посмотришь?

– А как я могу на это смотреть?! Эстольд, я тебе уже вчера поставил на вид: невежество следует прятать, а не хвастаться им. Ты полагаешь, что шуточки твои забавны, а они ничего, кроме брезгливой гримасы, у знающих людей не вызывают. – Помолчал, потом потребовал: – Клянись, что будешь молчать. И не абы как, а Хаосом.

Эстольд насторожился. Как всякий опытный царедворец, интриги и тайны он чуял издалека. И, раз напав на след, не успокаивался, пока не узнавал все. Однако никто ничего скрывать от него не собирался. Он без запинки оттарабанил нужные слова и замер, стараясь не проронить ни звука. Ругерт принялся рассказывать:

– Когда Эрику исполнилось полгода, в Найнор пришел Сартип…

– Какой Сартип? – тут же перебил герцог. – Уж не тот ли…

– Именно. Бессмертный демон, канцлер Валенсаров вплоть до самого их отречения. Вместе с ним явились его братья. Такие же демоны. Они взялись обучать Эрика. Всему – грамоте, наукам, и, разумеется, магии. Когда Эрику исполнилось девять, я отвез его в Арабию. Уж не ведаю, как бы относился к Эрику наш уважаемый Махмуд айн-Шал ибн-Хаман, если б знал, что мой сын два года пробыл в обучении на горе Виллаим. И учил его, насколько мне известно, сам Инлах.

Эстольд вытер пот со лба.

– Эрик никогда не рассказывает о том времени. Но он не питает никакого страха перед Высшими. Даже Хироса он чтит не потому, что тот бог, а потому, что совершил величайший подвиг, – негромко сказал Франциск. – Эстольд, нам всем было невероятно сложно относиться к нему, как к обычному человеку. Он вернулся из Арабии взрослым. Да-да, взрослым очень маленького роста. А ему было всего одиннадцать. Сейчас он знает больше, чем любой из Валенсаров. Включая Юлая в прошлом его воплощении.

– А колдунов, – старый князь усмехнулся, – мой сын терпеть не может, справедливо считая их шарлатанами. Впрочем, ненависть к колдунам у кровных магов является чем-то вроде гильдейского правила. Они быстрей перемирятся друг с другом, чем сочтут колдуна равным себе.

– Ага, – озадаченно произнес Эстольд, несколько посрамленный со своими намерениями предложить примитивное образование опытному магу.

– Беда в том, что Эрик пока владеет только знаниями, – продолжал отец Франциск. – Большая часть его крови, выражаясь жаргоном магов, еще спит. Эрик владеет магией берсерков, она просыпается при рождении, но и только.

– И когда проснется все остальное? – спросил герцог.

– Никто не знает, – пожал плечами старый князь. – Может, через день, а может, и через год. До битвы с Устааном, это точно. Но час этой битвы тоже не известен.

Эстольд захмелел.

– Представляю, как они станут биться… А чем? Или?.. – он сделал несколько движений, которые ему самому, наверное, казались ловкими пассами. – Магией?

– Ну зачем же? – невольно засмеялся старый князь. – Все гораздо проще.

Он вынул из тайника за камином связку ключей. Отодвинул в сторону одну из стенных панелей, за которой обнаружилась дверца. Отперев ее, Ругерт шагнул в открывшийся ход. Вскоре он вернулся и принес футляр черного дерева, на крышке которого белой эмалью была намечена роза, в точности такая, какая украшала левое плечо Эрика. Поставил его на стол, откинул крышку. Внутри, на ядовито-алом шелке покоился старинный меч. Черная рукоять, казавшаяся непропорционально длинной, черная крестовина с едва заметными письменами. И белый, словно из полированного серебра обоюдоострый клинок шириной с ладонь.

– Знакомьтесь, – весело сказал Ругерт. – Это Эстольд Стэнгард, герцог дель Хойра, – с серьезным видом сообщил он мечу и повернулся к герцогу: – А это Лангдир.

По лезвиям потекли ручейки мерцающих искр. Эстольд позеленел, прянул назад, трясущейся рукой нащупал кувшин с вином.

– Эрик не расстается с Лангдиром, – пояснил князь. – Порой я думаю, что меч заменяет ему друзей.

– Кажется, я понял теперь, о чем лепетал Велинг… – пробормотал Эстольд, не отрывая взгляда от светлого клинка. – Эрик обмолвился, что шпага ему не нравится, он, видите ли, привык к своему "фамильному" мечу. Не про Лангдира речь?

– Вероятно.

– Немыслимо… И что же, это тот самый клинок, которым владел Устаан?! Тот самый, который ему подарил Хирос?!

– Именно. Видишь, какие пропорции? Какая рукоять? Под ладонь Устаана делалась. А у него ладонь пошире будет, чем две человеческие руки.

Эстольд был потрясен до глубины души.

– Но почему ты раньше ничего не говорил?! – возмутился герцог, обращаясь к князю. – Когда еще ему предстоит с Устааном схватиться… А пока он запросто мог бы прищучить Теодора Арантавского! С Лангдиром-то! А я, между прочим, с ног сбился, я перевернул всю провинцию в поисках хоть какой-нибудь управы на распоясавшегося принца! А ты знал об этом и молчал!!

– Он не орудие в твоих интригах, а живой человек, – сухо промолвил князь. – И я думал не о том, чтобы превратить моего сына в беспощадный меч Хироса. Он тоже имеет право на толику счастья. Ему всего двадцать. А он, не забывай, вдов и свою мать даже не видел.

Герцог опомнился. Извинился, потер лоб пухлой ладонью. Ругерт тихо и грустно сказал:

– У моего мальчика слишком тяжелая судьба. Такие, как он, в юности часто становятся жертвами магов-принцев. Никто не терпит соперников, тем более с серьезными задатками. Я скрыл Эрика не только от тебя, но и от Теодора. И помни об этом, Эстольд. Пока Эрик не войдет в силу, Теодор легко уничтожит его.

***

Эрик очнулся поздно вечером. Кожа его была сухой и горячей, взор – мутным от боли и жара, но рассудок оставался ясным. Послали за Махмудом; тот успокоил, сказав, что горячки нет и, скорее всего, не случится вовсе. Заставил больного выпить подогретого вина, смешанного с облегчающим страдания настоем. Всю ночь Эрик мучился от жестокой боли, терзавшей разрубленные кости, пот лил с него градом, но к утру жар спал. Через три дня Махмуд сменил повязку, удовлетворенно покивал головой – рана чистая, не воспаленная.

За время болезни Эрик выяснил, что у него, оказывается, много друзей, что его очень любят в княжестве и в провинции. Его навещали, его развлекали, наперебой предлагали помощь… Но более других Эрик радовался визитам Иогана Ладенгира. Эрик помнил, как обернулся на перепалку Оттара с каким-то зрителем, и опешил, поняв, кто умело задирает Горларда. Иоган перехватил ошарашенный взгляд князя и подмигнул – мол, я тоже узнал, вообще специально из-за тебя пришел. Иоган ужасно расстроился, что Эрик не дал ему зарезать Горларда, отыгрался на компании бывших друзей Оттара и со смехом о том рассказывал. И Эрику казалось, что знакомы они целую вечность. Впрочем, метафора была точной до смешного.

Приезжал Дитмар Микард. Сначала один, вроде как справиться о здоровье молодого князя. К Эрику не поднимался, говорил с его отцом. И ни словечком не обмолвился о том, что Фрида обесчещена. На следующий день Дитмара сопровождала виновница дуэли. Фрида украдкой пробралась в спальню Эрика, упала на колени перед ложем, ломала руки, причитала, голосила, умоляла о прощении и клялась покончить с собой. Уверяла, что ее околдовали, наложили чары, спавшие лишь тогда, когда Оттар был побежден. Эрик молчал. Хрупкие плечи девушки содрогались от рыданий, она едва не билась головой об пол. Но глаза ее оставались сухи, а оттого прекрасное личико не обезобразилось ни единым пятнышком. Да Эрик и не смотрел на нее почти что. Фрида твердила, что ее обманули, что с помощью черной магии ее заставили… Во всем виноват Гран и Оттар. Эрик бы не поверил, если б не знал, чем в действительности занимается Гран. Оттар – нет, он олух, главным в той паре был Гран. А он опасен. Не для Эрика, само собой, а для наивных дурочек вроде Фриды.